IV. Версия Фабиана Лосса
1
Продолжая сидеть на полу и обхватив руками колени, Фабиан начал говорить. Сначала он заикался, губы его дрожали, и казалось, что произнесенные фразы натыкаются друг на друга. Когда это случалось, он хмурил брови и ровным голосом повторял скомканное предложение. В конце концов он справился с собой и стал говорить спокойнее.
– Как я уже говорил, в Дюнкерке я получил трещину в черепе. Вы также знаете, что после госпиталя я был направлен в некое закрытое предприятие в Англии. Именно там мне пришла в голову идея магнитного взрывателя для противовоздушных снарядов, которая, скажем без обиняков, послужила отправной точкой для разработки нашего драгоценного объекта Икс. При более удачном раскладе я транжирил бы на него казенные деньги в Англии, но случилось иначе.
– Однажды утром я отправился на работу с ужасающей головной болью. Голова просто раскалывалась – это расхожее выражение точнее всего выражало мое состояние. Со мной и раньше случалось подобное, поэтому на работе я не суетился. Сидел за столом, просматривал очередной приказ начальства и старался собраться с мыслями. Потом подвинул к себе чистый лист бумаги. И все. Я провалился в черную пустоту и пребывал там, казалось, целую вечность. Когда на меня наконец-то стали накатывать волны света, я обнаружил себя на воротах неподалеку от своей конторы. Это было довольно высокое сооружение с колючей проволокой наверху и тяжелым висячим замком. Каким-то образом я сумел взобраться на самый верх. Чувствовал себя отвратительно. Взглянув на часы, обнаружил, что прошел час. Все, что произошло за это время, начисто исчезло из моего сознания. Взглянув на правую руку, увидел на пальцах чернила. Спустившись, я в плачевном состоянии поплелся домой и позвонил на работу. На следующий день ко мне прислали военного врача. Он сказал, что это из-за травмы черепа. У меня сохранилось его заключение. Если хотите, я его покажу.
Врач еще не ушел, когда мне принесли письмо. Оно было послано мной и адресовано мне. Довольно неприятное ощущение. Когда я открыл конверт, в нем оказались шесть листков бумаги, исписанных моей рукой. Это был какой-то бред – разрозненные куски моих записей и расчетов, сваленные в кучу. Я показал их док-тору. Он проявил к ним большой интерес – и выставил меня из армии. И тут как раз объявилась Флосси.
Фабиан некоторое время молчал, уткнувшись лбом в колени.
– Такое случалось еще два раза, – наконец произнес он, чуть приподняв голову. – Второй раз на корабле по пути сюда. Я сидел на палубе в шезлонге. И вдруг Урси обнаруживает меня карабкающимся по лестнице на шлюпочную палубу. Не помню, говорил ли я вам, что получил ранение в голову, когда лез по веревочной лестнице на спасательное судно. Наверное, с этим осталась какая-то связь. На шлюпочной палубе я в страшном возбуждении бегал по палубе, грозясь вышибить дух из Флосси. Запомните это, мистер Аллейн. Я уже говорил, что на корабле Флосси чересчур донимала меня своими заботами. Когда я очнулся, Урси была рядом и помогла мне дойти до каюты. Я заставил ее пообещать, что она ничего не скажет Флосси. Судовой доктор был вечно занят, и мы решили его не беспокоить.
– А потом был еще один приступ, последний. Думаю, вы уже догадались когда. В тот вечер, который ваш полицейский коллега называет не иначе как «рассматриваемый вечер». Говоря точнее, он начался, когда я разыскивал брошку Флосси в кабачках. К несчастью, на этот раз Урси рядом не оказалось.
Фабиан сменил положение и стал смотреть на свои руки.
– Думаю, я слишком долго ходил согнувшись или что-то в этом роде. Помню только, что на нижней дорожке спорили девушки, а потом сразу же темнота, провал в никуда и это ужасное ощущение, что ты карабкаешься куда-то наверх. Очнулся я на противоположном конце огорода под тополем, полумертвый и весь в синяках и ссадинах. Я слышал, как дядя Артур закричал: «Вот она! Я нашел ее!» – слышал, как кричали остальные, как звали меня. Собравшись с силами, я побрел в их сторону. Было уже почти темно, и никто не заметил, какое зеленое у меня лицо. Все ликовали по поводу окаянной брошки. Я последовал за ними в дом, где стал смиренно потягивать содовую. Остальные накачивались рейнвейном и виски из коллекции дяди Артура. Старик и сам хорошо набрался. Никто ничего не заметил, кроме…
Фабиан чуть отодвинулся от Урсулы и с нежной улыбкой посмотрел на нее снизу.
