Глава 13
Восточный лес, мелюзга и гидроудар

Наутро проснулся, умылся, собрался в путь-дорогу. Когда вышел из дому, меня уже ждала вся честная компания: Косматко, Трегуз, Селезень, заехали за Ассамом, тот по-прежнему никого к себе не подпускал. Двинулись по просыпающимся улицам Славена, сопровождаемые четырьмя огромными, ростом с пони, псами, которые резвились как щенки.

Из Славена выехали еще навеселе, с песнями, и двинулись прямо к полоске Восточного леса. Только Косматко ехал хмурый, ни с кем не разговаривал. На вопросы про эльфов отнекивался, дескать, он к ним не суется, они к нему. Псы носились вокруг нас с громким лаем. Общее настроение было не совсем подходящее случаю: складывалось впечатление о загородной прогулке, легкой и увеселительной. Следовало бы воинство подтянуть громким окриком и грубым словом. Но сделать это было некому, Осетр и Сивуха остались в Славене, хотя их незримое присутствие, безусловно, ощущалось. Привык я к этим суровым и правильным парням, мне их не хватало.

Собаки подняли стаю куропаток, Тергуз с Селезнем стали метать стрелы с переменным успехом, громко радуясь удачным выстрелам и подтрунивая друг над другом в случае неудачи. Я тоже решил поучаствовать, взял тул с короткими облегченными стрелами, на мелкую дичь. Выпустил три стрелы почти не целясь: учитесь, сынки, три выстрела – три куропатки.

Косматко еще больше помрачнел, зыркнул на меня так, будто он Ленин, а я зажравшийся буржуй. Лесник, видно, переживает, что его науку попусту используют, а впрочем, бес его разберет, этого шамана-телепата.

Я придумал себе развлечение поинтересней: стал сбивать стрелы моих спутников. Это оказалось посложней: при таком выстреле очень важно точно уловить момент, когда стрела выбрасывается тетивой, иначе запоздаешь. И снова пять выстрелов – пять попаданий. Трегуз с Селезнем взмолились даже, чтобы я им охотиться не мешал. Но и им стрельба вскоре наскучила. Собаки собрали добычу, охотники – стрелы, и мы продолжили поход уже плотной группой. Трегуз затянул было песню, но его никто не поддержал, мы въехали в Восточный лес, и настроение изменилось.

Лес встретил нас неприветливо, после солнечного поля мрачные тени, залегшие у подножий могучих деревьев, тянулись к копытам лошадей как руки неведомых великанов. Пробивавшиеся сквозь листву лучи солнца напоминали прутья защитной решетки, шепот густого подлеска напоминал зловещие заклинания спрятавшихся вражеских шаманов. Редкие поляны манили солнечными лужайками, но даже притихшие собаки не пытались на них порезвиться, а молча и настороженно следовали за конями слева и справа отряда, напряженно вглядываясь в чащу, и тревожно нюхали легкий лесной ветерок.

Трегуз снял войлочный чехол со своего Дубаса, обнажив темное узловатое дерево, в котором то тут, то там проглядывали стальные вставки. Селезень надел ременную петлю своей булавы на правое запястье, взял в левую руку небольшой круглый щит. Только Косматко тихо дремал в седле, казалось, окружающее его совершенно не волнует. Так наш отряд углублялся в лесную чащобу, по дороге в Дикое поле, в полной боевой готовности довольно долго. Я даже удивился, казалось, что прошлый раз мы с Лехом очень быстро достигли Косматкина болота. Но припомнил, что с Лехом мы использовали в основном лесные тропы, ведомые только немому командиру младшей дружины.

Лес поредел, в воздухе чувствовался запах сырости и гнили, все указывало на скорое прибытие во владения телепата. И уже казалось, что опасность миновала, как вдруг завыли собаки, заржали лошади, задрожала земля, и из-за поворота появилась зловещая темная масса, в первую секунду показалось, что оттуда выползает огромная коричневая многоножка, разевая десятки зубастых пастей. Но когда устрашающая тварь приблизилась, оказалось, что это около сотни деревянных собак, каждая величиной с пони. Безглазые морды были направлены прямо на нас, и оскаленные деревянные клыки не оставляли сомнений касательно их добрых намерений.

Трегуз заорал собакам: «Ату!» – и бросился на врага, размахивая Дубасом, за ним последовал Селезень, они смяли передние ряды противника, только куски дерева полетели в разные стороны. Я очнулся и послал Ассама вперед, на ходу выхватывая меч, и рубанул метнувшуюся в нашу сторону древособаку по спине. Сталь глубоко засела в дереве, но это не возымело никакого эффекта на зверюгу, она продолжала греметь пастью и пыталась схватить коня за ногу. Ассам встал на дыбы и передними копытами размозжил твари голову, выбив из моей руки меч. Как только деревяха осталась без головы, она тут же рухнула на землю и превратилась в уродливую колоду.

