Богданов привязал жеребца к коновязи торга и помог Ане спрыгнуть на землю. Возле коновязи прохаживался сторож — здоровенный детина с дубинкой в руке. Он окинул гостей внимательным взглядом, но ничего не сказал. «Запомнил! — понял Богданов. — Людей и жеребца. Коня не уведут».

Торг размещался за стенами Довмонтова города — новейшей пристройки к древнему Крому, и расположился между ним и посадом. По пути Богданов с любопытством смотрел по сторонам, затем не удержался и заехал в старый город. Этот Плесков нисколько не походил на знакомый ему с детства Псков. Другие дома; улицы, бегущие совершенно в других направлениях. Ни каменного Крома, ни могучих каменных стен… Улицы узкие, мощеные деревом — бревнами или плашками, на окраинах и вовсе не мощеные. Деревянные строения обнесены высоким тыном — даже с коня во двор не заглянешь. Там, где стоял родной дом Богданова, совсем не было строений — болото за высокими деревянными стенами. Даже реки были другими. Глубокая Великая и даже извилистая Пскова оказались шире и полноводней. Из знакомых зданий имелся только Троицкий собор, хотя и он выглядел иначе. Но все же это был его город — многолюдный, шумный и красивый.

Они ступили на торговую площадь и пошли вдоль рядов, заваленных товарами. На них обрушился шум сотен голосов. Кричали купцы, расхваливая товар, шумно торговались покупатели, пахло свежеиспеченным пирогами, медом. Аня остановилась возле прилавка с зеркалами. Они представляли собой полированные пластинки серебра или меди, в деревянной, серебряной и медной оправе. Молодой купец с жидкой бороденкой на круглом подбородке стал расхваливать товар. Ане приглянулось серебряное зеркальце на деревянной подставке. Конструкция позволяла снять зеркальце с подставки или же смотреться, сидя за столом.

— Сколько? — поинтересовался Богданов.

Купец назвал цену, Богданов немедленно уполовинил. Купец начал горячиться и хвалить товар, Богданов слушал невозмутимо: успел ознакомиться с местными нравами. Видя, что красноречие пропадает даром, купец сбавил цену. Богданов чуть поднял свою. По рукам ударили не скоро, но по виду купца было видно: не проторговался. Зеркальце перешло к Ане, и тут же выяснилось, что носить его в руках неудобно. Пришлось купить сумку: из воловьей кожи, украшенную плетеным узором, красивую, прочную, на удобном ремне через плечо. Без торга сумку, естественно, не отдали. Богданову эта канитель надоела. Он пересыпал в кошель Ани горсть серебра и попросил свои ленты–бусы выбирать самостоятельно. Договорились встретиться спустя короткое время (часов ни у кого не было) у коновязи.

Освободившись от спутницы, Богданов быстро пошел вдоль рядов, разглядывая товар. У него не было определенной цели — любопытствовал. У прилавка с ножами задержался. Перебрал, примерил к руке — не понравились. Сталь лезвий даже на беглый взгляд мягкая, рукоятки простые или же богатые, но неудобные. Продавец заспорил, Богданов достал из ножен свой «золинген». Купец осторожно взял, рассмотрел, поцокал языком и немедленно предложил купить. Богданов отказался и забрал нож.

Он повернул к коновязи, когда кто–то взял его за рукав. Богданов оглянулся: Путила!

— Богатырь ищет земляное масло? — сказал купец льстиво. — Есть бочка вельми доброго.

— Далеко? — спросил Богданов, соображая, успела ли Аня с покупками.

— Рядом! — заверил купец. — Идем!

«В случае чего подождет! — решил Богданов. — Договорюсь, чтоб доставили в княжьи хоромы — и назад!»

Путила свернул в проулок, затем второй… «Так и заплутать недолго!» — думал Богданов, поспешая за Путилой. Они миновали посад, прошли берегом и оказались на пристани. Путила указал на приземистое строение за высоким тыном:

— Здесь!

Они вошли в калитку и направились к строению. Вокруг не было ни души. «Странно! — подумал Богданов. — С какой стати все попрятались?» Они подошли к двери. Купец отступил, пропуская летчика внутрь. «Склад, наверное», — подумал Богданов, склоняя голову перед низкой притолокой. Больше ничего подумать не успел. Что–то мелькнуло в полумраке, и в голове Богданова будто взорвалась граната…

* * *

Купив лент и материи на юбку, Аня направилась к коновязи. Богданова там не оказалось. Аня потопталась возле мышастого, скормила ему остаток пирога (не удержалась, купила!), потрепала жеребца по шее. Мышастый довольно фыркнул и положил ей голову на плечо. Аня оттолкнула попрошайку, оглянулась. В этот момент к ней подскочил юркий малый.

