Свиток седьмой
Хрупкие крылья порхающей бабочки
Нынче опять – в третий раз –
Поминальный фонарь я повесил.
Каплет с него роса.
Бусон
Господин Ито оказался очень щедрым. За каждый вечер, проведенный с его гостями, а приглашал он меня почти ежедневно, он платил мне 200 долларов, независимо от того, заканчивалось это физической близостью или нет. И это при моей тогдашней зарплате в 50! Кроме этого, он преподносил подарки и часто приглашал в рестораны. С его помощью я обзавелась множеством новых знакомств с очень обеспеченными мужчинами. Чувствовала я себя, словно рыба в воде, несмотря на постоянную ложь, которая была мне сейчас необходима в отношениях со Степаном. Но пока все сходило с рук, и он не догадывался о моей второй жизни.
21 марта я отменила все дела и с утра поехала в Ракитки. День был на удивление теплым и солнечным. Могилы оказались в полном порядке, прибраны и ухожены. Я уселась на скамеечку и достала водку. Выпив, по привычке начала говорить с Петром, потом не выдержала и расплакалась. И в этот момент увидела, как между могил пробирается Елизавета Викторовна. Она несла большой венок из живых белых гвоздик. Я встала и пошла ей навстречу.
– Доченька, – всхлипнула она. – Не думала, что ты так рано приедешь. Да, и вообще, поедешь сегодня. У тебя ведь сейчас своя жизнь. И это правильно.
– Сегодня ровно год, как погиб Петя, – тихо сказала я. – Как же я могла не поехать?
– Да, да, конечно, – ответила Елизавета Викторовна, прилаживая венок к кресту.
– Давайте я памятник закажу, – предложила я, когда она уселась рядом на скамейку. – Земля уже осела. И пусть с фотографией будет.
– Но почему ты говоришь, что сегодня? – с недоумением спросила она, поворачиваясь ко мне.
Я закусила губу, потому что вспомнила, что по официальной версии смерть наступила 22 марта. Елизавета Викторовна пристально на меня смотрела, и я опустила глаза.
– Но ведь вы тоже сегодня приехали, – сказала я.
– Хотела заранее могилку прибрать, цветочками украсить. Завтра родственники съедутся, чтобы все в порядке было. Но почему ты так сказала? – вновь забеспокоилась она.
Я молчала, хотя сердце колотилось невыносимо.
– Таня, не надо ничего от меня скрывать! – настойчиво проговорила Елизавета Викторовна. – Я всегда чувствовала, что с его смертью что-то не так. Петенька не мог напиться и утонуть. Я это знаю!
Она всхлипнула и вдруг разрыдалась так сильно и с таким отчаянием, что я заплакала вместе с ней.
– Ты должна мне все рассказать, все, что ты знаешь! – выкрикивала она.
Вороны, сидящие на ограде соседней могилы, встревоженно закаркали и улетели прочь.
– Во имя всего святого! – умоляла она. – Зачем так меня мучить! Я должна знать правду! Отчего я не настояла тогда, чтобы вскрыли гроб? Но меня все уверяли, что то, что я там увижу, будет слишком даже для матери, что труп пролежал сутки в воде…
Она снова разрыдалась. Смотреть на нее не было сил. Ну почему, почему я не промолчала, как молчала весь этот год?! Сердце разрывалось, и я не выдержала. Она так умоляла меня. И я подробно поведала ей все события того ужасного дня, но инстинктивно умолчала о деньгах, оставленных Петром. Елизавета Викторовна, пока я говорила, смотрела на меня остановившимися распахнутыми глазами. Ее зрачки так сильно сузились, что стали похожими на черные точки. Худое лицо, покрытое сеточкой мелких морщинок, побледнело до такой степени, что казалось голубоватым. Когда я замолчала, она, ни слова не говоря, упала на могилу лицом вниз. Я бросилась к ней, в душе проклиная себя, перевернула и во второй раз в жизни столкнулась с неподвижными зрачками смерти.
Выпрямившись, я отчаянно закричала. Подбежали рабочие, потом приехала «Скорая», но сделать было уже ничего нельзя. Ее сердце не выдержало.
Через положенный срок Елизавету Викторовну похоронили рядом с сыном. Я находилась в какой-то прострации, и Виктор, ее младший сын, которому, я думаю, было тогда еще тяжелее, чем мне, утешал меня и поддерживал как родную сестру. О том, что произошло на кладбище, я никому рассказывать не стала. Степан также был очень мил и внимателен и старался не оставлять меня в одиночестве. Но я вновь начала впадать в депрессию. Все они напоминали мне о Петре и его матери, и это усугубляло мое состояние.
Поэтому, когда через два дня после похорон позвонил господин Ито и предложил мне поехать в загородный дом на выходные к одному своему знакомому, я, не раздумывая, согласилась. Инстинктивно я понимала, что нужно срочно сменить обстановку и особенно окружение. Господин Ито заехал за мной вечером в пятницу. Я долго спорила со Степаном, он настойчиво убеждал остаться дома, говорил, что с похорон прошло всего ничего и негоже ехать развлекаться. Я услышала доносящийся с улицы гудок автомобиля, затравленно глянула на негодующего Степана, подхватила дорожную сумку и выскочила из квартиры.
Господин Ито ждал меня у раскрытой двери большого черного джипа «Тойота Прадо». Обычно он ездил на другой машине, обтекаемом длинном «Ниссане». Я поздоровалась с ним и водителем и подняла голову. Степан стоял на балконе, навалившись на перила, и с ненавистью смотрел на нас. Я махнула рукой и улыбнулась. Но он отвернулся и ушел с балкона.
– Садись, Таня, – поторопил меня господин Ито. – А то такие пробки в пятницу вечером!
Я быстро забралась на заднее сиденье, он устроился рядом.
– Я взял для тебя сямисэн, – сказал он, когда мы поехали. – Привезли, наконец, вчера из Токио. Только ты его настрой перед выступлением.
– Да, конечно, – ответила я и улыбнулась.
– Ты очень побледнела, – заботливо заметил он. – Хорошо, что согласилась составить мне компанию. Свежий воздух тебе сейчас полезен. К тому же просили именно тебя.
– Да? И кто, Ито-сан? – спросила я, разворачиваясь к нему.
– Да ты его должна помнить! В первое твое выступление у меня в квартире присутствовал работник министерства Павел Николаевич. Это мы к нему сейчас едем.
– Ах да! – сказала я и улыбнулась, припоминая холеное лицо и слегка высокомерный вид министерского работника.
Дача Павла Николаевича оказалась роскошным трехэтажным особняком, прячущимся за высоченным сплошным забором. Мы благополучно миновали охрану и подъехали к внушительному входу. Двери в этот дворец были настолько высокими и помпезными, что напомнили мне вход в католический собор. Господин Ито подал мне руку, и мы вошли внутрь. Водитель нес наши сумки. Но хозяин нас не встретил. Маленькая юркая женщина, что-то типа экономки, проводила нас в комнаты на втором этаже. Господин Ито зашел вслед за мной. Он протянул мне футляр с сямисэном и сказал:
– Вот и инструмент. Ты переоденься, я потом за тобой зайду.
– А где хозяин? – удивленно спросила я.
Господин Ито хитро заулыбался и потрепал меня по щеке.
