Книга: Не герой
Назад: Погибшие заживо
Дальше: Человек из Полдня

Огонь в лицо

Пушкари работали как надо. Вокруг наступающих частей все гудело и гремело. Над головой стоял жуткий вой рвущих воздух снарядов. Впереди рос, колыхался, вспухал протуберанцами чудовищный лес, вздыбившаяся к небесам стена огня и земли. Но и противник на этот раз был готов к бою. За версту до вражеских окопов по наступающим ударил первый залп. Прямо в лицо летят комья земли, камни, все окутывает черный дым. Становится тяжело дышать. Воздух пересыхает на глазах. Пышет огнем. Осыпается мертвым пеплом. По броне самоходов цокают пули и осколки. Густо кладут, заразы!
Пехотные цепи переходят на бег. Вендские бронеползы ведут ответный огонь. За спиной ревет, ворочается, громыхает чудовище тяжелых пушечных батарей. Однако огонь куда слабее, чем в начале наступления. Видимо, пушкари меняют позиции, подтягиваются вслед за вырвавшейся вперед пехотой.
– Зараза! Уроды! Убью! Всех порешу! – истошно орет Васёк.
Так легче. Когда кричишь во все горло, не так страшно. А поджилки-то трясутся. Вроде не первый бой. Уже пережил смерть в диком чудском лесу на краю света, смотрел Белой Старухе в лицо, а все равно страшно.
Противник бьет по наступающим цепям. Очереди станковых пулеметов тянутся к бойцам, прореживают атакующие цепи. Грохот взрывов. Свист осколков над головой. Горящий бронеполз. Василий упрямо идет вперед. Даже не останавливается, чтоб дать пару очередей в сторону противника. Рано еще. Далеко до окопов. Из автомата не дотянуться.
Венды медленно, но верно продвигаются вперед. Расстояние до вражеских окопов сокращается. Впереди сплошной ад. Все гудит и ревет. Венды не снижают темп стрельбы. Десятки орудий долбят вражескую оборону. Давят, прессуют, втаптывают в грязь, зарывают в землю узкоглазых.
– Не отставать!!! Приготовиться к рывку! – орет сотник.
До врага совсем близко, меньше половины версты осталось. Василий и не заметил, как дошел. Атака, бег по снегу вслед за бронеползами, заградительный огонь, косящая товарищей смерть – все вылетело из памяти, как и не бывало.
Это не страшно, страшнее впереди. 7-й ударный полк наступает прямо на опоясанную траншеями и рядами колючей проволоки высотку. Опорный пункт. Бург. Полевая крепость. Ударникам самую тяжелую задачу, ударникам огонь в лицо, стальной вихрь в лоб, ударникам кашу из свинца с человеческим мясом и кровавую работу.
– Бегом! – надрывается, хрипит Вторак. – Вперед, разбойники мои! Вперед!
По ушам бьет хлесткий удар. Десятский осекается. Люди не останавливаются. Срабатывает вбитое в подкорку правило: не отставать от брони! Не стоять на месте! Не бросать броню!
– Аааа!!! – Ноги становятся ватными, Василий с трудом их передвигает. Ему кажется, что он почти не движется. На самом деле парень держится вровень с кормовым срезом бронеполза.
Траншеи на склонах высотки оживают, плюются огнем. Венды начинают стрелять на бегу. Не прицельно, только чтоб сорвать злость, хоть так, да досадить степным скотам, заставить их пригнуться, спрятаться, наложить в штаны от страха.
Перед глазами Василия мелькает тень. По воздуху плывет направляющий каток бронеполза. Тяжелый самоход приседает, как будто на скалу налетел. Из башни валит дым. Пушка бронеполза делает последний выстрел и смолкает. Боец успевает упасть на землю и ползет вперед. Земля под Василием ощутимо подрагивает. От лобовой брони бронеполза летят яркие, ослепительно белые брызги.
– Вперед! За Вендию! За Диктатора! – кричит сотник.
