Глава 2
Первый круг рая
Ночь на дворе. Теплая июльская ночь. Таких роскошных ночей в нашей средней полосе раздва и обчелся.
Я сидел у настежь распахнутого окна и глядел на переливающуюся огнями ночную Москву. Свет включать не хотелось.
Вот уже полтора месяца, как я вернулся с той рыбалки. Все уладилось, круговерть повседневных дел завихрила и понесла. Но ночами все всплывало.
Сияющая, затягивающая бездна глаз. И легкое прикосновение маленьких губ. Как перышком.
Нет, не так. Твердые, настойчивые пальчики. И поцелуй чуть не до крови.
До свидания…
Первое время я пробовал бороться. Хватит! Мир вокруг прекрасен и удивителен, лето на дворе, девушки в сарафанах и миниюбках. Надо жить, вот что.
Но каждую ночь повторялось одно и то же. Сияющая, затягивающая бездна лазурных глаз. И легкий, как перышко, поцелуй. И твердые, настойчивые пальчики.
Я пробовал разозлиться. Колдунья, воспользовавшаяся своей способностью к гипнозу, сгубила добра молодца на корню. Инопланетный агент, вот она кто. Умный, натасканный агент. Безжалостный и беспощадный.
И понимал уже всю тщету своих жалких усилий. Перед глазами стояла тоненькая девчонка, даже еще не подросток. Только с крыльями.
Злобный инопланетный агент, смешливо фыркающий поверх стакана с молоком. Катающаяся верхом на старом леснике, покуда оба не валятся от хохота. И потемневшие от незаслуженной обиды глаза, закушенная нижняя губка: "Да как вы все могли такое подумать!!!"
Июль уже перевалил за середину, когда я понял мое дело дрянь. Я еще както справлялся со своими служебными обязанностями, но дома все валилось из рук. Я уже не помышлял о плотских удовольствиях. Может быть, будь я человеком семейным, или даже имей я постоянную добрую подругу, я бы выкарабкался. Но я в свои двадцать пять был человеком одиноким так сложилось. И шансов вылезти у меня не было.
Воздух понемногу свежел, ночь перевалила за середину. Как выбираться?
И вдруг я понял совершенно отчетливо не хочу. Не хочу выбираться. Не хочу ничего забывать. Это мое счастье или несчастье, но мое.
Ладно. Как говаривал мой отец, главное ввязаться, а дальше покажет бой.
Хорошо, что с понедельника у меня отпуск. Гора никогда не идет к Магомету, и пора уже Магомету привыкнуть.
До скорого свидания, Ирочка!
С тех пор, как наш славный экипаж покинул заколдованный лес, никто ни словом не обмолвился о невероятном происшествии. Я пытался, прямо и вскользь бесполезно. Не проходили даже туманные, отдаленные намеки. Доктор Маша знала свое дело.
Ради спортивного интереса я пробовал записать свои мемуары. Все как по нотам рука выводила непонятные каракули, достойные дауна среднего уровня развития. Левая рука, которой я в свое время тоже научился писать, не отставала от правой.
Я даже попробовал отпечатать текст на компьютере вдруг хоть какаято лазейка осталась? Пальцы бойко колотили по клавишам, но когда я попробовал просмотреть текст, мне стало нехорошо. "Ахыр аыаи", и так далее. И только одно слово в тексте имело смысл Иолла.
Вероятно, мои друзья испытывали те же проблемы с мемуарами. Я не знал.
Не вспоминалась и дорога к затерянному в гуще леса старому скиту. Но все остальное запомнилось намертво.
Подумаешь, потеря дорога. Найдем!
- …Простите, могу я видеть Геннадия Александровича?
Секретарша оторвала свой взор от текста на экране компьютера и спросила так, как это умеют секретарши: вежливо, но с еле заметным холодком, должным обозначать дистанцию между людьми, облеченными полномочиями, и людьми простыми.
- Вы договаривались о встрече?
Ого! Не так это, оказывается, просто попасть на прием к господину Меньшикову. Как там его охарактеризовал дед Иваныч: адвокат и акула бизнеса?
- Ни в коем случае. Но увидеться нам необходимо сегодня.
Твердость и уверенность клиента почти всегда благотворно влияют на секретарш.
- Одну минуту смягчилась она. Нажав на клавишу селектора, спросила Геннадий Александрович, к вам… она вопросительно посмотрела на меня, и я торопливо подсказал Белясов Роман Романович. Нет, как раз окно. Да, хорошо и уже мне Присядьте, пожалуйста. Сейчас Геннадий Александрович закончит с посетителем и вас примет.
Ждать пришлось недолго, минут десять. Из кабинета выкатился шариком какойто толстяк, на ходу вытирая лоб смятым платком. Вероятно, разговор был серьезный.
- Проходите, пожалуйста это мне.
Я вошел в кабинет, попытавшись плотнее закрыть за собой дверь. Не вышло импортный доводчик двери мягко ограничил мои излишние усилия. Доводчик был прав не надо излишне напрягаться, вредно для дела. Ладно, попробуем.
За стандартным офисным столом сидел мой давний знакомый, Геннадий Александрович Меньшиков, адвокат и акула бизнеса. Тайный агент инопланетной спецслужбы.
Именно сидел за столом. Я достаточно нагляделся на крупных боссов, и могу смело утверждать редко кто из них в присутствии рядового посетителя сидит за столом, большинство восседает.
- Здравствуйте, Роман Романович. Прошу, присаживайтесь. Слушаю вас внимательно.
Не узнал, что ли?
- Здравствуйте, Геннадий Александрович. Дело вот в чем…
Дальше мой язык отказывался излагать дело. Психоблокада. Меня же предупреждали. Ладно, попробуем сказать иначе.
- Я хотел бы…
Но это я хотел. А язык мой не хотел.
- Мне необходимо…
Да, мне необходимо. А языку моему до лампочки. Доктор Маша к работе относится серьезно.
Геннадий Александрович внимательно слушал меня. И вдруг меня прошиб пот. А что, если он обладает даром телепатии только со своими, такими же?
Если так, все пропало. Я никак не смогу объяснить ему, что мне необходимо, нет, не нужно, и даже не нужно позарез, а именно необходимо видеть ее глаза. Еще хоть раз, а дальше будет видно.
Геннадий Александрович внимательно разглядывал меня, чуть наклонив голову набок. Как интересный экспонат с выставки дураков. Вот сейчас он тепло попрощается со мной и пожелает дальнейших успехов.
Я с мольбой поднял глаза, встретив его чуть насмешливый взгляд. Ну помоги, человек ты или кто?! Я не могу не видеть ее, понятно тебе, акула бизнеса?!!
Насмешка в глазах пропала, но глаз он не отвел.
- А ты не дуришь, Рома?
Я выдержал его взгляд. Раз читает мысли, поймет.
Теперь он опустил глаза. Задумчиво побарабанил пальцами по столу. Я только сейчас увидел на безымянном пальце правой руки красовался изящный перстень, с необычным камушком. Или совпадение?
- Выдали в связи с обострением обстановки. Береженого бог бережет. усмехнулся Геннадий, своими словами окончательно признавая меня за своего.
Я чуть расслабился. Раз признал, какнибудь поможет. Да отвези меня туда, всего и делов! Ты же знаешь дорогу, разве нет?
Взгляд Геннадия опять стал насмешливым.
- Типично русский подход к проблеме. Всех кругом перехитрит умный доктор Айболит. Раздва, и в дамки!
- А что мешает? не выдержал я.
Его взгляд вновь стал серьезным.
- Многое. Вопервых, там не санаторий для душевнобольных. Вовторых, дорогу я найду без тебя, а с тобой буду кататься долго и зря. Ты не считай их за простачков. И втретьих…
Он замолчал, вертя в руках карандаш. Я угрюмо спросил:
- Так что же втретьих?
Он прямо взглянул мне в глаза.
- А втретьих, Рома, проблему эту тебе придется решать самому. А не решишь значит, и нет у тебя такой проблемы.
Я со вздохом поднялся.
- Извини, что побеспокоил.
Он наконецто немного смутился. Правда, совсем немного.
- Зря обижаешься. Я действительно не могу тебе здесь помочь. И не ищи Хруста ответ будет тот же. Ты вот что… Дорога на заимку к деду тебе не заказана. Он имеет право и возможность тебе помочь. Если ты его убедишь, конечно. Как зватьто, помнишь?
Я протянул ему руку.
- Спасибо тебе. Нет, правда, спасибо.
Он пожал мне руку, улыбнулся.
- Каких только диких сюжетов не выдумает старушка жизнь. И знаешь что я всетаки пожелаю тебе удачи в абсолютно безнадежном деле.
- Эй, ребята, как проехать на кордон? Дымов Петр Иваныч там проживает, или как?
Июльское солнце жарило сквозь ветровое стекло моей старенькой "шестерки", и слабенький бриз с Селигера не мог облегчить жару. Малышня, по случаю жаркой погоды сидевшая по шею в воде, заинтересованно выбралась на берег и обступила машину со всех сторон.
- Дяденька, это вам надо туда ехать! Нет, туда! А там дальше! Нет, там дальше!
Всетаки есть еще люди в русских селеньях. Московские уличные пацаны с ходу запросили бы пять баксов. Или десять, за особо ценную информацию.
- Спасибо, ребята!
Я ехал к деду Иванычу с надеждой. Неужели не поймет?
Машина въехала в лес, и жара сразу ослабела. Я с жадностью вдыхал запахи летнего леса, прогретого солнцем. Ветки то и дело хлестали по открытому окну, и сорванный березовый листок прилип к моим губам. Я поймал норовящий ускользнуть листок языком, разжевал и проглотил, стараясь унять волнение. Все будет хорошо.
Наконец впереди появились крыши лесного кордона, утопающие в зелени. Я подъехал к воротам, немногим уступающим по размерам воротам того скита (глядика, и петли бронзовые! Богато живет дед). Забора было не видать, кругом буйно разрослись колючие кусты можжевельника, проросшие крапивой. Я пригляделся коегде сквозь зелень проглядывала колючая проволока "егоза". Круто живет дед.