– Ласточка моя, – ласково сказал он, – зачем же показывать твое милое личико без грима? Я не хочу нанести урон твоей репутации ни перед кем. Я договорился, чтобы на нашем пути никто не встретился.
Я изумленно глянула на его довольное лицо и вдруг поняла, что ему доставляет удовольствие развитие этой интриги, что его самолюбию льстит, что возле него находится таинственная прекрасная гейша, о которой никто ничего не знает. А я-то недоумевала, какой ему смысл рекламировать меня и вывозить на вечеринки. Он ведь, в отличие от хозяек чайных домов, не получал с клиентов за это деньги. Оказывается, я стала для него элементом имиджа. А для делового человека очень важно лишний раз привлечь к себе внимание состоятельных людей. Господин Ито и сам был далеко не бедный, но с моей помощью он намного легче сходился с нужными людьми.
Когда мы через час спустились в огромную гостиную на первом этаже, в ней было полно гостей. Я мелкими шажочками, опираясь на руку господина Ито, подошла к Павлу Николаевичу и, быстро глянув на него подведенными глазами, тут же потупилась, прикрыв раскрытым веером нижнюю часть лица. Мне безумно нравилась эта игра. Набеленное лицо, красные, четко прорисованные губы, глаза, совершенно меняющие свою форму из-за черной, обводящей их линии, высокая прическа, открывающая шею, нарядное кимоно, стянутое поясами-оби, – разве это была я? Нет, это была уже совершенно другая девушка – изысканная, утонченная, возвышенная Аямэ, лишенная каких бы то ни было забот, мирских тревог и проблем. И мне в ее образе было, несомненно, легче забывать хотя бы на время о своей боли.
– Аямэ, милая! – обрадованно произнес Павел Николаевич, бросаясь ко мне. – Как я рад тебя вновь увидеть!
Он отстранил господина Ито, но тот только улыбнулся, легко выпуская мою руку, и вывел меня на середину гостиной. Потом церемонно представил своим гостям. Некоторых я уже знала по предыдущим приемам, на которых бывала с господином Ито. Мужчины, как всегда, сразу сгруппировались вокруг меня, а женщины, наоборот, отошли подальше. Затем все шло по плану. Я лавировала между гостями, всем улыбалась, поддерживала беседу, пела, играла на сямисэне. Время летело незаметно. Поздно ночью многие уехали. А ко мне в комнату пришел господин Ито, и до утра мы «умащивали птичку в гнезде». Проснулись все поздно. Господин Ито спустился к обеду, а я осталась в своей комнате. Не хотелось вновь наносить грим.
Ближе к вечеру гости стали разъезжаться. Я уже собрала вещи в сумку, и тут вошел господин Ито.
– Вот что, Таня… – начал он странным тоном и внимательно вгляделся в мое лицо.
Я села в кресло и приготовилась слушать.
– Я сейчас уеду, – продолжил он, – но ты останешься. Это личная просьба Павла Николаевича.
«Вот, значит, как!» – подумала я, и отчего-то стало неприятно.
Уж очень это попахивало сутенерством. Видимо, эти тревожные мысли отразились на моем лице, потому что господин Ито вдруг быстро заходил по комнате и взволнованно заговорил:
– Только не подумай, что кто-то к чему-то тебя принуждает. Пообщаешься с Павлом Николаевичем, он очень хочет провести с тобою время наедине. А там все только по твоему желанию. Ты совершенно свободна и вольна в своем выборе мужчин, как самая настоящая гейша. Я так и сказал Павлу Николаевичу. Его шофер отвезет тебя обратно, когда пожелаешь.
Я сидела, опустив глаза. Его слова меня успокоили. И я решила принять предложение.
Около восьми вечера в мою комнату постучали. Я была уже загримирована и одета.
– Вас просят спуститься, – сказали мне из-за двери.
Я встала, еще раз посмотрела на себя в большое зеркало ванной и, немного волнуясь, отправилась в гостиную. Когда я с трудом спустилась по лестнице на неудобных деревянных гэта, то с удивлением обнаружила, что гостиная изменилась до неузнаваемости. Несколько позолоченных канделябров с зажженными красными свечами стояли по углам прямо на полу. Мебель была убрана. На ковре возле камина возвышалось кресло с узкой заостренной спинкой в виде резной деревянной короны с позолоченными зубцами. По бокам стояли огромные вазы из синего стекла, расписанные золотыми цветами. В них белели букеты крупных лилий, источающие сильный сладкий аромат. Возле кресла на полу сидел Павел Николаевич, одетый во все черное. Я остановилась в недоумении, не зная, что бы все это значило.
– Проходите, Аямэ, – сказал он, не вставая и обращаясь ко мне почему-то на «вы». – Присаживайтесь сюда.
Он показал рукой на кресло. Я просеменила к нему и села, выпрямив спину и положив веер на широкий резной подлокотник.
– Вы выглядите фантастически, – прошептал он в восхищении. – Меня с ума сводит это снежное холодное лицо-маска. А что означает ваше имя?
– Цветок, – ответила я.
– О! А какой?
– Просто цветок, – сказала я, вглядываясь в его светлые, широко раскрытые глаза и подумав, что он не вполне адекватен.
– Я обожаю белые лилии! – восторженно заявил Павел Николаевич. – А есть у японцев женское имя, которое обозначает лилию?
– Юри, – ответила я.
– Чудесно и довольно жестко! Что-то мужское. Юри! А можно я буду называть вас госпожа Юри?
И только тут до меня стало доходить. Ну, конечно, Павел Николаевич был мазохистом. И ему нужна была госпожа.
«Но почему он не обратится в какой-нибудь салон? – удивилась я про себя. – Хотя, наверное, настоящих профи в этом деле в Москве днем с огнем не сыскать. К тому же он занимает высокий пост. Огласка ему совсем не нужна».
Мне сразу стало комфортно. Я вспомнила, как мы ходили в бар такого направления в Токио. А после я попросила мою преподавательницу Сайюри дать мне специальную лекцию по садо-мазо. Я попыталась вспомнить основные приемы обращения между садистом и мазохистом. Их было немало, и правила оставались неизменными на протяжении вот уже многих столетий. Кстати, как раз многие высокопоставленные чиновники в Японии страдали этой формой отклонения, по утверждению Сайюри. Что, в принципе, было понятно. Ведь японцы стремились к гармонии во всем, и этот перекос в сторону постоянного давления на подчиненных вынуждал к обратному действию.
Пока я обдумывала ситуацию и прикидывала, смогу ли стать настоящей госпожой, Павел Николаевич терпеливо ждал. В принципе, меня это привлекало и забавляло еще в Токио, и я решила попробовать.
– Сидеть и ждать, раб, – холодно произнесла я и с удовольствием заметила, как сильно вздрогнул Павел Николаевич.
– Слушаюсь, госпожа Юри, – прошептал он и сел, скрестив ноги и закрыв глаза.
«Отлично», – подумала я, сняла гэта и босиком вернулась в свою комнату.
Там я неторопливо разделась, но грим смывать не стала, только распустила волосы и тщательно их расчесала.
«Хорошо, что на улице похолодало, и я надела для поездки высокие черные сапоги на шпильке», – подумала я, доставая их из шкафа.
Потом натянула черные чулки, в которых приехала, и надела сапоги.
