V. Версия Теренс Линн

1

Аллейна больше всего в мисс Линн поражало самообладание. Он был уверен, что ее, как никого другого, раздражали эти бесконечные словоизлияния. И тем не менее она отвечала на его вопросы сдержанно и спокойно. В отличие от всех остальных она не стремилась выговориться. Аллейн чувствовал, что с ней надо проявлять особую осторожность, иначе все сведется к обычному полицейскому допросу, а этого он хотел меньше всего. Он предпочитал оставаться сторонним наблюдателем, перед которым вываливают горы хлама, давая ему возможность самостоятельно рассортировать его, выкинув все ненужное.

Начав с достаточно сенсационного заявления, Теренс Линн невозмутимо ждала вопросов.

– Итак, мы имеем два совершенно противоположных мнения, – произнес наконец Аллейн. – Насколько я помню, Лосс утверждал, что миссис Рубрик была хитра как сто чертей. Вы с этим тоже не согласны, мисс Линн?

– У нее была масса уловок, и она умела говорить.

– Со своими избирателями?

– Да, с ними. У нее был ораторский талант. Ее речи звучали убедительно. Но не на бумаге.

– А я всегда думал, что это ты пишешь ей тексты, – сказал Фабиан.

– Тогда бы они хорошо читались, но плохо звучали. Я не знаю всех этих штучек.

– А откуда они брались? – спросил Дуглас.

– Она слушала радио и использовала чужие фразы.

– Черт, в самую точку! – радостно воскликнул Фабиан. – Ты помнишь, Урси, тот трубный глас в ее речи по поводу переподготовки военных? «Мы поможем им осесть на земле, вернуться в мастерские, на невспаханные нивы и горные пастбища. Мы никогда не покинем их». Господи, какую же наглость надо иметь.

– Это было совершенно бессознательно, – запротестовала Урси. – Она просто инстинктивно повторяла услышанные где-то слова.

– Вряд ли, – спокойно заметила мисс Линн. – Ты несправедлива к ней, Тери.

– Не думаю. Она прекрасно запоминала чужие слова и идеи. Зато думать самой и анализировать у нее не получалось. В финансовых вопросах она тоже ничего не смыслила – не имела ни малейшего представления о том, как финансировать эту пресловутую систему переподготовки.

– По этой части ей помогал дядя Артур, – вставил Фабиан.

– Разумеется.

– А он принимал участие в ее общественной дея-тельности? – осведомился Аллейн.

– Я же говорила вам, что именно это его убило. Принято считать, что на него подействовала смерть жены, но еще при ее жизни он был совершенно изношен. Я пыталась как-то воспрепятствовать этому, но без толку. Мы чуть не каждую ночь сидели над ее писаниной, а она даже спасибо ему не говорила. – Конец фразы прозвучал быстро и взволнованно.

«Ага, вот она и разговорилась», – порадовался Аллейн.

– Из-за этого он не закончил свою работу, – добавила мисс Линн.

– Господи, о чем ты, Тери? Какая работа? – удивился Фабиан.

– Его эссе. Он начал работать над серией эссе о пасторальных мотивах в поэзии Елизаветинской эпохи. А до этого он написал эпическую поэму о нашем плато в стиле той же поэзии. Мы считали, что это была его лучшая вещь. У него была очень ясная и прозрачная манера письма.

– Вот уж не ожидал подобных откровений, – грустно сказал Фабиан. – Я, конечно, знал о его литературных вкусах, которые, кстати, были на редкость строгими. Но писать эссе! Интересно, почему он никогда о них не говорил?

– Он очень трепетно к ним относился. Не хотел ничего говорить, пока не закончит. Они и вправду были хороши.

– Жаль, я не знал, – посетовал Фабиан. – Со мной-то уж мог бы поделиться.

– Думаю, ему просто хотелось иметь какое-то занятие, – предположил Дуглас. – Он же не мог заниматься спортом. Не стоит придавать этому слишком большое значение. Пописывал себе в удовольствие.

– Он так и не закончил их, – продолжила мисс Линн. – Я пыталась помочь – записывала под диктовку, а потом печатала, – но он все равно быстро уставал. И потом нам все время приходилось отвлекаться на другие дела.

– Тери, – вдруг произнес Фабиан, – кажется, я был к тебе чертовски несправедлив.

Аллейн увидел, как девушка подняла голову выше и с любопытством посмотрела на Фабиана. У нее был безукоризненный овал лица и сливочно-белая кожа, как у стаффордширской фарфоровой пастушки. На лице резко выделялись черные глаза и брови, а также яркий рот без губной помады. В обрамлении гладких черных волос это лицо походило на маску и таило в себе какую-то загадку.

– Я старалась ничего не усложнять, – объяснила она.

– Прошу прощения, – сказал Фабиан.

Девушка уронила руки на колени:

– Сейчас это уже не имеет значения. Все в прошлом. Боюсь, я не слишком преуспела.

