"Высокие" визиты
А еще через пару дней заглянул Бороздин. Он и раньше появлялся, но особо не распространялся на предмет продвижения идеи полевых кухонь и новых пуль, а вот на этот раз выдал сразу:
— Вадим Федорович, завтра нас с вами ожидает военный министр!
Нормально, да? Вот так "с разбегу об телегу" – сразу к министру. Меня его превосходительство раньше мог предупредить?
— Простите, Михаил Михайлович, а почему так срочно? Я совершенно не готов…
— Перестаньте! — генерал улыбался во все тридцать два зуба. — Какие ваши планы это нарушает?
— У меня, извините, работа в лаборатории, — я замялся, — и там же некоторые вещества, которые стоит продемонстрировать его высокопревосходительству…
— Хорошо, я заеду за вами часом раньше, и мы успеем заглянуть в ваше "святилище науки" за образцами.
Молодец! Настоящий вояка: Раз-два. Вперед!
— Извините, но все не так просто. Эти вещества нужно подготовить и отмерить, чтобы демонстрировать самому министру. А это не час и не два, понимаете?
В результате, поехали мы на следующий день "налегке". В случае чего – расскажу. Заинтересуется – попросит подробностей и назначит еще одну встречу…
Интерьер Военного министерства "не поражал". То есть никакой особой роскоши. Нет: все было очень солидно и добротно – мраморные лестницы, паркет, барельефы… Но это не давило на психику и не заставляло чувствовать себя той самой "тварью дрожащей" пришедшей просить милостыню.
После доклада Бороздина адъютанту о нашем прибытии, тот немедленно отреагировал: "Вас ожидают!", и, на минуту заскочив в кабинет министра для доклада, распахнул перед нами двери.
Барклай совершенно не напоминал себя в монументе возле Казанского в Ленинграде-Петербурге: человек и человек. Наград на нем, конечно, было навешано немало, но это не "мишура" – каждый свой орден, каждую медаль, этот человек получил за сражения. Сражения, в которых, как минимум, не проиграл.
Я немножко робел, зная с каким великим человеком мне предстоит общаться. Честно говоря, я, как и сам Александр Сергеевич, который Пушкин, ставил Михаила Богдановича Барклая де Толли, выше самого Кутузова, перед которым преклоняюсь. Князю Смоленскому было легче – он был русским. То есть, в отличие от Барклая, носил русскую фамилию.
Военный министр встал и пожал нам руки. Вполне себе среднего роста оказался. Ну, совершенно не "эпичен". Не то, что на памятниках.
Ведь в Риге, как мне бабуля рассказывала, испокон веков стоял постамент именно ему, возле Кафедрального собора на Эспланаде, тогда это был планетарий в Парке Райниса. А ведь сам памятник был, пылился и окислялся где-то, но почему-то в советское время на Невском Барклай стоял, а в Риге – фигу.
Кстати, во времена моего "исчезновения" из двадцатого века, уже шли споры по поводу восстановления фельдмаршала на положенное ему место. Я по привычке следил за событиями в Латвии. Но пока лишь споры. Так же как и насчет Петра Великого…
Его памятник стоял ранее на месте нынешнего "Памятника Свободы", построенного в годы между мировыми войнами, но сама "бронза" сохранилась. И некто Гинзбург, достаточно богатый, как я понимаю, человек, ее выкупил, отреставрировал и добился права выставить хоть на время в одном из парков Риги. Потом пришлось убрать, поскольку "на время".
Но я видел фотографию. Это был не "Медный Всадник" – никакого порыва вперед, ничего подобного – Победитель, спокойно въезжающий в покоренный город.
Да, от такого действительно можно озвереть. И запретить навеки. Что и было сделано. Но я отвлекся…
— Наслышан о вас, господин Демидов, — голос был практически без акцента. — И спешу принести горячую благодарность от лица всей русской армии. Ваши изобретения трудно переоценить. А вы к тому же еще и блестящий ученый, наслышан, наслышан…
Я достаточно смущенно поблагодарил.
— А стишками не балуетесь? — улыбнулся Барклай. — Неужто появился в России второй Ломоносов.
— Если честно, ваше высокопревосходительство, то бывает, — но получается не очень.
— Оставьте титулование, Вадим Федорович – вы не на докладе. Меня зовут Михаил Богданович. Договорились?
— Почту за честь, Михаил Богданович.
