Книга: Вспомнить будущее
Назад: 1988. Нетребин Юрий Степанович
Дальше: Наши дни. Мика Сулимова

Наши дни. Мика Сулимова

Поразительно, сколь наивны и недальновидны могут быть мужчины. Даже вроде бы лучшие из них – те, что карьеру сделали, бизнесом заняты, миллионы поднимают, налоговую вокруг пальца обводят, таможенников оптом и в розницу скупают, с ментами и чекистами договаривается. Может, это потому, что они думают, что, если ты лежишь с ними в постели, впускаешь в себя их отросток, ласкаешь всякие их штучки губами – это означает, что ты с ними безоговорочно заодно, разделяешь и убеждения, и цели, и отныне и навек будешь маршировать под их знаменами.
Вот и Нетребин мой. Я, дура-баба, взяла его, как третьеклассника, на слабо.
– Мишаня, – промурлыкала я однажды в постельке, после того, как он в очередной раз познал меня: – А у твоей жены есть любовник?
– Любовник? – Показалось, что он неприятно поражен, будто никогда раньше этот вопрос даже не приходил в его голову.
– Ну, раз у тебя есть я – а до меня была… – я назвала имя его прежней любовницы, – значит, и у твоей ненаглядной благоверной тоже кто-то имеется. Почему ж она должна отказывать себе в удовольствии? Это жизнь.
– Признаться, я никогда не задумывался, что она тоже может… – Он осекся.
– Очень зря, – безапелляционно молвила я. – Правильный любовник жены – это, помимо прочего, важнейший фактор профессионального успеха. Сотни состояний и карьер через любовников жены делались.
– Ну, уж я с собственной карьерой как-нибудь своими силами обойдусь, – неприятно осклабился он.
Я, разумеется, пустила по следу Алины свою ищейку. Частного детектива, Анатолия Салина. Наняла потому, что средства он не выбирал. И на закон о частной детективной деятельности не оглядывался. Просто исполнял – за хорошие деньги – все, что я ему велела. Тот в течение недели наблюдал за Нетребиной, а потом доложил мне, что жизнь сей особы протекает прозрачно и невинно, ничего порочащего она совершить не совершила – не считая пары дружеских чмоков при встречах в щечку. Что ж за дура-то, подумала я о ней, помнится, тогда мимолетно, лишает себя стольких наслаждений, выгод, адреналина!
Однако в Михаила Юрьевича ядовитое зерно ревности я заронила. И когда он уже забыл о разговоре о любовниках жены, что мы вели в моей квартире в Беляево, я заговорила о своем прошлом. Поведала, как просыпалась моя сексуальность, и со всею откровенностью (так ему, конечно, казалось – со всею) стала повествовать, как развивались мои постельные ощущения – в зависимости от возраста и от того, кто в тот момент был моим любовником. По моему рассказу выходило, что все мои предыдущие мужчины были как бы необходимыми ступеньками, чтобы вывести меня на самый пик многочисленных оргазмов, которые я получала исключительно с Нетребиным. Все предыдущие мои мужики были, как я внушала ему, лишь подготовкой. Все являлись практически полными неумехами, и только наугад, случайно им удавалось, дескать, приоткрывать во мне нечто потаенное, женское. Один лишь он, Мишенька, сумел, благодаря своим фантастическим постельным талантам, сыграть разом на всех одновременно струнах моей обнаженной души.
Поразительно, на какую только мякину не ведутся мужики! Все было враньем от первого до последнего слова, любовник из Нетребина был весьма средний, довольно топорный. Фамилия его способностям соответствовала: Нетребин был именно нетребовательным. И прежде всего по отношению к самому себе. Однако моим песням, восхваляющим его эротические способности, он верил безоговорочно и от этого любил меня и привязывался еще больше.
А в продолжение того разговора мне оказалось естественным спросить у него: а кто были учителя и проводники в великолепный мир секса – у твоей супруги? Вопрос этот отчасти его задел, он задумался, а потом поведал мне, с определенной неохотою, что да, имелся у его благоверной опыт добрачного сожительства – о котором та не слишком любит распространяться. Ну, раз Алина не хочет рассказывать о былом возлюбленном мужу – значит, смекнула я, там имелось что-то серьезное, а может, даже сладкое, запретное, о чем ей сейчас, наверное, вспоминается и к чему она мечтала бы вернуться.