— Ты девка Богдана? — спросил, бегая глазами.

— Я! — ответила Аня с внезапным предчувствием нехорошего.

— Он подрался, голову ему разбили, — торопливо выпалил малый. — На улице лежит! Там! — малый указал рукой. — Просил тебя позвать. Худо ему!

— Идем! — велела Аня, машинально сдвигая кобуру пистолета на живот.

Малый побежал впереди, Аня едва поспевала. «Когда Андрей успел! — думала Аня, шагая за проводником. — Впрочем, с него станется! С Данилой подрались, теперь здесь зацепился. Из–за чего? Опять девку не поделили? Какую? Хоть бы не сильно побили!» Внезапно Аня подумала, что следовало взять коня, но тут же отмахнулась от этой мысли. С конем успеется, здесь рядом. Проводник свернул в один переулок, затем другой, они все более отходили от торга. «Андрей не мог уйти так далеко! — внезапно озарило Аню. — Если повздорил на площади, то не стал бы забираться сюда!»

— Стой! — крикнула она.

Малый остановился и повернул ней недовольное лицо.

— Идем! Скорей! Богдан ждет!

— Врешь! — сказала Аня и добавила по–местному: — Лжа!

По лицу проводника пробежала тень. Внезапно он шагнул к ней и выхватил нож.

— Иди, раз велено! — прошипел сквозь зубы. — Не то потащим!

Аня оглянулась. За спиной, шагах в трех, маячил еще один: коренастый, с угрюмым лицом. Она не заметила, когда он появился и как давно шел следом. Увидев, что замечен, коренастый молча вытащил нож. Аня прянула к забору и зацарапала пальцами по крышке кобуры. Та поддалась с третьего раза. Рифленая рукоятка пистолета, оказавшись в ладони, успокоила. Аня передернула затвор и подняла «ТТ».

— Не ершись, девка! — недовольно сказал проводник. — Кинь свою железку! Не то подколем.

Аня выстрелила. Проводник повалился снопом. Аня перевела ствол на коренастого. Тот глянул недоуменно и внезапно метнулся к ней. «ТТ» в Аниной руке выплюнул две пули — обе попали. Коренастый рухнул прямо к ее ногам. Аня перескочила тело и побежала. Память не подвела: дорога вывела ее к торгу. Там по–прежнему было мирно: кричали купцы, ходили покупатели, мышастый жеребчик топтался у коновязи. Богданова возле него не было. Аня сунула пистолет в кобуру и подлетела к сторожу.

— Я гостья князя Довмонта! — выпалила тому в лицо. — Буде появится Богдан, скажи: я в хоромах!

Она убежала, не ожидая, пока сторож кивнет. Медлить было нельзя…

* * *

— Богдана не сыскали! — доложил немолодой сотник. — Обшарили весь Плесков! Люд на торгу видел: ушел с купцом из Сборска, Путилой его кличут. Куда направились — неведомо. Тех, что девка убила, сразу нашли. Один местный, по прозвищу Глызя, тать и вор, за серебро зарежет, только помани! Второй пришлый. На торгу опознали: был с датскими купцами, два дня тому приплыли. Кинулись к купцам, те поведали: охранник, пристал к ним вместе с купцом в Вендене. Стали искать того купца — уплыл! Спешно, никому не поведав. Еще до полудня. Охранников своих забрал. На пристани видели: грузили в лодью мешок, великий и тяжелый, а более ничего.

— Богдан, — задумчиво сказал Довмонт, — он в мешке. Живой, мертвого бросили бы. Перехитрил нас орден!

— Погоню выслали! — торопливо сказал сотник. — Лодьи быстрые, переймут.

— Не переймут!

Довмонт с удивлением глянул на Данилу.