Я стал тащить из кожаной сумы булаву, но она застряла, тогда я кинжалом обрезал ремешки и так прямо в чехле стал колотить по деревянным башкам чудовищ, стараясь попасть в разинутые пасти. Ассам топтал и лягал зверобуратинок, только щепки летели. Псы от нас не отставали, они зверюг нисколько не боялись, приловчились им лапы отрывать и бросали механически щелкающих челюстями монстров беспомощными на земле. Наш немногочисленный отряд быстро оброс грудами бревен со всех сторон, но деревяшки все лезли и лезли по трупам своих соратников, щелкая челюстями. Было что-то жуткое в их механических движениях, как будто каждый жест и каждый шаг причинял зверюгам боль, и злобу за свои страдания они желали выплеснуть на нас.

Теперь твари прыгали на нас сверху, пользуясь импровизированной стеной как трамплином. Трегуз наловчился бить их Дубасом влет, одновременно объявляя счет. Обезглавив очередного дружка Пиноккио, он провозгласил: «Тридцать!» О как! А я едва ко второму десятку продвинулся. Не желая отставать я стал махать булавой как напуганный, но нагнать Трегуза уже не смог: подлые деревяшки кончились.

Мы огляделись и обнаружили, что среди нас нет Косматки и Каурого. По-быстрому раскатали завал и начали поиск. Проследить путь Косматки было несложно, повсюду валялись останки древособак, которые образовали подобие дороги, которая привела нас на уже знакомую мне равнину.

Чавкающее под копытами лошадей болото заволокло густым туманом, ничего не было видно на расстоянии в несколько шагов. В плотной белесой дымке маячили неясные тени, колоды-трупы попадались все реже.

Трегуз спешился, повел Сивого в поводу, я и Селезень последовали его примеру. Трегуз поднял руку, потом приложил палец к губам, прислушался. Собаки притихли, тихонько поскуливая, жались к ногам. В тишине отчетливо слышались чавкающие шаги, потом затихли. Трегуз нарочито громко переступил с ноги на ногу. В тумане как эхо тоже чавкнуло и тут же затихло. Кто-то подкрадывался к нам, ориентируясь на звук.

Трегуз снял с седла свой Дубас, я снял с булавы истрепанный чехол и приготовился к бою, Селезень последовал нашему примеру. Готовые к бою, мы вглядывались в туман, надеясь увидеть неведомого противника. Чавкнуло совсем близко, и в видимом круге показалось нечто огромное и прозрачное, часть какой-то чудовищной медузы, размеры которой было трудно представить. Нечто высотой с многоэтажный дом наползало на нас, медленно заполняя все видимое пространство.

– Водяники, – сказал Трегуз, опуская оружие, – вы, главное, того, повежливей с ними и не смейтесь…

– Ну уж и не смейтесь, чего ж не посмеяться, если весело! – пропищало откуда-то с земли. – Здорово, богатыри!

Перед желеобразной массой стояли группкой крошечные людишки, обычному человеку по колено, в зеленых кафтанчиках.

– Приветствую вас, водяной народ, – ответил им Трегуз, – мы здесь товарища ищем на рыжем жеребце.

– А, этого, что в странных камнях живет? – отозвался лилипут. – Который големами балуется и болотину мертвой водой травит?

– Про мертвую воду не знаю, но живет он правда здесь неподалеку, Косматкой кличут, – снова ответил им Трегуз.

– Может, и Косматкой, а может, и по-другому, только запоганил ваш дружок тут все кругом, нечистой магией балуется, вот мы и пришли, червя привели, чтоб прибрался. А сами как его найдете, что делать станете? – с повелительными нотками продолжил маленький человек.

– А твоего ли ума дело, мелюзга? – разозлился я, чего он тут допрос устроил, от горшка два вершка, а гонору как у дорожного полицейского.

Трегуз в ужасе замахал на меня руками, строя уморительные рожи, что я не выдержал и рассмеялся, уж очень комично выглядел гридень.

– Смотри, какой у вас друг веселый, – не унимался водяник. – Мелюзга, говоришь?

– Ты не обращай внимания, уважаемый, не местный он, – оправдывал меня Трегуз, – но человек хороший, в Славене тебе всякий скажет!

– Хорошие люди черной магией не балуются и водяников мелюзгой не называют, – парировал мелкий нахал. – Компания у тебя, богатырь, странная, но мы зазря никого не обидим, отвечай как есть – зачем в лес пожаловал?

– Сюда по приказу князя прибыли, чтобы командира младшей дружины найти – Леха Немца, он дней пять назад в лесу пропал. Может, тебе что про него ведомо, скажешь – будем благодарны, – снова заговорил Трегуз.

Водяники запищали на своем, потом пискляво рассмеялись, и главный снова заговорил с нами:

– Может, и ведомо, может, и скажу, но пусть сначала вот этот, – и указал на меня, – к нам пожалует и по традиции в водных играх поучаствует.

– Не станет ли уважаемый водный народ возражать, если мы тут между собой посовещаемся? – спросил побледневший Трегуз.

