Штаб-квартира Фэйрфилдского отделения ВАО
Каэлу Лангу опять заказали статью для местной газеты общества «Гринпис», и он, всегда готовый откликнуться на любую просьбу такого рода, с удовольствием засиделся в штаб-квартире ВАО допоздна. Ему чертовски нравилось перебирать и низать слова на хитро свитые и сплетенные в единственно верный узор нити. Это было сродни работе ювелира. Цветные, искрящиеся, мастерски ограненные фрагменты постепенно находили место один подле другого, сощелкивались в изящные и жесткие сочетания, вытягиваясь драгоценными ожерельями на дисплее старенького компьютера, чтобы буквально на днях в очередной раз огорошить обывателей и показать им всю их мерзость.
Когда кто-то вошел, он даже не поднял головы.
— Каэл, — раздался ее умоляющий голос.
Он не поверил себе.
— Каэл…
Только тогда он оторвался от текста.
— Что вы здесь делаете? — спросил он.
— Я пришла попросить вас о помощи, Каэл, — сказала мисс Эмброуз.
— Чем я могу вам помочь? — ответил он, и эта невольно получившаяся стандартной фраза прозвучала так, как если бы ее произнес продавец или бармен, обращаясь к человеку, которого видит в первый и в последний раз. «Чем я могу вам помочь?» — «Налейте пива».
— Мне нужно спрятать Софи.
— Спрятать?
— У меня отбирают ее. Уже отобрали. Она теперь всего лишь один из экспонатов зоопарка, закрытого из-за неумелого управления и финансовых трудностей. Понимаете? Софи — экспонат!
— Уилла, отпустите ее на волю. В ее леса. Перестаньте быть эгоисткой, наконец.
— Каэл, подумайте… Завтра ее посадят в железную клеть без окон…
Он даже не встал со стула. Она, затравленная и почти сломленная, стояла перед ним, а он сидел, положив ногу на ногу, поставив локти на стол, и чувствовал себя очень правым и очень сильным.
— Софи сидит за решеткой всю свою жизнь. Отпустите ее домой, в эту ее Маланду, или как там… Пусть она получит заслуженную свободу.
— Свободу?! — вскинулась мисс Эмброуз. — Чтобы ее сожрали хищники? Для чего ей свобода? Чтобы ее убили браконьеры, отрезали ей лапы на сувениры? Она же не лесной зверь, Каэл, она выросла со мной рядом… она — домашняя… она — почти человек! Ей не нужна свобода, ей нужны забота, ласка и любовь!
— Все тираны, Уилла, прикрываются тем, что свобода чревата опасностями, борьбой и поражением. Что их народы не созрели для свободы. Что их народам нужна отеческая забота. А народы ненавидят их и свергают при первой возможности. Вам пора прекратить свое тиранство. Все созрели для свободы.
— Сколько слов, Каэл, сколько слов!
— И в конце концов, при чем тут обязательно браконьеры? Зачем придумывать себе эти нелепые страхи? Вам же обещали, что ее поместят в заказник!
— Она моя, Каэл! Я всю душу вложила в нее!
Вот вы и проговорились. Вам плевать на нее, вас интересует только ваша собственная персона. Затраченные усилия, страх одиночества, чувства собственницы! Как я все это понимаю!
— Вы ничего не понимаете! И я не буду стараться вам что-то объяснять, хватит. Я просто прошу вас, умоляю — спрячьте ее! У вас же есть эти ваши ячейки, активисты, явочные точки…
— И не подумаю. Это против моих принципов.
— Каэл. Софи беременна.
На миг Каэл Ланг потерял весь свой апломб.
— Что?
— Софи беременна.
— Как это может быть? Уилла, я вам не верю.
— Это правда, Каэл, — тихо сказала она. — Я не знаю… Но это правда.
Но Каэл Ланг уже пришел в себя.
