Глава 9

Семидесятитысячное войско застыло в торжественном строю неподалеку от берега Днепра. Немногочисленная толпа священников с иконами, кадилами и большим серебряным крестом стояла у освященного русского знамени – триколора.

Не небольшой трибуне, напротив казаков, находились оба князя с командирами полков. Князь Кошкин-Эльдорадо, поправив эфес толедской шпаги, взял в руки жестяной рупор:

– Казаки, вот пришел ваш час. Впереди Крымское ханство во главе с ненасытным Мухаммедом-Гиреем IV. Это его орда жжет и грабит поселения на Малой Руси. А сколько несчастных страдают в рабстве у татар? Теперь вы сможете отомстить нехристям и восстановить справедливость. Сил и вооружения у нас достаточно, чтобы раскатать в блин любое войско. Казачья конница одобрительно зашумела, вверх полетели шапки, кое-кто от избытка чувств пальнул вверх из пищали.

– Тихо, тихо. Перед тем как мы вместе пойдем в бой, вы должны дать присягу с целованием креста. Предупреждаю сразу, в корпусе железная дисциплина. По законам военного времени за нарушение наказание одно – расстрел. У вас есть две минуты на раздумье, кто не согласен – скатертью дорога.

Среди казачьей вольницы поднялась паника, из строя стали выезжать отдельные всадники, потом вывалила целая толпа. В итоге ушло две тысячи казаков с куренным атаманом Гулей. Хмельницкий, стоявший рядом на трибуне, в крайнем смущении духа, кусал ус.

Одним броском объединенное войско достигло Киз-Яра, нынешнего Мелитополя. За четыре дня похода все покрылись слоем пыли, которая набилась везде, где только можно. Потому все радостно загудели, завидев местную речку со смешным названием Молочная. Берег вмиг заполнился уставшими и грязными воинами. Конница и артиллеристы, не сходя с лошадей, загоняли их в воду, чтобы смыть накопившуюся грязь и пот. Вымыв щетками верных лошадок, принялись за себя – купались, стирали одежду. На берегу ставили палатки и походные шатры, задымились полевые кухни и костры. По распоряжению князя воинство весь день отмывалось и отдыхало. Князья в поход отправились на карете, которую Мачо в разобранном виде притащил из Франции. Карета отличалась плавным ходом благодаря новинке – железным рессорам – и создавала некоторую иллюзию комфорта передвижения. До первого форпоста татар – Киз-Яра – оставалось полдня пути, в связи с чем вокруг лагеря выставили боевое охранение, а казачьи разъезды унеслись на несколько десятков верст вперед.

Князья ужинали, сидя за низким столиком, воздав должное поварскому искусству, потягивали вино из высоких кубков и вели разговор на актуальную тему.

– Знаешь, Илья, в последнее время я все больше склоняюсь к мысли о неправильности наших действий.

– Не понял.

– А чего непонятного? Не фиг нам перекраивать историю – прогрессоры, блин.

Мачо, не выдержав столь явной ереси, вскочил и забегал вокруг столика:

– Как ты можешь так говорить, Иван? Мы же делаем благородное дело – людей спасаем.

– Сядь, Илья, не мельтеши. С одной стороны, я с тобой согласен, – и Кошкин в большой задумчивости вертел опустевший кубок. – А с другой, кто мы такие, чтобы вмешиваться в естественный ход истории? Не должно так быть, я думаю.

Мачо, выпив вино, отвернулся от князя и уставился на красный закат:

– Может, ты и прав, но видеть, как измываются над русскими татары и поляки, нет мочи. Мы, Иван, единственная сила, которая может остановить этот беспредел.

В конце концов сошлись во мнении, что поезд ушел и переигрывать поздно. На этом дискуссию закончили и разошлись по палаткам спать.

В семь утра лагерь проснулся от звонкого звука горна. Наскоро позавтракав и прослушав донесения казачьих дозоров, Кошкин приказал сворачивать лагерь и готовиться к движению.

