Фабрика «Чиплята Чейко» Дадли, Арканзас
Таблетки, назначенные доктором Рэндолфом, и поначалу-то не слишком помогали, а теперь, спустя пару недель, вовсе перестали оказывать хоть какое-то действие. Пола, как и было ей предписано, с утра после завтрака проглотила две, запив их апельсиновым соком. Она делала это совершенно рефлекторно, хотелось хоть в малой степени ощущать себя хозяйкой собственного тела, повелительницей его здоровья и нездоровья, недомоганий и страхов — глотание таблеток по расписанию, строго соответственно рекомендациям, создавало до поры до времени такую иллюзию. Но, похоже, иллюзии приходил конец. Теперь таблетки можно было глотать горстями.
Именно это Пола и сделала, едва придя на фабрику и переодевшись в рабочий халат. В зале конвейера было душно, и Пола надела тонкий халатик буквально на голое тело, все, кроме трусиков, сняв с себя и оставив в своем шкафчике под номером 873. И все равно она была в испарине. Скользкая и неприятно холодная. Даже самой себе — неприятно. Прежде такого никогда не случалось. Душно было всегда, но Пола никогда не переносила духоту так плохо, как в последние дни. Голова буквально разламывалась. И тошнило. И все плыло перед глазами. Она отвинтила крышку с пузырька, потом, не считая, высыпала на ладонь с десяток веселеньких розовых таблеток и кинула в рот. «Становлюсь наркоманкой, — подумала она. — Только вот прихода нет как нет, одна нескончаемая ломка».
Пол словно бы покачивался. Будто Пола не к конвейеру шла, а собралась развлечься катанием на лодке.
Надо снова сходить к Рэндолфу…
Надо снова сходить к Рэндолфу…
Надо снова сходить к Рэндолфу…
Надо снова сходить к Рэндолфу…
Конвейер задавал ритм, и мысли невольно подстраивались под скорость движения розовых цыплячьих тушек, быстро едущих мимо Полы одна за другой, одна за другой. На долю Полы приходилось четыре операции с каждой из тушек, неаппетитно и даже как-то скабрезно насаженных на специальные штырьки конвейера кверху шеями — безголовыми, унылыми и бессильными, словно отработавшие свое мужские члены; потом тушка ускользала дальше, в следующие проворные пальцы, — и Пола, даже если бы захотела проделать какую-то пятую операцию, не успела бы. Было б уже не достать. «Надо — снова — сходить — к Рэндолфу…»— по одному движению на каждое слово.
Это превращалось в бред.
Вчера, едва живая добравшись до дому и рухнув в ванную — горячая вода хоть чуть-чуть, да облегчала боль — Пола впервые вспомнила, что Джордж тогда тоже пару раз нехотя обмолвился о принявшихся донимать его головных болях. Вот, например, в последний вечер, когда они садились в машину… Тогда она прогнала эту мысль. От нее делалось не по себе. Не хотелось вспоминать ни Джорджа, ни того, что было с ним связано. Но теперь воспоминание вдруг вернулось сызнова. Ведь Джордж тоже ходил к Рэндолфу.
Джордж тоже ходил к Рэндолфу.
Джордж тоже ходил к Рэндолфу.
Джордж тоже ходил к Рэндолфу!
Джордж то…
Автоматически работающие пальцы левой руки, опустившись на очередную едущую мимо тушку, ткнулись во что-то неожиданное, непривычное. Ямка… выпуклость… Правая, вооруженная разделочным ножом, рука стремглав покинула уплывающую предыдущую тушку, метнулась навстречу новой, и взгляд тоже метнулся к ней.
Пальцы левой руки торчали из человеческой глазницы.
Потому что, насаженная на цыплячий штырь, на Полу ехала отрубленная голова Джорджа с вытекшими глазами и бессильно отвисшей нижней челюстью. Сивая прядка волос приклеилась ко лбу.
— Пола, — озабоченно спросил сосед, заметивший, видимо, как кровь отхлынула от лица женщины. — С тобой все в порядке?
— Да! — решительно бросила она и несколько раз энергично кивнула.
Главное, чтобы никто ничего не заметил. Пола бросила по сторонам короткие взгляды. Все занимались своим делом, десятки рук однообразно плясали кругом едущих мимо нескончаемых куриных трупов. Одним молниеносным движением Пола сорвала голову Джорджа с конвейера и кинула вниз, на пол. Под станину. Там никто ее не увидит. Потом она глубоко вздохнула и, не выпуская из правой руки разделочного ножа, пошла прочь. Теперь она знала, как избавиться от головной боли.
