Книга: Непрощенные
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9

Глава 8

Здание Дома Советов словно плыло в голубом рассветном небе. Свежая, не успевшая потемнеть штукатурка, впитывая свет, отдавала его, от чего стены будто сияли.
«Дворец! – подумал Василевский. – И ведь как быстро построили! Красивее минского!»
Дом Советов возвели в Могилеве перед самой войной. Граница после войны с Польшей 1920 года прошла у самого Минска, была она беспокойной, Польша – недружественной, и столицу решили перенести. В Могилеве развернулась грандиозная стройка, но в дело вмешалась большая политика. В сентябре 1939-го начался освободительный поход, Западная Белоруссия воссоединилась с Восточной. Граница сдвинулась на запад, необходимость в переезде отпала, однако здание все же достроили.
«Пригодились, – вздохнул Василевский. – Ненадолго, но столица в Могилеве». Капитана это не радовало. Минск в руках фашистов, враг подходит к Днепру. Василевский бросил на Дом Советов последний взгляд, вздохнул и направился к зданию НКВД. С началом войны могилевское управление приютило сотрудников госбезопасности из оккупированных территорий – в том числе и его, начальника НКГБ Минской области.
Не успел Василевский войти в кабинет, следом скользнул лейтенант Багренцов. Вошел и положил на стол папку с документами. Василевский начал с оперативной сводки. Отступаем… Немцы подобрались к Березине, захвачен Бобруйск. Советские войска отбили город, однако немцы ввели в бой подкрепления… Не сегодня завтра будут здесь. Командование фронта поручило НКГБ организовать партизанские отряды на захваченных территориях. Спохватились! В 20 – 30-е годы в СССР существовал план развертывания партизанского движения. Имелись базы с оружием, тайники и лагеря на вражеской территории, подготовленные кадры, регулярно проходили учения. За сутки область ставила под ружье шесть отрядов в полтысячи человек. И какие отряды! Отменно вооруженные, обученные, знающие местность и население. «Активная разведка» красных стала бичом польского панства. Отряды переходили границу и давали варшавским владетелям понять: на этой земле хозяева не они…
Московские «стратеги» убедили Сталина: в партизанах нет нужды, воевать будем на вражеской территории. К тому же красные боевики оплошали. Когда все в походах да боях, трудно сохранять хладнокровие. Схлестнулись возвращавшиеся из-за кордона партизаны с советскими пограничниками. «Окном» ошиблись, а одеты были в польские мундиры (так легче путать уланские разъезды). Прошли б стороной, никто б и не заметил, но промахнулись и вместо теплого приема встретили поднятую в ружье погранзаставу. Поле боя осталось за матерыми революционерами, но пограничники успели дать сигнал в Москву: польские части начали прорыв границы! Инцидент! Едва войну не развязали.
С «активной разведкой» после этого закончили, дошла очередь и до партизан. Базы разорили, кадры разослали, некоторых, самых буйных и к мирной жизни неспособных, и вовсе пустили в расход или в лагеря убрали. Теперь начинай сначала! Без баз, оружия, людей.
И кому начинать? В феврале 1941 года НКВД СССР разделили на два комиссариата: внутренних дел и государственной безопасности. Василевского назначили начальником УНКГБ в марте. За три месяца даже кадры толком подобрать не успел, не то что структуру сформировать…
– Это что? – Василевский взял листок. Текст был написан от руки: или не успели перепечатать, или не стали из-за секретности.
– Радиограмма от Поповой.
– Нашей? – удивился капитан госбезопасности.
– Так точно.
– Устала ждать группу?
– Никак нет.
– Давай сюда…
Василевский впился глазами в текст. Читая, качал головой. Пробежав глазами еще раз, положил листок и заходил по кабинету.
– Что думаешь? – спросил, остановившись.
– Ну… Если не врет, то боевая девка попалась. – Лейтенант смутился. – Виноват, сержант Попова.
– Боевая, – согласился Василевский. – А вот группа не пришла. – Он постучал пальцами по столу. – Это группа Гринюка?
Лейтенант кивнул.
– Значит, и он провалился?
– Выходит, что так. Они должны были лагерь севернее развернуть, привлечь местных активистов, но сами знаете, какие там места… Западники. Агент Юзек сообщил, что немцы в том районе на второй день устроили облаву на окруженцев и много стреляли. Похоже, что группу предали.
Василевский скривился. План развертывания сети партизанских отрядов, способных поднять население и ударить в спину агрессору, работал со скрипом.
– Почему агента не предупредили?
– Поповой запретили пользоваться рацией до появления группы – в целях конспирации. Надеялись, что Гринюк или кто из его людей на Попову выйдет.
– И Гринюк не вышел, и радистку чуть не потеряли. Данные на квартирную хозяйку, которая выдала Попову немцам, есть?
Лейтенант кивнул.
– Внеси в список. Как вернемся, ответит по всей строгости закона. Теперь о деле. Попова утверждает: захваченные у немцев документы чрезвычайно ценные: местные планы развертывания и ударов. Как их в Могилев доставить? Нести самой рискованно, да и времени займет немало. Пока доберется, сведения устареют.
– Может, самолетом?
