Глава 10
Стодвадцатитысячная армия князей Эльдорадо быстрым маршем продвигалась по южной Польше в направлении Кракова. Разрозненные отряды шляхты вырубались вчистую по ходу дела. Особо свирепствовал Юсупов.
– Это вам за 1920 год, – говаривал он, приказывая воинству в очередной стычке. – Пленных не брать.
Полыхали панские усадьбы. Свою долю в разорение вносили восставшие польские крестьяне. При дворе предпоследнего короля из династии Ваза, Владислава IV, воцарилась легкая паника. Правда, магнаты и шляхта, бряцая шпорами, гонористо закручивали усы, дескать, клятых москалей раздавим в лепешку. Но почему-то особой уверенности в хвастливых выкриках не наблюдалось. Тем не менее армия Речи Посполитой пришла в движение. Мелкопоместное шляхетство отрядами и отрядиками каждый день присоединялось к регулярным частям. Москалей решили разгромить у Кракова – никак не можно, чтобы враг свободно разгуливал по родной Речи Посполитой. Польская армия вместе с примкнувшей шляхтой насчитывала триста семьдесят пять тысяч сабель. Провожающее население с умилением взирало на красивых драгун и кирасир с опереточными крыльями за спиной и яркими бунчуками и флагами. Конные полки неспешной рысью проходили мимо королевской резиденции и зрителями, наполняя поляков уверенностью в мощи своей непобедимой армии. Не одно девичье сердечко затрепетало при виде молодцеватых и блистательных уланов. При войске находилось аж шестьдесят четыре бронзовые пушки и тридцать четыре картечницы. С такой-то ратью сомневаться в победе – это, панове, даже не смешно. Командовал армией гетман Михаил Вишневецкий, бывший в фаворе у короля Владислава IV. Польская конница достигла Кракова через пять дней и застала весьма печальную и неприглядную картину. Города как такового не было – одни руины. Воевода Кракова Юзеф Чарторыжский по своей глупости и гонору отказался сдать город русским войскам, ну и получил по полной программе. Князья, здраво рассудив, отказались от штурма и подвергли Краков жесточайшему артиллерийскому обстрелу. Повторилась «измаильская» история. Князей можно понять – оставлять в тылу непокоренный объект перед битвой – сверхглупо. Чего-чего, а мозгов у бывших морпехов хватало.
После так называемого штурма Кракова к князьям Эльдорадо приперлась делегация казацких старшин во главе с гетманом Хмельницким. Они высказали недовольство и претензии по поводу разрушения Кракова, опасливо поглядывая на Кошкина. При этом речь их была невнятной и косноязычной. Но бывший морпех суть дела уловил сразу. Хмельницкий упорно прятал глаза, уставясь в пол. Хмыкнув, Кошкин открытым текстом расставил точки над «i»:
– Вот что, господа атаманы, вы с казаками вступили в ряды регулярной русской армии, а не в артель по добыче зипунов. Дали присягу, и мне довольно странно слышать пожелания в грабежах. По-вашему выходит, я должен был положить под стенами Кракова уйму солдат для вашего спокойного мародерства? По закону военного времени за такие речи вас всех следует расстрелять.
Казачья верхушка вмиг прижала хвосты – атаманам стало неуютно. Они знали – князь крови не боится и запросто может поставить к стенке. Кошкин холодно улыбнулся:
– На первый раз прощаю. Впереди битва с войском Речи Посполитой. Оговоренная часть трофеев – ваша. Добывайте в бою, флаг вам в руки, а грабить горожан – невелика честь. Свободны, – и князь кивком дал понять – аудиенция закончена.
Атаманы поспешно вывалились из шатра в большом смущении и толикой стыда за свою жадность. Вечером три с лишним тысячи запорожцев атамана Болоты пытались дезертировать из лагеря. Остановил беглецов гвардейский полк. Атамана и его приближенных расстреляли тут же перед строем. Князья предвидели подобную реакцию, и казачью конницу заблаговременно окружили несколько полков. После показательного расстрела казачья старшина, до сих пор считавшая себя круче звезд, поняла, что попала конкретно, а потому спрятала гонор и язык подальше.
К битве с войском польским корпус тщательно готовился: рыли длинные траншеи, перед пехотными полками ставились рогатки, вкапывались заостренные бревна под наклоном в сторону неприятеля, в землю вбивались колышки – словом, создавали «комфортные» условия для вражеской конницы. В центре встали три обученных русских полка, рекруты и иноземные полки на флангах. Гвардейский полк Кошкин оставил при себе в резерве. Юсупов с ротой спецназа отправился на правый фланг к тридцатитысячной казачьей коннице – для пригляда. Казаки укрылись за густым перелеском, дожидаясь своего часа.
* * *
Вечером перед битвой рядом с палаткой на столике, покрытом холстиной, командир первой роты Ямпольского добровольческого полка, лейтенант, князь Георгий Кошкин-Эльдорадо чистил личное оружие. Делал все аккуратно и не спеша. Закончив с наганом и пистолетом «Глок», который отец почему-то называл неудачной копией, взялся за именной карабин «СКС-45». Этот ствол ему на день рождения подарил дядя Илья. Таких карабинов штучной работы насчитывалось не больше десятка. Гоша любил оружие и тщательно за ним ухаживал. Дядя Илья из последнего рейса привез оптический прицел и объяснил, как им пользоваться. Почистив дуло шомполом и куском тряпицы, снял затвор и боевую пружину. Затем начал чистить машинным маслом детали. Сидевший рядом Нунга, прикрыв глаза, тянул свою нескончаемую песню вполголоса. Где-то задерживался денщик, умотавший полчаса назад за ужином. Солдаты укрепляли траншеи жердями, слышался стук топоров и приглушенная перебранка. Над позициями стелились дымки походных кухонь и костров. Стоял одуряющий запах трав – лето в разгаре. Гошино увлекательное занятие прервал незнакомый сержант. Козырнув, тот доложил:
– Сержант Хельцман. Привел два отделения спецназа.
И уточнил:
– По приказу князя Кошкина-Эльдорадо.