– О люди! – вздохнул Фабиан, бросив болезненно-нежный взгляд на Урсулу. – Как же вы любите все усложнять.

– Люди – это кто? – спросила та. – Я и Тери?

– Похоже, вы обе.

Дуглас в очередной раз воскликнул:

– Не понимаю, о чем идет речь!

– Это не важно. Ничего уже не изменишь, – откликнулась мисс Линн.

– Бедняжка Тери, – сказал Фабиан.

Но мисс Линн, пожалуй, не слишком нравилось сочувствие. Взяв вязанье, она снова застучала спицами.

– Бедняжка Тери, – с глуповатой игривостью подхватил Дуглас, садясь рядом и кладя большую мускулистую руку ей на колено.

– А где сейчас эти эссе? – поинтересовался Фабиан.

– У меня, – ответила девушка.

– Мне хотелось бы почитать их, Тери. Можно?

– Нет, – холодно ответила она.

– Тебе что, жалко?

– Извини, он отдал их мне.

– Мне они всегда казались идеальной парой, – вдруг заявил Дуглас. – Жить друг без друга не могли. Дядя Артур называл ее своим моторчиком. Всегда всем говорил, какая она замечательная. Разве не так, Тери? – обратился он к мисс Линн, хлопнув ее по коленке.

– Да.

– Так оно и было, – подтвердила Урсула. – Он ее просто обожал. Этого ты отрицать не можешь, Фабиан.

– А я не отрицаю. Невероятно, но факт. Он был о ней высокого мнения.

– Он ценил в ней те качества, которых не имел сам, – объяснила мисс Линн. – Энергичность. Предприимчивость. Напористость. Популярность. Самоуверенность.

– У вас с Фабианом предвзятое мнение, – рассердилась Урсула. – Это несправедливо. Она была доброй, сердечной и великодушной. Никогда не была мелочной и злой. Вы стольким ей обязаны и после этого…

– Ничем я ей не обязана, – возразила мисс Линн. – Я хорошо работала. Это ей со мной повезло. Признаю, что она была добра, но ее доброта шла от тщеславия. Она тщательно просчитывала степень своей доброты. Она была доброй в нужной степени.

– А великодушной?

– Достаточно великодушной.

– И не слишком подозрительной?

– Не слишком, – после некоторого колебания согласилась мисс Линн. – Думаю, что да.

– Тогда тетю Флоренс нужно просто пожалеть, – твердо произнесла Урсула. – Тебе не кажется, Тери?

– Нет, не кажется, – отрезала Теренс, и Аллейн впервые уловил в ее голосе гневную нотку. – Она была слишком глупа, чтобы понять, как ей повезло… А она не интересовалась… Она не интересовалась даже своей собственностью. Вела себя как заезжая гастролерша.

– Тебе-то какое дело до ее собственности? – возмутилась Урсула.

– О чем это вы спорите? – опять вмешался педантичный Дуглас. – Ради чего вся эта перепалка?

– Ни о чем, – ответил за девушек Фабиан. – Ни-кто здесь не спорит. Давайте продолжим.

– Но ведь это ты устроил весь этот стриптиз, Фабиан, – заметила Урсула. – Мы в этом все поучаствовали. Почему Тери должна быть исключением?

Урсула нахмурилась.

«Какая хорошенькая», – отметил Аллейн.

Блестящие медные волосы девушки крупными завитками ниспадали ей на шею. Лицо с большими выразительными глазами и яркими сочными губами чем-то напоминало пастельные портреты Викторианской эпохи. Нежнейший румянец, грациозная длинная шея и точеные руки еще более усиливали это сходство. Гордая осанка и некоторая капризность в поведении довершали облик дамы тех времен, который несколько не вязался с современной манерой выражаться. Аллейну показалось, что девушка отлично сознает свою привлекательность и те преимущества, которые она ей дает. Она была упряма, но вряд ли только упрямство заставляло ее постоянно вставать на защиту миссис Рубрик.

Почувствовав пристальный взгляд Аллейна и словно прочитав его мысли, Урсула стрельнула на него глазами и подскочила к мисс Линн.

– Тери, разве я не права? Не хочу быть несправедливой, но кто, кроме меня, за нее здесь заступится?

Не глядя, она протянула руку в сторону Фабиана, и тот сразу же оказался рядом. Теперь Урсула обратилась к нему:

– Не надо смотреть на меня свысока, Фабиан, и демонстрировать свое интеллектуальное превосходство. Я любила ее. Она была моим другом. Я не могу хладнокровно стоять в стороне и слушать о ее недостатках. Поэтому и стараюсь ее защитить.

– Я понимаю, – сказал Фабиан, беря ее за руку. – Не волнуйся. Я все понимаю.

– Но я не хочу ссориться с Тери. Тери, ты слышишь, я не хочу враждовать с тобой. Лучше уж ничего не рассказывай, чтобы я могла относиться к тебе, как раньше.