Я и имя бывшего любовника из Нетребина вытянула: Павел, однокурсник. Узнала, что жила с ним красотуля Алина Григорьевна аж целых три года. Ну а потом я передала наводку на эту сладкую парочку, «Павел плюс Алина», моему частному детективу, и верный Анатолий Салин довольно быстро явился ко мне с результатом: да, был такой в жизни Нетребиной роман: Павел Васильевич Кораблев, учился вместе с нею в институте культуры. Хлыщ, раздолбай, обаяшка. Алина от него даже аборт делала, после чего и расстались. Сейчас у Павлика (как его Нетребина называла в пору их нежной дружбы) карьера не сложилась. Он проживал в своем родном городе, в семидесяти верстах от Москвы, и работал вольным фотографом.
Я велела детективу продолжать наблюдение за Нетребиной. Тот с помощниками пас ее постоянно, слушал домашний и мобильный телефоны, читал эсэмэски и электронные письма.
Дальше в игру вступила я. И опять провела очередного мужика, того самого Павлика Кораблева, на натуральной мякине. Воистину, чем более просты и убоги твои методы в общении с так называемым сильным полом – тем они оказываются более действенными.
Я этого Павла раскрутила в три щелчка компьютерной мыши. Сначала просмотрела «одноклассников». Он там присутствовал. Красавец, что говорить. Позировал на фоне красного «Феррари» – явно чужого, судя по тому, что мне сообщил мой детектив. Похоже, парниша умел и любил пустить пыль в глаза.
Имелась в соцсети и Алина Нетребина (девичья фамилия Лешенко). Это мне не помешало создать аккаунт-двойник, фишинг-аккаунт. Сказывались уроки Степашки, а главное, его непоколебимая уверенность, что с помощью Интернета можно все: и подружиться, и полюбить, и скомпрометировать, и убить. Впрочем, нет. Убивать приходится своими руками. Но от этого тоже можно получить удовольствие. Как получила его я от убийства Степашки.
Впрочем, я отвлеклась. Итак, я продолжала интригу с женой своего любовника и одновременно главного недруга – Нетребина. Я зарегистрировалась в «Одноклассниках» под именем Алины Георгиевны Нетребиной (Лешенко). И фотографию ее, которую сделал скрытой камерой мой сыщик Толя, подцепила к лже-страничке.
Разница оказалась всего лишь величиной в отчество. Однако она не ловилась. Кто отличит мой фальшивый аккаунт от настоящей Нетребиной? Только сама Алина. Но я не собиралась висеть в соцсети вечность. Мне нужно было (я надеялась) всего пару дней.
И вот я, под личиной Нетребиной, зашла на аккаунт ее бывшего любовника Павла Кораблева. На первый раз просто – зашла. И стала ждать результатов. Надо ли говорить, что сообщений о реакции на свой визит, я прежде всего поджидала от своего детектива: звонков, на худой конец, электронных писем. Но нет. Бывший любовник на свою страничку заходил – однако никак не ответил на проявленный к нему (якобы) интерес со стороны былой пассии.
Мужчины вообще по жизни гораздо сильнее ведутся на лобовую атаку, нежели на тонкий намек. Это я по своему былому полигамному прошлому поняла. Можно объекту тайного желания в течение целого года строить глазки – и он останется глух. А можно явиться к нему домой в одном нижнем белье (под шубой) – и он через полчаса станет твоим и запомнит тебя навеки. Вот и теперь мне пришлось подействовать более сильным средством: я снова от имени Нетребиной явилась на страничку Павла и оценку его фотографии поставила. Отлично, естественно.
И только после этого Павел позвонил настоящей Нетребиной. Естественно, он не стал говорить, как я и ожидала, что откликнулся на ее заигрывания в сети. Он просто шел напролом, а женщина таяла. Запись разговора, сделанная детективом, сейчас предо мной, и по ней очень хорошо можно проследить, сколь небрежно бывший любовник разводит верную жену на секс. Другие могли бы поучиться – правда, для того требовалось, чтобы женщина предварительно хлыща успела полюбить.
– Привет, Аля! Это Павел Кораблев.
– О! Какими судьбами?
– Не мешаю? Твой замечательный муж не рядом?
– Нет, говори спокойно.
– Что-то я соскучился по тебе.
– Вот даже как?
