Глава 5
К удивлению Анны, полячка не оказалась глупой красивой куклой. Ядвига Чацкая из известного рода шляхты была для своего времени довольно образованной и имела довольно-таки твердый характер.
В тот июньский день после проводов «России» Анна с Ядвигой, устроившись в летней беседке за сервированным слугами столом, общались до глубокого вечера. Хозяйка не отпустила полячку домой на ночь глядя и устроила спать в одной из гостевых комнат.
Анна перед сном проанализировала их разговор. То, что Ядвига не врала, она видела четко и могла только посочувствовать нелегкой судьбе польской красавицы. Познаньская ветвь Чацких, а именно семья Ядвиги, жила в имении, находящемся в ста верстах от городка. Благосостояние Чацких пришло в упадок – прошлые войны и всевозможные вооруженные конфликты в борьбе за власть сильных мира сего повыбивали большую часть мужчин семейства. Пани Алиция с тремя дочерьми не видела в ближайшем будущем никакого просвета. Алиция Чацкая молилась день и ночь, и Господь, видимо, услышал обращения к нему.
Случилось чудо – Сигизмунд III Ваза, правитель Речи Посполитой, возвращался из германских земель, где женился на дочери герцога Тирольского Леопольда V – Гертруде.
К радости Чацких, свадебный поезд остановился на отдых в их имении. Вот здесь и произошло чудо. Данка – самая старшая из сестер, ей исполнилось семнадцать лет, – попалась на глаза молодой жене правителя Польши. Слово за слово, и они нашли общий язык, тем более были одного возраста, а главное – симпатяшка Данка бойко лопотала по-немецки.
Девчонок Чацких обучил шпрехать садовник Гуго, бывший солдат армии Фердинанда II. Попав в плен более десятка лет назад, хоть и получил вольную, возвращаться на родину не спешил. Женился здесь на полячке, завел кучу детей, да так и остался работать у Чацких, рассудив, что от добра добра не ищут. Вот и выпал Данке счастливый случай, сделалась фрейлиной герцогини Гертруды Ваза. Через год прислала весточку – вышла замуж за гвардейского офицера, и у нее все хорошо. Муж высокий, стройный, как олень, в общем, любовь до гроба.
Мама Алиция, как и положено, всплакнула от счастья, надеясь, что Матка Боска и в дальнейшем не оставит семью Чацких без своего пригляда. Так оно и случилось – через два года в соседнее поместье Конецпольских приехал отдохнуть по случаю ранения сослуживец их старшего сына Юзека – бравый лейтенант Франс ван Рутенберг из Голландии. Через неделю Чацкие были приглашены на день рождения главы семейства Конецпольских, где Ядвига и познакомилась с выздоравливающим голландцем. Искра любви вспыхнула, как говорится, одновременно. Дело молодое, и через два месяца лейтенант на законных основаниях увез шестнадцатилетнюю полячку к себе в Нидерланды. Когда у девушки прошел туман первой влюбленности, к мужу осталось лишь уважение за порядочность и смелость. Замужем она побыла недолго, всего три года – муж получил в грудь три вершка стали во время очередной смены власти в республике. Так в девятнадцать лет красавица Ядвига стала вдовой, получив в наследство шикарный трехэтажный дом с большим подвалом и несколькими балконами.
Погоревав некоторое время после утраты мужа, Ядвига задалась вопросом: «Как жить дальше?». В это время и набежал на нее Юсупов, причем самым натуральным образом. Девушка покупала овощи на рынке и только отошла с наполненной корзинкой от прилавка торговца, тут нечаянно налетел на нее здоровенный парень, не смотрящий перед собой. Стоило красавице глянуть в глаза такого неуклюжего увальня, она поняла – пропала напрочь. О чем она честно поведала Анне в беседке. Гекконы, сидя на краю стола, вертели головенками, словно что-то понимали.
В завершение разговора вдруг встала перед Анной на колени, в мольбе протянув руки.
– Я люблю Илью больше жизни, помоги мне, пожалуйста. Хочу за него замуж и иметь от него детишек, а он такой легкомысленный. Уведет какая-нибудь вертихвостка, я этого не переживу, – полячка заплакала горючими слезами.
Хозяйка подняла ее с колен и принялась успокаивать, пообещав всяческую поддержку. В качестве лекарства заставила тут же выпить большую рюмку водки и отправила гостью спать. Признание Ядвиги явилось для Анны большим открытием, она-то считала полячку очередным увлечением Ильи. Сидя в семейной спальне у большого зеркала, подумала:
«Действительно, а чего Юсупов до сих пор резвится, пора его женить. Пообщаюсь еще с Ядвигой, хотя и так видно, для Ильи она прекрасная невеста. Из нее выйдет отличная жена, но утро вечера мудренее».
За лето они с Ядвигой очень подружились, мало того – Анна взялась за ее обучение, резонно полагая, что интеллект женщины должен соответствовать определенному уровню. Полячка с упорством, достойным уважения, взялась грызть гранит науки. Кроме учебы, Анна приохотила Ядвигу к физическим упражнениям, преодолению полосы препятствий и стрельбе из карабина и револьвера. На слабые возражения польской красавицы, дескать, зачем это нужно, Анна отвечала убойной фразой:
– Твоему Илье очень понравится.