– Это у вас, у людей, все дела спешные, а нам торопиться некуда, Уат хоть и на месте сидит, а дело свое делает, – высокомерно провозгласил все тот же мелкий и демонстративно отвернулся.

Трегуз подошел ко мне и вполголоса с досадой сказал:

– Эх, Тримайло, угораздило тебя водников разозлить, теперь держись.

– Да чего ты перед этими уродцами пляшешь, будто с князем говоришь? Я сейчас на них собак натравлю или ножны уроню, и конец всему племени.

– Не, Тримайло, не пойдет, с ними ссориться нельзя. Да ты еще и меч потерял, примета нехорошая. А водный народ, хоть они и ростом невелики, огромной силой обладает: всякая вода им подвластна, кроме мертвой, ею темные правят. Оттого если водяники чуют нехорошее – бегут исправлять, и Уат (это гигантский водяной червь из воды) им помогает. И не врут они – зря вреда не делают, а за то, что нагрубил, хотят они тебя в водяники оборотить, чтоб ты с ними состязался по-честному. Ты, главное, когда оборотят, не болтай лишнего и руки не распускай, а то они тебя с гусями в Африку отправят, такое уже случалось. Но если ты в водных играх одолеешь, они тебя уважать станут и помогать во всем, так что попробовать стоит.

– А ить выбора нет, – встрял противный коротышка, – давай решайся, не то так превратим, ты и в Африку, и из Африки, еще и обратно скатаешься «мелюзгой», да не на гусях, а на стрижах каких-нибудь, чтоб трясло, как на телеге.

Ну что тут сделаешь, кивнул я головой, а «зеленые кафтанчики» приняли это за согласие, и – оооп! – грохнулся я вниз и закачался на каком-то дереве, за руки дернуло так, что в глазах потемнело. Когда в себя пришел, сообразил, что держусь обеими руками за ременную петлю своей булавы. А булава, стало быть, и есть дерево, оборотили окаянные водяники. Я аккуратно сполз на землю, чем вызвал град насмешек в свой адрес.

– Что, верзила, высоты боишься? Дак оно и понятно, целый, слышь, воробьиный скок, ежели прыгнет, каблук сломает, не иначе! – изгалялись нахальные малявки.

Теперь я выглядел как и они: такого же роста и даже в зеленой одежде, вот только борода лопатой, всю грудь закрыла, а они бритые все. Видно шутка их главного, вон как щерится, обормот.

– Ну-ну, негоже так собрата встречать, – остепенил своих старшой. – Как тебя звать-величать, гость дорогой, какого роду-племени.

– Василий Тримайло, русский из Славена! – сквозь зубы представился я.

– А я Ланс Озерный, – ответил старшой и, сняв котелок, церемонно поклонился.

– Я Годи Ручейный, я Нор Ива, я Джерри Омут, я Кенни Прибрежный, я Гринни Жаба, я Фраф Водопад, я Сомон Плескун, – кричали наперебой эти мелкие поганцы и снимали свои колпаки и шляпы.

Помня о предупреждении Трегуза, я тоже сорвал с головы зеленый картуз и помахал им в воздухе, неуклюже присев, чем вызвал новый взрыв хохота.

– Ну пошли, что ли, Тримайло, бахнем за знакомство! – пригласил Ланс.

– Некогда мне, давай свои водяные игры, да побыстрее! – рассвирепел я. Там Косматко незнамо где, Лех без вести пропавший, а этот мелкий говнюк про какую-то выпивку толкует.

– Да ты не горячись, здоровяк, внутри червя время по-другому течет, как дождь сквозь землю. А дружок твой, с темнотой повязанный, уж дома, женка о нем позаботится. Немому твоему тоже пока никто плохого не делает, успеешь, если в Африку не улетишь, – и пригрозил, и успокоил Озерный.

– Так ты знаешь, где Лех? – вскинулся было я.

– Не то чтобы знаю где, а у кого в гостях – догадываюсь, – напустил туману Ланс, – но зачем начинать есть рыбу с костей, всему свое время. Идем!

И мы вошли в червя, никаких дверей или порталов, даже переход с воздуха в воду был незаметен, просто вошли в просторную комнату с прозрачными стенами, с прозрачной мебелью, которая здорово напоминала паб. Имелась и стойка, за ней прозрачный бармен, внутри которого плавали разноцветные рыбки. На голове бармена – подобие лица: три водяные воронки означали, видимо, рот и глаза. Только на месте им не стоялось, и водовороты бродили свободно, по подбородку, по затылку, но на шею не опускались. Почувствовав наше присутствие, живой аквариум поставил глаза и рот на место, изобразил подобие улыбки, то есть водяной круг стал овалом.

– Эх, научить бы его говорить, цены б не было, – посетовал Ланс. – Ну что, Болтун, скажи честно, ведь пил, смотри, рыбы какие спокойные.

