Погибшие заживо
– Приготовиться к атаке! – проревел в серьге голос сотника Сухмана Белова.
– Собраться у бронехода. Живо! – вторил ему Ингорь.
Десяток построился перед угловатой мордой бронетранспортера. Десятский прошелся перед строем, окинул бойцов придирчивым взглядом, ничего не сказал.
– Когда выступаем? – неожиданно прозвучал негромкий, спокойный голос Виктора Николаевича.
– Сейчас двинемся. Горыня, заводи! Давайте, парни, в бронеход.
Повторять приказ не было необходимости, люди четко, как на учениях, заняли свои места в десантном отделении. Десятский расположился рядом с водителем. Вовка Конопатый поднялся в пулеметную башню. Санек открыл крышку ящика с пулеметными лентами, он должен был исполнять обязанности заряжающего.
Что было дальше, Владмир почти не запомнил. Все смутно, рваными кусками. Как будто рассудок сопротивлялся такому издевательству, насилию над человеком, мозг пытался забыть этот ужас как страшный сон.
Бронеходы вырвались из леса и понеслись навстречу противнику. Лобовая атака. Прямо на прорвавшихся через окопы кайсаков. Бронетранспортеры неслись по заснеженному полю, выбрасывая из-под колес облака снежной взвеси, отчаянно виляя из стороны в сторону. Версты за две до противника тяжелые бронеходы «Лось» открыли огонь из автоматических пушек. Вскоре к ним присоединились крупнокалиберные башенные пулеметы бронетранспортеров и легких бронеходов.
Несущаяся лава колесной брони. Треск пулеметов и стрекотание скорострелок. Трясущийся, подпрыгивающий на рытвинах полик пехотного отделения. Резкие маневры и торможения водителя, заставляющие людей обеими руками цепляться за сиденья и поручни. Грохот взрывов, свист и звон осколков. В тот момент, когда Владмир окончательно оглох и ошалел, и готов был выпрыгнуть на ходу из бронехода, лишь бы закончилась эта пытка, из серьги донесся жизнерадостный рев сотника Сухмана:
– Высаживаемся! Цепью! Вперед!
– Пошли, ребята, – добавил Ингорь.
Бронетранспортер сбавил ход. Распахнулись люки. Бойцы посыпались наружу. Владмир кубарем вылетел из машины, перекувыркнулся, вскочил на ноги. Глаза резал яркий свет, искрящийся под солнцем снег.
– Не теряться. Цепью. Бегом, – голос десятского в серьге вернул его к реальности.
На бегу оглядеться, сбавить шаг, давая товарищам вытянуть цепь. И вперед, за маячащей в двух десятках шагов пятнистой кормой «Лося».
– Ура!!! Бей!!!
Владмир не видел, что творится за спиной. Только стрелять и бежать легкой рысью за бронеходом, пытаться опередить противника. Бить первым. Иногда это получалось.
Рев моторов. Грохот взрывов. Истошный визг осколков. Треск пулеметов и автоматов. Речитатив скорострелок. Все сливалось в одну невообразимую какофонию, дикую шумовую волну. Сознание не воспринимало ничего, кроме фигур вражеских солдат у перерытой снарядами линии окопов, вендских бронеходов. И было еще горячее плотоядное желание вцепиться врагу в глотку, насытиться его кровью. Горящие вендские бронеходы, падающие на снег товарищи, уткнувшиеся стволами в землю пушки остались за гранью восприятия. Это все потом, потом, если выживем. А если нет, то пофиг.
Вперед! Бегом. Не отставать от бронехода. По спине Владмира текли ручьи холодного липкого пота, из горла рвался нечленораздельный вопль. Не останавливаться, не дать себе понять, как это страшно – идти в атаку.
Бежавший рядом Ратмир пошатнулся и, выпустив из рук автомат, медленно опустился на снег. Идущий впереди бронеход вильнул в сторону и застыл на месте. Владмир не слышал взрыва, но из башни «Лося» повалил густой дым, открылся бортовой люк, и из бронехода выскочили два бойца.
Десяток Ингоря шел вперед, не задерживаясь. Люди потеряли страх, или им это казалось. Обогнуть горящую машину. Не отставать, следом идут бронетранспортеры. Вдруг прямо перед Владмиром вырос кайсак. Здоровенный детина выбирался из воронки. Прямо на бегу навести автомат, длинная очередь до клацанья сожравшего последний патрон затвора. Руки сами, на одних рефлексах, перезарядили «Липку».