– Надо просить штаб фронта. – Капитан задумался. – И попрошу! Для такого дадут!
«Заодно убедятся, что не зря хлеб едим», – мысленно дополнил лейтенант. Его, как и начальника, мучило двусмысленное положение в этом городе. Своей агентуры мало, с вражеской справляются могилевские товарищи, для чего они здесь? Винтовку в руки – и на фронт!
– Если только это не провокация. – Капитан задумчиво катал по столу карандаш. – Попову завербовали, документы сфабрикованы. Как думаешь?
– Вряд ли, – ответил Багренцов.
– Вот и я так думаю, – тут же согласился Василевский. – Зачем это немцам? Они наступают, причем быстро, времени на радиоигру нет. Да и нужды. Немцы сеют панику в нашем тылу, проводят диверсии. Поповой повезло – окруженцы вовремя подвернулись. Узнал, кто такие?
– Запросил у нее, – сказал Багренцов. – Радиограмма в папке.
Василевский подошел к столу, достал из стопки рукописный листок. Поднес к глазам.
– Читал? – спросил, опуская руку.
– Так точно!
– Твой вывод?
– Странная компания.
– Да уж. Хотя… В чем странность? Обычная картина – солянка, а не отряд: танкисты, пехота… Встречаются и летчики.
– Я о другом. Последняя фраза сообщения.
– Старший в группе – младший лейтенант Паляница, хотя фактически командует сержант Волков, – прочел Василевский. – Ну и что? Бывает. Молодой командир потерялся в бою, инициативу взял сержант.
– Бывает, – согласился Багренцов. – Однако из донесения следует, что танкисты воюют вместе с первого дня и, по словам механика-водителя, дерутся храбро и отважно. При захвате немецкого штаба Паляница опять-таки действовал грамотно и умело. Возникает вопрос: почему он позволяет командовать младшему?
– Гм! – хмыкнул капитан. – Есть соображения?
– Я попросил Попову уточнить.
– И?
– Радиограмма пришла полчаса назад. Вот! – Багренцов достал из кармана сложенный листок. – Извините за почерк, не успел переписать набело.
Василевский развернул бумагу. «Младший лейтенант Паляница Ефим Трофимович, год рождения выяснить не удалось, на вид 20–22 года. Сержант Волков Василий Кузьмич, год рождения неизвестен, на вид 26–28 лет. В присутствии посторонних соблюдают субординацию, но наедине разговаривают как давние друзья. При этом Волков называет Паляницу Ильей, а тот его – Олегом. Со слов механика-водителя, до войны он этих командиров не знал и попал к ним в экипаж случайно. Сержант Волков, по отзыву мехвода, отважен, воюет умело, на счету экипажа более десяти подбитых танков. Механик-водитель уверяет, что слышал от прежнего командира о прошлом Волкова. Якобы тот имел звание капитана и командовал ротой, а боевой опыт получил в Испании. По возвращении в СССР был разжалован за аморальный поступок. Какой именно, механик не знает. Попова».
– С одной стороны, понятно, – сказал Василевский, кладя листок на стол. – А с другой… Что думаешь?
– Эти двое не те, за кого себя выдают. Имена и звания присвоены.
– С какой целью?
– Не знаю, – вздохнул Багренцов. – Если верить механику, дерутся они неплохо, наносят фашистам значительный урон. Для диверсанта слишком тонко. Тогда кто?
– Не догадываешься?
Лейтенант покачал головой.
– Представь, что тебя арестовали и посадили в камеру. Вдруг – война, тюрьму разбомбили. Ты выбираешься на волю. Что делать? Документов нет, обратно не хочется…
– Вы полагаете?..
– Скорее всего. Если принять эту версию, все становится на места. Форму и документы взяли у убитых – война, разбираться некогда. Волков, скорее всего, действительно танкист, причем из командиров, а вот Паляница этот – вряд ли. Потому Волков и верховодит. Ты совершенно прав: они не агенты. Те не стали бы звать друг друга настоящими именами, держались бы легенды. Теперь предположим, что догадка верна, Волков с Паляницей находились в заключении. Наши действия?
– Арестовать их не получится.
– А нужно ли?
Багренцов глянул удивленно.
– Эти двое не побежали к немцам, как некоторые. Думаю, и не побегут. Они взяли оружие и стали воевать. Если имелась вина перед советской властью, то они ее искупили. Или искупят. Волков и Паляница – советские люди, вот и пусть воюют, приносят пользу стране. Как их использовать? По полной… Мы вот ломаем голову, как забросить людей в тыл врага, а здесь готовый отряд. Вооруженный, боевой, даже танк есть.
– Будем подчинять армейских?
– Их дивизия разбита и расформирована. Все равно куда-нибудь вольют. Почему не к нам?
– Отличное предложение, товарищ капитан. Вот только… Вдруг не согласятся? Окруженцы стремятся к линии фронта.
Капитан удивленно посмотрел на подчиненного:
– Согласятся – не согласятся… Мы с вами, товарищ лейтенант, не на праздник урожая их приглашаем. Задача каждого в это нелегкое время – служить там, где он будет полезнее.
– А если упрутся?
– Приказом дадим Волкову петлицы лейтенанта госбезопасности, Палянице – младшего.
– Заключенным? – изумился лейтенант.
– Слушай, лейтенант! Не старайся казаться глупее, чем ты есть. Во-первых, мы не знаем, заключенные ли они? Может, друзья детства и привыкли звать друг друга такими именами? Во-вторых, звание присвоят не бывшим зэкам, а Волкову и Палянице. По ним у нас нет ничего?