Кроме всего прочего девушки частенько в сопровождении вооруженных тсонга совершали конные прогулки. Для Ядвиги верховая езда не в диковинку – в седло ее посадил покойный отец в четыре года. Чем больше полячка узнавала Анну, тем больше уважения и преклонения она у нее вызывала, а интенсивная учеба на многое открыла глаза. Она по-другому стала смотреть на окружающий мир, у Ядвиги произошла некоторая переоценка ценностей. Между тем Анна интуитивно чувствовала, что им в будущем понадобится огромное количество денег, стала воплощать в жизнь свою идею. Сама идея проста, как апельсин. Светлая голова жены морпеха Кошкина додумалась создать казино на двести шестьдесят лет раньше, чем его создадут Франсуа Бланк и Карл III Гримальди в Монте-Карло. Через лет пятьдесят прообраз рулетки – хоку появится в Европе, грубые и примитивные колеса завертятся во Франции (Сен-Сир), Германии (Баден-Баден), Австрии (Баден-на-Вине).
Анна – девушка весьма практичная, давно все просчитала. В мужчинах она была уверена – раз сказали, что возьмут Ла-Рошель – значит, возьмут, и тогда кардиналу Ришелье некуда будет деваться – одарит обещанными наградами и даже сверх того. Вот это «сверх того» и собиралась использовать Анна в своих целях.
В конце лета она зачастила на биржу, подыскивая нужного человечка, и в двадцатых числах августа нашла. Им оказался Хаим Ванштейн, продувной малый европейских кровей и имевший благопристойное имя Хан ван Штейн. На бирже он подвизался на третьих ролях, урывая крохи с богатых торговцев – на большее не хватало средств.
Анна провела с ним не одну беседу, вывернула его наизнанку с помощью гипноза, коим она владела в совершенстве. Убедившись, что тридцатидвухлетний Хаим подходит по всем статьям, выдала ему контрольное задание – в сопровождении вооруженного отряда отправиться в германские княжества и привезти оттуда двенадцать молодых парней от семнадцати до двадцати лет, разумеющих грамоту.
Объяснив, по каким критериям отбирать кандидатов, выдала бывшему биржевому игроку полторы тысячи гульденов и отправила в путь-дорогу.
Сорок пять хорошо вооруженных наемников представляли собой грозную силу, тем более Анна наладила с ними Уно и четверых тсонго, вооруженных карабинами, револьверами и гранатами.
Весь отряд одвуконь, что позволяло делать большие дневные переходы.
Для Хаима – крытая повозка, на остальных трех – провизия для отряда на первое время.
Анна рассудила здраво: сейчас в германских землях творится черти что и набрать добровольцев не составит труда, тем более в перспективе – сказочные заработки. Из немцев она решила сделать крупье. Почему из них? Да потому что народ в Нидерландах весь при деле и искать здесь нужных людей – только зря время терять. Ванштейн обернулся к сроку, и уже десятого сентября 1627 года прибыл в Амстердам со всем кагалом. Осмотрев кандидатов, выстроившихся у парадного крыльца особняка, Анна забраковала лишь одного. Она видела – парень нечист на руку. Тем не менее она выдала ему на руки пятьдесят золотых гульденов и отправила на арендованном фургоне домой, напоследок посоветовав немчику жить праведной жизнью – оно выгодней будет.
Остальных одиннадцать юношей поселила в бывший перестроенный сарай – сейчас это каменное уютное здание в двести квадратных метров.
Через день кандидаты приступили к учебе, а с ними и Хаим, прибегавший каждое утро на занятия. Для начала Анна по своей методике давала своим слушателям общеобразовательные азы, а также языки – французский, испанский, английский. Теорией будущие крупье занимались полдня, во второй половине – физическими упражнениями. С ними занимался Уно.
Анна не собиралась делать из юношей бойцов, но к физическим нагрузкам их приучала, как и к самообороне. Курсантики, как их называла хозяйка, к вечеру валились с ног в буквальном смысле этого слова. Хаим через неделю занятий плюнул на свою съемную коморку и перебрался жить в казарму при особняке. Через месяц у курсантов появился новый предмет – теория азартных игр, кроме того, на каждом занятии они получали логические задачки и головоломки, развивающие реакцию. Некоторая тугодумность народа XVIII века слегка напрягала – невольно вспомнилась Прибалтика.
Из-за беременности Анна для себя резко ограничила физические нагрузки, предоставив Ядвиге одной пыхтеть на полосе препятствий. Впрочем, полоса редко пустовала: то чернокожая охрана моталась по ней туда-сюда, то немчики избавлялись от деревенской степенности и сонливости.
В конце сентября в особняк стал заезжать архитектор Питер де Крейсер с огромным планшетом под мышкой. Хозяйка лично встречала его на крыльце, а затем они два часа заседали в мужнином кабинете. Иногда спорили до хрипоты, и не всегда знаменитому голландцу удавалось отстоять свою точку зрения. Анна задумала построить в будущем не только замок с огромным внутренним двором, но и возвести рядом здание казино со всей инфраструктурой – гостиницы, рестораны, магазины и другое.
* * *
Переход флотилии к берегам Европы – а длился он два с половиной месяца – морпехи запомнят на всю жизнь. Тихоходность здешних посудин ужасала и доводила до белого каления. К концу плавания парни поклялись никогда в жизни не сопровождать здешние посудины. Правда, было одно светлое пятно – милях в трехстах от Кубы на караван пытались напасть пираты. Полюбовались на их неуклюжие попытки отбить в хвосте каравана пару галионов с золотом. «Джентльмены удачи» попались на обманку и погнались за одиноким кораблем, якобы отставшим от основной флотилии, – в роли живца подставилась «Россия».
