Глава 10

На станции царил переполох. Между составов метались люди, из горящих вагонов тащили ящики с боеприпасами, несли раненых, стаскивали в сторону убитых. Последних было много. Они лежали возле развороченных бомбами путей: в защитной форме и черных куртках железнодорожников, попадались и гражданские – вороха неопрятно смятой одежды, совсем недавно бывшие живыми людьми.

Генерал скрипнул зубами, но смолчал. Сопровождавший его полковник покосился, но не решился что-либо сказать.

– Когда восстановят путь? – отрывисто спросил генерал.

– Обещали к вечеру.

– Никакого «вечера»! Через два часа все должно работать! Позаботьтесь, чтоб первыми пускали эшелоны с боеприпасами. Людей выгружать в Чаусах – сорок километров пешком пройдут. А вот без снарядов никак! Ясно?

– Так точно! – вытянулся полковник.

– Если дорогу перережут… – Генерал не договорил, но полковник понял. Могилев практически в кольце, немцы обошли город с севера и юга. Стоит перерезать единственный оставшийся железнодорожный путь, как боеприпасы придется доставлять по воздуху. На самолетах много не навозишь…

– Что с авиационным прикрытием? – вновь спросил генерал.

– Все то же! – вздохнул полковник. – Нет и не обещают. Аэродромы перебазировали, истребителям лететь далеко.

– Пусть дают бомбардировщики! Сжечь немцев на аэродромах, как они нас жгли!

– Без истребителей бомбардировщики не доберутся, пробовали уже. Сбивают. Немцев в небе – тучи.

Командующий, не сдержавшись, выругался.

– Товарищ генерал! – решился полковник. – Разрешите?

– Говори! – разрешил комкор.

– Я слышал: у чекистов за линией фронта есть диверсионная группа, даже с танком.

– Да ну? – удивился генерал.

– Так точно! Несколько дней назад штаб получил немецкие планы атаки города. Исходя из них оборонительные рубежи меняют. Карты немецкого наступления заодно с немецким майором захватили эти диверсанты.

– Откуда знаешь?

– Приятель в штабе фронта служил, рассказывал.

– Группа большая?

– Десять-пятнадцать человек.

– Мало! – покачал головой генерал.

– Для диверсий хватает… С первого дня воюют. Сам отряд – сборная солянка из разных частей, но ядро – танкисты 22-й дивизии.

– Из 22-й? Ее ж расформировали!

– Потому чекисты забрали отряд себе. Командиром в группе простой сержант был, так его к лейтенантскому званию представили.

– Толковый, значит, сержант… – задумался генерал. – Раз живой до сих пор.

– Уже лейтенант.

– Ну-ну.

– Все войска в городе, в том числе НКВД и НКГБ, подчинены вам, – напомнил полковник.

– Да… – Командующий осмотрел суету у железнодорожной насыпи. – Мне… – Он повернулся к заму. – Привлекай чекистов! Пускай передают нам свою «солянку»! Если получится, диверсионную группу им в подкрепление выбросим. Не удастся, пусть сами выкручиваются, но аэродром уничтожить! Любой ценой! Местонахождение аэродрома известно?

– Примерно.

– Сбросьте группе координаты и приказ. Передышка в пару дней нам вот как нужна! – Генерал провел ребром ладони по горлу. – Сообщите группе: после удара их выведут. Мы им «окно» сделаем и прикрытие.

Полковник глянул удивленно. Генерал посмотрел на него, на суету у вагонов, еще раз на полковника.

– Передай, чтобы не трухали. Будет чекистам отход. Только аэродром обязательно уничтожить! А не справятся, пусть там и остаются! – отрезал генерал и пошел к машине.

«Какой «отход»? Ведь не уцелеет никто! Это же смертники!» – думал полковник, поспешая следом.

– Личному составу на линии фронта довести, что передовые части резерва развертываются за нашей спиной. Надо только пару дней, ну, неделю продержаться. В землю вгрызться.

Полковник кивнул и поспешил следом. Генерал быстро вышагивал к вагонам, на ходу распекая железнодорожное начальство.

