8
Полковник шагнул в распахнутую адъютантом дверь и вскинул ладонь к фуражке:
— Товарищ нарком, командир второго Краснознаменного пограничного отряда полковник Кулешов по вашему приказанию прибыл!..
Худощавый человек в форме комиссара госбезопасности выслушал доклад и сделал приглашающий жест. Полковник подошел ближе. Комиссар указал ему на стул, но руки не подал.
«Плохо дело!» — подумал Кулешов.
— Как думаете, полковник, по какой причине я на границе? — спросил комиссар, когда командир сел.
— В связи с недавним инцидентом? — предположил Кулешов, чувствуя, что начинает потеть.
— Угадали. Если верить вашему рапорту, три дня тому вы выслали группу под командованием лейтенанта Сенцова в Каменную падь для встречи и защиты нашего агента, выходившего с той стороны. Так?
Кулешов кивнул.
— Агент в назначенное время в падь не вышел, зато появился наряд пограничной стражи Новой России, вступивший с подразделением Сенцова в огневой и рукопашный контакт. Следствием чего стало ранение пятерых наших пограничников и лейтенанта, причем двое, включая лейтенанта, получили контузию от холодного оружия. Я правильно излагаю? — холодно спросил комиссар.
Полковник кивнул и с трудом подавил желание расстегнуть воротничок кителя.
— Численность противника определена вами в семь-десять человек. Столь удручающий результат боя вы объясняете внезапностью нападения врага и проявленным им коварством.
— Так точно!
— Тогда объясните мне: почему они не перестреляли вас? Спокойно, из засады? А после не добили раненых?
— Бой случился неожиданно. Нам удалось обратить их в бегство!
— При этом никого не убив и не ранив? Вы их хворостинками гнали?
Кулешов вытер мокрый лоб.
— Вот что, полковник, — сказал комиссар, — я начинал службу лейтенантом пограничной стражи, причем в этих местах. Каменную падь ножками исходил, а также лес, где веи выставляют наряд. Их обычно не более двух человек, чаще всего и вовсе один. Каменная падь не представляет для противника стратегического интереса — сколь-нибудь крупные силы этим путем не проведешь — обнаружат еще при выдвижении и разобьют. Наряд веев следит за нашими передвижениями и задерживает подозрительных лиц, оказавшихся в пограничной зоне. Вы предлагаете мне поверить, что двое веев напали на полувзвод Союза, ранили троих солдат из огнестрельного оружия, еще двоих контузили прикладами, после чего спокойно ушли к себе? У вас в отряде служат мужчины или красные девицы?
Полковник не ответил — не нашел что.
— А теперь я расскажу вам, как было на самом деле, — продолжил нарком. — Сенцов, направленный для прикрытия безопасного выхода нашего агента, с самого начала проявил беспечность и разгильдяйство. Его группа расположилась в виду противника, тем самым насторожив его. Выйди в тот день агент, его наверняка бы перехватили. К счастью, агент задержался. Зато группа заметила в пади другого человека. Он был странно одет и вел себя беспечно. Он даже уши заткнул!
«Поздняков! — подумал Кулешов. — Он сдал, сволочь, больше некому!»
— Задержать такого беспечного нарушителя труда не составило, с этим Сенцов справился. А вот дальше случилось то, за что лейтенанта непременно расстреляют. Приказы, товарищ полковник, для того издают, чтоб их выполняли! О существовании приказа Наркомата государственной безопасности за номером двести двадцать один обязан знать любой пограничник, причем не только знать, но и неукоснительно выполнять. Приказ, как вам должно быть известно, категорически предписывает вежливо и предупредительно вести себя по отношению к любому необычному человеку, задержанному в пограничной зоне или близ нее. Не применять к нему насилия до выяснения личности. Что сделал Сенцов? Он не только был груб с незнакомцем, но велел подчиненному его избить. Задержанный оказался не промах: обезоружил солдата, оглушил Сенцова и сбежал вместе с захваченным оружием. Своевременно отрезать ему дорогу к лесу лейтенант не озаботился. Четырнадцать пограничников во главе с лейтенантом не смогли задержать безоружного человека!
— По ним стрелял наряд веев!