Болтун прижал прозрачные ладони к груди и сокрушенно покачал головой, дескать, виновен по всем статьям. Поставил на стол девять больших кружек – по числу гостей – и наполнил их из шланга светло-желтой жидкостью с пенной шапкой, сделал приглашающий жест, продемонстрировав прозрачную ладонь.

Водяники особого приглашения ждать не стали, кружки разобрали, побросав где попало свои котелки да колпаки, и я не стал отставать, взял свою, отхлебнул и с удовольствием припал, пока не опорожнил всю кружку. Пиво, да какое! Пьешь и пить хочется! Высокий класс!

Как только я кружку поставил, Болтун-аквариум ее тут же наполнил пенным, я выдул еще полкружки, поставил, огляделся. Собутыльники, или, правильней сказать, сокружечники, мне сосудами полупустыми отсалютовали. Я ответил им тем же, хотя хотелось плеснуть им в хари пивом и настучать по их рыжим башкам, но в Африку на стрижах не хотелось, да и пиво больно хорошее – жаль впустую проливать.

– Ну что, может сапожок? – предложил Ланс, хитро прищурившись.

– А давай, – с вызовом ответил я, слабо представляя о чем он.

Болтун вытащил девять высоких кружек в форме сапога.

– Залпом! Кто последний, тот посуду моет! – скомандовал Озерный.

И понеслась, то есть полилась или даже попилась, а может, даже попивась. Сапожок из-за круглой формы и каблука крутился в руках, пиво летело во все стороны, но я ловил его ртом и закончил пить не последним с большим трудом. Кенни Прибрежный проиграл, но потребовал штрафную. Сапожок исполнили на бис всей компанией, на этот раз дружно без отстающих. В голове зашумело, видно, от кислородного голодания, и клапан в штанах натужно дал себя знать.

Вся водниковская братия раскраснелась и принялась орать хором:

– Ручеек, ручеек, журчи! Промазал – кричи! У кого больше в кувшине, тот и главный отныне!

Из пола выросли девять узкогорлых кувшинов, и вся компания прямо от стойки стала метко мочиться в них. Вся, да не вся, мне оставалось только кричать. Непослушный ручеек упорно лился куда угодно, только не в кувшин, а как только я приметился, предательски иссяк.

Рыжеголовые придурки ржали что есть мочи и тыкали пальцами в меня, друг в друга, хлопали соседей по спине, а самый меткий – Ланс – гордо указывал то на кувшин, то на свое снайперское достоинство.

Тут же все безобразие с пола исчезло, Болтун снова раздал обычные кружки. Пиво лилось рекой, я потерял счет выпитому, захотелось есть. Но, как видно, не одному мне. Посреди паба вырос стол со всякими яствами: рыбой, мясом, раками, креветками, лесными и земляными орехами, салатами из водорослей, жареной картошкой. Малютки были не дураки пожрать, блюда пустели с волшебной быстротой, но тут же наполнялись снедью чудесным образом.

Осоловев от пива и еды, я признал, что водяники довольно симпатичная компания. Они не казались мне больше нахальными, а просто развязными и веселыми. В разгар пира Ланс поднялся и торжественно произнес:

– Поели, попили, в омут угодили, встретили сома, веселого весьма!

Водяники хором подхватили:

– Кто ус ему завяжет и историю расскажет, а потом всех перепляшет, для того у нас всегда будет пиво и еда.

– Ну давай, Тримайло, покажи себя, узел вяжи самый простой, да смотри, если засосет в пасть наш дедушка, добра не жди! – проинструктировал меня Ланс Озерный и отсалютовал кружкой.

