Наши дни. Варя Кононова
Нет хуже, когда человек чист перед законом – никакой о нем информации. Не осуждался, не привлекался… Молодая екатеринбурженка Настя Малеванная не имела машины и водительских прав – посему ПДД не нарушала, от уплаты транспортного налога не уклонялась. Не создавала индивидуальных предприятий, не состояла на учете ни в каких диспансерах.
Участковый по месту ее прописки – лейтенанта Варя, пусть и конец рабочего дня, но нашла и вызвонила – девушку даже не знал:
– Умерла? Четыре года назад? От пневмонии? Понятия не имею. Малеванная, говорите? Да, проживают вроде такие на моем участке. Но сигналов никогда никаких. Живут тихо, квартиру не сдают.
И что было делать дальше?
Варя выбрала путь простейший. Распечатала из всероссийской базы данных загса свидетельство о смерти гражданки Малеванной и отправилась в ювелирный магазин.
Настя (давно уже привыкла – называть саму себя чужим именем) то и дело косилась на часы. Черт бы побрал эту Мику! Раньше их магазин работал, как все нормальные точки, до восьми вечера, но с полгода назад директрисе по развитию взбрело, чтоб пахали до десяти. Она культурная, постоянно всякую заумь читает – и внедряет. Углядела в каком-то исследовании: потребитель более всего склонен к спонтанным покупкам после девяти вечера. Но одно дело – теория, и совсем другое – реальная жизнь. Может, пирожных или водки, вправду, больше берут – но ювелирный в это время почти всегда пуст. Настя даже продавцов отпускала в восемь, по-старому. Смысл какой людей без дела держать? Пусть лучше сидят по семьям, а ее – бесконечно благодарят. Но ей – начальнице – естественно, приходилось торчать в магазине до упора.
Сегодня, правда, вышло не зря. В половине десятого заявился помятый мужичок со шкодливым лицом. На витрины даже не взглянул – сразу кинулся к Насте:
– Лапочка, выручай! Загулял. Надо козу мою умилостивить. Подбери что-нибудь – чтоб пыхало поярче!
На кольцо с двухкаратным бриллиантом блудному мужу не хватило – но топаз, огромнейший, взял. Считай, всю дневную выручку один и сделал.
«На сей радостной ноте мы закончим», – решила Анастасия.
Уже собралась закрывать кассу, но за пять минут до закрытия явилась еще одна. Явно не покупательница, а поглазеть, у Насти нюх безошибочный.
Хотела шугануть, но обратила внимание: посетительница башкой крутит во все стороны, причем больше не ювелирку рассматривает, а все вокруг фиксирует, подмечает. Неужели тайная покупательница? Ленка, секретарша из их центрального офиса, по секрету рассказывала: проклятая Мика (шило в одном месте!) заключила договор со специальной фирмой. Будут насылать на магазины, под видом покупателей, проверяющих. Качество сервиса оценивать.
И на всякий случай Настя расплылась перед дамочкой в широчайшей улыбке:
– Добрый вечер! Чем я могу вам помочь?
В ювелирном деле (тоже секретарша Ленка рассказывала) тайными покупателями обычно выступают дамы, типа из светского общества. С маникюрчиком, при макияже и в брендах. А эта – с виду простушка. В джинсиках, не накрашена. Только волосы хороши – длинные, русые, и цвет, похоже, свой. Просто глупо их, как она, в косицу заплетать. Распусти по плечам – куча мужиков к ногам попадала бы.
– У нас сейчас распродажа, большие скидки на рубины, топазы, жемчуг, – радостно продолжила Настя. – Есть интересные предложения по серебру, большой выбор обручальных колец.
– Спасибо, – отрицательно покачала головой покупательница.
Уставилась ей прямо в глаза (взгляд, как у кобры, немигающий) и выпалила:
– Вы – директор магазина Анастасия Эрнестовна Малеванная?
– Д-да… – слегка опешила Настя.
– Родились в Екатеринбурге, в 1985 году? – подмигнула девица.
Ледяная рука вцепилась в сердце, сдавила когтями.
– Да, – прошептала директор магазина.
Покупательница взглянула на нее еще внимательнее – и почти весело закончила:
– А умерли – там же, в Екатеринбурге? Четыре года назад?
– Что? – пискнула Настя.
– В свидетельстве о смерти написано: «двусторонняя пневмония». Простуду, видно, решили на ногах переходить? А потом уже поздно было, врачи не справились? – иронически произнесла дама.
– Что вам надо? – хрипло выдохнула Анастасия.
– Быстро: ваши настоящие фамилию, имя, отчество! – потребовала незваная гостья.
– Анастасия Эрнестовна! – Из подсобки выглянул недовольный охранник. – Мы закрываться сегодня будем?!