Опрокинувшийся на спину кайсак так и остался лежать рядом с воронкой. Грудь разорвана стальной метлой, шинель в крови, на лице застыла посмертная маска, черные глаза, не мигая, смотрят в небо и на перепрыгивающих через труп вендов. На тело наехало широкое рифленое колесо бронетранспортера, вдавило кайсака в мерзлый грунт, расплющило, раздавило, как гусеницу.
– Стоять! Занимаем оборону! – кричал сотник Сухман.
Вовремя. Десяток уже перемахнул через окопы. Люди бежали за кайсаками, щедро поливая вражеские спины автоматным огнем. Остановились, вернулись к окопам, выбрали себе относительно непострадавшие стрелковые ячейки и подходящие воронки, принялись окапываться.
Владмиру достался приличный окоп. Рывший укрытие боец постарался на совесть, продолбил мерзлый грунт, углубился шага на полтора, выложил аккуратный вал перед окопом. Трудолюбивый был человек, аккуратный, жаль, это ему не помогло. Тело срезанного осколком бойца Владмир осторожно вытащил из окопа и оттащил шагов за десять.
Заняв место в стрелковой ячейке, Владмир огляделся. Только сейчас ему стало по-настоящему страшно. За час боя половину полка как корова языком слизнула. Больше половины. Все вокруг изрыто воронками, поле изуродовано черными языками проталин от огнеметов. Впереди, вокруг и за спиной бойца подбитые бронеходы. Перед фронтом все больше кайсацкие, а за спиной вендские. Контратака далась немалой ценой, покрошили многих, пожгли.
Выглянуть из стрелковой ячейки, покоситься на своих. Так немного успокаиваешься. Видишь подкапывающего стенки воронки Виктора Николаевича, дальше Зван сидит на краю окопа, опустив голову на ракетомет. С другой стороны Димон и Санек в земле копаются, укрытия углубляют. Видишь орудующих лопатками товарищей, с невозмутимым видом шествующего с ручным пулеметом на плече вдоль окопов Ингоря, украдкой пихающего в рот листик коки Димона, и на душе становится легче, отпускает, страх уходит. Если товарищи не побежали, то и тебе нельзя.
Эх, а от десятка Ингоря чуть больше половины осталось. Полегли парни. И Леня погиб, срезало осколком. Десятский между делом просветил своих людей насчет потерь полка, как на духу выложил все, что от подполковника слышал. От орднунга противобронных пушек одно орудие осталось. Бронеходная сотня потеряла полдюжины бронеползов и почти все тяжелые колесные бронеходы. Гаубичный орднунг отбился от лезущей через овраги кайсацкой пехоты, но вражеский огонь не пощадил орудийные расчеты. Хорошо, сотник Микула собрал уцелевших пушкарей-бронебойников и обещает, что сможет выставить полторы дюжины гаубиц с расчетами. О потерях пехоты и говорить нечего, полк уполовинился. Только зенитчики уцелели, но это последний резерв полковника Липатова. Если противник пройдет через пехотные линии, перемелет бронеходы, то на лесных опушках его встретит огонь зенитных скорострелок.
Вскоре противник пошел на приступ. Новая атака. Опять на цепочку стрелковых ячеек накатывается стальная лавина. Прет кайсацкая пехота. Орудия степняков молотят по вендам, выискивают, выковыривают, давят, выжигают огневые точки.
Над головой свистят пули, от грохота разрывов хочется зажать уши руками и свернуться на дне окопа. Гул приближающихся бронеходов и самоходных пушек, лязг железа зачаровывают, заставляют цепенеть, как мышь перед змеей. Кажется, что все снаряды летят в твой окоп, кажется, что кайсаки хотят убить именно тебя. Чтобы выжить и не сойти с ума, остается только одно – не думать ни о чем и стрелять, стрелять безостановочно. Прицелился, дал короткую очередь, перенес огонь на следующего азиата. Целиться надо точнее, тогда не так страшно. Появляется азарт, интерес к жизни и желание дострелять обоймы, а потом… На потом есть малый огнемет и пара гранат. Прорвемся. Выживем!
После третьей атаки полк почти помножили на ноль. Все поле перерыто воронками, заставлено чадящими самоходами, завалено телами павших. От брошенной деревеньки камня на камне не осталось. Прошлись по ней ракетными залпами. Четыре уцелевших вендских бронеполза, прочные, надежные, как топор, пехотные «ТБ-39», спрятались в укрытиях за окопами. Бронеходчики выбрались из чрева своих стальных пушечных таранов и отдыхают, лежа прямо на снегу. Сил подняться или хоть постелить рогожу нет. Единственную гаубицу на руках выкатили на запасную позицию в ложбине за две сотни шагов от окопов. Вручную же подносили боеприпасы, все тягачи разбиты, пушкарей тоже мало осталось.