— Пола, ты куда? — встревоженно крикнул заботливый сосед, с изумлением увидев, как красивая девушка, на которую он давно и безуспешно положил взгляд, ожесточенно сорвала очередную цыплячью тушку с конвейера, кинула ее зачем-то на пол, ногой затолкнула подальше под опоры машины и торопливо покинула рабочее место. — Пола!
Девушка даже не обернулась.
* * *
Получасом раньше Скалли и Молдер вошли в здание фабрики. Оба еще находились под сильным впечатлением грандиозной по размерам букв надписи, громоздившейся над главным входом фабрики:
«Чиплята Чейко Хорошие люди, хорошая еда»
Шутники, — с симпатией думала Скалли. — Нет, правда, забавно. Хорошие люди, хороший дизайн. Запоминается». А Молдер недовольно покачивал головой: ему казалось непозволительным уродовать благородный английский язык в угоду амбициям миллионера. «Даже цыплят перекроил под свою фамилию повелитель кур, — думал Молдер неприязненно, — Конечно, созвучие уж очень заманчивое оказалось, для рекламы удобно: «Чи-Че». И все равно неприятно. Если так пойдет — оглянуться не успеем, как, скажем, веское ученое слово «артефакт» начнут писать как «артефакс», чтобы хорошо увязывалось с пипифаксом».
Шериф, как всегда, сопровождал агентов, отстав на пару ярдов, а рядом с ними бодро вышагивал длинными своими ногами инженер, которого пять минут назад шериф представил агентам — Джек Харолд его звали — и втолковывал:
— Это, конечно, очень радует — что федеральные власти чуть ли не год спустя после событий все же вспомнили о нас и решили разобраться в деле. Да только дела-то, полагаю, никакого нет.
— Возникла мысль, — проговорила Скалли, — что исчезновение Кернса может иметь какое-то отношение к докладу, который он собирался подать в департамент. Насколько можно было ожидать по его предварительным сообщениям, это должен был быть чрезвычайно критический доклад.
Инженер от души засмеялся.
— Вот здесь наши рабочие переодеваются, — мимоходом пояснил он, поведя в воздухе руками, — Направо парни, налево — девчата. Смена началась уже довольно давно, к сожалению. А то навстречу нам сейчас несся бы такой цветник… — он с картинной мечтательностью закатил глаза. — В рабочих помещениях довольно жарко, девочки оставляют на себе минимум… — он причмокнул.
Они, не останавливаясь, прошли дальше.
— Вы должны понять, — уже серьезнее продолжал Харолд, — что Кернс, едва появившись здесь, сразу повел дело к закрытию фабрики. Знать не знаю, какая шлея ему под хвост попала, но факт остается фактом: он старался не улучшать, а уничтожать.
— В его сообщениях, однако, — сказал Молдер, — указано на несколько очень серьезных нарушений в плане гигиены и экологической чистоты продуктов.
— О да, — саркастически усмехнулся Харолд, — я знаю. Я уже имел честь отвечать по каждому из пунктов в окружном суде. Каким-то чудом, — он опять усмехнулся, — мне удалось убедительно ответить по всем пунктам.
От обвинений мистера Кернса не осталось камня на камне.
Харолд не нравился Молдеру. Агент ничего не сумел бы сейчас доказать, да и не взялся бы это делать, — но почему-то он знал, что никогда не рискнул бы положиться на инженера в чем-либо серьезном. Как это говаривал чернобыльский урод, которого ради безопасности честных налогоплательщиков пришлось в конце концов пристрелить в городском коллекторе: «В разведку я бы с ним не пошел». Нет, не пошел бы. Открытая, компанейская улыбка рубахи-парня — и при том ледяные, цепкие глаза. Такое сочетание может говорить о многом.
— Однако скажите по совести, — произнесла Скалли, и Молдер удивленно покосился на нее: если несгибаемый агент Скалли начала изъясняться языком священнослужителей, значит, ей тут совсем невмоготу и можно ожидать вспышки, даже взрыва. Молдер и сам держался из последних сил. Пять лет гоняться за мутантами, зомби, двуглавыми злодеями со звезд и после всего этого, после всех галактических высей кончить курями. Чиплятами Чейко. С ума можно сойти, — Обвинения Кернса совсем не имели под собою никаких оснований? Ни малейших?