– Все чисто.
– Вот!
– Наркомат не поддержит.
Капитан зло зыркнул покрасневшими глазами:
– Москва и черту звание присвоит – лишь бы немцев бил! Лично напишу Цанаве!
Багренцов все еще сомневался:
– Достойны ли?
Начальник откинулся на спинку стула и ухмыльнулся:
– Вот и проверишь! Полетишь за документами и на месте разберешься.
– Я? Есть! – вытянулся Багренцов.
– Не надо, Ваня, – поморщился капитан. – Не в строю. Отвезешь им боеприпасы, как просит Попова, а ей – обмундирование и батареи для рации. В платье среди мужчин неудобно, в форме и уважения больше. Обратным рейсом доставишь раненого – все равно пустым лететь. Захвати петлицы для Волкова и Паляницы. А вот вручать их или нет – решишь на месте.
– Понял, Арсений Евгеньевич!
– Все! Теперь – отдыхать! Ночь не спал. Полетишь вечером, днем вас непременно собьют: фашисты в небе хозяева, за каждым нашим самолетом гоняются.
Лейтенант отдал честь, повернулся и вышел. Василевский подошел к окну и некоторое время смотрел на суету во дворе. «Партизанский отряд с танком, – хмыкнул мысленно. – Такое даже помыслить трудно. Вот и используем! Надолго группы не хватит, разобьют ее быстро, но сейчас главное – заставить немцев притормозить и назад оглянуться. Каждый убитый враг – шаг к победе. Паника в немецком тылу – десять шагов. Даже двадцать…»
Василевский не знал, что совсем скоро он сам возглавит диверсионный отряд. Их забросят в немецкий тыл, где они будут сражаться, пока, обескровленные, загнанные в глухие леса, не разделятся, чтобы выбраться поодиночке. Раненый капитан, не желая связывать подчиненных, останется. Его выдадут, и он погибнет в неравном бою. Об этом станет известно только после войны. Лейтенант Багренцов сгинет еще раньше. Бумага о представлении танкистов к командирским званиям затеряется в штабах…
Василевский об этом не знал и потому искренне радовался.
* * *
Климович выскочил из дверей как ошпаренный. Отбежав в глубь двора, остановился и стал поправлять обмундирование.
– Ну? – спросила Люба.
– Велел… убираться! – опустил глаза мехвод.
По лицу мехвода было видно, что «убирайся» – совсем не то слово, которым его выпроводили.
– Что он делает? – не отстала Люба.
– Гармошку нашел, – вздохнул Климович. – Играть будет.
– Он гармонист?
– Не знаю, – пожал плечами мехвод. – Сказал, что попробует. Вдруг пальцы вспомнят.
– Где Паляница?
– С хозяйкой ушел. По грибы.
– Какие в июле грибы? – возмутилась девушка.
Мехвод ухмыльнулся. Люба поморщилась. На этот хутор они наткнулись случайно. На немецкой карте здесь был лес, и нечаянной находке Волков обрадовался. Хутор представлял собой деревянный дом с сараями, с трех сторон обступившими обширный двор. Во дворе свободно поместился танк с тракторной тележкой, оставив место для выгула кур. Они мгновенно оценили новые сооружения: прятались под тележкой от дождя и солнца, взбирались на танк, чтоб с высоты оглядеть окрестности, и, естественно, гадили. Коля-мехвод ругался, гонял пернатых, но без успеха: стоило отвернуться, как куры лезли на танк. Применить к ним более радикальные меры воздействия боец не решался.
Гостей на хуторе встретили сердечно. Не сразу. В первые минуты возник конфликт, но наладилось. Хозяйка – молодая, бездетная вдова, за ужином увивалась вокруг младшего лейтенанта, а как стемнело, повела его показывать спальню. Обратно в горницу они не вернулись. Волков с бойцами отправились спать в сарай, Люба пристроилась на лавке. Спала плохо: мешали стоны и охи, доносившиеся из-за стены. Занимая хутор, Волков планировал утром уйти, но радиограмма из Могилева изменила планы. Группа обрадовалась нечаянному отдыху. Бойцы попарились в бане, постирались, сбрили многодневную щетину. Танк и прицеп, чтоб чужое око не приметило, отогнали в лес и замаскировали. Ублаженная лейтенантом хозяйка не пожалела кабанчика. На ласку красноармейцы ответили добром. Оценив обстановку крестьянским глазом, одни взялись косить лужок и заготовить сено, другие пилили и кололи дрова. Бойцы пасли корову, кормили свиней, варили еду и даже пекли хлеб – хозяйке было недосуг. Она ежедневно водила Паляницу показывать окрестности, с каковой целью оба исчезали с рассветом и возвращались к полудню. Бойцы наслаждались нечаянной передышкой, Паляница – вниманием хозяйки, только Волков грустил.
Петлицы с «кубарями», врученные прилетевшим из Могилева командиром, сержант принял ошарашенно, а назавтра запил. Самогонка у хозяйки имелась, а буде кончилась, пополнить запасы не составляло труда: в кладовой в бочке пыхтела брага. Воинская часть, лишенная командирского ока, превращалась в колхоз. Видя это, Люба страдала.
Из распахнутого окошка дома донеслось рычание ладов: невидимый гармонист пробовал инструмент. Нестройные звуки сменились мелодией.
– Итишки-какишки! Не забыл! – донеслось из окна.
Музыка утихла, гармонь рыкнула раз-другой – гармонист подбирал мотив, и мелодия полилась. Печальная и надрывная. Впечатлению способствовал вплетшийся в музыку бас.
– По полю танки гpохотали,
Танкисты шли в последний бой,
А молодого командиpа
Hесли с пpобитой головой…