— Вот и хорошо. Над чем сейчас работаете в Академии?
— Совсем недавно закончил очистку нового металла от примесей.
— Какого металла? Еще один новый элемент? — лицо генерала выражало искреннее удивление.
— Совершенно верно. Удивительный и ни на что не похожий металл. Уверен, что за ним будущее. Но пока он слишком дорог. Значительно дороже золота, хотя его соединения у нас под ногами – например, обыкновенная глина.
— Ничего не понимаю: если он есть в глине, то почему дорог?
Да уж. Беседа о химии с военным… С темы надо "спрыгивать".
— Судите сами: чтобы получить меньше золотника этого вещества у меня ушел месяц непрерывной работы в лаборатории.
— Вот это да! Очень бы хотелось взглянуть на это чудо.
— У меня есть слиток, вывезенный из Китая, но он в Академии. К сожалению, Михаил Михайлович пришел с вашим приглашением слишком неожиданно – я не успевал заехать за образцами. Имея время, мог бы продемонстрировать вам вещества представляющие для армии значительно больший интерес, чем алюминий.
— Что, еще что-то изобрели? — в глазах военного министра совершенно явно зажегся неподдельный интерес. Он даже не обратил внимания на слово "алюминий".
— Осмелюсь предположить, что весьма полезное для войск. Например, порох, который практически не дает дыма при выстреле…
— Что-о-о! — ничего себе сколько эмоций! — Порох без дыма? После всего о вас слышанного не смею не верить. Но разум отказывается.
— В самом деле, Михаил Богданович, — вступил в разговор Бороздин, — господин Демидов мне это показывал – мгновенная вспышка и почти никакого дыма.
— Я должен это видеть! Завтра же! — Барклай был совершенно не похож на того хладнокровного "немца", которым его принято изображать в советском кино.
— Простите, Михаил Богданович, но завтра – рано. Я создал еще одно вещество, многократно превосходящее порох по взрывчатой силе, но мне надо подготовить его для демонстрации. Можно дня через три?
Так. Еще один смотрит на меня как на Мефистофеля. Может я действительно зарвался, выливая такой поток новшеств?
— Вадим Федорович, это уж слишком. Вы не шутите?
— С вами? Шутить таким образом? Разумеется, нет. Я – химик, подумавший о возможности создания нового класса взрывающихся веществ. Понимаете – идея у обоих одинаковая: внести в корпускулу новых порохов ту часть селитры, которая позволяет гореть внутри ствола ружья или пушки пороху обычному. Я провел много экспериментов. Большинство привели к неудаче, но в двух случаях получилось. Никакой мистики.
— Да. Понимаю, — Барклай задумался. — А не могли бы вы продолжить свои изыскания именно в этой области дальше? Ведь новый металл уже получен. Чем вам не тема для дальнейшей работы?
— Мы с Вадимом Федоровичем, — снова вмешался генерал-лейтенант, — говорили на этот счет по дороге в Петербург. Он меня убедил. Так же как в случае с новыми пулями и кухнями – опасно. Такие работы нужно проводить в обстановке строгой секретности иначе наши будущие враги могут взять их на вооружение и в результате нам будет больше вреда, чем пользы.
— Так что вы предлагаете? — министр был слегка оглоушен обрушившейся на него информацией.
— Разрешите, Михаил Богданович? — я уже слегка осмелел и решил озвучить свою идею. — В Академии мне приходится делать регулярные отчеты о ходе своих работ и, хотя у меня нет никаких поводов подозревать коллег в двурушничестве, но опаска имеется. Это ведь стратегическая информация, за которую многие государства согласятся заплатить немалые деньги. Где гарантия, что кто-то из тех, через кого проходят протоколы моих исследований не польстится? Пусть вероятность и не очень большая, но она есть, не так ли?
— Есть, конечно, — Барклай посмурнел.
— Поэтому-то я проводил все работы по порохам между делом. Сам. Без помощников. Но для армии такие масштабы ничего не значат. Для производства нужны прописи синтеза, а я их не делал. И не собираюсь в ближайшее время. Раз уж так случилось, что вы знаете об этом, Михаил Богданович, то, если имеется такая возможность, я хотел бы работать в войсках, а не в Академии.