Ворота были закрыты. Ничего удивительного, у Петра Иваныча Дымова масса хлопот, и сидеть на кордоне ему особо некогда. Ладно, подожду.
Я уселся поудобнее, открыв водительскую дверцу, достал бутерброды с сыром и флягу с водой. Я вдруг отчетливо представил себе, как за столом в сказочном тереме, совсем уже недалеко отсюда, сидят ангелы, уплетая шаньги, запивая молоком из высоких стеклянных бокалов, безмолвно беседуя меж собой. Дед Иваныч щурится, пряча улыбку в густой бороде, и моя Ирочка смешливо фыркает, глядя поверх стакана.
Я будто на проволоку налетел. Моя Ирочка. Когда это она моей стала? Голова перегрелась, не иначе.
Я неторопливо жевал бутерброд, размышляя. Усмехнулся. Моей голове перегрев не грозил. Куда дальшето сходить с ума некуда. Сам факт моего появления здесь свидетельствует об этом со всей очевидностью.
Ладно, с дурака какой спрос. Поэтому я могу твердо заявить да, моя Ирочка. Пусть не в физическом смысле. Чего притворяться она стала частью моей души, значит, меня самого. И даже если наше свидание будет последним (мысли о том, что оно вообще может не состояться, я теперь просто не допускал), она моя.
Тут я заметил, что размышляю о смысле бытия не один. Среди спутанных ветвей блестели фосфорическим блеском внимательные кошачьи глаза. Здоровенный темносерый котяра удобно разместился в зарослях и бесстыдно разглядывал меня. И как он там ходит, там же еще и "егоза"! Мне стало жутко при одной мысли о том, что можно лезть в такие заросли, но кота это, по всей видимости, не смущало.
- Кискис глупо, конечно. Котяра только чуть прижмурился, не двинувшись с места.
Второй наблюдатель обнаружился в ветвях мощного кедра неподалеку. В тени сидела крупная серая ворона. Она делала вид, что я ее совершенно не интересую, поворачивая голову боком. Очень сильно я ее не интересую.
Ладно, не будем отвлекаться. Смотрят и смотрят. Когда же дед Иваныч вернется? А что, если он там и заночует? У него же тут, похоже, ни коровы, ни козы, вообще никакой живности. Кот не в счет, его доитьпоить не надо.
Я доел бутерброд, отряхнул крошки. Завинтил флягу. Не помру, заночую в машине. Хоть две ночи, хоть три.
Меня разбудил громкий собачий лай. Я открыл глаза. В боковое стекло, наглухо закрытое для защиты от комаров, царапался Казбек. За ним, заслоняя яркое утреннее солнце, памятником Петру Первому возвышался дед Иваныч, верхом на Чалке.
- Здорово, Рома! Чем, значит, обязаны столь раннему визиту?
Я моргал против света. Непохоже на деда, и слова не его, и интонация не слишком любезна.
- Здравствуй, Петр Иваныч.
- Здоровее бывали. Ладно, излагаю вопрос проще. Чего приперся?
Я усмехнулся. Простейший психологический прием. Если обижусь значит, праздный турист, решивший возобновить приятное знакомство. Человек с серьезными намерениями обижаться не станет.
Дед Иваныч кашлянул.
- Ладно, разберемся. Давай загоняй свою колымагу во двор.
Мы сидели на чисто прибранной веранде, пили чай. Казбек дисциплинированно лежал рядом с хозяином, по обыкновению высунув язык.
Всетаки разговаривать с умным человеком одно удовольствие, а с телепатом так даже два. Я вкратце изложил деду свою беду, стараясь поначалу выглядеть достойно, но голос предательски дрожал, да и дед видел мои мысли насквозь, и я махнул рукой бог с ним, с достойным видом. Я вкратце пересказал ему свой визит к Геннадию. Ну, что скажешь, дед?
Дед Иваныч молчал долго, сопел. Потом пошел кудато, вернулся с кисетом и трубкой. Я наблюдал за ним с долей удивления мнето показалось, что он не курит.
Дед долго, ожесточенно набивал трубку. Чиркнул спичкой, затянулся и закашлялся. Бросил трубку на стол.
- Ясное дело, не курю, почитай, с войны. Да тут и лошадь закурит. Слушай, Рома, у меня такое впечатление сделалось, что это тебя тогда машиной долбануло, с отягчающими последствиями. Ты в шахматы, часом, не играешь?
- Играю маленько. При чем тут? я растерялся.
- А при том, что раз играешь, должон уметь просчитывать ходы хоть на чуть вперед. Ну как ты себе это все представляешь?
- Я не знаю. Я должен ее увидеть.
- Ну увидел, а дальше? Про здоровье спросишь, про погоду? Или в кино пригласишь, а не то в ресторан?
- Я не знаю, Иваныч. Я должен ее увидеть.
Дед снова схватил трубку, досадливо бросил. Шумно глотнул остывший чай.
- Эк тебя угораздило, парень. Но я таки повторяю вопрос что дальше? После того, как о здоровье спросишь да в глазищи ее разок поглядишь что потом?
Я попытался улыбнуться и не смог.
- Я не знаю, Иваныч. Но могу предположить, что потом мне надо будет увидеть ее еще раз. И еще. И так до смерти. Я буду с ней рядом, Иваныч, хоть как.
- Таак, еще гуще. У Уэфа с Машей, значит, намерен просить руки ихней дочери. Не в загс ли вести собрался? Ладно удумал она, значит, вся в белом, и крылья за спиной, заместо фаты. И ты во фраке жених хоть куда! А потом она тебе, значит, штаны утюжит да яичницу жарит, а ты телевизор глядишь!
Теперь дед был просто страшен. Наверное, таким его видели лишь эсэсовцыкаратели перед своей смертью.
- Ну а об остальномпрочем и помыслить невозможно. Может, ты и не дорос своим умом, что хоть у нас, хоть у них вместях живут не только для того, чтобы в глаза смотреть. Дитев чтобы ростить, и спать вместе, дурья башка!
Я смотрел в угол. В углу стояло дедово ружье. Хорошая штука, карабин СКС.
Может, это выход?
Я прямо посмотрел деду в глаза. Казбек зарычал.
- Застрели меня, Иваныч. Или я должен быть с ней.
Дед дышал тяжело, со свистом, придерживая глухо рычащего Казбека за шкирку. Ошейника не было.
- Ты напомни мне, как это называется? Не знаешь?
- Педофилия? я криво улыбнулся.
- Да нет, легко отделаться хочешь, парень. Кажись, зоофилия, ежели учесть, что роду она не человечьего.
Он помолчал, постепенно успокаиваясь, и Казбек, почувствовав это, затих.
- Я уже молчу о том, что она сюда, значит, не на каникулы к папемаме прибыла. У нее работа, понимаешь? Они, вот эти шестеро, да их товарищи, наш род спасают. Человечество, понял ты или нет? Горсть их всего на Землето, и такую ношу тянут!
Дед еще помолчал.
- Эх, и зачем тогда вам памятьто оставили. Добрые они, понимаешь, и Маша с Иркой в особицу. Сидел бы ты сейчас с удочкой, на поплавок глядел и нет проблем, как КолькаХруст говорит.
Он окончательно успокоился.
- Ладно, помогу чем смогу. Отведу тебя завтра, Маше разъясним ситуацию, она поможет. Сотрет тебе ненужное, вправит мозги, значит.
Последнюю фразу дед произнес с явным сомнением. Я усмехнулся.
- Добрый ты, Иваныч, спасибо тебе. Только я не дам убить свою любовь это ты понимаешь? Там как сложится, а это мое. И не ори на меня зря, я ни в чем не виноват.
Но дед уже улыбался в свою бороду.
- Ладно, не виноват и не виноват. Твоя правда. Но только и Ирка не виновата, что ты ей на пути, значит, попался, такой олух.
- Я только увижу ее, а там как она скажет, так и будет. Не захочет меня видеть что же, так тому и быть.
Дед Иваныч рассмеялся, хлопнул себя по коленям обеими руками.
- Олух и есть. Ты когданибудь пробовал пройти мимо бездомного котенка, коли он за тобой бежит и мяучит? А она, Иркато, доброты безмерной, не чета нам, да и ты не котенок все же, а человек разумный, по крайности, был недавно. Сможет ли она смотреть, как человек изза нее засыхает на корню?
Дед одним глотком допил холодный чай.
- Измучаешь ты ее, Рома, зазря измучаешь. И тебе легче не станет. Езжайка домой, очень тебя прошу.
Я смотрел ему в лицо.
- Ты очень любишь ее, Иваныч?
Наконецто он растерянно заморгал глазами.
- И несчастной ее не делаешь, правда? Почему же ты думаешь, что это сделаю я?
Дед подумал секунд пять, и из него будто выпустили воздух.
- Понял я, к чему клонишь. Останусь, дескать, на базе, буду помогать по хозяйству, ватрушки стряпать или еще там чего. И каждый день буду глядеть в прекрасные Иркины глаза. Не так?
Я рассмеялся, и удивился сам, что могу.
- Ты сильно упрощаешь, Иваныч.
- Нет, Рома, это ты сильно упрощаешь. Кухонный мужик им не нужен, а уж Ирке тем более. И не путай меня, старого, с собой. Бывает любовь и любовь. Ты же тут на роли Ромео, значит, а ей роль Джульетты отвел. Чем там кончилось, помнишь?
Вон как заговорил дед. Высокий стиль.
- Мудрый ты, дед. Тогда скажи, что делать.
- Сказал уже. Оставь ты ее, Христа ради, не мучай!
Я молчал. Чего зря болтает? Взял бы карабин, да и дело с концом.
- Ладно, вижу, не убедил я тебя. Но так как Ирка мне заместо внучки, то и участвовать в твоей затее я не намерен, значит. Жаль мне тебя, да ведь ты все одно человек пропащий, так хоть Ирку за собой не утянешь. Уезжай.