– Никто не заставит меня поверить, что Тери совершила что-то недостойное, – заявил Дуглас. – Я тебе честно скажу, Фабиан, мне не нравится, как ты все это обставил. Если ты считаешь, что Тери могла совершить что-то постыдное…

– Замолчи!

Вскочив на ноги, мисс Линн, кипя от возмущения, разразилась бурной тирадой:

– Что за глупости ты несешь, Дуглас! «Постыдное», «непостыдное»! При чем здесь все это? Урсула! Мне не нужно твое заступничество. И мне глубоко наплевать, справедлива ты или нет и будешь ли относиться ко мне, как раньше. Ты слишком много на себя берешь. Заставить меня зайти так далеко, а потом великодушно отпустить с миром! Вы все решили, что я его любила? Прекрасно. Так оно и есть. Если мистер Аллейн должен узнать все, дайте мне рассказать об этом откровенно и с какой-то долей достоинства.

2

«Довольно странно, что Теренс Линн, которая с самого начала противилась всем этим излияниям с их неизбежными последствиями, вдруг решила последовать примеру остальных и предаться откровениям, – подумал Аллейн. – Но это большая удача». Дело в том, что, несмотря на все услышанное, у него так и не сложилось полного представления о муже Флоренс Рубрик: как именно он выглядел, насколько разительным было физическое несоответствие между ним и этой девушкой, которая была лет на двадцать его моложе. Теперь рассказ мисс Линн должен был восполнить этот пробел.

Оказалось, что Теренс жила в Новой Зеландии уже пять лет. Вооружившись знанием стенографии и машинописи вкупе с шестью рекомендательными письмами, одно из которых было написано самим верховным комиссаром в Лондоне и адресовано лично Флоренс Рубрик, она отправилась на поиски счастья в Южное полушарие. Миссис Рубрик сразу же наняла ее на работу, и она поселилась в Маунт-Мун, но ей довольно часто приходилось выезжать в Веллингтон, где у ее работодательницы была квартирка рядом с парламентом. Аллейн подумал, что, забравшись на другой конец света и очутившись среди незнакомых людей, она неизбежно должна была страдать от одиночества. Урсула и Фабиан подружились еще на пароходе, Дуглас Грейс еще не вернулся со Среднего Востока, а миссис Рубрик не вызывала у нее ни симпатии, ни уважения. Понятно, что она чувствовала себя неприкаянной.

Со временем миссис Рубрик стала посылать ее с поручениями к своему мужу. «Эти данные по переоценке я хотела бы процитировать в своем выступлении, мисс Линн. Их надо представить в сравнительном виде. Пройдитесь-ка по ним с моим мужем. Скажите ему, что мне надо что-нибудь простенькое, но чтобы в самую точку». И Теренс Линн стала трудиться вместе с Артуром Рубриком в его кабинете. Вскоре она обнаружила, что может облегчить ему работу, доставая с полок книги и записывая под диктовку. Аллейн представил, как эта изящная девушка тихо движется по кабинету или сидит за столом, а мужчина в кресле чуть задыхающимся голосом отливает словесные пули, которыми его жена будет разить своих политических противников. Со временем Теренс поняла, что с помощью одной-двух подсказок Артура Рубрика она сможет изготовлять подобные статистические боеприпасы самостоятельно. Она любила четкие формулировки и старалась находить точные слова, помещая их в нужное место. Он, как выяснилось, тоже. Они невинно забавлялись, стряпая всю эту писанину для Флоренс, но она никогда не воспроизводила ее дословно.

– Она расклевывала записи, как сорока, – отметила Теренс, – а потом пересказывала их с массой повторений, с выкриками, которые сопровождала ударами кулака в ладонь. «В тысяча девятьсот тридцать восьмом году, – восклицала она, отбивая ритм кулаком. – Заметьте, в тысяча девятьсот тридцать восьмом государственный доход от этих владений составлял три с четвертью миллиона. Три с четвертью миллиона. Три с четвертью миллиона, господин спикер, вы не ослышались…» И она была абсолютно права. На слух это воспринималось гораздо лучше, чем наши гладкие, причесанные фразы. У нее хватало ума их избегать. Они появлялись только в текстах, предназначавшихся для печати. В печатном виде они выглядели эффектнее.

