Книга: Николай Негодник
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20

Глава 19

– Посторонись!
– Куды прешь, придурок?
– Пропусти, говорю.
– А дубиной промеж ушей не хочешь? Князь отдыхать изволит. Чего орешь, как потерпевший? – Рома Кутузов, стоявший в карауле у княжеского шатра, погрозил горлопану здоровенной палицей, которую считал самым русским из всего оружия и предпочитал иному.
Настырный молодец сбавил обороты:
– Пропустил бы, а? Тут посольство прибыло.
– Подождут, – Рома презрительно скривился. – Вот как выспится государь, тогда пусть и приходят. Много тут всяких проходимцев шляется, а здоровье у Николая Васильевича одно.
– Так это… из самого Царьграда Румийского.
– Тем более подождут. И предупреди, кстати, чтобы руками ничего не трогали, а то в прошлом месяце бошецкий посланник дюжину вилок умыкнул. Повесили-таки негодяя. Слышал, небось, сию историю? Во! И шпионить пусть не вздумают – тоже повесим.
Молодой дружинник, всю дорогу из Татинца сопровождавший грекосов и гордившийся своей миссией, растерянно посмотрел по сторонам, видимо, в поисках поддержки. Но Кутузов, переживший схватку с барыгами на артиллерийских позициях, где был наводчиком одной из пушек, свысока смотрел на не нюхавшего пороху юнца и помогать в трудной ситуации не собирался.
– А они говорят, что послы – лица неприкосновенные, – нашелся гонец.
– Да разве кто против? Лицо и не тронем, за шею повесим. Хотя некоторые предлагают на кол сажать, только государь не велит. К чему излишняя жестокость? А ты как считаешь?
Дружинник кивнул, полностью соглашаясь. И неизвестно, сколько бы продолжался этот разговор, не приди к растерянному воину неожиданная помощь. За спиной у Ромы послышались твердые шаги, и узнаваемый голос Патриарха укорил:
– Кутузов, ты опять молодежь разыгрываешь? Вот так потом зловещие слухи по миру и расползаются.
Над левым плечом Саввы высунулась рогатая голова:
– Да нормально, Петрович, пусть развлекается.
Но Патриарх в советчиках не нуждался:
– Кто таков?
– Гонец я, – ответил дружинник, робея под суровым взглядом. – В Татинец посольство прибыло, а там как раз нет никого. Так это… сюда и послали, стало быть.
Савва задумался. Интересно, с какой это стати грекосы пошли в столицу, если точно знали, что князя в ней нет? Или надеялись встретиться там уже с Глорхи-нойоном? Мутно все как-то и непонятно.
– Что они говорили по дороге?
– Да вроде ничего. Послание от ихнего императора везут.
На этот раз Глушата показался целиком и нагло заржал. Ему вторил верный Харлам Давыдович.
– И чего ты веселишься, чертушка?
– Как это чего? Наш ампаратор в шатре спит, зачем ему с самим собой посольствами обмениваться?
– Звание Великого князя выше будет, так что не путай Божий дар… От Базилевса послы.
– Так там же кастраты правят.
– Не кастраты, а евнухи. Впрочем, разницы нет, но на троне все равно не они сидят. Ладно, боец, показывай своих грекосов.
– А я здесь останусь, – заявил Глушата. – Что я, иноземных харь ни разу не видел? Они же все одинаковые, словно опята сушеные, одного от другого не отличишь – черные да сморщенные. Лучше буду княжеский сон сторожить. Рома, наливай!

 

…А Николай спал сном праведника, уставшего от богоугодных дел и поисков истины, и ничто не могло помешать его отдыху. Даже разухабистые песни стражей, прерываемые звоном кубков, только убаюкивали – после грохота пушек любой шум покажется колыбельной песенкой.
А может, и не покажется, может, есть она на самом деле, эта колыбельная. Рядом с князем, привычно обняв колени руками, сидела русалка и что-то чуть слышно напевала. Ласковый голос мягко наполнял шатер, и Шмелёв улыбался во сне, должно быть, увидев что-то хорошее и радостное. И пусть ее, Яны, нет во снах любимого, пусть. Пусть он видит свою далекую семью, отделенную сотнями лет и сотнями миров, пусть… И пусть хранит им верность.
Удивительно, но Яна не ревновала, только грустное чувство легкой зависти к той, неведомой, сжимало порой сердце. И гордость за человека, знающего, что такое любовь и верность. А она подождет. Год, два, десять… Потом… Когда-нибудь потом…
Из-за опущенного полога послышалось деликатное царапанье.
– Базека, ты? Заходи.
– Кто же еще? – Кот ученый проскользнул в шатер и устроился на мягких шкурах. – Извини, что отрываю от дел. А, впрочем, какие там у тебя дела… Все грустишь?
От Базеки истинное положение дел скрыть было невозможно, и русалка просто кивнула.
– Оно и понятно, – заключил кот. – Может, прервем твое грущение? Там румийцы приперлись целой делегацией.
– Послал бы в задницу.
– Не хотят.
– А чего они хотят? Чего надо-то?
– Я почем знаю? Хотя догадываюсь – опять жаловаться будут.
– Мы же их не трогали еще.
– Заранее жалуются, сволочи.
– Князя будить?
– Конечно. Глядишь, не выспавшись, злее будет. Давай, поднимай.

