Званка, пыхтя, тащила тяжеленное лукошко. А поначалу казалось легким! Сокровенная полянка не подвела. Едва Званка продралась меж колючих елочек, так увидела россыпь боровиков, молоденьких и старых. Девочка даже засмеялась от радости. Никто в Сборске не ведает о ее месте, никто сюда не заглядывает. Ели надежно укрывают полянку от жадного взора, но не от Званки! Местечко–то рядом с городом, какая–то верста с гаком — мигом сбегать и вернуться. Теперь гак давал себя знать. Пожадничала. Поначалу Званка срывала грибы подряд, потом одумалась и стала выкручивать только молоденькие. Тятя любит именно такие. Захворал тятенька нутром, ничего не ест. Мать отчаялась, а тут тятя грибочков попросил. Мать Званку выправила, хоть и вечерело. Знает мать: Званка мигом обернется!

Мать учила Званку: «Не бери старых грибов! Они в еду не гожие, зато в лесу деток дадут. Придешь вдругорядь, те и выскочат!» Званка так и поступила. Старые грибы, что сорвала впопыхах, из лукошка достала и уложила шляпками на иглицу. Пусть деток дают, Званка на полянку еще наведается. Зато молодых грибов Званка навалила без роздума. Поначалу нести было легко, затем лукошко потянуло к земле. Тяжко! Званка–то совсем большая, шесть лет на Пасху минуло, а к таким ношам пока не привычна.

Лес стал редеть, до опушки было рукой подать. Званка приободрилась и внезапно замерла. На камне у края дороги сидел человек. В полотняной рясе, подпоясанной вервием, с насунутым на лицо клобуком. Из–под клобука виднелась только черная борода. Чужой…

— Подойди, девочка! — сказал чужак ласково. — Не бойся!

Званка поколебалась и подошла. Если что, бросит лукошко и побежит. Посад–то рядом… Чужаку ее не догнать: Званка среди сверстниц самая быстрая!

— Ты из Сборска, девочка? — противно–медовым голосом спросил незнакомец.

Званка кивнула.

— Туда иду, да вот притомился, — продолжил чужак. — Стар я, ноги не носят. Успеть бы до темна, не то ворота затворят. Здорова ли княжна и Данило?

— Здоровы! — сказала Званка, успокаиваясь. — Только в Сборске их нету, в Плесков ускакали.

— Богатырь Богдан с ними?

— Был, да вернулся — на птице своей прилетел. Я как раз по грибы шла. Чародейка его с ним.

— Чародейка?

— Ну, более не чародейка, — поправилась Званка. — Ее отец Пафнутий окрестил, княжна с Данилой — крестные.

— Все–то ты знаешь! — удивился чужак. — Звать тебя как, чадо?

— Званка!

«А тебя как?» — хотела спросить девочка, но не решилась.

— Наслышан я про Богдана и птицу его, — сказал чужак. — Пришел поглядеть. Это хорошо, что богатырь вернулся.

— Он птицу просто так не показывает! — наставительно сказала Званка. — Только когда летает глянуть можно, и то издали. Птице гнездо выкопали, плетнем закрыли, а плетень тот немцы стерегут. Строгие, всех гонят. Но мы наловчились — со стены глядим. Если кметы на стену пускают, конечно, — добавила Званка. Она была девочкой честной.

— Не боитесь птицы?

— Чего ее боятся?

— Клекотом людей убивает!

— Она не живая! — возразила Званка. — Из дерева, железа и полотна сделанная. Отроки трогали, рассказывали. Сама птица никого не убивает, это Богдан из железной палки. Он ее, как поместит птицу в гнездо, с собой забирает.

— И сегодня забрал?

— Наверное, всегда с собой носит. Он в княжьих хоромах ночует.

— Покажешь мне гнездо? — спросил странник, неожиданно легко вставая с камня. Званка, стоявшая рядом, воспользовалась моментом и заглянула под клобук. Похолодев, застыла в страхе.

— Идем! — сказал странник, беря ее за руку.

Они выбрались на опушку, девочка указала рукой.

