Глава 40

Сведения о том, что мореходные корабли Южного штата, ушедшие в Атлантику на поиск людей, встретили две странные малочисленные группы, дошли до губернатора Чико в конце лета. А через две недели Робин Моун, стоя на корме бригантины, смотрел на то, как скрываются за горизонтом берега земли, на которой он родился и вырос – Северной Америки. Его отец – полковник Моун – получил чрезвычайные полномочия и был со всей возможной поспешностью отправлен на поиски европейцев.

Конечно, двухпушечная бригантина с пятнадцатью членами экипажа и десяток стрелков – это более чем скромные силы, но корабль имеет умеренную осадку, снабжен пусть и небольшой, но достаточно мощной для движения по спокойным равнинным рекам паровой машиной. Кроме того, отец по праву считается человеком выдающихся способностей, чьи дарования не раз позволяли ему улаживать без пальбы и крови весьма сложные проблемы. И в конфликтах с дикарями, что считают себя индейцами, хотя на самом деле кого там только нет, и в приведении под налоги скваттеров, которые любят называть себя пионерами, да и в пограничных спорах между самими штатами – его выдержка и разумность не раз способствовали быстрому и почти бескровному разрешению инцидента.

Тот факт, что на этот раз полковник отправился в неведомое со всей семьей, никому не показался странным. Жена с детьми всегда следовала за мужем. Десятилетний Робин и четырехлетняя Мэри привыкли к кочевому быту, к переездам вместе с прислугой на повозках и барках. Правда, последние годы мальчик присоединялся к семье только на каникулах, когда не было занятий в школе. Теперь в его жизни начинался новый интересный период. Мама, конечно, не преминет продолжить уроки с сыном, но она не сможет так, как преподаватели, загрузить его ненавистными географией, историей и Священным Писанием. Читать, писать, считать он уже умеет, а военному, которым он несомненно станет, как отец, не слишком полезны школьные премудрости.

Ровный ветер, хороший ход, полковник с капитаном за послеобеденным бренди рассуждают над скудной информацией, полученной через третьи руки. Несколько листков с доносами агентов из Южного штата бесчисленное количество раз прочитаны и, кажется, выучены наизусть. Присутствие юного Робина, склонившегося над книгой, никого не смущает.

– Обратите внимание, полковник. Обе встречи произошли в Восточной Атлантике на островах, заметно выдвинутых в глубь океана. И там и там фигурируют дети примерно в возрасте вашего сына. И взрослые мужчины остались без добычи, хотя противодействие их намерениям было выражено разными способами.

– Да, капитан, это наводит на мысль о том, что ловцы рабов имели дело с группами, ориентированными на решение некоторой задачи, и сформированными по определенному принципу. И это явно не слишком сложная задача, такая, что по силам даже подросткам. Просто наблюдение за морским простором в качестве гипотезы не проходит – в Шотландии явно было что-то другое. Иначе нападение не оказалось бы внезапным. А на острове Пико практически нет мест, с которых бы нельзя было увидеть приближающийся корабль. Что еще могли делать дети явно вдали от дома и неподалеку от морского побережья? Причем в обоих случаях они были одеты по погоде и на груди у них висели дудочки.

– В первую очередь в голову и приходит именно наблюдение за погодой, но для этого требуется связь. Телеграфных столбов или кабелей эти тупицы не заметили, да и трудно предположить возможность прокладки подводного кабеля от материка до Азорских островов. Даже наша, находящаяся, несомненно, в выигрышном положении, по сравнению с остальными, цивилизация не имеет для этого средств. Так что, скорее всего, используется радио.

– Предполагаете, что они сохранили технические средства старого мира? У нас на обнаруженных складах государственного резерва работоспособной аппаратуры не нашлось, а та, что прибыла сюда вместе с предками, за прошедшее столетие просто вышла из строя. Ну, почти вся. А новая пока работает только на лабораторных столах у яйцеголовых, что без конца требуют ассигнований, – вздыхает полковник. – Если ваше предположение о метеопостах верно, следовательно, мы имеем дело с высокотехнологичной цивилизацией. А если вспомнить частоту ружейного огня, отмеченную группой захвата с «Кометы», то, очевидно, подобраться незамеченными и понаблюдать со стороны у нас не получится.