Образно говоря: челюсти обоих генералов шмякнули по паркету. Еще бы – закрытый оборонный НИИ, иначе говоря: "шарашка", в начале века девятнадцатого…
— Я правильно понял, что вы просите о переводе вас из Академии наук в армию? — наконец смог выдавить из себя министр.
— Совершенно верно. Так будет значительно надежней и спокойнее. К тому же у меня есть задумки не только по изготовлению взрывчатых и некоторых других веществ, но и по их боевому применению.
— Хотите работать с минерами, я не ошибаюсь?
— Именно так, Михаил Богданович.
Барклай задумался. Было видно, что ему не просто принять решение по столь неожиданному предложению.
— Сделаем следующее: через неделю проведем испытания изобретенных вами веществ. Хоть я практически не сомневаюсь в их результате, но принять официальное решение смогу только после этого. Был рад знакомству с вами, Вадим Федорович, надеюсь, что оно продолжится, а сейчас прошу меня извинить – день министра расписан по минутам. Вас известят по поводу времени и места. Честь имею, господа!
Аудиенция закончилась и, будем надеяться, была не бесполезной.
Всю неделю я пахал в лаборатории как Папа Карло. Если с порохом проблемы, возникавшие при его изготовлении, были уже решены раньше, то нитроглицерин создавал их одна за другой. Вот хотя бы: где взять осенью лед? Пришлось обойтись влажным нашатырем – ничего, тоже температуру снижает. Потом разделение фракций… И это при самых "веселых" перспективах в случае малейшей ошибки. Справился, в общем. Имелось граммов пятьдесят пороха и две динамитных шашки. Для первого раза достаточно.
Заехали за мной непосредственно в Академию, и некий неразговорчивый штабс-капитан протянул пакет с приглашением следовать за ним.
До места добирались около часа, там уже ожидал Барклай с группой офицеров и генералов – человек пять.
После обмена приветствиями и представлением вашего покорного слуги присутствующим, перешли собственно к демонстрации. Сначала порох: я поставил на демонстрационный столик, прихваченный с собой, сначала тигель с обычным черным порохом и поджег – ну и все как ожидалось: клубы дыма. После этого образец своей "бездымки".
Вспыхнувшая от фитиля и мгновенно сгоревшая кучка порошка особого впечатления на военных не произвела: любопытно, конечно, но не более.
Перешли собственно к стрельбе: Сначала солдат бабахнул из обычного ружья – тоже все ожидаемо, не первый и не сотый раз офицеры и генералы такое видели.
Пришла моя очередь. Укрепленное на специальном лафете ружье я зарядил предварительно рассчитанной порцией и попросил всех отойти. Я не особенно беспокоился, но черт его знает – вдруг ошибся и ствол разорвет. Ну, с Богом!
Потянул за шнур, пшикнуло дымом от замка и треснул выстрел. Именно "треснул". В сравнении с "бабахом" привычного боезапаса, звук был совершенно иной. "Острый", что ли. Легкий белый дымок тут же рассеялся и в толпе наблюдавших явно раздались удивленные вскрики. В общем, сработало.
Было видно невооруженным глазом, что извилины присутствующих военных заскрипели, пытаясь поскорее осмыслить все выгоды, которые может принести армии такое новшество.
— Ну, Вадим Федорович, — подошел ко мне Барклай протягивая руку, которую я не преминул пожать, — сверх ожиданий! А я ведь знал, был уверен… Но все-таки пока своими глазами не увидишь… Браво!
Ко мне стали подходить и поздравлять остальные генералы и офицеры. Теперь на их лицах читалось неподдельное уважение. А ведь еще несколько минут назад я в их глазах был обычным "шпаком".
— Благодарю за поздравления, господа, — слегка срывающимся от волнения голосом поблагодарил я, — но это не все, что я хотел сегодня продемонстрировать.
— Да, я помню, — кивнул министр. — Вы что-то говорили о новом взрывчатом веществе для мин.
— Именно. Посмотрите, — я вытащил из мешка динамитную шашку размером… Ну, как объяснить? О! С крупный банан. — Какой разрушительной силой может по вашему обладать такой заряд?
— Смотря для какой цели, — пожал плечами майор в форме пионерных войск – черный воротник с красной выпушкой, — как заряд для мины – совершенно недостаточен.
— Вот сейчас и сравним, — я вытащил и вторую шашку. — Здесь обычный пороховой заряд. Как видите, по объему заряды равны. Я попрошу у вас с полчаса терпения, необходимые для подготовки демонстрации.