Настя вцепилась в прилавок, умоляюще взглянула на посетительницу. Прошептала:
– Вам обязательно? Прямо здесь?
– Компрометировать себя не хотим. Я понимаю, – милостиво изрекла та. – Ладно, закрывайтесь. Я подожду.
Охранник нахмурился:
– Проблемы?
– Никаких. Работай, – рявкнула Анастасия.
Под неотрывным взглядом загадочной дамы она закрыла кассу, скинула фирменный халатик, сменила представительские туфли на практичные мокасины, вышла из-за прилавка. Охранник включил сигнализацию, неуверенно поинтересовался:
– Я свободен?
– Да, да, иди, – кивнула Настя.
И злобно подумала: «Прямо сейчас побежит Мике звонить, подлая тварь!»
От той же милой секретарши Лены Настя знала: в каждом магазине сети обязательно есть сотрудник, кто стучит директорше по развитию – на остальных. Ей пока не удалось выяснить, кто из ее невеликого штата докладывает Мике обо всем происходящем – но именно сторожевого пса она подозревала больше других.
«Впрочем, о чем я думаю? Какая работа, какой магазин? Эта тетка – милиционерша, долбанный психолог! – просто пожалела меня. Не стала арестовывать – на рабочем месте, на глазах у подчиненного…»
Настя обреченно махнула охраннику и обернулась к женщине. Сейчас достанет удостоверение, а из машины – любой из многих, что припаркованы вдоль дороги – выйдет несколько людей в форме, и прозвучат слова, которых она, подсознательно, неизбежно, ждала все эти годы:
– Вы арестованы.
Как она только надеяться могла – что сможет жить до старости в маске умершей Насти Малеванной?!
С мужиками у них в городке была беда. Исторически сложилось. Взять хотя бы их семью. Дед – сгинул в Великую Отечественную на фронте. Отец – сбежал, когда Олечке было шесть, а маме целых тридцать, по местным меркам, старуха! А когда самой ей сравнялось пятнадцать и она начала поглядывать на мальчишек, быстро поняла: выбирать-то не из кого! Контингент в обычной городской школе был самый жалкий. Учительница литературы, единственная в учительском коллективе интеллигентная дама, горестно заявляла: «Вырождается нация!» И Оля – по крайней мере, в части мужчин – с литераторшей была совершенно согласна. Себя не уважать – с убогими одноклассниками дружить. Пусть другие девчонки – те, кто себя совсем не ценят! – терпят, когда парни приходят на свидание пьяными, без копейки в кармане, да еще тянут в койку. А Оля надеялась хотя бы на минимум: чтоб цветы подарил, потомился, стих прочел. Сказал, что она красива и как жаль, что времена беззаветного служения прекрасной даме давно прошли.
– Помпадур нашлась! – потешались над ней одноклассницы.
Мама – вечно занятая, злая – тоже предрекала:
– Довыделываешься. Останешься одна. Как я.
Но Оля вовсе не собиралась куковать в их городке веки вечные. Окончить школу – и сбежать в Москву. А потом, может, и до галантного Парижа получится добраться. Ведь там-то нормальные мужики еще остались?
Только не вышло у нее выбраться из родимого болота. Когда училась в последнем классе, маманю шарахнул инсульт. Врачи, как водится, приехали поздно, действовали бестолково, даже в больницу не взяли. Родительница выжила – но навсегда осталась наполовину парализованной. Работать не могла, бралась готовить – то ошпарится, то кухню затопит. И на голову стала слаба. Не совсем сумасшедшая, но забывалась частенько.
Пришлось остаться при ней.
Работать Олечка пошла машинисткой – еще в школе научилась печатать слепым методом, с феноменальной скоростью: под триста ударов в минуту. Устроиться удалось поблизости от дома, в государственный банк (его все, по старинке, называли «сберкассой»). Месяца два тупо колотила по клавишам – все быстрей и быстрей, благо начальница вошла в положение и от звонка до звонка сидеть не заставляла. Отпечатаешь что велено – и отправляйся домой. А когда Оля стала справляться с дневной нормой самое позднее к трем часам дня, ее вызвал руководитель отделения. И предложил: пойти в колледж, выучиться на операционистку.
– Не могу я, – вздохнула девушка. – У меня дома ситуация, деньги нужны.
– Знаю я твою ситуацию, – отмахнулся шеф. – Пока учиться будешь, мы тебе среднюю зарплату сохраним. А через год, когда вернешься, – сразу станешь получать вдвое больше.