— Видишь, немцы стоят! — сказала строго. — Другие в доме неподалеку. Если что, мигом набегут!

— Беги и ты, девочка! — велел чужак, отпуская ее руку. — Дома заждались!

Званка не стала ждать повторного приглашения, припустила изо всех ног. Куда тяжесть лукошка девалась! А чужак вернулся к лесу и зашагал по дороге. Отойдя с версту, он свернул в чащу, преодолел еще с полверсты и вышел к старой, поросшей кустарником балке. По всему было видать, что это заброшенное, редко посещаемое место. Однако сейчас в балке было многолюдно. Жевали овес привязанные к кустам кони, сидели и лежали на траве люди. Завидев человека в рясе, они не удивились. Жидята, а это был он, прошел к молодому рыцарю, сидевшему на застеленном пне.

— Ну? — спросил брат Адальберт.

— Богдан здесь, недавно прилетел. Княжна и сотник в отъезде. Богдан в город ушел со своей чародейкой, жезл смертоносный забрал. Лучшего времени не подгадать!

— Это девчонка поведала?

— «Следили! — понял Жидята. — Не доверяют!»

Он кивнул.

— Почему отпустил девку?

— Дите… Какой от нее вред?

— Вдруг узнала тебя и разболтает? Придушил бы — и дело с концом!

— Дите?

— Маленькую язычницу! — холодно сказал Адальберт. — Наведет на нас кметов!

— Видела она только меня! — возразил Жидята. — Если и узнала, кто ей поверит? А вот не вернется домой — искать станут. Люди придут, много. С псами и факелами. Тут нам и конец!

«Прав был брат Готфрид! — подумал Адальберт. — Трусит сотник».

— Нападем на рассвете! — сказал рыцарь.

— Почему не ночью?

— В темноте поубиваем друг друга.

— Зажжем факелы!

— Нас увидят за милю.

— На рассвете тоже увидят.

— Двинемся, как только станет светать. В этот час спят даже сторожа.

— Неподалеку от гнезда птицы — казарма наемников. Побьют они нас!

— Опоздают!

— Воевать они умеют! Зачем вообще нападать? Девчонка сказала: птица из дерева и полотна. Подкрадемся ночью, снимем стражу и подожжем!

— Ты веришь язычнице?

— Дети не лгут.

— Христианские дети! Крещенные в истинной вере, наставляемые с младенчества добрым пастырем.

— Эта девочка христианка.

— Вот что! — сказал Адальберт, вставая. — Я вижу, ты ищешь легких путей — там, где искать их не следует. Ландмейстер повелел убить богомерзкую птицу, и я ее убью! Даже ценой своей жизни! Ты, если трусишь, можешь остаться! Укажи нам гнездо и держись позади. Если нам суждено погибнуть, поскачешь в Венден и поведаешь ландмейстеру, как дело вышло. Понятно?

Жидята молча поклонился. Рыцарь назначил стражу и велел воинам отдыхать. Те не заставили себя упрашивать. Жидята стащил с себя рясу, расстелил под кустом войлочную попону, прилег. Он не знал, что Златка, вернувшись домой, немедленно рассказала о встрече в лесу.

— Это Жидята! — сказала девочка. — Я узнала!

— Точно ведаешь? — засомневалась мать.

— Вот тебе крест! Надо кметам сказать! Пусть схватят!

— Темнеет, где его сыщешь? Утром скажем. Какой от Жидяты вред? Верно, как сбежал, так по лесам и мается! — рассудила мать. — Далеко не уйдет!

…Адальберт не спал. Дождавшись, пока глефу сморит сон, он отошел в сторонку и воткнул в землю меч. Встал на колени.

— Пресвятая Дева Мария!..