Голос дрогнул, певец шумно втянул воздух и затянул второй куплет:
– По танку вдаpила болванка,
Пpощай, pодимый экипаж.
Четыpе тpупа возле танка
Дополнят утpенний пейзаж…

– Это что? – удивилась Люба. – В первый раз слышу!
– Хорошая песня! – пояснил мехвод. – Командир ее часто поет.
Машина пламенем объята, —

ревел отпущенный в раздолье бас, —
Вот-вот pванет боекомплект,
А жить так хочется, pебята,
И вылезать уж мочи нет…

– Не советская песня! – нахмурилась Люба. – Упадническая.
– Зато душевная! – возразил Климович.
Hас извлекут из-под обломков,

– подтвердил его мнение певец, и голос его снова дрогнул.
– Подымут на pуки каpкас.
И залпы башенных оpудий
В последний путь пpоводят нас…

– Что такое «каркас»? – спросила Люба.
– Носилки на ножках, – пояснил мехвод. – Ящики с боеприпасами носить, боекомплект в танк загружать. Товарища погибшего положить тоже можно – для прощания. – Климович вздохнул.
– И полетят тут телеграммы,
Родных, знакомых известить,
Что сын ваш больше не вернется
И не приедет погостить.

В песне образовалась пауза. В избе послышалось бульканье и стекольный звон.
– В углу заплачет мать-старушка,
Смахнет слезу стаpик-отец,
И молодая не узнает,
Какой у парня был конец…

– Как он может! – возмутилась Люба. – Пьяница! Какой пример для подчиненных!
– Не трожьте командира! – не согласился мехвод. – Мужчина в своем праве… Вы «упадником» его ругаете, а сами совсем не знаете. Я с ним с первого дня! Давно сгорел бы, если б не Василий Кузьмич! Красноармейцы, что к нам пристали, его уважают. Подыхали в своем лесу, а товарищ лейтенант не только вывел, но и немцев бить пристроил! С ним не пропадешь! Будь моя воля, я б ему не лейтенанта, а майора присвоил бы! А то и полковника! И полк бы дал.
– Что он герой, знаю, – буркнула Люба. – Только и героям не все позволено. Мы же в тылу врага. Вдруг немцы? Да и дисциплина…
– Пост выставлен! – сказал Климович. – Хлопцы службу знают.
– А кто встретит врага в случае чего? Бойцы разбрелись, командир пьянствует!
– Нет здесь немцев! – успокоил Климович. – Ни рядом, ни в округе. Пусть человек отдохнет!
– И будет карточка пылиться, —

рявкнули за окном, –
Hа полке пожелтевших книг,
В военной форме при петлицах,
И ей он больше не жених…