Конечно, она согласилась. И босс был доволен: не прогадал. Молодая операционистка, девчонка совсем без опыта, быстро стала обслуживать больше всех клиентов в их отделении. Да еще никогда не жаловалась. Остальные сотрудники вечно ворчали: зарплата маленькая, пенсионеры со своими вечными претензиями достали, рабочий график зверский, в офисе жара. Одна Олечка, тихая птичка: и ворчливой бабке-посетительнице улыбнется, и самый заковыристый почерк в платежной квитанции без труда разберет, и в выходные соглашается работать безропотно. Да еще очень неглупа оказалась. Сверху в их отделение спустили указивку: активно навязывать населению дебетовые, а также кредитные карты. Но народ от пластика шарахался, а иные сотрудники – хотя всю жизнь в банке! – в грэйс-периодах и овердрафтах жестоко путались.
И опять выручила Олечка: прошла переподготовку и теперь не только сама прекрасно разбиралась в визах-маэстро-мастеркардах, но и самую несговорчивую бабульку могла уговорить получать отныне пенсию не по сберкнижке, а по-современному, с пластика.
Оля давно уже примирилась со скучным своим житьем-бытьем и даже находила в нем свои прелести. Пусть Париж ей по-прежнему недоступен, зато кое-какие деньжата завелись, руководитель отделения толковую сотрудницу ценил, постоянно выписывал премии. Матери смогла нанять сиделку, себе, к каждому дню рождения, обязательно покупала то сережечки золотые, то колечко. С одежками у них в городке беда, сплошной Китай, но золото – оно везде прекрасно.
До работы, опять же, удобно – два шага. Да и раздражающих примеров счастливых семей в округе не имелось. Подружки, кто совсем недавно триумфально отправлялся под венец, теперь неприкрыто страдали: у кого супруг пил по-черному, у кого гулял, у кого сидел.
Кому нужна такая любовь? Лучше канарейку завести (что Оля и сделала).
Но однажды, почти в восемь вечера, когда девушка совершенно без сил допахивала вторую подряд смену, ей протянули очередное – семьдесят второе за этот день! – заявление на открытие счета.
– Пожалуйста, ваш паспорт! – не поднимая глаз, попросила она.
– Прошу, мадемуазель, – отозвался молодой мужской голос.
Оля вскинула взор – и обомлела.
Черноволосый, зеленоглазый, белозубый, прекрасно подстриженный. Что он делает – здесь, в забытой богом сберкассе?
Чтоб не расплыться в глупой улыбке, Олечка вновь склонилась к монитору. Внесла в компьютер имя, фамилию, адрес. Сухо попросила:
– Анатолий Елизарович, будьте добры, ваш телефон.
– Только в обмен на ваш! – мгновенно парировал парень.
– Не задерживайте очередь, – пожала плечами она.
Но, когда красавец отошел от окошка, не удержалась – посмотрела ему вслед. Как жаль, что больше она его не увидит.
Однако в тот же вечер Анатолий Елизарович встретил ее с букетом цветов у служебного входа. Когда Оля начала отнекиваться, пригрозил:
– Я тогда завтра приду. И послезавтра. И где ты живешь, узнаю. Под твоими окнами буду маячить. Серенаду спою.
Крыть было нечем – девушка взяла его под руку.
А когда шли бок о бок домой, Анатолий добил. Страшно смущаясь, прочитал бессмертное:
И каждый вечер, в час назначенный —
Иль это только снится мне? —
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
Конечно, Олечка поплыла. И только потом, когда страшное уже случилось, узнала, что Анатолий Елизарович – двоюродный брат одной из ее одноклассниц. Той, что громче всех потешалась над Олиной мечтой – о красивых ухаживаниях, стихах, серенадах да прочей романтике.
Месяца два возлюбленный вел себя совершеннейшим рыцарем. В Олиной квартире не переводились свежие цветы, она впервые в жизни побывала в дорогом ресторане, в ночном клубе, в хорошем доме отдыха. Научилась красиво, изящно подтянув ножку, садиться в машину – Толину. Расцвела, осмелела. Однажды даже решилась завести разговор про несбыточную свою мечту, про Париж.
– Поедем, – мгновенно откликнулся Анатолий. – Обязательно. Но я, к сожалению, не миллионер. Поэтому выбирай. Или в Париж. Или свадьбу – нормальную, с лимузином, с кабаком, с тамадой из драмтеатра.
– Свадьбу?! – Оля просто своим ушам не поверила.
– А ты думала, что так легко от меня отвяжешься? – Он нежно дернул ее за ушко. – Нет уж. Я на тебе женюсь. И увезу из этой дыры.
– Ой, а куда? – Девушка была настолько счастлива, что о больной маме даже не вспомнила.
– Хотелось бы, конечно, во Французскую Полинезию, – вздохнул возлюбленный. – Но я – как и ты – скромный клерк. – Напомнил: – У тебя мамуля болеет, у меня за машину кредит. Так что отгуляем с тобой медовый месяц, а дальше – трудовые будни. Ох, не хочется… Лотерейный билет, что ли, купить? Вдруг повезет?