Паб исчез, стало темно и холодно, мокрая одежда прилипла к телу, воздух распирал легкие, неудержимо потащило вниз, в кромешную тьму. Так, маршал Тюррен, – на помощь. После литании француза стало легче, я перестал дергаться, как когда-то учили, и пошел камнем в глубь водоворота, возле самого дна, как полагается, отпустило, но резко дернуло в сторону. Прямо в огромную беззубую пасть чудовищного сома. Рыбина пучила глазья, на башке болтался зеленый чубчик из мха, и она тянула, тянула воду, хлопая жаберными крышками как насосом. Я стал загребать руками и ногами изо всех сил, стараясь грести не прямо от раззявленного рта, а вдоль него, и хотя стремительно приближался к пасти, но стал продвигаться к ее краю и уже видел толстенный ус, величиной с мою нынешнюю руку. Но сом стал засасывать воду с удвоенной силой и приближаться, неспешно помахивая хвостом. Я сделал резкий рывок, но все равно не успевал, меня неотвратимо увлекало движение воды прямо в глотку чудовищу. И тут я заметил на носу сома странные наросты, подобные антеннам, и схватился обеими руками за один из них, почувствовав пальцами металл. Э, да это ведь крючки, видно, немало охотников до сомятины ушли без добычи с примерно десятка рыбалок. Как видно, я сделал больно деду всех водяных, и он внезапно захлопнул пасть в опасной близости от моих ног и замотал огромной башкой. Меня бросало из стороны в сторону, но я не отпускал крючок, глубоко засевший в верхней губе чудовища. Самое главное, исчезло течение, и я смог перебраться прямо на морду сома. Плоскоголовый пожиратель падали снова открыл рот и стал засасывать воду, не переставая мотать головой, но избавленный от постоянной борьбы с течением я перехватился за другой крючок, потом еще за один и подобрался к усу, который беспорядочно болтался в воде как кусок веревки. Воздуха катастрофически не хватало, напуганный организм истошно пытался сделать роковой вдох, в глазах потемнело, но я не сдавался, схватил толстенный ус обеими руками и ногами и скрутил в петлю. Но столкнулся с сопротивлением и не смог закончить узел, ус был слишком толстый и постоянно дергался, петля распалась. Тогда я, перебирая руками, переполз к краю уса и повторил операцию. И, та-ра-ааа, все получилось, да еще сом помог, дергая усом, затянуть простой узел. Уррра! Я развернулся головой вверх, собираясь выныривать, но увидел зеленую фигурку, отчаянно загребающую ногами и руками, борющуюся с водяным насосом сома и проигрывающую этот поединок. Я взял одной рукой тонкий конец уса, загребая другой рукой, толкая водяную толщу ногами, устремился на помощь водянику, который был уже в опасной близости от дедушкиного рта. Как только я подгреб поближе, тут же ухватился за один из крючков на верхней губе сома, сильно потянул на себя. Как и в прошлый раз, замшелый великан захлопнул смертоносную пасть, и я протянул водянику руку, вытягиваясь изо всех сил. Но чтобы это проделать, мне пришлось бросить крючок, сом тут же начал всасывать воду и своего «внучка» прямо в глотку. Водяник, широко открыв небесно-голубые глаза и помахивая огненной шевелюрой, проваливался между губ, слабо мазанул меня по руке пальцами. Я сделал новый рывок, схватил его за запястье, и… мы оба исчезли в пасти чудовища, которую тот сразу захлопнул.

Но в темноте соминого рта мы пробыли недолго, ус-то я не отпустил. Так что, прикусив собственную плоть, рыбина выплюнула ус и нас обоих с такой силой, что из моих легких вылетели остатки воздуха и я хлебнул воды. Я извивался в конвульсиях, уже не зная, чему я сопротивляюсь – вдоху или выдоху. На помощь пришел водяник, он выдул из задницы огромный пузырь, сунул туда свою голову и мою втащил. Я почувствовал зловоние, но выплюнул воду и закашлялся, опять не зная, дышать мне или нет.

Внезапно все закончилось, я и водяник – теперь я его узнал: Кенни Прибрежный – оказались на прозрачном полу, мокрые и задыхающиеся. У Кенни не было левой ноги ниже колена, побывка в пасти дедушки не прошла даром. Кровь хлестала просто фонтаном, быстро заполняя пол алым расползающимся пятном.

– Тебе бы поганцу дать сдохнуть, ты куда полез сопляк! – заорал побагровевший Ланс.

Кенни ничего не ответил, клюнул носом и завалился набок. Водяники запели:

Как только они начали голосить свои вирши, кровь стала собираться облаком на месте отсутствующей голени и с каждым обертоном, прорисовывался прежний абрис поврежденной конечности: мелькнула белая кость, синяя путаница кровеносных сосудов, красный атлас мышц и наконец розовая кожа.

Кенни лежал на полу целехонький, с обеими ногами, и мирно посапывал. Водяной народец собрался вокруг него. Сомон Плескун ощупал отросшую ногу, потом еще раз, нахмурился, усмехнулся и сказал:

– Нога в порядке, тока у Кенни теперь две правые ноги.

Ланс схватил Кенни за новую ногу, потом за старую и подтвердил:

– Точно, обе правые, чо-то мы впопыхах начудили, с пьяных глаз.

Тут водяники заговорили все вместе, перебивая друг друга, толкались и ругались на чем свет стоит. Причем искусство ругани было у них развито не меньше, чем виртуозность пивоварения и грамотность выпивона. Некоторые обертоны я бы взял на карандаш, если бы он у меня был: всем известные жопоногие перемежались с экзотическими ротосранцами, воплепердами и мутоструями.

Когда компания рыжеголовых, казалось уже, угомонилась, между Сомоном Плескуном и Нором Ивой завязалась нешуточная потасовка. Водники, встав в классические боксерские стойки, заплясали друг против друга, раздались громкие шлепки. «Зеленые кафтаны» не пытались разнять драчунов, а с интересом следили за поединком, разражаясь время от времени ободряющими воплями.