– Если прибыли для усиления роты, то что-то вас маловато.
– Нет, господин лейтенант, у нас другая задача.
Достав из кармана небольшой пакет, вручил Гоше:
– Это от князя.
Гоша вскрыл письмо, точно – рука отца. Коротко и сжато написано. Спецназовцы – личная Гошина охрана, одного Нунги маловато будет. Просил не лезть, куда не надо, и надеялся, что сын не посрамит воинской чести. Лейтенант с непроницаемым лицом прочел послание и, кивнув прибывшим спецам, сказал:
– Получите палатки у каптенармуса, скажите ему, что встали у нас на довольствие. Кухня в той стороне.
Сержант молча козырнул, и спецназовцы небольшой цепочкой двинулись на ужин. Гоша взялся за сборку карабина. Оптику держал отдельно в замшевом футляре. Объявился денщик, обвешанный котелками. Сев отведать кулеша, Гоша никак не мог понять, что его зацепило в появившихся спецах, как их называли в армии. Только добравшись до взвара с яблоками, понял – вооружение. То, что у каждого бойца автомат, – это понятно, а вот две пистолетные кобуры на поясе – интересненько. Мало того, у каждого спеца – кинжал в ножнах и в кармашках на бедрах два метательных ножа с короткими рукоятками.
– Ну, отец, удружил, прислал целых два отделения волкодавов. Перед бойцами неудобно.
Видимо, последние мысли он высказал вслух, так как встрепенулся Нунга.
– Извините, князь, но вы совершенно не правы. Ваш отец не только великий воин, но и предусмотрительный человек. Не забывайте, вы единственный наследник, и ваши родители возлагают большие надежды на любимого сына.
Гоша поперхнулся взваром:
– Нунга, первый раз слышу, чтобы ты изъяснялся высоким штилем.
Тсонга белоснежно улыбнулся:
– Ну не все же негры – тупые черномазые обезьяны, – и скорчил дебильную рожу.
Оба расхохотались. Гоша после этого разговора стал по-другому смотреть на тсонга. На ночь для успокоения еще раз перечитал мамины и Белкины письма. Большого страха он перед битвой не испытывал, а вот холодок неизвестности присутствовал. Отец всегда говорил:
– Не боится только идиот. Зажми страх в кулак, еще лучше – войди в состояние ярости.
Родитель знал, что говорил – недаром прошел суровую воинскую школу. Кошкин-старший к армейской жизни сына приучал с малолетства. Закалял не только физически, но и воспитывал волю к победе. Потому и юнкерское училище Гоша окончил спокойно, без напряга. Почитав милые послания, разделся и лег спать на раскладную деревянную кровать.
* * *
С раннего утра над Краковским полем накрапывал мелкий дождик. В шесть ноль-ноль в польском и русском лагерях заголосили горнисты, объявляя побудку. Зашевелилась многотысячная масса людей, разделенная тремя километрами. Казалось бы, ничтожное расстояние, но очень символичное, пройдя которое в скором времени воины разделятся на живых и мертвых. Задымились костры и полевые кухни, слышались отрывистые звуки команд, понеслись на конях бесшабашные ординарцы. Надо сказать, в русском военном лагере порядка гораздо больше, чем у поляков. Наши бойцы уже сели завтракать, а польские жолнежи только продирали глаза после вчерашней пьянки.
– О, Матка Боска, зачем я вчера выхлестал столько вина?
После завтрака в большой штабной палатке собрались командиры полков и несколько казачьих атаманов с гетманом Хмельницким. Совещание вел князь Кошкин-Эльдорадо, князь Юсупов-Эльдорадо сидел рядом. Разложив на большом столе схематическую карту, начальник штаба, капитан Вельяминов, посвятил присутствующих в суть будущего сражения. Порядки русских войск и неприятеля для наглядности выполняли каленые орехи и маленькие деревянные плашки.
Командиры полков – фон Рогенау и Риде – торопливо записывали в книжицы ход операции, остальные внимательно слушали. Богдан хоть и делал присутственную морду, однако мыслями был далеко. Сегодня ночью его шатер посетили посланники гетмана Вишневецкого, притащившие бочонок золота. Один из них – шляхтич со шрамом на все лицо – на ухо Хмельницкому передал предложение Вишневецкого: в разгар сражения ударить казачьей конницей на москалей. В награду после битвы Богдан получит два бочонка золота, один из них – старшине.
– А это злато, – поляк кивнул на принесенный бочонок, завернутый в холстину, – так, аванс.
Они поговорили минут десять, уточняя детали будущего предательства. Вначале гетман согласился. С ходу блеск злата затмил разум, а вот после ухода шляхтичей призадумался. Грузно засел с кувшином вина чуть ли не до утра. Подумать есть над чем. Он прекрасно осознавал, что у поляков, несмотря на трехкратный перевес в живой силе, шансов нет. С другой стороны – вот оно золото, а будет вдвое больше. Но вспоминая пронзительные, выворачивающие душу глаза князя Кошкина, его начинал бить озноб. Под утро заснул гетман кошмарным жутким сном. Приснилось, что князь лично сажает его на кол. Проснулся от собственного крика весь в поту. Прибежавшего казачка-денщика обругал матерно и запустил в него сапогом. Потом, придя в себя, приказал подать умыться, вытерся рушником и сел завтракать. Кусок не лез в горло, опростал чарку горилки и все.
Совещание закончилось через час. Командиры полков потянулись к выходу.
– А вас, гетман, попрошу остаться, – с мюллеровской интонацией отчеканил князь Кошкин.
Илья фыркнул и выкатился вслед за командирами. Хмельницкий, уставясь в пол, обливался холодным потом.
– Уважаемый гетман, вы мне ничего не хотите сказать? – медовым голосом спросил Кошкин.
Богдан хотел ответить, но слово «нет» застряло в глотке, и он, стараясь не смотреть на князя, лишь отрицательно помотал головой.
– Имей в виду, предашь – лично посажу на кол. Свободен.
Гетман пулей выскочил наружу, неистово крестясь. Вмиг понял, эта, с косой, только что стояла рядом, радостно скалясь в страшной улыбке.