Именно журналистская и литературная работа сблизила мужа Флоренс с ее секретаршей. Один еженедельник попросил Флоренс написать статью о фермерских женах. Она была польщена и озадачена. Придя в кабинет, она долго распространялась о красоте и важности домашней работы. Она утверждала, что жизнь фермерской жены поистине прекрасна, поскольку по-священа первоосновам человеческого существования (подчас она сооружала и не такие фразы). «Благородная жизнь, – не унималась Флоренс, звоня в колокольчик, чтобы вызвать Маркинса, – она посвящена…» Но эти пышные фразы никак не соответствовали реальной жизни фермерш, чей рабочий день продолжался четырнадцать часов и был соизмерим разве что с трудом каторжника. «Напишите что-нибудь подходящее, мисс Линн. Артур, дорогой, помоги ей. Мне бы хотелось подчеркнуть святость женского труда в сельской местности. Одна, без всякой помощи. Просто какой-то матриархат». Вошедший Маркинс принес ей чашку с бульоном, который она обычно пила в одиннадцать часов. Флоренс стала расхаживать по комнате, потягивая бульон и бросая бессвязные слова: «истинное призвание… величие… наследие… верная спутница жизни». Потом ее позвали к телефону, но, остановившись в дверях, она успела скомандовать: «За дело, вы оба. Артур, дорогой, побольше броских выражений, но не слишком заумных. Что-нибудь свежее, естественное и эффектное». Помахав им рукой, она удалилась.

Статья, которую они написали, была откровенной ересью. Стоя у окна, они смотрели на горные цепи, отливавшие на солнце бледной голубизной.

– Когда я смотрю на все это, мне кажутся смешными слова о том, что мы «вдохнули сюда жизнь и принесли цивилизацию», – сказал Артур Рубрик. – Мы всего лишь ползаем по поверхности нескольких гор и ничего нового не привнесли. Здесь по-прежнему первозданный мир, еще не слишком загаженный людьми и овцами. Почти такой же, каким он был до появления человека на земле.

Потом он добавил, что, видимо, поэтому никто так и не сумел достойно написать об этой земле. Можно писать о человеческих существах, паразитирующих на ее поверхности, но современный стиль не соответствует твердым камням этой равнины. Здесь нужны какие-то забытые и нестертые выражения, будоражащие кровь, как терпкий весенний ветерок, что-то сравнимое со стилем Елизаветинской эпохи. Из этого разговора и возникла идея написать о плато что-нибудь в стиле Хеклота [31] и его «Заморских путешествий».

– Звучит несколько высокопарно, но для него это была своего рода игра, – объяснила Теренс. – Мне кажется, ему удалось передать красоту этой земли. Но это была всего лишь игра.

– Восхитительная игра, – заметил Аллейн. – Так что же он написал?

– Пять эссе, которые он много раз переделывал, но так и не закончил. Часто он плохо себя чувствовал и не мог писать, а когда ему становилось лучше, всю его энергию поглощали дурацкие задания миссис Рубрик. Он изнурял себя, сочиняя ей речи и таскаясь с ней на все эти собрания и вечеринки, вместо того чтобы нормально отдыхать. Он панически боялся признаться своей жене в недомогании. «Не хочу ее лишний раз огорчать, – говорил он. – Она ведь так добра ко мне».

– Она и была доброй, – объявила Урсула. – И бесконечно заботливой.

– Это была не совсем забота, – уточнил Фабиан. – Скорее терпеливое покровительство.

– Я так не считаю. И он не считал.

– Он так не считал, Тери?

– Он был удивительно ей предан. Все время повторял: «Она так добра и великодушна». Но быть объектом подобного сочувствия очень несладко. И потом…

– Что потом? – переспросил Фабиан.

– Ничего. Это все.

– Но ведь это не совсем все? – настаивал Фабиан. – Что-то ведь произошло. Какое-то событие. Что его тревожило в последние две недели до ее смерти? Он явно был чем-то обеспокоен. Чем?

– Он чувствовал себя не в своей тарелке, – уступила Теренс. – Подозревал, что за его спиной что-то происходит. Миссис Рубрик была заметно расстроена. Теперь-то я знаю, что из-за Клиффа Джонса и Маркинса. Думаю, она ничего не рассказала о них мистеру Рубрику, ограничившись туманными намеками на неблагодарность и разочарование. Это было в ее манере – говорить, что ей не на кого опереться и она вынуждена все делать одна. Он обычно выслушивал это молча, прикрыв рукой глаза. В такие моменты мне хотелось ее убить.

В комнате воцарилась напряженная тишина.

– Обычное преувеличение, – нарушил ее Фабиан. – Я и сам часто говорил, что ее убить мало. Не сомневаюсь, дядя немало страдал от этих тонких намеков.

– Да, удары попадали в цель, – подтвердила Теренс.

Последовало долгое молчание. Аллейн понял, что мисс Линн дошла до того момента, который предпочла бы скрыть от окружающих. Неодобрение всего происходящего, которое постоянно проскальзывало в ее поведении, сейчас стало особенно очевидным. Сжав губы, она бросила быстрый взгляд в сторону скрытого темнотой Аллейна и снова заработала спицами, давая понять, что разговор окончен.

– Странно, – вдруг произнес Фабиан. – Мне почему-то казалось, что в последнюю неделю Флосси слегка кокетничала с дядей Артуром, даже проявляла некоторую игривость, что было для нее совершенно нехарактерно. Кто-нибудь это заметил?