Василий приподнимается на четвереньки. Мимо него пробегают бойцы. Рядом, всего в полушаге, проходит бронеход. Парень отшатывается от тяжелых рифленых колес, вскакивает на ноги. Куда бежать?! Воздух густеет от пуль и осколков. Небо затянуто дымом. Жарко, навь побери!
Он добежал, дошел, дотащил себя до подножия холма. Прыгая в траншею, Василий испытывал только чистую, первобытную, звериную ярость, желание душить, резать и убивать, грызть врага зубами. Взгляд вправо. Автомат. Короткая очередь вдоль траншеи. Слева слышно тяжелое дыхание товарищей. Бегом по ходу сообщения. Дорогу преграждает завал. Остановиться. Выглянуть из траншеи – и длинную очередь перед собой на пол-обоймы.
Затвор автомата щелкает и остается в заднем положении. Рука сама лезет в подсумок. Перезарядить оружие. Товарищи тем временем выбираются из окопа, бегут вверх по склону. Трое бойцов установили на бруствере ракетомет. Слышится грозное змеиное шипение. В полусотне шагов от Василия, прямо поверху вражеского окопа, растекается река пламени.
Теперь рывком. Выпрыгнуть из траншеи и будь что будет. Шагов через десять боец поскальзывается на размякшей глине и плюхается лицом в грязь. Ерунда. Вперед. Ползком. На четвереньках. Перебежками. Как раз пламя стихает, его уже можно перепрыгнуть.
Опорный пункт они взяли. Одним рывком, одной сумасшедшей атакой. Уже потом, заново переживая это утро, Василий понял, что это был самый лучший вариант. Если бы полк остановился, если бы люди залегли под вражеским огнем и попятились, пришлось бы идти во вторую атаку. А может быть, и в третью. Если бы они вообще взяли этот проклятый бург.
Полковник не дал людям даже пяти минут на отдых. Только воины поднялись на высотку, только выкурили гранатами последних кайсаков из укрытий, как пришел приказ окапываться. Собирать все тяжелое оружие и устанавливать на южном склоне холма. Четыре сотни заняли оборону на высоте, пять сотен расположились в окопах на крыльях позиции, и три сотни полковник вывел в запас.
Только после того, как бойцы привели в порядок позиции и расчистили стрелковые ячейки, им дали возможность передохнуть. Вендские войска, одним ударом прорвав обе линии вражеской обороны, остановились. Воинам не говорили, почему стоим, а не наступаем, не гонимся за кайсаками. Большие воеводы не считают необходимым делиться своими соображениями с простыми бойцами. Только если это нужно для поддержания боевого духа или в порядке общего осведомления о ситуации на фронте.
– А пожрать не мешает, – заметил Мазур.
Боец сидел на дне окопа, прислонившись спиной к стопке патронных ящиков. В руках он вертел стеклянную банку тушенки, рассматривал тавро на крышке.
– Хорошая мысль. Добрая. – Василий спрыгнул с бруствера и наклонился к своему вещевому мешку.
– Давай, Чудин, доставай, что у тебя есть, накрываем, – предложил Щукарь, пулеметчик, к которому десятский прикрепил Василия и Мазура.
Личностью Щукарь был неприятной, друзей у него не водилось. Не стремились люди сближаться с этим выходцем из нижних концов Новгорода. Трудно сказать, почему Щукарь пошел в армию, не для него это дело. Не может урожденный тать, не ставящий ни во что Правду и людей Правды, пойти служить. Говорят, что в один прекрасный день городовая облава загнала Щукаря с подельниками в тупичок. Почти всех положили, один Щукарь выскользнул и заскочил в попавшийся ему на пути Войсковой приказ. Там пришлось давать клятву, присягать на верность Диктатуре. Другого пути не было, только в руки поджидавших его на улице городовых.
– Раскрывай свой мешок, – нехорошо прищурился Василий, выпрямляясь. Рука потянулась к висевшему на поясе чудскому боевому ножу.
– У тебя сегодня первый бой, Чудин. Тебе и угощать. Ты не бойся, если не хватит, мы вложимся. Верно говорю, Мазур?