– Выступаем через час.

Ординарцы и порученцы прыснули вскачь во все стороны.

Сам Мелитополь выглядел непрезентабельно, больше напоминая тюркское стойбище, чем городок. Грязные юрты, стаи голодных тощих собак, отары овец и всадники, мечущиеся вокруг. После двух залпов пушек вся эта куча людей и животных бросилась бежать, спасаясь от неожиданного врага.

Казаки, охватив кольцом стойбище, не собирались выпускать добычу. Крики, стоны, лязг железа и выстрелы стояли над Мелитополем. Татарам не повезло, они не успели организоваться, и мелкие очаги сопротивления угасли достаточно быстро. Казаки вырубили всех, кто держал оружие. К сожалению, добыча оказалась невеликой: золота и серебра – мизер, четыре сотни лошадей да с тысячу овец – вот и все трофеи. Правда, освободили две сотни рабов, которые, почувствовав свободу, тут же принялись резать своих бывших хозяев. В этом им никто не препятствовал – натерпелись люди, но находились и такие, что, наоборот, защищали татар. Видимо, жилось им не так плохо – довольно редкие случаи, а резня между тем приняла масштабный характер. Пришлось вмешаться князю. Бывшие рабы – пятнадцать молодых парней – влились в ряды казаков. Это, надо сказать, оказалась первая ласточка. В дальнейшем походе по Малой и Белой Руси ряды добровольцев достигли внушительной цифры – более пятидесяти тысяч человек. Бывшие рабы и разоренные крестьяне составляли костяк этого воинства. Двадцать тысяч приняли у себя казаки, сажая на трофейных коней и вооружая чем можно. Остальные тридцать тысяч направили в пехоту, разбив на шесть полков. Здесь и пригодились молодые лейтенанты, пытающиеся сделать из дикого стада полноценные боевые единицы. Надо сказать, в какой-то мере им это удалось: экзамен принимала война – неумелых и нерасторопных вычеркивала из списков живых. При подходе к литовской части Речи Посполитой добровольцы стали похожими на настоящих воинов. По окончании кампании в живых осталась половина. Вот такая суровая арифметика. Через пять дней корпус форсировал Сиваш и, сметая встречные улусы и стойбища, двинулся по восточной части Крыма. Остановились в пойме мелководной реки Салгир и отправили пленного татарина с посланием к хану Мухаммеду-Гирею IV, только что взошедшему на престол. Позицию для войска выбрали хорошую – левый фланг защищала болотистая пойма речки. Правый фланг упирался в скалистые невысокие горушки. Оставалось только ждать, когда крымский хан прибудет со своим войском для решающей битвы. Через неделю казаки доложили о виденных татарских дозорах, а через день приволокли языка. Татарин на вопросы лишь зло шипел и плевался, но после жесткого допроса (прижгли пятки каленым железом) поведал: хан собрал огромное войско и скоро будет здесь, всех неверных посадит на кол, так что лучше сдавайтесь, может, кого и в живых оставит. Вот так вот.

Русские посмеялись, но некоторые в задумчивости чесали затылок – больно большая вражья сила надвигается. После долгих подсчетов выходило: у хана Мухаммеда-Гирея IV четыреста пятьдесят тысяч сабель – почти шестикратное превосходство в живой силе. Князья лишь скептически ухмыльнулись и посоветовали своим военачальникам не морочить себе голову такими пустяками. Казачья старшина недоумевала:

– Как можно так легкомысленно относиться к столь многочисленному противнику?

Они искренне не понимали командиров регулярных полков, поддержавших князей. Истина открылась им только в день битвы.