«Слава Богу, пронесло. Нет, ну его к бесу, поляцкое золото. Своя шкура дороже».
Гетман чертом взлетел на коня и рванул со всей мочи от страшного князя. Старшина еле поспевала за ним, недоуменно переглядываясь:
– Какая муха укусила Хмельницкого?
* * *
Ямпольский полк стоял впритык к третьему пехотному полку, занимая две траншеи. Гошину роту, как самую обученную и имеющую большее количество огнестрела, поставили в центре.
Княжич в последний раз инструктировал своих копейщиков:
– При атаке вражеской конницы первый ряд на колено. Упереть копья покрепче в землю, левый бок прикрываете щитом. Второй ряд, стоя принимаете удар. Держимся плотно друг к другу, не вздумайте разрывать строй. Сами погибнете и товарищей подведете. Нашего ежа невозможно взять ни одной конницей, проверено не раз, еще со времен Александра Македонского.
Шестьдесят бойцов, вооруженных карабинами, расположил в центре, в мелкой траншее на пригорке. Солнце нехотя проглядывало из-за низких облаков. Свежий ветерок гонял волнообразно по полю ковыль, в траве свиристели мелкие птахи. Гоша глянул на часы – подарок отца: «О, уже восемь двадцать, чегой-то поляки задерживаются».
Прислушался к себе – нормально, так, легкий мандраж. Проверил личное оружие – все заряжено. Княжич тяжело вздохнул: «Опять артиллерия выполнит основную работу, нам останется только зачистка. Неинтересно». Конечно, взрослому и опытному вояке смешно слышать такие рассуждения, но, учитывая столь юный возраст нашего героя, можно простить эти наивные мысли. Гоша по младости лет не учитывал очевидные вещи – первое: чем больше неприятелей ляжет под артобстрелом, тем больше своих воинов останется в живых; и второе: война – это такая зараза, сколько ни планируй операцию, а фортуна все норовит показать тебе задницу. Что, собственно, и произошло в Краковском сражении.
* * *
На правом фланге за холмами сосредоточилась тридцатитысячная казачья конница. Казаки, в отличие от своего гетмана да и кое-кого из старшин, с чистым сердцем и энтузиазмом восприняли поход на Речь Посполитую. Сейчас, перед битвой, запорожцы тщательно готовились – точили сабли, засыпали на полки огнестрела свежий порох, осматривали лошадей. По давней традиции надевали чистую исподнюю рубаху, чтобы, если что, смерть принять в достойном виде. Неприятным сюрпризом для Хмельницкого явилось появление князя Юсупова-Эльдорадо с десятитысячным конным отрядом из Московии. Гетман намек понял – все ходы отрезаны, и с поляками придется драться всерьез.
* * *
В девять ноль-ноль польское воинство наконец принялось выстраиваться в боевые порядки. На острие удара встали полки тяжеловооруженной конницы – кирасиры и драгуны. На большом холме живописная конная толпа – гетман Вишневецкий с приближенными. Богатые доспехи, кони в чепраках со смарагдами, ну а уздечки – вообще отдельная песня. Картинно подбоченясь, гетман дал знак булавой:
– Вперед, руби москалей.
Полки ответили радостным ревом луженых глоток. Задрожала земля. Войско пришло в движение. Мерно покачивались бунчуки и флажки – конница набирала ход.
– Как идут – глаз радуют, – Вишневецкий смахнул слезу умиления с усов. – Одно слово – рыцари.
Лизоблюды подхватили:
– Под вашим блистательным командованием наша армия порубит голодранцев-москалей в куски. Да здравствует, гетман! Ура-а!
Вишневецкий расплылся в довольной улыбке:
– Ну хватит вам, панове, – и приник к подзорной трубе.
В душе его уже били победные литавры – он предвкушал будущий успех своего войска.
Вон какая силища прет – десять полков кавалерии, закованной в железо, а следом остальные полки. Нет равного противника такому воинству. Испытывая небывалый душевный подъем, бросил через плечо:
– Вина всем!
Через мгновение шляхта разбирала с подноса кубки с терпким виноградным напитком.
– За нашу победу, панове.
Между тем, славная польская кавалерия неслась в атаку во весь опор. От удара копыт по всей равнине стоял гул, а позади осталась широченная просека из примятой травы.
Идиллия блестящей атаки оборвалась внезапно – никто ничего не понял на первых порах.
У гетмана мелькнула мысль, что происшедшее лишь страшный сон. Вишневецкий даже ущипнул себя за руку, в душе зародилось нехорошее предчувствие.
А чего ему не появиться – польские жолнежи так лихо скакали в атаку – и на тебе. Со стороны проклятых москалей вдруг раздался громкий «ба-бах», и посреди войска польского встала стена разрывов снарядов. Столь жуткого зрелища панове до сих не видели. Те несчастные, что оказались в месте разрывов, просто пропадали из вида – их вместе с лошадьми разорвало на куски. Всадники сотнями валились на землю, пронизанные осколками. За первым залпом через короткий промежуток последовал второй – в глубь атакующего войска. У великого гетмана Вишневецкого затряслись руки. Многие паны на холме стали оглядываться, чтобы смыться подалее от страшной бойни. Польский гонор как-то вмиг испарился – каждый стал думать о спасении своей драгоценной шкурки. Лизоблюды со всех сторон насели на Вишневецкого:
– Вы нужны Речи Посполитой, дозвольте нам сопроводить Вас с безопасное место.
Побледневший гетман упирался, и лишь рванувший поблизости снаряд позволил приближенным сорвать его с опасного места. На холме остались три трупа шляхтичей и бедная лошадка, все посеченные осколками. Две другие лошади, на удивление, не получили ни царапины.
* * *
Для русских войск дела на поле сражения приобретали весьма неприятный оборот. По непонятным причинам канониры произвели первый залп настолько неточно, что хладнокровный князь Кошкин-Эльдорадо разразился длинной матерной тирадой, добавив непонятную фразу:
– Уволю всех к чертовой матери, без выходного пособия. Ординарца к артиллеристам, живо, – прорычал он, ясно понимая – момент упущен.