Бас в доме стих, снова послышалось звяканье стекла и бульканье наливаемой жидкости.
– Бляди! – сказал голос за окном. – Гэбня поганая! Дотянулись, суки!
– Пойду к нему! – сказала Люба.
– Не стоит! – покачал головой мехвод. – Под горячую руку…
– Пойду! – не согласилась Люба и направилась к двери.
За порогом ее решимость несколько увяла. Волков сидел за столом мрачный. Присмотревшись, Люба увидела, что командирских петлиц, пришитых ею, пока командир спал (хотела угодить), на вороте лейтенанта более нету. Вместо них лохматились оборванные нитки, а сами петлицы валялись на полу, как видно, сорванные и зашвырнутые туда в сердцах. Люба остановилась, не зная, как быть.
– Радистка Кэт пожаловала! – послышалось от стола. – Приказ из Москвы? Алекс – Юстасу?
– Я не Кэт! – обиделась Люба.
– Виноват! – хмыкнули за столом. – Товарищ Попова, сержант госбезопасности, что эквивалентно армейскому лейтенанту. Чего тебе надобно от несчастного сержанта, Попова?
– Вы – лейтенант! – возразила Люба.
– Был! – согласился Волков. – Но разжаловали.
– Кто?
– Я… Сам…
– Нет у вас такого права!
– Почему? Оккупированная территория, я тут сам себе и право, и закон. Захотел – и разжаловал!
– Зачем?
– Потому что я танкист! – Сержант хватил себя кулаком в грудь так, что та загудела. – Я к линии фронта пробирался, чтоб немцев бить! Я больше ваших генералов знаю! Мне опыт надо передать, тактике научить… Тысячи жизней спасем! Вместо этого затаился, как крыса, и жду неведомо чего. Пока дождусь, немцы в Москве будут! Гэбня поганая!
– Да как вы…
Он поднял залитые водкой глаза:
– Знаешь, почему мы сейчас от границы катимся?
– Потому что враг сильный.
– Нет. Потому что мы слабые… А знаешь, почему слабые?
Люба растерялась, но сержант не стал дожидаться ответа:
– Потому что такие вот, в синеньких петличках, толковых командиров перед войной перебили. А теперь меня, боевого оф… командира, в свою стаю тянете?
Люба вытянулась в струнку, голос ее зазвенел:
– Мы не от того отступаем, товарищ сержант, что, борясь с врагами, прошли гребенкой по армии. А потому, что гребенка слишком редкой оказалась. Слишком многих пропустили, недоглядели, поленились! Вы эти разговоры бросьте! Органы виноваты, что наши генералы не могут врага остановить? Или все же армия?!
– Выбили хороших генералов!
– У нас незаменимых нет! Если область сдана, если линия фронта прорвана, если враг не встречает сопротивления, виноваты все – и живые, и мертвые!
Сержант, разглядев огонь в глазах радистки, на короткое время умолк. После чего снова помотал головой.
– Все равно, не буду служить вашей конторе! Пойду к линии фронта, а там будь что будет.
– Вы не правы, товарищ лейтенант! – выкрикнула Люба.
– Да ну? – хмыкнул Волков.
– Вы вот десять танков подбили…
– Четырнадцать.
– Да пусть двадцать! Немцев убили с полсотни…
– Больше.
– Пусть сто! Но те бумаги, что в немецком штабе захвачены, тысячи жизней спасут! Десятки тысяч! Планы врага раскрыты! Наши подготовятся и как дадут немцам!
– Может, дадут… А может, и нет… – вздохнул Волков. – Бардак кругом. Война – всегда бардак, но сейчас он и вовсе феери… фере… Большой бардак, Любовь Петровна! Особенно в вашей гэбне. Шпионов и врагов народа перед войной искали, тысячи грохнули, сотни тысяч в Сибирь отправили, а настоящий враг на виду стоял и не прятался даже. Сосредоточил армию и врезал. И что? Оказалось, что и шпионы у немцев есть, и диверсанты с предателями – тебе ли не знать? Кого же тогда ловили да по тюрьмам пихали? Армия бежит от самой границы, за неделю к Березине домчали! Сколько парней погибло! – Сержант хватил кулаком по столу. – А сколько еще погибнет! Землю свою километрами бросаем, а обратно пядями отгрызать будем! Большой кровью. Мудрое руководство, млять! Надежда прогрессивного мира…
– Как вы можете! – Люба раскраснелась. – Так нельзя! Если перестанем доверять партии, то как победить? Это… Это хуже предательства! – Она сжала кулаки.
– Ишь какая! – Волков смотрел на нее с любопытством. – А ну иди сюда!
Люба хмыкнула, дернула плечами, но подошла.
– Не бойся – не укушу… Садись!
Девушка присела на край лавки.
– Выпьешь? – Он придвинул стакан.
Люба замотала головой.
– Правильно! – пьяно качнув головой, одобрил он. – Нечего со всяким…
– Вы не всякий! – возразила Люба. – Вы замечательный командир, можно сказать, герой. Бойцы вас любят! А вы… Какой пример вы им даете? Распустились! Вдруг немцы? Бойцов нет, командир пьяный…
– Немцы? – хмыкнул Волков. – Их ближайшая часть в двадцати километрах, да и та не строевая. Трофейщики, барахло собирают.
– Почем вы знаете?
– Дорогая моя радистка! – Волков повел плечами. – С начала войны я, в отличие от некоторых, вполглаза сплю и не лягу, пока окрестности не обследую. В первый же вечер, когда Ефим хозяйку ублажал, а ты за стенкой это слушала (Люба покраснела), сходил в село неподалеку. Встретил там кое-кого, переговорил. Ребята хорошие попались, воевать рвутся. К нам просились, но я сказал, пусть сначала заслужат. Разузнают, где немцы стоят, какие планы у гадов. Они стараются. На рассвете, пока Любовь Петровна еще почивать изволили (Люба смутилась), прибегал паренек. Доложил обстановку. Думаешь, я из разгильдяйства отпустил Ефима по грибы, а бойцов – на сенокос? – Волков ухмыльнулся. – Не парься, Петровна! Механик здесь, случись что – народ мигом соберет.
– Но зачем вы пьете? – не отстала Люба.
Волков сфокусировал взгляд, задумался:
– На душе погано! – Он вздохнул. – Дочку вспомнил. Пока воевал, некогда было, а здесь накатило.
– Давно видели?
– Даже забыл когда! – Волков покачал головой, будто укоряя себя. – Она теперь школьница, а я ее вот такой, – он показал руками, – помню. Придешь домой, а она сидит, рисует… Увидела, бежит к тебе. Тянет рисунок, а в глазенках так светится: «Похвали меня, папа, приласкай!» Ты ее на руки подхватишь, прижмешь к себе, она носиком сюда ткнется, – Волков указал себе под подбородок, – и дышит. Тихонько так, тихонько. А от волосиков ее ромашкой пахнет… – Он скрипнул зубами. – Вот так, Любовь Петровна! Был у меня дом, была семья, а теперь – никого! И жена мне теперь не жена, и дочка не дочка… – Он потянулся к стакану.