В записи чувствовалось, как ее голос прямо-таки истекает: становится ниже, более ломким, его пару раз даже перехватывает.
– Да, хочу тебя видеть, моя дорогая.
– Зачем?
– Не за чем. Просто хочу видеть – и все. А ты скучала по мне?
– Нисколько.
– Скучала-скучала. Давай увидимся, поболтаем.
– Боюсь, я вряд ли смогу найти время для тебя.
Судя по всему, она делает последнюю попытку защититься от него и от того, чтобы ее чувство вспыхнуло вновь.
– Я буду ждать тебя послезавтра, на нашем месте, в три часа дня.
Он был категоричен, скор – однако не стал назначать свидание на завтра, а дал ей время прийти в себя и подготовиться: причесаться-приодеться-сделать педикюр. Возможно, Павел и впрямь был лучше Михаила Нетребина, поэтому она к нему и бросилась. Ну, во всяком случае, он чуть яснее, чем тот, понимал природу женщин. На момент я вдруг ощутила болезненный укол ревности по отношению к Алине. Она, гадина, собирается изменить своему мужу (моему любовнику!).
– Послушай, зачем мне встречаться с тобой? – с раздражением, довольно деланым, откликнулась в разговоре с Павлом Алина. – Я счастлива в браке, у меня хороший муж, у меня все в этой жизни есть, зачем мне с тобой-то встречаться?
– А кто говорит, что ты должна уйти от мужа? Никто не говорит. Пока. Наслаждайся с ним спокойной жизнью. Мы просто увидимся, поговорим. Более чем невинная встреча.
– Позвони мне завтра.
Все-таки недаром чутье мне подсказало поставить на этого Павла. Нетребина его и впрямь любила.
– Да брось ты, зачем нам лишние переговоры! Договорились ведь: послезавтра в три.
– Я в среду не могу. У меня калланетика.
Последняя, жалкая попытка отбояриться. Они разговаривали в понедельник. Грамотное время для звонка бывшей любовнице: вся неделя впереди, и она кажется бесконечной, все можно успеть. Он не дурак, Павлик, да и смазлив – только почему тогда работает фотографом на побегушках в подмосковном городишке?
– О’кей, давай в четверг, – не стал рассусоливать Павел. – В то же время, в три, на нашем месте.
– Хорошо. Я подумаю.
Но она пришла как миленькая. С двадцатиминутным опозданием, но пришла. С новой причесочкой и свежим маникюром.
Записи телефонного разговора и последующей видеосъемки в кафе хватило бы, чтобы возбудить подозрения в Нетребине. Но только подозрения – эротическую интонацию его жены, прозвучавшую в телефонном разговоре с Кораблевым, равно как легкое пожатие рук в кафе, по нынешним временам, к делу не подошьешь, не девятнадцатый век.
Однако мой детектив Анатолий продолжал наблюдение за Алиной Григорьевной. Павел, с порочной рожей профессионального жиголо, провел свою партию блестяще. После третьей встречи они с Алиной улеглись в постель, а детективу удалось запечатлеть на видео их обжимания в его машине и сладкие звуки поцелуев. Теперь я уже могла предъявить Нетребину нечто плотское, весомое.
Что я и сделала, когда операция по его изничтожению вошла в завершающую фазу. Вообще замечательное слово: изничтожение! Я хотела не просто убить Нетребина – сделать его ничтожным. Унизить человека. Разорить, заставить страдать, пресмыкаться. Превратить в ничто. Сделать жалким. И все это крылось в одном прекрасном глаголе: изничтожить.
К сожалению, я не могла себе позволить растянуть страдания моего оппонента на длительный срок. Моя сеть, сплетенная вокруг Нетребина, задевала все аспекты его жизни. Против него бунтовали его дело, его жена, его прошлое и семья. Я научила Мишаню работать с контрабандой, скрывать доходы (этот лопушок был просто счастлив, что я, умница, ему столько денег сэкономила!). Любой непредвзятый и незамазанный следователь теперь очень легко подвел бы его под статьи о контрабанде и хищениях в особо крупных размерах. Мне такого непредвзятого следователя найти удалось. И удалось его подмазать, чтобы он обратил внимание на Михаила Юрьевича Нетребина. Поэтому моя почти детская шалость с окровавленной бижутерией на даче моего недруга выглядела не такой уж шалостью и совсем не детской. К тому же я уже хорошо знала, сколь суеверен мой Мишаня. Насколько много внимания уделяет он благодаря своим предкам и своему прошлому, всевозможным приметам, гаданиям, предсказаниям. Поэтому и послала ему открытку с видом города Регенсбург (подробнее об этом чуть позже). Эта почтовая карточка может показаться неумным баловством – однако я видела Нетребина в тот день, когда он получил привет из прошлого, и позже. И видела, насколько сильно и надолго он выбит из колеи.
