Петербург
И снова дорога… Я для разнообразия и для "закалки" своего седалища часа с полтора сопровождал карету верхом. Афина уже привыкла к новому хозяину, да и я к лошадке здорово привязался – чудесная животина.
Пейзажи вокруг все те же: лес, поле, луг и снова что-то из перечисленного ранее в произвольном порядке. Хотя хорошо еще, что не степь от горизонта до горизонта или не барханы…
Тогда вообще взвыть от тоски можно. А ведь живут же всевозможные кочевники и на таком рельефе. И всю свою жизнь, возможно, не видят ничего, кроме бескрайней плоской земли и горизонта.
Я, когда из армии увольнялся, поехал за проездными документами в Калининград. Вместе с сослуживцами. Домой хотелось неимоверно ПОСКОРЕЙ. А тут мне ребята из Казахстана и говорят:
— Мы сегодня не поедем, переночуем на вокзале, а завтра съездим посмотреть море…
Я просто офонарел тогда – ну море и море, чего ради него еще целые сутки здесь кантоваться, когда в родной дом хочется лететь как на крыльях… Просто даже мысли не приходило в голову, что можно дожить до двадцати лет и ни разу не видеть моря… А вот не у всех, оказывается бабушки в Риге и Калининграде имелись. И тети в Севастополе…
И так сплошь и рядом: что для одного человека обыденность, для другого экзотика. Но и любая экзотика имеет тенденцию очень быстро становиться обыденностью. И это знаешь наперед: очень интересно было бы проплыть пару дней по Амазонке или ее притокам, посмотреть на антарктических пингвинов в их родной среде обитания, побывать в Австралии или в цветущей весенней тундре… Да мало ли еще ландшафтов, которые я никогда не видел и не увижу. Но знаю наверняка – надоест достаточно быстро и потянет назад – к этим самым лесам средней полосы, к глинистым дорогам, черт их совсем побери в дождливую погоду, к речкам, в которых ловится не пиранья, не апараима или мормирус, а обычные плотвички и окуньки. Родина она и есть Родина.
Когда я пересел с седла в карету, доктор с генералом весьма оживленно обсуждали перспективы полевой медицины и санитарии в армии. Два "Боро" Бороздин и Бородкин достаточно легко нашли общий язык, и Филиппу Степановичу удалось убедить своего собеседника, что именно микробы являются причиной многих болезней и небоевых потерь среди личного состава.
Что приятно – получить генеральскую поддержку еще и в этом вопросе дорогого стоит.
Хотя… Мама дорогая! Что же я натворил!! Идиот, дебил в третьем поколении!!!
— Филлип Степанович, — встрял я в разговор, — я вас очень прошу после доклада в Академии, не публиковать результатов своих исследований в научных журналах или где-то еще. Да и содержание самого доклада нужно будет подкорректировать.
Две пары недоуменных глаз уставились на меня.
— Вадим Федорович, я вас не понимаю, — голос доктора слегка дрогнул.
— Да и я, признаться, тоже, — генерал тоже посмотрел на меня вопросительно, — объяснитесь, пожалуйста.
— Конечно. Эти исследования являются стратегически важной информацией. Для наших будущих врагов важной. Ведь Россия воюет все последние годы. Отношения с той же Францией опять неважные и грозят стать еще более плохими. Так?
— Н-ну, пожалуй…
— Так при промышленном потенциале, который сейчас подчинен Бонапарту, узнав о результатах наших исследований и поверив им, а они проверят и поверят, мы сделаем армии будущего врага просто царский подарок. Европейцы очень быстро, в отличие от нас, внедрят и используют открытия глубокоуважаемого Филиппа Степановича в жизнь и в войска. Это у них уменьшатся небоевые потери и увеличится процент выздоровевших раненых. В большей степени, чем у нас, верно?