В бинокль четко видно раззявленные в крике и ярости рты польских кирасиров. До наших позиций осталось триста метров, затем – двести. Из траншей грохнул первый залп карабинов, застрекотали ручные пулеметы. Кошкин повернул бинокль направо. Ямпольский полк вступил в бой. Край тяжелой польской лавы таки зацепил его. Несмотря на неопытность рекрутов, первый удар сдержали – прогнулся только центр. Первые ряды конницы повисли на копьях, слышался треск немногочисленных карабинов. В траншеях началась свалка.
У Кошкина екнуло сердце: «Не дай Бог, убьют сына». Он себе этого не простит.
* * *
Краковское сражение Гоша запомнит надолго. Большие потери в полку и его роте мигом избавят от розовых очков и заставят повзрослеть. После первого залпа артиллерии у него зародилось подозрение, что битва началась как-то неправильно. А перенос канонирами огня в глубь порядков польской конницы лишь укрепил в этом мнении. Почти не пострадавшая тяжелая кавалерия перла на русские позиции. Гоша вполголоса выругался:
– Рота, приготовиться к отражению атаки.
Рекруты задвигались, выстраиваясь в две шеренги, ощетинившись копьями. В центре расположились стрелки с карабинами. Два ручных пулемета Гоша поставил на флангах. Конная лава достигла рогаток и волчьих ям, пошла свалка. Лошади валились, давя всадников.
По всему полю стоял ор людей и ржание несчастных животных. Основную массу кавалерии препоны не остановили. На позиции навалилась многотысячная тяжелая конница. Русские стрелки разили поляков из траншей – частый стук карабинов сливался в нескончаемую очередь. В неприятеля полетели гранаты, во многих местах возникла рукопашная. Князь Кошкин был вынужден послать на фланги гвардейцев – по тысяче воинов на каждый. Ямпольский полк держался из последних сил – полегло не менее половины бойцов.
Поначалу державшийся позади роты Гоша со спецами был вынужден принять участие в обороне. Трупы завалили обе траншеи. Польские драгуны, имевшие на вооружении кроме короткой пики и тяжелого палаша два кавалерийских пистолета, пользовались ими с большим успехом. Вал из павших людей и лошадей высился перед первой траншеей.
У Гоши гудела голова от полученного удара палашом по каске – он, превозмогая тошноту, перебинтовывал плечо раненому Нунге, спецы молотили из автоматов не переставая, отбивая очередную атаку.
Остатки роты сгруппировались возле командира – матерящихся воинов окутывала дымка от выстрелов допотопных самопалов и пистолетов. Люди теряли человечье обличье. Вот рекрут, оставшийся с обрубком копья, кидается на поляка, стаскивая его за ногу из седла, и, забыв про свою саблю, душит врага, вдавливая того лицом в бруствер. Два дюжих парня, подняв драгуна на копья, но не пробив латы, кидают его, словно сноп, метров за пять. У поляка, брякнувшегося о землю, вышибает дух и, кажется, навсегда. Гоша, наполовину оглохший, отстреливает наиболее ретивых из личного оружия. Щелк – затворная рамка встала в крайнее положение. Нунга, занятый набиванием патронов, подсовывает полную обойму. Гоша переключается на карабин. Самозарядный ствол позволяет производить десять выстрелов мгновенно, только нажимай на курок. Смена магазина: бах-бах-бах. Поляки валятся с седел, не успев понять, что их убило. Пули прошибают латы насквозь – короткий вскрик, всхлип, и очередной шляхтич отправляется в «край вечной охоты».
Гул сражения стоит по всей равнине, на флангах поляки начали одолевать. Еще одна атака, и центр русских окружен, но неожиданно на славных жолнежов навалились конные гвардейцы, выскочившие неизвестно откуда. Эти русские варвары, нарушая все правила войны, сделав два убийственных залпа, обнажили свои сабли. Пошла страшная рубка. Свобода движения и маневра, к сожалению, у клятых москалей. Многие драгуны последними словами крыли свои тяжелые латы, не дававших в этой битве особых преимуществ. Поляки побежали. Поворотив коней, пытались уйти в тыл к своим. Их гнали по всему полю, рубили, кололи и стреляли. Огненный вал канонады прокатился по всему войску Речи Посполитой. Этого момента и ждал князь Юсупов-Эльдорадо. По его приказу в атаку пошел тридцатитысячный отряд казаков, следом за ним – десятитысячная конная рать московитян. Такого страшного удара оставшиеся в живых шляхтичи не выдержали, началось повальное бегство. Многие сдавались в плен, но их в горячке боя не брали. Пленные образовались лишь в конце сражения – половина из них раненые. В полон попало не более сорока тысяч – остальные полегли. В последнюю атаку Гоша вел остатки роты недолго – потемнело в глазах, и он упал на вытоптанную траву. Нунга со спецами утащили его в тыл, в лазарет. У княжича оказалась контузия, других ран на его теле фершал не обнаружил. Через сутки он пришел в себя и увидел сидящего рядом отца.
Заметив, что сын открыл глаза, тот сказал:
– Ты, герой, помолчи пока, тебе вредно разговаривать и напрягаться. Молодец, не подвел меня в бою.
Затем ответил на немой вопрос Гоши:
– В твоей роте в живых остались шестьдесят три рекрута. Ямпольский полк потерял две трети состава. Потери очень большие, но они того стоили – нет больше войска Речи Посполитой. Ладно, сын, отдыхай, выздоравливай. Я пошел, дел много. Освобожусь – проведаю.
Гоша, счастливый от встречи с отцом, вздохнул и провалился в крепкий сон.
Корпус задержался у Кракова на неделю. Требовалось подлечить раненых, иных отправить в Московию, туда же с обозом ушла часть трофеев, среди которых личный штандарт гетмана Вишневецкого и его доспехи. Сам он погиб в сече с казаками.
Длинной змеей растянулось русское воинство на пути к Варшаве. В конце колонны шли пленные поляки под охраной московской конной роты. С двумя речными переправами у предместий Варшавы очутились через четырнадцать дней. Встав лагерем, отправили парламентеров к королю Речи Посполитой Владимиру IV Ваза.
