Леди Каррадос оглядывается в прошлое

Аллейн проследовал за лакеем вверх по лестнице, оставив Фокса в библиотеке, чтобы смягчить неловкую ситуацию.

Лакей передал Аллейна с рук на руки горничной, и та отвела его к леди Каррадос, которая не лежала в постели, а была в своем будуаре, сидела в высоком кресле, очень прямо и с тем самым выражением, что когда-то побудило Пэдди О’Брайена сравнить ее с Сикстинской мадонной. Увидев Аллейна, она протянула к нему обе руки, и когда он взял их в свои, на ум ему пришла такая мысль: «Она – английская леди, а вот это – руки английской леди. Тонкие, бесплотные, лишенные чувственности, с такими же лишенными чувственности кистями».

Она сказала:

– Родерик! Я ведь по-прежнему могу называть вас Родерик, не правда ли?

– Надеюсь, что так, – ответил Аллейн. – Сколько воды утекло, Эвелин.

– Слишком много. Ваша мама иногда мне о вас рассказывает. Мы говорили с ней сегодня по телефону. Она проявила такую доброту и отзывчивость, Родерик, и сказала, что и вы будете таким же чутким. Пожалуйста, садитесь и закуривайте. Мне хотелось бы почувствовать, что вы не великий сыщик, а просто старый друг.

– Мне бы тоже этого хотелось. Признаться, Эвелин, я как раз собирался попросить вас прийти, как вдруг получил ваше приглашение.

– Официальный вызов?

– Да, будь он неладен! Поэтому я так обрадовался, когда вы послали за мной. Вы очень облегчили мне задачу.

Она сложила вместе узкие ладони, и Аллейн, заметив синеватые тени на костяшках ее пальцев, вспомнил, как Трой сказала, что хочет написать ее руки.

– Полагаю, Герберт не хотел, чтобы вы говорили со мной?

– Он был не в восторге от этой идеи. Он считал, что вы слишком утомлены и подавлены.

Леди Каррадос слабо улыбнулась.

– Да, он очень заботлив, – промолвила она, и было трудно судить, говорит ли она всерьез или иронически. – О чем вы хотите меня спросить, Родерик?

– О разных скучных и безрадостных вещах. Весьма сожалею. Я знаю, вы были другом Банчи.

– Как и вы.

– Да.

– Каков ваш первый вопрос?

Аллейн прошелся по финальной сцене в вестибюле и выяснил, что его собеседница не может сообщить ему ничего нового. Она отвечала быстро и сжато. Он видел, что его вопросы не имели для нее особого значения и что Эвелин тревожно ждала того, что за этим последует. Заговорив о Зеленой комнате на верхнем этаже, он сразу понял, что задел более чувствительную струну. Аллейн испытал глубокое отвращение к своей задаче. Он продолжил, размеренно, без нажима:

– Зеленая гостиная с телефоном. Мы знаем, что Банчи пользовался телефоном, и нам чрезвычайно важно знать, не подслушал ли его кто-нибудь. Кто-то сказал, что вы оставили там свою сумочку, Эвелин. Это так?

– Да.

– И Димитри вернул ее вам?

– Да.

– Когда это было?

– Вскоре после того, как я поднялась из-за ужина – примерно в половине первого или без четверти час.

– Но не в час ночи?

– Нет.

– Почему вы так уверены в этом?

– Потому что я довольно внимательно следила за временем, – ответила леди Каррадос.

– В самом деле? А что, кульминация успешного бала приходится на определенный момент?

– Ну, так или иначе, хозяйка отслеживает время. Если гости не начинают расходиться после ужина, то можно сказать, что бал удался.

– Где вы находились, когда Димитри вернул вам сумочку?

– В бальном зале.

– Вы видели Банчи примерно в это время?

– Я… не могу сказать точно.

Ее руки сжались плотнее, словно стремясь удержать секрет, который мог вылететь ненароком. Губы ее стали совсем белыми.

Открылась дверь, и вошла Бриджет. Она выглядела так, будто только что плакала.