Он молился долго и истово. Вызывал из памяти образ Божьей Матери — тот, что запечатлен на фреске церкви ордена: Мария сидит на облаке и с улыбкой смотрит на молящихся. Удалось. Он увидел ее прекрасное лицо и немедленно впал в экстаз. Все существо Адальберта затопило неизъяснимое блаженство. Рыцарь пал ниц и долго лежал так, счастливо улыбаясь. Божья Мать не оставила его своими милостями. Она по–прежнему благосклонна к своему слуге, ничтожному, но преданному. Завтра он совершит подвиг в честь небесной покровительницы. Он уничтожит богомерзкую птицу! Проткнет ее копьем, а затем отрубит мечом голову. Если он при этом падет — пусть! Ангелы небесные примут его душу и отнесут в рай. Он не испытает мук чистилища. Любой брат–монах, павший за веру, удостаивается такой чести. Адальберту ландмейстер дал необычное поручение. Еще никто из смертных не убивал дьявольских птиц, он будет первым. Великая честь! Его подвиг не забудут, возможно, его прославят, как святого. Весь род будет им гордиться! Братья и сестры назовут его именем детей, будут молиться, прося его заступничества перед Девой Марией. Как он счастлив, что выбор пал на него!

Адальберт так и не сомкнул глаз. Едва небо над лесом стало бледнеть, он поднял глефу. Полубратья и кнехты собрались быстро. Короткая молитва и отряд тронулся в путь. Скоро они встали на опушке. Адальберт оглядел строй. Все в кольчугах, шлемах, мечи пока в ножнах, арбалеты за спинами. Оруженосец подал рыцарю тяжелое, боевое копье.

— И мой плащ! — велел Адальберт.

— Послушайте меня, господин! — сказал Жидята, — Белый плащ с черным крестом хорошо заметен издали. Не стоит выдавать себя загодя.

— Пусть думают, что мы разбойники? — хмыкнул Адальберт. — Сразу видно наемника. Сегодня великий день, я иду в бой в облачении.

«Ну и сдохни, дурак!» — подумал Жидята, отъезжая.

Светало. Над Сборском небо из серого стало голубым, побледнели и исчезли звезды. «Пора!» — решил Адальберт и подозвал сотника.

— Где гнездо птицы?

— Вон! — указал Жидята. — Плетень и двое сторожей. Нас пока не видят. А вон там казарма наемников.

— Оставайся здесь! — велел рыцарь. — Помни, что велено! — он повернулся к глефе. — Арбалетчики — вперед! Как подскачем, спешиться и убить стражников, после чего держать под прицелом выезд из Сборска и казарму наемников. Сержанты топорами рубят плетень. Птицей займусь сам. Да хранит нас Дева Мария!

— Слава ей! — отозвались воины.

Глефа плавно потекла от опушки к городу. Сначала рысью, затем перешла в намет. Отряд преодолел половину пути, как пронзительный звук разорвал тишину. Стражник у гнезда трубил в рожок. Заметили!

— Вперед! — крикнул Адальберт звонким голосом.

Глефа и без того мчалась стремительно. В десятке шагов от гнезда арбалетчики остановили коней, соскочили наземь. Нагнулись и крючками, закрепленными на поясах, зацепили тетивы. Взвели оружие. Наемники у плетня пригнулись, держа алебарды на изготовку. Щитов у них не было, что мгновенно решило их участь. Щелкнули тетивы; уроженцы земли Швиц сначала ударились в плетень, затем рухнули на землю. Сержанты с топорами спешились и побежали к плетню. Несколько ударов и…

Случилось непонятное. Бежавший первым сержант внезапно выронил топор и рухнул лицом в землю. Следом второй, третий… Адальберт недоуменно глянул поверх плетня. Там маячило лицо, женское. Внезапно над плетнем что–то сверкнуло, хлопнуло — четвертый сержант схватился за грудь, закружился и осел. «Чародейка! — догадался Адальберт. — Бесовские чары…»

— Стреляйте в нее! — закричал рыцарь, протягивая руку. — Вон она!

Арбалетчики, успевшие занять позиции по сторонам, повернулись и почти разом спустили тетивы. Десяток арбалетных болтов пропели над плетнем — лицо чародейки исчезло.

— Вперед! — прокричал Адальберт, воодушевившись.