Полчаса мне были благосклонно предоставлены.
Сначала установил пороховой и завалил его горкой щебня, метрах в тридцати – динамит. Условия аналогичные. Нервно все-таки: как скажется в очередной раз "генеральский эффект" или, говоря по научному "Закон Мэрфи"… Нет, не все прахом, конечно – бездымка уже свое дело сделала, но хотелось бы "добить окончательно"…
Сначала пожег шнур от порохового заряда, а потом бегом к "новому". Обошлось без дурацких сюрпризов и шнур весело задымился.
Все! У меня секунд тридцать. Бегом и вприпрыжку!
Еще не добежав метров десяти до стоявших в ожидании "представления" армейцев, услышал за спиной глухой "бубух" – сработала пороховая мина. Значит, если я все правильно рассчитал, успею.
Едва я присоединился к группе наблюдающих, сработало. Даже отдышаться не успел.
ШАРАХ! Опять было "звонко". А с расстоянием ошибся – долетели кое-какие камешки и до нас. Надо было подальше свою мину относить или окопчик для генералов-полковников вырыть.
Но зато эффект…
В ушах звенело еще долго. Думаю, что не только у меня. Но, несмотря на это, представители армии российской не преминули подойти ко мне и начать расспросы. Причем в первый момент обалдение настолько овладело военными, что заговорили они, чуть ли не все одновременно, вопреки всякой субординации. Я молчал. Наконец до присутствующих дошло, что они слегка "погорячились". Гомон смолк.
— Господин Демидов, — начал уже тот, кто имел на это неоспоримое право, — а этим веществом можно снаряжать пушечные гранаты?
— Увы, ваше высокопревосходительство, — в последний момент я спохватился и не назвал Барклая по имени-отчеству, как он просил в приватной беседе – при подчиненных ему генералах и прочих, это было бы сверхнаглостью, — это вещество слишком чувствительно, чтобы помещать его в артиллерийские боеприпасы – будет рваться в стволе пушки. Его можно использовать только в минах.
— Ну, в минах можно использовать и порох, просто положить побольше, — вставил тот самый майор-пионер.
— Разница есть. Во-первых, представленный вам заряд имеет значительное превосходство перед пороховым по компактности. Так? Значит, чтобы, например, взорвать опору моста, по которому собираются переправляться вражеские войска, требуется значительно меньший вес. Вес, который легко унесет один минер. Сравните с бочонком пороха – его-то придется тащить нескольким солдатам.
Далее: у данного вещества… Как бы это сформулировать…? "Дробящие" свойства многократно превосходят обычный порох. Заряд разнесет в щебень крепостную стену там, где порох эти камни только пошевелит. Понимаете?
— Конечно, — задумался Барклай, — но осада крепостей, дело настолько редкое, тем более подведение мин под стены…
— Да, не это главное…
— Я понял, — оборвал меня Михаил Богданович, — поговорим позже.
Кстати правильно сделал, что не дал мне "распеться соловьем" – мудрый мужик все-таки.
Дальше были изъявления уважения в мой адрес со стороны господ генералов и штаб-офицеров. На том их Барклай и спровадил. И пригласил меня вернуться в Питер в своей карете.
— Вадим Федорович, — начал генерал, как только карета тронулась, — то, что вы продемонстрировали, действительно представляет для армии огромный интерес. Но почему вы не хотите продолжать свою работу в Академии?
— Видите ли, ваше…
— Михаил Богданович, — прервал меня министр, — мы ведь теперь не в компании моих подчиненных. Итак?
— Понимаете, Михаил Богданович, я бы не беспокоился, в случае, если речь шла только о моих чисто научных изысканиях. Но работы имеют, согласитесь, стратегическое значение. Человек слаб. А человек умный, зачастую недоволен своим жалованием. Да и неумный тоже. Разве не так?
— Увы. Так. И что же?
— То, что хоть у меня нет ни малейших подозрений на предмет моих коллег по научной работе, но я не стал бы ручаться, что никому из них никогда не придет в голову мысль передать основные идеи моих разработок представителям страны, которая может оказаться в будущем нашим врагом.
Барклай услышал меня и задумался. Надо добивать. Черт! Как верно и хлестко высказался в свое время Юлиан Семенов устами "папаши Мюллера": "Знают двое – знает свинья".