«Жаль, что боди у меня с собой только красное, – подумала я, оглядывая себя в зеркале. – Здесь бы больше подошло черное. Но кто ж знал!»
Я завязала волосы в высокий хвост и перекрасила губы, зрительно их увеличив. Отступив на несколько шагов, придирчиво осмотрела свое отражение. Красное атласное боди туго обтягивало мою тоненькую фигурку и подчеркивало грудь, ноги в черных чулках и в сапогах на высокой шпильке выглядели длинными и стройными, белое лицо-маска с торчащим над ним хвостом черных волос, с большими, четко прорисованными глазами и крупным алым ртом казалось искусственным и застывшим.
«Нужно сохранить это выражение и не менять его во время общения, – решила я. – Госпожа в стиле заводной куклы, без чувств и эмоций, холодная и безразличная. Это, должно быть, по-настоящему страшно».
Я взяла кожаный ремень от своих брюк.
Павел Николаевич ждал меня все в той же позе. Я обошла его неподвижное тело, села на стул и спокойно сказала:
– Открой глаза, раб.
Он вздрогнул и посмотрел на меня. Я увидела, как расширились зрачки его светлых глаз и дрожь пробежала по телу. Он, судя по его виду, буквально не верил своим глазам.
– Чего ты так непочтительно пялишься на свою госпожу, раб? – строго спросила я.
– Простите, госпожа Юри, – прошептал он и опустил голову.
– Раздевайся, – сказала я.
Но не смогла добавить никакое ругательство, хотя помнила, что обращения типа «червяк», «мразь», «придурок» и кое-какие похуже очень нравятся мазохистам и возбуждают их.
Павел Николаевич мгновенно снял с себя все, и даже трусы, и остановился передо мной дрожащий и жалкий. Но «нефритовый стебель» уже начал набухать.
– На колени! – более резко приказала я, входя во вкус.
Он рухнул как подкошенный и пополз к моим ногам.
– Пососи каблук, а я позабавлюсь, – сказала я и подняла правую ногу.
Павел Николаевич начал так смешно чмокать, облизывая и посасывая каблук, что я не выдержала и расхохоталась, забыв об имидже куклы. Но сразу приняла невозмутимый вид.
– Хватит, раб! – резко бросила я и выдернула каблук из его рта. – Вставай на четвереньки!
Он тут же принял указанную позу. Его полное белое тело выглядело немного дряблым, ягодицы мелко тряслись. Но «нефритовый стебель» уже был наготове. Я встала с кресла, вытащила из вазы цветок лилии, коснулась его, как указкой, и строго спросила:
– А это еще что такое?! Кто разрешал? О чем это вожделеет мой презренный раб? А?! Я тебя спрашиваю, слизняк!
– Простите, госпожа Юри! – всерьез заплакал он. – Но вы так прекрасны!
Я молча начал хлестать его лилией по ягодицам, но она быстро сломалась. Тогда я выхватила из вазы несколько штук и стала лупить ими по его телу. Увидев разводы, показавшиеся мне красными, я испугалась. Но потом поняла, что это размазалась яркая пыльца цветов.
– Вот тебе, мразь! – приговаривала я, наблюдая, как трясется его тело и с него падают белые продолговатые лепестки. – Получай, скотина!
Он громко застонал и тут же достиг разрядки.
– О, простите, простите, – хныкал Павел Николаевич, ползя по лепесткам за мной. – Я не выдержал! Вы свели меня с ума, моя любимая госпожа!
От раздавленных лепестков шел одуряющий сильный запах. Я почувствовала приступ головной боли. И направилась к выходу из гостиной.
«Ну вот, даже ремень не понадобился», – удовлетворенно подумала я, поднимаясь по лестнице и не обращая внимания на его причитания.
– Я хочу спать! – сурово заявила я, поднявшись на ступень и обернувшись.
Павел Николаевич замер на коленях, подняв на меня глаза.
– Поэтому больше меня не беспокоить! – добавила я.
– Слушаю, моя прекрасная госпожа, – тихо проговорил Павел Николаевич, умильно на меня глядя.
На следующий день я проснулась около полудня. Солнечные лучи проникли в щели между шторами и упали на мое лицо. Я открыла глаза и сразу вспомнила свою вчерашнюю роль. И улыбнулась. Все это казалось странной игрой, не более того. Тут я увидела, что под дверь подсунут конверт. Я спрыгнула с кровати, подняла его, раскрыла и, увидев количество денег, испытала шок. Это была моя годовая зарплата в школе.
Уехала я через час, позвонив и попросив вызвать мне обычное такси. Я понимала, что Павлу Николаевичу было проще отправить меня на своей машине, но не хотела, чтобы мое настоящее лицо видел даже его водитель. Когда такси подъехало, я низко надвинула на лицо капюшон от пальто и быстро покинула дом, даже не попрощавшись с хозяином. Но это меня мало волновало. Еще не хватало госпоже прощаться со своим рабом!
Сливы весенний цвет
Дарит свой аромат человеку,
Тому, кто ветку сломал.
Тиё
Вернувшийся из Нахи через неделю после похорон Юкио позвонил и выразил соболезнование. Я была растрогана таким отношением и искренне поблагодарила его. После паузы он сказал, что у него есть для меня небольшая посылочка. Мне не очень-то хотелось встречаться с кем бы то ни было, но я согласилась. Тем более у меня неожиданно отменилась репетиция в школе. Актовый зал покрасили, и заниматься там было невозможно. Юкио сказал, что подъедет через час. Я пошла на кухню и открыла холодильник. Обозрев его содержимое, решила, что нужно что-нибудь купить к приходу гостя. Степан сегодня собирался к матери после работы, и надеяться, что он что-нибудь купит и привезет, не имело смысла. Я набросила куртку и пошла в ближайший продуктовый магазин, находящийся через квартал от моего дома. Набрав всего понемногу к столу и прихватив бутылку белого вина, я вернулась. Поставив пакеты, начала открывать дверь. И тут же поняла, что она открыта.
«Вот же ворона!» – недовольно подумала я, решив, что сама забыла запереть ее.
Я внесла пакеты, положила их на пол в кухне и вдруг почувствовала сладкий ванильный запах табака. Я сняла обувь и на цыпочках пошла по коридору. Возле двери спальни, услышав какой-то шорох, остановилась. Осторожно приоткрыв дверь, я с изумлением увидела Степана, стоящего у раскрытой тумбочки, в которой я хранила документы, и внимательно изучающего мой паспорт.
– Вот тебе и здрасьте! – громко сказала я.
Степан резко обернулся, и выражение его лица мне очень не понравилось. Но увидев меня в проеме двери, он сразу заулыбался своей детской улыбкой и засиял глазами.
– Ты уже вернулась? – немного нервно спросил он.
– А я вообще-то никуда не уходила, – ответила я, глядя, как он закрывает паспорт и кладет его на тумбочку. – А ты что тут изучаешь?
– А как же твоя репетиция? – не ответив, поинтересовался он.
– Отменили из-за покраски актового зала, – сухо сказала я.
И подошла к нему. Взяв паспорт, спросила, глядя ему в глаза:
– Так что ты тут так внимательно изучал?
Я видела, что Степан усилием воли принял спокойный вид, но глаза его бегали.
– Проверял штамп. А вдруг ты официально замужем, а я и не знаю! – выкрутился он.
