Глава 20
Едва прослышав о приближении грозного Шерхана, речники подогнали широкие лодки к месту будущей переправы и сноровисто поставили их борт к борту, от берега до берега. Затем ловко связали их канатами и начали без суеты, но поспешая, класть мостовой настил для временной переправы. Одно дело – пешего или верхового перевезти, совсем другое – возы, запряженные волами, и сотни всадников. Тут обычным перево-зом не управиться.
Когда основные силы подтянулись к реке, работа уже шла полным ходом. Могущественный султан наблюдал за происходящим, как обычно, не спешиваясь, одинаково готовый карать и миловать. Карать сейчас хотелось больше, но он угрюмо молчал, не подавая виду. Пожалуй, только Сын Нага догадывался о причинах внезапной спешки и непроницаемой мрачности повелителя.
Всякому было известно, что доверенный человек властителя молчун, слова из него не вытянешь. Он и разговаривал-то лишь с хозяином, прочих едва удостаивал коротких команд, а больше молчал так, что многие предпочли бы самую отборную ругань.
Сын Нага, недавно поставленный надзирать за арьергардом, примчался к Шерхану, но прочесть по его лицу можно было не больше, чем всегда.
– Мы взяли пленника, высокий господин.
– Кто таков?
– Несокрушимый из отряда Арслана. Он говорит, что его отряд менее чем в дне пути отсюда.
– Вот оно как?!
Тяжелые нависающие брови первейшего из воинов Пророка сошлись на переносице, как две грозовые тучи, порождающие молнию.
«А я уж было решил, что ошибся, что возвожу напраслину на ньок-тенгера Эргеза, да станет воздух, которым он дышит, ему расплавленной лавой! Значит, все-таки послал погоню, и, конечно, не кого попало, а самого Арслана Победоносного». Шерхан нехорошо ухмыльнулся, как делал это, подписывая смертный приговор врагу. Приятно сознавать, что в который раз удалось предугадать замысел неприятеля.
Плохо только, что противопоставить нападению ему почти нечего. Он поглядел на перевозчиков, хлопочущих на берегу и на связанных воедино лодках.
«Торопись не торопись, а в короткое время надежную переправу не навести, а если даже это каким-то чудом удалось бы, перейти всем отрядом на тот берег, перевезти возы, а затем уничтожить настил и разогнать лодки никак не успеть. Должно быть, на это и рассчитывал военачальник Эргеза.
Войско Арслана вдвое, а то и втрое больше, и зажать меня здесь, в излучине, он сумеет так же легко, как широкой пятерней закрыть рот противнику за миг до того, как сломать ему шею. Да уж, позиция для боя, прямо сказать, неудачная. Арслану даже не нужно торопиться, он бережет силы и ждет, пока мы сами угодим в западню.
Видимо, голова его колонны появится здесь в то время, когда часть моих гвардейцев, следуя заведенному распорядку движения, уже переправится и по настилу покатятся груженые возы. Мое небольшое войско будет разделено и не сможет оказать помощь оставшимся на этом берегу и отрезанным злополучными возами, запрудившими переправу. А дальше известно: нас уничтожат по частям. Хитро, хитро. Впрочем, что тут хитрого? Просто и предсказуемо». Повелитель Крыши Мира теребил кожаный темляк булатной сабли, рука сама тянулась обнажить клинок.
«Нет, сейчас не до атаки, силы не равны. Можно бросить возы, переправить гвардейцев и ускользнуть, а наплавной мост сжечь. Речники прольют немало слез, но здесь на возах им будет чем восполнить свои потери. Да и Несокрушимые, скорее всего, ввяжутся в дележ добычи. Нет, у Арслана не ввяжутся. А что, если?.. – Шерхан обвел взглядом свой обоз, строящуюся переправу. – Пожалуй, верно. Он будет думать, что я ускользаю, поторопится и сам угодит в западню. Интересно будет, кто из нас одержит верх в этой схватке – лучший полководец Аттилы или тот, кого величают первейшим из военачальников Эргеза?»