– Фабиан, дорогой, тебе не угодишь, – подала голос Урсула. – То ты упрекаешь тетю Флоренс за недостаток внимания к дяде Артуру, то удивляешься такому вниманию. Как она должна была вести себя, чтобы завоевать твои и Тери симпатии?

– Сколько ей было лет? – выпалил Дуглас. – Сорок семь, не так ли? Я хочу сказать, что для своего возраста она была чертовски живой. То есть я имею в виду… я думаю…

– Не мучайся, Дуглас, – сжалился Фабиан. – Мы все понимаем, что ты хочешь сказать. Но вряд ли, что столь неожиданная игривость была вызвана естественными или даже патологическими причинами. Просто посягнули на ее собственность. Что мое, то мое. Самка, защищающая свое брачное ложе. Извините за откровенность.

– Это просто чудовищно. Ты совершенно невыносим, Фаб, – простонала Урсула.

– Я не хотел тебя шокировать, дорогая. Больше не буду. Но все вы не можете отрицать, что она в последнюю неделю изменилась. Кислая как лимон, со всеми нами и очень внимательная к дяде Артуру. Она словно приглядывалась к нему. Смотрела на него как на ценную картину, которой она пренебрегала, пока кто-то другой не пришел и не оценил ее по достоинству. Разве не так?

– Не знаю. Но мне казалось ужасным, что она попрекает его болезнью. Именно так это выглядело со стороны, – опять вступила в разговор Теренс.

– Но согласись, что, кроме этого, она делала определенные подзаходы. Заигрывала с ним по-кошачьи, трясла кудрями, жеманилась. Что ты скажешь?

– Я не следила за ее выходками, – холодно ответила Теренс.

– Еще как следила. Послушай, Тери, не считай меня своим врагом, – очень серьезно сказал Фабиан. – Я тебе сочувствую и теперь понимаю, что судил о тебе неверно. Мне казалось, что ты завела шашни с дядей Артуром просто от скуки. Я считал, что вся твоя загадочность – это игра, чтобы завлечь его в силки. Знаю, говорить об этом жестоко, но ведь он был гораздо старше тебя и, как я всегда считал, совершенно не твоего романа. Было очевидно, что он теряет голову, и я не мог смириться, что он станет жертвой холодной и практичной женщины – такой я тебя считал. Тебе, вероятно, наплевать, что я думал, но я прошу у тебя за это прощения. А теперь о другом. Когда я предложил по-звать мистера Аллейна, мы все согласились, что уж лучше стать объектом подозрений, чем бесконечно терзаться невысказанными сомнениями. Ни один из нас не подозревает остальных троих, и, по-моему, все мы остаемся в уверенности, что истина, какой бы горькой она ни была, не может никому из нас повредить. Мы правильно рассуждаем, мистер Аллейн?

Аллейн поерзал в кресле и сплел свои длинные пальцы.

– Рискуя быть банальным, хочу заметить: если известны все факты, относящиеся к делу, судебная ошибка невозможна. Однако при расследовании убийств крайне редко удается выяснить все обстоятельства. Чаще всего в распоряжении полиции оказываются лишь малая толика основных улик, масса второстепенных фактов и чудовищное количество лжи. Если вы последуете своему изначальному намерению и расскажете решительно обо всем здесь и сейчас, то, как мне представляется, добьетесь замечательного и совершенно небывалого эффекта.

По молодости присутствующие восприняли эту сентенцию как своего рода похвалу и были весьма польщены.

– Вот видите! – с торжеством произнес Фабиан.

– Но я совсем не уверен в успехе, – продолжил Аллейн. – Сколько времени уходит у психоаналитика на курс лечения? Несколько месяцев, не так ли? Насколько я понимаю, для излечения пациента необходимо добраться до самого потаенного, вытащить его наружу, то есть выявить клиническую истину. По-моему, вы пытаетесь сделать что-то подобное, Лосс. Как полицейский я не советую вам это делать. Мне ни к чему полная клиническая картина. Выяснив ее, я вряд ли смогу кого-нибудь арестовать. Для меня важны лишь факты. Если обсуждение характеров миссис Рубрик и ее мужа может бросить хоть какой-то лучик света на тропу, ведущую к неизвестному убийце, то с официальной точки зрения такое обсуждение имеет некоторую ценность. Если на этой же тропе мы обнаружим следы вражеского шпиона, для меня как представителя контрразведки это также важно. А уж если в итоге мы сможем приподнять завесу над тайной, от которой вы все страдаете, то это будет особенно важно для вас – вам станет легче. Хотя, как вы уже убедились, процесс, в котором мы участвуем, не только болезненный, но и опасный.

– Мы это понимаем, – сказал Фабиан.