 

– Красиво идут, особенно музыканты, – одобрил Серега.
С высокого холма, куда срочно перетащили княжеский шатер, открывался неплохой вид на приближающееся посольство, медленное и печальное.
– И чего красивого? – не согласился Шмелёв. – Папуасы, бля… Наверное, хотят на нас впечатление произвести. Или купить.
– Сомневаюсь, что именно нас, – вставил Патриарх. – Не к Орде ли шли?
– Хотя бы и так, – вмешался Базека, у которого при виде богатых одеяний гостей заплясали в глазах золотые огоньки. – А попали к нам. А мы – скифы с раскосыми и жадными очами. Кстати, а кто придумал встать на самом солнцепеке?
– Можешь в теньке полежать, высокая политика без тебя прекрасно обойдется.
Кот и вправду послушался мудрого совета и смылся в шатер, откуда сразу же послышалось смачное чавканье. Ясное дело – скиф, только кошачий.
А посольство все приближалось с приличествующей случаю неторопливостью. Величавость момента слегка портили унылые физиономии конвоя имперских гвардейцев, которых перед тем вежливые лешаки встретили загодя и попросили разоружиться. Грубо попросили, честно сказать. С преизрядным рукоприкладством. Грекосы же, во избежание международного скандала и последующих осложнений, предпочли посчитать сие действие небывшим, но обиду, скорее всего, затаили. Не иначе от нее такие постные рожи.
Если не брать во внимание бесчисленных секретарей, слуг, носильщиков с громадным сундуком и просто множества подозрительных личностей, послов было трое. Первый, видимо, самый главный, чернявый и тощий старик, а два других – рангом помельче, но мордами шире. Так вот они какие – румийские кастраты! На баб похожи, только фигуры подкачали – безобразные фигуры, надо сказать. Ну… чай, с ними не спать. Тьфу-тьфу-тьфу, прости, Господи!
Тощий первым подошел к князю и поклонился. Коля слегка качнул головой, обозначая приветствие.
– Великий Император приветствует моими устами правителя здешних земель.
Шмелёв внутренне подобрался и услышал за спиной возмущенный ропот. В переводе с тонкого языка дипломатии, его только что оскорбили, фактически в душу плюнули и растерли грязным сапогом. Проще сказать – отказали не только в праве называться князем, но и поставили под сомнение законность власти вообще, не говоря уже об управлении другими народами и землями. Сиди, мол, в своем болоте, варвар!
«Что же… вы сами этого захотели».
– Глушата где? Тут к нему гости приехали!
Патриарх ткнул Шмелёва локтем в бок и зашипел:
– Сдурел? Черта на царство?
– На княжество. И успокойся, это временно – минут десяти хватит.
Из-за шатра выскочил верхом на козле пьяный до изумления рогоносец и изобразил великую обиду:
– А чо сразу я? Больше некому?
– Вот это видел? – Николай показал кулак. – Гостей принимай.
– Они чо, ко мне? – Глушата покачнулся в седле, громко икнул и с трудом сосредоточился, вникая в ситуацию. – А-а-а… так бы сразу и сказал! Эй, почтеннейшие, вы по процедурному вопросу? Обождите.
Румийцы побледнели от ужаса и попадали на колени, только сопровождавшие вельмож музыканты разбежались с криками, побросав инструменты. Выбравшийся из шатра кот послал несколько человек прибраться – и не так уж нужно, но жаба душит при виде валяющегося бесхозным имущества.