Дождавшись, когда испанцы скроются за линией горизонта – лишние свидетели ни к чему, судно под Георгиевским флагом разнесло вдрызг три пиратских корабля, с четвертого лишь сбили грот-мачту и изрядно изуродовали парусную оснастку, истратив всего шесть снарядов. Дав незадачливым разбойникам спасти своих товарищей, барахтающихся в воде среди тлеющих обломков, «Россия», сделала полукруг и, убедившись, что спасательные работы начались под проклятья и ор обиженных разбойников, повернулась на месте, быстро набрала ход и вскоре исчезла в океанских просторах.
Спасшиеся англичане, а это были именно они, в трактирах Дувра, Портсмута и Кардиффа с горечью рассказывали о своем поражении и выкладывали столь фантастические вещи, что случайные собутыльники лишь вертели пальцем у виска.
Трансатлантический переход от берегов Кубы до Европы вымотал нервы у всей команды. Им приходилось мотаться, что челноку, не реже одного раза в сутки вдоль всего каравана, следя за бестолковыми испанскими капитанами, так и норовившими сбиться с курса и, не прощаясь «по-английски», сгинуть в бескрайних водах Атлантического океана.
На некоторые суда пришлось высаживаться абордажным командам и угрожать поркой розгами перед всем экипажем наиболее тупых капитанов, манкирующих своими обязанностями.
В конце второго месяца плавания попали в жестокий шторм, корабли раскидало будь здоров. Два судна флота ушли на дно. «Россия», подобно псу-кавказцу, неделю собирала в кучу испанцев. К берегам Испании оба флота подошли семнадцатого ноября 1627 года. Испанцы приободрились и воспряли духом – неизвестный корабль с непонятным флагом пугал, инстинктивно они чувствовали исходящую от него опасность и не могли понять, в чем дело.
Кораблик не самый большой, насчитали всего семнадцать пушек, казалось бы, чего волноваться, но, вопреки здравому смыслу, у многих опытных морских волков он вызывал холодок в позвоночнике.
Увидев на горизонте еле заметный берег Испании, на борту «России» сыграли боевую тревогу:
– Полный вперед! – и судно рвануло по ходу движения каравана. Расчеты канониров застыли у орудий, ожидая команды. Не прошло и часа, как «Россия» преградила путь флагману «Золотого флота» – «Санта Марии», мощному стопушечному галиону, названному, видимо, в честь колумбовской каравеллы.
Над «Россией» взвился каперский флаг Нидерландов. Стоя от испанцев мили за три, произвели предупредительный выстрел.
На мостике «Санта Марии» возмущенные офицеры толклись вокруг адмирала Мигеля де Гевары. Адмирал слыл прекрасным мореходом, но обладал жестоким и неуживчивым характером. При дворе его не любили. В отличие от своих суетившихся офицеров, он сохранял полное спокойствие и напряженно думал:
– В чем, собственно, подвох? Ну не может без видимой причины один «голландец» угрожать испанской армаде. Одних военных кораблей – тридцать три вымпела, причем самый слабый имел на вооружении пятьдесят пушек. По донесениям капитанов обоих флотов, этот кораблик, словно заботливая нянька, сопровождает их от самой Кубы, охраняя от других недружественных кораблей. Правда, вначале четыре пиратских корабля пытались атаковать арьергард его флота, но потерпели неудачу. Причем потопил их самый нахальный «голландец». Нет, действительно, каков мерзавец – в испанских водах требует спустить флаг и сдаться на милость победителя. Конечно, слегка смущала скорость наглеца, но он-то один, так что адмирал после минутного колебания скомандовал: «К бою!».
На мачте флагмана поползли сигнальные флаги, боевое охранение с флангов стало подтягиваться к флагману, и через долгих полтора часа испанские корабли попытались взять в кольцо «Россию».
Двадцать три вымпела решили разделаться с шустрым «голландцем», остальные десять остались в охранении флотов. «Россия», сохраняя выбранную дистанцию, произвела залп одним бортом и тут же, повернувшись на месте, вторым. Из шестнадцати выстрелов – тринадцать в цель. Последний снаряд тоже попал в «испанца», но не разорвался – впопыхах не выставили трубку, и он пробил испанскую каракку насквозь. Первый залп был исключительно шрапнелью – матросов, находящихся на верхней палубе, будто стальным веником, смело с корабля, оставив кровавые следы, фрагменты тел и изодранные паруса. Второй залп фугасом принес испанцам первые потери. Взорвалось пять кораблей, а всего вышло из строя семнадцать.
Адмирал Мигель де Гевара и его окружение погибли в числе первых. Дав испанцам время на спасение находящихся в воде экипажей и подход остальных десяти военных галионов, голландский капер вновь поднял сигнал о сдаче, но гордые испанцы предпочли самоубийственную атаку и даже бесполезную из-за большой дистанции пушечную стрельбу. Упрямство – вывеска дураков. Видимо, они не знали такой поговорки, за что и были жестоко наказаны. Последующее избиение военно-морских сил Испании остудило горячие головы. От тридцати трех военных вымпелов на плаву остались лишь восемь, остальные по частям затонули в Атлантике.