Машину трясло на колдобинах. "Шестерка" не УАЗ, и я не такой "профи", как Эдик. И вытолкнуть меня в случае чего будет некому.
Еще позавчера я покинул гостеприимного Иваныча. Бензина у меня было хоть залейся четыре двухведерные канистры, плюс полный бак. Будто знал, залился в Осташкове.
Второй день я мотаюсь по здешним проселкам, ищу поваленное дерево. Правда, если верить деду Иванычу, это даже не полдела, от силы четверть. Но надо же с чегото начинать.
К исходу второго дня я вдруг осознал, что не узнаю мест, где проезжал недавно. Точнее, не запоминаю дороги. Психоблокада, а выражаясь попростому, заклятье, действовало безупречно.
Я остановился, задумался. Дело становилось все сложнее.
Ладно, попробуем иначе. Я открыл багажник. Точно. Вот он, моток яркокрасной ленты. Большой моток. Должно хватить.
Я отрезал короткий отрезок, подошел к придорожному дереву и аккуратно привязал ленточку, так, чтобы была на виду.
К исходу второй недели ленточки были развешаны по всему окрестному лесу. За это время я трижды мотался в Москву снял деньги со счета, закупил провизии, взял спальник и коекакие туристские принадлежности. Да, еще бритву "Браун", на батарейках, и шнур к ней, приспособленный к гнезду прикуривателя. Я имел представление, во что превращается человек в лесу, и не мог допустить, чтобы моя Ирочка увидела перед собой лесного зверя, нет, хуже вонючего бомжа. Поэтому я каждое утро аккуратно брился, менял белье и совершал омовения в Селигере, точно индус, хотя вода постепенно становилась все холоднее начался август.
Лента подходила к концу, а результат был нулевой. Может, придумать что еще?
Я резко затормозил. Дорогу преграждало здоровенное поваленное дерево.
Радости не было, лишь твердая уверенность иначе и быть не могло.
Я оставил машину на дороге, достал из багажника рюкзак. Начал складывать консервы, спальник, надувной матрас, фонарь. Да, чуть не забыл красную ленту.
Как тогда дед сказал "можно пешком попробовать, ежели ума негусто"? Вот я и попробую.
- Растешь над собой, парень!
Дед Иваныч стоял надо мной, смотрел, как я выбираюсь из спальника, рядом жарко дышал верный Казбек. Я не стал отвечать. Не хочешь помочь, так хоть не мешай, и за это спасибо.
- Я к тому, что Тезей слыхал о таком? ну вот, покуда по Лабиринту шастал, нитки сплошняком клал. А ты, как человек продвинутый, современный, стало быть, это дело рационализировал. Большая экономия получается.
Зря смеешься, дед. Грешно смеяться над больным.
Дед смущенно крякнул. Уловил мысль.
- Ладно, Рома, извини. Только кончай красные тряпки по всему лесу развешивать. Этак ты мне волков приучишь, потом сладу с ними не будет.
Я молчал. Что мне до волков?
- Знает она о твоих изысканиях, Рома. Хотел я утаить, каюсь, впервые в жизни совершил служебное преступление, значит. Да разве от них что утаишь? Хоть как старайся, мысли в голове не задавишь.
Я молча сооружал костер. Некогда мне, дед, неужели не видишь?
Дед снова крякнул.
- Ты вот что, Рома, айда ко мне. Придет она.
Я медленно сел, опустил руки.
- Когда? голос хриплый, дрожащий.
- Да хоть сегодня. Как раз дежурство ее.
- В сторожку твою?
- Да куда хочешь. Можно и в сторожку, я мешать не буду, уйду. Насмотришься в ее глазищи. Может, и все точки расставите, хоть и не верю я.
Я вдруг рассмеялся.
- Послушай, ведь она сегодня дежурит, значит, будет делать обход, или облет, или что там? Так чего проще, я рядом с базой, в двух шагах. Не пойду я, дед, здесь останусь.
- Ну, как знаешь. Чем гостью угощатьто будешь?
Я молча поднял глаза. Дед снова крякнул.
- Ладно, дело твое.
Костер горел, чуть потрескивая. Косые солнечные лучи прочерчивали лесной сумрак, и плывущий меж деревьев дым принимал причудливые очертания слоился, струился и закручивался маленькими вихрями. На землю спускался тихий вечер.
Гдето в ветвях, почти над головой, захлопала крыльями птица. Я заозирался крупная птица, глухарь, что ли?
Мощный порыв ветра чуть не загасил огонь, поднял клуб золы, и я закашлялся. Поднял глаза. На крохотной полянке, где я обосновался, в двух шагах дрожало зыбкое марево. Секунда и воздух словно вскипел, запузырился. Вот и она.
Ирочка стояла, наклонив голову набок, и внимательно, чуть виновато смотрела на меня, теребя на шее хрустальные бусы свой маскирующий прибор. Я шагнул к ней прямо через костер, даже не заметил. Как тогда, бухнулся на колени.
- Вот и ты. Ты сказала до свидания. Я пришел.
Сияние глаз, в упор.
- Здравствуй, Рома. Не говори ничего. Давай сядем.
Мы сели я на остатки мелкого хвороста, она на мой спальник. Ирочка села потурецки, потом перехватила мой взгляд. Усмехнулась, села подругому, подтянув длинные ноги и обхватив их руками. Крылья развернулись, прикрыли ее будто плащом.
- Это я виновата. Ведь я тогда уже почувствовала, за столом. Надо было мне тихо исчезнуть, пока процесс не стал необратим, как говорит мама.
Верно. Похоже, процесс необратим. Да только где тут вина, и чья? Да спасибо тебе за то, что я узнал любовь.
Глаза в глаза. И нет сил оторваться, Да и желания такого нет. Я наркоман, и ты мой наркотик.
- И что дальше, Рома?
Да, конечно. Дед прав, не в ресторан же ее вести.
Она коротко рассмеялась.
- Я не люблю вида расчлененных трупов животных. Тем более пьяных людей.
Я беспомощно молчал. До сих пор передо мной стояла конкретная задача найти ее. Дальше покажет бой. Что покажет?
Она тряхнула золотистыми кудряшками, прикусила губку.
- Ладно, беру командование на себя. Тут у меня остались коекакие дела, а потом я до утра совершенно свободна. Ты не уходи, я скоро.
Я хлопал глазами. Она что, хочет заночевать со мной у костра, в лесу?
- А что такое? Сейчас лето, ты одет достаточно тепло, а мне одежда и не нужна. Плюс костер. Посидим. Нам обоим надо про себя коечто понять, Рома.
Она поднялась, легко ступая, вышла на край поляны. Я любовался ей.
Она метнула мне смеющийся взгляд.
- Рома, Рома. Что же ты такую полянку выбрал маленькую? Взлетать вертикально знаешь, как трудно!
Огромные крылья развернулись, переливаясь на солнце. Сейчас запузырится, закипит воздух, и она исчезнет. Только летнее марево останется, да и то на миг.
Ирочка медленно, плавно подняла руки над головой. Огромные крылья с силой взмахнули, подымая маленький ураган. Она подпрыгнула и с шумом унеслась вверх, точно взлетела радуга. Первый раз я увидел взлет без маскировки. Понятно хотела доставить мне маленькое удовольствие.
В груди было тепло и щекотно.
- Ну вот и я. Продолжаем разговор?
Как она возникла тут, я и не заметил. Ни звука, ни ветерка. Выходит, и так она может. Как там телепортация, вроде?
Она смеется.
- Слишком роскошно было бы, Рома. Все проще. Я села там она махнула рукой а то тут у тебя места мало. Еще в костер угодишь.
Я старался держаться как можно естественней
- Ну что, включила своих дендроидов? глядика, и с голосом справился.
- Их и не выключали. Я смену сдавала.
- А они меня не порвут?
- Не бойся, я не дам тебя в обиду.
Она села на расстеленный спальник, ловко подвернула ногу.
- Не люблю ходить пешком, по лесу особенно. Глянь, ногу занозила, пока к тебе добиралась.
Она протянула ногу мне так бесподобнодоверчиво, что у меня екнуло сердце. Нет, нечеловеческий жест, люди так не могут. Я взял ее узкую ступню, горячую, с длинными, нечеловеческими пальцами.
- Вот, между пальцами она пошевелила пальцами ноги.
Я наклонился ближе. Между большим, чуть оттопыренным пальцем, и указательным (интересно, а есть ли на ногах указательный палец?) торчала небольшая заноза. Я осторожно вынул ее хорошо, что отросли ногти и хотел уже отпустить ногу. Но пальцы ступни вдруг плотно схватили меня за запястье. Я непроизвольно дернулся рука сидела мертво, как в колодке. Нога плавным, нечеловеческим движением повела мою руку вниз, выворачивая на излом.
Я посмотрел на Ирочку. Лазурные глаза смотрели напряженно, серьезно. Глупенькая моя. Любимая.
- И этим ты хотела меня отпугнуть?
Она шумно вздохнула, выпустила мою руку.
- Сдаюсь. Глупо, конечно. Да, я думала тебя напугать. Обычно люди боятся всего нечеловеческого.
Я сел рядом с ней.
- Я не испугаюсь тебя, не надейся. Даже если вдруг ты покажешь мне клыки.
- Вот клыков нету. Ты расстроен?
- Ужасно.
Я встретил ее смеющийся взгляд. Все напряжение последних недель вдруг прорвалось, и я захохотал. Мы смеялись, как чокнутые, валясь друг на друга, пока не перехватило дыхание и не закололо в боку.
- Будем смотреть правде в глаза. Мы действительно чокнутые, как ты помыслил, и отрицать это глупо. Сумасшествие заразно, и ты меня заразил, бестолковый.