— Михаил Богданович, поймите: я должен отчитываться о своей работе чуть ли не ежедневно. Значит получение столь нужных для войск веществ, можно проводить только в "дополнительное время". А где я его возьму? К тому же…
— Подождите, — прервал меня Барклай. — Если Военное министерство пришлет приказ не контролировать ваши работы…
— Вы подпишете мне смертный приговор. В лучшем случае. Я бы, на месте заинтересовавшихся разработками посольств ныне дружественных государств, меня бы просто выкрал. Ну, то есть: по башке чем-нибудь тяжелым в темном переулке, связать и доставить в соответствующее посольство.
— Вы не сгущаете краски? — было видно, что мои аргументы заставили заволноваться даже невозмутимого "немца".
— Отнюдь. А если и сгущаю. Вы готовы рискнуть? — я уперся взглядом в глаза полководца. — Я ведь не более чем человек. Я боюсь, например, боли. Пытки не выдержу. А ведь тот, кто меня похитит, не остановится перед такой "мелочью", если от этого будет зависеть судьба его страны. Разве не так?
Вот елки-палки! Что, разыграть собственное похищение со счастливым избавлением? Только тогда поверит Барклай, наш, де Толли?
Честно говоря, у меня уже сложился план подобного мероприятия: отправить Тихона нанять "варнаков" для нападения на меня, покромсать их в "стружку", и представиться жертвой заговора.
Вроде необходимость отпала. Въехал военный министр в ситуевину.
— Пожалуй, вы правы – работы безопаснее проводить непосредственно в армии. Я подумаю, как это лучше устроить.
Уже хорошо. Делаем новый "вброс".
Я рассказал о наших с Бородкиным трудах в области микробиологии и вытекающих оттуда санитарии, гигиене и асептике. Генерал, немного посомневавшись по поводу первопричин болезней, все-таки проявил себя разумным человеком и оценил перспективы уменьшения некровавых потерь в воюющей армии. Договорились, что Филиппа Степановича оформят и в медицинский департамент Военного министерства без отрыва от работы в Академии наук.
Барклай довез меня до дома в своей карете, после чего мы простились, договорившись, что я буду ждать от него вестей.
А через два дня вечером в дверь нашей квартиры постучали. Тихон открыл и проводил в гостиную, где мы с доктором кайфовали после трудов праведных с бутылкой хереса, ротмистра конной гвардии.
— Господа Демидов и Бородкин если не ошибаюсь? — чопорно поинтересовался офицер.
— Именно так, — отозвался я, вставая с кресла. — С кем имеем честь?
— Ротмистр лейб-гвардии Конного полка Нехлюдов. Имею к вам поручение.
— Слушаем вас, господин ротмистр.
В ответ наш посетитель молча протянул конверт.
— Благодарю.
— Ответа приказано не ждать. Честь имею, господа! — кирасир кивнул, щелкнул шпорами, развернулся и удалился.
Я пока находился в некоторой прострации: еще бы, чай не каждый день офицеры лейб-гвардии мне письма притаскивают.
А вот доктор держался молодцом, аж завидно…
— Вадим Федорович, вскройте же конверт. Что там?
Я очнулся и, пренебрегая всякими условностями типа специального ножа для конвертов, чисто по-быдлячески надкусил бумагу в углу и оторвал краешек. Вытащил письмо.
Мы с Бородкиным чуть лбами не стукнулись, пытаясь прочитать его поскорее.
Уважаемые господа Демидов и Бородкин.
Буду рад встретиться с вами в Зимнем Дворце сего года тринадцатого ноября в три часа пополудни.
Благосклонный к вам
Александр
Упс! Не пришлось бы любезного Филиппа Степановича отпаивать чем-то покрепче хереса…
— Вадим Федорович, — обалдело прошептал эскулап, — нас что, приглашает к себе император???
— Ну да. А чему вы удивляетесь? Мы с вами как-никак "светила европейской науки" – почему бы государю с нами не познакомиться?
— Нет, но все-таки…
— Филипп Степанович, успокойтесь – да, визит к самому царю, это, конечно событие, но это случилось. Так что готовьтесь к нему и перестаньте нервничать.
— Легко вам говорить, — краски на лице Бородкина сменяли одна другую просто как в мультике: багровая – розовая – белая – салатовая… И по новому кругу…
— Прекратите психовать! — в конце концов не выдержал я, — выпейте еще хереса и идите спать, Филипп Степанович. Ночь вас успокоит.