Оставив галионы испанцев подбирать из воды своих матросов и зализывать раны, «Россия» в считаные минуты оказалась перед объединенным флотом. Сорок пять тяжело груженных кораблей сгрудились в одно стадо, но и среди них нашлись трое «отморозков».
Три идальго решили показать «ху из ху» – на них меткие канониры-каперы и потратили пять снарядов. Подойдя к скопищу кораблей, высадили две досмотровые команды по пятьдесят человек. Они быстро навели порядок среди этой несговорчивой публики, расстреляв несколько грубиянов. Абордажные команды остались на испанских судах до конца плавания. На двенадцатый день испанский флот под надзором «России» встал на рейде Амстердама.
Выгрузка трофеев заняла месяц. Одного золота, серебра и драгоценных камней насчитали на двадцать четыре с половиной миллиона золотых гульденов. Остальных товаров – сахара, кофе, пряностей, табака, меди, различных красителей – на семь миллионов. Трофеи сгружались в арендованные портовые склады и тщательно пересчитывались. Из-за их неожиданного прибытия в Амстердаме поднялась паника. По выражению Юсупова, начался большой шухер. Еще бы, на рейде вдруг объявилась куча кораблей без флагов – кто такие, понимаешь ли. Хорошо, «Россия» подняла каперский флаг Нидерландов и зашла в порт успокоить голландцев.
В тот день, когда огласили размеры добычи, Кошкин с Юсуповым вмиг стали национальными героями Союза независимых провинций и получили адмиральские звания.
Неожиданно возник конфликт с Ост-Индской компанией – торгашей подвела жадность. Они хотели хапнуть двадцать пять процентов от честно добытых трофеев, но получили фигу. Морпехи кинули им с барского плеча десять процентов и пригрозили, что если компания не перестанет ныть, то заберут и это.
Голландцы живо заткнулись.
Экипаж «России» встречал весь город. До сего времени ни один капер или пират не мог похвастать такими знатными трофеями. Захватить сорок пять призов и такую массу денежек во всей истории мореплавания не удавалось никому. Двадцать четыре с половиной миллиона золотых гульденов – это не комар чихнул – сумма весьма приличная. После оприходования всех ценностей, морпехи погрузили все испанские экипажи на пять судов и под охраной «России» отправили на родину. Тридцать кораблей выставили на продажу, оставив себе десять.
По случаю возвращения из долгого морского похода, в усадьбе дали банкет, длившийся три дня. На нем блистала пани Ядвига в новом сногсшибательном платье с глубоким декольте – красавица мягко, но настойчиво тащила Илью под венец. Тем более Анна открытым текстом заявила Юсупову:
– Хватит тебе порхать, пора остепениться. Она тебя любит по-настоящему, женись, не будь дураком.
Илья пригорюнился ненадолго и в конце третьего дня празднества сделал полячке предложение. Венчание и свадьбу назначили на первое января 1628 года, после чего морпехи отправлялись во Францию добывать графские титулы.
Несмотря на надутые губки пани Ядвиги, шестого января Кошкин с Юсуповым на «России» ушли к Ла-Рошели. Прибыв на место, застали безрадостную картину во французском оккупационном корпусе: солдаты мокли под хлопьями мокрого снега в траншеях и проклинали как своих командиров, так и гугенотов.
Пришедший корабль под союзным флагом Нидерландов после некоторых препирательств французы запустили в бухту рядом с осажденным оплотом кальвинизма. Морпехам пришлось потратиться на взятки в десять тысяч золотых гульденов только для пятиминутной аудиенции.
Ждали кардинала, тот отъезжал по делам в Париж. Наконец, в первых числах февраля встреча состоялась. Кардинал Ришелье оказался весьма суровым и недоверчивым человеком – морпехи продемонстрировали результаты стрельбы из стопятидесятимиллиметровой пушки, привезенной с собой. Вернувшись с импровизированного полигона и попивая горячий глинтвейн, Ришелье поинтересовался у чужеземцев, что они хотят в награду. Услышав ответ, слегка призадумался: «Графские титулы – мелочь, а вот остальное… В конце концов, речь идет не о продаже куска Франции, а всего лишь об аренде, правда, на девяносто девять лет».
Переговоры длились два дня и завершились полным удовлетворением сторон. Французская госказна получила один миллион золотых гульденов, столько же – сам кардинал Ришелье, а Кошкин с Юсуповым стали графами, плюс арендаторами ста квадратных километров территории Франции на побережье Бискайского залива, на правом берегу реки Адур, недалеко от города Байона.
Ришелье здраво рассудил:
– Деньги не пахнут, и казне постоянный достаток. А то, что они объявят территорию нейтральной зоной, пусть болит голова у чужеземцев. Взяв три дня на подготовку, морпехи занимались одним делом – втолковывали командирам полков, когда идти в атаку и брать штурмом крепость.