Однако цепочки невзгод вокруг него не казались мне слишком уж прочными. (Я хладнокровно отдавала себе в этом отчет.) Если бы он стал спокойно и последовательно во всем разбираться – боюсь, мне бы не поздоровилось. Пара рывков туда-сюда, и Мишаня сумел бы из моих тенет вырваться. А коль вырвался бы, то на свежую голову начал бы подозревать не общий случай невезения, а наличие против него заговора. Так, глядишь, и до меня мог добраться.
Его следовало добивать. Красиво и ужасно. Чтобы он понял перед самой смертью, за какие грехи пришло возмездие.
Но предварительно я все-таки переслала ему скабрезные фото его супруги в объятиях Павлика. И их задыхающиеся разговоры сладким сексуальным полушепотом. Я послала файлы по электронной почте с временного адреса, самоуничтожившегося сразу после отправки.
Помню, через час после этого я приехала в офис и, под предлогом подписать пару документов, заглянула к Мише в кабинет. На него было жалко смотреть. Он был раздавлен. Сильный, красивый и уверенный в себе человек разом превратился во влажную тряпку. В какой-то момент во мне даже шевельнулась по отношению к нему простая женская жалость.
– Что случилось, Миша? – заботливо спросила я.
– Не твое дело, сука! – проорал он. – Пошла вон!
В то время я приказала своему детективу наблюдать за Нетребиной, слушать ее телефоны и читать электронную переписку постоянно. Даже промелькнула замечательная идея: может, он убьет ее из ревности, а? А потом сядет в тюрьму – тоже прекраснейший исход моей мести. Если учесть, что найти в колонии человека, кто сможет пришить другого зэка, гораздо легче, чем на воле. Замечательная концовка: пусть он сделает все своими руками!
Я ушла из офиса пораньше, чтобы послушать: насладиться, если представится возможность, разборкой Нетребина с супругой в режиме, так сказать, реалити-шоу.
Я даже не выдержала и, против обыкновения, дважды сама, первая звонила сыщику Анатолию. Однако мой детектив, ведущий постоянное наблюдение за Алиной, ничего экстраординарного в поведении, переговорах и переписке Нетребиной не замечал. Муж-рогоносец домой не возвращался, жене-изменщице не звонил и не писал.
Уже за полночь я со своего телефона звякнула Мише на мобильный. Разговаривать не стала, однако мне и его «алле» хватило. Голос Нетребина оказался не просто пьяным, а очень пьяным, на заднем плане слышались музыка, чужой хохот и звяканье стаканов.
Мужик снимал свой стресс с помощью самого популярного антидепрессанта – алкоголя. Мне он в ответ на мой якобы сорвавшийся звонок не перезвонил. Наверное, снял кого-нибудь к тому моменту в баре и готовился повысить свою самооценку за счет новой девчонки.
Не знаю, где он ночевал (не дома, об этом свидетельствовало наблюдение за Нетребиной). Однако на следующий день мой Мишаня в офис все-таки приплелся. (Неприятности, которые я устроила ему с налоговой и таможней, требовали его постоянного присутствия.) Пригласил к себе в кабинет меня. Был он помятый и несчастный, плохо побрит и вонял перегаром. Налил мне и себе виски, приказал пить, а потом принялся поливать свою супругу, исповедоваться, жаловаться, каяться. Затем сделал попытку овладеть мною – однако то, что у него легко и резво получалось еще пару недель назад, теперь не вышло совершенно. Отросток оставался маленьким, холодным и мокрым, как у младенца. Он приказал мне его поласкать, в ответ на что я с огромным удовольствием послала его в жопу. Он-то еще не знал, что в роли главы фирмы ему оставались считаные дни. Как и в роли живущего на земле человека. Но я-то об этом знала – и могла уже начать обращаться с ним как с неживым.