– Даже если бы это было и так, твое-то какое дело? – сурово спросила я.
– Но ведь ты, как оказалось, прописана постоянно в этой квартире, – перешел он в нападение. – Как такое возможно? Каким образом у тебя оказалась постоянная московская прописка?!
– Да тебе-то что?! – взвилась я. – Тебя-то с какого бока это касается?
– Касается! – взвился он в ответ. – Ты все-таки не чужой мне человек!
– Дзаккэнаё! – взвизгнула я.
– Что? – не понял Степан.
– Да послала она тебя. Как это по-русски? Послала на член, – раздался голос Юкио из коридора.
И он заглянул в спальню.
– Ребята, вы чего? – спросил он, стоя в дверях.
– Что ты сказала?! – не обращая на него внимания, заорал Степа.
– Тебе вроде перевели, и довольно точно. Повторить по-русски? – ехидно поинтересовалась я.
Степан ничего не ответил и быстро вышел из спальни. Мы услышали, как громко хлопнула входная дверь.
– Привет! Не обращай внимания, – устало сказала я и пошла на кухню.
Юкио плелся за мной. Я разгрузила пакеты, приготовила закуски. Настроение было отвратительным. В голове не укладывалось все, что произошло. Я пригласила Юкио за стол. Он сел и внимательно на меня посмотрел.
– Наливай, – сказала я и протянула ему штопор.
И вдруг подумала о деньгах. Они по-прежнему находились в упаковке от трусиков и спокойно лежали у меня в шкафу среди другого нижнего белья. Я брала оттуда понемногу, но сейчас с заработками у господина Ито в этом отпала необходимость. Мне вполне хватало на жизнь, и я даже кое-что откладывала.
– Я сейчас, – сказала я и встала.
– Не расстраивайся ты так, Таня, – участливо проговорил Юкио, наливая вино в бокалы.
– Да, да, – рассеянно пробормотала я и пошла в спальню.
Но деньги оказались в целости и сохранности. Я вздохнула с облегчением и вернулась на кухню.
Юкио вопросительно на меня глянул, и я молча улыбнулась.
– Странные вы все-таки люди, русские, – задумчиво проговорил он. – Столько энергии тратите! Конечно, земля у вас большая.
– При чем тут это? – усмехнулась я, поднимая бокал.
– Я уверен, – неторопливо начал Юкио, – что общие эмоции людей действуют на землю под их ногами. И в ответ ее начинает трясти на отрицательные проявления нашей психики. Я понятно говорю?
– Да, – удивленно ответила я.
– У нас земля маленькая, людей много. И если мы все начнем так орать и бесноваться по всяким пустякам, то скоро уйдем под воду, как когда-то Атлантида.
– Интересная теория, – заметила я. – Сам додумался?
– Я так считаю, – ответил Юкио. – Поэтому нас с детства приучают к сдержанности. А сдержанность можно выработать только постижением гармонии окружающего мира. Попробуй, когда чувствуешь, что злость заполняет тебя, переключить внимание на любую травинку, цветочек, букашку и вникнуть в их суть в этом мире и в этот момент. Очень разгружает психику.
– Спасибо за совет, – сказала я, с удивлением глядя на него.
С языка так и рвался вопрос об «Аум» и о том зле, или разрушении гармонии, если уж говорить японскими понятиями, которое принесла деятельность этой организации ни в чем не повинным людям. Но я промолчала.
– Да, совсем забыл, – другим тоном сказал Юкио и встал.
Он вышел в коридор и вернулся с объемным пакетом.
– Это тебе, – проговорил он.
– Ой, спасибо! – обрадовалась я.
Достав плоскую упаковку, которая лежала сверху, я раскрыла ее. Там оказалось необычайно красивое кимоно. Ткань выглядела расшитой и расписанной вручную. Цветы, листья и раскрытые веера были свежих красных, лазоревых и желтых тонов. Подкладка кимоно оказалась нежно-розовой, а рукавов – алой.
– О! – восхищенно воскликнул Юкио, трогая шелк. – Это, наверно, начало прошлого века.
– Неужели винтажное кимоно? – с нескрываемой радостью спросила я.
– Ну, не будет же госпожа Цутида дарить тебе подделку! – резонно заметил Юкио. И тут же испуганно воскликнул: – Нет, только не на левую сторону!
Я в этот момент накинула кимоно прямо на джинсы и футболку и запахнула его.
– Ах да, я и забыла, что носят только на правую сторону и мужчины и женщины, – сказала я, распахнув полы. – Мне же кто-то объяснял, но я запамятовала.
– На левую запахивают только на покойниках, – тихо ответил Юкио.
Я тут же сняла кимоно и убрала его в коробку.
– Знаешь, – продолжил он после паузы печальным тоном, – а ведь двадцать первое марта – это День весеннего равноденствия в Японии.
– Да? – спросила я упавшим голосом. – Это что-то радостное, связанное с приходом весны?
– Нет, Таня. Это религиозный праздник почитания предков. И в этот день совершаются поминальные службы.
Невольная дрожь побежала по моему телу. Юкио замолчал. Потом поднял на меня глаза и проговорил покаянным тоном:
– Прошу прощения! Я не хотел тебя расстраивать.
– Ничего, – тихо ответила я.
– Елизавета Викторовна была замечательной женщиной, – сказал Юкио.
И я с удивлением заметила, что его глаза повлажнели.
– И мы все ее никогда не забудем, – ответила я.
С языка так и рвалось, что я никогда не забуду и ее сына, но сдержалась. Положив коробку с кимоно на стул, я заглянула в пакет. Там лежали две узкие и длинные картонные коробочки. В них оказались расписанные шелковые веера.
– А это от кого? – удивилась я.
– Передал Антон, – сказал Юкио и улыбнулся. – Ты же просила ему позвонить. Он так обрадовался и очень захотел передать тебе подарок.
– Ты с ним виделся? – заулыбалась я. – И как он поживает?
– Сказал, что все хорошо. Он по-прежнему служит в ресторане. Но скоро собирается вернуться. Извини, я дал твой московский телефон.
– И правильно сделал! – одобрила я. – Спасибо тебе за все!
– Ах да! Совсем забыл! – сказал, улыбнувшись, Юкио. – Тут тебе еще от госпожи Цутиды.
Он достал из кармана маленький голубой футляр. Я открыла и увидела изящную брошь в виде серебряной стрекозы с нефритовыми крылышками. Под ней оказалась крохотная записка, сложенная вчетверо.
– «Нитка ведет к любви, и швея не дошила рукав», – перевел Юкио иероглифы. – И еще внизу: «Митихиро прилетел к тебе в виде этой стрекозы».
– Боже мой, – прошептала я, – как это мило! А я даже ничего ему не передала!
– Какая красивая брошь, – заметил Юкио. – А ведь стрекоза – один из символов Японии.
– Я и не знала. Спасибо тебе за хлопоты.
– Не стоит благодарности, – спокойно ответил Юкио.
Потом протянул мне картонную коробочку.
– А это лично от меня, – немного смущаясь, сказал он.
– Что это? – с недоумением спросила я и раскрыла упаковку.