— Думаю, княже, — сказал сотник, — что орден хитро все измыслил. Как ловко к Сборску подбирались! Откуда немцам ведомо, что Богдан будет в Плескове? Ведали! Почему? Потому как вперед Казимира выслали, Богдана на суд княжий выманить. Удалось бы Казимиру — осудил бы ты Богдана. Не вышло — схитили и в Венден повезли. Они б и Анну схитили, да девка не по зубам оказалась, палка с огнем при ней была. Коль они так хитро готовились, то не могли надеяться на лодье уплыть. По воде до Вендена далеко, а наши лодьи ходят быстро. Думаю, к берегу причалили, на той стороне Великой, там их ждали с конями. Скачут теперь в Венден. Здесь две дороги в Ливонию, я их ведаю, одна ближе, другая подалее. На ближней они. К дальней долго плыть, а они спешно бегли…

«Не того Евпраксия выбрала! — подумал Довмонт, глядя на Данилу. — Вот он, жених! Красив, храбр, разумен. Богдана немцы как куренка словили, девка и та отбилась…» — князь перевел взгляд на немолодого сотника.

— Немедля пошлю вдогон! — встрепенулся тот. — На обе дороги! — сотник поклонился и вышел.

— Трудно будет их догнать! — вздохнул Данило. — На полдня впереди!

— Я догоню!

Все с удивлением посмотрели на Аню.

— Догоню! — сказала она упрямо. — Сегодня же! Мне нужен человек, который знает дороги… — она вздохнула. — И дайте мне какие–либо порты!..

* * *

Богданов очнулся от нехватки воздуха. В рот был забит комок шерсти, для верности прибинтованный к голове лентой полотна. Шерсть была мерзкой на вкус и щекотала небо — хотелось немедленно выплюнуть, однако сделать это не было возможности. Богданов сдержал рвотный порыв и попробовал осторожно пошевелить руками — не получилось, стянуты за спиной намертво. Ноги — также, в чем Богданов немедленно убедился. Лейтенант приоткрыл глаза. Он лежал на боку лицом к бревенчатой стене и ничего, кроме этой стены не видел. Ныла от полученного удара голова.

«Попался как пацан! — подумал летчик. — Ну, Путила, ну, гад! Пусть только руки развяжут!»

Развязывать его никто не собирался — в этом Богданов убедился скоро. Он был не один: за спиной раздавались шаги, слышались негромкие голоса. Говорили не по–русски. Лейтенант попытался разобрать речь — не получилось — далеко. Внезапно послышались быстрые шаги, сильная рука повернула его на спину. Лейтенант увидел над собой лицо — грубое, с большим шрамом поперек щеки. Пометили гада железом, жаль, выжил…

— Очнулся! — сказал незнакомец. — Жив! Я умею бить.

— Не задохнется? — спросил кто–то за спиной.

Меченый зажал пальцами нос летчика. Лицо лейтенанта побагровело, он стал извиваться, пытаясь освободиться. Меченый разжал пальцы. Богданов жадно вдохнул.

— Дышит! — сообщил меченый.

— Хорошо! — сказали сзади.

Меченый водворил летчика на прежнее место и отошел. Обитатели склада стали разговаривать громче.

— Где девка? — сердился знакомый голос. — Эрих с русским ушли давно! Мы не можем ждать долго!

«Это они о ком? — встревожился Богданов. — Неужели об Ане? Если я попался, ее тем более заманят. Господи, только б не получилось! Один я выберусь, а вот с ней…»

— Послали за ними! — заверил неизвестного меченый.

Словно в подтверждение его слов послышались торопливые шаги и сдавленные голоса. Летчик не разобрал слов, но сообразил, что у похитителей что–то не выгорело.

— Уходим! — велел неизвестный Богданову командир похитителей. — Немедленно.

К Богданову подскочили, перевернули и, прежде чем летчик успел сообразить, на голову надели мешок. Лицо лейтенанта осыпало мучной пылью, мука забилась в нос, он непроизвольно чихнул. И немедленно получил удар в бок.

— Лежи тихо, колдун! Зарежем!

Сильные руки подняли Богданова и понесли. Не долго. Скоро он услышал плеск воды и ощутил спиной твердые доски настила. Раздалась команда, плеск усилился, лейтенант догадался, что он в лодке, и та отчалила. Его куда–то везли. Не топить, прирезать на складе было бы проще. Кому–то он понадобился живым. Догадаться кому, не составляло труда. Со временем Богданов научился различать языки, на которых нечаянно заговорил в тринадцатом веке. Немцы, орден. Умеют воевать! Что в двадцатом веке, что в тринадцатом. Без Богданова По–2 — музейный экспонат. Лисикова закончила летную школу, но чему ее там научили? Взлет — посадка, к тому же пару лет без летной практики… «Вдруг ее убили?» — внезапно подумал Богданов. От этой мысли хотелось скрипнуть зубами, но сделать это не было возможности.