Все верно. Идем в Шотландию и представляемся по полной форме. Мы – посольство дружбы. И любознательности.

Пристань в хорошо защищенной от непогоды бухте оказалась именно там, где и было указано в отчете о походе «Кометы». Четверо крепких мужиков принимают швартовы и закрепляют их у причальных тумб. Полковник сходит на берег без оружия.

Один из людей причальной команды подходит и здоровается на разборчивом английском. Остальные тихонько стоят в сторонке. Без оружия. Дудочки на шнурочке болтаются на шее у всех.

– Полковник Моун приветствует вас от лица Североамериканского штата Нойс. Я прибыл для установления дружеских обоюдовыгодных отношений между нашими странами.

– Да. Хорошо. – Собеседник подтверждает, что понял смысл услышанного. Языки совпадают неидеально. – Пожалуйте обедать со всей командой. Чай, на солонине давно сидите, а у нас все свежее, еще утром росло или бегало.

Под навесом, оставшимся, видимо, с момента постройки причала, суетятся женщины, там дымится печка и звенит посуда. Конечно, риск быть отравленными существует. Но он сюда прибыл не для того, чтобы демонстрировать осторожность. То, что детей не наблюдается, говорит о том, что эти люди осознали опасность, которой подвергается это место, и поселили тут крепкий народ лет за сорок, скорее всего, тех, после кого уже остались дети, способные о себе позаботиться.

Путь от Шотландии до Вишневки, хотя и оказался длинным, тягот путешественникам не принес. Надежные карты и лоция, выданные русскими, не подвели. Свежих продуктов хватило до Пальма-де-Майорки. Следующее пополнение провианта было в Пелопонесовке, где простояли почти неделю, пережидая непогоду. Осень была милостива к путешественникам и не трепала бригантину ветрами, не хлестала дождями и не томила штилями. Потом дошли до устья речушки с гордым названием «Большая», по которой под парами проследовали до поселка из полудюжины живописных хижин, установленных на высоких пнях.

На здешней верфи кораблику собирались почистить и проконопатить днище, а чрезвычайный и полномочный полковник с чадами и домочадцами направился в столицу, которую именовали то Ранчо, то Хогвартсом. Возницей двухколесной тележки, в которую был запряжен мохнорылый бычок, оказалась сверстница Робина. Она понимала английскую речь и назвалась Натин. Усадив мальчика рядом с собой, проверила, как увязан сундук с мамиными платьями в кузове, и дала ходу. Остальные повозки кортежа, на которые погрузили немалый багаж небедной семьи и приехавших, распределенных по одному, еще только готовились в путь.

– Гну не любят, когда в упряжке, но стоят. Возьми копье, леопарды здесь водятся. Хотя они давно не нападали, но кто может поручиться? – Сама малышка тоже сжимает в руке уплощенное древко с широким наконечником, которым можно разделать бизона.

Лесная дорога без особых толчков ложится под мягкие колеса, ветви деревьев не нависают, не ограничивают обзор, и Робин понимает, что спутница над ним подшутила. Никаких леопардов в этих местах нет. Но вот километров через десять они съезжают с дороги, бычок тянется губами к озерцу, поверхность которого оказалась в нескольких метрах от примятой травы накатанного пути, и на мокром песке узкого берега отчетливо виден след лапы крупной кошки. Мальчик покрепче сжимает в руке копье, которое уже совсем было собирался положить за спину.

– Утренний, – поясняет девочка, – это старый самец. Скорее всего пообедал ночью и заглянул сюда, чтобы утолить жажду. Хорошо, что вы приехали до начала занятий, а то здесь сейчас скучновато, – продолжает она без всякой связи. – А ты разговаривать умеешь?

– Извини. Я Робин Моун, – запоздало, конечно, но представляться следует по форме. Хоть бы и прислуге. Хотя леди или джентльменов он здесь еще не видел. Страна плебеев?