— Сейчас я вам кое-что покажу, — ответил Харолд, — и вы все поймете Рами.
Они еще ничего не успели увидеть, но дышать уже было нечем. Воняло преизрядно. Даже трудно сказать, чем именно — нутром, потрохами, разогретой нечистотой, которая в каждом из нас, — но, хвала Создателю, надежно упрятана от посторонних глаз и носов в глубине, под кожей и мясом; а тут она бесстыдно, производственно выставлена была наружу.
Харолд приоткрыл дверь в один из залов.
— Здесь разделочный конвейер, — сказал он, — Видите?
— Видим, — сказала Скалли, превозмогая тошноту. «Нет, нет, — твердила она себе, — нельзя давать волю чувствам. Это не то, что мы называем грязью. Это просто такое производство. Дикарь может счесть хирургическое отделение лучшей больницы в стране грязней любой помойки; а на самом деле — там стерильно, там чистота, какая и не снилась ни в его родной деревне, ни, скажем, в нью-йоркской подземке. Это с непривычки. Это бунтует натура…»
— Видите, как здесь чисто? — спросил Харолд. Скалли закивала, Молдер тоже кивнул. Шериф весело оскалился, — Халаты стираются ежедневно в двух растворах — обычном и антисептическом. Влажная химическая уборка трижды в день. Работающие без перчаток подвергаются крупным штрафам после первого же случая. Перчатки одноразовые, новые — каждые полдня. Если вам угодно, мы можем войти.
«Мы не специалисты, — подумал Молдер, стараясь втягивать воздух пореже и неглубоко. Самый воздух, казалось, был нечистым. — Как они тут работают? Привычка…»
— Тогда пойдемте дальше, — правильно поняв молчание агентов, проговорил инженер, — в цех вторичной утилизации. Он вызывал у Кернса особенные нарекания.
Они пошли дальше.
— Ни одна курица, ни один цыпленок не покидает фабрику, не пройдя перед инспектором. Его пост там же, в разделочной, в конце линии. Мы работает таким образом уже полета лет, и ни разу не было никаких срывов. И никаких нареканий, между прочим. Ни разу. И после той свары, которую устроил Кернс, нас посетили три других инспектора, и все дали высшие оценки. Один за другим. Нет, поверьте мне: единственная проблема, которая здесь была, — это сам Джордж.
— Достаточно серьезная, чтобы с ней раз и навсегда разобраться? — уронил Молдер.
Инженер глянул на него со спокойной неприязнью. Ледяные глаза. Глаза убийцы… убийцы кур. На совести серийного убийцы Джека Харолда, начал прикидывать газетные заголовки Молдер, более двух миллионов невинных цыплят, загубленных с особым цинизмом… М-да. Сильно.
— Если вы обвиняете нас, то я так скажу: на этом свете все возможно. Есть отличная от нуля вероятность, чисто абстрактная, сразу оговорюсь… что с Кернсом случилось нечто… нехорошее. Клясться на Библии, что он веселится сейчас где-нибудь в Лас-Вегасе или Малибу, я не стану. Но куда вероятнее, что Кернс смотал удочки. Он же был ненормальный. Он же ссорился со всеми на свете. Он даже на федеральное правительство в суд подавал!
— Что вы имеете в виду? — заинтересовалась Скалли.
— Как, вы не в курсе? Незадолго до исчезновения он вздумал судиться с собственным департаментом потому, что, видите ли, конвейер идет слишком быстро и у него от мелькания болит голова. Явление-то известное, называется гипноз конвейера… Хотя так, как он расписывал симптомы, слушать было просто смешно. Ни у кого, кроме бедненького, несчастненького Джорджа таких жутких недомоганий не случалось никогда. А он просто замучил нашего врача, мистера Рэндолфа… а потом подал в суд на собственных работодателей. Нормальный это человек?
— Ну и что случилось с его делом?
— Конечно, он не получил никакой компенсации. Скорость конвейера установлена законодательно. Не можешь работать — не работай, вот и все. Он и сбежал… Вот, мы пришли.
Он открыл перед агентами еще одну дверь.
Здесь запах размолоченной плоти был стократ сильнее. Даже у Молдера на лбу проступил пот.