— Допустим, — сказал он, — Что с того? Вы хотите, чтобы и детеныш вашей обезьяны прожил всю жизнь за решеткой? Уилла, да теперь вы тем более должны дать ей свободу! Дать им свободу! Поймите, Уилла, Софи не принадлежит вам. Она разумное самостоятельное существо, и люди ей не нужны, как не нужны здоровому человеку костыли. И ее детенышу люди тем более не нужны! Они принадлежат дикой природе, своим лесам и просторам, другим гориллам, наконец, самцам и самкам! Стаду! Она не для того живет, чтобы тешить ваши инстинкты! И не для того, чтобы обыватели покупали билеты в ваш зоопарк!
Слезы навернулись на глаза мисс Эмброуз и заплескались в ее голосе. Сейчас, подумал Каэл Ланг, она выглядит как никогда отвратительно.
— Каэл… Когда-то вы уговорили меня сделать аборт. Но потом у меня все-таки появилась дочь. Эта дочь — Софи. Мы очень любим друг друга. А теперь у меня будет внучка… или внук, — она запнулась, а потом вдруг жутко, гортанно выкрикнула: Я не могу их потерять!
— Я не нарушу своих принципов.
Ее лицо захлопнулось, и глаза высохли мгновенно. Их высушила ненависть, которая, наконец-то, прорвалась в ее взгляде.
— Вы чудовище, Каэл Ланг! Чудовище! Как я хотела бы вас убить!
Он встал. Набычился, наклонился вперед, опершись кулаками о столешницу.
— Это вы — чудовище, Уилла! Это я ненавижу вас!! Миллионы девчонок избавляются от последствий! А потом все равно остаются со своими дружками, или уходят от них — искать новых… Сами живут и другим не мешают! А вы… выпили всю кровь из меня! Вы так поставили это дело, что я навсегда оказался будто бы в чем-то виноват! Из-за вас я всю жизнь преступник! Это как ядро на ноге, как цепь, на которую вы с вашим любезным Митчемом сажали Ганеши! Мне никогда уже не… не вырулить к полноценной жизни, к радости! Вам нужен был бы тупой бессовестный дуболом! Когда вы начали играть трагедию, он просто рассмеялся бы вам в лицо, — и вы потом всю жизнь его на руках бы носили! Так уходите и рыдайте подальше отсюда! Меня тошнит!
Прищурившись, она смотрела ему в лицо несколько долгих, жгучих секунд — те капиллярно просачивались из будущего, набухали и срывались одна за другой, словно капли концентрированной кислоты. Казалось, мисс Эмброуз вдруг совершенно успокоилась.
— Какой был бы ужас, если бы я от вас родила, — презрительно бросила она, повернулась и ушла.
Прошло не менее часа, прежде чем Каэл Ланг, нервно опустошив три бутылки пива, понял простую вещь. Завтра Софи увезут. Если он не освободит ее этой ночью, другого шанса ему не представится уже никогда.
Тогда он, так и не дописав статью, выключил компьютер.
Только я буду знать, куда она побежит, думал он, запирая дверь штаб-квартиры на хлипкий, чисто условный замок. Но этой женщине, думал он, широко и немного нетвердо шагая к своей машине, нипочем не скажу. Разве что уж если очень попросит.
Ему, когда он садился за руль, и в голову не могло прийти, что, проходя через каких-то полчаса мимо окон Уиллы, он увидит, как уютно теплится свет двух стоящих на столе свечей в хорошо знакомой ему гостиной, — а на улицу, с каким-то благоговейным выражением на своем каменном лице, выходит Эд Митчем; и что в этой ситуации он, всегда хладнокровный борец за свободу, не найдет ничего лучшего, как черкнуть на листе бумаги: «Уилла, надо поговорить. Каэл», и насадить этот листок на ручку ее двери.
Он и помыслить не мог, что буквально через пять минут после того, как он войдет в едва освещенные закрытые помещения зоопарка в поисках клетки Софи, его сшибет с ног удар электрошокера — а потом на него, ошеломленно ворочающегося на грязном бетонном полу, ни с того ни с сего рухнет пирамида тяжелых металлических ящиков, завезенных сюда для завтрашней транспортировки животных. У него и в мыслях не было, что из-под них ему действительно уже не вырулить к жизни и, тем более, к радости.
Не было у него ни малейшего предчувствия, что статья, которая так ему нравилась, пока он ее создавал, останется недописанной.