– Мое имя ты знаешь, а еще меня иногда зовут Дикой Корсиканкой, это когда хотят, чтобы мне стало приятно. Это мое имя на индейский манер. Мой друг Коулько, он донецкий индеец, и на самом деле его зовут Короткий Улей, но не все любят говорить так длинно, он меня часто так зовет, особенно после того, как мы удрали от рабовладельцев на Пико.

– Так это ты угощала моряков с «Медузы»?

– Да, и еще Ширяй. И поняла, что они хотят нас поймать. А ты знаком с кем-то с этой бригантины?

– Нет. Папа читал нам с мамой сообщение об их приключениях. Предупреждал, что вести себя следует учтиво и не пугать аборигенов.

– Я на Корсике абориген, а здесь – просто так. Смотри, слева лесничество и колонна сухой перегонки древесины. В этом году у нашего класса здесь будут лабораторные работы. Тебе сколько лет?

– Десять.

– А в школе ты учился?

– Да.

– Может быть, окажемся в одном классе.

– Терпеть не могу школу.

– Почему?

– Скучно зубрить всякую ерунду.

– Скучно. А зачем ерунду?

– Ну, что задают…

– Ладно, тут в школе весело. Завтра Коулько будет мне преподавать осеннюю степь за среднюю группу детского сада, потом пристанем к младшей группе на пойму, а если ты нормально держишься в седле, успеем пройти полупустыню с приготовишками. Ты же из лесов, как я понимаю. – Эта Натин ужасная стрекотушка. Ничего не понятно, но ясно, что завтра его поведут на прогулку. Видимо, это будет пикник для членов семьи дипломата.

Сзади показались повозки оставшейся части колонны. Остановку для питья девочка явно сделала нарочно, чтобы нетерпеливое животное слегка потеряло взятый с самого начала темп.

То, что папа говорил о неприкосновенности дома дипломата, оказалось неправдой. Утром Робина вытряхнули из кровати и через окно выбросили прямо на широкий двор, в котором полсотни не слишком тщательно одетых мужчин и женщин вытворяли со своими телами сущее непротребство. Под тихий ритм слитных выдохов они плясали танец, состоящий из падений на руки, рывков ногами, прыжков на заднем месте, поклонов, выпадов… у малышей получалось совсем плохо, у сына полковника получалось отвратительно. Окончательное безобразие картине придавал седой старикан, настолько древний, что казалось, он сейчас рассыплется. Опираясь на клюку, этот дряблый сморчок только слегка обозначал движения, но даже эти сдержанные жесты, казалось, могут привести к самопроизвольному разрушению его ветхого тела, если он позволит себе дернуться хоть немного резче.

– Танец косого бабуина только что вошел в моду, – поясняет Натин, а два паренька под локотки тащат гостя в умывальню.

Рассвет только брезжит, а завтрак идет вовсю. Одна миска на четверых – что-то есть совсем не хочется, тем более овсянку. Девочка и мальчишки трудятся как заведенные, и недоуменно косятся в сторону новенького. Зачистили, однако, почти до блеска. Вернее, было бы до блеска, но эта каша – такая липучая!

Потом на него накидывают пончо из волчьей шкуры, обматывают ноги кусками кожи, в руки суют копье, а самого усаживают на коренастую лошадку. Скакать – это прекрасно. Его спутники на маленьких осликах не отстают. Между перелесками и рощицами, мимо крошечных живописных озер, которые хочется сравнить с лужами, спиной к показавшему над горизонтом свой краешек солнцу.

Наконец – степь. Похожа на прерию. Вон, даже бизоны в отдалении. Лошадку и осликов отпустили, и те как ни в чем не бывало убежали обратно. Парни давай толковать Натин про разные травки, а она переводит Робину. Забавно! Оказывается, это можно есть! Пропущенный завтрак в комбинации с энергичной прогулкой пробуждают аппетит, но не настолько сильный, чтобы вцепиться зубами в испачканные землей корешки.

Дело за полдень. Есть уже хочется на полном серьезе, а Натин зачем-то собирает какашки диких коров. Ха, они не пользуются спичками! Кремень, кресало, фитиль. Пламени почти нет, дыма значительно больше. И это, именуемое новым словом «кизяк», дает ощутимый жар, над которым девочка печет несколько корешков и дурную нелетающую птицу, подставившуюся прямо под выстрел из рогатки.