— После того, как пограничники Сенцова сами открыли огонь! — возразил комиссар. — А теперь смотрите! — Он выложил на стол продолговатую плоскую коробочку. — Что это, как думаете?
«Поздняков! — понял Кулешов. — Только у него ключи от сейфа».
— Этот предмет нашли на месте схватки с нарушителем. Наши специалисты изучили его. Это радиотелефон — и не только. По сути это компьютер, маленький, но достаточно мощный. В нашем мире таких не существует, и неизвестно, когда появятся. Этот предмет мог быть только у одного человека — проходчика! А теперь скажите, как мне отнестись к командиру, чьи подчиненные не только не смогли задержать проходчика, но и пытались его убить?
— Они не знали, кто он!
— Догадаться было трудно? Незнакомая одежда, беспечное поведение, наушники в ушах. Он слушал музыку, если вам это интересно. В памяти телефона много великолепных мелодий, я имел удовольствие ознакомиться. У него прекрасный вкус!
— Задержанный вел себя дерзко!
— Спросил про Лаврентия Павловича? Вы, кстати, знаете, кто это?
Кулешов пожал плечами.
— Нарком внутренних дел СССР с 1938 по 1941 год. Сведения о нем есть в учебнике истории. Вы должны это знать, а вот проходчик не обязан. Тем не менее он знал, а ваш Сенцов нет. А теперь скажите, как я должен поступить с командиром отряда, чьи подчиненные, проявив разгильдяйство, упустили проходчика? Тот ушел к противнику — озлобленным на Союз, считая нас негодяями и убийцами.
— Товарищ нарком!..
— Сидеть! — В голосе комиссара, до этого тихом и вежливом, зазвенел металл. — Я отстраняю вас от командования отрядом и немедленно передаю материалы в военный трибунал! Не хочу предвосхищать его решение, но золотые рудники вы себе обеспечили! Пожизненно!
— Ради бога! Одно слово!
— Странно слышать о боге от члена партии!
— Мой рапорт действительно лжив, и я готов нести за это ответственность.
— Скажете это в трибунале, вам зачтут.
— Мною подготовлена операция по захвату проходчика!
Комиссар взглянул на полковника с интересом.
— Разрешите к карте?
Комиссар кивнул.
Кулешов вытер мокрый лоб рукавом, встал и подошел к висевшей на стене карте района. Отдернул прикрывавшую ее шторку.
— То, что группой Сенцова был упущен проходчик, я понял после его доклада и немедленно принял меры. Первой был ложный рапорт.
Комиссар хмыкнул:
— Интересно!
— Сообщи я правду, и в отряд немедленно прибыла бы комиссия округа. Мои командиры, вместо того чтоб готовить операцию, писали бы объяснения и отвечали на вопросы.
— Хм! — вновь хмыкнул комиссар.
— Второй мерой было включение в поиск проходчика агентурной сети на той стороне границы. Не хочу хвалиться, но она у нас достаточно обширная. Назавтра я знал, что проходчик находится в станице, и даже дом, где он остановился.
— Покажите! — велел комиссар.
Кулешов ткнул указкой в коричневый квадратик на карте.
— Окраина…
— Так точно! Одновременно агентура доложила, что для встречи с проходчиком из Петербурга прибыла делегация во главе с начальником Отдельного корпуса жандармов.
— Зубов?
— Он самый! Сегодня в первой половине дня сотня казаков противника выдвинулась в Каменную падь. В составе ее замечены подполковник-жандарм, есаул Ливенцов и двое неустановленных гражданских лиц: мужчина и женщина.
— Ходили к проходу?
— Вне всякого сомнения!
— Вернулись с грузом?
— Налегке.
— Зачем ходили?
— Есть основания полагать: для проверки. Прежний проходчик был человеком немолодым, этот же, по описанию Сенцова, не старше тридцати. Пожилой не ушел бы от нас. Полагаю, что смена проходчика произошла без ведома руководства Новой России. Появление нового было неожиданным. Возможно, неустановленная женщина — сотрудница ИСА.
— Любопытно! — сказал комиссар.
— Затяжка с проверкой дала нам возможность надеяться на успех. Проходчик все еще здесь.