– Кроме Урсулы. Она усмотрела во мне сходство с дохлой рыбой и на следующее утро приступила к расспросам. Пришлось сказать, что у меня был очередной «припадок», как называла это бедняжка Флосси.
– Как глупо, – прошептала Урсула. – Как все это глупо. Мистер Аллейн будет над тобой смеяться.
– Неужели? Хорошо бы. Я буду страшно рад, если мистер Аллейн как профессионал в своей области нач-нет корчиться от смеха. Однако в данный момент я ничего похожего не наблюдаю. Вы, конечно, поняли, к чему я клоню, сэр?
– Думаю, что да, – отозвался Аллейн. – Вас интересует следующее: возможно ли в силу амнезии, автоматизма, бессознательного поведения или как там еще это называют пойти в сарай и совершить преступление?
– Именно.
– Вы утверждаете, что слышали, как мисс Харм и мисс Линн разговаривали на нижней дорожке?
– Да, я слышал, как Тери сказала: «Почему не делать только то, о чем нас просят? Так ведь гораздо проще».
– Вы произносили эти слова, мисс Линн?
– Что-то в этом роде, насколько я помню.
– Да, именно так она и сказала, – подтвердила Урсула.
– А потом я вырубился, – продолжил Фабиан.
– Когда вы пришли в себя, то услышали, как мистер Рубрик кричит о своей находке?
– Да. Это первое, что я услышал. Его голос.
– А как скоро после вашего замечания была найдена брошка? – обратился Аллейн к Теренс Линн.
– Минут через десять, не больше.
– Ясно. Мистер Лосс, вы производите впечатление очень неглупого человека.
– Весьма признателен за сей скромный букетик орхидей.
– Тогда какого черта вы наплели здесь всякой ахинеи?
2
– Вот видишь! – вскричала Урсула. – Я же тебе говорила.
– Могу сказать только одно: я чрезвычайно рад, что мистер Аллейн считает ахинеей мою исповедь, которая далась мне немалым трудом, – сухо произнес Фабиан.
– Мой дорогой, – поспешил ответить Аллейн, – ни минуты не сомневаюсь, что с вами случались эти жуткие приступы. Я просто неудачно выразился и приношу свои извинения. Я хотел сказать, что вы сделали несколько поспешные выводы. Не буду утверждать, что нельзя совершить преступление, находясь в определенном патологическом состоянии, но в данном случае я абсолютно уверен – вы просто физически не могли его совершить.
– У меня было десять минут.
– Совершенно верно. Десять минут. За это время вам надо было пройти пятую часть мили, нанести удар и – простите за неприятные подробности, но без них не обойтись – задушить свою жертву, вытащить из пресса изрядное количество шерсти, связать тело, свалить в пресс и завалить шерстью. Даже в сознании вы вряд ли справились с этим за столь короткое время. И не говорите мне, что вернулись туда позже, уже с ясной головой, чтобы замести следы преступления. Вы ведь его не помнили! Есть еще кое-какие детали. На вас были эти же белые фланелевые брюки? Прекрасно. И в каком они были виде, когда вы пришли в себя?
– Все в земле. Я же свалился на грядки с кабачками.
– На них не было шерсти? Или каких-нибудь других пятен?
Урсула вскочила и отошла к окну.
– Рассказывать? – спросил Фабиан, глядя на нее.
– Конечно, нет. Это может подождать. Хотя нет, мы же сами этого хотели. Продолжай. Со мной все в порядке. Я просто хочу покурить.
Она стояла к нему спиной. Ее голос звучал как бы издалека и никак не выдавал ее чувств.
– Давай покончим с этим, – вдруг предложила она.
– Вы, вероятно, помните, что убийца, как считают, воспользовался комбинезоном Томми Джонса и рукавицами, которые были в кармане, – начал Фабиан. – Комбинезон висел на гвозде рядом с прессом. Когда Томми надел его на следующее утро, он увидел лопнувший шов и кое-что еще.
– Если эта версия верна, а мне она кажется весьма вероятной, на переодевание следует накинуть еще пару минут, – проговорил Аллейн. – Вы могли и сами об этом догадаться, когда до бесконечности прокручивали эту ситуацию у себя в голове. К тому же, чтобы попасть в сарай, не привлекая внимания всех находившихся в саду, вам пришлось бы идти кружным путем либо через дом, либо по боковому газону. Вы не могли воспользоваться нижней дорожкой – там вас заметили бы мисс Линн и мисс Харм. Перед ужином я по-пробовал пройти напрямую от огорода к стригальне, и это заняло у меня две минуты. В вашем случае прямой путь был невозможен. Если идти в обход, это займет три-четыре минуты. Значит, для совершения убийства остается в лучшем случае четыре минуты. Стоит ли удивляться, что я назвал вашу версию ерундой? Это не совсем точно, но вполне обоснованно.