– Сначала сжуем твои, а потом каждый свои? – старая, как мир, блатная разводка. Маргиналы, криминалитет, ворье – дно в любом обществе одинаково. Всегда подсознательно чувствуют слабину и впиваются в горло неспособному дать им отпор. – И не называй меня Чудином, Рыбешка, – добавил Василий и сплюнул сквозь зубы.
– Яришься, это хорошо. Я таких знаешь сколько перевидал и переломал? – тать ощерился в кривой ухмылке.
– А где же тебя так сломали, что в ударники попал? – слова Василия попали точно в больное место.
– Ладно, сегодня на равных сидим, – глухо проворчал Щукарь. – Пока на равных, Василий.
Молодой человек молча кивнул и повернулся к своему вещмешку. Дешевые понты старого урки мало его волновали. Будет день, будет пища. В учебной сотне Вася уже сталкивался с такими, и быстро понял, что подонков надо бить сразу, больно и чтоб не встал. Это отребье только силу понимает и уважает.
Перекусить они успели. После сытной тушенки с хлебом, сыром, запитой разогретым в громовом самоваре отваром, Василия потянуло в сон. Разморило на полный желудок. Если еще включить обогрев куртки да устроиться поудобнее на дне траншеи, подложив под зад пустой ящик, прислонившись к обернутому снятым с дохлого кайсака ватником столбу и надвинув на глаза шлем, и не заметишь, как уснешь.
Наступал отходняк. Горячка боя, ярость, безумие атаки остались позади. Когда Василий шел в бой, он не видел вокруг себя смерть. Точнее говоря, не замечал, не обращал внимания на скошенных пулеметами однополчан, горящие вендские бронеползы, не слышал предсмертных воплей наматываемых на гусеницы бойцов и жуткого воя раненых. Сейчас память и чувства размораживались, до Василия начало доходить, что и он мог остаться лежать на грязном, обожженном снегу. И его могла найти стальная стрела смерти, могло срезать осколком, залить напалмом.
Больше всего хотелось хлебнуть горячительного, утопить мозг в спиртном, чтоб ничего не видеть, не чувствовать и не помнить. Жаль, мало ударникам вина перед боем отпустили. Всего один туесок на нос. Выпить или оставить? Вдруг впереди еще хуже будет? Пока Василий размышлял над почти гамлетовским вопросом, в окоп заглянул десятский.
– Пулемет изготовлен? Треногу закрепили?
– Все закрепили. Не стронется. Только окопчик мелковат. Сидя стрелять будем, – зачастил Щукарь. Несмотря на свой гонор, он побаивался командиров, успел в свое время на собственной шкуре почувствовать, что такое неподчинение приказу.
– Времени нет, – недовольно бросил Вторак. – Одного оставить у пулемета, остальные могут идти отдыхать.
– А куда? – удивился Василий.
– Десять шагов за твоей спиной, дубина. Блиндажи расчистили. Печки поставили.
Гм, самому стыдно. Даже по сторонам не посмотрел. Хотя не так просто заметить врезанное в склон холма, заботливо засыпанное грунтом укрытие. Взгляд Василия притянули сложенные рядком на крыше блиндажа трупы. Кайсаки. Те, кого в укрытиях гранатами закидали. Своих-то венды сразу же после боя вывезли, и мертвецов, и раненых. А кайсаков хоронить будут, когда время найдется. Зима не лето, могут и полежать, не засмердят.
– Вот ты и остаешься дозорным, – десятский уловил на миг исказившую лицо Василия брезгливую гримасу и истолковал ее по-своему.
– Посторожу. Огонь разжечь можно?
– На дне. И не усердствовать. Смотри, чтоб патроны не бабахнули. Напалм зря не трать.
– Лишних громовых коробок для куртки не будет? Тогда и костерок – только чтоб руки согреть.
– Бережливый. Держи пару.
– Добре, – кивнул Василий, принимая подарок.