Однако когда я вышла от него, поняла, почувствовала: все, край. Пора кончать. Лучшее враг хорошего. К сожалению, не в моих силах сделать страдания Нетребина бесконечными. И тогда я решила, что наступил последний акт.
Вооружившись левым сотовым, я отправила Мишане сообщение: «Я тот доброжелатель, что присылал тебе порнушку с участием твоей жены. Она с ним сегодня снова встретится. Сиди жди, я сообщу дополнительно, когда и где». Все шло по заранее придуманному и продуманному мною плану. Однако и он предполагал импровизации. Кто знал, что ревность зацепит Нетребина сильнее, чем проблемы в бизнесе. А вот поди ж ты! Значит, через эту язву, доставшую его, следовало язвить его до конца.
Не забыть бы только, когда все кончится, изъять у несчастного сотовый телефон. Совершенно не нужно, чтобы следаки и опера копались в памяти мобильника, устанавливали, кто да откуда посылал Нетребину последние перед смертью эсэмэски.
Михаил Юрьевич оставался в офисе.
Меня не вызывал. Я к нему не заходила.
Жене, как сообщал мой детектив Анатолий, он не звонил, не писал. Ждал. Я ушла с работы в половине двенадцатого ночи (дела в конторе всегда найдутся). Из машины направила Михаилу Юрьевичу самый последний мэссидж от имени неизвестного доброжелателя: «Они сейчас в твоей квартире». А потом немедленно переехала на ***ской бульвар, к дому Нетребина. Надо было подобраться к нему (а впоследствии уйти) так, чтобы не попасть под камеры наружного наблюдения. Я проезжала и проходила там, неподалеку от дома Нетребиных, неоднократно – благо повод был: офис-то наш располагался поблизости.
После «эсэмэски» от меня-доброжелателя имелись, как я считала, всего лишь две возможности: Нетребин либо помчится домой на своей машине, либо отправится туда пешком. Другие варианты я не рассматривала. Я слишком хорошо знала своего любовника. Он не упустит случая разобраться и с неверной женой, и со своим обидчиком.
Он рванул – пешком. Видимо, слишком крепко перебрал сегодня, боялся, что на пути к цели его остановит ГАИ.
Пешком от нашего офиса до его дома – минут пятнадцать хорошим ходом. Минут десять бегом. Вот она, привилегия босса: устраивать контору неподалеку от жилья. Или, напротив, селиться поблизости от места нахождения работы. Я ненавидела Нетребина и за это тоже.
И вот он появился. Он шел по бульвару.

 

Все, что ты ни делаешь в жизни, дает тебе урок. И умный человек просто обязан на этих наставлениях учиться. А чем событие, случившееся с тобой, ярче и неординарнее, тем более впечатляющими оказываются уроки, которые оно, это событие, тебе преподает.
Так и смерть Степашки не прошла для меня даром. Первое мое убийство меня многому научило. Главный урок заключался в том, о чем я уже давно знала – но что впервые проявилось для меня со столь циничной обнаженностью. А именно: В НАШЕЙ СТРАНЕ СЕГОДНЯ ЧЕЛОВЕК НИКОМУ НЕ НУЖЕН. Ни полиции, ни прокуратуре, ни Следственному комитету, ни ФСБ. Ни врачам, ни собесу, ни пенсионным фондам. Ни всем другим державным структурам – разве что армии (когда мужчина пребывает в призывном возрасте) и налоговой службе (чтобы взять с него положенные проценты). По-моему, наше государство лишь вздыхает с облегчением, когда узнает, что кто-то из его подданных исчезает или отправляется в мир иной: не надо лишний рот в старости кормить. Лишнее место в очереди в поликлинику высвобождается.
Первый раз, краешком, с тотальным равнодушием всех вокруг я столкнулась, когда у меня сжигали, в прямом смысле этого слова, мой бизнес и когда умерла моя бабуля. Но то было откровение с очевидным для меня отрицательным знаком. А когда я убила Степашку, окружающее безразличие оказалось мне на руку. Я еще раз убедилась: человек у нас в России интересен только (в самом лучшем случае!) своей семье. Своему отцу-матери (по зову крови) или жене-мужу (по обязанности). Реже, в случае особой любви – бабушкам-дедушкам. Еще реже, если уж очень повезет – братьям-сестрам или же детям. И – это все. Баста. Все остальные окружающие персоны для человека в лучшем случае конкуренты. В худшем – враги.