Операцию по уничтожению аэродрома прислали из штаба. План был незамысловат, как телеграфный столб. Под прикрытием танка присланная диверсионная группа врывается на взлетную полосу, минирует самолеты, взрывает все, что успеет, после чего уходит к лесу. Танк и бойцы отряда обеспечивают прикрытие.

Так себе план, но и его выполнить не смогли. Немцы зенитным огнем сбили посланные самолеты с основной и запасной группами и взрывчаткой. Утром из Могилева пришел недвусмысленный приказ: «Уничтожить аэродром собственными силами и отступить по направлению Белыничи. Невыполнение приказа считается изменой».

Олег после ознакомления с шифровкой выругался.

Выехали ночью. Решили действовать внаглую: влететь через главные ворота, сбросить десант у зениток, танку врезать по казарме состава. Если получится, заминировать самолеты трофейными гранатами и сжечь бутылками с керосином. На все действо – полчаса, после чего уйти в «окно».

План провалился.

За ночь, прошедшую с разведки путей подхода, немцы поставили блокпост в соседней деревне. Танк, следующий на полном ходу, шлагбаум снес, но телефон у немцев остался. Аэродром встретил диверсантов полной темнотой, даже сигнальные огни на взлетной полосе не горели. Это насторожило Волкова. «БТ» сбросил ход, медленно выбрался из леса, съехав с дороги в поле. Чутье не подвело: немцы ударили по полной. Вспыхнули прожектора, зачастили крупнокалиберные пулеметы и винтовки. Били по дороге, по пристрелянным секторам. Пока немцы разбирались, где противник, шустрый «БТ» успел отползти, но все равно получил несколько пробоин. Хуже всего, что под пули попал десант. Одного из бойцов раскромсало, двоих ранило (один к утру умер) и задело Любу. Напросилась, Олег не устоял, взяли на броню. Зря. Осколками разорвавшегося зенитного снаряда Любе посекло правую руку и плечо. Теперь «Кэт», обколотая трофейным морфием, металась в наркотическом бреду в прицепе. Олег, осунувшийся после неудачи и потерь, с Ильясом ушли к объекту, разрабатывать новый план. Возвращаться ни с чем было нельзя: эта Родина неудачников не прощала.

– Гляди. – Олег сунул Ильясу бинокль.

Тот приник к окулярам. Отменная цейсовская оптика (хороший попался трофей!) словно срезала луг, отделявший их от аэродрома. Ильяс увидел ряды двухмоторных машин с выкрашенными в желтый цвет брюхами, домики управления и размещения летного состава. Труба на крыше одного из зданий курилась дымком – наверняка кухня, а заодно – и столовая под одной крышей. Точно. Люди в форме, выходя из домиков, потянулись к зданию с трубой. Обед…

– Не туда смотришь.

Олег взял его за плечо и слегка развернул. В окулярах возникло небольшое возвышение на краю аэродрома. На его вершине торчали в небо пушечные стволы. Они были тонкими и длинными.

– Зенитки, – пояснил Олег. – Новые. Вчера поставили. Теперь у них не две, а четыре тридцатисемимиллиметровые плюс одна счетверенная «двадцатимиллиметровка». Заметил, что орудия не в глубоких капонирах, а лишь слегка обкопаны? Почему? А чтоб в случае надобности могли по наземным целям работать. Для защиты аэродрома от воздушного налета стволов у них маловато, зато танку или забредшим окруженцам врезать – выше крыши. Еще раз сунемся, сделают из нас дуршлаг…

– Подавим батарею? Отсюда?

– Огнем «сорокапятки»? Окопанную? Пока по одной пушке будем гвоздить, вторую развернут… Тем временем самолеты взлетят. Одной «штуки» нам за глаза хватит. Они бомбы, как яйца в корзинку, кладут. Сдохнем.

– А если днем по леску пролететь, ворваться на аэродром – и к батарее? Раздавить, пока пушки без расчетов?