Не успели уцелевшие сержанты поднять топоры, как из–за плетня явилась маленькая фигурка. Женщина вытянула руки вперед, сверкнуло, хлопнуло — еще один сержант выронил топор. Остальные отшатнулись и побежали.

— Стой! — закричал Адальберт.

Он оглянулся. Арбалетчики, раскрыв рты, смотрели на происходящее.

— Натянуть тетивы! Стреляйте в нее!

Арбалетчики медлили. Адальберт прижал локтем древко копья и пришпорил коня. Остро оточенный наконечник метил прямо в бледное лицо чародейки. «Помоги мне, Пресвятая Дева! — взмолился рыцарь. — Отведи чары бесовские, дай волю твою во славу твою исполнить…» До плетня оставалось всего ничего, как в грудь рыцаря будто палицей хватили. Он выронил копье, но, собравшись с силами, потянулся к мечу. Новый удар выбил его из седла. «Во славу твою…» — хотел сказать Адальберт, но не успел. Он соскользнул с коня, врезался головой в землю, сломав при этом шею. Этой боли он уже не ощутил…

* * *

Сон не шел. Аня ворочалась на набитом сеном матрасе, вновь и вновь перебирая в памяти события дня. Его лицо, слова, жесты — все это раз за разом проходило перед глазами. Ее губы ощущали прикосновение его губ, ее плечи — силу его рук… Воспоминания были невыразимо приятны, ей не хотелось расставаться с ними ради сна. «Неужели? — думала она и тут же одергивала себя: — Не может быть! Кто я в сравнении с Клавой или княжной? Маленькая уродка! Может, и не уродка, конечно, но и не красавица. Кстати, на местном языке «урода“ означает «красивая«…» Аню развеселила эта мысль, она хихикнула, и вернулась к воспоминаниям.

Наконец разум ее истомился, Аня забылась и проснулась среди ночи. В девичьей было тихо. Неёла осталась в Плескова, Аня была одна в комнате. Темноту рассеивал теплый огонек лампады. Некоторое время Аня смотрела на суровый лик Спаса на темной иконе, затем встала и подошла ближе. Вгляделась. Большие черные глаза Христа смотрели на нее строго, будто вопрошая: «Чего жаждет душа твоя?» Аня неумело перекрестилась и внезапно рухнула на колени.

— Господи! — выдохнула горячим шепотом. — Ты ведаешь все! Прости мне, что не верила в тебя и хулила имя твое. Меня так учили. Я не верила, а ты есть. Я попросила тебя вчера: «Помоги мне найти его и спасти!» — и ты мне помог. Я просила: «Пусть он останется жив и невредим!» — так и случилось. Прости меня, Господи, глупую! Помоги мне, Господи, еще раз! Пусть он… Ты сам знаешь, чего я хочу, Господи!

Аня встала и посмотрела на икону. Христос смотрел строго, будто говоря: «Ишь, чего захотела! Не по Сеньке шапка!»

— Я его люблю! — возразила Аня. — Ни Клава, ни княжна, никто другой его так не полюбит. Никогда! Они красивые, избалованные, всегда найдут другого. Я не хочу даже искать! Думать об этом не желаю! Он для меня все! Дороже всех на свете! Дай его мне Господи! Если не можешь навсегда, то хоть на короткое время! Год, полгода, даже неделю! Лишь бы с ним! Лишь бы он полюбил меня!

Христос на иконе смотрел задумчиво, словно взвешивая ее слова.

— Я на все готова! — заверила Аня. — Пусть меня ранят, пусть даже убьют, только хоть немножечко с ним! Совсем чуточку! Я его так люблю!.. — она всхлипнула. — Честное слово! Пожалуйста, боженька!..