Я знала, что Степа Иванов – сирота, родственников – никого. И рассчитывала, что судьба его не будет интересна никому. Государству совсем не надо было его искать. Нет человека – нет проблемы, как сказал Сталин, один из любимых исторических персонажей нынешних руководителей.
Не оказалось у Степашки и друзей – во всяком случае, таких, чтобы забеспокоились и стали его выискивать. А работодатели – Нетребин и компания – к пропаже своего специалиста отнеслись безучастно. Во всяком случае, когда я вскоре стала трудиться в штате «Бриллиантового мира», никто товарища Иванова при мне даже ни разу не помянул. Был человек – и нет человека. Нетребин и его присные, к слову сказать, даже не удосужились сменить пароли на своих компьютерах – так что я еще долго пользовалась дырами в их компьютерных базах, обнаруженными и проделанными Степаном.
Я прекрасно отдавала себе отчет: уйди я из жизни после того, как не стало моей бабушки, или вслед за Степашкой – и мое исчезновение тоже никого не взволнует. Но я не хотела умирать. Я хотела жить. И для того, чтобы заработать денег и создать семью – обзавестись людьми, которые станут небезразличны мне и которым буду небезразлична я.
И еще я хотела мстить. Я ведь тоже оказалась никому в целом мире не нужна не сама по себе. Меня ЛИШИЛИ моих самых близких людей. А виновными в том, что я на всю жизнь оказалась одинокой, оказались Миша Нетребин и его родственнички. Моя бабушка могла быть жесткой и сколь угодно своевольной по отношению ко мне – но одного у нее отнять было нельзя: она была к моей судьбе неравнодушной. Все, что со мной происходило, старушка принимала близко к сердцу и реагировала на это – правда, как показала история с искусавшей меня собакой, в соответствии со своими собственными представлениями о моей же пользе. И вот единственного и самого близкого мне человека не стало. Не стало во многом по вине Миши Нетребина, так по-хамски пославшего ее, когда она пришла замолвить за меня словечко.
К тому же я не сомневалась, что начало моим бедствиям было положено, когда случилось самое ужасное, что только может произойти в жизни всякого ребенка: разом погибли мои родители. Интересно, что даже в самом нежном возрасте я, хоть и мечтала, что папочка и мамочка вернутся, никогда не верила в это и всерьез не надеялась. Я просто ЗНАЛА, что их нет. Знала – и все. И ничего тут не попишешь. Я ведь все ж таки немного экстрасенс, и я НЕ ВИДЕЛА моих родителей в числе живущих. Увы, но я уверена была: их нет. И когда через пять лет после их исчезновения, моих отца и мать в соответствии с законом признали умершими, во мне ничто в тот момент даже не ворохнулось. Я и без того знала, что они мертвы.
И столь же необъяснимо, но непоколебимо я была убеждена, что, напротив, исчезнувший вместе с обоими моими самыми родными Юрий Степаныч Нетребин на самом деле жив. Никаких улик, свидетельств, догадок у меня не имелось. Но уверенность была. Поэтому и бабушкин рассказ о том, что кто-то, дескать, встречал Нетребина-отца в Швейцарии, нисколько меня не удивил. Так что когда я пришла трудиться в «Бриллиантовый мир», у меня была абсолютная убежденность, что Юрий Степанович жив и скрывается за границей.
Стало быть, счет у меня к этой семейке был тройной: за мать, отца и любимую бабку. И тут любого адюльтера для жены Нетребина или Следственного комитета для его бизнеса покажется мало. Тут даже убийство исподтишка, с помощью яда, не пойдет. Надо, чтоб человек умирал со мной лицом к лицу, чтоб знал, от чьих рук и за какие прегрешения мерзавец принимает смерть.
Счет у меня был и к Мише Нетребину, и к его отцу, Юрию Степановичу. Я их обоих приговорила.
Однако Юрий Степанович был так же, как и мои родители, признан умершим. Одной моей уверенности в его существовании было недостаточно для того, чтобы месть свершилась. Мне требовалось, для начала, его найти.
И тут мне пригодилась моя близость к Нетребину Мише, высокая должность в «Бриллиантовом мире» и дыры в компьютерной защите, которые оставил для меня Степашка.