Воздуха в пыльном мешке было еще меньше, чем на складе, Богданов стал задыхаться. Непроизвольно завозился. Похитители заметили. Его подняли и стащили мешок. Богданов облегченно вздохнул и бросил взгляд по сторонам. Припорошенные мукой глаза плохо различали окружающий мир, но стало ясно: плывут по реке. По обеим сторонам лодки тянулись леса. Ни города, ни деревни — немцам опасаться некого. Его опять уложили на помост. Теперь взгляду открывалось небо: высокое, голубое и равнодушное.

Умение определять протяженность времени свойственно каждому опытному летчику. Прошло не меньше часа, как его вынесли со склада, как лодка причалила к берегу. Богданова вынесли на землю и поставили. Затекшие от пут ноги не держали, он неминуемо упал бы, если б не подхватили с боков. Перед ним вырос немец: плотный, коренастый, в черной одежде.

— Слушай меня, колдун! — сказал он, медленно выговаривая слова. — Я знаю: ты понимаешь нашу речь. Ты ездишь верхом?

Богданов кивнул. Лучше в седле, чем в мешке поперек крупа.

— Сейчас мы поскачем, ты будешь на коне. Попробуешь убежать, немедленно убьем. У меня повеление привезти тебя живого или бросить здесь мертвого. Хочешь жить?

Лейтенант снова кивнул.

— Тогда помни сказанное!

Немец посмотрел на меченого. Тот вытащил нож, наклонился и перерезал путы. Прежде, чем Богданов успел сообразить, к нему подвели коня и забросили в седло. Подскочивший меченый завязал на левой ноге лейтенанта узкий, но прочный кожаный ремень, пропустил его под брюхом лошади и затянул на правой ноге. Теперь при всем желании Богданов не мог соскочить. Ему сняли путы с кистей, но тут же прибинтовали руки к туловищу выше локтя. Повод держать можно, но не более. Работали немцы сноровисто. По всему было видно — привычное дело. Пока лейтенанта пеленали, он осмотрелся. Кроме главного немца и меченого на берегу суетились еще восемь человек. Семь немцев, судя по одежде, и Путила. Купец возился у своего коня, что–то рассовывая по сумкам, в сторону пленника старательно не смотрел. Богданов пожалел, что немцы сняли пояс с кобурой. Что–то, а вытащить «ТТ» он сумел бы и так. Один выстрел… Однако немцы, понятное дело, такой возможности предоставлять пленнику не собирались. Хотя бы сказать гаду! Лейтенант замахал руками, указывая на рот. Главный немец подъехал.

— Хочешь, что вытащили кляп?

Богданов кивнул и для убедительности пошмыгал носом — задыхаюсь, мол.

— Дышал до сих пор, подышишь и впредь! — сказал немец холодно. — Я не собираюсь слушать, как ты будешь выкрикивать бесовские заклинания и изрыгать хулу на Господа. Если не прекратишь ерзать, попробуешь кнута. Ясно?

Богданову пришлось кивнуть. Отряд выстроился вдоль дороги и пошел рысью. Скакали так. Далеко впереди, на расстоянии видимости, разведчик. Основной отряд держался плотно. Трое охранников в голове, следом старший немец, за ним Богданов с меченым, остальные в арьергарде. Путила держался самым последним, причем, как заметил лейтенант, немцев не слишком интересовало, следует ли за ним купец или же отстает. Еще на берегу главный немец бросал на Путилу презрительные взгляды. Предателей, как понял Богданов, не жаловали и в тринадцатом веке.

Пользуясь тем, что глаза ему оставили открытыми, лейтенант старательно запоминал дорогу. По сути это была тропа, позволяющая проехать повозке в одном направлении. Двое всадников едва помещались рядышком. Богданов физически ощущал присутствие меченого, скакавшего слева. От немца кисло пахло потом и чесноком, запах усиливался, когда охранник наклонялся, чтоб проверить путы. Меченый не оставлял пленника без внимания ни на минуту; очевидно имел на это строгий приказ.