– Я тоже до того устала работать, – призналась она. – Каждый день одно и то же. Чужие деньги постоянно считаю, а своих – два гроша.
– Оль. Так в наших руках все, – улыбнулся он.
– Что именно?
– Посчитай чужие деньги так, чтоб и себе чего-нибудь осталось.
– Ты о чем? – испугалась она.
– Ну, ты же в банке работаешь. У тебя доступ к тысячам счетов! К десяткам тысяч! Списывай с каждого по мелочи, по пятисотке, – никто и внимания не обратит.
– С ума сошел, – покачала она головой. – Во-первых, бабульки, наши клиентки, даже если на десять рублей расхождение, уже скандал устраивают. А во-вторых, воровать – это подло.
– Да понимаю я, – уныло произнес Анатолий. – Просто тоже устал от беспросветности этой. Как представишь: всю жизнь тянуть от получки до получки. В отпуск ездить – раз в пять лет на Азовское море. А на детей сколько уйдет?! Да и маму бы твою надо в хороший санаторий пару раз в год отправлять…
Больше грустную тему не поднимали. А спустя неделю Толик впервые пришел к ней на свидание пешком. Без цветов. Бледный, в рубашке с ободком грязи на воротнике.
– Что с тобой? – кинулась к нему Олечка.
– Машину разбил, – опустил голову он.
– Боже! Как?!
– В «Ауди» въехал. В новую, – мрачно признался жених. – Сто штук теперь надо платить. Долларов.
– А страховка?
– Ты смеешься. Ее на бампер от «Ауди» не хватит. Поэтому, Оля, я тебя попрошу…
Замолчал. Она смотрела на него со страхом.
– Держись от меня подальше. Эти парни, что в «Ауди» – они вообще без тормозов. Ни тебя, ни маму твою не пожалеют. Придется нам с тобой расстаться. Для твоей же собственной безопасности.
Конечно же, Оля немедленно заявила, что никогда его не бросит. В трудной ситуации предают только подлые люди.
А на следующий день в родном банке перевела на семь невостребованных кредиток (бабки часто заказывали карты, а потом за ними не приходили) сто тысяч долларов, с разных счетов. И вручила карточки, вместе с пин-кодами, своему любимому.
Пришлось долго уговаривать: Толя уверял, что не может принять ее жертвы. Это глупо, опасно, опрометчиво…
Но Олечка была настойчива, и тогда Анатолий благородно предложил другой план. Любимая, прямо завтра, берет в родном банке еще денег. Много. Сколько получится. А потом они оба бросают все – и уезжают куда глаза глядят:
– Поболтаемся по стране. Когда все утихнет, паспорта фальшивые раздобудем. И махнем за границу. Во Французскую Полинезию. Как мы с тобой и хотели.
Оля ничего не сказала маме про то, что произошло. И уходила из дома – навсегда – с обычной своей дамской сумочкой. Но мать все равно что-то почувствовала. Вдруг попросила:
– Береги себя, девочка!
– Да ладно тебе, мамуля, – отмахнулась дочь. – Я только на работу, а сберкасса – в нашем дворе, даже дороги переходить не надо.
И поспешила на вокзал.
Бегали они почти месяц, и Оля была счастлива – как никогда в жизни. Сколько красивой одежды и дорогих украшений она могла себе теперь купить! В каких шикарных ресторанах бывать!
В отелях они селиться не рисковали – снимали квартиры, самые лучшие: с панорамными балконами и джакузи. Передвигались по стране – на комфортабельном «Крайслере» (купили по рукописной доверенности, в областном центре). Играли в боулинг, в теннис, Оля посещала салоны красоты.
А взяли их на Черном море. Красиво, как в кино – сняли прямо с палубы прогулочного лайнера.
Оля благородно не стала тянуть Анатолия за собой. Деньги со счетов она снимала одна, надо с достоинством признать поражение, а топить любимого человека «за компанию» – просто подло. К тому же когда двое – это уже сговор. Срок больший дадут.
Она сразу во всем призналась, добросовестно сотрудничала со следствием, добровольно вернула, до копейки, все деньги, что еще оставались, и искренне раскаивалась. Потому девушку – как не представлявшую общественной опасности – оставили под домашним арестом.
Она счастью своему не поверила – две ночи, что провела в камере, да ужасы этапа потрясли ее до глубины души. Но не учла одного: в родимом банке все – что сотрудники, что клиенты – прекрасно знали ее историю. И завсегдатаи-бабули, еще недавно искренне, со слезами на глазах, благодарившие ее за помощь, теперь с удовольствием взялись травить изгоя. Тем более что история «бедной Олечки» получила большой резонанс, о ней написала центральная газета и несколько местных желтых.