Переговоры длились два дня – князья потребовали безоговорочной капитуляции и контрибуции в двадцать миллионов злотых плюс десять миллионов – выкуп за сорок тысяч пленных, взамен – отказ от разрушения Варшавы, а также других городов. Щекотливый вопрос о присоединении Речи Посполитой к Московии князья не стали поднимать. Так и так Польша лет через сто войдет в состав Российской империи. Гонору поляцкому нанесли столь оглушительную пощечину, что особого брыканья король не мог себе позволить. Мелькала у него слабая надежда, что отомстит Радзивилл в литовской части Речи Посполитой, но, пообщавшись с офицерами, выкупленными из плена, и увидев своими глазами вооружение москалей, понял – шансов нет. На пиру победителей, устроенном, разумеется, за счет польской стороны, Хмельницкий со старшиной обратился к князьям Эльдорадо с просьбой отпустить запорожцев до дома до хаты. Кошкин с Юсуповым заранее просчитали такой вариант. Дали добро, но с одним условием – казаки вместе с десятитысячным войском русских конных ратников освободят от поляков Белую Русь, ну и свою неньку Украину, само собой. Ко всему прочему им придавались три пехотных полка рекрутов, правда, неполных. Из трех полков сформировали один.
Казачьим атаманам расчухиваться долго не дали, и через четыре дня эта часть корпуса вместе с большими обозами, груженными богатыми трофеями, отправилась в сторону Белой Руси. Спустя два дня под предводительством князей остальное воинство взяло курс на Литву. Путь до Вильнюса занял две недели. Альберт-Станислав Радзивилл, великий канцлер литовский и один из богатейших людей Европы, был поражен нахальством москалей, выставивших против его стопятидесятитысячного войска небольшой отрядик в двадцать тысяч воинов.
– Думаю, панове, до обеда мы уничтожим москальских хамов, – и отдал приказ главному повару готовить праздничный пир.
Всевельможная шляхта на ура приняла указание главного канцлера. Как оказалось, они явно поторопились с предвкушением победы.
Князь Кошкин-Эльдорадо выдал последнее напутствие начальнику артиллерии капитану Самора:
– Стрелять очень аккуратно – Радзивилл нужен нам живым. Не подведи меня, дружок, а не то в Африку отправлю.
Для тсонга отправка на родину – самое страшное наказание. Чего ему там делать среди дикарей? Потому Самора в очередной раз заверил князя, что подобных ошибок, как у Кракова, его канониры не допустят, и убежал на позиции. Кошкин, смотря на готовившуюся к атаке польскую кавалерию в бинокль, про себя отсчитывал последние секунды перед началом битвы. Сто артиллерийских стволов разорвали небо. Полякам показалось, что оно раскололось на несколько частей – для них начался ад. Огненный вал, перемалывая армию гетмана Радзивилла, неспешно надвигался на его ставку.
– Матка Боска, спаси и сохрани, – шептал он побелевшими губами.
До него дошли известия о разгроме войска Речи Посполитой, но канцлер до сей минуты считал это бредом и ложным слухом. То, что творилось в данный момент перед его глазами, напоминало кошмарный сон – Альберт-Станислав Радзивилл несколько раз ущипнул себя за щеку. Нет, не сон. Объединенное польско-литовское войско таяло на глазах. Над головами воинов стали взрываться шрапнельные снаряды. Маленькие чугунные шарики выкашивали все живое в радиусе ста метров. Люди и лошади превращались в фарш, кровь лилась рекой. Все поле заволокло дымом и столбами пыли. Человеческий мозг не выдерживал – многие сходили с ума. И здесь не до польского гонору. Остаться бы в живых. Прижимаясь мордой к траве, гетман прохипел:
– Уходим, панове, эту битву мы проиграли.
Слуги подвели дрожащих лошадей, и польская знать во главе с Радзивиллом понеслась прочь, ища спасения в скорости. Увы, выйти сухими из воды не удалось. Едва знатные шляхтичи, окруженные тысячей кирасир, закованных в латы, спустились с холмов, из-за ближайшего леса появился русский полк кавалерии. Четко, как на учениях, поляков зажали в клещи, а затем окружили. Четыре сотни безрассудных кирасир ринулись на прорыв, но были уничтожены несколькими залпами гвардейских карабинов. Из шеренги гвардейцев выехал всадник на черном коне с богатым чепраком:
– Сдавайтесь, канцлер, вы мой пленник.
Радзивилл раздраженно спросил:
– Кто вы, сударь?
– Князь Юсупов-Эльдорадо.
– Хорошо, мы сдаемся на милость победителя. Сдаться князю, а не простому офицеру, не так зазорно для ясновельможного поляка.
Кирасиры, спешившись, бросали оружие и снимали латы. Гвардейцы разоружили также и ближайшее окружение канцлера. Юсупов очередной раз подивился предвидению Кошкина, указавшего точное место для засады.
Польско-литовское войско потеряло сто двенадцать тысяч воинов, в плен попало двадцать восемь тысяч, две тысячи пропали без вести – тяжело раненных добили сами поляки, дабы избавить их от мучений. Поле так называемой битвы представляло собой страшное зрелище: дымилась воронками земля, перепаханная взрывами, кругом громоздились трупы и их окровавленные останки. Здесь, под Вильно, погиб цвет рыцарства – почти все бароны и дворянство. Удивительное дело, но русские войска обошлись без потерь, лишь один из канониров Саморы получил перелом голеностопа – уронил в спешке себе на ногу фугасный заряд. Три дня ушло на отдых и подсчет небогатых трофеев. С Радзивилла и его приближенной знати потребовали выкуп в тридцать миллионов злотых, причем половину суммы – натуральным золотом. Русские полки расположились лагерем под стенами Вильно – князья со штабом заняли городскую ратушу, там же держали богатых пленников. Кошкин с Юсуповым ломали голову над судьбой основной оравы пленных – не тащить же их в Москву, а тем более в княжество на юг Франции. Ничего путного не придумав, решили отпустить на волю. На следующее утро глашатаи проорали столь радостную весть полякам, попавшим в русский плен.