— Думаете?
— Уверен.
— Кстати: а почему вы так спокойны? Для вас визит к монарху – обыденность?
Вот же ж зараза! Вот инфекция! — у самого поджилки трясутся от предстоящего визита, а он еще чего-то анализировать пытается…
Будем выкручиваться.
— Вы слышали то, что я вам сказал? Мы с вами, Филипп Степанович, совершили научные открытия, которых нет и не было за всю историю российской науки. С точки зрения Европы во всяком случае.
Император не чужд всему этому. И он ценит престиж России во всем. Разве не так? Что же вас удивляет?
— Не знаю. Вы, конечно, логичны, но предстать перед государем… Наверное, позже я привыкну к этой мысли, но пока прошу извинить мою нервозность. Пожалуй действительно стоит выпить еще.
— Несомненно. Причем этой бутылки нам не хватит. Тихон!
— Слушаю, ваше благородие, — немедленно "встал передо мной как лист перед травой" мой "опекун".
— Вот тебе деньги, — протянул я слуге три рубля, — сбегай к Чусовому в трактир и попроси для меня вина, он знает какое. Бутылки четыре. Со сдачи возьмешь гривенник себе.
— Премного благодарен…
— Подожди. Учти – сначала принесешь вино нам, а потом пойдешь пропивать свой гривенник, понял?
— Не извольте беспокоиться, Вадим Федорович – все исполню в точности, — поклонился и немедленно смылся выполнять приказание.
— А не много ли нам четырех бутылок будет, — с сомнением в голосе спросил доктор.
— Да кто же нас заставляет все сегодня выпивать? А запас никогда не помешает. За каждой бутылкой что ли Тихона гонять. Так что пока разлейте по бокалам то, что осталось и будем потихоньку привыкать к мысли о встрече с императором.
Вино как раз заканчивалось, когда вернулся Тихон.
— Так что, ваше благородие, — слегка смущенно начал он, — я шесть бутылок принес. И там семга свежая была – тоже прихватил. Извиняйте на этом.
Ну не золото у меня слуга? Чисто Швейк. Умница.
Блюдо с нежно-розовыми ломтями рыбы было немедленно поставлено на стол. Рот тотчас же наполнился слюной и, судя по всему, ощущения доктора не сильно отличались от моих. Я понимаю, что херес под рыбу это моветон, но если очень хочется?
— Так что, я могу быть свободен? — робко спросил Тихон.
— В кабак торопишься? Ступай, — улыбнулся я.
— Ни боже мой. Я с собой водочки взял. На кухне буду. Если что – покличьте.
За пару часов мы с Филиппом Степановичем под неторопливую беседу "уговорили" еще две бутылки и очистили блюдо от лососины. Пора было ложиться, но сначала я решил проверить как там дела у моего "Планше" на кухне. Проверил…
Перефразируя великого комбинатора: "А ваш дворник довольно-таки большой пошляк – разве можно так нажираться на гривенник?". Кстати тоже о "Тихоне" сказано.
Мой слуга сладко спал сидя за столом на котором стояла порожняя бутыль внушающих уважение размеров. И пустая тарелка – чем закусывал, непонятно. Что характерно спал тихо – никакого тебе храпа. Сплошное умиление.
Будить его я не стал, раздевать и укладывать баиньки – тоже. Утром ему пистон вставлю, а пока – пусть продрыхнется.
Втык после пробуждения я сделал Тихону спокойно и "без души" – на самом деле никакой злости по отношению к нему не испытывал, к тому же сам дал добро на попойку, а границ не установил – вот мужик и оторвался до полного "изумления". Даже слегка жалел распекаемого – вполне заметны были мучения перебравшего организма. Пришлось даже собственноручно набулькать полстакана вина для поправки здоровья жертвы "жажды вчерашней".
Последующие дни прошли в хлопотах по приготовлению к аудиенции. Даже в лаборатории приходилось себя заставлять думать о деле. Посуда, конечно из рук не валилась, но способен я оказался только на механическую работу – о научном творчестве пришлось забыть.