Сумасшедший смех будто снес разделявшую нас невидимую стенку, и мы сидели у костра, тесно прижавшись друг к другу. Я обнаружил вдруг, что моя рука лежит на плече Ирочки, вернее, на верхнем суставе крыла. И когда успел? Очевидно, Ирочке так было неудобно, и она совершенно естественно взяла мою руку и переложила себе на настоящее плечо. Я никогда еще не был так счастлив.
Однако и чокнутым надо жить дальше. Как? Нет, не сейчас. Завтра.
- Расскажи мне о себе попросил я.
Она полуобернулась ко мне. Сияющие глаза оказались рядом, и я снова потянулся туда, в эту бездну. Долгий, тягучий поцелуй. Чуть не до крови. Как ей это удается? Ведь у нее такие маленькие губки!
Она смешливо фыркает, читая мои мысли.
- Я кровожадная. Ладно, что бы ты хотел узнать? Думай, я отвечу.
Она поудобнее разместила мою руку на своем левом плече (сидела слева от меня), и вдруг на мою спину бесшумно легло ее правое крыло, накрыло, как плащом. Господи, хорошото как!
Она смеется.
- Тебя действительно невозможно ничем напугать. Так хоть удивился бы!
- Я не могу. Я же знаю тебя тысячу лет. Так было всегда, чему удивляться?
Она смотрит мне в глаза. Я тону в этом сиянии.
- Знаешь, и у нас никто не живет тысячу лет. Но мне кажется то же. Ты был всегда.
…
Костер горел неярко, выбрасывая немногочисленные робкие искры, тут же гаснувшие. Я экономил дрова до утра далеко, а сама мысль о том, чтобы оставить Ирочку и заняться сбором хвороста, казалась мне невыносимой. Да лучше сидеть в темноте!
- … Я последняя. А до меня была моя сестра Иуна так тебе понятней. Это до здешней вашей второй мировой войны. Она очень славная, только чересчур любит воспитывать. Она и стала воспитальницей. Да, да, воспитательницей. Ничего ты не понимаешь, там знаешь, какой отбор! А брата родили еще там, когда папу и маму только готовили к забросу. Семь лет повашему, чего время терять?
А меня всегда тянуло на Землю. И к людям я привыкла с раннего детства, когда еще тут она пошевелила крылом култышки были. У нас дома фильмов про Землю больше, чем своих. И мама с папой все время выходили на связь с Землей, так что деда Иваныча я узнала еще заочно. Да и у нас дома бывали чаще все такие же, Иого бывал, Аина с Кио, и другие многие и сейчас здесь, на Земле, только на других базах.
Так и я заболела Землей. И людей полюбила. Нет, никогда мне люди безобразными не казались. Тебе же Казбек не кажется безобразным, раз не похож?
Сравнение показалось мне немного обидным. При чем тут Казбек? Он пес, а я человек. Есть же разница!
Ирочка уловила мою мимолетную мысль, и ее глаза опять заискрились от смеха.
- Ты безусловно лучше, успокойся. И даже чуть умнее. Казбек искал бы меня по запаху, а ты додумался до ленточек.
И мы снова валимся от хохота.
Я счастлив. Окончательно и бесповоротно.
- … А в первый полет всегда провожают папа и мама. С обеих сторон страхуют. Страшно было! А потом, когда я уже подросла и летала сама, однажды залетела далеко над морем. И чувствую нисходящий поток, так и жмет к воде. Я испугалась, и давай маму звать. Ну конечно, телепатией не голосом же! Главное, спасателей можно было вызвать, а я маму. Мама, я не могу держаться, не могу лететь! И мама сказала мне успокойся, просто надо лететь быстрее. Я это на всю жизнь запомнила. Если больше не можешь лететь надо просто лететь быстрее.
У меня давно вертелась в глубине подсознания занудношколярская мысль: как они летают, при такой комплекции? Тоненькая такая, а где же могучие маховые мышцы?
Она заливисто смеется, закинув голову. Я смущен не хотел же спрашивать, сама прочитала.
- Ладно, Рома, открою тебе страшную тайну. Могучие мышцы имеются, только они внутри грудной клетки. Успокойся, и легкие есть, хоть и устроены не так, как у людей. И сердце. Про детородные органы расспрашивать будешь? Нет? Я тебе так благодарна!
На этот раз смеемся мы оба.
- … А это тебе зачем?
Ирочка серьезна, как никогда. Даже глаза потемнели.
- Ладно, расскажу. Мы не одни работаем на Земле. Те, кого ты назвал маленькими зелеными человечками, тоже работают. Только они не всегда маленькие, и тем более зеленые. В технике биоморфов они ушли дальше нас. Почему? Да потому, что у нас мало кто этим интересуется. Наша цель счастливые… ну ладно, члены общества. Счастливые, свободные, красивые и добрые. Да, это главное. Кому нужны высокофункциональные монстры? И техника нужна лишь постольку, поскольку. А у них наоборот: цель общества технологический прогресс, все остальное неважно.
И здесь они пытаются наводить свои порядки. Нет, они не хотят вашего уничтожения, что ты! Высшая ценность Вселенной разумная жизнь, это и они понимают. Да только понимают посвоему. Холодный, могучий, беспристрастный разум вот их идеал. Биороботы? А почему нет, если они будут умнее?
Вот и из человечества они, дай им волю, сделали бы себе полезных деловых партнеров. Использовали бы.
Ты только представь, Рома мир холодного разума, где никто никого не любит, где даже слова такого "любовь" не знают! Кругом только нужные члены общества, а если точнее временно нужные. И новых членов общества выращивают в инкубаторах ни пап, ни мам.
Есть такой закон ЭлуЛао, он утверждает, что разумные существа, не любящие своих детей, обречены на деградацию и в итоге гибель. И зеленые человечки, как ты их назвал, этому подтверждение. Как они лелеют и холят свой холодный разум! А результаты так себе. Их цивилизация древнее нашей, а телепортацию толком не освоили, и не смогут, теперь уже ясно. И связь у них барахло, и техника громоздкая. А телепатии вообще нет, оно и понятно тогда все подлости скрывать будет невозможно. И не развиваются уже многие сотни лет. Только и научились, что выращивать своих чудовищ.
Они же все несчастны, Рома, и считают свое состояние нормальным и хорошим. Благополучие вместо счастья. Но это бы полбеды. Ладно, хочешь быть несчастным будь им. Но они и других недозрелых стараются направить на свой путь. Да, и людей. И они жестоки и безжалостны. Они всем чужие и нам, и вам, и друг другу, и каждый сам себе. А сколько трудов наших они загубили!
А папа говорит: по крайней мере, иногда мы с ними работаем в одном направлении. Вот ядерную войну предотвратили же. Этого и им не надо.
Хватит о них. Не хочу. И тебе лишнего наговаривать не хочу, да и права не имею. Этими… существами у нас занимается служба внешней безопасности. Все, тема закрыта!
Я уже жалел, что затронул эту тему. Чтобы утешить ее, осторожно, но крепко обнял. Она медленно оттаивала, в глазах снова заплясали искорки веселья.
- Ладно, любопытство не порок. Давай спать.
Я вздохнул. Как скоро! Увидимся ли мы завтра?
- Нет, Рома, завтра никак, работа. Но ты не расстраивайся. Я до утра здесь буду.
- Чего?
Я в замешательстве хлопал глазами. Я не ослышался? Мы будем спать вместе?
В ее глазах бесился смех.
- Ты не очень интересовался моими половыми органами, и это дает мне некоторую надежду. Скажи, я не буду истерзана диким зверем?
Вот до чего, оказывается, бесстыдными бывают ангелочки. Сроду бы не подумал!
Костер угас, и только россыпь углей еще рдела, точно россыпь сказочных рубинов.
Я лежал на спине и плавился от счастья. На моей груди тихонько посапывала Ирочка, и я боялся пошевелиться.
…Когда стали устраиваться на ночлег, я не знал, как себя вести. Это что же, мы полезем оба в спальный мешок? Или я на матрасе, а она в мешке? Или она хочет спать на голой земле, нагишом?!
Но Ирочка и тут взяла командование в свои руки. Она попросила, чтобы я лег одетым поверх надувного матраса и спальника, и когда я улегся, спокойно и естественно расположилась на мне. Крылья слегка распустились, укрыв нас обоих. Сразу стало тепло и уютно.
Я не боялся теперь ничего. На моей груди спало мое любимое существо, единственное во всей Вселенной.
Ирочка вздохнула, повозилась, устраиваясь на мне поудобнее. Тонкая рука обвила меня за шею. Я осторожно обнял ее обеими руками, под крыльями. Она не возражала. Какое всетаки горячее тело. Она не заболела? А какая вообще температура у них в норме? Может, я слишком холодный для нее? А если ее комары закусают? Голая же!
Она смешливо фыркнула, уже засыпая.
- Комаров здесь нет дед постарался. И я не заболела. Нормальная температура повашему тридцать семь и пять. И ты завтра легко ее достигнешь. Если вздумаешь сползти с матраса. Да спи уже!
Солнечный свет проникал прямо в голову, собираясь в мозгу в упругий, теплый, пушистый шар. Под веками плавали размытые цветные пятна красные, зеленые, желтые, они сходились и переплетались. И наплывал со всех сторон мягкий, настойчивый шепот.
- Откройся…
Кто это? Почему?
- Откройся… ты можешь…
Теплый шар медленно, осторожно перекатывался в голове.
- Откройся… пора…
Взрыв в голове! Я разом проснулся.
Ирочка полулежала на мне, как на диване, зажав мою голову твердыми ладошками, и смотрела мне прямо в глаза. Лицо блестело от пота, нижняя губка закушена, и бровки были выгнуты. Ее била мелкая, нервная дрожь. А глаза прожигали насквозь неистовым сиянием.
"Отвечай! Ты слышишь!"
- Что отвечать? тупо спросил я. И только тут понял, что она не произнесла ни слова.
Бровки расслабились, и она в изнеможении упала на меня.
- Получилось…
Ирочка вдруг вскочила и закружилась, крылья развернулись и подняли настоящий вихрь.
- Я сумела! Сама! И ты смог! Сам!