Сомон был выше и мощнее, старался повергнуть оппонента одним сильным ударом, Нор же обладал недюжинной энергией и осыпал противника градом жестких тумаков, не забывая про психологическое давление. Нор ругал и обвинял Сомона. Давил на жалость к Кенни, кричал, что именно он начал петь: «Оторвалось-возвратилось…», а надо было: «Оторвалось-возвратись, и все будет зашибись», тогда бы левая нога восстановилась, а вот теперь молодому придется снова ногу отрывать и т. д и т. п. Но Сомон, похоже, не особенно слушал, выждал момент и нанес свой удар, который готовил, опп, голова Нора дернулась, а сам Нор рухнул, заливая собственную грудь и многострадальный пол кровью из разбитого носа. Я решил, что все кончено, ан нет, Нор вскочил, пошептал, из его носа перестало капать, и поединок продолжился. Для Нора травма не прошла бесследно, он перестал лезть напролом и заткнулся, а Сомон, напротив, стал агрессивнее, начал подходить ближе, нависать над противником, нанося удары слева и справа. И тут я осознал, что не вижу самих ударов, а наблюдаю только результат. Я вгляделся внимательнее, ускорился, но так и не увидел движения рук, даже мазков не наблюдал. Вот Сомон чуть наклонился вперед и явно ударил правой, Нор поднырнул под как бы бьющую руку соперника и как бы ударил Сомона левой в печень. По крайней мере положение плеч и ног боксеров, а также звуки и реакция тела указывали именно на это, но сами руки так и остались в первоначальном положении. Стоящий рядом Ланс усмехнулся и сказал:

– Да, Василий, такой он у нас, водяной-то бокс! Смотри, не смотри, не увидишь. Потом, если общество дозволит, разъясню.

А Сомон с Нором разошлись не на шутку, лупили своими невидимыми руками, только гром стоял, как будто в большой барабан невидимый тролль всеми четырьмя руками стучит. Вот уже у Сомона из рассеченной брови слева сочится красная жидкость, и он становится все медленнее, а Нор как будто энергетика хлебнул, дубасит его по корпусу так, что Сомон даже охнул пару раз после особенно удачных попаданий. Но рано было радоваться в углу Нора, если бы такой у него был, Сомон вновь его поверг, теперь уже, похоже, ударом в челюсть, судя по тому, что Нор рухнул бездыханный и некоторое время не подавал признаков жизни. И снова я ошибся, ожидая финального гонга. Неугомонный водяник очнулся и, пошатываясь, встал. Бой продолжился, парни здорово устали, двигались медленно, но проявляли недюжинную волю к победе, ни один не желал уступать другому. Сомон резко вскрикнул от нового невидимого удара и припал на правое колено, прижимая локоть к боку. Пробил-таки Нор сомоновскую печень, вода камень точит. Воспользовавшись удобным положением, Нор обрушил просто ливень ударов на голову противника, и Сомон повалился носом вперед, закрыв голову руками. Нор отошел в ожидании. Когда Сомон поднялся, на него было страшно смотреть, левая сторона жутко распухла, глаз полностью заплыл, и казалось, что у него выросла на лбу еще одна щека и за этой щекой была целая пригоршня конфет. Хоть сейчас на рекламный плакат фильмов про чупакабру. В моем мире секунданты Сомона уже выбросили бы полотенце. Но здесь шоу продолжалось.

Сомон уже не передвигался, стал на прямых ногах и, сверкая здоровым глазом, ждал, когда Нор подойдет поближе. Нор, ощущая, что победа уже у него в кармане, бросился добивать противника и… рухнул на пол. Чудовищной силы встречный удар разорвал кожу у него на лбу так, что оторвавшийся лоскут задрался на волосы, обнажая вены. Но Сомон не смог отпраздновать победу, поскольку тут же повалился прямо на оппонента, потеряв сознание. Все это происходило под овацию наблюдателей. Водяники были в восторге, трясли друг друга за плечи, лупили ладонями по спинам, обнимались, славили бойцов. Я от них не отставал, ощущая подъем и громко декламируя стихи Маяковского: «Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей».

Ланс и Фраф Водопад провели над Сомоном и Нором руками, и их укрыли непрозрачные зеленые коконы, которые уплыли в глубь червя и скрылись из виду. Кенни тоже не было, похоже, его упаковали раньше.

Водяники уселись вокруг стола, жестами пригласили меня, выпили молча по кружке пива, потом еще по одной, замотали рыжими головами.

– Да уж! – только и смог пробормотать Ланс и уже бодрее, обращаясь к поредевшей компании: – Дня три в коконе проваляются братишки наши, похоже, у Сомона разрыв печени, а у Нора то, что у него заместо башки, просто в кашу. Дааааа… Вы видели, да не все. Болтун, пузырь тащи, на дедушку посмотрим.

Болтун от стойки толкнул в нашу сторону водяной шар. В нем пронеслись картины нашего с Кенни приключения. На особо волнующих местах водяники обменивались комментариями, из которых я заключил, что всем им приходилось ус дедушке вязать.

– Мы видели то, что делал Тримайло и Кенни, теперь покажем, что было скрыто для нашего гостя, – сказал Ланс.