— Здесь у нас мясорубка для кур.
И Скалли, и Молдер уже поняли это. В большом помещении царствовал громадный чан, размером с небольшой бассейн, жуткое содержимое которого — коричневую, почти однородную густую жижу с невразумительными сгустками — перемешивали несколько механических лап. Над чаном, выдавливая в него все новые порции отвратительного месива, гудела открытая сверху воронкообразная мясорубка с диаметром раструба не менее пары ярдов; в мясорубке мерно, время от времени отвратительно хрустя костями, вращалось несколько длинных спиралевидных винтов-дробилок. Почти под потолком шустро текла лента подачи, нескончаемо вываливая в приемный раструб мясорубки сырье.
— Здесь перемалывают в однородную питательную массу кости, перья, кишки. Все, что остается от птиц после разделки, идет сюда. Ничто не пропадает. Этим мы кормим цыплят.
— То есть куры едят кур?
— Ну конечно.
— Не слишком-то аппетитно.
— Зато практично, — улыбнулся Харолд. Шериф опять оскалился, по-прежнему держась чуть позади. Молдеру вдруг пришло в голову, что он не сопровождает их, а конвоирует. — И чрезвычайно питательно. Вместо того чтобы закупать зерно…
— А вы говорите курам, что они едят своих собратьев? — спросил Молдер.
Инженер расхохотался, поглядев на Молдера с уважением и симпатией. Видимо, слова агента он воспринял как действительно очень удачную шутку.
— В каждом курином ресторане на столиках стоят таблички: куриная диета, — ответил он.
— Понятно, — пробормотал Молдер, покосившись на Скалли. Той явно делалось худо здесь, надо было торопиться на воздух. Настоящий воздух.
— Вот к этому приспособлению, — инженер показал на мясорубку сызнова, — были основные претензии Кернса. Он целую науку тут придумал: мол, кишечные бактерии, которые живут в утробах всех кур предыдущего поколения, плодятся в нашей питательной массе, и, когда та идет в пищу следующему поколению, оно получает убойные дозы этих бактерий. Теория логичная, как всякая теория, которую выдвигает дилетант, — но на деле не происходило ничего подобного. Во всем мире мало-помалу устанавливается практика использования подобных отходов для вторичной пищевой переработки. Во всех сферах. И в птицеводстве, и, скажем, применительно к крупному скоту… — он поглядел на часы. Оттопырив нижнюю губу, озабоченно качнул головой, — Простите, мне пора. Мс. смена начинается. Очень приятно было познакомиться с вами…
Он улыбнулся — холодные глаза, холодные! — и пошел к выходу из помещения. Молдер облегченно вздохнул, глянул на Скалли — как она, держится? или уже совсем сомлела в этом замкнутом пространстве? В воздухе его, казалось, так и плавали, словно планктон в океане, мельчайшие частицы размолотых, полных всевозможными бактериями кишок. Молдер озабоченно думал о Скалли, Скалли натужно старалась не смотреть на жижу, и потому отчаянный крик из коридора, куда только что вышел инженер, прозвучал для них совершенно неожиданно.
Дверь из коридора открылась снова, и в нее, пятясь, спиной вперед, вломился какой-то невнятный человеческий ком. Лишь через мгновение оторопевший Молдер понял: какая-то женщина, схватив инженера сзади, держит у самого его горла небольшой, но вполне зловещий с виду, основательно испачканный в крови нож и тянет, тянет Харолда к мясорубке. Лицо инженера было совершенно белым, он даже не пытался сопротивляться.
Из коридора глядели уже десятки перепуганных насмерть глаз.
Пистолет словно бы сам собой прыгнул шерифу в руку.
Но стрелять было нельзя. Женщина, кидая звериные взгляды вправо-влево, уже заслонилась от шерифа Харолдом. В ее остекленевших глазах плескалось и пенилось безумие.
Скалли отреагировала быстрее всех. Даже не пытаясь применить оружие, она протянула к женщине пустые руки и медленно, мелкими шагами пошла ей навстречу, негромко и ровно приговаривая:
— Спокойнее… спокойнее, мисс… Только не делайте, пожалуйста, ему ничего плохого. Расскажите нам, чего вы хотите. Мы все ббго-ворим. Все обговорим.