Глаза Спаса на иконе стали ласковые. Аня перекрестилась и вернулась в постель. Полежала немного и поняла: не уснет. Она встала и оделась, но не в платье. Натянув рубаху и порты, Аня подпоясалась ремнем с неизменной кобурой и вышла из комнаты. Она не знала, зачем туда идет, но чувствовала: надо! Сторож у ворот княжьего двора не спал и отворил ей калитку. Аня шла пустынной улицей сонного города, легко угадывая дорогу. Молодая луна в ясном небе высвечивала рытвины и колдобины, помогая ей сберечь ноги. Возле городских ворот горели факелы и стояли сонные стражники. Заметив ночную гостью, они встрепенулись, но, узнав, успокоились. Аня объяснила, что ей нужно. Стражи, не задавая вопросов, сняли засов и приотворили створку. У капонира пришлось сложней. Ее окликнули издалека, затем прокричали что–то властно и сурово. Аня не разобрала чужих слов, но поняла: велели стоять и не двигаться. Она крикнула в ответ: «Богдан!» Один из стражников, держа алебарду наизготовку, подошел ближе, узнал и отсалютовал оружием. Вдвоем они подошли к плетню, здесь ей отсалютовал второй стражник. Аня шмыгнула в проход. В капонире она стащила кожаное покрывало с кабины пилота (Андрей озаботился о покрывалах в первый же день) и забралась внутрь.

В пилотском сиденье ей стало тепло и уютно. Здесь совсем недавно сидел он, здесь была она, когда вела По–2 ему на выручку. Ей тогда пришлось не сладко: из–за высокого сиденья ноги почти не доставали педалей, управлять самолетом было неловко и трудно. Поэтому и «скозлила» при посадке. Но он все равно ее поцеловал…

Аня забылась в грезах и не заметила, как задремала. Во сне она увидела Андрея. Он сидел на берегу рек и смотрел на быструю воду. Аня подошла и встала рядом. Он повернул голову, глянул грустно:

— Надо переплыть, а я не решаюсь…

— Зачем тебе плыть?

— Ты же просила…

— Я не хочу тебя принуждать! — смутилась Аня. — Я вдруг подумала… Ты меня поцеловал…

— Я целовал тебя за храбрость! — отвечал он. — Ты же просишь любви.

— Прости, пожалуйста! — заторопилась она. — Я больше не буду!

— Будешь! — вздохнул он. — Еще как будешь! Почему обязательно любовь? Почему нельзя дружить?

— Можно! — согласилась Аня. — Я согласна!

— Но любить не перестанешь?

— Не перестану! — призналась она.

— Ну и как мне быть?

— Переплыви реку!

— Думаешь, смогу?

— Сможешь! Ты все можешь! Поплывем вместе! Я поддержу!

— Я подумаю, — сказал он.

— Пожалуйста! — попросила она. — Подумай!

Он умолк, она тоже замолчала. Река струилась у их ног, водные растения вытягивались под напором течения и колыхались будто бы от ветра.

— Смотрю на эту воду, — сказал он, — она все бежит и бежит. Тысячу лет до нас бежала, и после нас бежать будет. Мы вот ссоримся, воюем, убиваем друг друга, ищем любви, а река все течет. Наступит час, и мы канем в эту воду, не оставив следа…

— Андрей! — встревожилась она. — Не говори так! Не надо! Что с тобой? Я боюсь!

— Не надо бояться, просто будь осторожней. Не лезь под стрелы!

— Какие стрелы? Ты о чем?

— Они уже близко. Будь осторожна, девочка моя! Будь осторожна…

Облик его стал бледнеть и расплываться. «Не уходи!» — хотела сказать Аня, но он исчез. Тревожный, звонкий стон меди пробудил ее — за плетнем стражник трубил в рожок. Аня протерла глаза и глянула вперед. Плетень закрывал обзор. Она вскочила на сиденье и увидела всадников. Они мчались к капониру. Всадники были в кольчугах и шлемах, только один в белом плаще. Аня пригляделась и различила на плаще черный крест, хорошо знакомый ей по прошлой жизни. Немцы!