Я спросонья ошалело озирался. Рассвет еле пробирался сквозь верхушки деревьев, и в лесу плавал густой туман, заполняя маленькую поляну, как стакан молоком. Откуда же такой свет?
Понимание пришло разом. Это что, я теперь телепат? Мысли могу читать?
В мозгу внезапно возник образ дедули, прислонившего к оттопыренному уху ладонь: "Ась?".
- Вот ты какой еще телепат. Но начало есть. Дальше мама поможет. Теперь уже не откажет.
- Ты как хочешь, а я полетела купаться!
Я беспомощно смотрел на нее.
- Я не умею летать.
Она состроила презрительную гримаску:
- С кем я связалась! Даже летать не умеет. Где твои крылья, ну?
Я засмеялся. Меня она не могла обидеть, даже откусив мне ухо.
Она прыснула. Уловила мыслеобраз.
- Тут до воды с километр всего. Догонишь будем купаться вместе. Бегать ты умеешь?
Бегать я умел. А если бы даже не умел, научился бы. Но была одна проблема.
- Понимаешь, если я отсюда уйду, то полянку эту не найду потом. Ты же знаешь психоблокада. Мама твоя постаралась.
Она смотрит весело.
- Была вчера. А нынче кончилась твоя блокада. Ты теперь вольный человек. Мы сломали барьер, понимаешь?
Это было здорово.
- Жду тебя на берегу!
Вода была бодрящей, и после бега меня пробрали мурашки. Я выскочил на берег, приплясывая, начал натягивать рубашку.
Туман стоял над водой еще гуще, чем в лесу. Ирочка, плескавшаяся в десяти метрах, была невидима без всякой маскировки. До меня доносился лишь плеск и хлопанье крыльев.
Она выскочила из тумана рядом со мной, шумно захлопала крыльями, стряхивая воду. Крылья сложились за спиной, и она запрыгала на одной ноге, наклонив голову вытряхивала воду из уха.
- Всетаки вода слишком теплая.
Я любовался ей. Моя. Мое. В голове возник образ лебедя, плещущегося в озере.
Ирочка фыркнула, и образ лебедя сменился котом, осторожно трогающим лапой воду. Ответ понятен.
Я тоже запрыгал на одной ноге, стараясь натянуть плавки я их снял перед купанием, неприятно потом ходить в мокром. Странно, мельком подумал я, ведь я должен ее стесняться, а ничуть не стесняюсь. Как отражения в зеркале.
"Ничего странного, ведь мы знакомы тысячу лет, и ты привык ко мне" пришла мысль извне. Ее мысль. Да, это правда.
Ирочка рассматривала меня спокойно и внимательно.
- Интересно, вся кожа у тебя безволосая, ну так, рудиментарный покров коегде, а где не надо мех.
- Ты обратила внимание на мои половые органы. Это дает мне некоторую надежду.
Она фыркнула и заявила моим голосом:
- Вот до чего, оказывается, бесстыдными бывают люди. Сроду бы не подумала!
И мы снова хохочем.
- Я есть хочу вообщето!
Я както совсем забыл, что ангелы тоже должны есть. Живые же. А гдето в глубине проскользнуло нелепое: "ангелы святым духом питаются".
Ирочка опять фыркнула.
- Ни разу не ела святого духа.
Она уже вовсю шуровала в рюкзаке, вытаскивая на свет мои припасы, раскладывала на земле.
- Слушай, ты же хищник! Закоренелый хищник!
Да, действительно. Одна тушенка. Впрочем, есть банка шпротов. Не пойдет?
- Нет, не пойдет. Ага, есть!
Она извлекла пару банок сгущенки и банку оливок. Про нихто я и забыл.
Я вздохнул, взял котелок и пошел за водой чай вскипятить. Вода тут рядом, в полусотне шагов из земли пробивался крохотный родничок. Я и полянуто вчера эту выбрал поэтому.
Когда я вернулся, Ирочка уже разложила припасы на две кучки.
- Так, это мне она подвинула к себе две банки сгущенки, банку оливок, начатую пачку галетного печенья, засохшую корку хлеба и приличный кусок сыра Остальное хищному зверю.
Я хмыкнул и начал сооружать костер. Надо же, туман ночью какой был береста отсырела, и зажигалкой не подпалишь.
Ирочка мельком взглянула, и костер вдруг разом вспыхнул. Я отпрянул. Колдунья и колдунья.
Она засмеялась, показав мне перстень.
- Все гораздо проще, Рома.
Мы завтракали молча. Аппетит был зверский. Я орудовал ножом, выскребая из банки тушенку ложку отдал гостье. Вторая банка, уже пустая, валялась рядом.
Ирочка не отставала от меня, энергично работая ложкой. Взглянула на меня, фыркнула. В моем мозгу тут же всплыл образ кота, поедающего мышь. Я даже почувствовал, как изо рта у меня торчат задние лапы и хвост этой мыши, и ее вкус во рту. Я поперхнулся, закашлялся. Зачем мне такая телепатия?
- Хоть бы корку хлеба уступила!
- Хлеб травоядным. Мне и так немного досталось.
Я с сомнением посмотрел на ее долю. Не так уж мало для ее роста.
- Ты не забывай, я же летучая. Знаешь, сколько надо калорий!
Я грустно посмотрел на нее. Она засмеялась.
- Ладно, держи свою корку. Не такой уж ты хищный, как кажешься.
Она приканчивала сгущенку, облизываясь. Вылитая школьницатретьеклассница.
- На курсах подготовки нас учили есть всякую гадость, вплоть до мяса. А так мы трупов не едим, и рыбьих тоже. Ни сырых, ни вареных. Наши предки питались плодами деревьев, орехами всякими. Ну и насекомых ели, правда, и еще птичьи яйца.
В моем мозгу возник образ глазастого крылатого существа, покрытого мехом. Только лицо было голым. Существо сидело на толстом суку дерева и смачно чавкало, поедая какойто плод.
Ирочка вздохнула, отложила пустую банку. Облизала ложку.
- Неохота возвращаться домой. Ох мне и будет! Мама уже передала мысль она поежилась а папа молчит пока. Не хочет портить мне свидания. Хорошо, что он сейчас не дома.
Меня охватило тоскливое чувство близкого расставания.
Ее глаза стали грустновиноватыми.
"Я ведь сперва отшить хотела тебя, Рома. Правильно сказала?"
"Нет, неправильно. Меня нельзя отшить"
"Я поняла. Почти сразу поняла. Когда ты не испугался"
"Это когда ты меня ногой схватила за руку?"
"Ну да. А потом я поняла, что и не хочу"
"Это когда я спросил про клыки?"
Она улыбнулась.
"Точно"
Она вдруг шагнула ко мне, прижалась. Я судорожно схватил ее голову, прижимая к груди.
"Мы теперь не расстанемся, Рома. Я еще не знаю, как это будет, но будет"
Она подняла глаза, сияющие теперь нестерпимым светом.
- Ладно, долгие проводы лишние слезы.
- Еще пять минут…
- Пять минут мне мало, Рома. Я хочу всю жизнь.
Она мягко высвободилась из моих рук.
- Значит, так. По лесу ты больше не броди, езжай в Москву. Ты теперь должен меня слышать, правда, я не знаю, как далеко. Я тут сама, как это а, разрулю. Правильно сказала? КоляХруст научил.
Я почувствовал ревность к КолеХрусту. Рэкет. И вообще, чему ребенка учит!
Она опять смеется.
- Это ты зря. Он очень хороший, но к нашей с тобой истории отношения не имеет. Да если хочешь знать, таких случаев, может, дватри за всю историю вашей Земли и было. Ну четыре, я точно не знаю.
Мое сердце взорвалось. Так, значит, возможно?!!
Ее глаза печальны.
- Только все они кончились плохо, Рома.
Сердце ухнуло в ледяную пропасть. Так, значит. Я стиснул зубы. Ничего, мы еще посмотрим. Все равно, она моя!…
Она смотрит мягко, нежно. Такого взгляда я у нее еще не видел.
- Я знала, ты не испугаешься.
Спохватилась, вздрогнула. На лице промелькнул ряд неуловимых, быстро сменяющихся выражений. Понятно, вызывают.
- Ты прав, Рома. Все, ни одной минуты. Ты вот что, купи себе сотовый телефон, телепат ты пока тот еще. И носи с собой всегда. Хоть какаято связь.
- Какой купить?
- Да все равно, лишь бы работал. Я тебя найду, скоро. До свидания!
Она отходит к краю поляны. Смотрит вверх, вздыхает.
- Ну как тут взлетать, из колодца такого? А я еще и наелась!
Широко распахиваются крылья, по ним пробегает волна света. Изображение кипит, пузырится. Вот уже только марево на месте Ирочки. Вихрь задувает и так еле живой костер. Все.
И тут я вспомнил: она же хотела найти гнездо кукушки. А я даже не спросил.
Бесплотный голос в голове: "Ищем".
Работает, значит, телепатия. Далеко ли?
Я весело бежал по узкой лесной дороге, на ходу отмахиваясь от веток, вылезающих на проезжую часть. Бежать с рюкзаком за спиной нелегкое дело, но радость, распиравшая меня, требовала выхода.
А, вот и знаменитая лужаловушка, как там "с управляемым грунтом"? Надо же, не пересыхает, хотя дождя нет уже недели три. Тонкая работа. Только меня ты не поймаешь, хитрая лужа, я хитрее!
Меня разбирает озорство. Я беру длинную палку, осторожно сую в воду. Под тонким слоем воды чувствуется вязкая грязь. Палка с усилием входит в нее, но и выходит без особых проблем. Не такая уж ты хитрая. Сейчас обойду тебя, и привет.
Я осторожно трогаю лужу ногой, совсем как в детстве. Грязь под слоем воды чуть раздается, но назад кроссовка не идет. Странно, палка без проблем, а тут…
Я еще сильнее тяну ногу бесполезно. Таак, влип. Глупото как!