Михаил едва ли не каждый месяц ездил то в Индию, то в Венесуэлу, то в Таиланд, то в другие державы, богатые камнями и золотом. Я, имея доступ практически ко всем файлам фирмы, заметила, что в заграничных вояжах он обязательно прихватывал Германию. Летал иногда через Кельн, но чаще через Франкфурт. Порой даже ехал поездом в Берлин. Спору нет, путешествовать западными авиалиниями зачастую комфортней, а порой дешевле, чем нашими. Можно слетать раз, другой, третий. Но месяц за месяцем выбирать не прямой рейс за тридевять земель, а тупо ехать с пересадкой, обязательно в Германии – в этом, видит бог, есть нечто странное. Я сначала подозревала, что Мишаня таскается к женщине – и с тем большим рвением взялась просматривать финансовые документы, касавшиеся поездок.
Расплачивался Нетребин в своих вояжах одной и той же корпоративной платиновой кредиткой. Но понятно, что человек с кредиткой словно находится под постоянным колпаком. Он каждый день, если не каждый час оставляет свои метки – следы-чеки. А так как разгильдяйство и бардак в его компании царил практически всюду, не исключая и бухгалтерию, мне не составило труда просмотреть слипы Миши. И оказалось, что в течение практически всех своих заездов в Германию Михаил Юрьевич делает остановки в городке под названием Регенсбург.
То он там переночует и пообедает в дорогом ресторане. То поужинает (счет явно на двоих). То именно там арендует на пару дней машину.
Убийство Степашки научило меня еще и тому, что роль вдохновения, спонтанного решения трудно переоценить. И я, повинуясь минутному порыву, написала заявление на отпуск на неделю. Миша мне его подмахнул, я наврала о родственнице в Камышине, что срочно нуждается в моем присутствии. Нетребин совершенно точно в ту пору никуда ехать не собирался, поэтому я с чистым сердцем отправилась – причем на всякий случай через Прагу – в Регенсбург. Там я поселилась в центральной в городе гостинице «Альштадт-Энгель» (где останавливался во время своих вояжей Михаил).
Что мне делать дальше, я как-то заранее не подумала. Весь строй чинной, чопорной, заведенной, организованной немецкой жизни, с которой я воочию столкнулась, исключал, что я займусь доморощенным следствием: буду приставать к портье и официантам с фотографией Михаила Нетребина и вопросом, с кем здесь встречался этот русский. Я ничуть не сомневалась: поступи я подобным образом, меня легко и быстро сдадут в полицию. Поэтому я решила плыть по течению и положиться на удачу.
О том, как выглядел Нетребин-старший, до исчезновения, в середине восьмидесятых, я знала: по оцифрованным фоткам в ноутбуке его сына Михаила, по карточке, что стояла у него на столе. В Регенсбурге я купила шляпку и очки, закрывшие половину лица, и просто фланировала по улицам, заходила в кафе и магазины, мысленно сличая каждого мужчину лет семидесяти с последней, советских еще времен фотографией Юрия Степановича Нетребина, доктора химических наук, – ДЕЛАЯ, КОНЕЧНО, ПОПРАВКУ на то, что с тех времен он как минимум на двадцать лет постарел.
Как доказательство того, что дело мое хранили некие высшие силы, за день до отъезда я столкнулась с Юрием Степановичем лично, прямо на улице. Я нисколько не сомневалась: то был он – свеженький, крепенький, седенький. Он наверняка сделал пластическую операцию плюс приобрел иноземную чистоту, ухоженность и лоск – однако все равно был узнаваем. Я даже аккуратно проводила его до дома – неплохого двухэтажного особняка, не выбивающегося из ряда себе подобных в богатом квартале. Проводила, прочитала на почтовом ящике новую фамилию – теперь мой недруг звался Герхардом Шмидтом. Потом вернулась в гостиницу, отпраздновала сама с собой удачу.
А наутро спросила себя: ну и что? Я узнала, что Нетребин жив-здоров – однако я и без того была в том уверена. Теперь я знала, что он действительно проживает в Регенсбурге и, похоже, является гражданином Германии. А дальше? Что я могла поделать? Как отомстить? Неметчина не Россия. И если нашей полиции не было никакого дела до исчезновения Степашки, то немецкие полицаи вряд ли будут смотреть сквозь пальцы на пропажу Нетребина. Даже если мне, допустим, удастся здесь, на чужой для меня территории, организовать его убийство. А ведь для этого мне еще требовалось найти орудие (потом избавиться от него), изучить привычки жертвы, проследить, чтоб не оказалось свидетелей, организовать засаду, скрытно исчезнуть и так далее. Словом, мне требовалось приехать в небольшой немецкий город как минимум на два месяца. И намозолить здесь всем глаза настолько, чтобы стать первой кандидатурой в списках возможных подозреваемых. И почти со стопроцентной гарантией сесть впоследствии в немецкую тюрьму.