Шерхан повернулся к Сыну Нага:
– Тащи сюда пленника.
Тот сделал знак застывшим поодаль неразговорчивым подручным. Всадники пришпорили коней. Между благородными животными бежал пленник, привязанный к седлам, без шлема, но в бронежилете.
Пойманный прикрыл глаза. Мозг отказывался верить, что его, одного из лучших, ведут на допрос не куда-нибудь к диким варварам, а к первейшему из соратников Аттилы. Его же с детства учили, что нет слова истины, кроме слова Пророка, и нет высшей доблести, чем доблесть Шерхана. И вот теперь он, всегда гордившийся неукоснительным правоверием, шел войной на кумира своих молодых лет. Как такое могло произойти?! За какие прегрешения наказал его столь немилосердно Отец Вселенской Справедливости?! Он покрепче зажмурил глаза: может, наваждение исчезнет? Нет, не исчезло.
– Как твое имя? Откуда ты? – Голос полководца звучал грозно, однако злобы в нем не было. Так мог говорить отец с набедокурившим чадом.
Несокрушимый отвечал коротко и четко, как его учили с младых ногтей отцы-командиры.
– Что ты делал близ расположения моего отряда?
– Прошу твоей милости, о высокий господин, я ничего не делал близ расположения отряда. Мой конь упал от усталости, он мчал так долго, что силы его иссякли.
Взгляд Шерхана стал пристальным и недоверчивым.
– Ты в самом деле из отряда Несокрушимых?
– Истинно так, о пресветлый султан.
– Тебя понес конь и ты не смог удержать его в повиновении? Похоже, люди Эргеза решили втоптать в грязь славу былых времен!
– Так случилось не по моей вине. Такая же беда постигла не одного меня, а еще две сотни отменных наездников. Мы делали все, чтобы остановить бег взбесившихся коней, но ими владела паника, их гнал вперед небывалый ужас.
– Что же могло так испугать сильных вышколенных коней?
– Я не знаю, что это было, высокий господин. Оно летело по небу, огромное, точно дом, крылья этого железного чудовища напоминали рыбьи плавники. Но они даже не шевелились! Оно летело по небу, обгоняя всякую птицу, и ревело, как взбешенный буйвол. Да что там буйвол? Целое стадо, искусанное оводами. Наши кони повидали всякое, – пленный отвел глаза, не ведая, как избежать позора, – но такое могло свести с ума и человека, а не только животное.
– Дозволено ли будет мне сказать несколько слов? – тихо спросил Сын Нага.
– Говори.
– Когда у Трактира Лешага, прозванный Светлым Рыцарем, разбил отряд младшего брата Эргеза, как рассказывают, он тоже летал по небу.
– Полагаешь, это он? – насторожился полководец.
– Только хотел напомнить. Не мне судить о замыслах вершителей судеб людских.
«Ну конечно, – Шерхан ухмыльнулся про себя, – иное дело – прерывать эти судьбы». Он поглядел на пленника. Тот выглядел чрезвычайно опечаленным, но вовсе не испуганным.
– Пусть живет. Я вижу, он говорит правду. Отошли его в лагерь, вели накормить.
* * *
…Лешага с утра был мрачен. Он ехал впереди отряда, чутко вслушиваясь и осматривая верхним зрением округу. Пока его замысел вполне оправдывал себя. Уверенный в успехе своей каверзы, Эргез не мешал ему двигаться к цели, более того, сам шел навстречу, не подозревая о западне. Но чересчур спокойная дорога настораживала, и не только его. Теперь враг был уже близко, он знал это. Видел, пока еще издали, расторопных воинов, хлопочущих у переправы. Те не были новичками в своем деле, да и вооружения им было не занимать. Но это еще по другую сторону реки, пару дней пути – и противник должен оказаться в ущелье, запертом Вратами Барсов. Его отряд будет там раньше.