В ней оказались «сакура анпан» – булочки с начинкой из сладкой бобовой пасты и засоленных цветов вишни. Я вскрикнула от радости. Эти булочки я просто обожала и всегда покупала их в одной из булочных Гиндзы. Странное сочетание вкуса сладкой пасты, соленых лепестков и нежного теста очень нравилось мне. Я подняла глаза на Юкио.
– Хотел сделать тебе что-нибудь приятное, – тихо произнес он.
– Спасибо! – воскликнула я и поцеловала его в щеку.
Он сразу засобирался уходить. Я не стала его удерживать.
Из белой записной книжки с изображением белой лилии на обложке:
«Согласно буддийским верованиям, существуют различные круги ада. Но в общем ад можно разделить на три круга: дальний ад, ближний ад и ад одиночества. Помните слова: «Под тем миром, где обитает все живое, на пятьсот ри простирается ад». Значит, еще издревле люди верили, что ад – преисподняя. И только один из кругов этого ада – ад одиночества – неожиданно возникает в воздушных сферах… Другими словами, то, что окружает человека, может в мгновение ока превратиться для него в ад мук и страданий».
Акутагава Рюноскэ
«Сколь непрочна жизнь человека! Ее подстерегают и силки для птиц».
Сайкаку Ихара
«Ущипни себя и узнаешь, больно ли другому».
Японская пословица
Степан примчался на следующее утро. Я еще спала, когда он тихо открыл дверь и вошел. Услышав какой-то шелест, я раскрыла глаза и увидела множество нежно-розовых бутонов роз, покачивающихся перед моим лицом.
– Доброе утро, малышка! – произнес он, словно ничего не произошло, и сел на кровать.
Спросонья мне не хотелось злиться, тем более розы были восхитительны.
– Доброе, – пробормотала я и закрыла глаза.
И тут же ощутила, как его губы нежно касаются моего лица, шеи, груди. Я запустила пальцы в его густые короткие волосы и тихо вздохнула. Степан нырнул под одеяло и прижался ко мне прохладным телом. Я обняла его и, опустив руку, почувствовала, как тут же начинает твердеть «нефритовый стебель». Он вздохнул и навалился на меня. После длительного «умащивания птички в гнезде» мы окончательно помирились. Но в моей душе прочно поселилось недоверие, хотя внешне я держала себя так, как будто ничего не произошло.
Снова встают с земли,
Тускнея во мгле, хризантемы,
Прибитые сильным дождем.
Басё
В начале апреля господин Ито очень часто приглашал меня на различные мероприятия. Я с трудом успевала готовиться к репетициям в школе, перемежающимся постоянными приемами. Слава обо мне быстро распространилась в самых различных кругах. И ко мне стали обращаться за спиной господина Ито с весьма заманчивыми предложениями. То, что меня никто не знал, рождало всякие домыслы. Мужчины просто с ума сходили от желания заполучить таинственную гейшу.
«Да, – думала я, пряча очередную визитку за широкий пояс оби, – я не ошиблась, и этот бизнес при правильной организации просто «золотое дно» в нынешней Москве».
Но пока ничего не предпринимала, оставаясь в тени господина Ито.
8 апреля – японский праздник цветов «Ханамацури», или день рождения Будды. Михаил Феликсович вызвал меня за неделю до этого события и сказал, что в школе традиционно устраивается праздничный концерт. Но акцент в программе делается именно на День цветов, а не на Будду.
– Мы, конечно, сейчас демократичная страна, – заметил Михаил Феликсович, – но, сама понимаешь, все-таки делать упор на религиозный, тем более буддийский подтекст не стоит. Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись, – со вздохом проговорил он известный афоризм.
– Конечно, – согласилась я. – Можно поставить какой-нибудь красивый и невинный танец. Хотите, авангардный?
– В смысле? – напрягся Михаил Феликсович.
– Сейчас в большой моде пластический театр Буто, созданный выдающимся японским мимом Тацуми Хидзикато. Это направление дает большие возможности для воображения. А костюмы просты, и дешево вам обойдутся.
– Ну, за это не волнуйся! – улыбнулся Михаил Феликсович. – Мой большой друг господин Ито спонсирует все наши праздники. Да ты, кстати, с ним знакома. Помнишь, фуршет Восьмого марта?
– Да, да, припоминаю, – сказала я, стараясь принять невозмутимый вид.
После репетиции я как раз должна была с ним встретиться.
– Что ж, мы договорились, – сказал довольный Михаил Феликсович. – Я рад, что ты все правильно понимаешь.
А вечером за мной, как всегда, заехал водитель. Господин Ито решил посетить в моей компании казино «Каро», открывшееся в прошлом году на Пушкинской площади. Я надела новое черное вечернее платье, а обнаженные плечи прикрыла боа из белых лебединых перьев. И впервые украсила шею черным жемчугом. Он очень подходил к платью. Единственный минус моего элегантного наряда был в том, что я в нем старше выглядела. Но мне это даже почему-то нравилось. И еще, уж и не помню из каких соображений, я вставила голубые контактные линзы. И это разительно изменило мое лицо.
В казино мы приехали довольно поздно, потому что вначале поужинали в небольшой уютной пиццерии. Это мне захотелось итальянской кухни, и господин Ито со смехом согласился. Когда мы вошли в игорный зал, господин Ито сразу устремился к столу с европейской рулеткой. Я решила, что его разбирает азарт, а оказалось, что за столом сидел господин Кобаяси. За его стулом стояла какая-то высокая светловолосая девушка в очень открытом топе серебристого цвета. На ее тонкой длинной шейке поблескивала золотая цепочка со сверкающей бриллиантовой капелькой.
– Black, – четко сказал господин Кобаяси, когда мы подошли к нему.
Крупье кивнул и поставил фишки на черное.
– Красное, – сказал он, когда колесо остановилось.
Он сгреб фишки. Девушка нахмурилась, а господин Кобаяси заулыбался, увидев нас. Я почувствовала легкое волнение, боясь, что он все знает о моих отношениях с господином Ито. Но господин Кобаяси, судя по его безмятежному виду, был не в курсе. Он встал из-за стола. Девушка, которая оказалась выше его на голову, прильнула к нему, взяв под руку и окидывая меня придирчивым взглядом. Закончив осмотр, причем, я заметила, как цепко она глянула на мой жемчуг, девушка любезно нам улыбнулась, показав крупные, но безупречно ровные зубы. Мужчины представили нас. У нее оказалось необычное имя Лия.
«Интересно, где госпожа Кобаяси?» – весело подумала я, вспоминая ее худое надменное лицо.
Лия была совсем молоденькой, хоть и крайне самоуверенной особой. Я подумала, что она не старше семнадцати лет.
– Таня! А я вас совсем не узнал! Ваши обворожительные черные глаза превратились в не менее прекрасные голубые! – шепнул мне на ухо господин Кобаяси. – Я счастлив провести вечер в вашей компании.
– Я тоже рада вас видеть, – с улыбкой ответила я и опустила ресницы.
– О! О! Какие люди! И без охраны! – раздался чей-то громкий голос.
Мы одновременно повернулись и увидели пробирающегося к нам между столами высокого полного мужчину. Крупье тоже повернул к нему голову, поморщился, но промолчал.
– Господа! Рад вас видеть! – воскликнул мужчина, быстро обмениваясь рукопожатиями и целуя нам с Лией руки.