К тому же в голову пришла одна идея, которую срочно требовалось воплотить в жизнь. Но об этом ниже…
Наконец мандраж и томительное ожидание завершилось и день аудиенции наступил. Бессчетное количество раз хотелось плюнуть на все и просто банально удрать куда-нибудь подальше. Но, увы. Жребий, как говориться, брошен. Нужно пройти и через это. В конце концов, отопрусь своим "заграничным" воспитанием. В общем – "Поехали!".
Никаких проблем с "проникновением" во дворец не возникло: вызванный дежурный офицер глянул на наше письмо, сверился с каким-то списком и кивнул:
— Вас ожидают.
Нас поручили какому-то придворному, черт его в самом деле разберет: может камергер какой, а может просто лакей – не разбираюсь я в придворной амуниции ни разу, и тот молчаливо пригласил нас следовать за ним. Шагал этот человек неторопливо и степенно, что для меня всегда было пыткой – не умею ходить медленно. Но пришлось.
Высокие окна дворца полыхнули солнечными бликами уходящего дня и подернулись свинцовой матовостью вечера. Вот тебе и здрасте, а только три часа дня. Но ноябрь есть ноябрь…
По залам запорхали лакеи, или как их там, расставляя подсвечники, меняя оплавившиеся огарки на новые, ровненькие, радующие глаз свечи. Удивительно, никто не замечает сумеречную суету, во всяком случае обращаю внимание только я.
А свечи-то восковые. Просто представить страшно в какую копеечку влетает освещение таких апартаментов в сутки зимой.
Наконец местный "Сусанин" довел нас с доктором до дверей возле которых замерло в карауле двое гвардейцев. Казалось, что они даже не дышат – чисто экспонаты музея мадам Тюссо.
Провожатый просочился за дверь и, через полминуты, распахнул дубовые створки:
— Его Императорское Величество приглашает господ Бородкина и Демидова!
Помещение оказалось кабинетом. Самодержец Всероссийский встретил нас стоя у стола.
Довольно высок, строен, круглолиц и курнос в отца. Ярко выраженные залысины ото лба, но зато почти непременные по тем временам бакенбарды.
— Здравствуйте, господа, — приветливо начал Александр, — я сначала хотел, чтобы наша встреча произошла в более торжественной обстановке, но военный министр убедил меня не разводить излишней парадности. Прошу садиться.
Мы послушно присели в расположенные напротив стола кресла, и император продолжил:
— Приношу вам обоим благодарность от всей России за тот научный подвиг, который вы совершили в ее честь. Я искренне восхищен всем вами сделанным и надеюсь, что на этом вы не остановитесь, что принесете еще немало славы своей Родине.
Нам оставалось только снова встать и поклониться. И зачем спрашивается, нужно было перед этим в кресла садиться?
— Ваши труды, несомненно, требуют награды, — продолжал государь. — Прошу подойти вас, господин Демидов.
Я послушно приблизился и Александр собственноручно приколол к моему сюртуку темно-красный крестик.
— Поздравляю вас кавалером ордена Святого Владимира, Вадим Федорович! — и царь пожал мне руку.
Слов нет – одни слюни. Сразу "Владимира"? Я, честно говоря, на "Анну" рассчитывал. Ведь понятно, что пригласил нас император не для того, чтобы на конюшне высечь, но так сразу…
Да еще и сам крест прицепил. Ведь в те времена, насколько я помню, награду за собственные деньги у ювелиров заказывать нужно было, а тут – на тебе. Ничего, в долгу не останусь…
Пока я смущенно благодарил, Александр произвел ту же операцию с полуобморочным Бородкиным. Тот пребывал в полном обалдении и едва держался на ногах.
— "Польза. Честь. Слава." являются девизом ордена. Именно пользу, честь и славу вы принесли России. Еще раз поздравляю, господа!
Красиво сказал. Еще его знаменитая бабка говорила: "Александр – любитель красивых телодвижений". Ну, или что-то в этом роде.
— Ваше величество, — собрался с духом я, — разрешите и нам сделать небольшой подарок?
— Подарок? Мне? — в глазах императора зажглось любопытство. — Чрезвычайно интересно! Извольте.
Вернувшись к креслу, я взял принесенный с собой футляр, раскрыл и с поклоном протянул Александру Павловичу.
На черном бархате сверкала дюжина алюминиевых пуговиц – моя бывшая фляжка.
— Пуговицы? — искренне удивился Хозяин земли русской.