Робин тоже попросил пострелять. Интересно, как она умудрилась попасть из этого? Да не просто в бегущую довольно крупную мишень, а именно в голову. Удар по корпусу эта, как ее, дрофа, переживает болезненно и убегает стремительно. Причем не в направлении охотника, а как раз наоборот, и, следовательно, в пищу совершенно не годится.

А как пахнет! Нет, это все-таки гуманные люди. Не стали отказывать от стола человеку, который все утро только и делал, что корчил недовольные мины и отпускал неодобрительные замечания. И эта репа не так уж плоха, хотя с одного края и подрумянилась до черноты.

Что мясо без соли – не беда. Хотя на его поясе точно такой же мешочек, что и у остальных. Точно, это оно.

Остаток дня сын полковника не рассеивает внимания на попытки выглядеть значительным и иметь «взгляд со стороны» и искренне вникает во все проблемы, что поднимаются в дискуссиях. О том, что даже редкая цепочка отдельно растущих подорожников может привести к месту, куда животные ходят пить. О том, как разыскать в степи источник воды, почему стоит не пожалеть времени на то, чтобы обойти гепарда, почему нельзя есть вот эти ягоды и как продезинфицировать рану, не имея решительно ничего, кроме вот этих самых растений.

Когда они пришли в поселок, Робин еле переставлял ноги. Встревоженный взгляд отца он воспринял спокойно и даже кивнул успокаивающе – мол, все в порядке. Мэри привезли спящую на спине гуанако, которого вели, окружив со всех сторон, серьезные карапузы, сестричкины сверстники.

Тип каши, которая была на ужин, сын полковника не определил. Да и не определял. Он употреблял ее внутрь сосредоточенно и вдохновенно. На следующее утро был танец «уж на сковородке», восхитительная пшенная каша, скачка на север и огромный неиссякаемый мир трав, кустарников, лощин.

– А в вашей школе действительно нескучно, – выражает свою первую неодносложную мысль сын дипломата.

– Это курс детского садика, – объясняет Натин. – Просто я тут с семи лет, поэтому у меня многое пропущено, вот друзья и помогают подтянуться. А твоя сестрица успела вовремя. Когда выучится – будет знать не меньше, чем настоящие русские.

– Интересно, наверное, в четвертом классе учат диких коров доить на ходу? – Это уже, конечно, по-английски. Маловато слов он пока запомнил.

Услышав перевод, парни засмеялись, и ответ снова пришлось переводить.

Полковник в затруднении. С одной стороны, он отдает себе отчет в том, что находится действительно в столице. Ему показали диспетчерскую и даже позволили тихонько посидеть там, изредка переводя по его просьбе некоторые фрагменты звучавших разговоров. Показали карты, на которые нанесены все поселки, отмечены коммуникации. Объяснили, что сейчас горячая пора – дети следуют в школы, – поэтому много хлопот с транспортом. Приходится задерживать рейсы или менять маршруты многочисленных речных судов.

С другой стороны ничего судьбоносного в этой столице не происходит. Нат, про которого все в один голос говорят, что он самый главный, часами толкует о чем-то со своей угольно-черной женой и разными людьми, что заглядывают под навес дома, где они остановились. На решение важных вопросов это непохоже – детвора там роится, малыши рисуют свои каляки. Иногда заглядывает древний дед, что прогуливается целыми днями со своей клюкой по всему городку.

Колоритная, кстати, личность. Его все знают, зовут Славкой. Но он сам больше развлекается с детворой. То расспрашивает, то рассказывает что-то, но всегда не подолгу. Моун знает, что во многих поселениях бывают такие безобидные чудаки, вроде местной достопримечательности. Безвредные.

Носится детвора, спешат по важным делам взрослые, а он, разведчик в стане… не врага, конечно, скорее возможного конкурента, учит язык и беспрепятственно сует свой нос во все. Детишки окунулись в водоворот бытия, супруга пропадает среди женщин, а прислуга… придраться не к чему, все содержится в порядке, но слуга пропадает в загоне с лошадьми, а служанка не вылезает из прачечной. Там, говорит, всегда весело, есть о чем поболтать.