На экране замелькали образы, замедлились и проявились последние секунды боксерского поединка, свидетелем которого мы только что стали. Фигуры на экране очень медленно двигались навстречу друг другу, Сомон неспешно вытягивал левую руку ко лбу Нора, а Нор расплескался в замахе левой рукой, направленном к подбородку Сомона. Удар Нора даже на замедленном воспроизведении выглядел смазанным и достиг цели чуть-чуть раньше, чем Сомон коснулся лба противника.

– Вот это скорость! – удивился я. – Как вам это удается?

– О том чуть позже, – снова ушел Ланс от прямого ответа, – ты нас прости за Кенни, понимаешь, он самый молодой и ус дедушке ни разу не завязывал. Ему еще полста лет ждать, когда разрешим. А тут еще и сапожок последним выпил, вот и взыграла кровь. Ну ничего, теперь с двумя правыми ногами походит, глядишь, поумнеет, хотя вряд ли. Теперь, Василий, с тебя история.

Я помедлил немного и начал рассказ:

– Народ вы, я смотрю, веселый и не дураки подраться, поэтому я расскажу вам о двух братьях, которые любили бокс и сделали его своим занятием на всю жизнь. Звали их Вал и Вит. Оба громилы, каких мало, вам бы сразу не понравились. Двухметровые богатыри, косая сажень в плечах. Сначала они пробовали себя в боях, где ногами бить разрешают, потом перешли исключительно в бокс. Лупили братья всех, кто не попросит, любой поединок выиграть могли. Ну почти любой. Были и у них неудачи, особенно вначале. Младший из братьев белого африканца повстречал на ринге, уже, можно сказать, пенсионера. Сказать-то можно, но на пенсию-то он не вышел, а являлся на тот момент чемпионом Африки. Треснул старичелло пару раз оному герою, тот чуть колесом по рингу не прошелся, потом старший брат африканца уделал, но осадочек остался. Дошло до братьев, что удача – дама со скверным характером и если на нее только полагаться, может всякое приключиться. Но как приручить богиню победы, братья не знали, и тогда в их жизни появился некто Князь по имени До, промоутер, который знал, как накинуть узду на всякого рода случайности. Не будет лишним упомянуть, что Князь по имени До здорово похож на дедушку всех водяных. Такая же черная морда, и волосья так же во все стороны торчат, только не зеленые, а седые.

И разъяснил До Князь братьям, что теперь они суперстары, но не в смысле, что здорово устарели, а в смысле крупняк в кулачном бизнесе. Теперь подбором противников надо заниматься с масштабным подходом, то есть рассматривать бойцов не как машины для размахивания руками, а интересоваться их жизнью и здоровьем всесторонне. Что едят, что пьют, с кем спят, чем болеют – все имеет значение. И действительно, такой подход работает, братьям равных нет и до сих пор, правда, бои их смотреть скучно, не хватает интриги, перцу, так сказать. Поединок, как правило, заканчивается до боя, после беседы оппонентов братьев с До, который как змей их завораживает деньгами и посулами. Это если боец – подающий надежды новичок. А с опытными еще проще, надо только дождаться момента, когда их мощь пошатнется: ухудшатся жизненные обстоятельства, пошатнется здоровье, или они вовсе решат окончить карьеру. Такие дела! Теперь поклонникам бокса остается только дожидаться, когда братья состарятся и уйдут на пенсию, может, это вернет на ринг дух настоящего состязания и накал борьбы.

– Неплохая история, – похвалил Ланс, – немного грустная, но интересная. Названия ремесел в вашем каноне забавные. Промота – это человек, который деньги проматывает?

– В точку, – согласился я, – конечная цель именно такая: чужими руками из огня каштаны таскать и тугры прикарманивать.

– Теперь танцы! – провозгласил нараспев Ланс и взмахнул рукой.

Ближайшая стена отодвинулась, образовала круглую комнату, пол покрылся синими и белыми полосами. Водяники встали в ряд, выкинули пару забавных коленец и стали размахивать ногами, то приближаясь к краю разрисованного пола, то удаляясь от него. Танец сильно походил на кельтскую разножку.

Плясун из меня неважный, и я с неохотой встал в ряд и попытался копировать движения соседних танцоров. Получалось так себе, но я не сдавался и в какой-то момент все-таки попал в общий ритм. Как только это заметили водяники, они взвинтили темп. Я с трудом, но подтянулся, тогда они стали танцевать еще быстрее: туфли с пряжками так и замелькали, постепенно смазываясь в лихом переплясе. Я ускорил ощущение времени и продолжал оставаться в мерно движущемся строю.