– В Англии, после первого такого припадка, я стал досконально изучать бессознательное поведение людей с травмами головы. Мне было просто интересно, – пояснил Фабиан, чуть скривив рот. – Это состояние хорошо изучено и встречается не так уж редко. Как ни странно, оно сопровождается существенным увеличением физической силы.
– Но не обеспечивает передвижения со скоростью ошпаренной кошки, – мягко возразил Аллейн.
– Ну, хорошо, – сказал Фабиан, дернув головой. – Вы меня утешили. Как и следовало ожидать.
– Но я по-прежнему, не вижу… – начал Аллейн, но Фабиан раздраженно перебил его:
– Разве вы не понимаете, что человек в моем положении постоянно опасается собственных поступков? Страшна каждая минута темноты и неизвестности. А вдруг ты совершил что-то ужасное? Это невыносимо! С ужасом сознаешь, что в такой момент для вас возможно все, абсолютно все!
– Я вас понимаю, – тихо произнес Аллейн.
– Уверяю вас, я вовсе не горю желанием убедить вас в обратном. Вы считаете, что я не мог этого сделать. Хорошо. Великолепно. А теперь давайте продолжим, да поможет нам Бог.
Урсула отошла от окна и села на валик дивана. Фабиан поднялся с пола и заметался по комнате:
– Я всегда считал, что бухманистская [26] привычка к публичным исповедям является одной из самых по-стыдных практик нашего времени, но должен признать, что в ней есть что-то мерзко притягательное. Единожды начав, уже трудно остановиться. Это как сорвать предохранитель с парового свистка. У меня какая-то неистребимая тяга доносить самому на себя.
– Что-то я перестал тебя понимать… – начал Дуглас.
– Ничего удивительного, – отрезал Фабиан. – Как ты можешь меня понять? Ты же не невротик. Раньше и я не был таким. До Дюнкерка. У тебя пострадал зад, а у меня голова. Большая разница.
– Но обвинять себя в убийстве…
– Военный невроз, типичный случай: Ф. Лосс, старший лейтенант. Подвержен приступам депрессии. Отказывается обсуждать свое состояние. История болезни: семейное убийство с последующей психотерапией (по полицейской методике) и бухманизм. Пациент проявляет настойчивое желание говорить о себе. Ярко выраженное чувство вины. Выздоровление: маловероятно.
– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.
– О чувстве вины, отягощенном неприязненным отношением к жертве, – отрапортовал Фабиан, остановившись перед креслом Аллейна. – За три недели до убийства мы с Флосси крупно повздорили!
Взглянув на Фабиана, Аллейн увидел, что тот трясущимися губами пытается изобразить на лице усмешку. Из его груди вырвался короткий звук, отдаленно напоминающий смех. У него был вызывающий вид невротика, горько презирающего свою слабость.
«Все это тяжело и чертовски утомительно», – подосадовал Аллейн. – «Кажется, он принимает меня за психиатра. Вот черт!»
Вслух же он произнес:
– Так у вас была ссора?
Урсула вложила свою руку в ладонь Фабиана. На мгновение он крепко сжал ее пальцы и сразу же резко отошел от нее.
– Да, – громко подтвердил он. – Раз уж я так бесстыдно обнажаюсь, расскажу вам и об этом. Жаль, конечно, что мы с вами тут не одни. Всем остальным это неинтересно. Особенно Дугласу. Ему всегда приходится расплачиваться за других. Приношу свои извинения Урсуле, поскольку это касается непосредственно ее. Урси, прошу прощения за дурные манеры.
– Если мы имеем в виду одно и то же, то я полностью согласен, – заявил Дуглас. – Нечего приплетать сюда Урси.
– Не будь идиотом, Дуглас, – нетерпеливо прервала его Урсула. – Гораздо важнее то, что он делает с собой.
– И с Дугласом, конечно! – воскликнул Фабиан. – Не забывайте, как страдает бедняга Дуглас. Он ведь постоянный объект насмешек. Честное слово, у нас все было как в водевиле fin de siйcle [27] . Флосси была дуэньей, Дуглас – кандидатом в женихи в mariage de convenance [28] , а Урси – капризной героиней, которая трясла кудрями и смотрела совсем в другую сторону. По-скольку в водевиле не было героя, я худо-бедно сходил за него и вызывал сочувствие публики хотя бы потому, что больше ждать его мне было неоткуда. Тебе, Тери, отводилась роль наперсницы, хотя, как я подозреваю, у тебя была и своя собственная сюжетная линия.
– Если разговор и дальше пойдет в том же духе, одному из нас, а может быть, и всем, придется об этом пожалеть, – спокойно произнесла мисс Линн.