Багровое солнце всходило над равниной, где-то в вышине подал голос жаворонок. Высокая трава в капельках росы лениво колыхалась под слабым ветром. Татарское войско – почти полмиллиона всадников – заняло все пространство от горизонта до горизонта. Живописно и грозно смотрелось войско. Впереди два тумена лучников, за ними в строгом порядке – пять туменов тяжелой конницы в латах и кольчугах, за ними – легкая конница хана Мухаммеда и его приближенных, расположившихся на высоком холме, окружал тумен «непобедимых» – в него брали только искусных рубак. Хан разглядывал русских в иноземную подзорную трубу и не понимал, на что они надеются. Его взору виделась небольшая кучка людей в странной зеленой одежде. На кой иблис он притащил такое громадное войско, воевать-то не с кем – тут достаточно пары туменов легкой конницы.

– Тьфу, – и хан грозно посмотрел на своего визиря.

– Ты чего мне наплел, где здесь бесчисленные полки русичей? – и Мухаммед ткнул вперед подзорной трубой.

– О великий и мудрейший, разреши мне самому глянуть.

Визирь дрожащими руками схватил оптический прибор и с ужасом увидел подтверждение ханских слов. Озноб с копчика передался по всему телу. Впереди перед внутренним взором визиря замаячил кол. Мухаммед-Гирей IV не стал затягивать действо, тем более во дворце его ждали новые молоденькие наложницы.

– Вперед, воины! – и он картинно махнул саблей.

Орда пришла в движение, впереди скакали лучники, за ними – тяжелая конница.

«Смять, раздавить одним ударом этих ненавистных неверных», – одна мысль стучала в голове хана.

Этот день татары запомнят на всю жизнь. После первого залпа орудий разрывы снарядов встали огненной стеной перед катящейся лавой всадников, хана пробила дрожь и нехорошие предчувствия. Зажав уши от непомерного грохота канонады, татарская верхушка в панике наблюдала, как их славные тумены перемалывает русская артиллерия. Самым паскудным для татар оказалась дальность выстрелов пушек. Лучники не могли достичь убойного расстояния – стрелы их разметало на восьмисотметровой отметке.