А черт обиженно хлюпнул пятачком:
– Ну и чо? Куда все свинтили? А кто копыто мое лобызать будет? Эй ты, старый хрен, чего молчишь?
Грекос в ответ только воздух ртом хватал. Глушата сплюнул ему под ноги и обратился к Николаю:
– Яну можно позвать? А то я рыбьего языка совсем не понимаю. Сам видишь – только жабрами хлопает.
– Но я думал… – наконец-то произнес посол. Но разве можно перебивать нетрезвого черта?
– А ну заткнись! Молчать, я спрашиваю! Меня на сегодня назначили повелителем – не с хреном собачьим разговариваешь! Еще вопросы? Молчать! Что? Молчать! – Рогоносец соскочил с седла, невероятным усилием удержал равновесие и, бесцеремонно сковырнув замок, поддел вилами крышку стоящего на земле сундука. – Чего это у нас? Ага, а у нас тут золото и камушки… Это всё мне? Молчать!
Глушата не стал дожидаться ответа, только махнул рукой, и два здоровенных лешака утащили драгоценные дары в шатер. Следом прошмыгнул алчно потирающий лапы Базека. Но вот наконец-то посол совладал с собой и выдавил через силу:
– А еще меня послал Великий Базилевс к Великому Князю Татинскому, Славельскому, Булгарского ханства покровителю, прочих земель и народов владетелю…
Заскучавший было черт перебил на полуслове:
– Тогда снимаю с себя полномочия. Княже, можно остаться пресс-секретарем?
– Это как? – тихо спросил Савва у стоящего рядом волхва.
– Сейчас прессовать начнет, – предположил Серега.
Получивший молчаливое одобрение Николая черт обернулся к румийцам:
– Прошу любить и жаловать – я теперь лицо официальное. А где посольские дары от вашего Базилевса?
Опешившие послы молча, но дружно показали глазами на шатер, откуда уже раздавался азартный перезвон и советы ходить с бубен.
– А вот и нет, не угадали, – не согласился рогоносец. – Это мое золото! И камни мои! Базека, сколько там?
– Мизер неловленный, – откликнулся кот. Но потом переспросил: – Или ты про деньги?
– Ага.
– Так, мелочи немного… Но нам с тобой хватит.
– Все равно мало. Во сколько посольскую одежду оценишь?
Базека не стал надрывать глотку, а сам вышел для осмотра. Но много ли времени нужно опытному взгляду?
– Сотни две дам, не больше. Вот у этого рубин поцарапанный, а у тех брильянты немного желтоваты. Хрень, короче говоря, а не брильянты. Тем более такая огранка давно уже не в моде. И тряпки пыльные… Они в них что, по улице ходят что ли? Моветон, как сказал бы один мой знакомый маркиз. Ну так что, отдаешь? Дороже все равно никто не возьмет.
– Я не покупать – князю в подарок.
– У нас намечается бал-маскарад?
– Нет, но совсем ничего не взять…
– Тогда и сотни хватит – княжескому величию приличествует скромность.
Глушата посмотрел на Николая, испрашивая одобрения, и тот кивнул, тщательно пряча усмешку в усах.
– Раздевайтесь! – Пресс-секретарь замахнулся вилами.
Через минуту посол чрезвычайный и два полномочных стояли в одних набедренных повязках, а чуть поодаль лешаки-танкисты с увлечением мародерствовали над слугами и конвоем.
– А теперь подите прочь! – Черт ударил левой рукой по сгибу правой, указывая направление. – Для нашей чести уроном будет с голозадыми обезьянами разговаривать – невместно. Прочь, я сказал. Молчать!