И все же чем дальше, тем меньше Лехе нравился этот поход. Возможно, сама затея была неудачной. Может, и впрямь, как заверяет драконид, он ввязался в чужую игру? Лешага себя не узнавал: пустые сомнения одолевали его, как внезапная хворь. Прежде такого не случалось. Теперь же он остро чувствовал: что-то идет не так. Вроде бы ничего плохого не происходит, все под контролем, но что-то гнетет и мешает, словно из повозки кто-то вытащил колесную ось и вставил кривую сухую ветку. Колеса по-прежнему крутятся, но как-то вразнобой, да и сама ось каждую минуту грозит с треском переломиться.
Прошлым вечером он беседовал с Бурым, уж казалось бы, его он знает сызмальства, может предугадать любой помысел. Так нет же, зачем-то, не сказав ни слова, взялся лечить Тимура. Якобы с этим раненым отряд движется куда медленнее, чем мог бы. Столько времени впустую теряем. Напомнил ему, что караванщика нарочно подстрелили.
Вдруг, откуда ни возьмись, обида: мол, побратим своими планами не делится, ладно, не советуется, так хоть бы рассказал, что замыслил. Так и едет сейчас, замыкая колонну, хмурый и угрюмый, точь-в-точь оголодавший медведь-шатун.
А Марат от своих книжек, похоже, совсем с умом поссорился: рыщет, следит, плетет что-то несуразное, Тиль ему, видишь ли, не нравится. Но и то верно, Сказитель ему никогда не нравился. Может, потому, что тот всяких баек знает больше.
Ясное дело, на Тиля ему караванщик указал – представился случай от себя подозрение отвести. Только зря старался. Помнится, Старый Бирюк в прежние времена говаривал: «Кто предупрежден, тот вооружен». С Тимуром все ясно: он враг, от него иного ожидать не приходится. Но свои-то, свои?!
Даже Лил с недавних пор изменилась. Конечно, по-прежнему родная, любимая и в нем души не чает. Но как селение ее погибло, как дар открылся, так будто все время где-то далеко. Всегда задумчивая, молчаливая, лишнего слова не скажет. Не то что в прежние времена, когда то и дело начинала чего-то у него требовать.
А теперь вот сидит с Асимой, толкует о чем-то. Мудрая старуха и впрямь много знает, много умеет, а в учебе всяко дурного нет. Но, видать, на сердце у Лилии тяжесть, будто черная туча, ни ветром ее развеять, ни дождем не омыть, ни слезами излить, лежит себе и лежит, давит тоской, будто холодным камнем. Лешага понимал: смерть сородичей и гибель отчего дома – не та беда, которая развеется поутру. Но нужно было жить, следовало идти вперед.
Но куда – вперед? Этот вопрос всплыл вроде случайно, будто сам собою. Когда-то, может, не скоро, но все же они дойдут до того самого заветного места силы, о котором рассказывал Старый Бирюк, отыщут Шаолинь. Возможно, даже песня Тиля о том, что монастырь разрушен, – полная ерунда, и он цел и невредим, даже лучше прежнего. Но что с того?
В давние времена, еще дома, Учитель рассказывал об этом дивном монастыре, и они с Бурым мечтали стать в нем послушниками. А теперь? Вот, простояв несколько суток у монастырских ворот, доказав серьезность намерений, они получают высокое право стать младшими учениками. Что же, сбросят мирскую одежду, наденут яркие, будто солнечный луч, странные плащи и забудут обо всем, что произошло за древними стенами?
А как же Лил? Как Марат? Да и Асима, она хоть и крепка для своих лет, но все же не молода, примерно одних лет со Старым Бирюком. Как ее одну теперь оставишь? Так что же, прощай Шаолинь? Или вот они, – Лешага оглянулся, быстрым взглядом охватывая Стаю, – их уж точно в монастырь не пустят. Как со всеми с ними быть? Что делать?