Женщина немного повернулась, чтобы видеть мягко приближающуюся к ней Скалли. На лице ее отразилось мучительное сомнение, и рука с ножом, это не укрылось от Молдера, потеряла судорожную твердость и слегка задрожала. На миг Молдеру показалось, что все обойдется.
Женщина, волоча инженера буквально на себе, сделала к мясорубке еще шаг.
— Не нужно волноваться, — мало-помалу подбираясь к ней все ближе, твердила Скалли. — Мы не хотим, чтобы кто-то пострадал. Мы не хотим, чтобы пострадали вы. Мы все обсудим. Уберите, пожалуйста, нож.
Взгляд женщины становился нормальным — растерянным, испуганным, страдальческим — но нормальным. Она глядела на Скалли даже с какой-то надеждой. Сейчас она его отпустит, понял Молдер. Руки женщины начали опускаться — и та, что держала нож, и та, что держала шерифа за глотку. Инженер, согнувшись, зайцем прыгнул от нее подальше. И в этот момент ударил по ушам выстрел. Шериф, к которому женщина теперь стояла почти спиной, нажал на курок.
Пуля, словно удар могучего кулака, швырнула женщину прямо на борт чана. С коротким воплем, выбитым из нее, как пыль из ковра, женщина опрокинулась на этот борт, потом медленно, словно бы немного картинно перевернулась — мелькнули нелепо и бессильно задранные стройные голые ноги. Жижа хлюпнула густо и жирно. Она была такой плотной, такой наваристой, что тело женщины, прежде чем начать медленно погружаться, несколько мгновений почти лежало на отвратительном, рыхлом ложе. И за все это время никто не попытался прийти ей на помощь. Наверное, от полного ошеломления. Во всяком случае, о себе Молдер мог сказать это наверняка.
Впрочем, как выяснилось вскоре, помочь ей было все равно уже нельзя.
…Доктор Рэндолф, приятный и чуть флегматичный невысокий человек лет тридцати пяти, неспешно и обстоятельно обрабатывал порез на шее инженера. Впрочем, порез оказался пустяковым: кровь, так страшно выглядевшая на ноже и на шее Харолда, оказалась куриной. Однако именно это обстоятельство доктора тревожило более всего: микроорганизмам, нормальным для куриной крови, совершенно нечего делать в крови человека, даже если они попадут туда через совершенно пустяковый порез. Доктор старался действовать очень тщательно.
Тело убитой, измазанное в питательной жиже, упаковали в пластиковый мешок; он покамест лежал тут же, в медицинском кабинете.
Мясорубка не остановилась ни на мгновение.
Мрачный шериф стоял у двери в медицинский кабинет фабрики, по своему обыкновению сложив руки на груди и подпирая плечом косяк. Непонятно было, отчего он мрачен. То ли оттого, что фактически убил женщину, которую, похоже, вполне можно было спасти; то ли оттого, что это произошло на глазах у гостей из столицы. Ни Скалли, ни Молдер пока не решались прямо спросить его, зачем он выстрелил именно в тот момент, когда стал столь вероятен мирный исход. Формально к действиям шерифа было бы придраться трудно: он мог и не увидеть, что женщина — агенты уже знали, что ее звали Пола, — отпустила жертву, и воспользовался моментом, когда она оказалась к нему спиной, чтобы спасти инженера. На самом же деле…
Никто, кроме самого шерифа, не знал, что было на самом деле.
Лицо Харолда все еще сохраняло смертельную бледность, голубые губы мелко дрожали. Серийный убийца кур, похоже, не отличался мужественностью. Как и все серийные убийцы, впрочем.
— Как вы думаете, мистер Харолд, почему она на вас напала? — спрашивала Скалли. Ей нелегко давался спокойный тон. Менее десяти минут назад она едва не спасла человека, она бы обязательно спасла человека — если бы не выстрел шерифа. По сути, шериф рикошетом попал и в Скалли. И тоже — в спину.
— Понятия не имею…
Голос инженера был словно бы сорван недавним долгим криком. Сиплый был голос, запекшийся. «Как это Харолд не обмочился, не понимаю», — саркастически думала Скалли.
Молдер пристально, чуть исподлобья смотрел на врача и молчал.
— У вас были прежде какие-то жалобы на ее поведение?
Инженер попытался отрицательно покачать головой.
— Сидите смирно, — на миг прервав работу, мягко проговорил Рэндолф.
Харолд вновь окаменел, для удобства доктора вытянув шею, будто ощипанный цыпленок. Чип ленок Чейко.