— Простите, господин Демидов, — эскулап нервно поджал губы, — но я врач и…
— Вы русский? — уже психанул я и слегка повысил голос, — вы слышали, что я только что сказал? Как врач, можете сколько угодно лечить раненых и больных солдат противника, но как русский вы не имеете права заведомо усиливать армию врага. Я не прав?
Оба задумались. Уже хорошо. Пора добивать.
— Филипп Степанович, поймите, ваш приоритет в открытии никуда не денется. В своем докладе и статье, можно сделать самые общие, но, несомненно, революционные для развития новой отрасли науки вещи. Просто не надо пока касаться прикладной роли вашего открытия, понимаете? С этим нужно прийти к военному министру и начальнику медицинского департамента Военного министерства. Убедить их просто издать приказы по войскам. А приказы не обсуждаются.
— Да, молодой человек, — хмуро заговорил Бороздин, — возразить вам сложно, но осуществить секретность… Кстати, вероятно относительно полевых кухонь и новых пуль та же петрушка?
— Ну а вы как сами думаете?
— Думаю, что вы правы. Но не представляю, как можно осуществить секретность в масштабах всей армии.
— Полной секретности, разумеется, не будет, но если просто не хвастаться нашими достижениями, то все равно Россия получит значительный выигрыш во времени: пока враг узнает, пока поверит, пока задумается, пока решит… Ну и так далее.
На эту тему и проговорили до самого Пскова.
Промышленный шпионаж тогда (или сейчас?) присутствовал в самом зачаточном состоянии. Секретность – аналогично. Разве что "секретные гаубицы" Шувалова вспоминаются, которые на самом деле были хуже несекретных.
В общем, если не "звонить" на всю Европу о наших открытиях и изобретениях, то можно быть относительно спокойным на предмет того, что вороги о них прознают и немедленно внедрят – не та держава пока Россия на научном "глобусе", чтобы целенаправленно вынюхивать здесь "что эти русские еще нового придумали".
В псковской гостинице "причесали" доклад доктора в области микробиологии и медицины, а также обсудили с генералом как можно произвести "презентацию" кухонь на колесах и новых пуль эффектно, но без излишней помпезности.
А с динамитом, гремучей ртутью и прочим, я уж сам разберусь. Дали бы только нормальную лабораторию.
Вообще-то должны предоставить – ведь два элемента новых, это вам не фунт изюму. Перспектив еще накидаю… По-любому заинтересуются, на эту тему беспокоиться не стоит.
А еще через несколько дней мы въезжали в Санкт-Петербург.
Разумеется, я не ожидал увидеть светло-серые параллелепипеды новостроек спальных районов, трамваи и автобусы… Но чтобы город был до такой степени не похож на тот, который я знал и любил! Ведь просто вообще ничего знакомого!
Деревянные халупы на окраинах, это понятно, но центр! Ни одного знакомого здания даже на Невском. Ни тебе Казанского собора, ни Александрийской колонны, про рвущихся с поводьев коней Клодта на Аничковом мосту вообще говорить нечего. Исаакий совершенно не похож на себя…
Понятно, что всего этого в данный момент и быть не могло, но сознание просто отказывалось верить, что я приехал в Северную Пальмиру. Хотя разум пренастырно мне твердил: "А чего ты ожидал?" И все равно…
Генерал отправился на проживание к кому-то из своих друзей, а мы с доктором сняли квартиру на Фонтанке. Очень приличный двухэтажный дом с садом. Поселились на первом этаже..
Визит в Академию решили нанести завтра, а пока устраивались на новом месте жительства и писали письма.
Вот по поводу написания писем хотелось бы сказать отдельно. И очень хочется исключительно в матерной форме.
Какой мерзавец додумался писать этими идиотскими гусиными перьями? Сколько, блин, у них тысячелетий было от изобретения письменности? Ничего другого придумать не могли?
В общем, я испоганил два листа бумаги, извазюкал все пальцы в чернилах, плюнул и, втихаря от Бородкина достал свою шариковую ручку. Вряд ли тут перлюстрацией всей личной переписки занимаются, а в случае чего отопрусь привычно – из Китая. А перьевую ручку нужно "изобретать" в срочном порядке.