И тут я узнала депутата Ивана Викторовича, который на одном из вечеров лихо отплясывал под мои частушки. Я немного напряглась, но вспомнила, что без грима и костюма узнать меня практически невозможно.
– О! Какое очарование! – прошептал он, окидывая меня и Лию восхищенным взглядом. – А я сегодня без дамы!
– Сочувствуем, – сказали почти одновременно мужчины.
– У меня есть подружка, – неожиданно встряла Лия.
– Да? – спросил Иван Викторович и задумался.
Потом вопросительно глянул на господина Кобаяси. Тот пожал плечами.
– А позвонить-то ей можно? – тут же оживился Иван Викторович.
– Сейчас, – деловито ответила Лия и вышла из зала.
– Я тут немного выиграл, – радостно проговорил Иван Викторович, перебирая в пальцах несколько фишек зеленого цвета. – Обменяю пока.
И он быстро отошел от нас.
– Может, Таня тоже хочет попробовать свою удачу? – поинтересовался господин Кобаяси.
– Да? – подхватил господин Ито. – Возьму тебе «сток»?
– Азарт очень возбуждает! – засмеялся господин Кобаяси.
И они оба на меня внимательно посмотрели. Я потупилась и отрицательно покачала головой, про себя почему-то подумав: «Ну, просто умница, красавица, скромница. Странно, что не комсомолка!»
И не смогла сдержать улыбку.
– Тогда, может, в ресторан? Здесь неплохая кухня, – предложил господин Ито.
– А Иван? – спросил господин Кобаяси.
– И он, конечно.
В ресторане мы с трудом нашли свободные места, так много народу было в зале. Скоро появилась Лия в сопровождении подруги, которая выглядела как ее клон. Только ноги были еще длиннее.
– Вау! – обрадовался Иван Викторович. – Девочки просто экстра-класса!
Довольная, Лия представила подругу. Ее звали Мила. Мы заказали еду. Когда Иван Викторович выпил водки, то сразу воодушевился и начал незаметно щипать голые колени сидящей напротив Милы и подмигивать ей. Она жеманно хихикала и активно строила ему глазки.
– Да, – вдруг оторвался он от нее и развернулся всем своим тучным корпусом к господину Ито, – а где та японская курочка, как бишь ее? Кажется, Айя? Просто забыть ее не могу! Вот бы с такой экзотикой поближе познакомиться! Представляю, какие она умеет штучки! Ты же тоже там был, Кобаяси!
Мила и Лия одновременно перестали жевать и уставились на господина Ито с нескрываемым интересом. Их лица приняли какие-то лисьи выражения. Мне стало очень неприятно.
– Аямэ – гейша, – спокойно ответил господин Ито.
Он, наверное, подумал, что этого достаточно. Но Иван Викторович возбужденно заерзал на стуле и торопливо проговорил:
– Во-во! Аямэ! Я так и думал, что это супер-шлюха. Извини, Таня, – почему-то сказал он мне без всякого перехода.
Мила и Лия мгновенно обиделись и глянули на меня с нескрываемой злобой.
– И вы, девушки, извините, – тут же поправился Иван Викторович.
И они тут же облегченно заулыбались, кивая ему.
– Аямэ – гейша, – повторил господин Ито. – А это вовсе не означает обязательные сексуальные услуги. Она может только составить компанию мужчинам и скрасить их досуг.
– Надо же! – изумился Иван Викторович. – Как у вас, у японцев, все сложно. А вот у нас попроще с этим! Правда, девоньки? – расхохотался он и ущипнул Лию.
Они обе засмеялись в ответ. Я увидела, как Ито и Кобаяси переглянулись. Но их лица остались невозмутимыми. Этот разговор оставил неприятный осадок. Я извинилась и вышла в дамскую комнату. Когда я была в кабинке, то поняла, что пришли Лия и Мила. Их звонкие голоса хорошо были слышны.
– Да зашибись! – громко воскликнула одна.
И я даже вздрогнула.
– И корчит из себя хрен знает что! – подхватила другая.
– Ну, уж хрен этого япошки она точно знает, – рассмеялась первая.
По голосам я не могла их различить.
– Н-да, бабла она с него имеет! Видела на ее шее ожерелье? Я в этом разбираюсь!
Я вышла из кабинки и с негодованием на них посмотрела. Они обе мгновенно оторвались от зеркала, одновременно перестали подкрашивать губы и, ничуть не смущаясь, проговорили:
– Ты еще тут?
– И все слышала, – невозмутимо сказала я, хотя в душе все кипело от злости на этих белобрысых куриц.
– Ты что, обиделась, подруга? – спросила Мила, поднимая юбку и поправляя чулок. – У нас все вроде по правилам. Мы на твоего толстячка не претендуем. И глазки ему не строим.
– У нас и свои ничего! – хихикнула Лия. – А ты под кем? Кто хозяин? – спросила она.
И они обе напряженно на меня посмотрели.
– Я сама по себе, – ответила я. – И совсем не то, что вы подумали.
– Ну, извините, мадам! – тут же обиделась Лия.
Я вернулась к мужчинам. Скоро появились девушки. Они смотрели на меня немного обиженно.
«Вот тебе и открывай салон с гейшами, – огорченно думала я, наблюдая, как Иван Викторович вновь вцепился в колено Милы. – Где кадры-то взять достойные? Прямо хоть курсы организуй!»
Из тетради лекций Сайюри:
«Среди тысячи вещей, порожденных Небом, превыше всего человек. И из того, что человек особенно ценит, ничто не может сравниться с совокуплением. Оно подражает Небу, а за образец берет Землю, упорядочивает инь и смиряет ян. Понимающие эти принципы могут питать свою природу и продлить свою жизнь…
…Желтый Император спросил: «Что делать, если хочешь совокупиться, а нефритовый стебель не поднимается? От стыда и тревоги пот выступает крупными каплями, и, охваченный страстью, мужчина начинает помогать себе рукой. Что делать в таком случае?»
Чистая Дева ответила: «То, по поводу чего беспокоится Ваше Высочество, случается со всеми мужчинами… Прежде всего надо привести в гармонию энергии партнеров, и тогда нефритовый стебель воспрянет…»
Если мужчина движется, а женщина на это не откликается или же женщина возбуждена без того, чтобы мужчина ее к этому привел, то тогда совокупление не только повредит мужчине, но и женщине будет во вред, поскольку противоречит принципу отношений, существующих между инь и ян.
Мужчина нежно покусывает язык женщины либо слегка пожевывает губы, берет голову руками и пощипывает уши. Когда они так похлопывают и целуют друг друга, расцветают тысячи наслаждений и забываются сотни горестей…
Затем мужчина привлекает к себе женщину, чтобы она левой рукой взяла его нефритовый стебель, а сам правой рукой поглаживает ее яшмовые ворота. Тем самым он проверяет ее силу инь, отчего его нефритовый стебель набухает и восстает, напоминая одинокую горную вершину, круто уходящую к Млечному Пути. Женщина же проверяет его силу ян, отчего ее киноварная расщелина увлажняется от обильно выделяющегося сока».
Домой я приехала во втором часу ночи. Возле двери квартиры увидела Степана, сидящего на верхней ступени лестницы. Он был пьян и зол.
– Явилась? – немного угрожающе спросил он. – И где шлялась? Не думаю, чтобы репетиция в школе заканчивалась так поздно.