Огненный вал продолжал катиться по порядкам татарского войска. Конница обезумевшего хана таяла на глазах. Следующий орудийный залп смел верхушку холма вместе с ханом и его приближенными. Орудийная стрельба прекратилась, запели горны и трубы – русская рать поднялась в атаку. Из-за холмов, с правого фланга, вынеслась казачья лава, находившаяся в засаде. Началась страшная рубка, в которой не было жалости ни к себе, ни к врагу. Снесенные саблями головы сотнями катились по траве, под копыта коней. Половину татарской орды уничтожила артиллерия, оставшиеся, прекратив панику, сумели сгруппироваться и отчаянно сопротивлялись. У татар не было другого выхода, с тыла их подпирал десятитысячный казачий отряд с выделенными двадцатью орудиями. Вражеская конница, несмотря на потери, пошла в атаку. В лоб ей ударил гвардейский полк князя совместно с русской конницей. Боярин Чириков по дурости решил возглавить свой отряд, но, увидев визжащую и мчащуюся на него вражескую орду, спужался до мокрых порток. Он погиб в числе первых. Обе рати успели набрать хорошую скорость, и потому столкновение получилось громким и ужасным. Среди общего гула раздавался мат, визг раненых лошадей, проклятия погибающих людей и треск карабинов. Гоша, умудрившийся смыться с глаз отца, прихватив в палатке карабин, поспешил в траншею. Запела труба, горнист подал сигнал к общей атаке. Три обученных полка, плюс два иноземных выскочили из траншеи, как черт из коробочки. Бойцы, развернувшись цепью, скорым шагом двинулись вперед к сражающейся коннице. Солнце играло на примкнутых штыках карабинов. Гоша, шедший среди бойцов, чувствовал единение с ними и необыкновенный душевный подъем. Еще бы, он впервые участвует в большой битве, но через некоторое время его щенячий восторг основательно утих. Цепь дошла до результатов артиллерийской стрельбы. Все поле оказалось изрыто полосами воронок. То, что осталось от первых туменов орды, вызвало у всех солдат рвотные позывы. Дальше – больше: на поле растекались целые лужи крови, горы разорванных на части людей и лошадей, отдельные фрагменты тел, разбросанных по равнине – зрелище очень неприятное. Человеческий глаз не должен видеть такое. Блюя на ходу, две цепи ратников тем не менее продолжали свой скорый шаг. Не доходя четыреста метров до схватившейся конницы, горнисты издали прерывистый сигнал. Русские стали освобождать центр боя, скапливаясь на флангах. С пятидесятиметровой дистанции пехота открыла огонь из карабинов и ручных пулеметов. Татарские воины гибли тысячами, не понимая, в чем дело. Русский пресс выдавливал орду на казаков, стоявших в тылу у противника. По сигналу заработали двадцать орудий – они сделали по пять залпов, после чего наша конница пошла вперед. Битва продолжалась до четырех часов дня. В ней Гоша впервые застрелил троих врагов. Нервного шока не наблюдалось – не те времена, не те люди. Тем более все произошло в горячке боя, да и сам он получил длинный порез на плече от татарской сабли. Если бы не выстрелил вовремя, то его бы развалили надвое. Для окончательной победы пришлось дать несколько залпов основными орудиями. В этой битве пленных не брали. По залитой кровью равнине щелкали выстрелы карабинов – добивали чужих раненых, своих укладывая на носилки, тащили в лазареты. По всей равнине казаки ловили обезумевших татарских лошадок и собирали трофеи, перед палатками князей нагромоздили огромнейшую кучу из амуниции, оружия и некоторого количества золотишка. Также доставили два сундука с золотыми монетами – походная казна хана Мухаммеда. Всего насчитали пять тысяч монет. К всеобщей радости воинов, князья отказались от своей доли трофеев – так, взяли на память по доброй сабле и кинжалу. Остальное приказали поделить между бойцами по справедливости, включая казну. Войско, перейдя вброд речку Салгир, устроилось на трехдневный отдых, а заодно отпраздновать свою первую победу. Князья, совместно с полковниками и небольшим количеством бояр и казацкой старшиной, расположились в тени густой рощи. Ординарцы накрыли низкие столы. Повара постарались на славу. Чуть в сторонке на пылающих угольях солдаты ворочали на вертелах цельных баранов и косуль, добытых удачливыми охотниками. Вина и водки, привезенных Юсуповым, было в достатке, но особо не напивались – впереди поход по побережью Крыма.

Военачальники на первых порах пробовали славить князей Эльдорадо, но получили жесткий отлуп. Морпехи не терпели словоблудия и лести.

Поздним вечером, сидя вдвоем за бутылочкой легкого винца, Кошкин говорил озабоченно Юсупову:

– Хана мы укантропупили, но у него за спиной Порта. Мы отсюда уйдем, а в Крым хлынут атаманы – наша победа насмарку.

– А вот и нет. Я тебе раньше не говорил, не было случая. По моим подсчетам, «Родина» в данное время в Эгейском море топит турецкий флот.

Кошкин от избытка чувств вскочил, перевернув столик со снедью и вином заключил друга в объятия:

– Ай, да Мачо, ай да, сукин сын!

Тот смущенно отбрыкивался:

– Отпусти меня, черт здоровый, то не моя идея. Эту мысль подала женушка твоя ненаглядная.

– Анна, что ли?

– Ну да.

– Во дела, бабы лучше нас с тобой разбираются в военной стратегии, – и друзья заржали во всю глотку.

«Родина», пройдя возле берегов Португалии и юга Испании, устремилась в Гибралтарский пролив. Здесь, у северных берегов Марокко и Алжира, моряки по пути занимались любимым делом – топили пиратов всех мастей и освобождали невольников с галер. На стоянку встали лишь один раз на острове Сицилия, в Сиракузах, для пополнения запаса свежей воды, и отправили на берег бывших галерных рабов. Сделали бросок через Ионическое море и тормознулись у греческого острова Китира, где взяли на борт лоцмана. Проход через многочисленные острова и островки – дело муторное и опасное, потому без местного аборигена не обойтись. При выходе из пролива Кафирефс «Родину» поджидала турецкая эскадра в семьдесят вымпелов. Командующий эскадрой Керим-Паша, сидя на мостике, допивал пятую чашку кофе. Над головой мерно покачивались опахала, создавая приятную прохладу.