– Наблюдатель-то на месте, видишь, голова торчит? После ночного шухера они настороже. Вокруг холма открытое пространство – заметит издалека. Да и слышно нас… Даст сигнал. Домик у батареи – для орудийной прислуги. Бежать им недалеко. Ну а дальше… Зенитка на лафете вращается на 360 градусов, стволы опустить – пара секунд. Дуршлаг…

– Обстрелять склад бомб? Ахнет – будь здоров! Разбросает самолеты…

– Неплохо, – улыбнулся Олег. – Будь у нас парочка минометов, так бы и сделали. Но с единственной пушкой не рискну. Снарядик у нее дохлый, а бомбы наверняка без взрывателей. Могут не сдетонировать. Понадобится с десяток выстрелов, к тому же на прямой наводке. Зенитчики опомнятся… Как ни крути, везде не наш расклад.

– Значит, никак?.. – спросил Ильяс, мрачнея.

– Почему «никак»? – Олег почесал взмокшую шею. – Нам «никак» нельзя. У нас сроки и писец на подходе… Пойдем с парадного входа. Они ждут танк и диверсантов, а мы устроим маскарад. Немецкий не забыл?

Ильяс смотрел недоуменно.

– Пошли, расскажу! – хлопнул его по плечу Олег.

…Полчаса спустя к аэродрому подкатил мотоцикл. За рулем его сидел здоровенный ефрейтор в ветрозащитных очках, каске и плаще со стальной бляхой на груди. В коляске помещался пассажир. На нем, несмотря на жару, была шинель, застегнутая на все пуговицы. Разглядев витой серебряный шнур на узком погоне, часовой вытянулся и взял на караул. Майор удостоил его еле заметным кивком. Мотоцикл протарахтел мимо, но направился почему-то не к зданию управления, а к зенитной батарее. Часовой проводил его недоуменным взглядом и пожал плечами: прихоти начальства рядовым обсуждать не положено.

Тем временем мотоцикл подкатил к подножию возвышенности, незнакомцы соскочили на землю и зашагали вверх по склону. При этом ефрейтор вытащил из-за спины и взял на изготовку автомат. Дежурный наблюдатель, смотревший в небо, не сразу спохватился, а когда опомнился, гости прыгали в окоп. Наблюдатель потянулся к рукоятке ревуна, но опоздал.

– Хенде хох! – рявкнул ефрейтор, наставляя автомат.

Солдат, оглянувшись на близкие здания охраны, нехотя поднял руки.

– Вас… – начал было он, но договорить не успел. Майор зашел сзади, достал револьвер и двинул немца рукояткой в макушку. Тот беззвучно рухнул на дно окопа.

– Быстрей, Илья! – скомандовал ефрейтор, он же Олег, стаскивая плащ.

От здания охраны к ним спешила пара офицеров, предупрежденные часовым о визите начальника.

Руки у Ильяса тряслись, он завозился с пуговицами. Подскочивший Олег помог.

– Ничего выбрасывать нельзя! – сказал, швыряя шинель на дно окопа. – Майору, что в плен взяли, шинель без надобности, а нам, видишь, пригодилась. Работаем!

Они подбежали к счетверенной установке. Немецкие офицеры, обеспокоенные неправильным поведением гостей, ускорились, переходя на легкий бег.

– Раз! Раз! Раз!.. – проговорил Олег, загоняя патроны в стволы. – Садись! – Он указал на сиденье. – Опускаешь стволы маховичками, наводишь и жмешь на педаль. В каждом магазине по двадцать патронов, запасные – вот! Полочку для них соорудили, чтоб земля в горловину не сыпалась. Аккуратные, суки! Сумеешь перезарядить?

Ильяс кивнул.

– Если не сумеешь, хрен с ним. Сползай в окоп и не пускай их к дальним зениткам. Понял?

Ильяс еще раз кивнул.

– Не спеши гвоздить! Жди меня! Как начнут стрелять в ответ, ложись и работай гранатами. Наше дело – удержать позицию до прихода танка.

– А с этими что? – Ильяс показал на приближающихся офицеров.

– У них только пистолеты. На таком расстоянии не страшней мухобойки.

Пробежав неглубокой траншеей к тридцатисемимиллиметровой зенитке, Олег прыгнул в сиденье, опустил ствол и навел его на здание управления. Они специально выгадали время обеда, чтоб у орудий и на поле было поменьше народа.