Кроссовку между тем явственно засасывает, несмотря на мои отчаянные потуги ее вытащить. Э, да так и ногу засосет. Нука!
Я торопливо срываю липучку и вытаскиваю ногу. Кроссовка медленно уползает в жижу, чавкнув на прощание. И запасной пары в машине нет. Нет, Ирочка переоценила мои умственные способности. Я явно глупее Казбека пес в эту лужу не полез бы.
Подобрав найденную палку, я начинаю осторожно обходить ловушку, по широкой дуге. Это не так просто, лес тут густой, стволы деревьев чуть не срослись, да еще густой валежник. Носок стремительно приходит в негодность, и вот уже пальцы торчат наружу.
Наконец я выбираюсь на дорогу. Становится легче, и я тут же забываю о досадной мелочи. Бодро ковыляю по дороге, и сердце поет. Она моя! Вот вам! И что там было, я знать не желаю. Наш случай будет первым счастливым!
Вот и бревношлагбаум. Я фамильярно хлопаю его по шершавому боку. До скорого свидания, приятель!
Теперь, когда заклятье не действует, найти дорогу раз плюнуть, я помню ее наизусть. Подумать только, да я тут кружил раз сто, пока искал путь к моей Ирочке!
Постой, где же машина? Я озирался кругом. Вот тут была!
Мда. Банальный угон. Собственно, почему я вдруг решил, что тут, в глухом лесу, машина в безопасности, как на охраняемой стоянке? Дорога есть, значит, и люди ходят.
Однако даже этот довольнотаки несчастный случай не испортил мне настроения. Конечно, это не китайская кроссовка, ну и что с того? Да и хрен с ней, пусть подавятся! Ирочка моя, моя! И забирайте все остальное!
Однако, надо както выбираться. Лапоть попробовать сплести, что ли?
- Ира, Ир… неожиданно для себя самого позвал я вслух.
"Ау! Что случилось?" раздался в голове безликий голос.
" Тут история дурацкая. Машину мою угнали. И башмак я утопил в вашей луже"
Шелестящий, бесплотный смех. Значит, и смех передается…
"С кем обычно приключаются дурацкие истории?"
"Да я и не отрицаю. Но выбираться мне както надо?"
"Сиди и не двигайся. Думаю, мне удастся тебя спасти. Какой твой размер?"
"Размер сорок два"
"Ждите ответа"
В моем мозгу всплывает картина кот, залезший в валенок, только хвост торчит, безуспешно пытается выбраться. Смешно.
Я сидел уже добрых полтора часа. Конечно, я человек терпеливый, но уж больно комары тут кусачие. Очевидно, власть деда Иваныча на здешних комаров уже не распространялась.
Помощь пришла в неожиданной форме. Раздался шум мотора, и на лесной дороге появилась малиновая "шестерка". Точно, моя машина!
Дверца открылась, и с водительского места выбрался дед Иваныч.
- Карета подана, значит. Прошу!
Понятно. Вот кто угонщик, оказывается.
- Да, пришлось передвинуть твою колымагу, тут ей не место. И проход загораживала, и угнать тоже могли у нас хоть и глушь, а народ портится помалу.
Я направился к водительской двери, но дед и не подумал уступить мне место.
- Давай садись справа. Обратно едем. Поступила просьба и указание доставить тебя на базу.
Чья просьба? Чье указание?
Дед смотрит мне в лицо, явно пытаясь передать какуюто мысль. Но в голове лишь неясное шуршание. Он шумно вздохнул.
- Ну правильно. Потому и едем. Телепат ты, значит, недоделанный, и надо тебя доделывать, раз уж так вышло.
Я больше не спрашиваю ни о чем. Сажусь, где велят. Поехали, телепат доделанный!
Дед утробно урчит.
- Обижается еще. Да, парень, натворил ты делов! Объясняю, чтоб по порядку. Ирка тебя пробудила, значит, да только ты ведь кроме нее пока никого не слышишь. Да и еще еето далеко не слышишь. Так Маша тебя сделает полноценным, чтобы, значит, слышал и понимал все. Это указание, значит, от Маши. А есть и просьба, от твоей Ирочки…
Да, от моей Ирочки. Такто, дед.
Дед сопит, пыхтит.
- Нет, надо былотаки застрелить тебя, Рома, и самому мне потом застрелиться. Взял бы грех на душу, да с покойника какой спрос? Погубишь ты ее теперь.
Нет! Теперь мы как раз будем жить, долго и счастливо. И если бы ты пристрелил меня тогда, ты сделал бы ее несчастной.
Дед думает долго.
- Может, ты и прав.
Машина поворачивает в проход. Бревно со скрежетом взлетает путь открыт. Мы едем назад, и я еще раз увижу мою Ирочку. Славно получилось!
- Нет, Рома, не увидишь. Хитрющая девка. Улизнула на задание, значит, чтобы переждать, покуда первая волна пройдет. И при этом с матерью договориться успела, насчет тебя, олуха. И меня попросила уж ты не дай пропасть моему Роме, значит, штиблеты ему одолжи. Возьми в бардачке, кстати…
Моему Роме. Внутри у меня горит, как от неразведенного спирта.
Мы проезжаем по знаменитой луже, как по мокрому асфальту.
- Ты чего сюдато полез?
- Сдуру, дед. Любопытно стало, как работает.
- Вот засосало бы тебя по пояс, и стоял бы дурак дураком, покуда не вытащили.
Я только сейчас обратил внимание: замок зажигания вырван, и блокировка руля сломана. Молодец, дед…
- Да не учен я угонам. Как сумел, извиняй. Не мелочись.
Да, мне теперь не до мелочей.
А под колесами уже колдовская дорога, покрытая плотной густой травой, как английский газон. Да, сейчас мне предстоит беседа с… будущей тещей, ага. Я поежился.
Дед ухмыляется в бороду.
- Правильно боишься, Рома. Добраято она добрая, а всетаки межпланетный агент. Она в сорок втором восьмерых эсэсов уложила и предателя одного, да в сорок девятом трех энкаведистов с осведомителем. Это только что я знаю.
Ну ни хрена себе!
Дед утробно смеется.
- На нее теперь вся моя надежда, значит, что с Иркойто ничего худого не случиться. С такой тещей не забалуешь.
Перед нами бесшумно распахиваются почерневшие ворота на бронзовых петлях, и дед, не останавливаясь, въезжает во двор.
- Ну давай, Рома. Ни пуха тебе. Насчет останков своих не беспокойся, захороним в лучшем виде.
- Здравствуй, Роман. Присаживайся.
- Здравствуйте…
Впервые я видел одетого ангела. Доктор Маша была одета в темнозеленую одежду, напоминающую комбинезон. Причем крылья были одеты в какието полупрозрачные чехлы, чтото вроде тончайшей кисеи. На голове шапочка, на руках перчатки.
Она стянула перчатки, потом шапочку, тряхнула золотистыми кудрявыми волосами они рассыпались. Девчонкамалолетка, и это в сто с лишним лет. И невозможно представить, что это мать моей Ирочки, инопланетный агент с довоенным стажем.
- Я хотела бы понять коечто. Для начала посмотри мне в глаза.
Да, дед не врал. Одного взгляда в эти глаза было достаточно, чтобы развеять всякие сомнения восемь эсэсовцев для нее далеко не предел.
Но я твердо выдержал ее взгляд. Делайте со мной что хотите, но я не могу жить без нее. Без вашей дочери Ирочки. В чем моя вина? Ну убейте меня, если уверены, что моей Ирочке у нее дрогнули веки да, моей! Если ей будет лучше. Только ведь ей без меня не будет лучше, разве нет?
Взгляд доктора Маши утратил прожигающую силу, и со дна огромных глаз всплыла, заклубилась мудрая печаль. Она села в кресло потурецки, вялым движением стащила с ног бахилы, пошевелила пальцами узких ступней.
- Никто тебя не винит, и убивать не собирается. И памяти лишать тебя уже бесполезно, это будет бессмысленная жестокость. Все равно процесс стал двусторонненеобратимым. У нас любовь священна. Все, что я могу попытаться предотвратить трагические последствия.
- Да почему непременно трагические?! не выдержал я.
- Да потому! Такая, как у вас, любовь между представителями разных видов разумных исключительная редкость, и ни разу, понимаешь ты, ни разу не заканчивалась хорошо. Всегда трагически.
Ну что ей ответить? Что и среди обычных людей трагедии происходят ежечасно, и огромное большинство людей умирают, так и не узнав, не увидев настоящего счастья. Трагический конец, говорите? Да ведь всему на свете приходит конец, рано или поздно. Но перед концом бывают еще начало и середина, и у нас уже есть счастливое начало, и будет счастливое продолжение. Будет!
Доктор Маша смотрит внимательно, задумчиво.
- Ну что же, по крайней мере, мыслишь ты верно. Только ведь середина часто бывает очень короткой. Кажется, только что все началось и уже конец.
Я смотрел ей в глаза и не боялся. Нечего мне бояться, я не эсэсовец. Я хочу счастья для вашей дочери, для моей Ирочки. Я постараюсь изо всех сил, чтобы наше счастье длилось как можно дольше. Я не знаю, как это будет, но это будет. А для этого прежде всего нам надо быть вместе. А дальше покажет бой.
Она чуть улыбается, и в глазах появилось то непередаваемоласковое выражение, которое я видел сегодня утром у Ирочки. Нет, не совсем такое мудрее и грустнее.
- Ладно. Собственно, точно такие же понятия изобразила мне сегодня утром Иолла мы беседовали глубоко, и не одними словами. Но общий смысл тот же.
Она начала снимать с себя комбинезон (я уже догадался, что это хирургическое одеяние), расстегивая многочисленные застежкилипучки. Неудобно всетаки с крыльями.
- И всетаки я хотела бы прояснить. Женщина должна иметь детей, растить их, воспитывать таков главный закон жизни везде, и у нас, и у вас тоже. И должно быть общее дело. Поверь, без этого счастья не бывает. Невозможно жить только тем, что смотреть в глаза друг другу, если нет ничего больше, рано или поздно смотреть станет нечего. Плюс физиология тебе известно, что особи разного пола обычно коечем занимаются, кроме рассматривания глаз? Как ты себе все это представляешь?