– В полной ли мере? Вначале вы говорили, что ни у кого из вас не было мотивов для убийства. Будете ли вы по-прежнему это утверждать? Давайте посмотрим. Капитан Грейс является наследником миссис Рубрик. Это обстоятельство является одним из самых частых мотивов преступления и всегда учитывается следствием. Несомненно, оно приходило в голову и вам. Вы, Лосс, выдвинули предположение, что в состоянии амнезии вполне могли напасть на миссис Рубрик и убить ее. Выявился и прямой мотив – миссис Рубрик была против вашей помолвки с мисс Харм. В откровениях мисс Линн тоже обнаруживается мотив. Она отважно сообщила нам, что испытывала сильную привязанность к мужу убитой, а вы, Лосс, утверждаете, что он отвечал ей взаимностью. Ваши мотивы похожи и стоят на втором месте в иерархии мотивов убийства. Вы бесстрашно заявили, что вам всем нечего скрывать и опасаться, а имеете ли право на подобное утверждение? Вы превратили эту комнату в некую исповедальню, но я ведь не священник. Все, что вы мне сообщаете, я рассматриваю с практической точки зрения и могу впоследствии использовать в протоколе, который направлю в ваш полицейский участок. Мой долг – предупредить мисс Линн о последствиях, пока она не зашла слишком далеко.

Аллейн замолчал и потер переносицу.

– Звучит довольно напыщенно, но тем не менее это так. Весь наш разговор является отступлением от обычной процедуры следствия. Я не знаю таких случаев, когда подозреваемые решали устроить перед следователем словесный стриптиз, как метко выразилась мисс Харм.

Он взглянул на Теренс.

– Итак, мисс Линн, если вы не хотите продолжить…

– Дело не в том, что я боюсь. Я не убивала ее, и никому не удастся доказать обратное. Мне, вероятно, должно быть страшно, но я никакого страха не испытываю. Мне нечего бояться.

– Прекрасно. Лосс утверждает, что отношение миссис Рубрик к мужу в последнюю неделю ее жизни существенно изменилось. Он предполагает, что только вы можете объяснить, в чем тут дело. Он прав?

Мисс Линн не ответила. Медленно и как бы с неохотой она подняла глаза на портрет Флоренс Рубрик.

– Тери, она знала? – вдруг спросила Урсула. – Она обнаружила это?

Фабиан насмешливо хмыкнул. Не обращая внимания на Урсулу, Теренс резко повернулась к нему:

– Какой же ты дурак, Фабиан. Просто безнадежный идиот.

3

Камин почти прогорел. В комнате было холодно и пахло табачным дымом.

– Сдаюсь, – громко сказал Дуглас. – Я не силен разгадывать загадки и ни черта не понимаю, к чему вы все клоните. Ради Бога, давайте проветрим.

Он пошел в дальний конец кабинета, рывком раздернул шторы и распахнул французское окно. В комнату устремился свежайший ночной воздух. Над Пронзающим Облака висела луна. Аллейн подошел к окну и встал рядом с Дугласом.

«В темноте кажется, что горы совсем рядом и мой голос легко долетит до самых вершин», – подумал он.

Подъезжая к Маунт-Мун, он заметил несколько болотистых пятачков с редкими ивами. Сейчас в свете луны в них поблескивала вода, слышались крики диких уток и хлопанье крыльев. В комнате за его спиной кто-то подбросил в камин поленья, и его тень заплясала по террасе.

– Нам обязательно нужно мерзнуть? – капризно спросила Урсула.

Дуглас в ответ протянул руку к окну, чтобы его закрыть, но тут послышался звук шагов, и появился человек, быстро идущий вдоль террасы к северной стороне дома. Когда на него упал свет из комнаты, стало видно, что на нем аккуратный черный костюм и фетровая шляпа. Это был Маркинс, возвращающийся от управляющего. Дуглас захлопнул окно и задернул шторы.

– А вот и наш главный герой, который безнаказанно рыщет повсюду, пока мы здесь несем всякий вздор о характере женщины, которую он, возможно, убил. Я пошел спать.

– Он сейчас принесет чего-нибудь выпить, – сказал Фабиан. – Почему бы не пропустить по стаканчику?

– Если он и здесь будет вынюхивать, я запущу ему в голову графином, – отреагировал Дуглас.

– Ей-богу, Дуглас, – хором произнесли Фабиан и Урсула, – ты просто…

– Ладно-ладно, – раздраженно ответил Дуглас. – Я полный дурак. Больше ни слова не скажу.

Он снова опустился на диван, но на этот раз рука его не легла позади Теренс. Вместо этого он смущенно и с некоторым любопытством стал ее разглядывать.

– Значит, вы предпочитаете оставить вопрос мисс Харм без ответа, – обратился Аллейн к мисс Линн.

Девушка подняла с колен вязанье, словно надеясь этим жестом вернуть себе самообладание. Но потом машинально обернула алый прямоугольник вокруг белых спиц и снова развернула его на коленях.