Радости не было предела – все приготовились к худшей участи и не чаяли увидеть в этой жизни своих родных и близких. Князья тем временем потребовали контрибуцию с княжества Литовского – двадцать миллионов золотом. Выкуп и контрибуцию получили лишь через восемь дней, после чего Радзивилла с баронами отпустили, но с одним условием – никогда в жизни не участвовать в военных действиях супротив русской стороны. Те клялись на кресте и давали расписки с подписями и личными печатями. Князь Кошкин-Эльдорадо лично предупредил Радзивилла с компанией, что, будучи замеченными на поле брани, они лишатся головы.
Польско-литовская знать, крестясь и кланяясь, наперебой заверила ужасного князя: ни Боже мой, ни синь пороха в сторону Московии, даже головы не повернут. Кошкин с Юсуповым, отделив половину контрибуции (примерно двадцать миллионов злотых) и снарядив огромный обоз с захваченными трофеями, а также пятьдесят пушек с боеприпасами, отправились в Москву. Кроме трех русских полков обоз сопровождали тысяча двести гвардейцев. Полки посадили на реквизированные телеги, а потому до Первопрестольной добрались быстро, всего за двадцать дней. Москва встретила победителей колокольным звоном – горожане толпились у северных ворот, кричали «ура», многие шли за полками и обозом до Кремля, конные гонцы заранее предупредили царя о славной победе над Речью Посполитой и Крымским ханством, а это снимало многие проблемы Московии и избавляло от головной боли. Царь Михаил Федорович не мог не оценить столь значимых побед русского оружия под предводительством князей Эльдорадо. Романов пребывал в некоей растерянности – чем одарить князей. Тем более они доставили контрибуцию в двадцать миллионов злотых, честно предупредив, что половину оставили себе. Все верно – право победителя, к тому же князья Эльдорадо содержали войско за свой счет.
По случаю столь славной виктории, в храме Василия Блаженного состоялась служба. Вел ее чинно и благолепно сам Иосиф, будущий патриарх Московский. Церковный хор пел щемяще красиво, а дьякон Гаврила – что труба иерихонская – провозглашал здравицы. От его мощного баса колыхались огоньки толстых восковых свечей. Лики святых смотрели на действо строго и целомудренно. Храм поражал своим богатым убранством, красиво расписанным куполом и стенами. Главный алтарь, украшенный затейливой резьбой, являлся настоящим произведением искусства. Оклады икон обрамлены золотом и серебром с драгоценными смарагдами. Кошкин с изумлением вертел головой – в прежней жизни ему довелось здесь присутствовать лишь однажды. Сравнения никакого – день и ночь.
Князья и цари московские немало жертвовали церкви, и непосредственно храму. Видимо, совдепия, дорвавшаяся до власти в 1917 году, ободрала его, как липку.
– Вот где уроды, – и Кошкин едва не плюнул в сердцах на пол.
Осеняя себя размашистым крестом, рядом стоял серьезный Юсупов. Кроме них здесь присутствовал сын Кошкина Гоша, а также командиры русских полков и начальник артиллерии Самора. Своих офицеров после завершения кампании князья произвели в майоры. Все честь по чести с вручением патентов. Командиру гвардейского полка Иозефу Крейцу дали чин полковника – заслужил. Кстати, друзья, посоветовавшись в Вильно за парой бутылок вина, порешили выдать каждому рядовому воину по тридцать золотых монет, сержантам и капралам – по шестьдесят, офицерам – по двести монет, а командиры полков получили по одной тысяче ровно. Надо признать, воинство от княжьих милостей несколько обалдело, а авторитет и уважение к Кошкину с Юсуповым, бывшее и так немалым, вознеслось до небес. Быть богатым и не быть щедрым – это западло, так думали бывшие морпехи. Они совершенно верно поступили, только в жизни таких примеров – раз, два и обчелся.
Царь Михаил Федорович с ближними боярами изнывал от жары и обливался потом, глядя неприязненно на Иосифа. Сделал ему знак – заканчивай, мол, кадилом махать. В храме не продохнуть, да и август выдался по-летнему знойным. Романов с легкой завистью озирал князей с офицерами, одетых в легкие кафтаны и невесомые сафьяновые сапожки. Наконец, прогремело заключительное «Славься!», и толпа повалила из храма.
Первым к крыльцу подали царский возок в окружении рынд с серебряными топориками. По случаю отсутствия царицы Евдокии Стрешневой – ей сегодня не моглось – Романов пригласил в возок князей. Гоша с офицерами ехали отдельно в большой карете вслед за ближними боярами. Те старались держаться поближе к царю – престижно, да и вдруг обломится что на халяву. Порода лизоблюдов неистребима и существует во все времена. Печальна участь правителей, приблизивших к себе льстецов и корыстолюбцев – они потенциальные предатели.
Вскоре царский поезд въезжал в распахнутые ворота Кремля. Царский возок остановился у двухэтажного дворца царя Михаила Федоровича. Возле широкого крыльца, ступеньки которого вели почему-то на второй этаж, находилась охрана из стрельцов, одетых в кафтаны с бердышами. По знаку царя Московского, дорогих победителей, бережно поддерживая под локотки, слуги провели в покои. На пиру, данном в честь столь блистательных побед, князья Эльдорадо удостоились особой чести сидеть за царским столом, княжича Георгия посадили с отцом. Празднество происходило в главном зале дворца – по левую руку, как бы наособицу, за длинными столами, поставленными в один ряд и покрытыми богатыми скатертями, сидели высшие церковные служители во главе с Иосифом. По правую – ближние бояре и князья – в основном новых родов, так называемые «случайные люди».
Сам царский стол стоял на некоем возвышении и был покрыт парчовой скатертью. Бояре тихо переговаривались, бросая злые и завистливые взгляды на князей Эльдорадо. Слыханное ли дело, какие-то выскочки сидят рядом с государем, тем более такого от роду на Руси не бывало. Спрашивается, за что такая честь чужакам. Мы-то гораздо лучше. Мы-то ого-го, горы свернем для батюшки царя.