А вот это уже вопросы медицины, дорогая доктор Маша. Или биологии? Вы специалист, вам виднее.
Она вдруг коротко рассмеялась.
- Нет, я сплю. Так же не бывает! Как же это?
Я понимаю вас, дорогая доктор Маша. Очень хорошо понимаю. Только это случилось. Сумасшествие болезнь заразная.
- Ну что же, как врач, я обязана пытаться помочь самым безнадежным больным. Иди сюда она указала на низенькую кушетку, двумя стойками вросшую в пол. Не надо раздеваться, это не витализатор. Обувь только сними.
Она приподняла бровь совсем как Ирочка и кушетка мгновенно трансформировалась в некое подобие зубоврачебного кресла.
- Глотай не жуя она протянула мне блестящий шарик. Я послушно проглотил тяжелый, точьвточь шарик от подшипника. Шарик тяжело лег в желудке.
- Теперь садись.
Я послушно сел. Доктор Маша села рядом, разминая руки, встряхивая пальцами.
- А как мать, я очень хочу, чтобы ваш случай стал исключением из правил. И помогу тебе во всем, раз так вышло. Вы же не оставили мне выбора. Но только очень тебя прошу сделай ее счастливой. Иначе ты ее убьешь.
Она приблизила свои глаза к моим. Взяла мою голову в твердые, горячие ладони.
- И тогда позавидуешь тем эсэсовцам. Веришь?
Еще бы не верить!
Красные, зеленые, желтые тени причудливо переплетались, плавали перед глазами. Яркий солнечный свет пронизывал мою голову насквозь, собираясь внутри в упругий, теплый, пушистый шар. На этот раз шар перекатывался в голове быстро и уверенно, точно громадная ртутная капля.
Яркая вспышка света! Певучие, щебечущие голоса перекликаются, спорят. Я не вижу спорщиков, но знаю это Мауна (я знаю ее полное имя, но не могу произнести) и Иолла (тоже знаю полное имя) спорят не на жизнь, а на смерть. И я понимаю язык. Более того, я вижу и понимаю мыслеобразы, роящиеся в двух головах сразу. Мозги мои трещат с непривычки, но я стараюсь не пропустить ни слова.
"…Абориген с отсталой планеты, представитель иного вида, существо с чуждой физиологией подумай же наконец! Он же питается трупами животных и рыб!"
" Я тоже могу питаться трупами, и даже сырыми. На курсах выживания нас этому учили"
" Не юродствуй!!! Ты собираешься вместе с ним бороться за выживание, вместо того, чтобы жить?! Будешь сидеть на насесте в ку…курятнике?!!"
"Ну зачем так? У людей есть мягкие и удобные диваны, кровати разные"
"А ты знаешь, чем он занимается? Он обслуживает автомобили, да, вот эти первобытные механизмы. Возможно, у него даже нет дивана"
"У него есть диван, большой и мягкий, я подсмотрела у него в голове. И живет он не в… да, в курятнике. Большой ячеистый дом, и его ячейка на десятом этаже. С балконом. И небо над головой. Представляешь, как удобно будет взлетать!"
"Нет, ты серьезно?! И чем же вы будете заниматься? Он с утра до вечера будет чинить эти древние механизмы, а ты летать и резвиться в восходящих потоках? А вечерами на пару есть вареное мясо? А по ночам вы будете заниматься межвидовым сексом?!"
"Кстати, почему нет? Я видела вблизи ничего страшного, практически все как у нас, ну может, чуть побольше. Только зачемто мех"
"Ты…Ты…Дура! Дура!! Какая дура!!! Нет, это я дура. Ну зачем я тогда вылезла? Надо было стереть им всем память, ничего страшного, и жили бы дальше. Все были бы живы и счастливы"
"Не надо, мама. Может, и были бы живы, но мы двое не были бы счастливы точно"
"А так будете?!"
"Да, мама. Какоето время да"
Молчание, долгое, переслоенное бессильным отчаянием с одной стороны, и спокойной уверенностью с другой.
"Нет, тебя надо лечить. Эвакуировать срочно"
"Не обманывай себя, мама. От такого невозможно вылечить, можно только искалечить. И давай не будем. Лучше помоги мне"
"Как?! Как и чем можно помочь такой дуре?!!"
В моем мозгу возникает видение Ирочка на глазах растет, вытягивается, крылья уменьшаются и засыхают. Опадают перья, крылья превращаются в розовые култышки, которые постепенно втягиваются в спину, и вот уже остаются только бугорки. Все. Спина гладкая, крыльев как не было.
"Я стану биоморфом, мама. Превращусь в человека"
Новый взрыв отчаяния.
"Доченька, ну зачем? Я тоже люблю людей, очень люблю. Я всю жизнь за них положила. Но зачем самой становиться человеком? Ну вот люди любят своих животных, собак например, но ведь никто не становится собакой?"
"А я и не собираюсь становиться собакой. Я буду разумной, только иной всего и делов"
"Да зачем?!!"
"А зачем она стала Жанной Д"Арк?"
"Это совсем другое дело, Это чрезвычайная жертва. Тогда речь шла о судьбе миллионов, о судьбе всего нашего дела, иначе не удалось бы переломить ужас средневековья. Эта жертва для спасения других. А для чего твоя?"
"Для того же самого. Разве что спасу я не миллионы, а одного. Нет, мама, двоих и себя тоже. И вас с папой легко ли вам будет каждый день видеть мой ходячий труп?"
Захлебывающийся плач.
"Я знала, что добро часто наказуемо. Но чтобы так?!"
В моем мозгу видение Ирочка обнимает горько плачущую мать спереди руками, и крылья обхватывают ее поверх, закрывая обоих, как плащом. Я почемуто знаю именно так обнимают ангелы своих детей.
"Ты поможешь мне, мама?"
Новый взрыв эмоций.
"Чтобы я своими руками свою собственную дочь?!!"
"Ну а кто больше? К кому мне еще обращаться? Да и боюсь я, признаться, такого дела. Нет, лучше тебя никто не сможет, ты же заинтересованное лицо"
"Я…в этом…заинтересованное лицо?!!"
" И не убивайся так. Сейчас не средние века, и на костер меня никто не потащит. Да и вытащите вы меня, если что. Ведь сейчас Жанну спасли бы?"
"Наверно… Телепортировались бы в камеру и вытащили бы ее. Да и тогда бы спасли, если бы не костер. Да и быстро все произошло, плюс роковое стечение обстоятельств".
"Ну вот. Не так со мной все ужасно, правда. И еще одно, мама. Как думаешь, можно биоморфу сохранить репродуктивные функции? Это важно"
"Не знаю. Никто не работал над этим, зачем?"
"Ну а всетаки?"
"Думаю, можно. Не так это трудно. Слушай, ты что, еще и собираешься рожать человеческих детей?!"
"А каких же? Пойми, мама, я же не годдва с ним прожить собираюсь десятки лет. Что мне, все это время жить без детей? Я же зачахну. И ему плохо будет"
Снова рыдающий плач.
"Мои… внуки…за что, за что?!!"
"Ну успокойся, мама. У тебя уже есть внуки, наши. Теперь будут человеческие"
"Почему, ну почему ты такая дура?!! Нет, ты не дура, я знаю. Но почему?"
"Мама, они же не животные, они разумные, как и мы. Ты сама это говорила тысячи раз. И ты была права"
Пауза. Буквально рвущаяся на куски так силен накал эмоций. И все же гдето на краю сознания возникает ощущение ураган стихает, выдыхается.
"Доченька… а нельзя избежать?"
"Зачем, мама? Для полного счастья всегда необходимы дети, ты же знаешь. Успокойся, они вырастут свободными и счастливыми членами общества. Да, именно так. Мы будем их учить и воспитывать"
Мама всхлипывает, затихая сил больше нет. И я странным образом ощущаю это в своем странном полуснеполубреду.
"И вы вместе отправитесь в первый полет. Без крыльев. С балкона, с десятого этажа"
"Нет, мама, он будет катать их на спине"
Пауза, переслоенная массой сложных, быстро сменяющихся эмоций.
"Еще вопрос, дочка. Как тебе известно, люди живут недолго. Ну пусть даже я вмешаюсь сто лет, от силы сто десять. Из них сорокпятьдесят он будет старым человеком, как дед Иваныч. И ты будешь стареть, пусть и не так быстро, так как нарушишь геннофизиологическую защиту. Сморщенная кожа, нарушение репродукции и куча других проблем. А потом он умрет, и ты останешься одна. Об этом ты думала?"
"Думала, мама, хоть это и неприятно. Ну что же, всему на свете приходит конец"
"Но ты могла бы прожить еще сотни лет! Триста, четыреста! Как можно уходить в самом расцвете, толком не пожив?"
"А кто собирается уходить? Я проживу с ним довольно долгую человеческую жизнь, исчерпав любовь до донышка. А когда он умрет, старый, усталый и счастливый что же, может, я и начну другую жизнь. Ведь можно вернуться назад из состояния биоморфа?"
"Вот как…Да, можно. Сейчас уже можно"
"Ну вот видишь! Да, когданибудь и наша любовь умрет вместе в ним. Но это же совсем другое, нежели убить нашу любовь сейчас"
Отчаяние сменяется спокойствием обреченности.
"Я не прошу тебя еще раз подумать думать ты, похоже, уже не в состоянии. Но подождать ты можешь? Не торопись опуститься на землю навсегда"
"Я мыслю ясно, как никогда, мама. И я не собираюсь опускаться. Я собираюсь его поднять. Да, придется подождать, хоть мне и трудно. Только знай, мама если это дело сорвется, я сама призову свою смерть. Ну, может, не сразу, чуть потрепыхаюсь"
Пауза. Долгая, долгая пауза.
"Чего ты в нем нашла?"