– Подать сигнал этому нечестивому гяуру – спустить паруса. Совсем обнаглели, шляются в наших водах, как у себя дома.

Затянувшись кальяном, важно молвил:

– Хороший трофей украсит флот сиятельного и несравненного султана Ибрахима, да благословит Аллах его долгие годы.

Его свита – те еще лизоблюды – заверещали со всех сторон, восхваляя блистательного халифа и его лучшего флотоводца всех времен и народов мужественного Керима-Пашу. Турки, предвидя близкую и легкую победу, даже не озаботились взять нарушителя спокойствия в клещи – так и двигались общей кучей. На многих кораблях не открыли пушечные портики, оно вроде и ни к чему. Как показали дальнейшие события, ни в коем случае нельзя недооценивать противника. Тупые, но хитрые гяуры остановили свой большой корабль в недосягаемости турецких пушек – метрах в семистах от эскадры.

– Это ничего, мы щас быстро все поправим, – думали турки, потирая грязные ладошки.

Керим-Паша приказал капитану флагмана выдвинуться вперед – ему не терпелось первому взойти на захваченный корабль. За что и поплатился.

Капитан Пауль Хове приказал поставить корабль бортом к неприятельской эскадре. Именно капитан Хове, бывший первый помощник. Старый капитан Якобс умер во время похода месяц назад от желтой лихорадки. Похоронили его по морскому обычаю в водах Атлантики, у берегов Португалии.

Разворачивались стволы орудий, выискивая цели, заорали дальномерщики, лязгнули затворы, принимая снаряды. Послышалась команда:

– Огонь! – и пушки левого борта рявкнули, выпуская взрывную смерть. Корабль качнуло от слитного залпа. Из шести выстрелов – пять попаданий. Раздался мат артиллерийского офицера – выдавал на орехи промазавшему расчету. Турецкому флагману досталось больше всех – в него влепили три снаряда. Один взорвался на палубе, сметая осколками экипаж, и устроил пожар. Два других ударили по ватерлинии и разломили судно пополам. Флагман затонул в течение десяти минут. Дальше начался разгром эскадры. «Родина», описывая полукруг и меняя галсы, стреляла поочередно двумя бортами.

Каракки и галеры, объятые пламенем, шли ко дну. Матросы прыгали в воду и, держась за деревянные обломки, плыли к далекому берегу. Экипаж «Родины» туркам не помогал – он снимал с полузатопленных галер рабов. К большому удивлению капитана Хове, среди бывших изможденных невольников оказалось много русичей и греков. Помня наставления князя Юсупова-Эльдорадо, к галерным рабам отнеслись со всем вниманием. Накормили, одели, обули, оказали нуждающимся медицинскую помощь. Спустя три дня сделали им предложение – имеющим военный опыт и знающим, с какой стороны браться за саблю, войти в состав абордажной команды. Таковых нашлось пятьдесят шесть человек, плюс четверо бывших пушкарей. Остальных двести семнадцать человек высадили на малолюдном острове Скирос, снабдив их продовольствием, палатками и оружием. Пообещали забрать на обратном пути. «Родина» на всех парусах шла к западному побережью Турции и, странное дело, свободно прошла пролив Дарданеллы. Капитан Хове терялся в догадках: где же болтается неприятельский флот? И лишь в Мраморном море, наконец, лицезрели турецкие вымпелы – числом четыреста тридцать два. В то время османский флот представлял собой эдакую «солянку» – галеры, каракки, шхуны и даже допотопные каравеллы. По тем временам, чем больше пушек, тем сильней и опасней судно. О морустойчивости и мореходности думали в последнюю очередь. Адмирал Вахид-Паша, как и все его окружение на мостике, в некоем ступоре пялились на неизвестный одиночный корабль, делающий круги вокруг сгрудившихся судов непобедимого флота. Наглый незнакомец, окрашенный в шаровую краску, своими действиями кого-то сильно напоминал адмиралу. Спустя мгновение дошло – акулу. Та тоже кругами ходит возле будущей жертвы. Вахид-Паша передернулся от неприятных ассоциаций. Чуть позже чужак приблизился метров на четыреста и нанес ужасное оскорбление не только флоту, но и всей Османской империи. Турки после увиденного плевались, скрипели зубами и изрыгали проклятия.