Историческое событие состоялось одиннадцатого февраля 1628 года. После четырех выстрелов орудиями от главных ворот Ла-Рошели остались одни лохмотья, и под звуки сигнальных труб и ругань сержантов французы гурьбой ринулись в атаку. Для поднятия настроения солдат Кошкин приказал канонирам дать залп по всем башням крепости. После каждого взрыва – облако пыли, песка и град каменных осколков. Все это довольно эффектная картина, но не эффективная. Многометровые стены башен мало пострадали, зато моральный дух французской армии поднялся на небывалую высоту. Полки, шедшие под барабанный бой, сомкнув шеренги, выступили колоннами, но при приближении к крепостным стенам не выдержали и побежали, выставив перед собой мушкеты. Через час над Ла-Рошелью взвился флаг с лилиями.
Вечером на праздничном пире кардинал Ришелье лично представлял новоиспеченных графов крупным военачальникам армии.
Кошкин с Юсуповым оказались героями дня. Одно лишь омрачало веселое настроение морпехов – французы нагло домогались стопятидесятимиллиметровой пушки, предлагая немыслимые деньги. Еле договорились – пришлось соврать, что это экспериментальные образцы.
Погулеванив пару дней, засобирались домой. С кардиналом, фактическим правителем Франции, расстались добрыми друзьями. Ну дак за такие деньги…
На обратном пути штормило, перевели дух только в порту Амстердама – судно потребовало изрядного ремонта. После трехдневного отдыха экипаж вместе с нанятой бригадой плотников-корабелов принялись обхаживать «Россию». Сотня абордажников вернулись в казармы, выделяя ежесуточно по три десятка бойцов для охраны трофейных призов и собственного судна, пресекая происки любопытных конкурентов.
По случаю удачного завершения кампании, новоявленные графья дали большой банкет в «Русской усадьбе», как давно ее прозвали голландцы.
В числе гостей было много новых знакомых, присутствовали все офицеры экипажа во главе с капитаном Хендриком де Роде с супругой. По настоянию Кошкина, за столом также пировали офицеры-канониры тсонго Самора и Нунга.
На робкое замечание супруги, не вызовет ли это инцидента с другими гостями, Кошкин ответил, что тогда они могут идти в задницу. Правда, озвучил свое пожелание в более мягкой форме. Анна его поддержала.
Прибывший по приглашению молодой Рембрандт порадовал хозяев, преподнеся большой поясной портрет Анны. Шедевр – ничего не скажешь. Ну дак кто писал! Художник сообщил, что месяца через три закончит их групповой портрет. Кошкин хотел тут же рассчитаться за первую работу, но Рембрандт мягко отклонил, да и жена шепнула несколько слов. Ну да, гостю тащить тяжелое золото с пиршества как-то не с руки. Хозяин записал адрес и заверил:
– Завтра в десять часов утра деньги доставят вам, не беспокойтесь. Отдыхайте, веселитесь, будьте как дома.
На хорах наигрывал оркестр, гости, сидевшие за столами, кричали хозяевам «Виват!» и осушали кубки в их честь.
Кулинарные изыски радовали глаз – чревоугодники в предвкушении давились слюной, и через какое-то время в зале стало непринужденно и весело. Праздник катился по накатанным рельсам. Голландцев в этот вечер напоили до изумления и поросячьего визга. Гекконы не в силах смотреть на такое непотребство, свалили пораньше и затерялись в глубине особняка.
Следующие два дня банкета прошли спокойнее и в неполном составе гостей. Тридцатого января 1628 года в семье Кошкиных произошло событие – у них родился сын, которого по обоюдному согласию назвали Георгием. Впрочем, с детства прижилось имя Гоша.
Иван, конечно, радовался рождению ребенка, но отцом пока себя не ощущал, о чем с тревогой делился с женой. Та его успокоила, дескать, все придет со временем, и оказалась, как всегда, права.
Посидев с неделю возле своей ненаглядной и убедившись, что ее здоровью ничего не угрожает, а маленький Гоша с аппетитом сосет грудь мамы и спит сутками, Кошкин занялся текущими делами. Во-первых, бросили с Юсуповым клич среди строителей о больших заработках в начале весны.
Они рассчитывали взять с собой во Францию не менее двухсот пятидесяти специалистов, а неквалифицированную рабочую силу набрать в Германии. Также планировали привлечь молодежь в рекруты. Для охраны замков и своей территории понадобится не менее двух полков. С местными пейзанами, которые должны осуществлять продовольственную программу, решили разобраться на месте.
При нормальной оплате крестьяне просто будут заинтересованы кормить обитателей замков и солдат. Убив два дня на четкую проработку весенней кампании, Юсупов подался в мастерские. Стрелковое оружие и пушки требовались в срочном порядке. Кошкин, получив деньги за проданные суда, распределил остальные трофеи: некоторую часть трофеев оставили себе, другую продали на бирже, а третью часть погрузили на оставшиеся десять испанских кораблей.
В конце февраля Кошкин на «России» возглавил караван, идущий в Московию. Неугомонная троица постановила материально помочь предкам и отправила не только заморские диковинные товары, но и восемь миллионов золотых гульденов, три из которых предназначались церкви.
В последний момент Анна настояла, и Юсупов также вошел в состав делегации. Все логично – правители Московии наверняка в благодарность пожалуют титулы и другие награды, потому мужики должны быть там вдвоем.
Особых трудностей с караваном не возникло, кроме одной – в экипажи кораблей с большим трудом удалось нанять минимум народу и то благодаря капитану Хендрику де Роде. Огибая всю Скандинавию у мыса Нордкин, попали в шторм, потом целый день собирали раскиданные непогодой корабли. Слава Богу, обошлось без потерь, только на одной каракке волной смыло матроса за борт.