Полезная штука. Заряда одной коробки хватает на шесть-десять часов подогрева куртки и брюк. Зимой в голой степи незаменимая вещь, особенно если учесть, что зимняя одежа для армии шилась весьма легкой. Бегать удобно, движения не стесняет, не промокает, не устаешь быстро, но ведь тепло плохо держит, зараза.
Пока однополчане грелись в блиндаже, Василий развел небольшой костерок из политых напалмом досок и тряпья. Чадило сильно, дымок вонючий, но зато, если снять перчатки и вытянуть руки к огню, забываешь, что ты в окопе на передовой линии. Закрыть глаза и представить себе… Стоп. А вот спать на посту… Василий нехотя выглянул из окопа. Все тихо. Противника не видно. Своих тоже.
Через полчаса началось. Из-за леса ударили пушки. Близкие накрытия по позициям. Бойцы ждали, что сейчас заревут наши орудия. Силища-то какая! Ан нет. Молчат. Не видно пушек за спиной. Ушли пушкари, видать, в другом месте они нужнее. Только орднунг противобронных пушек спешно готовит укрытия для своих длинноствольных дыроколов.
Били кайсаки метко, точно клали снаряды в траншеи и ячейки, но ущерб от огня был невелик. Венды вовремя засели в укрытиях и блиндажах. На позициях остались только дозорные.
Василий быстро снял пулемет с треноги, спустил на дно траншеи и сам прилег рядышком. Страха не было. Стреляют, и пусть себе стреляют. Огонь реденький. Полевые пушки садят. Даже если снаряд и упадет в шаге от окопа, лежащего на дне бойца не достанет, только присыплет землей да по ушам даст близким разрывом. Пережить можно.
Четверть часа на обстрел, и кайсаки пошли вперед. На рубеж атаки степняки выдвигались под прикрытием огня.
– Тревога! Узкоглазые! – крикнул Василий, надеясь, что микрофон в вороте куртки работает и командирские приемники исправны.
Противник приближается. Два десятка бронеползов разворачиваются веером. Из бронетранспортеров выгружается пехота. Две цепи. Бронеходы идут следом, прикрывают огнем тяжелых пулеметов.
Ожили вендские противобронные пушки. Щелкают бичом. От первых же снарядов загорелись два кайсацких бронеполза. Переворачивается броневик.
Василий поднимает пулемет и ставит его на треногу. Вокруг свистят пули, выбивают из земли и бруствера брызги грязи. За спиной слышится топот товарищей.
– Подвинься, друже, – пыхтит Щукарь и протискивается к пулемету.
Короткая очередь. Проверить прицел. На дно окопа сыплются стреляные гильзы. Мазур вскрывает патронный ящик и вытягивает запасную ленту. Василий пристраивается у изгиба траншеи и бьет по кайсакам короткими очередями из автомата.
Много вас? Сейчас будет меньше. Не оборачиваться, не глядеть по сторонам, не зевать. Стрелять в противника и ни о чем не думать.
Идут степняки быстро. Несмотря на бешеный огонь, вендам не удается сбить вражескую атаку, заставить врага залечь. Бронебойщики выжигают еще три-четыре бронеполза. Кажется, им несладко приходится. Выстрелы слышны не так часто, как хотелось бы. Кайсацкие бронеползы выбивают снарядами позиции пушкарей. Пехота и броневики заливают окопы свинцовым дождем.
Они приближаются! Сто шагов. В дело вступают ракетометы вендов. Пять огненных стрел устремляются к вражеским бронеходам. Попали! Еще один бронеполз застыл на месте, у двух сорваны гусеницы.
Грохота взрыва не слышно, только гул в голове. Ударная волна бросает Василия на стенку окопа. Парень трясет головой. Медленно поднимается, опираясь на автомат, как на посох. Взгляд Василия останавливается на теле Мазура. Почему он здесь, а не у пулемета?
Сухой треск автоматных выстрелов. Пули впиваются в стенку окопа над головой молодого человека. Выхватить гранату. Сдернуть чехол. Швырнуть в сторону противника и пригнуться. Удар. Брызги земли во все стороны. Истошный вопль. Василий выглядывает из окопа. Они уже близко! Подходят. Еще одну гранату, и из автомата. Очереди срезают двоих степняков. Еще одного достало осколками гранаты.