– Не надо! – Люба перехватила стакан и спрятала за спину.
– Гляди ты! – удивился Волков. – Командует. У тебя муж есть?
– Нет!
– А был?
Люба покрутила головой.
– Понятно…
– Что вам понятно? – обиделась Люба. – Мужа у меня по другой причине нету. Некрасивая я!
– Ну… – Волков окинул ее критическим взглядом. – Ты, конечно, не Анжелина Джоли…
– Кто такая Джоли? – перебила Люба.
– Актриса американская. Стерва.
– Почему? – удивилась Люба.
– На мою бывшую похожа, или та – на нее. Без разницы. На обеих клейма ставить негде. Как по мне, так все у тебя в самый раз!
– Это в вас водка говорит! – съязвила Люба. – Пьяным все женщины красивые!
– Считаешь? – Он задумался и вдруг резко встал. – Идем!
Мгновение поколебавшись, Люба устремилась следом. По пути она подобрала петлицы и сунула в карман. У колодца Волков стащил гимнастерку, бросил ее на сруб, затем, поболтав цепью, поднял воротом полное ведро.
– Лей! На голову! Не так! – закричал, когда Люба плеснула с размаху. – Медленно!
Люба подчинилась. Он кряхтел, фыркал и растирал воду по стриженой голове. Когда ведро опустело, Волков распрямился и смахнул воду с лица.
– Теперь трезвый?
– Не совсем! – сказала Люба и засмеялась. Он и вправду выглядел смешно: мокрый, в потемневшей от воды майке.
Он нахмурился и, прежде чем Люба успела сообразить, шагнул и подхватил ее на руки. Вскинул над головой. Люба взвизгнула.
– Ну? Трезвый?
– Да! – завопила Люба.
Он подбросил ее (Люба ойкнула), поймал и аккуратно поставил на землю.
– Вы!.. – Люба не находила слов. – Вы что вытворяете! А если бойцы увидят? Что подумают?
– Что у нас любовь! – предположил он.
– Еще чего! – фыркнула Люба.
– Ну вот! – развел он руками. – Опять не угодил! Пить нельзя, на руках носить – тоже… Железная девушка!
– Ничего не железная! – насупилась Люба. – Обыкновенная.
– Я сказал бы даже, что мягкая. На ощупь.
– Вы!.. – Люба смутилась. – Вы…
Он стоял, улыбаясь. Люба не выдержала и хихикнула.
– Когда сеанс? – спросил Волков, посерьезнев.
– Скоро! – Она бросила взгляд на часы.
– Если сообщение, немедленно ко мне!
Он потянулся к гимнастерке, но Люба опередила.
– Пришью! – сказала, показав петлицы.
Он кивнул и зашагал к дому. Люба смотрела вслед. «Грубиян! – подумала сердито. – Бугай неотесанный!» Она вспомнила прикосновение его сильных и в то же время бережных рук и ощутила, что краснеет. До сих пор ни один мужчина не держал ее на руках. Оказывается, это приятно. «Уймись! – одернула она себя. – Сама понимаешь, что это не всерьез. Его жена на актрису была похожая, ему такие нравятся. А ты кто? Сказал, что у тебя все на месте, но это из вежливости. Ты ему не нужна…» Разум, однако, не угомонился и стал подсовывать мечты одну слаще другой. Любе пришлось собраться, чтоб справиться. Она вздохнула и пошла в дом – включать рацию.
…Час спустя девушка стояла у стола с разложенной картой, а Волков с Паляницей, склонившись, водили по ней пальцами.
– Здесь! – сказал Волков, ткнув в кружок. – Лучшее место!
– Почему? – спросил Паляница.
– Достаточно большой город неподалеку от линии фронта, много дорог. Наверняка стоит штаб, возможно, даже не дивизии, а чего посолидней – корпуса или армии.
– Там же охраны!.. – присвистнул Паляница. – Батальон!
– Если не больше! – подтвердил Волков. – Стопро, что и танки есть. Пушки – само собой.
– Нас сожгут!
– Не попрем дуриком – не сожгут. Приказа брать город не было.
– Подобьют на подходе!
– Обломаются. С юга у города леса. Здесь они подлянки не ждут, поскольку южнее продвинулись уже за Днепр, если верить радиограмме. Так что сюрприз! – Волков ухмыльнулся. – Проучим гадов! Повадились ездить, как у себя дома. Выступаем немедленно! Сорок километров по немецким тылам, надо успеть.
– Я с вами! – сказала Люба.
– Брысь! – одернул Волков. – Тебя не хватало!
– Товарищ лейтенант госбезопасности! – Люба покраснела от гнева. – Как вы смеете?..
– Зачем идем, знаешь? – оборвал ее Волков.
– Так точно!
– Если радиста убьют, весь поход, все старания насмарку. Кто сообщение в Могилев передаст? Твоя жизнь сейчас дороже, чем моя, его, – ткнул он пальцем в Паляницу, – любого из бойцов и даже всех нас сразу. Понятно?
Люба опустила голову.
– Пойдет танк с десантом на броне, тележка замедлит ход, да и шумная она. Легкораненые и радист остаются. Держитесь настороже. Появятся немцы, боя не принимать, уходите в лес. Рацию и радиста сохранить любой ценой. Сержант Попова старшая. Ясно?
– Так точно! – вытянулась Люба.
– Не переживай, Петровна! – Он подмигнул. – Навоюешься еще. Война – она не на месяц. Даже не на год…
* * *
«Срочно! Секретно!
Командирам корпусов и дивизий Панцергруппы Гудериан.
3 июля приблизительно в 19 часов близ города Осиповичи диверсионной группой противника произведено нападение на автомобиль начальника оперативного отдела штаба 267-й пехотной дивизии майора Цорна. Охрана, сопровождавшая майора, убита, тело Цорна обнаружено не было, с большой долей вероятности можно предположить, что офицер захвачен живым. При нем находились секретные документы, в том числе приказы по Панцергруппе, раскрывающие планы сосредоточения германских войск с последующим нанесением ударов по большевикам. Портфеля с документами на месте нападения обнаружить не удалось, из чего следует, что он попал в руки противника. В настоящее время оперативной группой 267-й дивизии ведется поиск и преследование диверсантов. Их численность и вооружение неизвестны. Обнаруженные на дороге следы гусениц могут означать, что большевики использовали для нападения танк, возможно, и другую технику. Следует ожидать, что противник попытается выйти в расположение своих частей, используя дороги, в том числе проселочные.