Немецкие офицеры, заподозрив неладное, что-то кричали, размахивая пистолетами, направляя солдат к «счетверенке». Засуетилась охрана на блокпосту.

Короб со снарядами был присоединен к орудию, как и в «двадцатимиллиметровке», Олег загнал патрон в казенник, выдохнул и нажал педаль. Ствол дернулся, всадив снаряд в брызнувшее стеклами окно здания управления. Олег довернул ствол и снова включил спуск. Пушка загрохотала. Очередь из разрывов прошлась по зданию, выбивая стекла и пятная стену выбоинами. Когда снаряды кончились, Олег соскочил, заменил короб и снова приник к прицелу.

Услыхав грохот «тридцатисемимиллиметровки», Ильяс опустил прицел в сторону замерших немецких офицеров и нажал на педаль. Стволы зенитного автомата разом выплюнули пламя. За секунду до выстрелов фашисты, сообразив, бросились врассыпную. Разрывные пули ударили по казарме за их спинами, мгновенно превратив ее в решето. Тяжелые, толщиной с палец, цельнометаллические посланцы рвали дощатые стены домика, словно бумагу, ломали стойки и балки, попадая в человека, перерубали его пополам. Орудийная прислуга батареи отдыхала после приема пищи, это ее сгубило. Стальной вихрь из их же собственного орудия пронесся по комнатам, мгновенно собрав богатую жатву. Выпустив обоймы, Ильяс поменял магазины и продолжил крушить округу. Под шквальным огнем здание казармы просело.

Еще раз перезарядив зенитку, Ильяс перенес огонь на домики летного состава. Возле них метались люди, слышались окрики и команды. Шквал заставил умолкнуть очаги сопротивления и вверг окружающий мир в хаос паники. Когда автомат снова умолк, на дороге послышался знакомый рокот дизеля. «БТ» взобрался на возвышенности рядом с батареей, в открытом люке показалось лицо Климовича.

– Товарищ лейтенант!

Ильяс подбежал и взобрался на танк. С высоты его как на ладони был виден аэродром, походивший на разворошенный муравейник. У зданий и возле самолетов метались люди, падали и уже не вставали – с опушки леса по аэродрому начали работать пулеметы Горовцова.

– Давай! – Олег, показавшийся в люке, дернул Ильяса за рукав, и младший лейтенант скользнул в башню.

Мотор танка взревел. «БТ» проутюжил батарею, сталкивая пушки на дно окопов, затем скатился по склону. Остатки расстрелянной казармы он обрушил, пройдясь по руинам гусеницами, после чего покатил к самолетам.

Танк подлетел к строю пикировщиков и ударил правой гусеницей в хвостовое оперение ближней «штуки». Оно, а затем и киль, смялись, как бумага. Хвостовая часть оторвалась от фюзеляжа, обнажив силовые элементы. Танк подлетел к другому самолету, и все повторилось. Затем еще раз и еще…

– Не будут силы черные над Родиной летать!.. – сипел Олег, щеря зубы. – А вам, козлы позорные, в земле ее лежать!.. – В реве дизеля слова скорее угадывались, чем слышались. – Это вам, твари, за Любу!

Он был прав. Без хвоста и птица не полетит, а самолет – и подавно! Теперь эти «штуки» только в утиль или на запчасти, хвост обратно не приклеишь.

По щеке бывшего сержанта стекала струйка крови. Лоб пересекала свежая царапина.

Никто не мешал «БТ» разбойничать. Танк методично «топтал» хвосты, Ильяс напряженно смотрел в прицел, но немцы в поле зрения не попадались. Выбравшись из развалин, они в ужасе шарахались от танка и падали, опасаясь угодить под пулемет. Ильяс заметил на краю аэродрома вкопанную в землю цистерну; снаружи торчала только треть емкости с горловиной. Очередь из «ДТ» выбила на ее боку цепочку огоньков, однако горючее не подожгла: цистерна не была полной. Олег, сообразив, добавил из пушки. Осколочный снаряд разворотил цистерне бок, из дыры выплеснулся язык дымного пламени, после чего громко ахнуло, и емкость взорвалась.