А произошло вот что. Когда «Родина» приблизилась на допустимое безопасное расстояние, три грека, стоявшие у лееров, довольно синхронно скинули портки и показали османам голые задницы. Мало того, бывший галерник, казак Данила, притащил с камбуза голову свиньи – и ну ею размахивать. Затем раскрутил ее за ухо и отправил в сторону правоверных. Турки взвыли. Участь чужака была решена. На мостике бесновался адмирал Вахид-Паша. Брызгая слюной, орал:

– Повесить гяуров на рее, изрубить на мелкие куски и выкинуть псам. При этом колотил подзорной трубой об ограждение, чем привел ее в полную непригодность. По судам зазвучали сигнальные дудки, канониры открывали пушечные портики и раздували тлеющие фитили.

– Щас мы ему, наглецу, покажем. Но каков мерзавец, гореть ему в аду.

Не показали – случился большой облом-с.

Турецкий флот как таковой сгинул после пятичасового боя, а если строго придерживаться фактов, то развернувшееся действо боем назвать нельзя. Происходило натуральное избиение турецкого флота – мяч в одни ворота. «Родина», описывающая круг вокруг неприятельских вымпелов, в упор расстреливала доблестные османские суда. Галеры старались сильно не калечить, канониры стремились попасть в корму, разбивая руль, или снести фок-мачту, лишая судно маневра и хода.

Несмотря на невообразимую «солянку» из смеси разнотипных судов, турки имели три десятка линейных кораблей – линкоров. Они-то и пытались приблизиться к чужаку на прицельный выстрел, но тщетно. Канониры «Родины» не давали им никакого шанса и расстреливали смельчаков с безопасного расстояния – пятьсот-шестьсот метров. Надо сказать, в те времена для того чтобы нанести противнику значительный ущерб, корабли сближались до двухсот метров – дальность выстрела пушки XVII века оставляла желать лучшего. До изобретения более мощного бездымного пороха еще далеко. В облаке дыма от выстрелов допотопных пушек турецкие суда еле проглядывались.

Командирам «Родины» приходилось стрелять на ощупь. От непрерывного грохота орудий в течение нескольких часов экипаж основательно оглох, не помогали войлочные заглушки. В этом сражении не одна тысяча турецких моряков закончили свой путь на морском дне. От Вахида-Паши осталась только феска, чудом зацепившаяся за обломки рангоута, покачивающиеся на небольшой волне.

После столь блистательной победы наступила очередь спасательных работ. Десяток шлюпок ринулись к полузатопленным галерам, матросы освобождали от цепей прикованных рабов и доставляли их на борт «Родины». Тощие, в лохмотьях, а то и в одной набедренной повязке, с багровыми следами кнута и язвами на теле, они вызывали жалость и сочувствие. Когда число спасенных перевалило за четыреста человек, капитан Хове приказал всех поместить в трюм, объявив бывшим рабам, что через два дня они будут в Крыму. Два корабельных медикуса занялись ранеными. Всего спасенных насчитывалось семьсот четыре человека. Более ничто не препятствовало дальнейшему выполнению плана князя Юсупова-Эльдорадо.