Ну дак трындеть, не мешки ворочать. До тупых боярских мозгов не доходило, а где же вы раньше были, почему сами супостатов не разбили. «Случайные люди» чувствовали себя оскорбленными до глубины души, по всему организму разливалась желчь и злоба. Нет, находились среди них более-менее порядочные и умные, но они составляли меньшинство.
Царь Михаил Федорович, сидя за столом на троне с высокой спинкой, кивнул головой ближайшему рынде, тот немедля тюкнул топориком по бронзовому гонгу. «Бам-м-м» разнеслось по залу. Гости немедля замолчали – царь говорить будет.
* * *
После здравицы государя пир начался. По залу скользили слуги с подносами и кувшинами в руках – разливали вареные меды и фряжское вино.
Царский пир – случай особый: яства и питье изысканные, а попасть в число приглашенных – большая честь, типа ордена в наше время. Бояре с чванливыми мордами, доселе подобострастно внимавшие Романову, хлопнули первый кубок и накинулись на первую смену блюд, сопя и чавкая. Вытирая жирные руки о полы кафтанов и ферязей, а кое-кто украдкой – о скатерти. Самые глупые, не снявшие шуб, изнывали от жары и пускали нечистый дух. По знаку царя Михаила слуги открыли окна. Праздничные столы радовали глаз – чего на них только не стояло! Двухметровые осетры на деревянных подносах, жареные лебеди, искусно облепленные перьями на серебряных блюдах, икра белужья, куры жареные и вареные, зайцы с брусникой, колбасы домашние, белорыбица в холодце. На царском столе деликатес – на большом золотом блюде соловьиные язычки с зеленью. За время пира слуги несколько раз меняли яства на столах. На хорах умеренно громко наигрывал дворцовый оркестр народных инструментов, князья Эльдорадо дивились – умели наши предки покушать, причем рационально. На первое подавали шти, уху стерляжью и суп куриный с лапшой, то есть жидкое обязательно, дабы не портить желудок. Михаил Федорович в задумчивости поглядывал на князей Эльдорадо, инстинктивно чувствуя их необычность и огромный потенциал. Таких великих людей доселе встречать не доводилось. В князьях царя поражало все: быстрота мысли и действий, отсутствие корыстолюбия, равнодушие к чинам и наградам, откровенно враждебное отношение к боярству и непризнание никаких авторитетов. А чего стоят две блистательные победы за одно лето! Тут десятками лет воюешь, а толку – пшик, разор один. После вчерашнего выезда за пределы города в чистое поле, где новые полки провели показательные стрельбы, он сам да и его ближние до сих пор не пришли в себя. А пушки, слыханное ли дело – стрелять за две-три версты. От одновременного залпа полусотни орудий, некоторые «случайные люди» замочили портки. Романов, вздыхая, удивлялся – эдакую силищу князья по своей воле отдают Московии и главное, ничего не требуя взамен, – непонятно.
На пиру князья очередной раз удивили царя: оказывается, с сего дня все три полка и основная масса молодых лейтенантов – в отпуске.
Романов, выпучив глаза, тяжело переваривал данную новость: рядового воина в отпуск – дело необычное.
– Зачем, почему? – выдавил из себя недоумевающий царь.
Кошкин объяснил:
– Великий государь, бойцы два года без отдыха, за лето – два больших сражения. Люди устали. Кроме того, навестят семью и помогут им материально.
Когда царь Московский услышал о вознаграждении рядовых, то очередной раз задумался – такое в русском воинстве не практиковалось. Достался трофей какой-нибудь с поля боя – радуйся. Основная добыча уходила боярам и воеводам.
Михаил Федорович маялся по весьма значимой причине – как и чем удержать подле себя князей Эльдорадо. И, к сожалению, решения проблемы не находил. Денег у них тьма, поболее в несколько десятков раз, чем в его казне. Живут себе во Франции припеваючи, как говорится, добра от добра не ищут. Надо еще раз с князем Федором Куракиным – человеком большого ума и образованности – посоветоваться. Между тем пир достиг апогея, в зале стало шумно – подвыпившие бояре и князья, сытно рыгая, хвалились своими якобы древними родами и несуществующими подвигами в битвах. Весь этот хвастливый треп только вызывал насмешливую улыбку у князей Эльдорадо. Они достойно вели себя за царским столом, но без тени угодливости и раболепия. Для великого государя на первых порах общаться с ними было затруднительно. Князья не просили царских милостей, не болтали зря языком – знали себе цену. Лишь по одному поводу обратились к Романову – выделить десять тысяч вьюношей на создание двух полков. Пояснили – заберут в свое княжество во Францию на службу, с возвращением их в Московию через пять-шесть лет. Да сотню свежеиспеченных лейтенантов – они находились в палаточном лагере с гвардейцами. Михаил Федорович, недолго думая, тут же дал согласие.
С утра следующего дня государь имел продолжительную беседу с князем Куракиным. Долго судили и рядили, чем сманить в Московию князей Эльдорадо – очень нужных людей для государства. Получалось не очень. Сошлись в одном – выдать им денег за содержание и прокорм трех полков в летнюю кампанию и также отдать во владение Белую Русь и восточную часть Малой Руси по Днепру до Азовского моря. Романов с Куракиным схитрили. С одной стороны, вроде царская милость, а с другой – сил и средств осваивать огромные территории у Московии просто не имелось. С людишками, надобными князьям о двух полках, Куракин очень умно подсказал – пусть набирают в своих дареных государем землях. Романов до того восхитился гениальному ходу князя Федора, что тут же жаловал его перстнем с лалом со своей руки.
На царской службе остались два командира полка – майор Франц фон Рогенау и майор Бок – с жалованьем в две тысячи рублев в год. Остальные – майор Риди и полковник Крейц – последовали за князьями Эльдорадо.
На семейном совете постановили – Юсупов отправляется в Литву и на «России» морем возвращается во Францию. Морпехи, посоветовавшись, порешили – Юсупов на расходы берет десять миллионов золотом, а Кошкин – сорок миллионов. На Белой Руси сделать первую заначку в тридцать пять миллионов, мало ли, как оно обернется и куда судьба закинет.