– О, Донна, – промолвила она. – Извини. Я не знала…

– Это моя девочка, Родерик. Бриджет, это дядя Сары.

– Здравствуйте, – сказала Бриджет. – Тот, что детектив?

– Тот, что детектив.

– Сара говорит, вы довольно человечный.

– Весьма любезно со стороны Сары, – отозвался Аллейн.

– Надеюсь, вы не терзаете мою маму? – спросила девушка, усаживаясь к матери, на ручку кресла. От нее веяло бодрой, энергичной решимостью.

– Стараюсь удерживаться. Пожалуй, вы могли бы помочь нам обоим. Мы говорим о вчерашнем вечере.

– То есть не могла бы я невзначай, сама того не зная, сообщить вам что-то ужасно важное – вы это имеете в виду?

– Такое бывает, – улыбнулся Аллейн. – Мы говорили о сумочке вашей мамы.

– О той, что она оставила наверху, а я ей вернула?

– Бриджи! – прошептала леди Каррадос. – О, Бриджи!

– Все в порядке, Донна, родная. Это не имеет никакого отношения к Банчи. О… он же ведь был при этом, не так ли? В столовой, когда я принесла тебе сумку.

Угнездившаяся на подлокотнике высокого кресла с подголовником, Бриджет не могла видеть лица своей матери, а Аллейн подумал: «Вот мы и влипли».

Вслух он сказал:

– Значит, вы вернули сумочку в столовой?

Леди Каррадос вдруг откинулась назад и закрыла глаза.

– Да, – ответила Бриджет, – и она просто лопалась от денег. Но при чем здесь сумка? Что, есть какая-то тонкая, неуловимая связь? То есть подлинным мотивом были деньги? А убийца подумал, что Донна передала те деньги Банчи? Или что-то подобное?

– Бриджи, детка, – вмешалась леди Каррадос, – я вообще-то разговаривала с мистером Аллейном с глазу на глаз.

– О, правда, ласточка? Извини. Я улетучиваюсь. Могу я поговорить с вами до того, как вы уйдете, мистер Аллейн?

– Сделайте милость, мисс Бриджет.

– Тогда зайдите в старую детскую. Я буду там.

Бриджи перегнулась, чтобы заглянуть в лицо матери, и та сумела нежно улыбнуться. Потом она вышла, а леди Каррадос закрыла лицо руками.

– Не надо ничего мне рассказывать, Эвелин, – мягко произнес Аллейн. – Я попробую сам вам все рассказать. Возьмите себя в руки, в конце концов, это может оказаться не так уж страшно. Итак. Кто-то вас шантажирует. Вы получаете письма, написанные печатными буквами на простой, дешевой бумаге. Одно из них пришло в то утро, когда Банчи принес вам весенние цветы. Вы положили его под подушку. Вчера вечером вы оставили свою сумочку в Зеленой комнате, потому что получили указание оставить ее. В сумке лежали деньги, которые требовал шантажист. Сейчас выяснилось, что когда вы были в столовой вместе с Банчи, Бриджет вернула вам вашу сумку, все еще полную денег. Вы ведь отнесли ее обратно, в Зеленую гостиную, не так ли? Отнесли, и уже потом, в бальном зале, ее вернули вам пустой.

– Но… значит, вам все это известно! Родерик, известно ли вам и то, что узнали вымогатели?

– Нет. Я не имею понятия об этом. А Банчи знал?

– Вот что и ужасает меня. Во всяком случае, Банчи знал, что меня преследуют. Когда Бриджи принесла мне вчера эту ужасную сумку, я чуть не потеряла сознание. Не могу передать, каким это было для меня ударом. Вы совершенно правы, такое письмо, как вы описали, действительно пришло несколько дней назад. Были и другие. Я не отвечала на них. Я порвала их все и старалась выбросить это из головы. Я думала, что, быть может, если я не стану обращать внимания, они прекратят писать. Но в последнем письме содержались страшные вещи. Шантажисты причинили бы боль Бриджи – сильную боль. Там говорилось, что если я не выполню их требований, Герберту и Бриджи станет известно… станет известно все. Я дрогнула. И выполнила требования. Я положила пятьсот фунтов банкнотами в эту сумочку и оставила ее на маленьком столике в Зеленой гостиной незадолго до часу ночи.