Встав на безопасное расстояние, «Родина» подвергла жесточайшему обстрелу Стамбул, уделяя главное внимание крепостным постройкам и дворцу султана Ибрахима. После двухчасовой канонады судно снялось с якорей и, пройдя Босфор, вышло в Черное море. Появившись внезапно у самой южной части полуострова, судно с радостью встретили русские войска. Высадив на берег бывших галерников и дав отдохнуть им на твердой земле трое суток, капитан Хове повел «Родину» на запад, огибая Крым и сметая на пути редкие татарские укрепления. Так дошли до местечка Каланчак и встали на рейде, поджидая войска. Пауль, воодушевленный встречей с князьями, видел прекрасные перспективы в своем будущем. Служить под началом таких людей, а тем более иметь родственником блистательного князя Кошкина-Эльдорадо, считал провидением Божьим. Вывод один – семье Хове немыслимо повезло.

Русский экспедиционный корпус тяжелым катком прокатился по побережью Крыма, сметая вооруженное сопротивление. Выйдя к местечку Каланчак, обнаружили поджидавшую в заливе «Родину». Отчитавшись перед князьями об удачном морском походе, капитан Пауль Хове был тронут отеческой добротой и благожелательностью князя Кошкина-Эльдорадо. На капитана и его команду просыпался золотой дождь. Пауль получил, впрочем, как и все, тройное месячное жалованье плюс боевые, в итоге – тысяча золотых гульденов. Офицеры судна – по пятьсот гульденов, матросы – по сорок монет. Даже бывшим галерникам досталось по одной золотой монете на обзаведение. Кстати, бывшие рабы в полном составе вступили в ряды русского воинства, за исключением трех человек – они нуждались в лечении. Галерников отмыли в походной бане, подстригли, одели в новенькое обмундирование и выдали оружие.

– Курс молодого бойца пройдете во время похода, сержанты вам помогут, – заявил князь Юсупов-Эльдорадо.

Капитан Хове получил приказ о следующей точке рандеву – Измаиле: по пути следования уничтожать все турецкие и татарские укрепления.

Через двадцать дней, форсировав несколько водных преград, корпус подошел к крепости Измаил. Прибывшая ранее «Родина» уже начала обстрел турецкой твердыни. Судно исхитрилось пройти по Дунаю и встать на прицельной дальности выстрела. Обложив крепость войсками, князь Кошкин-Эльдорадо приказал начать артиллерийский обстрел. После трех часов непрерывных залпов в Измаиле не осталось целых ворот – их разнесли в щепки. Стены являли жалкое зрелище, угловые башни разрушены, внутри бушевали пожары. С белым флагом о сдаче выехал помощник коменданта в сопровождении трех верховых. Сам комендант погиб – прямое попадание снаряда. От гарнизона в живых осталось не более шестисот человек: многие турки – на грани безумия. Ну дак, понятное дело, посиди три часа под артналетом.

Капитуляция прошла на жестких условиях русских. Гарнизону давался час, после чего он выходит без оружия и топает до Стамбула не оглядываясь. Раненых с собой не брать. Помощник коменданта обреченно вздохнул и согласился, а что ему оставалось делать – небольшая колонна турок в сопровождении двухсот конных запорожцев отправилась на родину. Оставшихся в крепости турок добили – лечить их не оставалось времени. Князья Эльдорадо остались довольны: удачно все сложилось – обошлось без штурма, сберегли людей. По случаю взятия неприступной турецкой твердыни закатили пир. Гуляло не только высшее начальство, но и все воинство – каждый солдат получил по доброму ковшу вина и хорошему куску баранины с кашей. Впрочем, веселились недолго, лишь один вечер. На другой день корпус готовился к дальнему походу на Речь Посполитую. Князья отправили депешу с курьером к царю Михаилу Романову о победе над Крымским ханством и взятии Измаила. Тем временем «Россия» – второе судно – согласно графику вышла месяц назад из Архангельска и, пуская на дно шведско-норвежские военные корабли, стремительно двигалась к точке встречи с сухопутными русскими войсками – к Клайпеде. «Родина» отправлялась во Францию для охраны рубежей княжества – экипажу еще предстояло снять с острова Скирос бывших галерников и высадить их на материковую часть Греции. Отдохнув два дня, экспедиционный корпус двинулся через Молдавию к южной части Малой Руси – Украине. Вырезая под корень немногочисленные отряды янычар, полки наконец добрались до южной границы Речи Посполитой – городка Хотин.