Первого сентября 1641 года от Первопрестольной потянулись две колонны – князь Кошкин с сыном, майор Риде с полковником Иозефом Крейцем ехали в карете, впереди конных гвардейцев, с сотней русских лейтенантов. Между гвардейцами ехал большой обоз с золотом. С ним, кроме обоза, верхом рота спецназа. Мачо спешил – на море скоро заштормит. Кошкин перед расставанием напомнил Илье:
– Встретятся военные корабли желтоухих-лайми и шведов, топи к черту. Гвардейцев наладь в месячный отпуск, пусть отдохнут, заслужили.
Колонны шли ходко, и через два десятка дней достигли своих целей. Юсупов в Литве имел пару стычек с недобитыми баронами. Добили и баронов, и их кнехтов – дураков так и учат. В Клайпеде заждавшихся гвардейцев – три тысячи шестьсот бойцов (двести безвозвратные) – отправил в Германию отдыхать. Немцы радовались, что дети, – каждый скопил большую сумму, есть чем помочь родным. Потратив день на погрузку пушек, двадцать третьего сентября «Россия» отвалила из порта Клайпеды. А вот Кошкину пришлось задержаться.
В конце августа князь Кошкин-Эльдорадо, избрав своей резиденцией местечко Заславль, находившееся на берегу большого живописного озера, разослал во все стороны команды по десять гвардейцев на два дня конного пути. Гвардейцы четко выполняли указания князя – зачитывали в городках и деревнях государево повеление о том, что Белая Русь отныне владения князя, а также набирали рекрутов – вьюношей от семнадцати до двадцати лет. Для голытьбы предложение князя Кошкина-Эльдорадо выглядело столь заманчиво, что народ повалил валом в создаваемые полки. Тем более гвардейцы на месте выплачивали будущему рекруту десять злотых и приличное жалованье во время службы, а в случае гибели – пенсион родным. В общем, райская жизнь. Контракт по всей форме, сроком на десять лет, подписывали с энтузиазмом, вернее прикладывали к бумаге зачерненный сажей большой палец. Грамотных почти не было. Молодые пейзане, видя перспективу и надежды на лучшее будущее, бежали от бедности и опостылевшего ковыряния в земле. Поразительно, но через седмицу майор Риде доложил Кошкину о полном завершении набора рекрутов. Князь времени зря не терял: пока его лихие гвардейцы шныряли по центральной Белой Руси, он с Саморой и Гошей на берегу озера у большого приметного камня зарыли золото на тридцать пять мильёнов. Записав на бумаге точные координаты, Иван облегченно вздохнул:
– Слава Богу, избавились от лишней обузы. Мало того что груз довольно объемный и тяжелый, дак его вдобавок охранять надо.
После ужина Кошкин уединился в своем шатре – хотелось многое обдумать. С недавних пор его стали посещать видения – прямо-таки реальные сны. Какие-то люди в черных плащах с капюшонами, творящие таинственные обряды, змеиные и драконьи головы, а главное – от всего виденного несло столь откровенным злом и угрозой роду человеческому, что Кошкин просыпался в холодном поту. Бывший морпех полностью доверял своей интуиции, вот по прибытии в Первопрестольную и объявил Юсупову о создании двух особых полков. Илья поддержал его безоговорочно и даже больше того, предположил, что начинается самое главное действо, ради которого их сюда закинуло. Они чувствовали – скоро грядет пора больших событий и потому нужно успеть подготовиться. Последняя мысль перед сном – интересно, оставят их здесь или вернут в свое время? Назад в будущее морпех не рвался – не хрен там делать.
* * *
Юсупов умудрился в рекордно короткий срок зафрахтовать два самых больших корабля в порту Клайпеды – они понадобились для перевозки пятидесяти орудий, лошадей и роты спецназа. Загрузившись съестными припасами и свежей водой, вышли в Балтийское море. Первый боеконтакт с противником произошел перед проливом Зунд. Шведская флотилия в десять вымпелов вынырнула из-за горизонта прямо по курсу явно не с намерением поздороваться и пожелать семь футов под килем. На «России» забила рында – боевая тревога. Оставив в тылу два беззащитных судна, корабль, оставляя за кормой пенный бурун от винта, с небывалой скоростью попер к шведам. Те и охнуть не успели, как будущая жертва описала дугу вокруг флотилии. У опытных морских волков почему-то зачесалось в копчике.
Капитан «России» – Хенрик де Роде – в предвкушении сражения, вцепился в перила мостика и вопросительно глянул на князя Юсупова-Эльдорадо. Тот, сидя за низким столиком, махнул бокалом вина:
– Начинайте, капитан, время дорого.
Де Роде гаркнул во всю глотку:
– Огонь правым бортом!
«Банг-г-г» – синхронно рявкнули пушки. Шесть попаданий. Через пять минут повторный залп: «банг-г». От шведских судов полетели щепки, мощные взрывы разламывали корпуса, несколько оставшихся кораблей горели. Через полчаса на плаву остались лишь два судна, объятых пламенем. Шведских пиратов интуиция не подвела. «Россия», дождавшись своих купцов, отправилась дальше. Уходя от берегов Шведского королевства, все вздохнули облегченно – вроде все. Ан нет. При выходе из пролива Скагерон наткнулись на группу неприятельских кораблей о восемнадцати вымпелах. Повтор вчерашней картинки: правда, в этот раз потратили два часа. Прицельной стрельбе мешала волна. Экипажи «купцов» не закрывали рот – один корабль уничтожил двадцать восемь вымпелов. Кому расскажи – не поверят.
Дальнейший морской поход прошел без осложнений. Английские военные суда, к досаде Юсупова, на курсе не встретились. Пару раз потрепало штормом, но без особых последствий.
Десятого ноября три корабля пришвартовались в родном порту Эльдорадо.
Как всегда, родные и близкие встречали на пирсе. Белка с визгом повисла на шее отца, Ядвига, улыбаясь, смахнула украдкой слезу радости.