А потом Бриджи увидела ее. Никогда не забуду, как она вбежала в столовую, смеясь и протягивая мне эту сумку. Вероятно, вид у меня был кошмарный. Сейчас все это перемешалось у меня в голове, как воспоминания о страшном сне. Каким-то образом нам удалось отделаться от Бриджи. Должно быть, Банчи был на высоте. Там же находился и сэр Дэниэл Дэвидсон. В последнее время мне пришлось не раз к нему обращаться по поводу моего здоровья, и перед этим вечером он давал мне советы. От него я тоже отделалась, а потом мы с Банчи вышли в холл, и Банчи сказал, что знает, как я хочу поступить с этой сумочкой, и умолял меня не делать этого. Я была как безумная. Кое-как отделалась от него и опять ринулась в ту зеленую гостиную. Там никого не было. Я положила сумку на стол. Было без двадцати час. Я положила ее за большую шкатулку из золоченой бронзы с эмалью, которая стояла на столе. Потом вернулась в бальный зал. Не знаю, сколько времени прошло, когда я увидела, что Димитри идет ко мне через зал с этой сумкой. Сначала я подумала, что произошло то же самое, но, взяв ее в руки, поняла, что денег там больше нет. Димитри сказал, что нашел сумку и признал в ней мою. Вот и все.

– Вот и все, – повторил Аллейн. – Хорошо сработано. Послушайте, Эвелин, сейчас я спрошу вас напрямик: возможно ли, что Димитри и есть тот человек, который шантажирует вас?

– Димитри?! – Ее глаза расширились. – Боже правый, нет! Нет-нет, об этом не может быть и речи. Он никак не смог бы узнать… Это невозможно.

– Вы в этом уверены? Он постоянно бывает в чужих домах и имеет свободный доступ в комнаты. У него есть возможность подслушивать разговоры, подсматривать за людьми, когда они не проявляют осторожности.

– Давно ли он занимается своей работой?

– Он сказал мне, что семь лет.

– Моя тайна более чем вдвое старше. «Тайна леди Одли» [34] ! Но все это не так забавно, Родерик, когда носишь ее с собой повсюду. И при этом, знаете, бывали моменты, когда я почти забывала о ней. Все это было так давно. Годы просеялись, как песок, сложились в ровные, непримечательные холмики и постепенно погребли под собой старые времена. Я думала, что никогда не смогу говорить об этом ни с одним человеком в мире, но, как ни странно, отчасти чувствую облегчение.

– Вы ведь понимаете, не правда ли, что я здесь затем, чтобы расследовать убийство? Мой долг – разобраться в сопутствующих ему обстоятельствах. Я не имею права щадить ничьих чувств, если они встают между мной и выполнением моей задачи. Банчи знал, что вы стали жертвой вымогателя, притом не единственной. Лорд Роберт работал вместе с нами над информацией, полученной из другого источника, но указывающей на того же самого человека. Вполне возможно, а на наш взгляд, и крайне вероятно, что шантаж связан с убийством. Поэтому у нас двойная причина докопаться до личности шантажиста.

– Я знаю, о чем вы собираетесь меня спросить. Но у меня нет представления, кто это. Ни малейшего. Я вновь и вновь спрашиваю себя, кто бы это мог быть.

– Хорошо. А теперь послушайте внимательно, Эвелин. Я мог бы прибегнуть ко всем старым уловкам и, вполне вероятно, что-то выяснил бы. Выудил бы у вас ряд мелких признаний, а выйдя отсюда, суммировал бы и постарался извлечь что-то важное. Возможно, ответа я не получил бы, тогда мы бы стали копать дальше и дальше. Вгрызаться в толщу этих прошедших лет, которые, как песок, насыпались поверх вашей беды и скрыли ее. И рано или поздно что-нибудь да нашли бы. Все это было бы очень неприятно, и я делал бы это с отвращением, а конечный результат оказался бы тот же самый, как если бы вы сами рассказали мне всю историю.