Так продолжалось некоторое время, пока до меня не начало доходить послание, скрытое в нехитрых на первый взгляд движениях. Ряд танцоров изображал набегающую на берег волну. Неподвижные плечи и голова олицетворяли спокойствие и величавость водной глади, а бешено работающие ноги – скрытую жизнь морских обитателей и подводных течений. Потом мы как единый слаженный организм выбросили вверх руки и пошли на приступ земной тверди уже быстрее, приступили к «берегу» и обрушили принесенные массы воды на «преграду», опустив руки, откатились назад, и снова, и снова, и снова…

Казалось, танцу не будет конца, но я совершенно не устал, напротив, почувствовал прилив сил, мне захотелось просторов, невиданных доселе земель, ярких и прекрасных. И… почувствовал воду вокруг, в земле, в себе, в парнях рядом, в небесах. Она была повсюду, искрящаяся, освежающая, обжигающе желанная. Ощутил ее огромную силу, которая то дремлет, то взрывается ужасающей мощью, ее нежность и даже ранимость, ее неисчерпаемую выносливость и терпение, ее гнев и неуступчивость. И еще я понял, что я ее часть, часть ее народа, я – водяник, как Ланс и Кенни, как Нор и Сомон и еще тысячи и тысячи, почувствовал безграничное счастье. Я поднялся к грозовым тучам и сквозь землю дождем опустился к подземным озерам и рекам. Я стал таким огромным, что Уат показался мне малышом, забавным и незлым трудягой, который всасывал в себя темные пятна странной жидкости и размывал, переваривал их в чистейшую влагу. И в этот момент я готов уже был понять что-то очень важное, но голос Ланса вернул меня на полосатый пол паба, где я остался танцевать в одиночестве, а мой народ смотрел на меня во все глаза. Они не стали хлопать меня по спине и орать, как у них заведено. В них ощущались торжественность и благоговение.

– Туманные феи! Вот это был танец! – восхищенно сказал Ланс Озерный. – Лет сто так не плясали! Привет тебе, Василий Тримайло, а среди своего народа ты будешь зваться Васси Танцор!

Болтун раздал кружки с пивом, все восславили нового водяника, поздравили и предложили еще выпить по кружке. Я вежливо отказался, пора и честь знать, правда, если честно, уходить не хотелось. После всего, что сегодня случилось, эти веселые ребята были мне как родные.

– Знаю, среди людей у тебя дела, – грустно сказал Ланс, – но ты заглядывай к нам, не забывай. Возле любого ручья или речушки, озера или пруда просто позови – и мы откликнемся. А на прощание прими подарки, так положено. Болтун! Тащи людскую бумагу, она Танцору пригодится. Я думаю, никто возражать не будет, если я Васси водяному удару обучу.

Никто не возражал, напротив, все горячо приветствовали эту идею.

– Так, слушай, Васси, – продолжил Озерный, – ты теперь один из нас. Живая вода за правду, а мы за воду, и мы – вода. Если замыслил недоброе, вода тебя слушать не станет, ни силы, ни помощи не даст. Как воду спрашивать, ты поймешь в миг крайней нужды. И водяной удар, или удар Гидры, еще его называют гидроударом, кому как нравится, отзывается на мысль. Ты просто думай, а вода тела отзовется. Попробуем?

– Давай! – с легким недоверием согласился я, уж больно все просто.

Встали мы с Лансом в позицию, я подумал, что бью его апперкотом снизу. Ничего не произошло.

– Ты настройся, почувствуй воду руки, подумай о том, что где-то я был не прав, разозлись, – инструктировал Ланс.

Я настроился, подумал о том, как он меня задерживает, а дел полно, о том, что Трегуз с Селезнем там места себе не находят. И снова попробовал ударить, и с тем же эффектом – нулевым.

– А, понятно, разозлиться не можешь, ну от этого лекарство есть! – ухмыльнулся Ланс, и я почувствовал резкую тошнотворную боль в животе, согнулся пополам и заприседал, чтобы воздух вернулся в легкие. Ланс, зараза, саданул под дых, ну держись, зеленый!

Я распрямился, восстановил дыхание и приказал двойку, левой-правой в голову, от правой Ланс ушел, а вот левая попала. Рук своих я не видел, но голова водяника дернулась, и на правой скуле появилась ссадина. Ланс поднял руки:

– Все-все, молодец, вижу, понял.

– Спасибо за науку, а другим показать гидроудар можно? – поинтересовался я.

– Показать можно, но они не поймут, для гидроудара водяником стать нужно, – ответил Ланс.

– Ты обещал сказать, где Лех, – напомнил я.

– Немой, твой дружок, у эльфов, в гостях, – ответил Лех. – где точно, сказать не могу, лесовики с нами в родстве. Так что сам ищи их деревню, они нас просили схроны их не открывать. И помни, эльфы зла никому не сделают. Если ты им или лесу вредить не станешь – значит, договоритесь. А с тем, который в камнях, держи ухо востро, хороший человек с темной магией баловаться не станет. Болтун, налей на посошок, гость торопится.

Выпили по последней, водяники меня обняли на прощание, и паб исчез. Оказался я возле своего коня, в поле. Трегуз и Селезень смотрели на землю там, где водяники только что стояли, а из моих рук выпала булава. Выходит, я вернулся в тот момент, когда наша встреча с водяниками только начиналась. Чудеса!

Уат развернулся и пополз в туман.