Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Страшный Суд вверяя Богу —
пусть со страху, сгоряча —
может быть, я с веком в ногу
и простил бы палача,
но не названы ни имя,
ни вина его черна —
от того и непростима
непростимая вина.
А истина? – а истина —
не лабиринт крота —
как нагота таинственна,
проста, как нагота —
она умом незрячим
окутывает нас,
мы ж прячем ее, прячем…
но как-то напоказ.
Снизойдя до нашей прозы
в тень отбрасывают тень
внеслужебные березы,
внеслужебная сирень,
и, обтянутые в ситцы
до мучных советских плеч,
внеслужебные девицы
движутся себе навстречь.
Сгорблена его душа,
обветшавший дух,
чуть ворча и чуть дыша,
туг на зренье, слух:
немотой обтянут рот,
взор – нагой оскал —
раз уж ты еще не мертв,
хорошо, что стар.
В январе полуодета
ах, весна, ты входишь в дом —
начинаешься со света
и кончаешься теплом.
В путь пора, пятак мой медный.
Солнце, тень свою не блазнь —
да минует нас бессмертной
ясности водобоязнь.
Крапива. Забор.
Задворки. Сарай.
Не пойман – не вор.
Не потерян – не рай.
Когда этот свет
не воротишь назад,
когда нет как нет
и когда рад не рад.
Зимы белый свет.
Беспутная высь.
Как волки – след в след —
и днесь, и надысь
идут глухо, слепо,
а оттепель слов:
посмертные слепки
застывших следов.
Любите самовлюбленных,
они-то вам не изменят
ни с ангелом, ни с бесом,
хоть век изменяют, но
сухими они выходят
постелей чужих из пены
и разлюбить им вряд ли
кого-нибудь суждено.
Это Он снимал одежду от стужи бел,
это Он лил уксус себе на раны,
это Он опечаленным лишь о печали пел,
и Его ненавидели бездари и тираны.
Земля кружится, воздухом прикрыв свои края,
НО БЕЗДНА ЯКО РИЗА ОДЕЯНИЕ ЕЯ.
Луна кружится, кратеров все язвы заголя,
НО БЕЗДНА ЯКО РИЗА ОДЕЯНИЕ ЕЯ.
Кружится в танце парочка – бум-бум и тра-ля-ля,
НО БЕЗДНА ЯКО РИЗА ОДЕЯНИЕ ЕЯ.
Не римлянин, не иудей, не грек —
мертвецки трезвый русский человек,
лишившийся не облика – его-то
давно лишили школа, кодла, рота
иль подвиг трудовой, то бишь работа,
но ОБЛАКА, в которое, как тень,
на миг он погружался, даже – БЛИКА,
в глазах, как пепел блеклых – погляди-ка:
как будто в клетке, он в очей сетчатке, Вень.
Суждений порывы
сухи, как песок —
мы немы, как рыбы,
меж собственных строк:
ведь рыба средь ила
ль, на сковороде
ни уха, ни рыла
не смыслит в воде.
Завиднелся лес
еле… поневоле.
Первый в сердце всплеск
непредвзятой боли
был, как первый крик
предутренней птицы:
просто «чик-чирик»
в садике больницы.
Спасенья ищи от унынья-греха
лишь в чистых глубинах, в ключах языка,
лишь в речи изгибах, провалах, в самом
забвенье ее о себе, обо всем.
Вечернею зарею
мир сделался опять.
Меж жизнью и собою
легко ли выбирать?
Ты, словно жребий, выпал,
а мнится, словно роль…
Бог создал боль и выбор:
иль выбор или боль.
Калиостро (не граф),
стихотворец-профан,
стопы пересчитав,
он продолжит роман,
и взлетит высоко
умозренью в укор —
почерк крыльев его —
его крыльев узор.
Среди торсов и морд,
нежилого жилья
он составит кроссворд
быть-иль-небытия.
Что же мог этот маг?
Поднят занавес век,
но на сцене и мрак
непроглядный померк.
Все сказал до конца:
«Опустеет музей —
станет пылью пыльца
крыльев бабочки сей».
Не пренебрегайте,
вернейшие жены,
ни любовью тайной,
ни влюбленностью,
ни влечением вечным
мужчин, окружающих
вас на улице, в метро,
на царской службе… Вы
все эти «подходы» и
«подъезды» и косые
взгляды и улыбочки,
что просят кирпича, —
как аккумуляторы
вы их аккумулируйте
и супругу вечером
дарите сгоряча.