Обернувшись к ней, Фабиан с непередаваемым сарказмом произнес:
– Ну уж, конечно, не тебе, Тери? По крайней мере пока.
Теренс положила вязанье на колени. Красная шерстяная нитка соскользнула с ее черного платья и кольцом свернулась на полу.
– Нет, не мне, – невозмутимо ответила она. – Но я не понимаю, почему ты сказал в отношении меня «пока».
– Я прошу оставить Тери в покое… – начал Дуглас.
– Бедняга Дуглас! – проговорил Фабиан. – Ходячий образец рыцарства и благородства. Ты зря стараешься. Тебе не о чем беспокоиться, Урси. Конечно, я слегка не в себе, но все же сделал тебе робкий комплимент, предложив стать моей женой.
3
– Эта история заслуживает внимания, так как проливает дополнительный свет на характер Флосси, – пояснил Фабиан, и по мере изложения событий Аллейн все более с ним соглашался.
В равной степени эта история высвечивала и характер Урсулы Харм. Поняв, что Фабиана не остановить, она выбрала весьма неожиданную и достойную восхищения линию поведения – начала рассматривать их роман со стороны как некий беспристрастный судья.
Фабиан, как выяснилось, влюбился в нее еще на корабле. Но решил не выдавать своих чувств.
– Я понимал, что вряд ли могу претендовать на руку воспитанницы миссис Рубрик, – усмехнулся он.
Прибыв в Новую Зеландию, Фабиан проконсультировался у специалиста, показав ему выписку из своей истории болезни. К этому времени он чувствовал себя гораздо лучше. Головные боли беспокоили все реже, припадки не повторялись. Сделав рентгеновские снимки его головы и сравнив их с привезенными из Англии, врач обнаружил значительное улучшение. Он велел Фабиану не торопить события и обещал со временем полное восстановление. Обрадованный Фабиан вернулся в Маунт-Мун. Там он попытался заняться хозяйством, но, почувствовав, что физический труд ему пока не по силам, всерьез занялся своим магнитным взрывателем.
– Мои чувства к Урсуле оставались неизменными, но я их по-прежнему скрывал. Она была ангельски добра ко мне, несколько усложняя ситуацию, но я и мысли не допускал, что она может ответить мне взаимно-стью. Я не позволял себе никаких признаний, считая это непорядочным, а главное, абсолютно бесполезным и бесперспективным.
Фабиан сказал это так просто и решительно, что Аллейн увидел здесь добрый знак. Парню просто надо выговориться.
Как-то утром, через несколько месяцев после его приезда в Маунт-Мун, миссис Рубрик поднялась наверх и забарабанила в дверь его комнаты. Когда Фабиан открыл, она потрясла перед его лицом листком бумаги.
– Прочитай! – радостно воскликнула она. – Это от моего любимого племянника! Как это чудесно!
Это была телеграмма, принятая Маркинсом по телефону, где сообщалось о скором приезде Дугласа Грейса. Флосси была в восторге и еще раз с чувством повторила, что это ее любимый племянник.
– Всегда такой внимательный к своей старой тетушке. Мы так славно повеселились с ним в Лондоне перед войной.
Дуглас должен был приехать прямо в Маунт-Мун. Школьником он всегда проводил здесь каникулы.
– Это его дом, – со значением произнесла Флосси. – Его отец был убит в восемнадцатом году, а мать умерла три года назад, когда Дуглас учился в Гейдельберге. У него осталась только старая тетка, – проговорила Флосси. – Твой дядя сказал, что если он демобилизовался, то может оставаться здесь как курсант на довольствии. Мы, правда, не знаем, насколько – серьезно он пострадал.
Фабиан поинтересовался, куда именно Дуглас был ранен.
– В мышечную ткань, – уклончиво ответила Флосси, а потом добавила: – В ягодичную мышцу.
Она очень обиделась, когда Фабиан расхохотался, однако от радости долго дуться не могла и разоткровенничалась:
– Как мило, что Дуглас и Урси наконец встретятся! Моя маленькая воспитанница и мой любимый племянник. Я столько рассказывала Урси о Дугласе, что она почти что с ним знакома.
Здесь Флосси метнула на Фабиана пронзительный взгляд.
Фабиан вышел из своей комнаты, захлопнул дверь и запер ее на замок. Его охватило мрачное предчувствие, внутри что-то мучительно перевернулось. Взяв его под руку, Флосси шествовала с ним по коридору.