– Я вынуждена говорить об этом, – вздохнула она. – Фабиан, ты сказал, что все мы согласились через это пройти. Как я могла возражать, если и ты, и Урсула, и Дуглас этого хотели? Я не имела права отказаться. Я здесь посторонняя. Работала на миссис Рубрик. А теперь работаю на тебя, Фабиан, ухаживаю за твоим садом. Разве я могу отказаться?

– Не говори ерунды, Тери.

– Ты просто никогда не был в моем положении и многого не понимаешь. Все вы очень добры, деликатны и, несмотря мое сословие, относитесь ко мне почти как к равной. Почти, но не совсем.

– Тери, это просто оскорбительно. Тебе отлично известны мои взгляды. Такой расклад для меня совершенно неприемлем. «Мое сословие»! При чем здесь классовый подход?

– Ты мой хозяин. Твои коммунистические убеждения не помешали тебе принять дядино наследство.

– Мне кажется, мисс Линн, мы должны вернуться к вопросу, на который вы вовсе не обязаны отвечать, – вмешался Аллейн. – А именно: узнала ли миссис Рубрик в последнюю неделю жизни о ваших отношениях с ее мужем?

– А если я не отвечу? Что вы тогда подумаете, как поступите? Пойдете к миссис Эйсворти, которая меня терпеть не может, и выудите из нее какие-нибудь дикие домыслы? Когда он болел, то просил, чтобы за ним ухаживала только я, а ее даже видеть не хотел. Она мне этого никогда не простит. Будет лучше, если вы услышите всю правду от меня.

– Гораздо лучше, – бодро согласился Аллейн. – Приступим к делу.

Выяснилось, что произошедшее не было случайностью, оно внесло определенность в их отношения. Они работали над очередной статьей миссис Рубрик. Мистер Артур сидел за столом у окна. Теренс подошла к нему от шкафа с томом Хэнсарда и положила его перед ним. Стоя рядом, она открыла книгу и чуть придержала ее на нужной странице. Он наклонился, и ворсистый рукав его твидового пиджака коснулся ее обнаженной руки. Они застыли. Она посмотрела на него сверху, но лица его не было видно. Он сидел ссутулившись. Она положила ему на плечо другую руку, а он накрыл своей ладонью ее руку над страницей.

Теренс описывала эту сцену очень подробно и обстоятельно, словно все эти детали были необычайно важны. Решившись на подобную откровенность, она не считала нужным что-либо скрывать. Аллейн с трудом скрыл восхищение этой незаурядной женщиной. Теренс сказала, что такое произошло между ними впервые и они были слишком взволнованы, чтобы услышать, как открылась дверь. Не снимая руки с его плеча, она повернулась и увидела свою работодательницу. Ее левая рука все еще была под его ладонью на открытой странице. И только когда Теренс выдернула ее, он обернулся и увидел жену.

Миссис Рубрик застыла в дверном проеме со стопкой листков в руке.

– Лицо ее ничего не выражало, глаза не изменились, – рассказывала Теренс. – Она просто стояла и смотрела на нас.

Аллейн поневоле взглянул на портрет. В нем тоже ничего не изменилось.

Ни мистер Рубрик, ни Теренс не произнесли ни слова. Миссис Рубрик, положив бумаги на стол, громко объявила: «Мне срочно нужны эти отчеты» – и сразу же вышла, хлопнув дверью. Артур Рубрик тихо произнес: «Моя дорогая, надеюсь, вы простите меня», а Теренс, теперь уверенная, что он ее любит, с ощущением тихой радости в душе легонько поцеловала его и ото-шла от стола. После этого они мирно занялись отчетами Флоренс. Как ни странно, ее вторжение их не слишком огорчило. Тогда им казалось, что в сравнении с их взаимной привязанностью это что-то малозначительное, чем можно пренебречь.

Аллейн представил себе эту картину: влюбленная парочка погружена в работу, изредка обмениваясь улыбками, перелистывая Хэнсарда или записывая очередные банальности для Флоренс. «Довольно странный роман», – подумал он.

В таком приподнятом настроении они проработали все утро. За обедом, когда все шестеро собрались за столом, Теренс заметила, что миссис Рубрик не столь разговорчива, как обычно, и внимательно наблюдает за ней. Ее это не слишком обеспокоило. В голове промелькнула мысль: «Она была уверена, что не в моем характере класть руки кому-нибудь на плечи. А теперь, видимо, сочла это дерзкой выходкой и наконец-то увидела во мне живого человека».