— Не было, — выдавил он, — Ни малейших. Пола всегда была одной из лучших наших работниц. Спокойная, приветливая, уравновешенная. Я просто не могу себе представить, с чего это она так вдруг…
— А вы, доктор Рэндолф? У вас есть какие-либо соображения?
Обстоятельный доктор закончил наклеивать пластырь на шею инженера и удовлетворенно провел по его полосе ребром маленькой ладони в последний раз, как бы разглаживая напоследок.
— Ну, вот, — сказал он.
Инженер тут же поднялся со стула.
— Если вы закончили со мной, доктор, я пойду, — проговорил он. — У меня масса дел. Если я вам понадоблюсь, — повернулся он к Скалли, — вы знаете, где меня найти.
— Обязательно, — сказал доктор ему вслед, — завтра зайдите. Я взгляну на вас, удостоверюсь, что в рану не попала какая-либо инфекция.
— Зайду, — уже открывая дверь, сказал инженер. Шериф, пропуская его, чуть посторонился.
Доктор наконец повернулся к задавшей ему вопрос Скалли.
— Пола заходила ко мне дней десять назад, — обстоятельно и неторопливо начал он, — с жалобами на головные боли. Ни с того ни с сего они начали буквально донимать девушку. Она стала раздражительной, у нее началась бессонница…
— Вы смогли определить причины?
— Нет. Я обычный терапевт и лечу болезни не сложнее простуд или порезов. На такое у меня просто не хватает квалификации.
— Вы нашли у пациентки какие-либо отклонения?
— Даже не пытался. Я отправил ее в округ для сканирования мозга и снятия энцефалограммы. В присланном заключении говорилось, что все нормально, отклонений нет. Я могу вам его показать, оно подшито к учетной медицинской карте Полы. Тогда я решил, что у девушки просто какой-то сильный стресс.
— Может, у нее начался гипноз конвейера? Вы ведь знаете…
— У меня нет квалификации, чтобы ставить подобные диагнозы, — терпеливо повторил доктор Рэндолф. — Окружная больница не сделала такого заключения.
— Вот что, доктор… вдруг очнулся Молдер, и Скалли, уже готовая было и впрямь потребовать у Рэндолфа медкарту погибшей, обернулась на него с легким удивлением. Она была уже уверена, что ее напарник напрочь утратил интерес к этому делу и ей придется разбираться самой, буквально волоча Призрака от свидетеля к свидетелю на своих плечах. Порой так бывало. — Джордж Кернс, исчезнувший в вашем городке месяцев десять назад, не приходил к вам с подобными симптомами?
Доктор тоже взглянул на Молдера удивленно — и с какой-то невнятной пытливостью. Помолчал, припоминая. И сказал, как бы сам немножко удивляясь собственным словам:
— Да, действительно. Я теперь вспомнил… За две-три недели до исчезновения он несколько раз жаловался на жуткие головные боли. Да, ведь он даже судиться собирался…
— И как вы лечили его и Полу? Одинаково?
— Получается, да. Хотя в случае. с Полой я даже не припомнил аналогичной ситуации с Кернсом, это было так давно… Да, я обоим прописывал обыкновенное обезболивающее. Кодеин…
Все трое помолчали. Лицо доктора было непроницаемым. «Интересный вопрос задал Мол дер, — думала Скалли. — Как это ему в голову пришло? И как теперь это интерпретировать? Если девушка в безумии совершила такое, стало быть, больной тем же самым недугом Кернс мог совершить что-то не менее нелепое и опасное — и исчезнуть? Возможно, возможно… Интересный поворот».
— Я думаю, — проговорила она, — вскрытие Полы Грэй прояснит ситуацию.
Шериф что-то неразборчиво пробурчал из своего угла. На него никто не обернулся.
— Боюсь, я не смогу, — сказал, облизнув губы, доктор, — дать вам разрешение на вскрытие ее тела. Вам придется сначала переговорить по этому поводу с самим мистером Чейко.
— С главой фабрики? — удивленно спросила Скалли. — Он-то тут при чем? Вы же врач.
— Да, но, видите ли, мистер Чейко — дедушка Полы. Он ее ближайший родственник. Владелец всего нашего предприятия — ближайший родственник покойной.
Шериф снова что-то пробормотал себе под нос, и снова никто не разобрал его слов.