– Живой? – полусотник Брянский наклонился над стрелковой ячейкой с прислонившимся к стенке Владмиром.
– Нет, убитый, – невесело скривился боец, открыв глаза, и нехотя поднялся на ноги.
Гельмут присел на бруствер, извлек из-под кожанки латунный туесок и протянул Владмиру.
– Благодарствую, – молодой человек глотнул обжигающей жидкости. Крепкое вино провалилось в желудок, растеклось по жилам приятным теплом. В голове зашумело. На лице нарисовалась глуповатая улыбка. Давно не пил. Устал, вымотался так, что рюмка спиртного чуть ли не вырубает напрочь.
– Часа через два они опять пойдут, – тихо сказал полусотник. – Хорошо мы их прижали, из штаба армии передают, в полусотне верст от нас драка идет, каша мясная с кровью. Кайсаки из мешка вырываются.
– А нас бросили?
– Нет, – жестко, с нажимом ответил Гельмут Брянский, – мы передовая застава. За нами дивизия разворачивается, оборону строят. Продержимся до заката, будем отходить.
– А если нет?
– Тогда тем более отходить, кто жив останется, – хохотнул Гельмут. – Ты, Владмир, не спеши погибать, у нас еще дело есть. Помнишь разговор?
– В твоей кладовой?
– Хорошее было время, довоенное…
– Ошибаешься, как раз после начала войны.
– Но для нас-то оно было довоенным!
– Вернусь домой живым… – начал было Владмир и остановился на полуслове.
Не было у него дома, некуда ему возвращаться. В Изяславль? На съемное жилье? А зачем? Нет, нечего там делать. А ведь в Святославле бойца ждет Леночка. Его законная жена, да еще ребенок скоро будет. А своего дома до сих пор нет. Непорядок.
– Вернемся, устроим пир такой, что былинный князь Володимир Всеславович Ясное Солнышко позавидует, – понял по-своему Гельмут.
– Надо еще вернуться.
– Вернемся. Еще одну атаку переживем. Потом затишье будет. Передовую волну кайсаков мы разбили. Пока противник резервы подтянет, пока пробомбит все перед собой, пока части в порядок после марша приведет, к тому времени завтра наступит, наш полк отведут в тыл на пополнение.
– А там и война закончится, – поддержал Владмир полусотника.
– Я к чему разговор начал? Вторая сотня обороняется в полуверсте от нас. И там старший боец Глеб Корбут, наш ключ к границам Империи. Соображаешь?
– Справа? Слева?
– Слева.
– Значит, отступать, если что, будем налево.
– Своих товарищей предупреди. Только тихонько. Я еще сам не знаю, как будем с ним разговаривать, но пара-тройка крепких ребят за спиной не помешает.
Послышался гул самолета, и на позиции обескровленного полка посыпались бомбы. Бомбили кайсаки с большой высоты, вне пределов досягаемости полковых зениток, и от души. Не менее бомбардировочного полка работало. И в данном случае низкая точность бомбометания компенсировалась массой вываленного на землю металла. Бомб противник не жалел.
Владмир и Гельмут скорчились на дне окопчика и, прижавшись друг к другу, вздрагивали при каждом взрыве бомбы. И как только поместились! От земли тянуло холодом, но они этого не замечали. Каждая клеточка тела, каждый нейрон мозга истошно вопили: «Жить!!! Вжаться в землю. Забиться в нору. Спрятаться и не отсвечивать. Жить!»
Рокот. Дрожь земли. Сыплющиеся за шиворот комья. Громкий стук собственных зубов. Холодная сталь автомата в руках. Оружие не бросать. Протяжный, кромсающий душу свист. Глухой удар. Торжествующий рев рвущей землю взрывчатки. Несмолкаемый гул в ушах. Визг осколков. Бьющие по шлему и спине комья. Пережить это и не сойти с ума, кажется, невозможно. Однако выжили и не сошли. Налет длился всего пять минут, но эти пять минут превратились для засыпаемых землей заживо, расстреливаемых с высоты людей чуть ли не в вечность.