В конце обеда миссис Рубрик вдруг объявила, что будет работать с мисс Линн до вечера. Она заставила ее писать под диктовку, а потом напечатать целую кучу писем. Это было вполне привычно, и поначалу Теренс не заметила в поведении своей работодательницы ничего необычного. Однако затем почувствовала, что та не спускает с нее глаз, где бы она ни находилась – за столом, у камина или в дальнем конце комнаты. Теренс сначала избегала смотреть в ее сторону, но в конце концов не выдержала и подняла глаза. Она встретила пронзительный, ничего не выражающий взгляд и почувствовала, что выдержка ей изменяет, – она предпочла бы любой разговор и даже упреки. Теплая волна эйфории от того, что он любит ее, потихоньку ушла, оставив лишь чувство стыда. В глазах миссис Рубрик она была лишь жалкой машинисткой, пытающейся флиртовать с мужем своей хозяйки. Это было настолько унизительно, что к горлу подступила тошнота, и ей вдруг захотелось скорейшей развязки. Надо же как-то объясниться, иначе ее замучает отвращение к себе, возникшее под этим пристальным взглядом. Но взрыва не последовало – они молча продолжали трудиться. Когда наконец все было закончено и Теренс стала собирать бумаги, миссис Рубрик, направившись к двери, бросила через плечо:

– Мне кажется, мистер Рубрик неважно себя чув-ствует. – Назвав так своего мужа, она очень изящно поставила свою секретаршу на место. – Думаю, нам не стоит докучать ему нашей глупой статистикой. Я очень беспокоюсь за его здоровье. Оставим его в покое, мисс Линн. Вы меня поняли? – И она вышла из комнаты.

– В тот же самый день, за ужином, с ней произо-шла та перемена, которую вы все заметили, – заключила свой рассказ Теренс. – Мне это показалось отвратительным.

Но Фабиан уточнил:

– Скорее это было жалким и неуклюжим. Вполне в ее духе, но совершенно бесполезно.

– Но он был так предан ей, – запротестовала Урсула и, словно сделав неприятное открытие, вдруг закричала:

– Ты просто смошенничала, Тери. Ты молодая, поэтому все и произошло. Нельзя так вести себя. Мужчины его возраста – они все такие. Если бы ты уехала, он бы тут же забыл тебя.

– Нет! – убежденно произнесла Теренс.

Тут обе девушки повернулись к Аллейну, приведя его в некоторое смущение.

– Он бы ее сразу забыл, – повторила Урсула. – Разве не так?

– Мое дорогое дитя, – сказал Аллейн, вдруг остро осознав свой возраст, – откуда мне знать?

Однако, уже неплохо представляя себе Артура Рубрика, больного и измученного бурной деятельностью своей жены, он в душе признал, что Урсула отчасти права. Если бы мисс Линн уехала, вполне возможно, что от его чувств к ней не осталось бы ничего, кроме приятных воспоминаний с легким привкусом сожаления.

– Все вы одинаковы, – пробормотала Урсула, и Аллейн почувствовал, что его вместе с Рубриком причислили к классу престарелых романтиков. – С возрастом появляются чудачества.

– Но если уж на то пошло, поведение Флосси тоже было неадекватным, – возразил Фабиан. – Флиртовать с собственным мужем после двадцати пяти лет брака…

– Это совсем другое дело, – вспыхнула Урсула. – В любом случае виновата в этом Тери.

– Я этого не хотела, – заявила Теренс, впервые заняв оборону. – Так получилось. Если бы она не вошла в комнату, все было бы прекрасно. Мы же не сделали ничего дурного. Я уверена в этом. Так подсказывает мой разум и чувства. Просто я впервые обрела свое «Я», почувствовала себя личностью. Что в этом плохого?

Она взывала к Урсуле и отчасти к двум молодым людям, надеясь на их понимание и сочувствие.

– Да, конечно, – выдавила из себя Урсула. – Но как ты могла! С дядей Артуром! Ему же было под пятьдесят.

Все промолчали. Аллейн в свои сорок семь должен был с прискорбием признать, что Дуглас и Фабиан сочли этот довод достаточно весомым.

– Я не заставила его страдать, – наконец произнесла Теренс. – Уверена в этом. Если кто и причинял ему боль, так это она – оголтелая собственница.

– Все из-за тебя, – буркнула Урсула.

– Но это было сильнее нас. Ты говоришь так, словно я запланировала все заранее. Это произошло совершенно неожиданно, как гром с ясного неба. К тому же продолжения не последовало. У нас не было тайных свиданий. Просто мы чуть лучше узнали друг друга и были счастливы одним лишь этим. Только и всего.

– Когда он заболел, вы говорили об этом, Тери? – спросил Фабиан.

– Совсем чуть-чуть. Только чтобы лишний раз удостовериться.

– Если бы он не умер, вы поженились бы? – бесцеремонно спросила Урсула.

– Откуда мне знать?

– Почему бы и нет? Ведь тетя Флоренс, которая вам так досаждала, больше не была помехой.

– Это очень жестоко с твоей стороны, Урсула.

– Согласен, – вставил Дуглас, а Фабиан тихо сказал:

– Придержи язычок, Урси.

– Нет. Мы же решили быть откровенными. Вы все оскорбляете ее память. Почему же вас нельзя трогать? Почему не сказать прямо то, что у всех на уме: ее смерть давала им возможность пожениться.

В коридоре послышались шаги и легкий звон стаканов. Это Маркинс принес напитки.