Дня не проходило, чтоб в окно квартиры (на втором этаже) не летел камень. В почтовый ящик пихали дерьмо, под дверь подбрасывали дохлых мышей, писали мелом: «Здесь живет воровка!» А особо неуемные бабки торчали во дворе с плакатами: «Верни наши деньги!»
Можно бы задернуть шторы, укрыться в своей норе – но и здесь не было покоя. Мать – совершенно издерганная, раздраженная, больная – изводила ее с прямо-таки маниакальным остервенением: «Отребье! Выродок! Как ты могла!..»
А дальше будет еще хуже.
Адвокат не скрывал: пусть под стражу пока не взяли, но срок ей светит – очень даже реальный. «Единственный шанс – если вдруг до суда забеременеешь. Тогда будем отсрочку, до четырнадцатилетия ребенка, просить».
Оля бы рада забеременеть – но как, от кого? Анатолия она в последний раз видела еще в портовом городе, на очной ставке. Ох, как красиво получилось, когда гордо произнесла: «Он вообще ничего не знал, я наврала ему, что мне тетка наследство оставила».
Ему удалось тогда ей шепнуть: «Спасибо! Не бойся ничего, я тебя вытащу!»
Но прошло уже два месяца – а от любимого ни слуху ни духу.
И Оля, несчастная, всеми покинутая, совсем было решила: не дожидаясь суда, она откажется от прежних показаний. Расскажет следователю про якобы Толину аварию (наверняка он ее просто придумал!). Заявит: это Толя ее заставил украсть деньги у пенсионеров. Организовывал все он, а она ему помогала потому, что угрожал.
Но той же ночью во входную дверь позвонили.
– Опять! – застонала из своей комнаты мать. – Ольга! Во что ты нашу жизнь превратила!
Девушка выбежала в коридор. Хрипло крикнула через дверь:
– Кто?
Тишина.
Выглянула осторожно, через цепочку: что сегодня? В прошлый раз на порог им подкинули огромную авоську отвратительно пахнувшей, сгнившей капусты. Но в этот раз под дверью лежал плотный конверт. Оля дрожащими руками схватила его, разорвала. Оттуда выпал паспорт. С фотографии на нее смотрела испуганная девчонка. С худым лицом, голубыми глазами, тонкими губами, родинкой на щеке. Похожая – пусть отдаленно – на нее саму.
«Малеванная Анастасия Эрнестовна» – прочитала девушка.
И только потом – увидела вложенную в паспорт записку: «Паспорт настоящий. Беги, Оля. У тебя все получится. А.»
И у нее действительно все получалось – вплоть до сегодняшнего дня. Приехала в Москву, получила временную регистрацию, сняла комнату, устроилась на работу – продавщицей, сначала в продуктовый, потом в обувной. Жизнь оказалась даже унылей и тяжелее, чем в родном городке: по две смены в магазине – поспать в чужой, ободранной комнате – снова к прилавку. Но, наверно, легче, чем в тюрьме.
Когда слегка освоилась в столице, завела себе абонентский ящик. Написала с него Толику – ответа не получила. Написала снова – опять тишина. «Толенька, милый. Я не прошу, чтоб ты приехал ко мне – просто напиши, хоть пару строк. Как ты? Я по тебе скучаю!»
Но он не откликался. Оставалось лишь гадать: где он, что с ним? И кто такая Настя Малеванная – под чьей маской она теперь жила?
Оля (Настя) сначала очень боялась своего паспорта. Когда, в первый раз, шла в милицию за временной регистрацией, умирала от страха. Но злющая тетка в окошечке лишь цыкнула на нее: «Что мямлишь? Фамилию, громче!» И швырнула обратно проштампованный документ.
Через год Настя (или Оля) осмелела. По-прежнему работала в полулегальном джигитском магазинчике, но начала ходить на собеседования. Секретаршей в медицинский центр не взяли. В рекламное агентство менеджером по продажам – тоже. Но продавщицей в ювелирный устроиться удалось. А дальше усердную, приветливую, грамотную девушку заметили, начали продвигать.
И вот сейчас, когда она уже полгода была директором, все в одночасье рухнуло.
«Пошла по карасей – выловила щуку!» – усмешливо подумала Варя Кононова.
Отправилась она в ювелирный магазин скорее из любопытства и уж никак не ожидала, что, не трудясь, походя, раскроет дело «бедной Оли».
Историю девушки из далекого городка за Уралом Варя знала. Не по службе – все газеты о нем писали. Про старательную, во всех отношениях положительную сотрудницу банка, потерявшую голову от любви. «Отдала деньги пенсионеров своему альфонсу!» – гневалась пресса. А уж когда Оля из-под домашнего ареста исчезла в неизвестном направлении, газеты вовсе пришли в экстаз. Кононова (в свободное от службы время) читала в «Молодежных вестях» журналистское расследование – интервью с мамой, подругами, школьными учителями – и сама гадала: куда и с чьей помощью преступница могла скрыться? Но подумать, что уральская знаменитость будет у всех на виду работать в столичном магазине?! Да еще им управлять?! Воистину: легче всего затеряться именно в большом городе.