– Вот это правильно – фейерверк! – прокомментировал Олег. – А то как-то скучно.

«Штуки» кончились внезапно. Легкий «Шторьх», стоявший у изувеченного здания управления, танк попросту протаранил, отчего самолетик развалился. Олег покрутил башней и выпустил несколько снарядов по истребителям, стоявшим в отдалении. Возле них бегали люди.

– Подымут хвост и врежут из пушки! – пояснил он свои действия. – Ехать к ним опасно. Сваливаем! Ходу!

«БТ» на полной скорости рванул прочь. Пост у въезда на аэродром пустовал: часовой благоразумно спрятался.

– Мотоцикл жалко! – вздохнул Ильяс. – «Бээмвэ»… Может, взять на буксир?

– Отставить хомячество! – возразил Олег. – Подстрелят, пока будем возиться. Живы останемся – другой раздобудем. Пора драпать. Здесь скоро мстителей по нашу голову будет – ого!..

Он не ошибся.

Аэродром располагался в двадцати километрах от линии фронта, но уходить прямо к ней было глупо. Сначала прокатились к северу, по пути разогнав колонну пехоты и потоптав пару пушек. Затем свернули к линии фронта, прошли пяток километров, мимоходом прочесав из пулемета заросли, где отдыхали немецкие артиллеристы. Тем сразу стало не до отдыха. После чего танк снова ушел на север, сделал крюк по лесу и выскочил на гравийку, идущую к Бресту. К этому моменту на боках башни и ее крыше красовались кресты и номер одного из уничтоженных группой немецких танков. Маскарад был топорным. Настоящей краски взять было негде, рисовали разведенными в солярке сажей и мелом. Однако в неразберихе, что царила сейчас в немецком тылу, могло сойти. Немцы использовали технику со всей Европы, в том числе и трофейные советские танки. Для связи между частями русские автомагистральные «БТ» годятся не хуже французских или чешских.

На безлюдном перегоне они свернули на лесную дорожку и, попетляв по ней, прибыли в заранее намеченную точку сбора. Здесь подхватили людей Горовцова, Любу и прицеп с припасами. Теперь предстояло действовать крайне осторожно. Облава на дерзкий «БТ» шла южнее и восточнее, но все окрестные комендатуры и блокпосты наверняка оповещены, скоро специальные команды начнут прочесывать леса. Никто не поручится, что местные жители или гарнизонные солдаты, услышав рев дизеля, не заприметили «бэтэшку».

Красноармейцев переодели в трофейные мундиры. Раненым вкололи морфия и прикрыли. Родную форму предусмотрительно сложили в мешки – пригодится. Как и ветошь – кресты с башни смывать. Маскарад завершился. Сам прицеп был с германскими номерами, на танке красовались кресты, а у группы появился мотоцикл. Горовцов со своими людьми, отходя от аэродрома, перехватили одинокого гонца из города. Не вовремя выехал немец на проселочную дорогу…

Камуфляж годился лишь для поверхностного осмотра. Стоит немцам потребовать «папирен»… Оставалось надеяться, что не потребуют. Были в ситуации и плюсы. Благодаря налету на аэродром немецких самолетов можно было не бояться, но и без воздушной разведки одинокий танк, петляющий по проселочным и лесным дорогам, обратит на себя внимание. А уж к утру ориентировки будут у каждого «ганса» в радиусе ста километров.

У группы оставался еще козырь. Трофейная немецкая рация, настроенная на переговоры фрицев, снабжала отряд ворохом информации, среди которой изредка проскакивали интересные факты. Рота пехоты при поддержке трех танков вышла на патрулирование леса у Вощино? Значит, обходим Вощино и берем южнее. Усилен артиллерией блокпост у переправы? Пройдем бродом. Танковый батальон требует заправщики к точке 12.2? Смотрим карту и берем между ними и полковым госпиталем, расположение которого на карте отмечено. Планшет со свежими пометками на карте Олег снял с убитого при разгроме колонны обер-лейтенанта. Порядок – вещь на войне нужная, но иногда излишняя осведомленность рядовых командиров – находка для диверсантов противника.