– Ты, конечно, назовешь меня глупой романтической старухой, – начала она, и он, несмотря на смятение, отметил про себя, как раздражает его это старческое кокетство. – Конечно, это только моя маленькая мечта, – щебетала она, – но я была бы счастлива, если бы они сошлись. Бедная старая Флузи давно вынашивает эту идею. Раз уж я опекунша и тетка в одном лице. – Она чуть сжала руку Фабиана: – Ладно, посмотрим. – Последовал еще один острый взгляд. – Тебе полезно будет с ним пообщаться, Фаб, – твердо произнесла она. – Дуглас такой разумный и энергичный. Он тебя хорошенько встряхнет.
Итак, Дуглас прибыл в Маунт-Мун, и вскоре молодые люди стали работать вместе. Фабиан ревниво наблюдал, как развиваются отношения между Дугласом и Урсулой.
Флосси просто из кожи вон лезла, – рассказывал он, – чтобы их свести. Все пошло в дело. Прогулки a deux [29] к перевалу. Тщательная расстановка статистов. Она была виртуозна, как Томми Джонс при сортировке овец. Урси и Дуглас – направо. Тери, дядя Артур и я – налево. Очень искусно и совершенно неприкрыто. Как-то раз, когда перед очередной вылазкой в столицу ее ухищрения стали совсем уж бесстыдными, дядя Артур назвал ее Пандорой. Однако она не поняла намека и решила, что он шутит насчет ее багажа.
Какое-то время Фабиану казалось, что ее интрига увенчается успехом, и он пытался приучить себя к этой мысли. Его мучила неизвестность, и он все ждал, когда же Урсула и Дуглас начнут обмениваться многозначительными взглядами и шутками, указывающими на зарождение взаимного влечения. Он даже видел то, чего на самом деле не существовало.
– Я старался подольше задерживать Дугласа в мастерской. По крайней мере здесь они не имели возможности видеться. Я был хитер и коварен, но большей частью в своем воображении, поэтому никто ни о чем не догадывался.
– Мне казалось, что я ему не нравлюсь, – сообщила Урсула Аллейну. – Слишком уж он был вежлив.
А потом, в один из тех уже редких дней, когда Фабиана мучили головные боли, у них произошло объяснение.
– Получилась довольно смешная сцена, – сказал Фабиан, нежно глядя на Урсулу. – Нет нужды описывать ее в подробностях. Мы говорили намеками, как было принято в Викторианскую эпоху.
– Я заревела и сказала, что если я его раздражаю, то он может вообще не говорить со мной, – продолжила Урсула. – А потом мы объяснились, все встало на свои места, и мы были на седьмом небе от счастья.
– Но это быстро прошло, – вздохнул Фабиан. – Я спустился на землю, вспомнив, что не имею права никого любить. С опозданием в десять минут я совершил подвиг самопожертвования – велел Урсуле забыть меня. Она отказалась. Мы стали спорить, как это бывает в таких ситуациях. И очень скоро я сдался. Я не слишком склонен к героизму. В общем, мы договорились: мне надо снова показаться психиатру и послушать, что он скажет. Флосси мы решили в наши дела не посвящать.
Фабиан засунул руки в карманы и, повернувшись спиной к камину, взглянул на портрет своей родственницы.
– Я как-то сказал, что она была умна как сто чертей. Это не совсем так. Она скорее была хитра и проницательна. У нее хватило сообразительности не давить на Урси, когда дело касалось меня. И что поразительно, она сумела удержаться от доверительных бесед на тему Дугласа. Она избегала лобовых атак, предпочитая создавать некий романтический флер. Флосси была мастерица плести узоры. Парочка упоминаний о Беатриче и Бенедикте, слабый намек на то, как счастлива она будет, если… И сразу же меняла пластинку. Ведь так это было, Урси?
– Но она и вправду была бы счастлива, – грустно заметила Урсула. – Она так любила Дугласа.
– И не слишком любила меня. Мистер Аллейн, вероятно, уже догадался, что моя популярность пошла на убыль. Я был слишком строптивым, без энтузиазма относился к ее постоянным заботам о моем здоровье и огорчал своей дружбой с дядей Артуром.
– Какие глупости, – возмутилась Урсула. – Нет, дорогой, это полная чепуха. Она радовалась, что дяде Артуру есть с кем поговорить. Она сама мне об этом говорила.
– О святая наивность, – произнес Фабиан. – Говорить-то она могла, но на самом деле ей это страшно не нравилось. Это не вписывалось в систему Флосси, было где-то за пределами ее досягаемости. А я очень любил дядю Артура. Он был как выдержанное вино – сухое, терпкое, с прекрасным букетом. Правда, Тери?
– Ты отклоняешься от темы, – заметила мисс Линн.