На одиннадцатый день плавания вошли в Двинскую губу и встали у Архангельска. На их счастье, зима в этом году стояла довольно мягкая, не ниже минус пятнадцати градусов. Кошкин с Юсуповым развили кипучую деятельность, обеспечивая экипажи тулупами и валенками. Они мотались по городу и окрестностям, собирая в обоз сани с возницами. Всего удалось арендовать сто четырнадцать транспортных средств и через неделю, перегрузив с кораблей товары и золото, тронулись в путь. Для охраны обоза взяли сотню абордажников – морскую пехоту.
Передвигаясь в основном по льду рек, через месяц, наконец, достигли Первопрестольной.
Кошкин, мгновенно сориентировавшись в обстановке, вышел на постельничего, боярина Ухова. Сунув ему толику денег, добился аудиенции в ближайшее время, шепнув боярину, что казна царская с их прибытием изрядно пополнится. Фактический правитель Московии – патриарх Филарет – сразу почуял запах больших денег и немедля приказал принять знатных иноземцев.
Ну, что сказать за нынешнюю Москву? По сравнению с тем, что видели морпехи в Европе и Южной Америке – довольно-таки захудалый городишко. В центре, правда, Кремль и несколько каменных домов, а в остальном – хаотично разбросанные домики. Хорошо, по зимнему времени более-менее чисто – снег все скрадывает. У Кремля суетился служилый народ, бегали подьячие и писцы; важно вышагивали, задрав морду в небо, бояре в горлатых шапках в окружении ближних холопов.
– Полюбуйся, командир, вот она спесивая Русь боярская, – пихнул Кошкина Юсупов.
– Да уж, хари малоприятные, – согласился он. – Ну хрен с ними, сдадим золотишко с хабаром в закрома Родины – и алга.
– Точно, домой хочу, к Ядвиге, в Амстердам.
– Окстись, Илья, чего мелешь, с какого перепугу Голландия – дом родной?
– Да я так, к слову, – приуныл Мачо.
– Хорош кукситься, день-два и отвалим. Пошли.
Кошкин, прижимая к себе объемистый ларец черного дерева, вылез из возка, путаясь в полах длинной шубы. Следом выскочил Юсупов, их сопровождали Самора и Нунга, одетые по случаю приема в парадную форму.
Обоз из ста четырнадцати саней под охраной забил всю Красную площадь. Собралась толпа любопытных, гадающих, что там на возах. Вокруг шныряли вездесущие мальчишки, толклись лоточники, нахваливающие свой товар.
– А кому сбитню?
– Вот свежайшие пироги с требухой.
Где-то в последних рядах поймали вора и устроили самосуд. В воздухе послышался животный визг, к месту происшествия спешили служивые стрельцы.
Иноземцев царь Михаил Федорович Романов принимал в своем дворце под руководством патриарха Филарета – ну куда же без него. Этот деятель прибрал к рукам не только церковную, но и светскую власть.
Кошкин с ходу оценил Филарета:
– Паскуда еще та, ну нам с ним детей не крестить.
Куча ближних бояр стояла по обе стороны от трона. Морпехи представились по всей форме, поклонились и преподнесли свой подарок. Серебристые топорики у рынд покачнулись, видимо, в волнении. Мачо внутренне усмехнулся.
– В два ствола они бы положили всю ораву с царем в придачу за минуту, да нет – меньше.
Ларец открыли – оттуда пыхнуло разноцветьем драгоценных камней. Рубины, алмазы, изумруды – все это горело и переливалось. Кошкин с удивлением увидел неестественно расширенные глаза Филарета.
«Э-э, братец, да ты корыстолюбец к тому же. Совсем плохой», – подумал он про себя.
Когда же озвучили сумму, пожертвованную в московскую казну, с некоторыми боярами стало плохо, а у Филарета, судорожно сжавшего подлокотники малого трона, из-под ногтей проступила кровь. Иван обратился с просьбой к царю дозволить завезти в Кремль сани с золотом.
Естественно, получил положительный ответ.
Часть обоза проехала за кремлевскую стену. Бояре, не выдержав, бросились прочь на улицу. Царь с Филаретом последовали за ними. Во дворе по знаку Кошкина охрана из абордажников снимала с саней сундуки и мешки, после чего открыла тару. Вид такого количества золота плохо подействовал на государевых людей: двое бояр упали без чувств. Морпехи только посмеивались. Пустой транспорт удалили, зашли сани, груженные разным товаром. Абордажники загрузили и это. Вся территория Кремля оказалась забита сундуками, мешками, рулонами меди.
Филарет отдал нужные распоряжения, и дьяки принялись за опись и подсчет денег и имущества.
Романов-младший дал обед в честь Кошкина и Юсупова. На нем морпехам пришлось ответить на множество вопросов, делясь дозированной информацией. Пир продолжался до позднего вечера под зажженные свечи. Через день их вновь пригласили в Кремль – предстояла «раздача плюшек и пирожков с повидлом».
Морпехов пожаловали боярскими титулами с вручением грамот, а также немалыми землями в районе Белгорода. Причем открытым текстом дали понять – все земли, ими освоенные в Малой Руси, останутся навечно в их владении.