«Окно» для выхода им определили недалеко от места боя. В штабе 13-й армии, видимо, провели кратчайшую черту между аэродромом и линией фронта, резонно предположив, что задерживаться диверсантам после нападения на аэродром нет резона. Беда штабистов была в том, что о расположении немецких частей они имели довольно расплывчатые сведения. Устаревшие. Прифронтовые батальоны и роты постоянно передвигаются, их точная дислокация – результат ежедневной разведки, какой у могилевских товарищей не было. Там больше полагались на удачу. Олег в удачу не верил, потому потратил день на разведку. Истоптал трофейными ботинками ноги, но картину отхода для себя нарисовал. Отряд шел по тылам противника, подчиняясь указаниям новоиспеченного лейтенанта.

К «окну» вышли, проплутав почти два часа. Но благодаря складкам местности нигде не засветились.

Заехали в лесок, в километре от которого начинались траншеи, замаскировались, пыхнули зеленой и двумя красными ракетами, ожидая обещанного прикрытия – хороший артобстрел, после которого «БТ» пролетит пару километров и выскочит у своих.

Ждали полчаса.

Потом у опушки послышался рев бронетранспортеров. Пожаловали гости. Немцы выгрузились, выстроились цепью и двинулись на поиски любителей пиротехники. Артобстрелом с нашей стороны и не пахло.

Олег выматерился, стукнул кулаком по ладони и приказал уходить. Оставаться дальше было нельзя.

Торча в открытом люке «БТ», Ильяс вспоминал последний вечер на хуторе. Группа готовилась к походу. Не поступи приказ из Могилева, они все равно бы ушли. Не обнаружив диверсантов в первые после нападения на дороге дни, немцы не успокоились. Со всех сторон на хутор доходили тревожные вести. Немцы прочесывали село за селом, лес за лесом. До момента, как в укрытой кустами балке обнаружат заваленный ветками танк, оставались дни, если не часы. Пора было делать ноги. Штаб в Могилеве весьма вовремя придумал им «дембельский аккорд».

…Аля тихо плакала в углу. Полночи жарко шептала Ильясу в ухо, что ждать будет, что не надо ему никуда идти, что и здесь жить можно. После заревела, в подушку уткнувшись.

Олег на своей половине писал. Вытребовал керосиновую лампу, достал записную книжку убитого немца и строчил в ней огрызком карандаша. Ильясу было невмоготу слушать сдавленные рыдания, и он вышел к Олегу. Спросил, что ваяет. Оперу, что ли?

Рыжий криво ухмыльнулся и ответил, что оперу писать пока рано. А вот докладную записку – в самый раз. Потому как завтра вполне может случиться, что излагать мысли на бумаге станет некому.

– Чем с начальством поделиться хочешь? – Ильяс оглянулся, не слышит ли кто еще. – Промежуточный патрон, атомная бомба, Хрущева к стенке? Сам же понимаешь…

– Понимаю, – согласился рыжий. – Никто такому хода не даст.

– Зато в шпионы, паникеры и враги народа запросто запишут!

– Это да…

– Так что пишешь?

– Тактику применения танковых частей. Неизвестную здесь.

Ильяс глянул: на листках блокнота помимо текста виднелись прочерченные карандашом схемы.

– Ты серьезно? Кто тебя, лейтенанта, слушать станет?

Лицо бывшего сержанта стало хмурым.

– Я это в училище учил. По учебникам и пособиям тех, кто на этой войне выжил. Знаешь, какой кровью за эти сведения плачено? Если хоть часть их в практику досрочно внедрят, тысячи жизней спасем! Победу на денек-другой, но приблизим.

– «А главное – запретите нашим войскам ружья кирпичом чистить»?

– Чего?

– Да так, вспомнилось. Из русской классики.

Олег отодвинул блокнот и с удивлением посмотрел на Ильяса.