– Ты права. После нашего разговора с Урси я старался ничем не выдавать своих чувств, но, видимо, у меня не слишком хорошо получалось. Так или иначе, но Флосси что-то заподозрила. От таких глазок ничего не скроешь! Вы только посмотрите на ее портрет. Зрачки как буравчики. Урси справлялась с ситуацией лучше меня. За столом она болтала исключительно с Дугласом?
Камин почти прогорел, но даже в свете керосиновой лампы Аллейн заметил, что Дуглас покраснел. Погладив усы, он шутливо произнес:
– Просто мы с Урси отлично понимали друг друга. И хорошо знали нашу Флосси, правда Урси?
Урси заерзала на стуле:
– Нет, Дуглас, не совсем так. То есть я… Впрочем, это не важно.
– Продолжай Дуглас, – с прежней насмешливостью произнес Фабиан. – Будь хорошим мальчиком и прими лекарство.
– Не понимаю, зачем мы демонстрируем мистеру Аллейну наше грязное белье.
– Господи, уж лучше постирать грязное белье, пусть даже публично, чем заталкивать его подальше в шкаф, – решительно возразил Фабиан. – Я убежден: только распутав весь клубок эмоций и обстоятельств, мы сумеем докопаться до правды. В конце концов, это белье абсолютно чистое. Просто довольно смешное, как кальсоны мистера Робертсона Хэара [30] .
– Это точно! – хихикнула Урсула.
– Давай рассказывай, Дуглас. Как по наущению Флосси ты в тот день подкатился к Урси. Помнишь?
– Я хотел бы пощадить Урси…
– Нет, старина, ты хочешь пощадить себя. Как я себе представляю, дело было так. Флосси, видя мою экзальтацию, сказала тебе, что пора действовать. Воодушевленный кокетством Урси за обедом, которая перестаралась, и понукаемый Флосси, ты сделал официальное предложение и получил отказ.
– Но ты ведь не очень огорчился, Дуглас? – мягко спросила Урсула. – Это ведь был всего лишь минутный порыв?
– Ну да, – согласился Дуглас. – Конечно. Но это не значит…
– Да брось ты, – добродушно посоветовал Фабиан. – Или ты действительно был влюблен в Урси?
– Само собой. Иначе не сделал бы ей предложение, – сказал Дуглас, чертыхнувшись про себя.
– Действительно, почему бы с благословения богатой тетушки примерному молодому наследнику не повести себя как мужчина? Ладно, остановимся на этом. Урси сказала свое слово, Дуглас повел себя как герой, а я был вызван на ковер.
Сцена, произошедшая в кабинете, была поистине кошмарной. Миссис Рубрик представила все дело как колоссальную бестактность, граничившую с непристойностью. Тихо и холодно она стала выговаривать Фабиану:
– То, что я должна тебе сообщить, очень серьезно и крайне неприятно. Я горько разочарована и страшно огорчена. Думаю, ты догадываешься, что меня так сильно расстроило?
– Боюсь, что не имею ни малейшего понятия, тетя Флоренс, – бодро ответил Фабиан, похолодев от дурных предчувствий.
– Если ты немного подумаешь, Фабиан, уверена, что совесть тебе подскажет.
Но Фабиан не стал играть в эту неловкую игру и упрямо не приходил ей на помощь. Вытянув длинную верхнюю губу, миссис Рубрик скорбно опустила уголки рта.
– Ах, Фабиан, Фабиан! – с обидой произнесла она и после тщетного ожидания добавила: – А я так тебе доверяла. Так доверяла. – Закусив губу, она устало прикрыла глаза: – Так, значит, ты отказываешься мне помочь. Не думала, что это будет так тяжело. Что ты наговорил Урсуле? Что ты наделал, Фабиан?
Это непрестанное повторение его имени действовало Фабиану на нервы, но он не подал виду и без всякого выражения ответил:
– Я сказал Урсуле, что люблю ее.
– Ты хоть понимаешь, насколько это неуместно? Какое право ты имел так говорить?
– Никакого, – признал Фабиан.
– Никакого, – повторила миссис Рубрик. – Никакого! Вот видишь? О, Фабиан.
– Урсула отвечает мне взаимностью, – ответил Фабиан, с удовольствием произнося эту старомодную фразу.
На скулах у миссис Рубрик появились два кирпично-красных пятна. Она вдруг резко отбросила образ мученицы.
– Вздор, – резко произнесла она.
– Я знаю, в это трудно поверить, но она так сказала.
– Она еще ребенок. Ты просто воспользовался ее неопытностью.
– Это смешно, тетя Флоренс.
– Она тебя пожалела, – беспощадно продолжила миссис Рубрик. – Это всего-навсего жалость. Ты сыграл на ее сочувствии к больному. Вот и вся разгадка. Жалость сродни любви, – объяснила она, преподнося эту сентенцию как нечто оригинальное. – Но это не любовь, а ты вел себя в высшей степени беспринципно, взывая к этому чувству.