Но это ведь не все. Хоть я и штудировал у Сокова в усадьбе правила нынешней русской грамматики, это ведь теория…
Русский язык и так состоит практически из исключений и неправильных глаголов. Грамотно говорить, а тем более писать на нем может только, во-первых, родившийся в русской семье, а во-вторых, учившийся в советской школе, где грамотность долго и нудно вколачивалась в "спинной мозг", до состояния, когда рука пишет вне зависимости от головы, и, что характерно, грамотно пишет.
А тут совершенно нереальный "русский", с его "ерами", "ятями", "ижицами". Над каждым словом по минуте думать приходилось. Но "сваял" все-таки два письма: Сергей Васильевич, в случае чего поймет, а Настя простит.
На следующее утро отправились в Академию. Доктор уже не раз говорил, что мы находимся под патронажем член-корреспондента Кирхгофа, и обратиться по прибытии должны именно к нему.
Я все время, с момента получения данной информации находился в полушоковом состоянии: Кирхгоф был физиком и чего-то там открыл, был Кирхгоф, который вместе с Бунзеном "родил" спектральный анализ. Не исключено, кстати, что это один и тот же человек – не помню. Но они, или он, вроде ни разу не русские немцы. Что еще за Кирхгоф?
Выяснилось достаточно быстро. Но не просто. Когда мы с доктором перешагнули порог Академии Наук, непременно нарисовался некий служка на предмет "чего изволите?".
— Нас ожидает господин Кирхгоф, — со сдержанной гордостью "прорек" Филипп Степанович.
— Не извольте беспокоиться, — немедленно отреагировал "местная шестерка" и испарился.
Прошел час. И, если бы я не отловил ту же физиономию, с которой мы беседовали до этого, то возможно, что мы с Бородкиным просидели бы в вестибюле Академии до темноты.
— Сударь! — окликнул я сквозящего мимо чиновника. — Вы доложили о нашем прибытии господину Кирхгофу?
— Константин Сигизмундович сейчас занят, — на меня посмотрели просто как на "тварь дрожащую", — вас известят, когда господин член-корреспондент освободится.
Ах, ты ж сука! Они что, эти чинуши, всегда и везде одинаковые!?
— Милостивый государь, — я постарался быть предельно корректным и не настучать в табло этой канцелярской крысе в данный конкретный момент, — вот письмо. Письмо, подписанное президентом Академии, где нас с коллегой немедленно, вы слышите: НЕМЕДЛЕННО! вызывают в Петербург, и где предписывается НЕМЕДЛЕННО сообщить о своем прибытии господину Кирхгофу. Я уже час назад поставил вас в известность о нашем прибытии. И что? Вы уже доложили господину члену-корреспонденту?
Увидев подпись на бумаге, это чмо моментально "потекло". Чтобы кровь с такой скоростью отхлынула от физиономии… Это что-то! У гипсовых скульптур жизни в лицах больше.
— Прошу прощения, ваше…
— Без чинов. Проводите нас, куда следует и доложите.
— Не извольте беспокоиться, прошу за мной.
Ведь просто "на цырлах" поскакал указывать дорогу. А он как минимум коллежский регистратор, а стало быть, дворянин. Тьфу ты, елки! Неужели уже тогда народ мельчать начал?
Лаборатория Кирхгофа была на втором этаже и чинуша, просочившись за дверь, вынырнул оттуда меньше чем через минуту. И не один. Вместе с ним вышел мужчина лет сорока.
— Здравствуйте, господа! Очень рад вас видеть! Кирхгоф Константин Сигизмундович.
Мы с Бородкиным тоже представились.
— Вы так молоды, — на лице будущего академика выражалось нешуточное удивление, когда он пожимал мне руку.
— Это временно, — отшутился я.