Заглядывал полковник в эту прачечную. Барабаны с водой и паром, рычаги и вентили. Короб тертого мыла с мерным ковшиком и сушильный шкаф. Все само крутится, и нет никого. А вот в гладильне – бабье царство. Горячие барабаны, утюги всех фасонов, бабы и девки, как их здесь называют, тарахтят без умолку, а то песни поют. Пришивают метки, выводят пятна – и всегда сдержанная флегматичная Джейн с озорной улыбкой наглаживает детские трусики в ритме вальса. Незнание языка не мешает ей получать удовольствие от жизни. Хотя чего тут не знать? Возьми, дай, забери.

Перед его взором протекает отлично организованная жизнь. В радиоклассе на плакатах, которыми увешаны стены, нарисовано то, над чем бьются ученые на его родине. Пользуясь тем, что никто не видит, он, руководствуясь инструкциями этих изображений, за полтора часа собрал из имеющихся здесь деталей приемник, и, поелозив сердечником внутри катушки, услышал в наушнике местный канал новостей. Негромко, но отчетливо.

Вчера Робин вернулся со стрельбища и рассказал фантастические вещи. Вернее, не более фантастические, чем рассказанные ему в военном училище о вооружениях старого мира. Но дети есть дети. После этого ребенок весь вечер тренировался плеваться из трубочки по качающемуся на веревке чурбачку. А перед этим была рогатка. Нет бы позанимался стрельбой из лука! Этот вид спорта здесь тоже в ходу, но менее популярен.

Интересно, что тут понадобилось этому деду?

– Хай. Май нейм из Слава. Ё сан из бетте скаут вен ю.

– Ду ю спик инглиш?

– Дую, но слабо. Сам вёдз. Инглиш воз вэри попьюла ин олд вёрд.

Подошла Натин.

– Слава плохо говорит по-английски, и почти совсем ничего не понимает.

– Спасибо. – Полковнику становится значительно легче. – Спроси его, действительно ли он помнит ту, прошлую Землю.

– И спрашивать не стану. Все знают, что он попал сюда из прошлого, у нас и другие люди есть, которые оттуда. Старые, конечно, все. А сейчас он просит объяснить, почему ты, вместо того чтобы все разузнавать, ведешь себя так, будто это все тебя не касается? – На лице девочки ехидная ухмылка.

– Я хотел притвориться, как будто мне ничего не интересно, чтобы вы не догадались об истинном значении моей миссии.

– Далеко едут для того, чтобы узнать про новые места и повстречать других людей. – Теперь Натин смотрит на собеседника, как на не слишком умного человека, с сочувствием, что ли? И, кажется, дед не так уж сильно не понимает, о чем идет речь. – А вы приехали издалека, значит, хотите узнать очень много.

– Получается, Слава спокойно доживает здесь свой век. А кто о нем заботится? – Разговор о его особе Моуна не интересует. Он здесь действительно для того, чтобы разузнать и разобраться.

– Заботиться о нем никому не нужно. Еда, тепло и чистая одежда тут имеются. А спокойно доживать он не будет. Поедет на факторию, когда Нат решит наконец, где ее основывать. Если бы вы нам правильные карты дали, это было бы проще, а сейчас приходится гадать, то ли в фиордах Гренландии, то ли на Потомаке, или вообще на реке Святого Лаврентия.

– Постой! Ты в курсе планов руководства? Тебе же совсем мало лет!

– Все в курсе. Мы поселимся неподалеку от вас, будем лечить, учить, и станем одним человечеством. Русские всегда так делают.

Вот она, опасность. Поглощение! Ассимиляция! Он уже понял по поведению своих людей, как действуют на них здешние реалии. Затягивают. Этот шарм даже на полковника уже начал влиять.

Видимо, что-то изменилось в его лице. Натин примолкла, а дед что-то ей сказал.

– Если торопитесь отправить отчет домой, то до побережья Лабрадора мы вас подбросим самолетом, – перевела эта стрекотушка. – Дальше не хватит… она затруднилась с переводом

– Фьюэл, – подсказал он машинально. – Вы что, предлагаете мне оставить тут свою семью?