Итак, мне ничего не оставалось, кроме как возвратиться в Москву. Впрочем, кое-что у меня уже было: новая фамилия Юрия Нетребина и его адрес. И только тут мне пришла в голову прекрасная идея: одним выстрелом уложить (как говорят немцы) двух вальдшнепов. Сделать один мой праздник поводом и источником для второго. Превратить убийство Миши Нетребина в двойное торжество. Ибо если у меня не получалось расправиться с Юрием Степановичем на чужом для меня поле – почему бы мне не попытаться сыграть против него на своем? И если уж сын так преданно приезжал к отцу в Германию – почему бы отцу не приехать все-таки хотя бы однажды к сыну, по самому печальному поводу.
К тому времени я вдобавок добралась до электронной переписки Михаила Нетребина с герром Шмидтом. Они писали, шифруясь, чувств-с своих сыновних и отцовских не обнаруживали. Звучали и выглядели письма по-деловому, но из них я сделала неоспоримый вывод: Юрий Степаныч из Германии в свое время дал сыночку денег на начало ювелирного бизнеса. Он также оплатил ему учебу за границей. Он и сейчас имеет свои финансовые интересы в «Бриллиантовом мире». То, что связь меж ними не рвалась, было хорошо для моих планов.
Поэтому, когда я убивала Михаила – я одновременно добиралась и до Юрия Нетребина.
Итак, в тот темно-синий весенний вечер я подошла к Михаилу Нетребину на бульваре сзади. Он не оглянулся, он был пьян, он спешил, шел быстро, почти бежал домой из офиса, поглощенный идеей застать жену в объятиях любовника. Я приноровила к нему свои шаги, взяла нож в правую руку и резко ударила его несколько раз в спину. Нетребин, кажется, в первый момент не понял, что происходит и в алкогольном дурмане не почувствовал боли. Он обернулся, увидел меня, узнал, проговорил удивленно: «Ты?» – и только тогда стал заваливаться на спину.
– Да, это я, – сказала я ему.
Увы, увы, обстоятельства заставляли меня в тот момент быть краткой. Я не могла на часы или на годы растянуть его мучения. Он обязан был умереть в течение нескольких минут.
Не скрою, я заранее репетировала свою роль – чтобы в короткие мгновения нашего разговора уместить как можно большее количество жалящих его, ранящих слов.
– Да, это я убиваю тебя, – сказала я, – но ты не все обо мне знаешь. Тебе пришла смерть как месть – за мою бабушку. Помнишь ту ученую грымзу, которая приходила к тебе хлопотать за внучку с ее ветеринарной клиникой? Та девушка была мною. Старушку ты оскорбил, у нее случился инсульт, и на следующий день она умерла. Ты не знал? Ну так знай, за что ты сейчас помираешь.
Он лежал на земле и смотрел на меня снизу вверх, выпучив глаза, – и я жалела, что не знаю, насколько глубоко его пробирают мои слова. Или их уже смазывает боль?
– И жену твою, – продолжила я, – Алину, в объятия любовника привела я. Я случила их, я записала, подарила тебе улики. Ведь другая половина моей мести – за твоего отца. Он, житель Германии Герхард Шмидт, – при этих словах мой незадачливый любовник дернулся, подтверждая, что моя догадка абсолютно правильна, – в бытность свою в Советском Союзе Юрием Нетребиным погубил, под снежной лавиной, моих мать и отца. Почему? Зачем? Только чтобы создать самому себе алиби, подтвердить то, что он якобы погиб? Да? Ну, а теперь ты, Миша, гибнешь за него. Он ведь любит тебя. И, пожалуй, приедет к тебе на похороны. И тоже будет убит.
И с этими словами я дважды ударила Нетребина, лежащего на песке, ножом в грудь.
Назад: 1988. Нетребин Юрий Степанович
Дальше: Наши дни. Мика Сулимова