Тропа прихотливо петляла по лесу, изредка выбегая на небольшие полянки или пересекая сонные ручьи. Один раз им пришлось преодолеть лесную речку. Брод оказался глубоким, вода доходила лошадям до шей. Всадники вытащили ноги из стремян и подняли их, чтоб не замочить. Богданов сделать это не мог и теперь скакал, чувствуя, как хлюпает вода в сапогах. Отряд все скакал и скакал без роздыху. Солнце палило нещадно, в знойном воздухе стоял густой аромат растопленной смолы и хвои. Богданов весь взмок, одежда пропиталась своим и конским потом. Пот катил со лба, нависал тяжелыми каплями на бровях и скатывался в глаза. Связанные руки не позволяли Богданову смахнуть капли. Пот щипал глаза, мешая смотреть. Тем не менее, как убедился лейтенант, лес вокруг кишел живностью. Он увидел стайку косуль, перебежавших им дорогу, застывшего как столбик под кустом зайца и даже волка. Зверь стоял у края поляны, которую они пересекали, и смотрел на людей без испуга, даже с каким–то интересом. Богданову этот интерес не понравился…

Чем далее уходил отряд от Плескова, тем более падал духом лейтенант. По всему выходило, что стерегут его крепко. На стоянке свяжут ноги и руки и оставят лежать кулем — ни развязаться, ни отползти. Так и до Вендена дотащат. Плен…

В полку Богданова имелся экипаж, побывавший в плену. Летчиков взяли при вынужденной посадке в немецком тылу, ранеными. Это им впоследствии помогло. Через месяц наступавший фронт освободил лагерь военнопленных. Немцы бежали быстро, поэтому не успели пленников вывезти или расстрелять. Летчиков допросили, убедились в правдивости показаний и вернули в полк. Даже ордена, отобранные немцами, восстановили. Несмотря на счастливый поворот дела, офицеры держались особняком, ощущая себя изгоями. Им не позволили остаться в одном экипаже, пилота не посылали в тыл к партизанам — при выполнении таких заданий летают без штурмана. Летчики относились к бывшим пленникам сочувственно: любой мог оказаться на их месте. А вот начальство не доверяло…

Чувство унижения и беспомощности угнетало Богданова. К моральным мукам добавились физические. Лейтенанта все больше томил мочевой пузырь. Отряд не останавливался ради таких пустяков, как облегчение, всадники на ходу спускали штаны, привставали на стременах и пускали струю. Развязать гашник на портах Богданов смог бы, но привстать мешал ремень, связывавший ноги. Лейтенант мог бы знаками попросить меченого о помощи, но ощущал — немец только потешится. Посмеется, когда пленник напустит в порты.

Прошло несколько часов. Лес стал редеть. Высокие сосны и ели, подступавшие к дороге, сменили осины, затем заросли орешника. Теперь можно было видеть не только спины охранников, но и синее небо над зарослями. В этот момент лейтенант и различил отдаленный стрекот. Поначалу ему показалось, что он ослышался, но стрекот нарастал, и Богданов узнал этот звук. Пряча колыхнувшуюся радость, он не стал поднимать голову. Звук слышали и немцы. Они крутили головами, но глянуть в небо не догадывались. Стрекот раздавался то справа, то слева, то нарастал, то отдалялся, а затем и вовсе пропал в отдалении. Богданов совсем пал духом: не заметили…

Отряд выехал на широкий, огромный луг. Это была речная пойма, край которой терялся далеко впереди. Луг порос высокой травой, доходившей коням до колен. Внезапно отряд замер. Навстречу скакал разведчик. Он отчаянно махал руками, привлекая внимание, но все и без того видели, чего он испугался. В синем небе навстречу отряду, стрекоча, неслась птица. Большая, с крыльями в два ряда и сверкающим диском вместо клюва. Вот она опустила нос и стала быстро снижаться. Немцы смотрели на нее заворожено. Богданов понял, что сейчас произойдет, собрался. Дымный след оторвался от самолета и устремился к земле. Лейтенант припал к шее жеребца…

«Эрес» грохнул прямо перед мордами коней. Передние упали, задние заржали, вставая на дыбы. Строй всадников мгновенно превратился в толпу обезумевших людей и лошадей. Богданов с трудом удержал коня и послал его вперед. Жеребец перескочил через крупы убитых лошадей и выскочил на луг. Но тут же закрутился на месте, пытаясь встать на дыбы. С неба неслось стрекочущее чудовище…

Мир крутился вокруг Богданова, запечатлеваясь в памяти фрагментами. Бьющиеся на земле кони… Ползающие по траве люди… Некоторые встали на колени и истово молятся… Главный немец с окровавленным лицом что–то кричит, его не слушают… Снижающийся под острым углом «По–2»… «Разобьется!» — мелькнула мысль. Однако Лисикова выровняла самолет. По–2 коснулся колесами земли, подскочил — «скозлил», затем еще… Самолет несся прямо на лейтенанта, а тот все сражался с жеребцом. Конь под ним совершенно взбесился, стал взбрыкивать, не будь Богданов привязан, давно бы вылетел из седла.