– Я не могу. Не могу вам рассказать.

– Вы опасаетесь последствий. Газетной шумихи. Судебных разбирательств. Знаете, все это будет не так страшно, как вы себе рисуете. Быть может, ваше имя никогда и не всплывет.

– Мадам Икс, – слабо улыбнулась леди Каррадос. – И каждый в суде будет прекрасно знать, кто скрывается под этим псевдонимом. О, я беспокоюсь не за себя. За Бриджи. И за Герберта. Вы виделись с Гербертом и должны понимать, как он воспримет такой удар. Не могу вообразить человека, который возражал бы больше, чем он.

– А как он воспримет, если мы докопаемся сами? Эвелин, подумайте! Вы были другом Банчи.

– Я не мстительная женщина.

– Великий Боже, речь не о мстительности. Речь о том, что убийца и шантажист будет разгуливать на свободе.

– Не продолжайте, Родерик. Я прекрасно знаю, что мне надлежало бы сделать.

– А я прекрасно знаю, что вы это сделаете.

Взгляды их встретились. Наконец Эвелин сделала жест, означающий капитуляцию.

– Хорошо, – сказала она. – Я сдаюсь. Насколько было бы достойнее, если бы я с самого начала взяла на себя ответственность.

– Я не сомневался в том, какое решение вы примете. Знаете, ведь вполне вероятно, что ваша сторона дела и не станет достоянием гласности. Конечно, я не могу этого обещать, но, возможно, обработав полученные от вас сведения, мы не включим их в дело в качестве улик.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Вы иронизируете, – с усмешкой сказал Аллейн, – а значит, уже не противитесь так сильно, как прежде; во всяком случае, я надеюсь на это. Переходим к делу. Это ведь что-то связанное с Бриджет, не так ли? И это случилось более четырнадцати лет назад. Сколько сейчас вашей дочери? Семнадцать?

Леди Каррадос кивнула.

– По-моему, я был незнаком с вашим первым мужем, Эвелин. Бриджет очень похожа на него?

– Да. Она унаследовала всю жизнерадостность Пэдди.

– Моя мать говорила мне об этом. Бриджет его, конечно, не помнит. Есть ли смысл начинать с него?

– Да. Не проявляйте излишней деликатности, Родерик. Думаю, вы догадались, верно? Мы с Пэдди не были женаты.

– Господи, помилуй! – воскликнул Аллейн. – Как вы бесстрашны, Эвелин!

– Это теперь так кажется, но тогда все выглядело иначе. Никто ведь не знал. Это тема «Джейн Эйр», только у меня не было ее моральной цельности и силы духа. Пэдди оставил жену в австралийской психиатрической больнице, вернулся домой и влюбился в меня. Как вы написали бы в своем отчете, мы вступили в некую форму брака и счастливо существовали в этом двоебрачии. Потом Пэдди погиб.

– Вы не боялись, что тайна раскроется?

– Нет. У жены Пэдди не было родственников.

Леди Каррадос помолчала. Похоже, она тщательно взвешивала, как правильнее преподнести то, о чем собиралась поведать. Прервав молчание, она заговорила хладнокровно и даже – так показалось Аллейну – с облегчением. Он подумал, не перебирала ли она частенько в голове все эти факты и не поверяла ли историю воображаемому слушателю.

– Его жена, – спокойно продолжила Эвелин, – актриса мюзик-холла, оказалась без средств в маленьком городишке Нового Южного Уэльса. Там он женился на ней и увез в Сидней. Полтора месяца спустя она потеряла рассудок. Пэдди выяснил, что ее мать находится в психиатрической лечебнице где-то в Америке. Он никому не говорил об их браке и не виделся в Сиднее ни с кем из знакомых. Пэдди поместил жену в больницу под ее девичьей фамилией. Он внес в банк некую сумму денег, процентов с которой было достаточно, чтобы оплачивать ее содержание. Он передал дело в руки единственного человека, который знал правду. Это был Энтони Бэнкс, близкий друг Пэдди, и я уверена, что он вне подозрений. Он жил в Сиднее и помогал Пэдди все то время. У Бэнкса была от Пэдди юридическая доверенность. Но даже он не знал, что Пэдди женился вторично. Никто об этом не знал.