Долгий, счастливый смех. Я узнал бы его не то что в гипнотическом полусне в могиле. Так может смеяться только моя Ирочка.
"Не знаю, мама. Не могу объяснить. Я просто жертва обстоятельств, только я такая жертва, что обстоятельствам придется туго"
"Просыпайся уже!"
Я открываю глаза. Передо мной лицо доктора Маши маленькие губы плотно сжаты, глаза смотрят в упор. Я сразу замечаю ряд изменений глаза светятся както не так. А, вот оно что я вижу теперь и тепловое излучение. Да, и сквозь тонкую кожу смутно проглядывают светящиеся жилки. Я перевожу взгляд ниже на груди у нее пульсирует смутное пятно. Сердце. Да, к этому надо привыкнуть.
Но главное не это. В голове у меня полный сумбур, шелестят, кружатся обрывки мыслей. Чужих мыслей. Я вижу легкое нетерпение доктора Маши а, к чертям, моей тещи! и умиротворенный сон деда Иваныча.
"Значит, тещи?" глаза, как прицелы. Я утвердительно киваю.
- Ну ты и наглец! она откинулась назад, рассмеялась своим изумительным бархатным контральто Как вам обоим везет, что Уэфа здесь нет. Все, свободен! Процедура закончена.
Я торопливо сползаю с кресла и, пошатываясь, бреду к двери. Насыщенный день сегодня.
- Штиблеты не забудь, и спасибо!
- Спасибо, мама Маша!
- На здоровье, сынок! Я же заинтересованное лицо. Кому нужен глухой зять?
- До свидания!
- Теперь уже да. Куда деваться?
Я ныряю в люк, привычно стукаюсь макушкой. Шиплю от боли.
"Ты все понял, что я тебе показала?"
"Все. Правда все. Только не обижайтесь ничего нового для себя я не узнал. Она моя. Я ее. Остальное мелкие детали"
"Нуну"
- А, Рома! Глядика, живой! Неужто сумел отбиться?
Дед Иваныч сладко потягивается. Выходит из машины, пересаживается на кресло справа.
- Уступаю, значит, место законному владельцу. Поехали.
Понимание приходит в виде сложного мыслеобраза я должен сам научиться управлять ловушкой и шлагбаумом.
- Точно, Рома. Теперь, похоже, ты сюда зачастишь, так что давай без провожатых обходись отныне.
Я долго вожусь с разломанным замком, никак не могу завести мотор. Ну, дед…
Наконец мотор завелся, и мы тронулись со двора. Ворота бесшумно и плавно распахнулись перед нами, пропустили и тут же сошлись снова.
Дорогагазон сменяется обычной лесной дорогой, и вот уже впереди блестит вода.
"Так, Рома, напрягись" улавливаю я бесплотную мысль деда. Интересно, как это я понимаю, чья мысль?
"Не отвлекайся. Представляй мокрый асфальт"
Я представил, что мы едем по мокрому, после летнего ливня, асфальту. Машина въехала на асфальт, разбрызгивая воду. Здорово! А где же густая, липкая грязь?
Машина тут же рывком осела, будто проломив тонкую корку льда, заюлила и снова выскочила на твердый асфальт.
- Олух и есть. Не думай ни о чем, только об мокром асфальте!
Лужа наконец кончилась, машина выскочила на лесную дорогу.
- Стоп, парень! Давай задний ход. Учись, покуда со мной, а то в другой раз завязнешь насмерть. Будем, значит, кататься, покуда не освоишь.
"Шестерка" резво бежит по асфальту, подпрыгивая на колдобинах, и мне кажется, она разделяет мою радость. Мотор пел, ветер пел, и сердце мое пело.
Солнце неудержимо заваливалось на запад, длинные тени пересекали дорогу. Надо же, уже вечер. Нет, наконецто вечер. Какой день! Как год. И я с утра не видел Ирочки.
Мне вдруг страшно захотелось увидеть мою Ирочку. Или хотя бы услышать.
Да, я же теперь полноценный телепат? Проверим!
"Ира, Ир…"
"Ау! Что случилось, любимый? Второй башмак потерял?"
"Проверка связи. Ты далеко?"
Бесплотный смешок.
"Служебная тайна"
"Представь чегонибудь"
В мозгу немедленно всплывает образ кота, жмурящегося от удовольствия.
"Не отвлекай по пустякам, я работаю. Кстати, проверяют не так. Работай с посторонними"
С какими посторонними? Кто посторонний? Дед Иваныч посторонний? Или, может, доктор нет, нет, мама Маша посторонняя? Ау, мама Маша, где вы?
"Здесь мама Маша, если так угодно. Чтонибудь умное скажешь?"
Я слегка опешил. Голос бесплотный, безликий.
"Простите… вырвалось…Все в порядке, проверка связи"
Шелестящий смешок.
"В следующий раз, когда будешь баловаться, называй меня на "ты", обращение во множественном числе дезориентирует. И представляйся сам. Ладно, пусть для тебя я буду мама Маша. Отбой связи"
Таак. Это что же, телепатия навроде сотового телефона работает? А нука!
"Дед, а дед…"
"Здесь Дымов. Ты, что ли, Рома? Представляться надо"
"Я же неученый. Просвети, Петр Иваныч"
"Тото. Ладно, делаешь так когда вызываешь, представь лицо, значит, и позови, тогда будет вызов. А поодинке эти вещи не действуют, и слава богу, а то такой олух, как ты, и спать бы не дал никому. И Ирке в первую голову. Да, и представляйся всегда, значит, голосто бесплотный трудно понять, чей. Еще вопросы есть?"
"Есть, Иваныч. Как мыслеобразы эти передавать?"
Передо мной немедленно возник мыслеобраз: чьято голая задница с прилипшим банным листом. Понятней некуда.
"Вот так, представляешь явственно во время разговора, и все. Рома, навыки надо набирать на посторонних, тех, значит, кто телепатией не владеет. Приедешь домой, и айда, в Москве народу много, читай мысли направоналево. Все у тебя?"
"Спасибо тебе, Иваныч, выручил"
"Бывай здоров. Ночами только без дела не буди, я засыпаю трудно"
Вот оно что. Вот, значит, каких посторонних имела в виду Ирочка. Понятно.
Ну наконецто я добрался до своего логова. Сейчас в душ и спать! И есть не буду вопервых, некогда, вовторых, нечего уезжая, я почистил и отключил холодильник. И спать хочется зверски.
Ключ проворачивается в замке, дверь с легким скрипом открывается. В квартире темно, я не включаю света в прихожей, скидываю дареные дедовы штиблеты и прохожу в комнату. Щелкает выключатель.
- Ау! Привет, любимый!
Я ошалело таращусь на Ирочку, сидящую на краю дивана. Нет, не может быть!
Меня охватывает буйная радость. Значит, она в Москве. Ну конечно! Она прилетела раньше меня, проникла в квартиру и ждет меня. Неужели наврала про задание?
Она огорченно качает головой:
- Как всетаки ты безобразен. Нет, не внешне. Ты почему так плохо подумал обо мне? Я никогда еще не лгала родным и близким, да у нас это и невозможно. Сейчас же обними меня, пока я не обиделась!
Я широко шагаю к ней и крепко, порывисто обнимаю. Мои руки захватывают пустоту, и я валюсь сквозь нее на диван. Вскакиваю.
Она смеется. В моем мозгу возникает образ кота, разочарованно шарящего лапой в пустом горшке.
- А меня, значит, обманывать можно? Я, значит, не родной?
- Ты самый родной, и я больше не буду. Да тебя скоро и невозможно будет обмануть, ты уже улавливаешь эмоции. А это связь, Рома, и я сейчас на базе. Вернулась с задания. Поговорим?
Я смотрел на нее, любуясь. Золотистые кудряшки растрепались. Обросла, и от этого стала еще красивее. Сидит, склонив голову чуть набок, ноги сложены потурецки, локти уперты в колени, и маленький острый подбородок утонул в сплетении тонких пальцев. Крылья сложены за спиной, и она даже не пробует прикрыться. Зачем? Я знаю ее тысячу лет. Моя, моя!
- Я удрала утром, вовремя подвернулось одно дело. Мама должна была перекипеть. Очень удачно, что папы нет. Мне было бы много труднее.
Я вдруг ощутил настоящий страх. Запоздалый, как эхо взрыва. Папа вернется и скажет твердое "нет". Не отдаст. Не отпустит. Не позволит Ирочке связать свою судьбу с дикарем, нет, хуже хищным зверем. Примет меры. Да плевать, в конце концов, что будет со мной что будет с ней?
"Успокойся. Мама перевела тебе наш разговор, я знаю. Чтобы ты понял сломать мою судьбу можешь только ты"
Меня охватывает такой прилив нежности, что я перестаю дышать.
- А хищничать ты будешь только в мое отсутствие она смеется я тебя буду кормить молоком, сыром и яичницей. Знаю, знаю, ты мечтаешь сейчас о расчлененных трупах животных.
- Я всеядный, правда. Согласен на сыр и яичницу. И на молоко. Я голодный, и дома шаром покати.
Она вдруг настораживается, протягивает руку в пустоту перед собой. Рука почти по локоть исчезает, словно обрезанная невидимым кругом. Наверное, перед ней какойто пульт, не входящий в объем передаваемого изображения.
- Извини, Рома, потороплюсь. Хорошо, что ты знаешь наш с мамой разговор. Я приду к тебе, приду, но не так скоро. Месяц, два, может, три мне надо закончить работу, и потом еще больше месяца из меня будут делать… твою женщину.
Она вдруг отчаянно посмотрела на меня, и в глазах ее стояли слезы. Я перепугался.
- Что, что? Неужели это так опасно? Родная моя, не пугай!
- Нет, Рома, ты не понимаешь. Стать бескрылой, навсегда. Ну почти навсегда.
- Маленькая моя!!!
Чем, ну чем я мог ее утешить? Я готов был вырвать из груди сердце, только бы ей стало чуть легче.