– Я ни к чему не взывал. Согласен, я не вправе просить руки Урсулы и сказал ей об этом.
– Это разумно с твоей стороны.
– Я сказал, что наша помолвка произойдет только после того, как доктор признает меня абсолютно здоровым. Даю вам слово, тетя Флоренс, у меня и в мыслях не было просить ее выйти замуж за жалкую развалину.
– Даже если бы ты был здоров как бык, вы все равно не подходите друг другу! – воскликнула миссис Рубрик.
Далее она подробно развила эту тему, указав Фабиану на слабость его характера, заносчивость, цинизм и отсутствие идеалов. Не забыла подчеркнуть и разницу в их материальном положении. Фабиану, вероятно, известно, что Урсула имеет собственный доход, а после смерти дяди получит значительное наследство. На это Фабиан ответил, что полностью согласен со всем вышесказанным, однако решать должна сама Урсула. Если магнитный взрыватель оправдает всеобщие ожидания, его финансовое положение значительно улучшится и он сможет рассчитывать на постоянную работу по специальности.
Миссис Рубрик внимательно посмотрела на него. Казалось, она настороженно прижала уши.
– Я поговорю с Урсулой, – сказала она.
Фабиан не на шутку встревожился. Потеряв голову, он стал умолять ее подождать до его похода к врачу.
– Я слишком хорошо знал, что произойдет, – сказал он, обращаясь к Аллейну. – Урси со мной была не согласна, но горькая правда состоит в том, что для нее Флосси – культовая фигура. Вы уже знаете, что та для нее сделала. Когда Урси было тринадцать и она осталась одна, Флосси явилась к ней как некая милосердная богиня и унесла ее на розовые облака. Она все еще видит в ней мать-благодетельницу. В случае с Урси Флосси одержала полную победу. Она уловила ее в сети совсем юной, обрекла на пожизненную благодарность и привила ей почитание и благоговение перед собой. Флосси стала для нее всем. Она совместила в себе роли обожаемой класс-ной дамы, королевы-матери и лучшей подруги.
– В жизни не слышала такой несусветной чуши, – заявила Урсула, несколько озадаченная подобным анализом. – Все эти разговоры о королеве-матери… Тебя явно заносит, дорогой.
– Я действительно так думаю, – продолжал стоять на своем Фабиан. – Вместо того чтобы хихикать над непривлекательными юнцами, вздыхать о киноактерах или стать ревностной англокатоличкой, как это положено девушке твоего возраста, ты превратила все эти нормальные проявления в слепое обожание Флосси.
– Замолчи, прошу тебя. Мы уже сто раз говорили об этом.
– Пройди все само собой, никто бы ничего не заметил, но это превратилось в навязчивую идею.
– Она была так добра ко мне. Я ей всем обязана и по-настоящему благодарна. Я действительно ее любила. Надо быть чудовищем, чтобы не любить ее. А ты говоришь о каких-то навязчивых идеях!
– Вы не поверите, – обратился Фабиан к Аллейну. – Эта глупышка хоть и говорит, что любит меня, но замуж не идет. И не потому, что физически я не находка, а лишь оттого, что Флосси вынудила ее пообещать, что она даст мне отставку.
– Я пообещала подождать два года и выполню свое обещание.
– Вот! – торжествующе воскликнул Фабиан. – Обещание, данное под давлением, если оно вообще было. Можете представить эту сцену. Все психологические штучки, которые она опробовала на мне, и плюс к этому: «Моя дорогая малышка Урси, будь у меня собственные дети, я бы вряд ли любила их больше, чем тебя. Бедная старая Флузи кое-что понимает в жизни. Ты делаешь меня несчастной». Фу! Прямо тошнит от этого всего.
– Никогда не думала, что кто-то еще говорит «фу» в реальной жизни, – заметила Урсула. – Только Гамлет в пьесе. И запах тот же. Фу!
– Он хотел сказать «уф», – мягко поправил Аллейн.
4
– А дальше дело было так, – продолжил Фабиан после паузы. – Урси уехала на следующий день после объяснения с Флосси. Ей позвонили из Красного Креста, чтобы предложить отдежурить в госпитале положенные шестьдесят часов. Уверен, здесь не обошлось без Флосси. Урсула написала мне из госпиталя, сообщив о своем возмутительном обещании. К слову сказать, Флосси сменила окончательный приговор на двухлетний испытательный срок позже. Сначала она категорически потребовала, чтобы Урси отказалась от меня раз и навсегда. Думаю, приговор был изменен благодаря моему дяде.
– Вы доверили ему свой секрет? – спросил Аллейн.