— Доложите план операции!
Кулешов стал рассказывать, двигая указкой по карте. Комиссар слушал, не перебивая.
— То, что вы предлагаете, война! — сказал, когда полковник умолк.
— Никак нет! Обычный пограничный конфликт. Налицо факт нападения на пограничный наряд Союза, нами предприняты ответные меры. Мой рапорт — основание. Его можно опубликовать в качестве официального документа.
— Хм!..
— Другого способа захватить проходчика нет. Попытка малой группой просочиться через границу невозможна. Ее немедленно выявят и уничтожат.
— Ливенцов! — вздохнул комиссар.
— Необходимо оттянуть все силы противника на линию обороны.
— Согласен! — сказал комиссар. — Предполагаемые потери?
— До роты.
— Вот она — цена разгильдяйства! Из-за того, что какой-то раздолбай не исполнил требование приказа, погибнут десятки людей. Осознали, полковник?
Кулешов кивнул.
— Отменяю свое решение о вашем отстранении! Временно! Проводите операцию! Ее успех решит вашу судьбу.
— Товарищ нарком!
— Что еще?
— Прошу разрешения использовать лейтенанта Сенцова. Он и пограничник Косухин — единственные, кто видел проходчика вблизи.
— Разрешаю! С тем же напутствием. Его жизнь в его руках.
— Разрешите исполнять?
— Идите!
Полковник сделал поворот «кругом» и вышел. Комиссар подошел к окну и заложил руки за спину. Во дворе штаба отряда стояла суета: бегали посыльные, проносились всадники, в дальнем конце открывали ворота артиллерийского парка.
— Молодой… — сказал комиссар вполголоса. — С таким будет трудно.
* * *
Бам! Бам!..
Я вскочил и, не открывая глаз, стал одеваться. Если тебя долго и с наслаждением дрючили в армии, то оденешься не только в темноте, но и в бессознательном состоянии. Спустя минуту я затянул последний шнурок и только тут сообразил, что нацепил свой старый камуфляж с берцами — вчера я выложил его из сумки. Менять одежду было поздно, и я выбежал в коридор. Здесь горел свет. Я двинулся к лестнице, как услышал грохот: колотили в соседнюю дверь — с обратной стороны.
— Откройте! Кто-нибудь! — послышался испуганный женский голос.
Я подбежал ближе.
— Александра Андреевна! — крикнул сквозь филенку. — Ключ на полу под дверью!
Она умолкла. Спустя мгновение послышался звук поворачиваемого в замке ключа, и дверь распахнулась. На Александре был халат, судя по всему, принадлежавший жене Ливенцова, поскольку колен он не закрывал. Да и остальное он закрывал не слишком. Халат набросили в спешке — женщин не учат одеваться быстро. Я отвел взгляд.
— Илья Степанович! Что происходит?!
— Артиллерийский обстрел.
«Бам!» — подтвердил близкий разрыв.
— Одевайтесь и спускайтесь в подвал! Быстро!
— А вы? — крикнули мне вслед, но я не остановился.
Снаружи разгорался рассвет. Ливенцова я нашел у штаба, он отдавал распоряжение конному казаку. Тот козырнул и стремительно ускакал.
— Где Александра? — спросил есаул, увидев меня.
— Проснулась. Я посоветовал ей спуститься в подвал.
— Там Соня с детьми! — сказал он одобрительно. — Я рекомендовал бы и тебе…
— Счас! — перебил я.
Он хмыкнул, как мне показалось, одобрительно.
— Что происходит, Гордей?
— Очхи!
— Война?
— Вряд ли. Здесь наступление не развернешь. Прощупывают.
«Бам!» — в ста метрах от штаба вспух куст разрыва.
— Трехдюймовка! — прокомментировал Ливенцов. — Для наступления используют калибр крупнее.
— Метят в штаб?
— Метить они, может, и метят, да только не попадут. Батарея далеко, снаряды падают на излете — разброс слишком велик.
Словно подтверждая слова есаула, новый разрыв взметнул землю далеко от предыдущего. Ливенцов вытащил коробку папирос, в этот момент на крыльцо выбежал офицер с погонами сотника. Я узнал начальника штаба.
— Господин есаул! Противник!
— Численность? — спросил Ливенцов, протягивая мне коробку.
— Батальон! Или больше.
— Скажите Федотову, чтоб подавал коней! — распорядился есаул, чиркая спичкой.
Сотник убежал, и мы закурили, пуская в чистый воздух струйки серого дыма. Ливенцов держался абсолютно спокойно, и я ощутил, как отпускает внутри. Словно подтверждая мою уверенность, снаряды вокруг штаба перестали падать, разрывы переместились в отдаление.
— Перенесли огонь на линию обороны! — пояснил есаул. — Еще минут двадцать постреляют. Можно не спешить.
Казак подвел двух оседланных лошадей. Мы спокойно докурили и вскочили в седла. Ливенцов знаком велел казаку оставаться, кивнул начальнику штаба, и мы неспешно порысили по дороге. Есаул сидел в седле прямо, как гвоздь; а вот меня болтало — не освоился с поездками верхом.
Мы миновали станицу, проехали еще с километр и спустились в небольшую лощину. Ее заполонили оседланные кони без всадников. Несколько казаков — коноводы, присматривали за лошадьми. Мы спешились, подскочившие коноводы увели скакунов. Ливенцов устремился вверх по склону, я поспешил за ним.
Линия обороны проходила по гребню высоты. Она наглухо перекрывала путь к станице. По обеим сторонам высились крутые склоны — не влезть. Любой, кто пожелал бы прорваться здесь, принужден был атаковать высоту в лоб, да еще по открытому пространству узкой долины. Идеальное место для мясорубки. Тем не менее в нее лезли — далеко вдали двигались по направлению к нам густые цепи.
Я осмотрелся. Гребень высоты прорезала извилистая траншея, выкопанная в полный профиль. Посреди пологим холмиком возвышалось перекрытие блиндажа. В стороне от него, в небольшом окопе, я заметил минометную батарею. Возле нее суетились артиллеристы: крутили прицелы, подтаскивали ящики с минами.
Очередной снаряд ударил в склон совсем рядом. Нас окатило пылью и каменной крошкой. Ливенцов спрыгнул в траншею, я последовал его примеру. Мы двинулись к блиндажу. Траншея была полна казаков. Некоторые стояли, выглядывая за бруствер, но большинство сидело, покуривая самокрутки. Как я заметил, в сторону врага поглядывали молодые бойцы; те, что постарше, выглядели абсолютно спокойными. Нас казаки провожали любопытными взглядами, однако никто не вскочил и не попытался вытянуться. Многие, заприметив есаула, улыбались.
«Хороший командир!» — решил я.
В блиндаже офицер с погонами сотника протянул Ливенцову бинокль. Бросив взгляд на меня, он порылся в сумке и подал мне монокуляр. С биноклями здесь, как видно, было напряженно. Мы подошли к амбразуре, и я навел трубу в дальний край долины.
Такое я видел только в кино. Очхи валили в наступление плотными цепями — локоть к локтю, выставив перед собой ружья с примкнутыми штыками. Если б не дистанция между цепями, это напоминало бы «психическую» атаку из фильма «Чапаев». В реальной жизни каппелевцы в такие атаки не ходили, но здесь я ее наблюдал.
«Поставить один ПКС! — мелькнула мысль. — И куча мяса!»
— Сергей Иванович! — сказал Ливенцов сотнику, отрываясь от бинокля. — Передайте на батарею — первая отметка, один залп.
— Батарея! — прокричал сотник в дверь. — Отметка один! Залп!
В стороне ухнули минометы. Мины легли с небольшим недолетом — в нескольких метрах от наступающей цепи. Несколько солдат упало, но остальные продолжили движение. Причем ускорили шаг.
— Ладно! — вздохнул есаул. — Мы предупредили. Батарея — беглый огонь!
Сотник продублировал приказ. Минометы заухали часто-часто, выплевывая мины одну за другой. Кусты разрывов черной стеной встали среди наступающих, на какое-то время закрыв их от взгляда. Казалось, в аду, что воцарился сейчас в дальнем конце долины, не осталось ничего живого. Но вот из полосы дыма вывалился человек, затем еще… Цепи, заметно поредевшие, теперь уже не идеально ровные, но по-прежнему целеустремленные, шли к высоте.
«Они что, больные? — подумал я. — Или у командира крыша съехала? Положат же всех!»
— Отметка два! — прорычал Ливенцов, подтверждая мой вывод. — Беглый огонь!
Опустив трубу, я смотрел на сцену уничтожения. Батарея переносила огонь еще раз и умолкла, когда до редких цепей противника осталось метров двести. Уцелевшие очхи, выставив перед собой штыки, бежали вверх, на потных лицах солдат читались отчаяние и тупая решимость.
— Сергей Иванович! — сказал Ливенцов. — Командуйте!
— Со-отня! — закричал сотник. Казаки вскочили и встали у бруствера. — Це-лься! Пли!
Грохнул залп, ружья протрещали еще дважды и умолкли. Казаки торопливо перезаряжали свои полуавтоматы. Стрелять, однако, было не в кого: вверх по склону уже никто не бежал. Повсеместно валялись тела, редкие уцелевшие устремились прочь. Некоторые ковыляли, опираясь на ружья, кое-кто полз.
— Суки! — сказал я. — Погубили людей!
— Вы абсолютно правы, Илья Степанович! — сказал Ливенцов. В этой изысканной вежливости звучала горечь. — Иногда мне кажется, что таким способом они сокращают число ртов.
В склон высоты ударил снаряд, другой…
— Батарею и людей в укрытие! — прокричал Ливенцов. Сотник убежал исполнять приказ, мы остались в блиндаже. — Ну вот! — продолжил есаул, бросив взгляд на часы. — Постреляют минут двадцать и снова пойдут.
Словно подтверждая его слова, снаряд ударил в перекрытие блиндажа. Нас окатило пылью, земля и мелкие камешки посыпались мне за шиворот.
— Отсюда лучше уйти! — посоветовал Ливенцов.
Пригибаясь, мы пробежали траншеей и выбрались на обратный склон высоты. В щелях, отрытых в каменистом грунте, прятались казаки. Мы двинулись к ближайшей, как к Ливенцову подлетел взъерошенный Рик.
— Господин есаул! Станица горит!
Мы, не сговариваясь, посмотрели в тыл. Над видневшейся вдали станицей поднимался столб дыма.
— Угодили снарядом! — вздохнул Ливенцов.
— Господин есаул, это мой дом! Там Ула!
«Господи!» — подумал я, похолодев.
— Господин есаул, разрешите!
— Скачи! — кивнул Ливенцов.
— Я тоже!
— Илья! — Ливенцов достал из кобуры пистолет. — На всякий случай!
Я кивнул, взял оружие и побежал по склону. Рик опередил меня на десяток метров. Пока коновод подвел мне жеребца, он уже скакал, поднимая пыль. Я сунул пистолет за пояс и забрался в седло. По пути я рассмотрел оружие. Это был «ТТ» послевоенного выпуска: с рифлением на кожухе затвора и пластмассовыми щечками на рукояти. Щечки украшала пятиконечная звезда. Нарезное оружие в Новой России, судя по всему, все же водилось и попадало сюда известным путем…
Когда я подскакал, крыша дома уже рухнула. Взметнувшиеся языки пламени лизали закопченный остов печки, ветви на окружавших дом яблонях обуглились и походили на кости скелета. Некоторые деревья дымились. От недавней красоты не осталось и следа. Людей вокруг пожарища не было: попрятались от обстрела в погребах; только Рик, заслоняясь рукой от жара, метался по двору, клича сестру. Внезапно он сел и обхватил голову руками.
Я соскочил на землю, подошел. Он поднял мокрое лицо.
— Ула…
— Не ной! — Я вздернул его на ноги. — Она наверняка убежала или спряталась. Надо искать!
Я кривил душой. Если снаряд угодил прямо в дом, а Ула была там… Рика, однако, следовало отвлечь. Он побежал к сараю, я — следом. В сарае Рик обыскал каждый уголок и повернул ко мне расстроенное лицо.
— Баня! — напомнил я.
Он вылетел наружу, едва не сбив меня. Я устремился следом, на ходу соображая, что делать, если Улы в бане нет. В том, что это так, я почти не сомневался. Рика следует увести, предпринять розыск по всей станице. Пусть он устанет и не увидит, как будут разбирать головни на пепелище…
Дверь бани оказалась запертой изнутри. Рик дернул за ручку раз, другой, затем заколотил в дверь кулаком.
— Ула, открой! Это я, Рик!
За дверью что-то пробормотали, и она распахнулась. Ула, растрепанная, с прихваченными огнем волосами, стояла на пороге, одной рукой держась за ручку двери, другой прижимая к груди котенка. Глаза у нее были белые и неподвижные.
— Ула! — Рик сгреб сестру и прижал к груди.
Котенок тоненько пискнул, Ула вскрикнула и вдруг зарыдала в голос.
— Сестричка!.. — Рик гладил ее по спине.
— Они грозились меня убить, потом подожгли дом… — говорила Ула прерывающимся голосом.
— Кто они? — отстранился Рик.
— Очхи…
— Откуда здесь очхи?
— Не знаю! Ворвались, спрашивали, где проходчик, затем выгнали меня и подожгли дом. Ваську не позволили забрать, кричали на меня… Я подождала, пока они ушли, и вбежала в дом, а он уже горит… Еле Ваську нашла, он под кроватью спрятался…
— Какой проходчик?
— Вот он! — Ула указала на меня.
Рик посмотрел недоуменно.
— Мог сам догадаться! — сказал я и оглянулся.
Рассказ Улы мне не понравился. За плетнем почудилось движение. Я выхватил «ТТ» и передернул затвор. Фигура в защитной униформе перескочила плетень и подняла ружье. Я выстрелил. Очхи покачнулся и сунулся лицом в землю.
— В баню!..
Я затолкал брата с сестрой в баню и едва успел затворить дверь, как по ней хлестнул заряд картечи.
— Ложись!
Мы растянулись на полу предбанника. Снаружи, однако, более не стреляли. Я вскочил и, осторожно ступая, подошел к двери. Выглянул в щель. Несколько фигур в униформе окружили баню и стояли, держа ружья на изготовку. Одна, с забинтованной головой, выступила вперед. Лицо очхи показалось мне знакомым.
— Проходчик! Я знаю, что ты здесь! Сменил одежду, но я тебя узнал. Я видел тебя в Каменной пади.
«Где я приложил тебя прикладом!» — дополнил я.
— Моя фамилия Сенцов, я лейтенант пограничной стражи Союза. Выходи! Мы не причиним вреда — ни тебе, ни остальным. Ты пойдешь с нами, а они останутся.
— А если не выйду? — спросил я, стараясь пересчитать врагов сквозь щелку.
— Подожжем баню — выйдешь!
В поле моего зрения попадали лишь трое очхи — плохо. Я склонился к Уле.
— Сколько их было?
— Не помню! — Она наморщила лобик. — Пять или шесть, может, больше. Я не считала.
Если «больше», то семь или восемь, вряд ли десять. Десять с пятью не спутаешь. Все равно много.
— Эй, проходчик! — подал голос очхи за дверью. — Что молчишь?
— Думаю!
— Думай быстрее! Времени нет!
— Рик, ты можешь забраться на чердак? — спросил я шепотом.
Он кивнул.
— Лезь! Когда я выйду к ним, выбей дранку и стреляй! Можно не прицельно: главное, чтоб они посмотрели вверх. Только не увлекайся — изрешетят! Выстрелил — и сразу вниз!
— А ты?
— Нам нельзя ждать — зажарят! Я справлюсь. Давай!
Рик вскочил и ловко, как кошка, скользнул в люк на потолке, предварительно забросив в него ружье. Я достал обойму из «ТТ», пересчитал патроны. Все правильно: шесть в обойме, один в стволе, один я истратил. Я вновь зарядил пистолет и сунул его за пояс сзади. В фильме «Крепкий орешек» Брюс Уиллис цеплял ствол на скотч пониже затылка. Красиво, но рискованно: скотч может прихватить ствол намертво, да и хватать неудобно — мы проверяли. Мы парни простые, нам можно дешево и сердито.
— Ула! — велел я. — Как только выйду, запрешь за мной дверь!
Она хотела что-то сказать, но наткнулась на мой взгляд и промолчала.
— Лейтенант! — крикнул я в дверь. — Не стреляй! Выхожу!
Руки я поднимать не стал — уговора не было. Опустил их по швам и шагнул за порог. Дверь за моей спиной сразу же захлопнулась — Ула действовала сноровисто. Оставалось надеяться, что Рик тоже не подведет. Я обвел взглядом сад. Очхи насчиталось шесть, включая лейтенанта, и стояли они грамотно, рассредоточившись по фронту. Черные зрачки ружей смотрели мне в грудь. Все правильно: вход в баню только один, в крохотные окошки в предбаннике и парной даже Ула не пролезет.
— Где твое оружие? — спросил Сенцов.
— Там! — Я кивнул в сторону бани.
— Не вздумай выкинуть чего! — предупредил он. — Я знаю: ты проворный. Будем стрелять!
— Я вам нужен живым! — усмехнулся я, прислушиваясь. Рик отчего-то медлил. Я различил скрип выходящего из дерева гвоздя: вместо того чтоб выбить дранку, Рик аккуратно отжимал ее. Хочет стрелять прицельно. Идиот! Как будто мне нужен его прицел! Очхи, к счастью, или не услышали скрип, или не обратили на него внимания — они смотрели на меня.
— Нам не обязательно тебя убивать, — сообщил Сенцов, показывая револьвер в руке. — Достаточно ранить. Нас много — донесем.
Черный зрачок ствола смотрел мне в грудь. Калибр у этой штуки был не детский — миллиметров десять или одиннадцать. Рана от такой пули заживать будет долго, если вообще заживет. Я сделал шаг в сторону, один из очхи оказался за спиной лейтенанта. У «ТТ» калибр всего 7,62, но его пуля пробивает бронежилет, а уж человека — подавно. Сенцов нахмурился и поднял револьвер.
Выстрел с крыши грохнул, как гром. Очхи, стоявший в отдалении, повалился лицом в землю. Остальные подпрыгнули и подняли стволы вверх. Я сунул руку за спину. Очхи за спиной лейтенанта упал сразу, но сам Сенцов застыл, не поняв, что убит. У «ТТ» слабое останавливающее действие, человек, раненный из него, может успеть выстрелить. Мне некогда было об этом думать. Я упал, перекатился вбок и стал стрелять, ловя на мушку мелькавшие фигуры. В последний раз я занимался этим давно, поэтому попал не сразу и только в двоих. Третий сиганул за забор. Судя по тому, как быстро замелькала его тень, удирал он со всех ног. Патроны у меня кончились, а Рик больше не стрелял — или последовал совету, или его зацепили: очхи успели выстрелить по крыше.
Лейтенант валялся на земле, как и его солдаты, я встал и подобрал револьвер. Из бани вывалился Рик. С ружьем наперевес, весь в пыли, но живой; судя по виду, даже не раненный.
— Уходим! — сказал я. — Кто знает, сколько их?! Берем Улу — и прочь!
Ула выскочила следом. Я сунул револьвер за пояс и подхватил ее на руки — при виде убитых девчонку зашатало. Она обняла меня за шею, мы торопливо пересекли сад. Кони ждали нас там, где их оставили, — у забора. Я забросил Улу на шею Орлика, вскочил в седло, и мы поскакали к штабу…
Ливенцов примчался через пять минут после звонка.
— Очхи прекратили наступление и выбросили белый флаг: просят собрать раненых и убитых, — сообщил хмуро. — Провели меня! — Он стукнул кулаком в ладонь. — Как мальчика! Это был отвлекающий маневр: пока мы отбивали наступление, тыл оказался голым. Казаки сейчас прочесывают местность…
Я вернул есаулу «ТТ» и подробно рассказал о случившемся. Ливенцов слушал с мрачным лицом. Прискакали отправленные на поиски казаки. Живых очхи задержать не удалось, привезли лишь убитых. Пока Ливенцов их разглядывал, я отправился в дом. Там царило горе. Ула горько плакала, сидя за столом, жена есаула хлопотала, поднося какие-то склянки, Рик, мрачный, стоял поодаль.