Я не ответила, копаясь в сумочке. Потом достала ключи.
– Вот-вот, – обрадовался Степан и с трудом поднялся, опираясь на перила. – А я твой ключ куда-то задевал. Найти не могу. Вот и сижу тут, бедный.
Он посмотрел на меня мутными полузакрытыми глазами. Потом помахал перед своим носом рукой и с испугом проговорил:
– Чур меня, чур!
– Совсем, что ли, спятил? – тихо сказала я. – Напился, нечего было сюда тащиться!
– Так это, – громко и удивленно сказал Степа, – у тебя же глаза голубые стали!
Я остановилась в раздумье. Идти вместе с ним в квартиру совсем не хотелось. А его ключ я сама потихоньку вытащила из кармана его куртки несколько дней назад. Не хотелось, чтобы он приходил в мое отсутствие.
– Давай уже, открывай! – заплетающимся языком проговорил Степан и попытался вырвать ключи из моих сжатых пальцев.
Я отпрянула и быстро сбежала по лестнице, чуть не подвернув ногу на высокой шпильке.
– Эй, детка, ты куда это? – угрожающе забормотал он мне вслед.
Я выскочила из подъезда и пошла в сторону метро. Но тут же вспомнила, который час, и выбежала на Нахимовский проспект. На мое счастье, мимо ехало пустое такси. Я машинально оглянулась, но Степана видно не было. Забравшись в машину, я на секунду задумалась.
– Так куда, девушка, я не расслышал? – вывел меня из транса таксист.
– Клуб «Мэн», – решительно сказала я и назвала адрес.
– Решили повеселиться сегодня ночью? – рассмеялся он. – Но почему в одиночестве? Такая шикарная дама и тем более в таком роскошном наряде не может разгуливать одна!
– Хотите составить компанию? – хмуро поинтересовалась я.
– Я бы с удовольствием, но смена закончится только утром, – серьезно ответил таксист.
«Надеюсь, хоть он не принимает меня за шлюху!» – подумала я.
– А хотите, я вас отвезу и обратно? – неожиданно предложил он.
– Боюсь, что когда я соберусь обратно, – засмеялась я, – уже будет работать метро.
– Ну что вы! На метро в вечернем платье! Зачем же! В это время одни работяги едут и загулявшие студенты.
«А ведь он прав», – подумала я и согласилась.
Я искоса глянула на его добродушное простоватое лицо с носом-пуговкой и карими глазами, окруженными мелкими лучистыми морщинками.
– Во сколько заехать? – уточнил он.
– Давайте около пяти утра, – после небольшого раздумья ответила я.
В клубе было полно посетителей. Но на мое счастье, маленький столик на двоих в самом углу и далеко от сцены оказался свободным. Администратор усадил меня и мгновенно исчез, словно растворился в полумраке зала. В этот момент начался очередной номер, и дамы, уже сильно разогретые видом обнаженных мужских торсов и принятыми спиртными напитками, громко взвыли от восторга. По-видимому, на сцену вышел какой-то всеобщий любимец. Я вытянула шею и увидела появившегося полуголого статного красавца с роскошной черной вьющейся шевелюрой, падающей ему ниже лопаток. На плечах у него эффектно болталась леопардовая шкура. Он сделал картинный разворот и вновь замер, давая возможность полюбоваться его великолепным телом в статичной позе. Дамы вновь взвыли громче прежнего, потом затихли.
– Крышевание, Рудик, все еще не закончено, – услышала я тихий голос с явным восточным акцентом за соседним столиком. – Но наша группировка набрала силу. И кто драться-то будет? Когда-то за бары и стрип-клубы вволю настрелялись и бауманские, и ореховские. А сейчас мы в силе.
– Хорошо бы, коли так, – ответил немного хриплый голос без акцента. – Бабки идут неплохие. Лишь бы верхушка все это не прикрыла.
– Им-то какой смысл? Им ведь тоже отстегиваем. Увидишь, все только в рост пойдет. И скоро мы догоним и перегоним Америку, – рассмеялся тот, кто говорил с восточным акцентом.
– Дай бог, дай бог, – вздохнул его собеседник.
Меня так и подмывало обернуться. Но я решила, что этого делать не стоит. Скоро раздался шум отодвигаемых стульев. Чьи-то шаги стали удаляться, а другие приблизились. Я будто случайно уронила сумочку и нагнулась за ней, тут же увидев белую узкую кисть, поросшую черными волосами, тянущуюся к моей сумочке.
– Позвольте, мадам, – проговорил голос с восточным акцентом.
Я выпрямилась, взяла протянутую сумочку и улыбнулась высокому элегантному мужчине, на вид лет тридцати. Его черные и круглые, как пуговицы, глаза, обрамленные густыми загибающимися ресницами, пристально меня изучали.
– Спасибо, – сказала я и потупилась, поправляя сползшее с плеч боа из лебединых перьев.
– Мадам, – начал он после паузы, во время которой стоял возле моего столика в явном замешательстве, – простите за назойливость, но вы обворожительны! И я раньше вас у меня не видел. Вы впервые?
«Что значит, «у меня»?», – подумала я, а вслух сказала:
– Была как-то. Знакомый пригласил. Он здесь танцует.
– Вот как, – задумчиво проговорил он. – Нас некому представить в данный момент. И остается только сделать это самому. Ашот Арменович, директор этого заведения.
Он низко наклонил голову с зализанными назад курчавыми темными волосами.
– Татьяна Андреевна, хореограф, – в тон ему проговорила я. – Присаживайтесь.
Он с готовностью опустился рядом. Я посмотрела на красивого мускулистого парнишку, который в этот момент танцевал перед дамами, сидящими за соседним столом, и загораживал мне сцену.
– Игорь? – спросил Ашот и кивнул на парнишку.
– Нет, – улыбаясь, ответила я. – Его зовут Тимур. Но что-то я его пока не вижу.
– Он здесь, – сухо проговорил Ашот. – Скоро у него номер. Правда, у мальчика развилась звездная болезнь, стал капризным и неуправляемым, – добавил он.
Я ничего не сказала. Ашот незаметно кивнул куда-то в угол зала, и тут же перед нами возник официант с бутылкой шампанского и вазочкой с клубникой.
– Позвольте вас угостить, Татьяна, – сказал он.
– С удовольствием, – ответила я, вновь опуская глаза.
Официант ловко открыл бутылку и исчез.
– Значит, вы – хореограф? – тихо проговорил Ашот, пододвигая мне клубнику. – Может, любите со сливками? – спохватился он.
– Спасибо, – ответила я и взяла крупную красную ягоду.
– За наше знакомство! – сказал он и поднял бокал.
Мы выпили.
– Значит, вы – хореограф? – повторил он свой вопрос.
– Да, у меня студия в русско-японской школе, – тихо ответила я, глядя на двоих, очень похожих ребят, стоящих на сцене лицом друг к другу, медленно и синхронно снимающих черные рубашки.
– Как вам идея нашего постановщика? – проговорил Ашот, проследив за моим взглядом. – Номер называется «У зеркала». Хотелось бы услышать вашу оценку как профессионала. Но дамы просто с ума сходят от восторга.
– Я вижу, – сказала я. – Идея не новая, но выигрышная. А можно мне попасть за кулисы? – поинтересовалась я. – Хотелось бы повидаться с Тимом перед уходом.