Да и с караванщиком что-то надо уже решать. Леха мельком скользнул взглядом по скорчившейся на передвижных носилках фигуре. Он хоть и притворяется хворым, но вполне готов сражаться и уж наверняка в седле держится не хуже остальных. Если дальше прикидываться и тянуть, жди удара в спину.
…Еще вчера ввечеру, когда Марат все же настоял на проверке, Тимур был куда здоровее, чем казался в лагере. Тихо ускользнул, не потревожив псов, засел в перелеске, готовый сбить улетающую птицу. Он едва не пальнул в нее, да только в момент, когда выпущенный Тилем голубь взмыл в небеса, затрепетал крыльями, ложась на курс, из поднебесья камнем рухнула на него стремительная тень, мелькнули перед глазами серпообразные крылья, – и чеглок с добычей вмиг скрылся из виду. В первую минуту Тимур опешил. Но вдруг сразу как-то подобрался, даже повеселел. Лешага хорошо видел это верхним зрением. Ему было невдомек, что каждый полководец имел при себе пяток сокольничих, наученных отлавливать почтовых голубей. Это было не так сложно, как могло показаться. Обычно голуби летают стаями, и, стало быть, все, что нужно, – обучить крылатого охотника бить на лету только одиноких птиц и за вознаграждение приносить их хозяину.
«Значит, где-то здесь наши! – радовался Тимур. – Уже совсем близко! Не более дня пути. – Сердце его наполнилось ликованием. – Значит, все-таки смог, все-таки выстоял, обвел вокруг пальца опасного, но самонадеянного врага, заставил идти прямо в предусмотрительно распахнутую пасть! Самое время бежать, самое время озаботиться напитком из сон-травы». Он метнулся к лагерю так шустро, что Лешага аж присвистнул, оценив плоды усилий своего побратима: с таким «подранком» не всякий здоровый потягается! Он еще раз припомнил текст записки, гадая, пропала ли та без толку и попросту сгинет вместе с останками расклеванной птицы или чеглок был ловчим?
Гадать пришлось недолго. Стремительный полет легкокрылого соколка завершился на кожаной перчатке странного человека в длинном черном одеянии с закрытым лицом. Виднелись лишь узкие черные глаза. Чем-то его одеяние напоминало Лешаге виденное прежде в монастыре Сохатого.
Леха не отрываясь следил за незнакомцем. Тот отвязал записку от голубиной лапки, кликнул подручного, передал ему раненую птицу и отправился с запиской к необычному старцу. Тот возвышался в седле, мощный, как скала, убеленный сединами, подобно горной вершине. Взгляд его был мрачен, речь отрывиста, и, похоже, окружающие радостно ему повиновались. Он прочитал записку, лицо его побелело, под стать забранным в длинный пучок сединам. «Что же такого он там вычитал? – в который раз спрашивал себя Лешага. – Что так поразило его?»
Общаясь с Тилем, Марат по секрету рассказал приятелю, что якобы перед изгнанием из Трактира Леха имел долгую беседу с Библиотекарем, и тот заверил его, что старейшины готовы пересмотреть решение об изгнании, если Лешага взбунтует против людожогов горские племена. Ясное дело, когда в доме разбойника пожар, ему не до чужого добра. Пока Эргез будет бороться с восстанием в горах, Трактир вполне сможет подготовиться, собраться с силами. Именно затем они и пробираются во владения Шерхана, стараясь не привлекать лишнего внимания. Довольно складная история, если не докапываться до сути.
А Марат еще все обставил так, будто советуется с Тилем, хорошо знающим местных вождей и обычаи, и лишь потому открывает ему истинный смысл похода. Но Тиль, похоже, не до конца поверил дракониду, и в записке хитроумный замысел был упомянут лишь вскользь, что, мол, не исключено восстание горских племен. Да ведь оно никогда не исключено. Что же так ошарашило старого предводителя?