– А как насчет священника, который их венчал?

– Помнится, Пэдди говорил, что это был очень пожилой человек. Свидетелями были жена и сестра священника. Видите ли, мы обсуждали все это очень тщательно, и Пэдди был совершенно уверен, что тайну раскрыть невозможно.

– Но ведь это еще не вся история, правда?

– Да. Есть нечто, о чем мне говорить труднее. – Голос Эвелин на миг дрогнул. Аллейн видел: ей приходится собрать всю силу духа, чтобы продолжить. – Через пять месяцев после нашей свадьбы он погиб. Я недавно забеременела и приехала в Лондон погостить у матери и проконсультироваться с врачом. Пэдди предстояло приехать на машине из Рипплкота, где был наш дом, и забрать меня обратно. В то утро я получила от него телеграмму. В ней говорилось: «Хорошие новости от Энтони Бэнкса». По дороге машину занесло, и она врезалась в опору моста. Это случилось в маленькой деревне. Его перенесли в дом викария, а потом – в деревенскую больницу. Когда я примчалась туда, он был без сознания и так до самой смерти и не пришел в себя. Так и не узнал, что я была рядом с ним.

– А эти новости из Австралии?

– Я чувствовала, что это могло быть только одно. Очевидно, его жена умерла. Но мы не нашли при нем ни писем, ни телеграммы, так что, видимо, он уничтожил письмо от Энтони Бэнкса. Через некоторое время поверенные Пэдди получили из Австралии пять тысяч фунтов и письмо от Бэнкса. Тот сообщал, что все было сделано в соответствии с инструкциями Пэдди. Тогда я написала Энтони Бэнксу. Назвавшись кузиной Пэдди, я сообщила о его смерти. Он ответил мне, как полагается в таких случаях. Разумеется, он ничего не написал о жене Пэдди, но предположил, что его письмо должно было прийти Пэдди перед самой смертью. Кроме того, ему хотелось бы, чтобы его уничтожили не вскрывая. Видите, Родерик, Энтони Бэнкс, судя по всему, честен: ведь после ее смерти он мог оставить эти пять тысяч себе. И он не знал, что Пэдди опять женился.

– Совершенно верно. Как по-вашему, Пэдди мог уничтожить то письмо?

– Нет. Я всегда думала, что он сохранил бы его, чтобы показать мне.

– Не мог он, как вы думаете, попросить людей уничтожить письмо, когда лежал в доме викария или в больнице?

– Они нашли имя и адрес Пэдди в других письмах из его бумажника, так что дело не в этом. – Голос Эвелин снова дрогнул. – Они сказали, что он произнес какие-то слова только однажды: просил позвать меня.

Аллейн дал ей время прийти в себя, потом спросил:

– Вы помните фамилию тех людей, из дома викария?

– Нет. Я написала им и поблагодарила за то, что они сделали. Это была какая-то совсем простая фамилия.

– А сельская больница?

– Она находилась в Фальконбридже, в графстве Букингемшир. Довольно большая больница. Я видела главного врача, пожилого человека с овечьим лицом. По-моему, его звали Блетерли. Я совершенно убеждена, что он не шантажист. И сестры были очень сердечны.

– Как вы думаете, мог Пэдди оставить письмо, скажем, в портсигаре? Не могло ли оно выпасть у него из кармана?

– Нет, если он вообще его сохранил, оно не могло быть нигде, кроме бумажника. А бумажник мне отдали. Он был в нагрудном кармане пальто. Видите, Родерик, дело не в том, что я не старалась отыскать письмо. Я отчаянно хотела увидеть послание от Энтони Бэнкса. Я вновь и вновь спрашивала, не могло ли что-то затеряться в больнице, направляла бесчисленные запросы.

Она на миг замолчала и твердо посмотрела на Аллейна.

– Теперь вы понимаете, почему я готова почти на все, чтобы скрыть это от Бриджет?

– Да, – ответил Аллейн. – Понимаю.