Я увидела, что Ашоту такой поворот не понравился. Его глаза блеснули.
– Вы уже хотите нас покинуть? – удрученно поинтересовался он, опуская пушистые ресницы.
– Поздно, – устало ответила я.
Он встал и подал мне руку.
Мы прошли за сцену. В конце узкого полутемного коридора приоткрылась дверь, но тут же захлопнулась. Я заметила, как Ашот нахмурился. Его рука, на которую я опиралась, сжалась. Он быстро пошел вперед и резко распахнул эту дверь. Я выглянула из-за его плеча. Комната была небольшой и прямоугольной. Вдоль стен располагались длинные узкие столы. Над ними висели большие зеркала. На столах я заметила множество различной косметики и коробочки с гримом. Кое-где небрежно валялись парики. У стены между столиками как-то ухитрились втиснуть овальный диванчик, обитый флоком. На нем развалился Тим в обнимку с каким-то парнем. На них кроме узких трусиков ничего из одежды не было. Я заметила, что у обоих имеется небольшая эрекция. Они довольно нагло смотрели на Ашота, замершего в дверях. Я услышала, как он начал сопеть от еле сдерживаемого бешенства.
– Привет, Тимур! – спокойно сказала я, обходя Ашота и приближаясь к дивану.
Тим тупо посмотрел на меня. Потом закрыл глаза и затряс головой.
– Я это, я, не волнуйся, не глюки, – засмеялась я, останавливаясь перед ними.
– Привет, Танюша! – наконец, обрадовался он и шустро соскочил с дивана.
Парень, сидевший с ним, от этого резкого движения почему-то упал на бок и закрыл глаза. Губы его улыбались, в уголке показалась слюна.
– Халат накинь! – сурово проговорил Ашот.
И из-за моей спины полетел цветастый халат. Тим поймал его и быстро набросил на себя. Он пригладил разлохмаченные волосы, мельком глянув на себя в зеркало. Я услышала, как захлопнулась дверь, и обернулась.
– Ушел, слава богу! – облегченно сказал Тим и уселся на диван, отодвинув лежащего парня.
Я устроилась на табуретке, облокотившись локтем о гримерный столик.
– Ты офигенно выглядишь! – присвистнул Тим. – Как ты Ашота-то подцепила?
– Это он меня подцепил, – рассмеялась я. – Зашла тут на огонек, хотела на тебя полюбоваться. Он и подсел.
– Надо же! – удивился Тим и откинулся на спинку дивана.
Но лежащий парень заставил его выгнуться. Халат распахнулся, обнажив его тело. И тут только я заметила, что он проколол правый сосок. Маленькое золотое колечко болталось в нем.
– А что, Ашот такой крутой? – поинтересовалась я, оторвавшись от созерцания его соска.
– А ты думала! У него бабла немерено! Он ведь владелец всего этого. Обезьяна тупая! – с неожиданной злостью добавил он.
– Ну зачем ты так? – укоризненно сказала я. – Ашот мне понравился, такой вежливый и галантный.
– Запала на него, – с уверенностью заявил Тим. – И не ты одна! Тут много вокруг него вьется. Кокс хочешь?
– Что? – не поняла я.
– Мы тут с Максом по паре дорожек уже втянули, – захихикал Тим. – Только он что-то уснул быстро. А я, наоборот, полон сил и энергии. Сейчас так станцую, что все тетеньки в зале засыплют меня баксами.
– Ты на кокаине? – догадалась я. – Тим, милый! Зачем?
– Так просто, – улыбнулся он. – Жить интереснее и легче. Да и драйв прет!
Его синие глаза широко раскрылись.
В этот момент дверь резко распахнулась.
– Ой, извините, – торопливо произнес высокий мужской голос.
Я обернулась и увидела парнишку, который танцевал перед столиками, когда мы сидели с Ашотом.
– Тим, сейчас Железный, а потом ты. Готовься! – сообщил парень и сразу закрыл дверь.
Я встала.
– Звони, – коротко сказал Тим и нежно поцеловал меня.
– Удачи! – ответила я, прижавшись на миг к его гибкому мускулистому телу.
Я прошла коридор и обогнула сцену, на которую вышел под визгливые крики из зала высокий культурист с явно перекачанными мышцами. На его раздутый торс была надета настоящая на вид кольчуга с очень крупными звеньями, через которые просвечивало бронзовое блестящее тело.
Когда я оказалась на улице, то увидела, что уже начинает светать. Воздух был сырым и свежим. Сизоватый туман заполнял все видимое пространство. Я сделала глубокий вдох и плотнее запахнула длинное пальто. Подойдя к краю тротуара, вгляделась в проезжую часть. Несколько желтых кругов фар медленно двигались в тумане.
«Таксиста лучше не ждать. Хоть мы и договорились, но навряд ли он поедет сюда», – подумала я и зевнула.
И в этот момент его желтая машина неожиданно возникла из голубоватого марева.
– Садитесь, – быстро проговорил он, распахивая дверцу.
Я улыбнулась и подобрала полы пальто, собираясь забраться на переднее сиденье. Но из-за здания клуба вывернул показавшийся мне бесконечно длинным белый лимузин. Он плавно подкатил и остановился недалеко от такси. Быстро распахнулась задняя дверца, и появился радостный Ашот.
– Татьяна! – воскликнул он, воздев руки, прямо как актер на сцене. – Какое счастье, что вы не уехали!
– Извините, – сказала я таксисту.
Ашот подошел ко мне.
– К чему такси? – широко улыбаясь, сказал он. – Я сам доставлю вас, куда прикажете.
– Ну, так мы едем? – раздраженно поинтересовался высунувшийся из машины таксист.
– Дама поедет со мной, – ответил Ашот и быстро сунул ему смятую купюру. – За напрасное беспокойство, – сказал он и захлопнул дверцу.
Такси медленно отъехало, а я прошла к лимузину. До этого на машинах такого класса мне ездить не приходилось. Я назвала адрес. Ашот устроился рядом со мной на мягком белом кожаном диване. И зачем-то включил телевизор, встроенный наискосок в боковую стену. Там шли клипы неизвестных мне зарубежных исполнителей. Я увидела, как медленно поднимается матовая перегородка, отделившая нас от водителя. С другой стороны от телевизора оказался встроенный мини-бар. Ашот налил белого вина и протянул мне бокал.
«Чего это он так старается?» – подумала я, искоса на него глядя.
– За прекрасную Татьяну! – сказал он.
Мы выпили.
«Сейчас целоваться полезет», – безразлично подумала я.
Но ничего подобного не произошло. Мило болтая о всяких пустяках и потягивая полусладкое вино, мы доехали до моего дома. Когда лимузин остановился, Ашот повернулся ко мне, поцеловал кончики пальцев и сказал, что очарован моей красотой и утонченностью и хотел бы продолжить знакомство. Он протянул визитку и предложил звонить ему в любое время дня и ночи. Я равнодушно убрала ее в сумочку.
Он помог мне выйти и проводил до подъезда, до которого было от дверей машины ровно три шага. Мне показалось, что неподалеку под кустом сирени стоит старенькая «девятка» Степана. Но я не стала выяснять, так ли это, и скрылась в подъезде, быстро распрощавшись с Ашотом.