Как странник, что из рока —
котомка и клюка —
так и не ́узрев Бога,
пришел издалека,
клюку поставил в угол,
котомка – в головах,
лег на скамью и умер
в потемках впопыхах.
Непониманье – стена крепостная.
Непониманье – живительный хмель.
О, от стыда этот гнев не сгорает:
в этом бою не бывает потерь.
И глухота косной роскошью пышет
и правоты попирает почет,
но коль имеющий уши не слышит,
он, хоть имеет уста – не речет.
Отрезвитеся пьяницы
от вина ли от хмельного,
возрыдайте, восплачьте ли
до пианства пиющие —
уж отъяся от ваших уст
все веселья и радости,
как от плоти отринутся
ваши души истошные.
С волками живший
вой себе по-волчьи,
раб, обжирайся
выданной гордыней —
как не понять
тоски твоей овечьей —
повадки волчьей
НЕДОДАРОВАНЬЕ.
В священных словах покружив,
нашел я ответ настоящий:
СКРЫВАЮЩИЙ НЕНАВИСТЬ ЛЖИВ
И ГЛУП КЛЕВЕТУ РАЗНОСЯЩИЙ.
Душа ж твоя слишком нища
для точного притчи прорыва,
и ненависть, лишь клевеща,
ты приоткрывал боязливо.
Скорый в заступленьи
Сын единый,
посети же свыше
жизнь Твоей рабы,
порастеплив иней
боль-недуга,
и Себя прославить
тем дабы.
Когда бы знать, когда бы знать
свой срок и свой черед,
две годовщины отмечать
мне б полагалось в год,
мне б полагалось дважды в год
устраивать пиры
для всех, кто до сих пор живет
средь этой, брат, дыры.
Когда бы знать, когда бы знать
срок смерти наперед,
я внес бы в чистую тетрадь
приход свой и расход,
и два бочонка б выставлял
друзьям до той поры,
покуда Бог меня не взял
из этой, брат, дыры.
Когда б нам знать, когда б нам знать
вперед и день и год
не за какие-нибудь пять
минут до смерти – вот
тогда бы освещали нас
ДВЕ видимых зари,
покуда нас Господь не спас
из этой, брат, дыры.
Сам будучи хлебом, что с неба грядет,
хлебами пятью Он насытил народ.
Но в чудо поверить Он не дал им сил —
и сердце диавол им окаменил.
В баркасе пославши их в Генисарет,
поднялся на холм Он молитве вослед.
Уж челн далеко – в средоточье пучин,
а Он на земле остается один.
Смеркалось, и знали апостолы страх,
толкуя о рыбах, а не о хлебах.
Тут ветер пустынный крыла распростер,
и море нахохлилось, словно орел —
и волны, как крылья оно развело,
а бурь оперенье, как саван, бело.
Молили они избавленье от бед,
но Он уж по водам ступал им вослед.
И видя неверья их мертвую гладь,
сперва маловеров хотел миновать.
Размеренным шагом все ж шел Он к челну,
и кланялось море волнами Ему.
Он шел по волнению бурной воды,
и волны пред ним распрямляли хребты,
вскричали двенадцать со страху ль, спроста
Христа принимая за призрак Христа.
Но рек Он, в неверии их не виня:
«Аз есмь токмо аз – не страшитесь меня».
«О, Господи, – Петр воскликнул Ему, —
вели, чтоб и я мог ступить на волну».
«Иди, – отвечал ему Бог, и пошел,
но вере легчайшей сомнений тяжел
был камень – как камень пошел Петр ко дну.
«Спаситель, спаси, – прокричал он, – тону».
Втащил маловера Спаситель в баркас,
и бурное море затихло сейчас.
Челн к генисаретской причалил земле,
лежавшей в тогдашнем и нынешнем зле.
В главе 4-й от Луки Диавол —
на гору возведя в пустыне Спаса,
с ней показал Христу во мгновенье ока
все царства мира и все богатства царски.
В той же главе евреи Назарета
на гору вновь они возвели Христа и
смерть показали, что лежит в низине —
сбросить грозя. Но тут Христа не стало.
Связует нас ненастье:
в его пустотах ты,
как испытавший счастье
на горестном пути,
и нам не мрамор-памятник
за жизненной чертой,
а маятник, а маятник
кивает головой.
Войти с помощью соц. сетей: