Глава 41

Долг обязывает полковника действовать. Прежде всего необходимо поставить соотечественников в известность о том, кто и как живет в Европе и Азии. А главное – об их экспансионистских планах. Мысль о том, что старикан и девчушка пошутили, не представляется верной, тем более, под навесом у дома Ната действительно на столе разложены карты североамериканского континента. Главное же то, что полковник Моун теперь точно знает ту самую точку, начиная с которой расходятся дорожки этой небезопасной общности и милого его сердцу благоустроенного руками предков и укрепленного его трудами мира свободы и равенства возможностей.

Бригантина «Звездочка» приведена в порядок и укомплектована всем необходимым. Что удивительно, это опять не стоило американцам ни гроша. Экипаж и команда стрелков на борту, семья посла тоже. Провожающих нет. Отчалили, пошли. Январь в этих местах месяц дождливый и пасмурный, но пронизывающие влажные ветры дуют ровно и не слишком сильно разгоняют волну.

После пополнения запасов пресной воды и свежей провизии в Пальма-де-Майорке на борту недосчитались двух матросов и одного стрелка. Причем и капитан, и сержант, возглавлявший команду солдат, восприняли это с поистине христианским смирением. Атлантика встретила мореплавателей еще более сильным ветром, что заметно увеличило скорость хода. Настоящий шторм догнал их посреди океана, и почти неделю качка была нещадной. Потом напор воздушных масс ослаб, а волнение вернулось к обычному, заметному, но не мешающему двигаться, и бригантина резво побежала на северо-запад.

Настроение на корабле царило странное. Как-то все притихли. Негромкие разговоры, спокойное общение всех со всеми. Ни нервозности, обычно возникающей во время длительного плавания, ни ссор по пустякам, ни даже нетерпения по поводу скорого возвращения домой. За кружечкой травяного чая, мешки которого громоздятся в кладовой при камбузе, матросы и солдаты рассуждают о Священном Писании, видах на урожай следующего года, уловах в Гудзоновом заливе, ценах на хлопок в Южном штате и особенностях поведения косаток. Изредка в разговоре мелькнет и русское словцо. Почти три месяца стоянки – срок существенный, нахватались у хозяев.

Полковнику немного тревожно. Он бы с легким сердцем оставил семью там, в этой России. Среди людей, населяющих эту землю, им ничего не угрожало. Но тогда, возможно, свидеться им уже бы никогда не пришлось. Океан велик, а получить корабль в свое распоряжение у него, скорее всего, не получится. Новости, которые он везет, и особенно их оценка… с карьерой может оказаться не все так просто. Интересы сильных мира сего редко простираются дальше периода их собственной жизни. Обычно намного ближе. Отдаленные прибыли, как и неблизкие проблемы, властей предержащих волнуют редко. Они мыслят конкретными категориями, а возможность того, что немногочисленные любители лопушков и ящериц, живущие за океаном, могут повлиять на жизнь общества, скрепленного законами и защищенного армией, вызовет у них, по меньшей мере, недоверие.

Ну вот, Святой Лаврентий, мерная работа машины и родные берега, покрытые густыми смешанными, а дальше, на южном берегу Онтарио, и широколиственными лесами. Поскольку посольская касса так и не расходовалась, будет справедливо выдать команде и солдатам щедрые премиальные.

Курсант Моун не пользовался у товарищей по училищу ни любовью, ни уважением. Низкорослый, худой, с жидкими белесыми волосиками и бесцветными ресницами, он вообще не заслуживал к себе никакого отношения, поскольку представлял собой совершенный образец абсолютной невыразительности. Выбритый и опрятный, он не украшал свой мундир ничем, кроме того, чего требовал устав, а на занятиях точно отвечал на поставленный вопрос, но не более того. Фехтовал и стрелял на общем уровне и проводил свободное время, которого, кстати, у будущих офицеров было достаточно, невесть где.

Ходили неясные слухи, что этот Робин пользуется популярностью у женщин. Его замечали выходящим из черного хода аптеки, а дочка аптекаря – девушка весьма высоких достоинств, если посмотреть на нее глазами мужчины. Также поговаривали о библиотекарше, с которой этот тихоня не раз уединялся в отдаленных закоулках книгохранилища. Приходящие прачки не раз чмокали его в щечку, получая из его рук какие-то баночки. Еще он водился с кухарками рестораций и захаживал в поселки рыбаков и лесорубов. Конечно, девчата там – кровь с молоком. Поэтому нежелание молодого человека бражничать, ездить в номера или проводить время за карточным столом встречало понимание товарищей, тем более, ничего худого от него никто не видел.

Уже в конце срока обучения он насмешил начальника отделения кавалерийской подготовки. Конная колонна курса после пятидесятикилометрового марша въезжала в ворота. На учащихся и их лошадей было больно смотреть – всех качало от усталости. Замыкающий, кадет Моун, привстав на стременах, чтобы не очень трясло, прямо на ходу пришивал пуговицу к рукаву форменной тужурки.

На выпускном испытании, имея задачу провести роту пехотинцев сложным маршрутом через лесостепную зону, он, как и все, уложился в срок. При этом его подопечные выглядели так, словно только утром покинули казармы – ни стоптанных ног, ни утомления многодневного похода, ни ввалившихся от недоедания щек. Хотя отметил этот факт только начальник училища. Молча, про себя.

Кое-что прояснилось во время торжеств по случаю выпуска. Семьи новоиспеченных лейтенантов прибыли поздравить их, и… легендарный полковник Моун оказался отцом неприметного курсанта. Тот самый знаменитый офицер, чья блестящая карьера прервалась шесть лет назад, как говорили, из-за нешуточного скандала, разразившегося по его вине в процессе слушания какого-то запутанного дела в сенате штата Нойс. Покров тайны с этого дела до сих пор не снят.

Отставного служаку, хотя и был он одет в штатское, узнали и офицеры, и преподаватели. А поскольку сам он некоторое время приватно беседовал с начальником училища, ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, что сын его получит наилучшее назначение. Собственно, пакеты с приказами о направлении к месту службы все получили запечатанными, так что никто так и не узнал, куда поехал этот молчаливый невыразимец.

Ворота форта Тайо, что у слияния Огайо и Теннесси, приоткрылись, чтобы впустить всадника, и тут же затворились. Это самый край земли, над которым утвержден флаг Штатов. Южнее прерия становится безводной и везде, кроме узкой полоски, питаемой водой Миссисипи, простирается полупустыня. Собственно и здесь, если бы не долины рек, приносящих воды с обильно поливаемых штормовыми дождями Аппалачских гор и с севера, жить было бы неуютно. Обширные участки безлесных равнин вдали от источников воды отличаются замечательно скудной травой, оживающей только в период зимних осадков.

– Лейтенант Моун, представляюсь по случаю прибытия к месту службы. – Всадник соскользнул с седла и смотрит на нескольких мужчин, подошедших к нему. Форма одежды здесь соблюдается весьма условно.

– Капитан Колхаун, командир форта, – отвечает седобородый, одетый в добротный замшевый сюртук человек. И, заметив искорки в глазах нового подчиненного, добавляет: – А вы, я вижу, книгочей, батенька. Листали, стало быть, Майна нашего, так сказать, Рида.

– Имел удовольствие, сэр.

– О том, что вы, юноша, не дружите с головой, батюшка ваш отписывал мне. Но насчет того, что, не дождавшись рейсовой барки, вы в одиночку и без заводного коня поскачете через пустоши, в которых нередко встречаются индейцы, предупредить нас никто не удосужился. Проходите в дом, устраивайтесь.

– А разве индейцы не состоят сейчас в мире с нами?

– Не все они знают об этом.

Ухватки нового офицера обитателям форта понравились. Лошадку свою он сам отвел на конюшню, где расседлал и по полной программе обиходил. Умылся, сменил форму на менее официальное одеяние, принятое в этих местах, и непринужденно занял свое место за столом. К капитану и сержанту, обычно столовавшимся отдельно от рядового состава, прибавился третий сотрапезник – лейтенант.

Крошечный, двадцать на двадцать метров, срубленный из привезенного по реке леса, форт представлял собой идеальное, с точки зрения фортификационной науки, оборонительное сооружение. Четыре трехэтажные башни, соединенные короткими бревенчатыми заборами, требовали всего восемь стрелков для обеспечения полного флангового обстрела внешних поверхностей всех своих стен. Так что гарнизон из тридцати человек легко мог справиться с нападением вооруженных луками и копьями индейцев, редко располагавших огнестрельным оружием.

Сейчас это поселение служило форпостом, опорной точкой для планировавшегося в будущем освоения богатых плодородными землями долин рек Огайо и Теннесси. А поскольку эти самые места интересовали и поселившихся здесь без разрешения Большого Белого Отца диких охотников, именовавших себя коренными обитателями просторов Америки – индейцами, то решение этой проблемы также было вменено в обязанность гарнизона.

– Понимаете, Моун, – некоторое панибратство старшего по отношению к младшему – армейская традиция, а не грубость, слетевшая с уст капитана, – поведение наших соседей за последние годы слегка изменилось. Внешне они так же, как и раньше, приходят изредка, чтобы обменять свои шкурки на порох, свинец или металлическую посуду. Но на самом деле наши разведчики почти не отмечают случаев загонной охоты или длительных стоянок племени на одном и том же месте, как бывало раньше.

– Кстати, больше всего старых кострищ мы встречаем выше по течению Теннесси. Но следы кочевий путаются, теряются, или уводят обратно, – продолжил мысль командира сержант. – А еще патрули изредка находят лежки наблюдателей, явно следивших за фортом, причем с расстояний, откуда пуля в принципе не долетит до стен.

Робин на верхней площадке южной башни. Ночь, в слабом свете звезд удается разглядеть немногое. Темные полосы кромок пойменных лесов сходятся под прямым углом. В просветы между деревьями далеко, в нескольких километрах, видны крошечные участки речной глади. Разумеется, топор человека поработал здесь для того, чтобы отодвинуть заросли от крепости и создать обзор на стратегически важных направлениях. В две другие стороны – прерия. Тут она поросла высокой травой, но на сотни метров вокруг поработали косари, и подобраться незамеченным к стенам непросто.

Часовых на башнях нет. Командир не настолько глуп, чтобы выставлять своих людей на обозрение чужих наблюдателей. Четыре солдата у неприметных щелей в неосвещенных помещениях верхнего этажа угловых сооружений наблюдают за окрестностями. Лейтенант проверил угол обзора через амбразуры смежных стен – почти двести семьдесят градусов, то есть любая точка окружающего пространства просматривается как минимум двумя, а чаще – тремя парами привыкших к темноте глаз, о присутствии которых снаружи догадаться невозможно.

Некоторые вольности с формой одежды и отступления от требований устава при общении между военнослужащими не снижают постоянной настороженности и боеготовности гарнизона. И, нетрудно заметить, что заправляет всем здесь сержант. Капитан не утруждает себя деталями, отдавая только распоряжения самого общего характера. Но о том, кто спроектировал и построил столь продуманное оборонительное сооружение, надо будет расспросить именно сержанта. А пока – тишина и умиротворение летней южной ночи. Служба обещает быть скучной.

Именно нежелание скучать всегда вело юношу за собой, отчего до десяти лет он заслуженно пользовался репутацией проказника. А потом – три месяца с русскими. Точнее, три месяца и восемь дней среди людей, ненавидящих скуку с чудовищной изощренной изобретательностью, навсегда покорившей сердце начинающего повесы. Его научили примечать неприметные детали, придавать значение незначительным событиям, видеть, сопоставлять, проникать разумом в связи и четко отдавать себе отчет в том, почему он желает именно того, что ему хочется.

Мир наполнился интереснейшими событиями, привычное оказалось загадочным, а в череде обыденных происшествий вскрылись настольно восхитительные обстоятельства…

Когда, вернувшись из странствий, семья полковника сходила на берег, только его сын обратил внимание на то, что одна из снастей бригантины не веревочная, а металлическая, растянутая с приличным провисом на изоляторах, несомненно, являет собой антенну.

То, что отца отправили в почетную отставку, это даже как-то предполагалось. Из его разговоров с мамой удалось уловить обеспокоенность тем, как воспримут информацию о русских люди из высоких кабинетов. Поэтому скромная жизнь в скромном доме на скромные средства ни для кого не стала неожиданностью. То, что боевой офицер не отчается, не опустит руки, пытаясь уберечь родную страну от грозящей заокеанской напасти, тоже естественно. Он много писал старым товарищам, часто надолго отлучался для встреч. Моун – это не тряпка на ветру большой политики. А вот газеты его не поддержали.

Накопления семьи были скромными, поэтому огород, на котором трудились все, кроме отца, был существенным подспорьем, тем более что немало семян, как оказалось, прислуга не забыла взять с собой из дальней поездки. Слуга полковника и служанка мамы – это отдельная история. Они – рабы, собственность хозяев. Но, как это обычно и случается с теми, кто всегда рядом, члены семьи – младшие и зависимые. Тем не менее о них заботятся и нормально, по-человечески ругают, не применяя жестоких мер физического воздействия.

Когда через полгода после возвращения у служанки случился роман с кучером одного приезжего плантатора, матушка приняла в этом живейшее участие. Вскоре был заключен брак, после которого девушка сменила хозяина, а взамен состоятельный господин ее мужа подарил семье полковника тоже молодую женщину, обладавшую навыками ведения домашнего хозяйства и, как оказалось, понимающую в целебных травах.

Жаклин, таково было ее имя, много времени проводила с детьми. Они вместе обошли все окрестные леса и луга, зарисовывая и листики и стебельки, разглядывая лягушек и подкарауливая около норки в ожидании, когда осторожная мышка выйдет оттуда по своим делам. Иногда болтали по-русски, храня это в секрете от родителей. С другой стороны, как бы без этих разговоров Робин смог разобраться в учебниках, стопу которых привез с собой из-за моря. Ну и без помощи «служанки», которая почему-то немало понимала и в химии, и в физике, и даже в астрономии.

Матушка шила, иногда на продажу. Отец неустанно боролся с царившей в обществе беспечностью и непониманием внешней опасности. А их сын перетаскал домой всю городскую библиотеку, помогая Жаклин делать постраничные копии. И принялся за университетскую. Кроха-сестричка несмотря на то, что была не слишком симпатичным ребенком, отлично ладила с другими детьми, чего нельзя сказать о Робине.

Окончив школу в тринадцать лет, на четыре года раньше сверстников, он поступил в лучшее военное училище. Некоторая долговязость в сочетании с широковатыми для его возраста плечами – результат упражнений под руководством служанки – и совсем легкий, быстро ставший привычным грим, визуально сделали его не слишком отличным от семнадцатилетних парней. Теперь в шестнадцать лет, в возрасте, когда его одногодки собираются в последний класс школы, юноша в офицерском чине находится на самом, пожалуй, опасном участке границы. Границы, которой еще нет.

Робин – не самый умный человек на свете, но смотреть и слушать считает нелишним. Пока его батюшка убеждает всех в том, что «русские идут», он видит, что все значительно лучше. Они уже здесь. Богатый плантатор, «уступивший» их семейству служанку, баллотируется в сенат. Рабы пользуются услугами врачей, с трудом говорящих по-английски, что не влияет, однако, на эффективность применяемых ими средств. И здесь, в окрестностях построенного несколько лет назад форта, тоже что-то изменилось.

Интересно, он, лейтенант армии Штатов, отдавая себе отчет в том, что в жизнь его страны производится внешнее вмешательство, относится к нему как-то странно. Отец, не верящий ни в бога, ни в черта, и набожная матушка, исправно посещают церковь, к чему приучили и чад своих, кажется, тоже глубоко и искренне неверующих. Слова о равенстве перед Господом, и самые равные из ныне сущих – рабы на плантациях, поющие песни во славу Всевышнего! Некоторая двойственность происходящего не режет глаз, привыкший к устоявшемуся положению вещей, но глаз молодого человека ни к чему не намерен привыкать.

Вот и здесь такая же двойная мораль, но уже со стороны Робина. Или не двойная? Русские не пакостят. Не обижают и не отнимают. Не убеждают в неправом – просто немного уменьшают лишения, выпадающие на долю тех, кто не владеет имуществом, приносящим устойчивый доход.

Папенька неспроста выбрал для сына это удаленное место службы. Ниже впадения Огайо в Миссисипи плавание по текущей в Мексиканский залив реке часто затруднено. Она мелеет, распадается на рукава, нередко совсем пересыхает. Поэтому выход из внутренних областей страны в океан и налажен через озеро Онтарио и реку Святого Лаврентия. Там достаточно гарнизонов, чтобы отразить нападение русских, если они сунутся сюда с оружием в руках. Стараниями отставного полковника офицеры этих частей оповещены и, верят они или не верят в возможность такой угрозы, выполнят свой долг.

Имеются войсковые части и в том районе, где от верховий Потомака существует удобная дорога внутрь континента. Совсем иначе обстоят дела здесь. Дело в том, что реки Теннесси и Саванна, впадающие в Атлантический океан, – полноводны. И верховья их находятся не слишком далеко друг от друга. Менее сотни километров сухого пути, и из одной реки можно перебраться в другую, по которой без проблем пройти водным путем в самое сердце Штатов. И именно сюда отправлен служить самый надежный человек отставного полковника – его родной сын.

Если бы речь шла о военной угрозе, Робин действительно стал бы отцу вернейшим помощником. Но папа ничего не понял за те три месяца, что провели они в самом сердце заокеанской страны. Эти люди приходят не с огнем и мечом, но с клистирной трубкой и больнючими горчичниками. И еще – с эффективными противозачаточными и абортальными средствами. Теми самыми, которые он готовил в аптеке для гарнизонных прачек вместе с прекрасными кремами для нежных женских рук. А его считали большим любителем женщин! Справедливо, но оттенок не тот.

Капитан вволю отведал привезенного лейтенантом бренди и очень не прочь поговорить. Сержант, несомненно, проверяет посты или пересчитывает мешки с мукой, так что служба несется, работы ведутся, а командир может позволить себе расслабиться.

– И как вам, лейтенант, показалась наша крепость?

– Хороша. Ее строили по вашим чертежам, господин капитан?

– Какие могут быть чертежи в этой глуши? Была баржа бревен и куча чумазых индейцев, соблазнившихся ящиком гвоздей и парой зеркал, размером с вашу сумку. По здешним ценам, запросили они безумно дорого, но не мог же я отвлекать личный состав от несения гарнизонной и караульной службы! За полмесяца поставили это безобразие, где негде даже плац устроить. А представьте себе, что здесь было бы, вздумай мы привезти сюда свои семьи! По головам бы друг у друга ходили.

– А разве индейцы умеют строить из дерева? – недоумевает Робин. – Они же живут в кожаных шатрах.

– Эти умели. Одеты они были в одежду из веревок, и их вождь, Короткий Улей, расспрашивал меня о том, что даст ему Большой Белый Отец, если его племя откочует за Миссисипи, как и полагается. Будет ли присылать муку и одеяла, без которых им не выжить в безводных степях. В общем, эти индейцы были мирными, и ушли туда, куда им было предписано. – Колхаун с удовольствием вспоминает эту встречу. – Наши разведчики проводили их до резервации. Думаю, они никуда не денутся. Как только тут появятся плантации – придут продаваться в рабство за пару бутылок огненной воды за каждого человека.

Ну вот, планы правительства понятны окончательно. Жить в пустыне не смогут даже дикари. Разве только донецкие индейцы, из числа которых, как он помнит, был родом друг Натин по имени Коулько. Однако стоит еще раз убедиться в том, что не ошибся.

– Вождь Короткий Улей воистину стар и мудр. – Лейтенант уважительно опускает взор.

– Это был юноша, вероятно удачливый охотник. Дикари не ценят ум. Ловкость и успешность – вот что приносит власть ныне и присно и во веки веков. Везде и всюду.

Молодой человек смиренно выражает согласие. Пора завершать разговор. Летние ночи коротки, а вставать он привык рано.