– Хотите – забирайте с собой. Или можете послать пакет со своей бригантиной, с ней уже заканчивают на верфи. Или нашим поисковым группам поручить доставку сообщения вашему начальству, мы уже наладили авиамост через Северную Атлантику. Опять же, разведывательные корабли сейчас стянуты в Норвегию, подбросят вас. – Натин переводит без запинки.

– Я подумаю. А скажите, у вас тут что, совсем нет никаких секретов?

Выслушав перевод вопроса, дед некоторое время молчит. Потом спрашивает сам.

– Такое понятие, как единство нации. Оно ведь должно быть вам близко?

– Да. Без этого невозможно создать прочное государство.

– Тогда представьте себе, что одна часть нации хранит секрет от другой части нации. Эта нация может быть единой? – И старик, и переводчица смотрят на собеседника с интересом.

– Не всем же можно доверить важные государственные тайны! – восклицает полковник.

– Действительно, – ухмыляется Натин, – у вас там очень трудная жизнь. Если нельзя доверять людям… я бы сбежала.

Старик и девочка идут потихоньку, о чем-то переговариваясь, а до дипломата вдруг доходит, что случись ему попытаться обидеть кого-то из них даже один на один, в успехе он, сильный мужчина, вовсе не уверен. Здесь, посреди густонаселенного поселка, эти двое напоминают крадущегося хищника. Ветхий старик и угловатая девчушка.

Моуну здесь нравится. Нравится, что у жены прекратились приступы мигрени и она регулярно бывает с ним ласкова. Нравится, что не случается больше чувства тяжести в животе. Нравится, что дети по вечерам не пристают к нему с разными глупостями, а выключаются до утра, как только гаснет последний проблеск света за окном. Золото, которым он планировал расплатиться за найм дома и еду, лежит в сундучке нетронутым. Это ему безразлично. Его стране угрожает опасность. Если замыслы хозяев этой земли осуществятся, то привычный полковнику с детства мир рухнет, превратившись в подобие этого, где будто издеваясь надо всем святым, бумажные ассигнации используют после дефекации в гигиенических целях, а любая женщина имеет право на любого, по ее выбору, мужчину.

Как-то неубедительно он опасается. Скорее по привычке, или из чувства ответственности. Его долг – отстаивать территориальную целостность и конституционные права народа штата Нойс. На что же из этого могут покуситься русские? Но губернатор! И сенаторы! Мэры поселений! Другие уважаемые люди! А пастор! Эти безбожники не страшатся гнева Господа.

Черт! Не получается накрутить себя! Совсем иначе голова работает. Интересно, команда корабля, что стоит в ремонте, или расквартированный в лесничестве десяток стрелков, тоже уже морально изуродованы, так же как и он? Если так, то домой они вернутся только затем, чтобы привезти сюда свои семьи.

Робин сегодня впервые идет в школу. Вчера он перебрался из родительского дома в комнатку, в каких обитают все школьники. Шутят, что ребятам так сподручней шалить. Четвертый класс считается уже сложным – химия и физика. Да и история с географией преподаются с подробностями.

Собственно, утренний ритуал с началом занятий не меняется. К общему фону добавляются удары школьного колокола, отсчитывающего уроки. Кроме проблем с языком сына дипломата ожидала длинная череда разочарований и огорчений. Он оказался неучем во всем. Даже в счете, в котором всегда полагал себя мастером, он отставал. На уроке вязания его учили набирать петли и начинать ряд, когда остальные вывязывали пальцы перчатки. Тут же выяснилось, что прясть он не умеет совершенно, а поскольку ни выходных, ни времени для самостоятельной работы в этой школе просто нет, ничего не остается, как заносить обнаруженные пробелы в образовании в список для работы на каникулах.

Только бы отец не вздумал слишком быстро возвращаться домой, в Америку. Робин сегодня впервые выковал гвоздь, завтра на химии смешивание черного пороха с последующими проверками на испытательной ступке, подобие треугольников на геометрии, сообщающиеся сосуды на физике, насаживание лопаты на черенок на труде и сравнение свекол, реп, редек и морковей на травологии. И вчера он наконец попал кистенем куда метил, а не около.