— Ваше величество, они изготовлены из алюминия, из того самого нового металла, который открыли мы с доктором. Я подумал, что вам будет приятно осознавать, что такого не имеет ни один человек в Европе. Ни один монарх не может и еще очень долго не сможет позволить себе такое украшение мундира.
— В самом деле? — в глаза царя загорелся неподдельный интерес.
— Можете не сомневаться, ваше величество.
Александр взял одну из пуговиц и стал разглядывать.
— Какой легкий… Знаете, господа, меня удивить трудно, но вам это удалось. Примите мою искреннюю благодарность за столь ценный и оригинальный подарок. Я этого не забуду.
Да уж, ценный – не то слово. Вспомнилось алчное лицо ювелира которому я принес слиток (фляжку, естественно, предварительно пришлось переплавить). Представляю как ему хотелось заныкать хоть немного и только недвусмысленная фраза о том, что пуговицы предназначены для подарка ОЧЕНЬ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННОМУ ЛИЦУ и других изделий из этого металла в природе существовать не должно удержала его вполне естественное желание чуточку "сэкономить".
Свою работу, тем не менее, выполнил качественно, за что и был щедро вознагражден. Я потом на всякий случай взвесил пуговицы в лаборатории – чуть легче исходного сырья, но все в пределах ожидаемых потерь.
Император сел за стол для продолжения общения, но футляр не закрыл и периодически косился на "новую игрушку" во время дальнейшего разговора.
— К сожалению, у меня есть еще только четверть часа, господа – государственные дела, но я уверен, что эта наша встреча не последняя.
А дальше – стандарт. Мне пришлось опять рассказывать свою выдуманную одиссею, которая, впрочем, была выслушана с неподдельным интересом. Будем наедятся, что этот самый интерес не станет слишком глубоким, а то как решит самодержец по полной программе удовлетворить свое любопытство на мой счет… У кого у кого, а уж у императора возможности найдутся. Можно и в Сибирь загреметь под горячую руку. Или в дурдом. Хотя как раз Александр может и поверит. Вроде мистицизм был его слабостью.
Отведенное время подошло к концу и визит пришлось закончить. Не скажу, чтобы я об этом сильно сожалел – хорошенького понемножку. Поддостало уже сидеть как на иголках и ожидать какого-нибудь неожиданного вопроса. Да и все время боялся нарушить что-то из протокола общения с монархом.
Обошлось. Пока мы шагали к выходу по коридорам дворца, основной проблемой, которую я обдумывал, было количество бутылок, за которыми нужно будет послать Тихона по возвращении – того, что есть дома явно не хватит для того, чтобы, во-первых, снять стресс после этой аудиенции, а во-вторых, чтобы отметить все-таки наши с доктором ордена.
— Ну что, Филипп Степанович, — нарушил я молчание, когда мы вышли на Дворцовую площадь, — с кавалерством вас!
— Ох, и не говорите – до сих пор в себя не приду, — подал наконец голос доктор промокая платком влажный лоб. — Не ждал такой чести. Чтобы "Владимир"…
— Да, вроде бы слегка не по чину нам такой орден, но государь может себе позволить.
Поймали извозчика и, пристроившись в коляске, первое что сделали, так это не сговариваясь отстегнули свои кресты и принялись их разглядывать.
Тяжелый. Золото все-таки.
Вполне понятные чувства завладели мной при осмотре своей награды. Вроде бы крест себе и крест. Красивый, дорогой, но дело не в этом…
Тема орденов вообще очень деликатная: ведь каждый, кто хоть что-то делает на благо государства, как минимум в глубине души надеется на официальное признание пользы своих трудов, на то, чтобы окружающие видели, что живет и работает человек не зря. И ничего лучше орденов и медалей в этом плане не придумано.
С другой стороны давать их действительно нужно с разбором, чтобы не каждый отпротиравший штаны на службе энное количество лет имел бы право повесить награду на парадную одежду.
И вот тут государству или монарху нужно умудриться "пройти по лезвию": поощрять соответствующими знаками отличия тех, кто этого действительно заслуживает, но, не раздавая награды направо и налево.
Не могу припомнить, где, когда и кому удалось держаться именно такой золотой середины. Разве что в области боевых орденов и медалей, хотя и тут зачастую имели место отношение с начальством, которое давало представление на награждение.
В общем – тема скользкая…
А крестик красивый. Ну, дай Бог, не последний: я – человек честолюбивый.