Аня дернулась съехать вниз, к гашетке крыльевого «шкаса», но в следующий миг сообразила: ленту из патронного ящика они с Андреем давно вытащили. «ДТ» Андрей всегда уносит в хоромы. Она была безоружна, если не считать «ТТ». Аня рванула крышку кобуры и успокоилась, ощутив в ладони холод металла. В Плескове она истратила три патрона. Аня достала початую обойму, заменила ее запасной и только затем глянула поверх плетня. Немцы подскакали совсем близко, передние спешились и натягивали арбалеты. Прежде чем Аня успела сообразить, немцы выстрелили. Плетень вздрогнул от ударивших в него тел. «Часовые убиты!» — поняла Аня. Она нахмурилась и подняла «ТТ».

В запасном полку им не давали личного оружия, штурманское дело освоили бы. Стрелять Аня стала в экипаже. Патронов в полку было много, днем, в ожидании полетов, летчики ходили в балку. Стреляли по консервным банкам — их много валялось у кухни. Банки были большие и маленькие, в одних привозили жир, масло, повидло, в других — тушенку и рыбу. У Ани получилось почти сразу. Сначала тяжелый «ТТ» плясал в ее руке, она никак не могла прицелиться. Богданов, заметив, взял ее левую ладошку и подставил под рукоять пистолета в правой. «ТТ» сразу успокоился, послушно указал мушкой на цель. Аня нажала на спуск. Банка со звоном подпрыгнула, покатилась по траве. Пилоты одобрительно зашумели. Кто–то поднял и поставил на камень банку, Аня вновь сбила ее. У нее получалось. Она не спешила и все делала правильно: затаивала дыхание перед выстрелом, мягко давила на спусковой крючок…

К капониру бежали немцы с топорами. Аня вытянула руку с «ТТ», подставила под рукоять ладошку и навела ствол на грудь переднего. Пистолет звонко выстрелил, немец упал. Аня переместила прицел на следующего. Она стреляла по врагам, как по банкам — спокойно и методично, тщательно прицеливаясь. Когда упал четвертый пехотинец, немец в плаще закричал, указывая в ее сторону. Аня увидела, как арбалетчики, сторожившие подходы, разом повернулись к плетню. Сообразив, она нырнула в кабину. Стрелы шмелями пропели над ее головой и врезались в земляной вал за самолетом. Стрелять из кабины больше нельзя — немцы взяли прицел. Андрей советовал не лезть под стрелы…

Аня выбралась на крыло и соскочила на землю. Протиснулась в узкий проход между плетнем и земляным валом. Если арбалетчики натянут тетивы, она успеет спрятаться. Аня вытянула руки и первым же выстрелом свалила дюжего немца с топором. Всадник в белом плаще опять закричал и устремился к ней, метя копьем. Аня отчетливо видела остро отточенный наконечник, он колыхался на уровне глаз. Страх сжал ей сердце, но она сумела собраться. Навела мушку в черный крест на груди врага. «ТТ» подпрыгнул и выплюнул гильзу. Всадник уронил копье и потянулся за мечом. Аня выстрелила навскидку, почти не целясь. Немец вылетел из седла, врезался шлемом в землю. Конь стал, загородив Ане обзор. Она отбежала в сторонку и выпустила оставшиеся два патрона в ближних немцев. Те отшатнулись, но не упали. Аня торопливо сменила обойму, передернула затвор и стала целиться тщательнее. Это было трудно: враги метались по лугу, некоторые взбирались на коней и скакали прочь. Аня увидела, как от ворот города несутся на лошадях кметы, некоторые полуодетые, но с саблями в руках, от казармы бегут наемники с алебардами наизготовку.

— Ага! — закричала она. — Струсили!

Она выстрелила в сторону убегавших врагов — раз, другой, просто так, не целясь. Опустила «ТТ», улыбнулась. Радость переполняла ее. Она смотрела вперед, не замечая происходящего поблизости.

…Арбалетный болт ударил ей под ключицу. Аня качнулась и шире расставила ноги. Мир вокруг стал неустойчивым и зыбким. Земля неудержимо рвалась навстречу, и противостоять ей не было сил. Аня опустилась на колени, затем упала на бок. Она не видела, как подскакавшие кметы, хекая, наотмашь рубят врагов, как наемники с остервенением секут и колют немцев алебардами. Она ничего более не видела и не слышала…