Владмир думал, что налет никогда не кончится. Когда все стихло, он поверить не мог, что еще на этом свете, а не в аду. Руки дрожали, по спине бежал предательский холодок. Сделав над собой усилие, парень поднялся на ноги. Окрестность напоминала лунный пейзаж. Все вокруг изрыто воронками. Кругом валяется искореженное железо. Прямо перед окопом вытянулась змея гусеницы бронеполза. Сорвало и швырнуло взрывом. Представить себе невозможно, что кто-то пережил этот огненный шторм.
– Живем! – Гельмут хлопнул Владмира по плечу.
– Скоро они попрут.
– Через полчаса ждем гостей. Не забыл разговор? Предупреди своих. Если что, отходим на левое крыло.
Только сейчас до Владмира дошло, что, может быть, предупреждать и некого. От этой мысли его глаза непроизвольно сузились, а руки сами стиснули «Липку». Что ж, кайсаки за это заплатят. Пусть приходят: в подсумке три запасные обоймы, на дне окопа лежит огнемет, на ремне две гранаты. Если боги будут милосердны и он не погибнет в первые минуты боя, то сможет вернуть степнякам должок, взглянуть в расширившиеся от предсмертного страха и боли темные глаза азиатских хищников.
Полусотник тем временем извлек из кожаного чехла коробку рации и связался с сотником Сухманом, а затем с самим полковником. Быть на связи – первая обязанность командира. По цепочке окопов пошло шевеление. Люди выбирались из укрытий. Нет, все не так страшно, как кажется, потери от бомбежки невелики. Даже последняя гаубица и бронеползы уцелели.
– Приготовиться к бою! – ожила серьга.
– Начинается, – нехорошо оскалился Гельмут Брянский. – Глазокрылы засекли шевеление и продвижение.
– Идут?
– Идут. Четверть часа у тебя есть. Вперед, боец, по окопам, я, в случае чего, прикрою, – слова полусотника прозвучали двусмысленно.
Владмир все понял как надо. Гельмут прикроет и от кайсаков, и от десятского, буде тот заинтересуется, с чего это воин побежал по стрелковым ячейкам, о чем разговаривает с товарищами.
Предупреждение пришло рано. Кайсаки задержались с развертыванием. Видимо, им тоже приходится несладко, в бой идут прямо с марша, полковые командиры пытаются использовать любой повод, дабы дать своим людям подтянуться, немного отдохнуть, дождаться отстающих.
Противник опоздал, через четверть часа к 9-му Святославльскому полку подошло подкрепление: две полнокровные пехотные сотни и боевой бронеползный десяток прорыва. Командование серьезно отнеслось к требованиям полковника Липатова о поддержке, если расщедрилось на четыре сверхтяжелых ударных самополза «ТБ-43». Самоходы эти дорогие, их мало, и командование старается не бросать «ТБ-43» в бой поодиночке и без соответствующей поддержки. Но, видимо, дела плохи, раз послали только один боевой десяток, одну четверку.
Подкрепление помогло немного сдержать натиск кайсаков. Однако вендов было слишком мало. Стальной клин бронеползов рассек позиции полка и устремился к прифронтовой дороге. Кайсакам не было необходимости добивать вендов, они не ставили перед собой цели уничтожить обороняющихся, они только вырывались из мешка. Это и спасло Владмира и его товарищей.
Несчастная пехота гибла в своих окопах, ее расстреливали орудия, давили гусеницы, выжигали огнеметы, но она еще сопротивлялась, отстреливалась от наседающих степняков. Вендские бронеползы ненамного задержали вражеский прорыв, тяжелые, непробиваемые стальные гиганты «ТБ-43» шли по полю, как медведи в окружении собачьей своры. Тяжелые длинноствольные пушки нанизывали кайсацкие бронеползы, как иголка жука, прошивали броню насквозь, ракеты сносили вражеские башни, пулеметы косили пехоту, но вендов было слишком мало.
Сначала один гигант крутанулся на месте, оставляя за собой шлейф разорванной гусеницы. Тут же ему в борт вошли два бронепрожигающих снаряда. Второй бронеполз взорвался после попадания тяжелого снаряда. Оставшиеся два «ТБ-43» были расстреляны зашедшими им за спину самоходными пушками. «ТБ-39» к этому времени сгорели все до единого, вместе с прикрывавшими атаку колесными бронеходами.
Владмир отстреливался от залегших в двух сотнях шагов от окопа кайсаков, когда серьга опять ожила.
– Отходим! Влад, давай первым, короткими перебежками, – скомандовал Ингорь.