Лешага уже не в первый раз увидел войско, идущее к Вратам Барсов. С той поры оно лишь ускорило движение, но теперь отчего-то приостановилось, будто застряло у водной преграды, не слишком торопясь ее преодолеть. Что-то задумали, решил Лешага, оглядывая окрестности.
Сооружение переправы было закончено, десяток всадников налегке перебрался через реку. Оказавшись на другом берегу, позабыв о груженых возах, упирающихся буйволах, не желающих ступать на шаткие настилы, телегах с провизией, ждущих своей очереди, они помчали галопом в сторону гор. Остальные всадники разделились на три отряда и растаяли в окрестных лесах.
…Командир дозорной полусотни спешился и склонился перед Арсланом.
– Впереди отряд Шерхана. Они переправляются через реку. Очень спешат, поэтому слишком суетятся.
– Шерхан спешит? – Неудачи последних дней несказанно злили его, но не могли нарушить ставшего легендарным самообладания. Он всегда держался холодно и чуть насмешливо. И это неведомым образом успокаивало подчиненных.
– Да, высокий господин. Он переправил отряд на ту сторону, они устремились к Вратам Барсов. На берегу только обоз: возы с дарами и провизия. Завтра он уже надеется быть в своих владениях, так что не останется без сытного ужина.
Арслан Победоносный кивнул, отпуская полусотенного. Конечно, подобный ход мысли мог казаться вполне разумным. Бросить возы, чтобы закрыть переправу, оставить преследователям богатые дары и тем самым отвлечь их от погони. Кажется очень разумным, командир дозора так бы и сделал, но потому-то его удел командовать полусотней, и ему как до Луны пешком до постижения замыслов полководца, известного друзьям и врагам своими победами.
Идея забить пробку на переправе лежит на поверхности. Но только глупец может подумать, что Шерхан использует ее для бегства. Это всего лишь демонстрация, отвлекающий маневр. Он где-то рядом! Ждет, затаившись, пока самонадеянные храбрецы Несокрушимые примчатся с гиканьем и свистом, пугая животных, приводя в трепет смирных погонщиков, и упрутся в пробку носом. А если еще и охоту за трофеями устроят, то лучше и придумать нельзя.
Вот тут-то он и ударит, обрушится как снег на голову, прихлопнет железной ладонью своей гвардии. Может, у него и другие ловушки приготовлены, но эта, вероятно, основная.
Арслан прикидывал, каким образом обойти гостеприимно раскрытую западню, но резко мотнул головой: нет, все не то! Не то и не так! Что толку, если они с Шерханом столкнутся лбами, подобно баранам на узкой тропе. От гибели любого из них изменник Эргез получит только выгоду. А уж если они полягут оба, это и вовсе для него будет подарком судьбы. Нет, этого допустить нельзя! Арслан огляделся, смерил взглядом ждущих приказа офицеров. Затем расстегнул застежки бронежилета, стащил его через голову и протянул ближайшему сотенному командиру:
– Держи.
– Но, высокий господин… – в недоумении пробормотал тот.
– Если я вернусь, вернешь. Нет – останется тебе.
Он вытащил из сумки, закрепленной на седле, автомат и протянул другому сотенному:
– А это тебе.
– Но как же?..
Арслан тронул шпорами коня, демонстративно застегнул кобуру именного короткоствола и обмотал темляк вокруг рукояти клыча. Офицеры ошарашенно глядели на командующего, не в силах разгадать его замысел. Каким бы тот ни был, риска в нем куда больше, чем благоразумия.
– Я отправляюсь к переправе, – коротко объявил Арслан. – Со мной только мальчишка. Если не вернусь… – повторил он. Офицеры переглянулись, прикидывая, кого оставит вместо себя Арслан Победоносный. – Если не вернусь, объявляю войско распущенным. Ступайте по домам.