Не отступать! Сменить обойму. Держите, гады!!! Нате вам! Получите свинца. Дикая степная орда накатывает, захлестывает окопы. Кое-где в теснинах траншей уже идет рукопашная. Засевшие на второй линии, над головой Василия, однополчане бьют по окопам, не целясь. Лишь бы сбить атаку. Лишь бы остановить. Лишь бы не пустить врага дальше первой линии.
Василий отскочил в сторону и побежал вдоль траншеи. Вот и ход сообщения. Нырнуть за угол. Остановиться. Следом за бойцом топают кайсаки. Поднять автомат и жать на спуск, пока патроны не кончились. Огненный вихрь в упор, стальной смерч сметает врагов.
– Не отступать! Назад, гнилое отродье! – ревет сотник.
Работает серьга, оказывается. Василий чуть не оглох от вопля.
В траншее еще продолжается бой. Василий выглядывает из хода сообщения и нос к носу сталкивается с кайсаком. Доли секунды. Времени нет. Молодой человек успевает отшатнуться, уклониться от летящего в голову приклада. Затем выхватить нож, шаг вперед, подныривая под руку противника. Клинок входит в плоть по самую рукоятку. Степняк наваливается на Василия, давит, гнет к земле.
Выдернуть нож, и еще раз. Еще и еще. Правая рука работает как швейная машинка. Василий не понимает, что колет ножом труп. Наконец он выдыхается, спихивает с себя мертвяка. Нож в ножны. Подобрать автомат. Перезарядить. Можно жить дальше.
Бой в траншее затихает. Кайсаки не выдержали и откатываются назад. Стальные махины бронеползов отползают, порыкивая пушками. Перед окопами осталось с полдюжины горящих самоходов. Отбили. Отразили. Выжили. Времени на отдых нет. Следует приказ отойти на вторую линию. И забрать с собой все, что может стрелять.
Вскоре кайсаки пошли в повторную атаку. Снова по вендским позициям ударили пушки. Новая волна брони и пехоты накатывается на истерзанный снарядами, опаленный огнем клочок земли. Венды не зря покинули первую линию траншей у подножия холма, почти весь удар пушек пришелся на эту перепаханную вдоль и поперек полоску. Выживших там не было, и быть не могло. Зато когда степняки подошли к высоте, по ним в упор ударили пулеметы.
Половина бронебойного орднунга погибла при первой атаке. Кайсацкие бронеходчики не лыком шиты, для них противобронное орудие – это первый и самый страшный враг, по нему и бьют изо всех стволов, не жалея снарядов. Недаром бойцы уважают своих бронебойщиков, всегда готовы прикрыть пушкарей от огня. Да что толку, когда на тебя прет стальное чудище? Пули для него, как горох об стенку, а когда бронеполз подходит на дистанцию досягаемости ракетомета или огнемета, зачастую пушки уже разбиты, орудийные позиции перепаханы снарядами и густо засеяны пулями.
Волна кайсацкой пехоты прошла через передовые траншеи и залегла буквально в нескольких шагах от второй линии. На крыльях опорного пункта завязался тяжелый бой. Здесь противник сумел захватить траншеи. Выбили его только контратакой пехотных броневиков с поддержкой резервных сотен.
На холме шла вялая перестрелка между засевшими в траншеях вендами и залегшими перед ними кайсаками. Гулко рвались пехотные гранаты. Шипели огнеметы. Все это на фоне неутихающего многоголосого хора пулеметов, автоматов, винторезов и пистолетов.
Василий давно потерял счет времени. Парень механически перезаряжал автомат и бил по лезущим через бруствер степнякам. Не думая, не гадая о будущем, есть только сейчас и только здесь. Стрелять, стрелять и стрелять, пока не кончились патроны, пока автомат не заклинит или ствол не перекалится.