По–2 замер в паре шагов от Богданова. Летчика обдало тугим потоком воздуха, запахом машинного масла и бензиновой гари. Мотор самолета заглох. Конь под Богдановым замер, раздувая бока. Лейтенант увидел, как Лисикова выскочила на крыло и торопливо потянула из кабины «ДТ». Короткая очередь пропела возле уха летчика. Оглянувшись, Богданов увидел: меченый роняет меч, который занес, чтоб зарубить пленника, и падает с коня. Лисикова замерла, держа пулемет наизготовку. Тяжелый «ДТ» плясал в ее руках. Из кабины штурмана выскочил Данило. Лицо его было бледным. Однако сотник не медлил. Подскочив к Богданову, он перерезал ремень, стягивавший ноги летчика. Лейтенант спрыгнул с ненадежного коня. Одним взмахом ножа Данило освободил его от ремней, спеленавших руки. Богданов подскочил к штурману и вырвал у нее «ДТ». Он побежал вперед, стреляя во всех, кого видел. Главный немец потащил из ножен меч, но, получив очередь в упор, сложился и ткнулся лицом в землю. Немцев, пытавшихся утихомирить коней, Богданов тоже скосил: очухаются, неприятностей не оберешься. Трое из арьергарда попытались уйти. Богданов, вскинув «ДТ» к плечу, снял их длинной очередью. Только довершив расправу, он вспомнил о кляпе. Сорвал полотно, вытолкнул языком мокрый от слюны комок шерсти и еще долго отплевывался. Когда кончилась слюна, снял с пояса убитого немца флягу и тщательно прополоскал рот. Бросил флягу и пошел к своим.

Пока Богданов стрелял в беглецов, Данило покончил с теми, кто подавал признаки жизни. Подойдя, лейтенант увидел, как сотник вытирает окровавленный клинок. Лисикова стояла с «ТТ» на изготовку и настороженно смотрела по сторонам. Богданов сунул ей «ДТ», после чего, на ходу развязывая гашник, устремился к ближнему кусту. Тугая, толстая струя ударила под корень, и лицо летчика приняло блаженный вид. Однако радость сменилась тревогой: под кустом кто–то вскрикнул и шевельнулся.

— Лежать! — приказал Богданов, разглядев. Он досуха опорожнил мочевой пузырь, стараясь, чтоб ни одна капля не пропала без дела, после чего скомандовал: — Встать!

Путила поднялся на дрожавших ногах. Лицо его было перекошено, большая часть свитки стала темной от влаги. От купца воняло, но запах этот радовал.

— Пошел!

— Ух, ты! — обрадовался Данило, заметив купца. — Попался, уд коний! — Сотник отвесил Путиле крепкую затрещину. Купец качнулся, но устоял. — Данило сморщился: — Он обоссался?

— Лег не в том месте! — пояснил Богданов, завязывая шнурок гашника. — Попал под струю.

Данило захохотал.

— Как меня нашли?

— Это она! — Данило указал на Аню. — Издалека разглядела! Золото, а не девка!

— Я штурман! — сказала Аня, краснея. — У меня была карта и человек, знающий местность.

— В жизнь больше в птицу не сяду! — пожаловался Данило. — Кишки в рот едва не забросило!

«Посадка было еще та!» — согласился Богданов и пошел искать свои вещи. Пояс с кобурой, ножом и кошельком нашлись в тороках главного немца. Лейтенант затянул ремень, достал нож и срезал с сапог волочившиеся куски ременных пут. Аня полила ему на руки из фляги, Богданов, фыркая, с огромным удовольствием смыл с лица мучную пыль.

— У вас на голове кровь! — заметила штурман. — Я перевяжу!

— Ерунда! — отмахнулся лейтенант.