— Фотографии сгорели! — сказал в ответ на мой взгляд. — Ни одной не осталось! Мама, отец…
Я поднялся к себе, достал из сумки предусмотрительно захваченный альбом и спустился вниз.
— Эти?
Ула изумленно смотрела на меня.
— Откуда? — выдохнул Рик.
— От него! — Я выложил на стол фото Ненашева. — У меня для вас плохая весть, ребята. Ваш отец, Ненашев Иван Павлович, умер полгода назад и похоронен в Старом Свете, где и жил. Он был проходчиком. Поэтому постоянно уезжал, поэтому не мог сказать вам, кто он на самом деле.
— Он просил это передать? — спросил Рик, беря альбом.
— Мы с ним не виделись. Альбом — наследство. Я двоюродный племянник Ивана Павловича и ваш родственник. Дальний. Но более близких у меня нет.
— Братик! — Ула вскочила и протянула руки. Я обнял ее, она ткнулась мокрым лицом мне грудь. — Я знала, я чувствовала, что ты родной! Как только увидела!..
Я осторожно чмокнул в растрепанную макушку. От ее волос несло паленым. Рик помялся и встал сбоку. Я обнял его свободной рукой.
— Ты отведешь нас на могилу? — спросил он.
— Даже если царь против!..
Они затихли в моих объятиях. Я поднял взгляд и увидел у лестницы Александру. Она смотрела на нас, кусая губу…
* * *
— Я разработал операцию, я и отвечу! — Кулешов потянул из кобуры револьвер. — По высшей мере!
— Бросьте, полковник! — сказал комиссар. Он говорил тихо, но начальник отряда мгновенно послушался. — Не стоит увеличивать наши потери. Хорошие офицеры Союзу понадобятся.
— Вы считаете меня хорошим? После всего?
— Операция была организована блестяще. Вы провели Ливенцова, а этого не удавалось даже мне. Не ваша вина, что проходчик не дал себя пленить. Застрелить пятерых из пистолета… — Комиссар покачал головой. — Если, конечно, ваш Косухин не врет.
— Чистая правда! Проверил по своим каналам.
— Вы на своем месте, Феодосий Семенович! У меня нет причин отстранять вас от командования. Вы останетесь в должности, а о происшествии мы сообщим, как вы предлагали. Нападение веев на наш наряд, ответная операция… В цифрах потерь противника можете не стесняться.
— Товарищ нарком, — сказал Кулешов, — могу я спросить?
— Пожалуйста!
— А он стоил того? Проходчик?
— Сколько вы потеряли сегодня?
— Восемьдесят шесть убитыми, свыше ста двадцати ранены, многие — тяжело.
— Ежедневно в Союзе умирает пятьсот человек. Эпидемия. Причем это только начало.
— Господи! — сказал полковник.
— Это государственный секрет, впрочем, ненадолго. Шила в мешке не утаишь. Мы проводим карантинные мероприятия, очень суровые, но они не помогают. Остановить эпидемию могут лекарства, но у нас их нет. Сенцову повезло: он погиб. Если б уцелел, я расстрелял бы его лично. Ясно?
— Почему не объяснить это проходчику? — спросил полковник. — Неужели не откликнется?
— Как объяснить? — спросил комиссар. — Не подскажете? Мы не знаем, что привело его сюда. Авантюризм, любопытство, жажда наживы? Жадного можно купить, любопытного — заинтересовать, авантюристу предложить приключение или карьеру. Пока не узнаем, говорить бесполезно.
— А если б захватили его?
— Выяснили на месте.
Кулешов поежился.
— Вы не о том подумали, полковник! — усмехнулся нарком. — У нас давно никого не бьют — нет нужды. Обижать проходчика глупо — уйдет и не вернется. У каждого есть свои чаяния, надо всего лишь их знать. Скажите, вы сердиты на меня?
— Нет! — сказал Кулешов.
— Будете честно и правдиво информировать меня впредь?
— Непременно!
— Заметьте, я вас не бил! Даже голоса не повысил…