– Что вы теперь сделаете со мной? – затравленно взглянула на Кононову Оля-Настя.
Девушка, кажется, до сих пор не поняла, что никто целенаправленно за ней не охотился, опергруппу в магазин не высылали, и признание свое чистосердечное сделала она совершенно зря.
Жаль ее было Варваре – одинокую, ощетинившуюся, уставшую. Даже искушение мелькнуло: отпустить, что ли, горемыку на все четыре стороны? Тем более лично ей никаких бонусов от поимки преступницы не предвиделось. А вот втык от Петренко можно будет получить запросто: «Откуда узнала? Зачем в это дело полезла?!»
– Я обязательно оформлю чистосердечное признание. И явку с повинной, – пообещала Варвара. – Может, даже получится, чтоб под стражу тебя не брали.
– Нереально, – отмахнулась Настя-Оля. Взглянула жалобно: – А можно мне домой попасть, ненадолго? Косметику смыть, душ принять, в джинсы хоть переодеться?
Кононову вновь захлестнула волна сочувствия – гнать, жечь его каленым железом!
– Съездим мы к тебе домой, – сухо произнесла она. – Но прежде расскажи мне все, что ты знаешь про Нетребина. И про Мику Сулимову.
Девушка взглянула непонимающе:
– Про… про шефов моих? Но при чем здесь они?
Горячо добавила:
– Я у них ни копеечки не взяла, честно! Даже когда один раз мужик лишние пять тысяч заплатил, а я заметила поздно, он ушел уже, не догнали – я оформила как положено! Можете проверить!
– «Не виноватая я – он сам пришел!» – иронически процитировала Варвара. – Как тебя в магазин взяли? Да не в ларек – в ювелирный?! Куда служба безопасности смотрела?
– Они звонили. На предыдущие две работы мои, в продуктовый, в обувной. И регистрацию проверяли, – слабо улыбнулась девушка. – Видно, хватило. Но я все равно тряслась. Что узнают. Нетребин – тот что! Крутого из себя строит, как положено, но, по сути, нормальный дядька. Даже милый. Перед Восьмым марта все свои магазины объезжал, цветы нам дарил. А вот Мика… – Лицо Анастасии напряглось. – Мика – страшный человек.
– Объясни, – спокойно попросила Варвара.
– Нет, мне она ничего плохого не делала, – торопливо произнесла девушка. – Но я понимала: если узнает Мика все про меня – с лица земли сотрет. У нас, знаете, в магазине какая история была? Продавщица одна, молодая, подворовывала, по мелочи. Я, на первый раз, ее предупредила – а та опять за свое. Ну, пришлось тогда Мике представление писать, на увольнение – у нас все кадровые вопросы именно она решала. Девочку уволили по статье, рыдала тут в голос, что убыток – ерунда, пятьсот рублей, а ей трудовую навсегда испортили. Мика тогда обронила, словно между делом, что-то вроде: «Чужими деньгами пользовалась – теперь проценты плати». Я сначала не поняла, но через день на продавщицу нашу бывшую – напали. У ее дома. Трое парней, пьяных. Избили, сумочку, телефон забрали, сережки выдернули из ушей, прямо с мясом. В магазин потом следователь приходил, со мной тоже разговаривал. Я так поняла, подозревали, что Мика парней тех подослала. Но доказать не смогли. А мне Сулимова через недельку, когда все утихло, говорит так с улыбочкой: «Поняла теперь, Настя, что бывает с теми, кто меня обманывает?!» Ох, как мне страшно стало!
– В народе это называется «взять на понт», – усмехнулась Варвара.
– Нет. – Девушка потрясла головой. – Мика – она, правда, средств не выбирала. Я вам еще расскажу… что уж теперь… у нас в магазине был, – запнулась, подбирая слова, – побочный заработок. Если клиент хотел подешевле купить… или просил что-нибудь необычное, авторское – я его к частным ювелирам отправляла.
– Я в курсе, – щегольнула Варвара. – А ювелиры ваши человеку впаривали – без чека, без сертификата – откровенную контрабанду.
– Я об этом не знала! – поспешно (слишком поспешно) перебила ее директриса. – Мое дело было только свести покупателя с ювелиром, остальное меня не касалось!
– Мы говорим не про тебя – про Сулимову, – напомнила Кононова.