На обратной дороге в иноземную слободу Илья весь извертелся, шипя и плюясь, словно рассерженный кот:
– Какие все-таки паскуды, эти Романовы. Одарили земелькой называется, она сейчас то ли казакам, то ли литвинам принадлежит. Свое кровное, заработанное непосильным трудом, отвоевывать придется.
– Ага, – отозвался молчавший до сего времени Кошкин. – Магнитофон заграничный, пиджак замшевый… три штуки…
Мачо, сначала выпучивший глаза, захохотал и чуть не вывалился из возка в сугроб.
Дошло, что Кошкин вспомнил комедию «Иван Васильевич меняет профессию».
– Командир, ты обратил внимание на Михаила?
– Царь как царь, – Кошкин пожал плечами. – На вид болезненный и мягкотелый, соответствует историческим хроникам.
– Да я не о том. Ты заметил на его голове царский венец?
– И что?
– А то, что большой царский наряд ювелиры пока не сделали. В комплекте должна быть еще держава и скипетр. Наши камешки ой как пригодятся, вовремя мы подъехали.
– Да уж, оставим след в истории.
– Га-га-га.
На следующее утро архангельский обоз покинул Москву. Дорога меж снегов по льду рек получилась настолько нудная и однообразная, что и описывать ее не стоит. Весна потихоньку отодвигала плечом зиму. На солнышке подтаивал снег, темнея и становясь более рыхлым. Ожили разные пичужки, радостно приветствуя своим чириканьем смену сезона. Ближе к Архангельску зима еще прочно держала позиции – сугробища выше верхоконного.
Два дня загружали разные припасы, прикупленные товары и гостинцы на «Россию», шесть судов набили лесом, три – пшеницей и рожью.
В начале марта вышли в Белое море и, огибая Кольский полуостров, двинулись вдоль Норвегии. За мысом Нордкин случилось с ними занятное происшествие.
Кошкин с Юсуповым играли в каюте в шашки на щелбаны. Проигравший очередную партию Мачо перехватил руку Кошкина:
– Погодь, командир, потом нащелкаешь. Выйдем на мостик.
Вышли. Илья указал на появившийся у горизонта большой остров.
– Чую, засада нас ждет – две посудины. Не иначе пираты.
Кошкин охнул:
– Ну елки!
Рявкнул капитана:
– Бей тревогу, пираты за островом. Значит, так – одно корыто топим, второе берем на абордаж.
Де Роде молча кивнул, и через мгновение раздался звон рынды – матросы забегали, словно наскипидаренные. Зашебутились канониры – на второй палубе уронили снаряд, послышалась ругань Саморы.
– Илья, пойдем переоденемся. Не знаю, как ты, а я лично хочу поучаствовать в абордаже. Да и морпехов наших пора в реальном деле попробовать.
– Иван, я только за, – и Юсупов, крутнувшись на пятке, исчез в своей каюте.
Остров назывался Магерейа. Пираты выскочили из-за него внезапно. Шведы, видимо, давно здесь промышляли и имели большой опыт по части грабежа, судя по их действиям.
Синхронно разойдясь, они взяли «Россию» в клещи. Де Роде скомандовал в жестяной рупор: «Правый борт, два фугаса. Огонь!». Бабахнули орудия. Один перелет, второй снаряд явно попал пиратам в пороховой погреб. Раздался мощный взрыв, от корабля остались лишь нос и корма, которые моментально затонули.
Морские грабители быстро пришли в себя, пошли на сближение. На борт «России» со стуком упали штурм-трапы. Головорезы Никиты Тверского приготовились к абордажу, правда, весьма своеобразно. С десяток лучших стрелков выступили вперед с берданками. Абордажники стояли на полусогнутых ногах, держась за леера и концы тросов. Есть касание, глухой удар потряс судно. Послышалась команда: «Огонь!» Полыхнул залп, затем второй, третий. Воины передавали стрелкам заряженные винтовки. Шведы отхлынули от борта. Палуба пиратского корабля в крови. Куча трупов. Еще один залп: «тррах-тах-тах», бухнули берданки, сметая все на своем пути.
Никита Тверской подал команду: «В атаку!», – и его подопечные, побросав винтовки, схватились за короткие абордажные сабли и боевые топоры. Многие в другой руке держали револьверы.
Многоголосное ура раздавалось в воздухе, причем что интересно – орали на русском языке, хотя в команде абордажников представителей Московии, кроме командира, не было.
Вместе с первой волной атакующих метнулся и Кошкин. Мачо кинулся в атаку в районе кормы. Шведы сдаваться не собирались, невзирая на большие потери – погибло не менее трети экипажа, – и с ревом бросились на противника.
На палубе закипела жестокая схватка. Звон железа, перемежаемый револьверными выстрелами, раздавался на фоне крика и проклятий. С первых секунд Кошкин почувствовал небывалый приток адреналина и необычайную легкость организма. Приземлившись с двухметровой высоты, а борт пиратского судна оказался гораздо ниже их борта, экс-майор на миг лишился дара речи. Из стоявшей напротив него толпы пиратов с мушкетами наготове раздался залп.
Тело тренированно рухнуло оземь, а затем начались чудеса – через минуту-другую дула мушкетов полыхнули огнем, и из них, словно ленивые шмели, нехотя вылетели пули. Они двигались столь медленно, что у майора хватило времени сообразить – его скорость передвижения на порядок больше, чем у остального народа. Поднырнув под стайку свинца, Кошкин чиркал саблей по шеям пиратов, ощущая себя мухой в киселе.