– Он догадался сам. Дядя Артур был удивительно чутким. Мне всегда казалось, что он как некий инструмент улавливает и гармонизирует нестройные звуки, издаваемые окружающими. Думаю, его слабое здоровье предрасполагало к созерцательности. Все события он воспринимал через эту призму. Он всегда был тих и скромен. Порой мы просто не замечали его присут-ствия, но, подняв глаза, встречались с ним взглядом и понимали, что он пристально следит за нами, осуждая или сочувствуя. Очевидно, он с самого начала знал, что я влюблен в Урси. Как-то раз после обеда он пригласил меня к себе и напрямик спросил: «Ты уже объяснился с этой девочкой?» Он ведь очень любил тебя, Урси. Однажды даже сказал, что поскольку Флосси непрозрачная, ты вряд ли когда-нибудь его заметишь.
– Мне он тоже очень нравился, – попыталась оправдаться Урсула. – Просто он всегда был таким тихим, что его почти не замечали.
– В тот день дядя Артур чувствовал себя особенно плохо. Он тяжело дышал, и я боялся его утомить, но он настоял, чтобы я выложил ему все. Когда я закончил, он спросил, что мы будем делать, если врач не признает меня здоровым. Я ответил, что не знаю, но в любом случае это не имеет значения, поскольку тетя Флоренс будет стоять насмерть, а Урси слишком подвержена ее влиянию. Дядя Артур сказал, что это дело поправимое. Я тогда подумал, что он надеется переубедить жену. Я и сейчас считаю, что это он повлиял на нее, заставив сменить пожизненное заключение на двухгодичный срок. Но возможно, какую-то роль сыграла ее стычка с Дугласом из-за Маркинса. Ведь после этого ты уже не был прежним любимцем. Правда, Дуглас?
– Похоже на то, – печально согласился Дуглас.
– Скорее всего сработало и то и другое. Но главное, что дядя Артур сумел ее окоротить. Когда я уходил, он с хриплым смешком сказал: «Довольно трудно быть примерным супругом. Рано или поздно надоедает постоянно оправдываться и извиняться. Я лично не справился с этой ролью». Мне понятно, что он имел в виду. А тебе, Тери?
– Мне? Почему ты спрашиваешь меня? – удивилась мисс Линн.
– Потому что в отличие от Урси ты не была ослеплена великолепием Флосси. Ты вполне могла оценивать эту пару вполне объективно.
– Не думаю, – ответила мисс Линн, но так тихо, что ее услышал только Аллейн.
– Дядя Артур, по-моему, был очень к тебе привязан. Когда он болел, всегда хотел видеть только тебя.
Дуглас, уловивший в этих словах некий намек, по-спешил ответить:
– Не знаю, что бы мы делали без Тери все это время. Она просто сокровище.
– Согласен, – произнес Фабиан, все еще глядя на нее. – Видишь ли, Тери, я часто думаю, что из всех нас ты одна можешь взглянуть на это дело со стороны.
– Да, я не родственница, если ты это имеешь в виду. Я человек со стороны, всего лишь наемный работник.
– Можно и так сказать. Но я имел в виду, что в твоем случае отсутствуют эмоции. – Сделав небольшую паузу, Фабиан со значением спросил: – Или я не прав?
– Откуда у меня могут быть эмоции? Чего ты добиваешься. Я вообще не понимаю, о чем идет речь.
– Это не по нашей части, правда, Тери? – поспешил ей на помощь Дуглас. – Когда дело доходит до самокопания, всяких посмертных манипуляций и выяснения мнений, мы с тобой как-то выпадаем из общей картины.
– Хорошо, – подытожил Фабиан. – Оставим это специалистам. Что вы скажете, мистер Аллейн? Наши отрывочные воспоминания – просто пустая трата времени или они все же что-то добавляют к полицейским протоколам? Есть хотя бы небольшой шажок на пути к истине?
– Это было интересно, – отозвался Аллейн. – Я получил то, чего нельзя извлечь из протоколов.
– А мой последний вопрос? – не унимался Фабиан.
– Пока не могу на него ответить, – веско произнес Аллейн. – И очень надеюсь, что наша беседа продолжится.
– Теперь твоя очередь, Тери, – сказал Фабиан.
– И что я должна делать?
– Развивать тему. Скажи нам, в чем мы ошибаемся и почему. Нарисуй нам свой беспристрастный портрет Флоренс Рубрик. – Фабиан снова посмотрел на портрет: – Ты, например, сказала, что этот дурацкий портрет ей под стать. Почему?
Не глядя на портрет, мисс Линн произнесла:
– На этом портрете у нее глупое лицо. На мой взгляд, это вполне соответствует оригиналу. Она была очень неумной женщиной.