Внезапно все кончилось. Огонь стих. Выжившие кайсаки ползком и короткими перебежками откатывались назад. По ним даже не стреляли. Люди просто устали убивать и терять своих товарищей. Сотники зря орали на бойцов, требовали добить степную гадину – никто их не слушал. Так, дать пару коротких очередей в сторону противника. Чисто для вида, чтоб узкоглазым не пришло в голову повторить атаку.
Слишком много смерти на сегодня. Василий перезарядил родную «Липку», нежно провел рукой по ложу, стирая грязь. Устал. Надоело все хуже горькой редьки. Надо бы оружие почистить и ствол сменить, но сил нет. Остается только упасть на дно траншеи, нимало не стесняясь соседства со свернувшимся клубочком в луже крови Втораком. Если сегодня утром Василия мутило от вида истерзанной плоти, то сейчас ему на это было глубоко наплевать. Да хоть в куче чужих кишок лежать, только бы не шевелиться, вытянуть ноги и прижать к себе верный автомат. Сам выжил, повезло, и фиг с ним. Потом разберемся.
Выжившие командиры прекрасно понимали, что люди уже за гранью жизни и смерти, потому и не трогали бойцов. Нельзя отдавать команду тому, кто не в силах ее выполнить. Полчаса на отдых. За это время люди хоть немного, но пришли в себя. Великая сила жизни! Совсем недавно казалось, что в полку не осталось ни одного живого человека. Ан нет, бойцы по одному поднимаются на ноги, собираются группками, вскрывают патронные ящики, чистят оружие. Кое-кто уже включает окопные печки и разогревает сухой паек. Смерть смертью, а кушать-то хочется. Жизнь берет свое.
Порядок в полку восстанавливался. Пришедшие в себя люди выискивали, выкапывали из полузасыпанных окопов тела павших товарищей. Оттаскивали в сторону дохлых кайсаков. Это только в первые минуты после боя можно лежать рядом с трупом. Нормальный человек такого соседства не любит. Командир пообещал, что к вечеру подъедет погребальная ватага. Тогда можно будет проститься с погибшими. Хорошо, поле боя осталось за вендами. Не будет мертвецам позора, всех погребут с почестями и положенными обрядами. А тех, кто так завещал – предадут огню.
Незаметно шло время, работа спорилась. Василий не отставал от однополчан, не ленился и не увиливал от тяжелой грязной работы. Надо собирать мертвецов – собираем. Надо чистить оружие, мастерить из двух покалеченных пулеметов один – делаем, благо оружие простое, удобное, разбирать и собирать его одно удовольствие. Надо расчищать траншеи – берем в руки лопату. Надо натягивать колючку перед окопами – натягиваем…
В армии не любят и не уважают тех, кто норовит увильнуть от грязной работы, спрятаться за спины товарищей. Даже такой особый контингент, как ударники, ценил умение делать общее дело наравне со всеми и даже чуть лучше товарищей. И как еще можно относиться к человеку, из-за которого на тебя сваливается больше работы? Вот то-то и оно.
Людей в полку осталось мало. Всего за один день 7-й ударный потерял половину своих бойцов и почти все бронеходы с приданными пушками. Василий ожидал, что полк выведут в тыл на отдых или пришлют пополнение. Наступать дальше такими силами – это самоубийство. О своих мыслях боец помалкивал, не хотелось становиться зачинщиком, первому заводить нехорошие разговоры. Вообще в окопах и блиндажах ни слова не произносилось о завтрашнем дне и намерениях командования. Если кто из молодых по незнанию ляпал что лишнее, так его тут же обрывали повоевавшие товарищи. Не принято было у ударников говорить о завтрашнем дне, особенно на фронте.
Да, командование способно на любую каверзу. После заката на готовящихся к ночлегу людей свалился приказ грузиться на самоходы и идти вперед. Противник отступает, а мы идем за ним, освобождаем от кайсаков нашу землю. Вперед! Не роптать! На том свете выспитесь, ударники. Кому служба Диктатуре и Вендии надоела?!
Назад: Погибшие заживо
Дальше: Человек из Полдня