Уроки в школе интересны не только тем, что из-за доски изредка выглядывает мишень, которую обстреливают из рогаток. Забавно и то, как уворачиваются от рикошетов учитель и ученики, сидящие на первых рядах. В классе не суетно, но порядки на классические не слишком похожи. Вмешательство любого желающего в работу у доски – рядовое явление. Сегодня геометрическую задачку наперебой решили тремя способами и заспорили по поводу четвертого так, что учителю пришлось вмешаться и указать на использование при решении верного, но не доказанного ранее утверждения – теоремы, которую они еще не прошли. Ну, тут ее и прошли, сгоряча доказав двумя верными способами и одним неверным.

Привычка здешних людей набрасываться кучей на все важное, интересное или сопротивляющееся проявляется и здесь. Классы невелики, человек по десять. Несмотря на то что и Коулько, и Натин, и Ширяй учатся в других, тосковать не приходится. Разбудят, затолкают куда нужно, подвинутся, пропуская к миске. Школьный период здесь краток, поэтому детки торопятся, расходуя каждый миг драгоценного светлого времени на решения, деяния, вопросы и все остальное, связанное с учебным процессом. С наступлением темноты все погружаются в сон, игнорируя наличие электрического освещения. Такова школьная традиция.

Полковник Моун не торопится возвращаться. Не спешит он и отправлять отчет. Да, важные сведения следует доставить руководству, но эти сведения должны быть полными. А вот в полноте полученных данных опытный вояка не уверен. Он не понимает главного – почему так? В чем корень такого разительного отличия этих людей от тех, с которыми он имел дело у себя дома?

Внешне – все понятно. Обучение, воспитание. Но пусть кто-то попытается доказать, что попыток учить детей добру не предпринимали отличные педагоги или мудрые пасторы! Где-то есть коренное отличие, уловить которое он и пытается. И, что обидно, уверен, что располагает всей полнотой информации для того, чтобы сделать правильный вывод. Но не дается он, хоть тресни.

Где-то есть та грань, что отделяет его мир, и это бестолковое, но такое притягательное сообщество наивных глупцов, простаков, с чьими детьми не справились крепкие и опытные ловцы рабов. Ни при внезапном нападении, ни притворившись добрыми гостями.

Даже детей не удалось застать врасплох! Почему? Потому, что они всегда настороже. Они – хищники в неприветливом мире сильных противников и серьезных опасностей. Точно! Даже древний дедуля и маленькая девочка, идущие через место, где живут люди, – начеку. Он видел, как открывает дверь ребенок, даже еще не пошедший в детский сад. Открыл. Подождал, когда выбежит хорек. Зашел.

А ведь эти ловцы мышей совершенно дикие хищники. Не ручные. Это симбиоз. Как и антилопы канна, свободно ходящие по улицам и даже позволяющие себя доить. Ядовитые змеи, которых обходят, ядовитый молочай, которого сторонятся. Не убивают, не прогоняют и не вырубают. Уживаются, постоянно сохраняя внимание к тому, что их окружает. Вот где-то тут собака и зарыта. Он ведь не видел, чтобы кто-то привлекал к себе внимание. Хвастался, играл мышцами, похвалялся или еще как-то привычно для нормального человека пытался самоутвердиться.

Этим людям интересно то, что их окружает. Им хватает того, что они самодостаточны, и глубоко наплевать на все, что думают про них другие. Зато сами эти другие – ужасно интересны. И все интересно. Малыши еще несовершенны, на то они и дети. Но дальше все меняется. Он заметил это по дочке. Капризная взбалмошная Мэри стала почемучкой, способной сформулировать весьма непростой вопросец. За два месяца исчезли слезы, отсутствие аппетита, плохой сон и неисполнимые желания. Гуанако Эсми ночует под ее окном, не боится хорьков и предупредит, когда нужно прятаться или бежать к маме.

Ну, хорошо. Додумался. И как это передать в отчете? Его же примут за ненормального.