– Не понимаю я тебя, Илья. Иногда вроде ты свой парень. А вот брякнешь что, и сразу… не понимаю. – Он посмотрел на закрытую дверь в другую половину дома. – С полькой этой связался. С братиком ее недостреленным, дезертиром польским.

– Тебе тут не нравится?

– Мне вообще на войне не нравится в тылу сидеть. По ту или другую линию фронта.

– Что ж ты не послал «гэбэшников» в задницу? Плюнул бы и двинулся к фронту!

– Потому что приказ! Не я решаю, где мне полезней за родину сдохнуть.

– А это обязательно?

– Что?

– Сдохнуть?

Олег задумчиво повертел карандаш:

– Иногда. К чему разговор?

– Думаю, погибнем мы завтра. Даже если с аэродромом прокатит, далеко не уйдем. Там вокруг гарнизоны друг на дружке, все дороги через деревни идут, лесов почти нет.

Рыжий почесал небритый подбородок.

– Может, и так.

Ильяс решился. Сдвинул лавку, уселся напротив.

– Ты думал над тем, что мы здесь делаем?

– Воюем, что ж еще?

– Нет. Что МЫ с тобой здесь делаем?

Олег всмотрелся в лицо собеседника, глаза его сошлись в щелочки:

– Мы здесь, чтобы эта война кончилась быстрее.

Ильяс криво ухмыльнулся:

– А я вот думаю, нас сюда послали, потому что дела остались незаконченные.

Олег откинулся на лавке, опершись спиной на бревенчатую стену.

– Мистикой увлекаешься? Карма, шварма?

Ильяс проигнорировал выпад.

– У тебя другие идеи?

Рыжий хмыкнул.

– Меня, Илья, шлепнули перед домом за то, что я человека по ошибке убил. Исправлять это тем, что следом отправлю еще десяток-другой фрицев, глупо.

Ильяс напрягся.

– Подробнее о том случае рассказать не хочешь?

Он физически ощутил, как потяжелел в кармане трофейных брюк «Люгер».

– О чем? – удивился Олег.

– О том, как ты… Не того убил.

Рыжий посерьезнел.

– Такое случается на войне. К сожалению. Когда постоянно на взводе, забываешь, что для кого-то твои действия могут стать вопросом жизни и смерти… Я забыл.

Олег придвинул к себе котелок с вареной картошкой, вынул одну, покрутил в руках и положил обратно.

– Жизнь – сложная штука, Илья.

– Ты убил невинного?

– Я часто убивал тех, кто считал себя такими… Но в тот раз я действительно ошибся. Погорячился, – рыжий уставился в стену за спиной Ильи. – Ты же знаешь суть дела. Нас обстреляли укурки. Ответным снарядом я их разнес, но потом дернуло меня заросли проредить. Снаряд угодил в дерево…

Ильяс подвинулся так, чтоб рука, взявшаяся за рукоятку пистолета, осталась незамеченной.

Рыжий продолжил.

– Я жалею, что так получилось, я этого не хотел. Суд определил, что часть своей жизни я должен отдать за ошибку, и я эту часть жизни отдал. Преступление и наказание, совершенное и полученное. Но кто-то решил, что цена вопроса выше.

Рука с пистолетом пошла наружу.

Олег встал и повернулся к Ильясу лицом, оставаясь по ту сторону стола.

– А ты как сюда попал, Илья?

– Я рассказывал: меня сбили…

Рыжий усмехнулся. Только сейчас Ильяс заметил, что за котелком, прямо перед вставшим командиром лежит старенький потертый «наган». Руки лейтенанта опирались на стол так, что револьвер оказался между ладонями.

«Never free, never me, so I dub the unforgiven», – завыло в ушах.

Он встряхнул головой. Рыжий еле заметно усмехнулся.

– Ты, наверное, не смотрел старые советские фильмы? О шпионах, разведчиках, агентах?

Ильяс мотнул головой.

– Я ведь ждал этого разговора… Люди, они во сне на родном языке говорят. Иногда несут ерунду такую, что слушать тошно. Но в большинстве случаев то, что беспокоит человека днем.