— Пожалуй, вы правы, — улыбнулся в ответ ученый. — Примите оба мои поздравления с вашим замечательным открытием. Европа пока не очень-то обращает внимание на работы русских химиков, но теперь, я надеюсь, ситуация несколько изменится. Уже получено поздравление из Лейпцига, а с течением времени, уверен, отреагируют и другие ученые.
Мы с доктором, не сговариваясь, ответили поклонами.
— Ваш доклад, — продолжал Кирхгоф, — я назначу на завтра, в два часа пополудни, если не возражаете. А пока – не изволите ли пройти в лабораторию?
Мы с удовольствием согласились.
Помещение было достаточно просторным и светлым. Посуда и оборудование произвели на меня впечатление удручающее, я просто поразился как, работая с таким вот примитивом можно было делать фундаментальные открытия. А вот у доктора просто глаза разгорелись при виде такого "богатства". Все относительно… Ну ладно, придется учиться работать с тем, что имеется: "за неимением гербовой пишут на простой".
— Над чем в данный момент работаете? — не преминул поинтересоваться Бородкин у хозяина лаборатории.
— Исследую крахмал, — приветливо ответил ученый и поспешил поделиться с благодарным слушателем результатами последних экспериментов. — Понимаете, я обнаружил, что если прокипятить его раствор….
Понятно. Гидролиз, катализ и так далее… Совершенно не представляю, как можно исследовать биополимеры, когда еще нет ни формул, ни малейших понятий о строении вещества, ни метрической системы… Атомные массы тоже еще не определены. Просто в голове не укладывается: КАК??? Но ведь работали. И получали результаты. Те результаты, благодаря которым существуют наука и техника двадцатого века. Совершенно банальные вещества и устройства, которые окружают нас на пороге третьего тысячелетия, созданы благодаря многолетнему кропотливому труду тысяч и тысяч ученых использовавших совершенно примитивные приборы и устройства. Мысленно снимаю шляпу перед этими титанами науки.
— Вадим Федорович, — слегка обиженным голосом оторвал меня от мыслей член-корреспондент, — вам неинтересно?
— Прошу прощения, я просто в некотором ступоре от вида вашей лаборатории. Мне приходилось работать либо в аптеке, либо в домашней лаборатории любезного Филиппа Степановича – а тут такая роскошь!
Мое объяснение вполне удовлетворило ученого, он даже слегка разрумянился от гордости.
— Да уж, лаборатория очень неплоха и, вероятно, первое время она будет предоставлена в ваше распоряжение. Если вы, конечно, примете наше предложение здесь работать. Кстати, вы, простите, где обучались?
— Увы – нигде, кроме как в той самой аптеке. Я самоучка.
— Весьма странно, — слегка посмурнело лицо химика, — нет образования?
— Увы.
— Тем не менее, — поспешил прийти мне на помощь доктор, — смею вас уверить, что господин Демидов очень грамотный химик и изобретатель.
— Еще и изобретатель? — удивленно вскинул брови Кирхгоф. — А позвольте полюбопытствовать…
— Прошу меня простить, уважаемый Константин Сигизмундович, — поспешил ответить я, — но при всем уважении к вам, не могу пока рассказать о своих изобретениях – они касаются военного ведомства. Надеюсь на ваше понимание.
— Ах, вот как? Вы положительно удивительный человек, Вадим Федорович. Но понимаю. Ладно. А над чем планируете работать?
— Если помните, то кроме йода, мы прислали вам образец нового металла…
— Конечно помню. Удивительное вещество, но не было описания его получения.
— Вот именно. Образец достался мне готовым вместе с информацией о том, что в Китае его выделяют из глины. Именно этим мне и хотелось бы заняться.
— Разумно. Не ознакомите ли со своими планами?
— С удовольствием. Итак: исследовав сам металл, я, как наверняка и ваши коллеги, работавшие с присланным образцом….