 

Приказываю:
1. Немедленно выставить заградительные посты на всех дорогах, ведущих к линии фронта. Усилить их бронетехникой, артиллерией и достаточным количеством личного состава.
2. Приданным группе авиасоединениям организовать воздушную разведку путей возможного отхода противника, при его обнаружении докладывать командованию ближайшей пехотной или танковой части для принятия мер по перехвату. Во избежание ухода большевиков в лесные массивы с целью затаиться или рассеяться, атак с воздуха не производить.
3. В случае обнаружения группы большевиков близ линии фронта, когда есть вероятность ее ухода, открывать огонь из всех видов оружия, не останавливаясь перед причинением вреда офицеру германской армии, с целью недопущения попадания секретных документов и захваченного большевиками пленника в руки противника.
4. Впредь до отмены настоящего приказа офицерам штабов, имеющим при себе секретные документы, передвигаться по дорогам под усиленной охраной в сопровождении бронетранспортеров и как минимум одного танка.
Напоминаю о личной ответственности командиров за невыполнение данного приказа. Обо всех обстоятельствах розыска и перехвата докладывать немедленно.
Командующий Панцергруппой генерал-полковник Гейнц Гудериан».
* * *
«Командующему Панцергруппой генерал-полковнику Гудериану.
В соответствии с вашим приказом докладываю о мерах, принятых по розыску диверсантов, осуществивших нападение на офицера моего штаба майора Цорна. По получении донесения о происшедшем я немедленно приказал полковнику Фюрсту организовать преследование и уничтожение большевиков. Для этого им была сформирована оперативная группа под командованием гауптмана Вайсса. В группу вошли четыре легких танка, бронетранспортер, взвод пехоты на грузовике и разведывательное отделение в составе трех мотоциклов. Данные, полученные при осмотре следов, оставленных на месте нападения, позволили заключить, что численность нападавших не превышает десяти человек, которым придан в усиление один или два легких танка. Таким образом, необходимый перевес сил был обеспечен.
Гауптман Вайсс начал преследование немедленно. На дороге остался поврежденный автомобиль Цорна, но исчез мотоцикл охраны, а также оружие убитых солдат. Из этого следовало, что противник спешно отходит и медлить нельзя. Вайсс приказал мотоциклам двигаться по следам противника впереди колонны, сам же возглавил движение на бронетранспортере в сопровождении грузовика. Танки в силу их невысокой скорости были назначены в арьергард, однако с ними поддерживалась постоянная радиосвязь. Отряд Вайсса должен был настигнуть противника, сковать его боем с дальней дистанции и, дождавшись подхода танков, разгромить окончательно. Приданный в усиление группы легкий разведывательный самолет оказывал содействие по обнаружению диверсантов с воздуха.
Как оказалось, командир большевиков предусмотрел подобное развитие событий. Удалившись от места нападения примерно на пятнадцать километров, он остановился, замаскировав технику в лесу и оседлав проходящую мимо грунтовую дорогу. Избранная им позиция оказалась очень удобной. Танки большевиков занимали край леса на возвышенности, в то время как преследующая группа выходила на низменный луг, тем самым оказываясь на открытом пространстве. Кроме того, большевиками было проведено минирование подъезда самодельными фугасными зарядами.
Поскольку самолет разведки не смог обнаружить засаду, группа Вайсса передвигалась быстро, стремясь настигнуть противника до наступления сумерек. Тем не менее перед выходом на луг гауптман принял необходимые меры предосторожности. Остановив бронетранспортер и автомобиль, он выслал вперед разведку на мотоциклах. Та не обнаружила противника и подала сигнал двигаться дальше.
После того, как бронетранспортер и грузовик пересекли луг и приблизились к кромке леса, враг подорвал фугасный заряд и открыл огонь с близкой дистанции, практически в упор, что еще раз подтверждает вывод о том, что мы имеем дело с особо опасным противником, способным на нетривиальные ходы. Взрывом был выведен из строя следовавший во главе колонны бронетранспортер, экипаж его погиб. Уцелел только гауптман Вайсс, занимавший место рядом с водителем. Одновременно большевики открыли огонь из автоматического оружия по грузовику, убив и ранив большинство находившихся в кузове солдат. Высокой эффективности их огня способствовало расстояние пистолетного выстрела, отделявшее их от грузовика, и примененный для обстрела немецкий пулемет «МГ». Неожиданность нападения не позволила группе Вайсса сообщить о нем по рации, вследствие чего двигавшиеся в арьергарде и отставшие от группы примерно на пять километров танки могли только догадываться о нападении.
Расстреляв бронетранспортер, один из танков большевиков выскочил на луг и стал уничтожать нашу пехоту. Одновременно диверсанты из леса вели огонь по солдатам. Это стало причиной высоких потерь личного состава группы Вайсса.
Разведка на мотоциклах, повернув машины, попыталась атаковать засаду противника в лесу, но была своевременно обнаружена командиром танка. Пушечно-пулеметным огнем разведка была рассеяна, мотоциклы повреждены или сожжены.