Воздух стал упругим и вязким. Собственно, вся схватка длилась не более пяти минут реального времени. Из семисот человек пиратского экипажа в живых осталось не более сотни. Шведский капитан погиб в числе первых, как и его офицеры, после второго залпа абордажников.
Из команды «России» погибло семь человек и было пятнадцать раненых. Кошкин получил легкий ожог правой кисти, впрочем, как и Мачо. Пленных решили отпустить, посадили в шлюпки и отправили к острову. После досмотра пиратское судно затопили, взорвав крюйт-камеры.
Приняв душ и переодевшись, друзья встретились в кают-компании за рюмкой водки. Обсудив новые проявления паранормальных способностей, вспомнили, что Анна в свое время их об этом предупреждала. Так что особо переживать не о чем. Плотно пообедав и выкушав некоторое количество сорокаградусной, разошлись по каютам отдохнуть. Спали сутки – организмы восполняли потерянные жизненные силы.
Встав, налопались от души и снова на боковую. Окончательно пришли в себя лишь на третий день.
Дальнейшее плавание особых сюрпризов не преподнесло. Умерло двое тяжелораненых – похоронили в море.
Пройдя Норвегию, в Северном море попали в шторм: трепало сутки, а через три дня подошли к Амстердаму. Весть о прибытии корабля быстро дошла до усадьбы – Анна с сыном и Ядвигой в экипаже в сопровождении десятка конной охраны тут же выехали в порт. Прибыв, обнаружили на пирсе плотную толпу встречающих экипаж – родственников и друзей.
Кошкин и Юсупов в богатых длиннополых шубах и горлатых шапках торжественно сошли на берег. Вслед за ними команда Никиты Тверского несла гостинцы и подарки. Весь день из «России» выгружали невиданные товары: пушнину, пеньку, мед.
В первый день, приняв баню, парни отсыпались, миловались с женами, а на другой день закатили пир по случаю возвращения и пожалованных боярских титулов. Гулеванили недолго, всего два дня, так как дел накопилось невпроворот.
Илья закопался в мастерских, взялся всерьез за обучение токарей, заодно конструировал сверлильный станок для оружейных стволов. Кошкин загнал «Россию» на верфь для килевания и мелкого ремонта. Экипаж, получив жалованье, отправился в отпуск.
На семейном совете постановили – набрать в Германии рекрутов для создания двух полков. Нейтральную территорию, которой предстояло превратиться в Клондайк, следовало защищать. В том, что найдутся плохиши, которые позарятся на их богатство, сомневаться не приходилось. Кошкин рекрутов взял на себя и через десять дней с небольшим обозом и отрядом всадников числом пятьдесят человек двинулся к немцам.
По заказу Анны и предоставленным ею чертежам две артели краснодеревщиков трудились над изготовлением семи колес рулетки. Сам Рембрандт выписывал игральные карты для новой колоды. Анна задала современные размеры карт – ныне существующие были громоздкими и слишком неудобны в игре. Художник с работой справился быстро – ему не терпелось закончить семейный портрет супругов Кошкиных. Теперь он писал младенца на руках Анны.
Мачо тоже сделал ему заказ – ну дак семейный человек, по статусу положено.
Кстати, благодаря Кошкину молодой Рембрандт оказался завален заказами на два года вперед. Морпех сделал в свое время ему неплохую рекламу. Все правильно, не должна гениальная творческая личность перебиваться коркой хлеба и кружкой воды в день.
Анна нашла искусного резчика по кости – он точил для нее несколько комплектов игральных костей из моржовых клыков.
Ядвигу, чтобы не бездельничала, запрягли за разработку обмундирования для будущих полков. Творческий процесс настолько захватил пани Ядвигу, что Илье приходилось буквально за руку вытаскивать ее из Дома саржи. Нашли толковых дизайнера и портного, вот они втроем и мороковали над мундирами. И весьма плодотворно. Через месяц Ядвига представила на суд три альбома с эскизами. Один из вариантов получил всеобщее одобрение и был запущен в производство. Мундиры стали шить в Амстердаме на десять тысяч человек.
Кошкин всех рекрутов повел пешим ходом во Францию, здраво рассудив, что так будет быстрее и выгодней.
В начале мая в порту грузились суда, и пятнадцатого числа караван из десяти трофеев во главе с «Россией» отправился на юг Франции.
Корабли везли не только артели строителей – около пятисот человек, но и различные припасы, инструменты, железо, медь, свинец, орудия и стрелковое оружие. Также всевозможные станки и большие палатки, обмундирование, семена злаков, картофеля и томатов. И самое главное, в двадцати сундуках – тридцать миллионов золотых гульденов.
Кошкин прислал письмо, в котором сообщал, что ему удалось завербовать одну тысячу двести сорок крестьянских семей – всего сорок пять тысяч триста двадцать четыре человека. Поскольку в германских княжествах разор и война, люди с охотой откликнулись на смену жительства. Правда, Кошкину пришлось дать отступного местным барончикам – двадцать тысяч золотых гульденов. Те на радостях навязывали ему еще крестьян, но майор отказался. Обещался заехать через год. Вот для пейзан и загрузили каравеллы да каракки различным сельхозинвентарем и скотиной, причем всякой разной – от коров с лошадками до овец и свинюшек.