Он не успеет! Снова не успеет! «Люгер» свинцовой гирей тянул руку вниз, заставляя потеть ладонь на ребристых щечках. Если рвануть и упасть вправо…

Рыжий перегнулся через стол:

– Ну же… Я жду… Говори!

– О чем?

– О том, зачем тебе ночью пистолет в кармане? Ты сидишь, чтоб рука с ним осталась незамеченной, но я же не первый день воюю. Во сне говоришь по-чеченски, а я ваш язык немножко знаю… Говори, что должен и хочешь мне сказать! Ведь хочешь? Иначе давно прирезал бы и ушел в лес.

Ильяс выпустил рукоятку «Люгера». Все равно не успеет.

– Ты убил мою сестру.

– Это я сообразил.

– И меня… Во дворе, когда пистолет в кармане зацепился.

Олег отодвинулся и выдохнул воздух.

– Вот ты кто! Мог бы догадаться: пистолет выхватывать ты так и не научился.

Ильяс ждал.

Рыжий сел, откинулся к стене, задумчиво рассматривая Ильяса так, будто только что увидел в первый раз.

– Ты хочешь мне отомстить. – Полуутвердительный тон не оставлял пространства для маневров.

Ильяс еле заметно кивнул.

– Я ДОЛЖЕН.

– Почему раньше не убил?

– Я… Мне тяжело это сделать.

– Что?

– Убить тебя.

Олег запрокинул голову к потолку, вздохнул полной грудью:

– В первые дни здесь, наверное, да, тяжело. Ты тогда салажонком был. Но сейчас, когда не одного ганса в ад спустил?

– Теперь тем более.

Рыжий всмотрелся в лицо собеседника.

– За все в жизни надо платить… – Он взял со стола «наган». – За все.

Ильяс еще раз прикинул шансы. Если вскочить и рвануть пистолет. Он может успеть, только…

«Наган» скользнул по столу под руку Ильяса. От удивления он схватился за рукоять вспотевшей ладонью.

Рыжий даже не дернулся:

– Может, ты и прав. За свою ошибку я заплатил жизнью. Твоя сестра отомщена. Но за свою жизнь, за свою ТУ жизнь, ты можешь спросить. И я отвечу. Долгов я никогда не любил.

Ильяс крутил в руке «наган». Рыжий ждал.

– Тебя как зовут? – спросил внезапно. – По-настоящему?

– Ильяс.

Он хмыкнул.

– Почти не соврал… Послушай, Ильяс, дай я докладную закончу. Утром самолет будет. Если долетит. Привезет боеприпасы, заберет Любу и доклад. Может, от этих бумаг будет больший толк, чем от всей нашей операции?

Ильяс кивнул. Олег тут же повернулся к столу и взял в руки карандаш.

Рукоять «нагана» лежала в ладони как влитая.

Долги?

Скрипел по бумаге карандаш. Ильяс сидел напротив пишущего человека и думал.

Долги?

– Ну, вот и все…

Олег откинулся к стене, подняв голову. Секунду спустя «наган» лег на стол рядом со стопкой исписанных листов.

– Ложился бы ты спать, командир! Самолет ребята и без тебя встретят, а тебе завтра свежая голова нужна.

Рыжий посмотрел на собеседника:

– А как долги?

– Какие?

– Семейные.

– За сестру кровь взята полностью. А мои личные вопросы – мое дело.

Рыжий посмотрел на Ильяса долгим взглядом, взял со стола «наган» и сунул в кобуру.

Утром, когда отряд выдвигался к месту, Ильяс вдруг понял, что изменилось в рыжем в последние дни. Тот перестал щуриться. Стал смотреть на мир широко открытыми глазами, не опасаясь света, крошек и комарья. Тому, кто умер, незачем бояться умереть снова.

А ведь рыжий ищет смерти…

Простая мысль, объясняющая многое. И отчаянную авантюрность их атак, и безмятежность ночного разговора. Ничто его не держит, нечего беречь, не к кому возвращаться.

А разве у него не все то же?

Видимо, что-то такое излучало его лицо, потому что Олег сдвинул шлем на затылок и заорал, перекрывая рев двигателя:

– По полю танки грохотали…

Танки так танки. Спорить не тянуло.