Пока Богданов наводил красоту, Данило связал Путилу и отправился собирать коней. Это не заняло много времени. Привязав добычу, сотник принялся потрошить седельные сумки и собирать трофеи с мертвых. Богданов тем временем осмотрел самолет. Жесткая посадка не повредила По–2: шасси оказались в порядке. Топтавшаяся рядом Аня болтала без умолку:

— Довмонт поставил всех на ноги и велел сыскать вас кровь из носу! Его люди опоздали — вас увезли. По убитому мной немцу догадались, кто похитил. Стали думать, куда вас тащат, Данило догадался… Я поняла, что сверху мы вас быстро найдем, так и вышло… Я «эресом» далеко перед вами целилась, а чуть в вас не попала. Так испугалась!.. Мне порты дали, а они велики, некогда было по размеру искать. Я в них смешная, да?

«Ты сама прелесть!» — хотел сказать лейтенант, но промолчал. Время для проявления чувств не пришло. Богданов попросил карту. Аня достала планшет, они принялись рассматривать километровку. Местность кругом, понятное дело, была другой, но очертания рек и берегов с веками не меняются. Аня указала их нынешнее место. Богданов прикинул и проложил маршрут.

С помощью Данилы он развернул самолет. Медлить не следовало — солнце клонилось к закату.

— Полечу в Сборск! — объявил Богданов.

— Почему не в Плесков! — удивился Данило. — Там вас ждут! Люд, прознав, взбунтовался: немцы богатыря схитили! Лавки немецких купцов стали разбивать, едва до смертоубийства не дошло. Лети в Плесков, брате!

— До него далеко, а горючего мало. До Сборска верст пятнадцать по прямой — мигом будем! Айда с нами!

— Ни за что! — отказался Данило. — По вашему следу погоня скачет, до темна здесь будет. С ними вернусь. Этого, — он кивнул на связанного Путилу, — в Плесков на суд веча доставить надобно.

— Бросить его волкам на поживу — вот и весь суд! — сказал лейтенант. — Ладно, как знаешь! — он полез в кабину.

— Товарищ лейтенант! — встряла Аня. — Может, я поведу? У вас голова разбита!

— Ни за что! — в тон Даниле сказал Богданов. — Я видел, как ты садилась!

Аня надулась и направилась к винту. К самолету подошел Данило. В руках он держал кожаный мешок.

— Вот! — сказал со вздохом. — В тороках Путилы было. Серебро, добрых полпуда. Ты Путилу пленил, значит, твое… — лицо сотника выражало неприкрытое сожаление.

— Пойдет на общее дело! — заверил Богданов, бросая мешок под ноги. — Не пропью!

Аня провернула винт, мотор затрещал, через минуту По–2 был в воздухе. К Сборску они долетели засветло. Богданов посадил машину на лугу, подбежавшие солдаты закатили По–2 в капонир. Богданов объяснил им и подскакавшим кметам, что Данило с княжной и Конрадом будут послезавтра. Солдаты и кметы смотрели настороженно, пришлось рассказать о случившемся. Воины хмурились и крутили головами. Пока вели разговоры, после шли к хоромам, стемнело. Служанки, суетясь, стали собирать на стол, Богданов с Аней умылись и переоделись. Ужинали при свечах. Богданов запил жирную свинину кружкой пива и только сейчас почувствовал, как слабеет пружина, скрутившая его с момента похищения. Он отрешенно уставился в стол и очнулся от прикосновения влажного. Аня, подойдя, осторожно промывала ссадину на его голове мокрым полотенцем. Он послушно позволил ей закончить и отказался от повязки — царапина. Встал. Она вопросительно смотрела снизу.

— Вот что, Аня, — сказал Богданов, — язык у меня поганый: сначала говорю, потом думаю. Если вдругорядь скажу обидное, размахнись — и по уху! Ясно?

— Что вы?! — удивилась она. — Как можно?… Командира?

— Какой я тебе командир?! — нахмурился он. — Я тебе Андрей — на вечные времена. Чтоб никаких «вы»!

Она робко кивнула.

— Ах, ты, лисеныш! — он шагнул и обнял ее. — Сердечко мое отважное, штурман мой золотой, девочка моя… Да я тебе по гроб… — он поцеловал ее в дрогнувшие губы, резко отстранился и вышел. Аня смотрела ему вслед. Затем машинально поднесла к глазам зажатое в руке мокрое полотенце. На полотне остались пятна его крови. Она вздохнула и коснулась их губами…