– Да, – еще больше помрачнела Оля-Настя. – Только под протокол не повторю, у меня все равно никаких доказательств нет. Всеми делами с независимыми ювелирами ведала Мика. И товар им на реализацию давала она. Я точно знаю, потому что всегда лично ей отчитывалась: направила сегодня клиентов такому-то и такому-то. А месяц назад в одной из мастерских кража случилась. Вынесли украшений на сто тысяч долларов. Мика рвала и метала, вызвала мастера этого сюда, на разборку. Я подслушала, как он каялся, в грудь себя бил, клялся: хотя не виноват ни в чем, все деньги вернет. Но не сразу. Неоткуда ему такую сумму взять. Но Мика сказала: ждать не будет. Продавай, мол, квартиру. Он начал: не могу, помилуйте, двое детей маленьких, где мы жить будем? А она: ничего не знаю, твои проблемы. До чего договорились – не знаю. Но через неделю ювелира этого машина сбила. Насмерть. Тоже, скажете, понт? И совпадение?
– Я проверю, – сухо откликнулась Варя.
А псевдо-Малеванная вздохнула. Добавила задумчиво:
– Знаете, я даже рада сейчас, что все про меня открылось. Больше не надо от каждого телефонного звонка вздрагивать.
Варя не удержалась от небольшой морали:
– Сама жизнь свою угробила. Кто заставлял банк грабить? А уж от следствия скрываться – вообще глупее не придумаешь.
– Зато на свободе. Целых два года, – нервно облизнула губы, спросила: – А… вы про Анатолия… друга моего… не знаете? Где он, что с ним?
– Понятия не имею, – не стала врать Кононова. И заверила: – Но ты зря надеешься, что он о тебе хотя бы помнит. Ты для него – отработанный материал. Наверняка уже другую дурочку сейчас обхаживает.
– Ну, все-таки он помог мне. Паспорт сделал, – убежденно произнесла девушка.
– Медвежья услуга. Именно по этому паспорту – давно аннулированному – мы тебя и нашли, – пожала плечами Варвара.
Грустно ей было – передавать властям это одинокое, запутавшееся создание. Но что оставалось делать?! Девчонка сама выбрала свою судьбу.
А Варя сама выбрала судьбу свою.
Спешила вечером на свидание с Лешей, и сердце трепыхалось у нее, словно у неразумной четырнадцатилетней Джульетты. Стоило только представить, как окатит ее сейчас Данилов своим взглядом пронзительным, сразу на душе так легко становилось, так радостно! И непонятно: то ли действительно настигла любовь – настоящая, та, что из книг. То ли Данилов с помощью своих умений паранормальных просто приворожил ее. Из интереса. И чем больше она – сотрудница спецслужб! – в нем растворяется, тем Алексею веселее.
А что будет, если об ее безответственном поведении узнает начальник, полковник Петренко?
Пока на службе, к счастью, было тихо.
Варин шеф не заподозрил истинных причин и дал добро на проверку убийства Нетребина. Но если он когда-нибудь узнает, что у его подчиненной к этому делу личный интерес! Больше того: что она – фактически через Данилова! – оказывает частные услуги вдове! Петренко – не Мика Сулимова. Бандитов на нее не нашлет, и даже кричать не будет. Но одного его презрительного взгляда Варя боялась сильней, чем любых кар.
Однако от встречи с Даниловым отказаться не могла.
И знала, – у нее теперь тоже что-то вроде сверхъестественных способностей проявилось, – что сегодня, на третьем свидании, она не устоит. Сколько ни хмурься, ни ершись, ни ставь экстрасенса на место, все равно судьба ее – оказаться в его постели.
И если следствие, что она вела совместно с паранормальными силами, полковнику еще можно как-то объяснить, – проверяла, мол, возможности Данилова, – то вступить с ним в интимную связь означало нарушить все инструкции и наставления.
Но Варя знала: она пойдет на первое в жизни должностное преступление.
И когда Леша вечером взял ее за руку и шепнул в ушко: «Поедем ко мне?», только покорно кивнула.
…Потом, когда, два часа спустя, валялась в его постели изможденная и бесконечно счастливая, промурлыкала:
– Слушай, Данилов! Хорошо-то мне как!
Он взглянул благодарно, чмокнул ее в разрумянившуюся щеку:
– Спасибо.
– Мне-то за что?
– За правду. А то я привык, – улыбнулся весело, по-мальчишески, – что ты все время сердишься на меня, ворчишь.
Обнял ее еще крепче. Но рука его – лежавшая на ее сердце – дрогнула. Данилов произнес почти сердито:
– Что ты теперь-то нервничаешь?!
– Слушай, прекрати мои мысли читать! Ты сейчас не на работе.
– Чтобы чувствовать любимую девушку, экстрасенсом быть необязательно, – парировал Данилов.