Боец негромко выругался, осторожно высунулся из окопа и изумленно присвистнул. Он даже и не заметил, что кайсаки прорвали фронт и обходят их. Увлекся боем и не понял, что контратака провалилась. Вон, в полусотне шагов стоит покореженный «ТБ-39». Левая гусеница сорвана, катки разбиты, башня свернута набок, орудийный ствол уставился в небо.
– Давай! Живо! Не спать! – надрывался десятский.
Вспомнив недавний разговор с полусотником Брянским, Владмир тяжело вздохнул, набрал полную грудь воздуха, повесил на плечо трубу огнемета, взял в левую руку автомат и выпрыгнул из укрытия. Он и не заметил, что ноги успели замерзнуть и колени почти не гнутся, мышцы работают нехотя, как заржавевшие. Рывок отозвался болью в коленке. Парень сразу же свалился на землю. Вовремя. Над головой прошла пулеметная очередь.
Из окопов выскочили Вовка Конопатый и Санек. Ребята побежали влево. Помнили, черти, предупреждение. Хоть ничего и не поняли – Владмир лишнего не болтал, – но действуют как надо. Владмир вскочил на ноги и рванул следом. Десять шагов. Еще десять. Залечь. Дать короткую очередь в сторону кайсаков.
Справа из воронки от снаряда выползли Виктор Николаевич и Ингорь. Они двинулись было в тыл, прямо через поле, но дядя Витя вовремя остановил десятского. Бойцы залегли за обгорелым остовом «Лося». Явно старый речник объясняет командиру, что отступать надо вдоль окопов, а не бежать через поле. Странно, что Ингорь сам этого не понял.
– Двигаемся влево, – командует Ингорь по радиосвязи. Догадался.
Владмир дожидается, пока все не покинут окопы. Последним ползет Димон, тащит за собой раненого. Движутся короткими перебежками. Рывок, пробежка. Упасть, открыть огонь и постараться прижать степняков к земле.
Противник осмелел. Кайсаки поднялись в атаку. Это только пехота, все вражеские бронеходы ушли в чистый прорыв. Сейчас у перелеска за спинами пехоты идет бой. Последний заслон полковника Глузда Липатова пытается хоть на какое-то время задержать врага.
Воронов приподнимается на локте. Опускает автомат и свинчивает наконечник с трубы огнемета. Как там в учебке объясняли? Снять заглушку. Взять рукоятку правой рукой, положить трубу на плечо, левой рукой поддерживать и наводить на цель. А цель уже близко. Бегут, уроды недоношенные, скоты степные! Думаете, мы сейчас лапки поднимем?! Хрен вам в рот по самую задницу!
Владмир жмет на спуск и ведет ствол огнемета справа налево. Толчок в плечо. Труба рвется из рук. Над ухом раздается громкий хлопок и следом змеиное шипение. Прямо в глаза бьет красный свет. Труба нагревается, так что руку обжигает. Впереди все заливает огнем. Пехотный огнемет бьет всего на сотню шагов, но этого достаточно. Из стены пламени вываливается пара горящих, вертящихся волчком, истошно воющих кайсаков.
На лице Владмира расцветает довольная улыбка – попал. А теперь бросить трубу и бегом вслед за своими, пока дикари не опомнились. На ходу боец отмечает, что поле за спиной перечеркивают еще два огненных хвоста. Парни спешно разряжают огнеметы. Как говорится, дурной пример заразителен.
Остатки десятой сотни откатились на триста шагов. Здесь сотник Сухман приказал залечь. Как раз за спинами поредевшей второй сотни. Передышка. Короткий отдых. Владмир за это время успел пересчитать всех своих. Даже удивительно, несмотря на бомбежку и бой, никто из его друзей не погиб. Даже Димон сумел дотащить до своих раненого Первака. Молодец!
Да, десяток Ингоря практически не пострадал, чего нельзя сказать об остальной сотне. Треть осталась, не более. Другие сотни тоже потеряли немало крови. Хорошо, успели перед последним боем всех раненых унести в тыл. А вот погибших товарищей вывезти не удалось. Плохо. Очень плохо. У вендов не принято бросать своих. Живой ли, мертвый ли – значения не имеет. Каждый венд имеет право на человеческие похороны. Общая могила в безымянной воронке – это для кайсаков и прочих дикарей чернозадых. Не всегда так получалось, бывало, бросали своих мертвецов или хоронить было некому, но венды все-таки старались выносить из боя тела товарищей.