 

Николай не стал дожидаться развязки комедии и сбежал в шатер, где упал на мягкие подушки и уже во весь голос расхохатался. Появившийся следом Савва присел рядом в низенькое складное кресло и с кряхтением вытянул ноги. Когда вошел волхв, Шмелёв уже успокоился и просто всхлипывал, а заботливая русалка вытирала ему слезы собственноручно вышитым платочком.
– Значит, война? – Серега опустился прямо на расстеленный на земле ковер. – Не надорвемся?
– Война, – подтвердил Николай. – И заметь – не мы ее начали. Да и идет она уже давным-давно.
– Будешь мне объяснять.
– Именно.
– А Орда?
– А что Орда? Половину с Божьей помощью одолели, да и вторая от нас никуда не денется. Это так, пустяки.
Волхв промолчал, краем уха вслушиваясь в негромкое бормотание ученого кота:
– Это на корабли… пушек еще… И город в Крыму построю… два города. Хватит, нет? Займу… корону надо будет заказать… котам корона положена или как?
А у Патриарха совсем другие мысли крутились. Что война? Румийцы далеко, и пока их золото дойдет до возможного агрессора – всегда можно успеть подготовиться или нанести упреждающий удар. Тут иное не давало покоя:
– Послушай, Николай Васильевич, а кто такой Спящий?
А Шмелёв уже положил голову русалке на колени, зевнул сладко, до хруста в челюстях, и ответил с закрытыми глазами:
– Разве не видно? Спящий – это я.
Из записок Николая Шмелёва
«Мне опять снятся странные сны. Такие и раньше снились, но этот был особенно ярким и запоминающимся.
Я шел едва заметной тропинкой, вьющейся по огромному ржаному полю, и видел вдалеке, на самом краю, высокое дерево, в тени которого сидел, привалившись спиной к стволу, седой старик. Самое удивительное – знаю, кто он.
Тропка долго петляла, но вот дошел и сел рядом, разделив сосредоточенное молчание. Дедушка улыбнулся и достал из лежащей у ног котомки два яблока – одно протянул мне, а другое привычным движением вытер о подол вышитой рубашки и с хрустом раскусил сам.
– Угощайся.
Покатал подарок на ладони – мелкое, не больше китайки, красное с одного бока. Помню варенье из таких в детстве. С веточкой.
– Спасибо. Или лучше – благодарю?
– Ты прав, второй вариант меня всегда больше устраивал.
Мы помолчали. Каждый о своем.
– Не стесняйся, ешь яблоко.
– То самое?
– Оно.
– А где змий?
– Его и не было никогда. Вы сами придумали, чтобы оправдать собственную дурость. Да что же не кушаешь?
– Честно сказать? Боюсь.
– Чего? Это просто сон.
– А если нет? Что-то не чувствую в себе готовности к знаниям.
– Сомневаешься? Это хорошо. А вот тот мужик не сомневался, сожрал – и дело с концом. Несколько двусмысленно звучит, не находишь? Да… и кроме знаний о природе поноса он ничего больше не приобрел. А ты кушай яблоко, кушай! Специально самое спелое выбирал.
– И я познаю суть добра и зла? А потом железной рукой погоню всех в светлое будущее, являясь истиной в последней инстанции?
Старик печально улыбнулся:
– А сейчас разве не так? Впрочем, когда-то и я шел по этому пути.
– Читал. А мне это зачем? Повторять ошибки только потому, что создан по образу и подобию твоему?
– Да что ты цепляешься к этой фразе? На ней свет клином сошелся? Я дал гораздо больше – свободу выбора и свободу воли. А что до ошибок… ты совершаешь не мои, свои. Без всякого познания добра и зла.
Хм… будто не знаю, что не безупречен. Но зачем тыкать носом, пусть и во сне?
– И какие же ошибки?
– Сам посмотри, – старик показал рукой на поле. – Видишь тропинку?
– И чего? Тропинка как тропинка.
– Но ведь ты шел не по прямой, хотя цель была блага и светла. Это я про себя, если не понял.
Ну что за манера говорить притчами?
– Но не топтать же колосья? Чужой труд нужно уважать.
– А мой?
– Это как?
– Ты идешь по моему полю с мечом в руке… Пусть даже не всегда сам рубишь… Но я тоже старался.
– Создавая сорняки?
– Даже огурец когда-то был простой лианой в джунглях.
– Пока человек не додумался ее сожрать?
– И не только ее.
– Тогда о чем переживать? Сам только что говорил о свободе воли. Да, хлебное поле мне дороже сорняков, и что? Борюсь, как могу. И еще… совсем недавно кое-кто передал, что вмешиваться в мои дела не собирается. Не так ли?
– Люблю людей за неисправимый оптимизм.
– И?
– Тебе правильно передали. Да и встретиться захотел исключительно из любопытства – посмотреть, изменился ли ты за эти тысячелетия.
– Я вроде помладше… Мы были знакомы?
– Конечно. Удивлен?
– Нет, это же сон.
– Ага, он самый. А ты все тот же – наивный, немного глупый…
– А чего это?
– В хорошем смысле слова, да… И такой же упертый – весь в меня. Кстати, узнаешь место? Здесь будет стоять твой дом.
– Когда?
– Потом. И сейчас. Мы вне времени, но и внутри его. Дом уже построен, и шелестит листвой дубок у его крыльца.
– И я смогу вернуться?
– В любой момент.
– Но Орда… И румийцы опять же… А тут еще Орден…
– Тебе решать. Всегда и везде – только тебе. Свобода.
– Тогда потерплю чуток.
– Я так и думал. И надеялся, честно сказать. А будет трудно – приходи, поговорим. Ко мне в гости не бывает опозданий.
– Благодарю.
– Да не за что, это же сон. А яблоко все же захвати с собой, пригодится».
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20