Несмотря на отсутствие телефона, телеграфа и прочих средств связи и массовой информации, по Белой и Малой Руси прокатилась молва о победоносной русской рати, поставившей Крымское ханство на карачки. А весть о предстоящем походе на Речь Посполитую основательно всколыхнула народные массы. Повстанцы толпами приходили в Хотин, стремясь добровольцами вступить в экспедиционный корпус. Несмотря на все просьбы и мольбы, брали далеко не всех. Первым делом возраст – от восемнадцати до двадцати пяти лет – определяли визуально, паспортов, понятное дело, пока не было. Далее – здоровье. Полковые медикусы – последняя инстанция. Из принятых добровольцев спешно сколачивали полки. Обмундирования хватило лишь половине вновь принятых рекрутов. С огнестрелом дело обстояло совсем плохо – на каждый полк не более двухсот карабинов и по два ручных пулемета. Все трофейные пистоли и пищали отдали в новые полки, а вот с холодным оружием повезло больше. Саблями, пиками и копьями снабдили всех. Для обучения и создания из неорганизованной толпы подобия воинского соединения, в Хотине пришлось задержаться на десять дней. Все местные и полковые кузни трудились день и ночь – ковали сабли и наконечники к трехметровым копьям. Образовавшийся форс-мажор заставил даже Кошкина нарушить слово, данное жене. Гоша, по приказу, стал командиром роты Ямпольского добровольческого полка. Молодые лейтенанты с удовольствием впряглись в армейскую упряжку. Должностей хватало всем. Командирами полков стали проверенные гвардейские офицеры. Конечно, за десять дней сделать из крестьянского парня полноценного воина невозможно, но дать азы воинской науки и дисциплины – вполне. Гоша в первые минуты перед выстроившейся ротой едва не запаниковал, но, глядя на здоровенных увальней, открывших рот, быстро успокоился.

Да, ему только пятнадцать лет, но по сравнению с рекрутами – ветеран. Кроме большого сражения с татарами, участвовал в нескольких боевых схватках и даже имеет ранение. Завоевывать авторитет ему пришлось буквально с первых минут. Поймав на себе несколько пренебрежительных взглядов, весело прищурился:

– Кто из вас самый смелый и здоровый? Вызываю на бой один на один, без оружия.

Удивленный гул прокатился по строю. Гоша снял портупею с ремнем и личным оружием (сабля и наган). С правого фланга из второй шеренги вылез бугай с нагловатыми глазами, на голову выше Гоши.

Кошкин-младший объявил:

– Проигрывает тот, кто коснется лопатками земли. Понятно?

– Ага, – осклабился амбал в предвкушении легкой победы.

– Начали!

Рекрут, видимо, поднаторевший в уличных драках, почти без замаха пробил боковым ударом Гошину голову, правда, там ее почему-то не оказалось. Тело амбалистого парня по инерции пошло вперед. Гоша без затей перехватил руку противника и в движении бросил того через бедро с переворотом. Схватка произошла настолько быстро, что многие не поняли, почему вдруг первый задира и драчун брякнулся оземь спиной. Да, видимо, от души приложился, весь дух вышибло, вон даже встать не может. Рота в полном составе хлопала глазами, смотря на своего командира с опаской и уважением. Этой схваткой Гоша сделал первый шаг на пути к безоговорочному авторитету и уважению. Затем полдня, вместо обучения солдат, знакомился с каждым отдельно, выясняя имена, биографии. Ну а когда воины на второй день узнали, что их командир – княжич и сын грозного князя Кошкина-Эльдорадо, вот тогда и пришел Гошин час. Рекруты полюбили его за простое обхождение, за готовность помочь советом и способность спокойно обучать сложной воинской науке.