Утратив возможность руководить боем, гауптман Вайсс следил за его ходом из укрытия. Он видел, как танк большевиков остановился возле раненого германского солдата, выскочивший из люка офицер стал его допрашивать. Вайсс находился близко, потому слышал, как большевик говорил по-немецки. На вороте его обмундирования гауптман заметил синие петлицы, какие у советов носят военнослужащие тайной полиции, что подтверждает вывод о том, что мы имеем дело не с обычной армейской частью. Оставшиеся в танке большевики тем временем держали под обстрелом окружающую местность, что не позволило Вайссу воспрепятствовать допросу.
Узнав от раненого, что следом движутся наши танки, а также их количество, большевик забрался обратно, их танк двинулся через луг к краю леса, противоположному тому, где произошло нападение. Здесь он заполз задним ходом в росшие по краю леса кусты, став незаметным для следовавших по дороге наших танков. Те появились вскоре. Заметив следы боя, танки развернулись в боевой порядок, но в этот момент были атакованы с тыла. Первым же выстрелом большевиков был подожжен наш Т-II. Второй попытался атаковать противника, но был подбит, а затем подожжен. Два оставшихся танка успели уйти с линии огня, достигли края леса и оттуда открыли огонь, однако русские, используя складки местности, уже покинули поле боя. Попытка преследования по их следам привела к взрыву второго самодельного фугасного устройства, приведшего к срыву гусеницы у одного из двух оставшихся танков. Гауптман приказал прекратить преследование, опасаясь, что оставшийся танк может не справиться с русскими диверсантами. Тем не менее он успел сообщить о нападении по рации. Неподалеку в небе находился разведывательный самолет вермахта, который прилетел и попытался остановить большевиков. Русские к тому времени находились неподалеку от поля боя, командир большевиков был виден в открытом люке. По всей видимости, он отдавал приказания оставшимся в лесу диверсантам. «Шторьх» атаковал, однако огонь из легкого оружия не смог причинить вреда танку. Тем не менее, как утверждает гауптман Вайсс, командир большевиков был ранен. Он исчез в люке, а танк стал двигаться по лугу зигзагами, как видно, готовясь к бомбежке. Бомб на вооружении «Шторьха» не имелось, он вновь атаковал из пулемета, но в этот момент был обстрелян из леса. Пулеметная очередь с близкого расстояния повредила самолет, после чего тот немедленно улетел. Большевистский танк вернулся к лесу и забрал русских диверсантов. Один из них забрался на броню, двое остальных уехали на мотоцикле, скорее всего, захваченном на дороге при нападении на Цорна. В коляске Вайсс заметил связанного немецкого офицера, из чего следует, что майор попал в руки большевиков живым.
По словам летчика, он не заметил второго танка большевиков. Возможно, они разделились. (Пометка на полях: «А был ли второй танк?»)
Помощь, запрошенная с самолета, прибыла к месту боя в сумерках, когда преследование большевиков утратило смысл. На рассвете поиск русских диверсантов продолжился, однако ни с воздуха, ни на земле следов передвижения обнаружить на удалось. Скорее всего, большевики бросили мотоцикл и танк где-то в лесу, а сами отошли пешим порядком.
По свидетельству Вайсса, русский танк, атаковавший его группу, относится к типу «БТ» и имеет бортовой номер 27. Из оперативных сводок известно, что такой же танк и с таким же номером пять дней назад атаковал нашу часть в селе Белицы, где диверсанты захватили секретные документы. Ранее этот же танк разгромил ремонтную базу вермахта в деревне Петришки и уничтожил отправленный на их поиски сводный взвод отремонтированных легких танков и полувзвод пехоты. Из чего следует, что мы имеем дело с действующей в нашем тылу специально подготовленной и чрезвычайно опасной диверсионной группой противника. Нетрудно предположить, что их действия координируются командованием советов. По нашим предположениям, группа той же ночью была переправлена в расположение русских самолетом. Танк и мотоцикл оставлены в тайном месте для возможного использования в других операциях.
Наши потери:
1. Танки Т-II – 2 шт. Восстановлению не подлежат.
2. Бронетранспортер – 1 шт. Восстановлению не подлежит.
3. Грузовик – 1 шт. Восстановлению не подлежит.
4. Мотоциклы – 3 шт. Один можно отремонтировать.
5. Личный состав. Убито – 19 человек, из них трое унтер-офицеров и один фельдфебель, ранены – 14, из них один унтер-офицер.
Потери большевиков неизвестны. На месте засады трупов и следов крови не обнаружено.
Гауптман Вайсс не пострадал. Его поведение в бою вызывает сомнения, однако командир танковой дивизии генерал-майор Вайсс ручается за своего племянника.
Жду ваших указаний.
Командир 267-й дивизии генерал-майор фон Вахтер».

 

Резолюция:
«Позор! Полудюжина большевиков с одним танком дважды разгромила превосходящие их по силам части германской армии, не понеся при этом потерь! Гауптмана Вайсса, проявившего преступную беспечность и личную трусость, разжаловать в рядовые и направить на передовую для искупления вины перед Рейхом! Мне плевать, чей он племянник! Достоинство германского офицера – в его храбрости, а не в наличии высокопоставленных родственников. Поиски диверсантов продолжить! Принять необходимые меры предосторожности в тылу Панцергруппы! Привлечь к поискам люфтваффе и местных жителей, лояльных к нам. В случае повторения происшедшего виновные будут смещены с должности и отданы под суд!
Гудериан. 4 июля 1941 г.».
Назад: Глава 7
Дальше: Глава 9