– Но ты прав, – вздохнула Варя. – Полчаса назад мне было просто хорошо. А теперь я опять начала ругать себя, что связалась с тобой. Гадать, как у нас все будет. Потом. Когда ты, – она иронично улыбнулась, – раскроешь дело Нетребина и получишь свой гонорар.
– Слушай, за кого ты меня принимаешь? – возмутился Данилов. – Я тебя вызвал, сох по тебе – еще до того, как это дело вообще возникло!
– Ну, это ты так говоришь, – усмехнулась она.
Встретила его хмурый взгляд и примирительно произнесла:
– Ладно, не злись. Лучше доложи, что тебе удалось выяснить? По своим магическим каналам?
Пусть Лешина информация являлась совершенно бездоказательной, но интерес представляла.
Он утверждал, что владелец компании «Бриллиантовый мир» Михаил Нетребин и директор по развитию Мика Сулимова были любовниками. Что ж, такие пары образуются частенько. Он – человек неглупый, но, похоже, безынициативный и мягкий. И она – резкая, безжалостная, беспринципная.
– Ты точно знаешь, что они спали? – задумчиво произнесла Варя.
– Я не могу требовать у своих источников абсолютной достоверности, – улыбнулся он. – Секретарша, с которой я говорил, могла, конечно, напутать. Или придумать.
(Вероятности, что мог ошибиться сам, Алексей явно не допускал.)
– Но мне кажется, она говорила правду, – закончил Данилов.
– Допустим. Они были любовниками. Но разве из этого следует, что Нетребина убила Сулимова? – пробормотала Варя.
– Я могу попробовать с ней встретиться. И выяснить.
– Спугнуть всегда успеешь, – отмахнулась Кононова. – Давай прежде обсудим. Зачем Мике его убивать? Да, они – не только любовники, но и деловые партнеры. Могли не поделить прибыль? Или он – чистоплюй – поймал ее на каком-нибудь явном криминале? Или…
– Она убила его из ревности, – подсказал Данилов.
– Брось, – отмахнулась Кононова. – Я догадываюсь, что за типаж Сулимова. Machine for making money. Любовь, ревность, чувства – вообще не ее.
– А ты знаешь, как она выглядит? – осторожно произнес Данилов.
– Видела в рекламном буклете, – кивнула Кононова. – Демонический такой, весьма эффектный профиль.
– Вот именно, – непонятно отреагировал Данилов. И протянул ей конверт: – Посмотри. Я сегодня вечером ее рассмотрел со всех ракурсов – когда она из офиса выходила.
Варя вытряхнула из конверта несколько фотографий.
На первой из них – боком к объективу – стояла интересная, черноволосая дама. Точеный носик, волевой рот, тщательный макияж. А дальше – Варя прищурилась – та же самая женщина была снята анфас. И было что-то в ее лице… непонятное – но очень отталкивающее…
Кононова с нетерпением схватила следующую фотокарточку. Тут Сулимова была снята крупным планом. Глаза – красивые, но уголок у левого странно опущен. Левая щека – будто впалая, и левый же уголок рта – очень неприятно, негармонично приподнят.
– Пластику, что ли, неудачно сделала? – пробормотала Варя.
– Не знаю, – отозвался Данилов. – Но я ее не только фотографировал – еще рассмотрел, очень внимательно. Знаешь… странное впечатление, на пленке не передать. У нее половина лица – словно мертвая. Говорит, улыбается только правой стороной. А левая… Сулимова была накрашена, но мне показалось, вторая половина ее лица даже цвета немного другого. Бледнее.
– Но что нам это дает? – произнесла Варя в пространство.
Леша усмехнулся:
– Ты дальше слушай. Я, конечно, не удержался. Проводил эту Мику до дома – квартирка у нее, между прочим, совсем не элитная, в девятиэтажке в Беляево. Гаража нет – машину поставила под окнами. А тут я. Вроде мимо прохожу. Спросил: «Вы, простите, из этих краев? Как в стоматологическую клинику пройти?» Она объяснила – неприветливо, но толково. И знаешь, Варечка… думала она в тот момент о ерунде, что хлеба дома нет… Обычно поле у человека в такие моменты совершенно нейтральное. Но я все равно уловил: Сулимова чего-то боится. Ее просто на части разрывает какой-то страх, очень сильный.
– Уважаемый суд, приобщите показания паранормальных источников к делу, – хихикнула Варя.
– Да понимаю, понимаю я: никаких доказательств у меня нет, – досадливо произнес Алексей. – Но ощущение есть. За что она его убила.
– И за что же?
– Ни при чем здесь любовь, ревность. И деньги тоже. У Мики этой к Михаилу Юрьевичу был какой-то счет. Очень давний. И связан он – только не спрашивай, как, все равно не знаю – с роковыми датами в семье Нетребиных.