Дальше я поведал, как планирую выделять алюминий из каолина. Было, разумеется, громоздко и дорого. Но надежно. Потом, правда, тот еще геморрой с очисткой, но бокситно-криолитовое сырье обрабатывать по тем временам – анреал полный. Не говоря уже о том, что я не знаю, ни как выглядит это самое промышленное сырье двадцатого века, ни как оно здесь называется. Придется через натрий или калий пытаться.
— Вполне обоснованно, — выслушав меня, промолвил Кирхгоф. — Проблемы технического характера, конечно, будут, но перспективно. Скажите, а у вас нет больше образца данного металла? Присланный вами настолько невелик…
— Есть, извольте, — я раскрыл саквояж и протянул вилку, специально захваченную для такого случая. Надо было видеть как разгорелись глаза ученого!
— Вадим Федорович! Я, от имени Академии Наук прошу разрешения приобрести у вас данное изделие. Уступите? Вам с господином Бородкиным и так будут выплачены премиальные за открытие йода, но лишние деньги ведь не помешают?
Хороший подход. Наконец-то! Сколько же содрать с Российской науки? И продешевить не хочется, и рвачеством заниматься неудобно… У меня, кстати, еще фляга и котелок имеются, но на них отдельные планы.
— Уважаемый Константин Сигизмундович, я в принципе, готов подарить Академии эту вилку, но все-таки жизнь в столице требует некоторых средств, которых у нас с господином Бородкиным негусто…
— Не беспокойтесь, — перебил меня ученый, — кое-какие средства найдутся. Но я оценил ваш великодушный жест.
Не могу решить сейчас точно, но, думаю, что рублей двести совет вам выплатит. Ваши премиальные – тысяча на двоих. Кроме того вам будут предложены должности адъюнктов, а это сто рублей в месяц. Не так уж и мало, согласитесь.
Ну, вообще-то ничего, жить можно. И даже приодеться к зиме.
— Благодарю, ваши условия меня вполне устраивают.
— Замечательно! Теперь вы, Филипп Степанович, — Кирхгоф повернулся к доктору, — я догадываюсь, над чем вы хотите работать, но хотелось бы услышать это из ваших уст…
Бородкин уже, по-моему, стал слегка обижаться, что все внимание членкора было обращено на меня, но мгновенно оттаял, услышав вопрос.
— Если есть такая возможность, то хотелось бы заняться исследованиями бацилл – эта тема меня очень заинтересовала и обещает неплохие перспективы в медицине.
— Ну что же – именно так и думал. Признаться, ваши работы меня несколько изумили сперва, но потом, поразмыслив, я понял, что в этом скрывается нечто многообещающее. Даже планирую с вами сотрудничать, если не возражаете.
— Ну что вы, почту за честь, — зарделся доктор.
В общем, все разрулилось к вящему удовольствию всех сторон.
Наши с Бородкиным доклады на следующий день прошли на "Ура!". Ну для нас во всяком случае. Честно говоря, чувствовалось, что некоторые профессора весьма недовольны появлению таких выскочек из провинции, как мы с Бородкиным. Но против фактов не попрешь: вот он йод, вот пропись его получения, что подтверждено экспериментально, вот описание его свойств. И никуда от этих фактов не деться.
С микробиологией было чуть посложнее, но отчеты предоставлены и не опровергнуты. Тема есть и сулит еще много при ее разработке. Так что в открытую возражать никто не стал.
А на следующий день началась рутина: выпросить батареи, дающие достаточный ток, посуду и все остальное… Неделю убил на создание материальной базы для дальнейшей работы. И то только благодаря содействию Кирхгофа.
Вот кстати немец натуральный, но русский больше, чем основная масса исконно русских по происхождению щелкоперов, сидящих на своих креслах и чуть ли не целенаправленно создающих препоны.
Но дело двинулось. Чтобы получить королек алюминия, у меня ушло две недели: это вам не уравнения реакций, правильные и "зачетные", на бумажке писать. Умучался вусмерть.
Потом очистка, переплавка… И наконец-то около грамма "вменяемого" алюминия получилось. Все: можно "ставить псису" и подавать полноценную заявку на "открытие".