Пехота
После учебной части всю четвертую сотню откомандировали в 9-й пехотный Святославльский полк. Осенью полк вел оборонительные бои на южном участке Донского коридора, понес большие потери и был выведен на отдых и пополнение. Обычная для Вендии ротация частей.
Пополнение прибыло в конце дня. Грузовые самоходы остановились у ворот военного лагеря. Командовавший группой полусотник даже не соизволил загнать транспорт на охраняемую территорию. Четверть часа ожидания перед рогатками, а зима была холодной, люди и так успели по дороге замерзнуть в открытых кузовах самоходов. Темнело рано, на землю опустились сумерки. Часовые у ворот спокойно стояли, отступив от рогаток на три шага, как предписывалось уставом, на попытки завязать разговор не реагировали.
Наконец со стороны лагеря показался сотник. Перекинувшись парой фраз со старшим команды, он приказал пропустить пополнение. Выглядел командир лет на двадцать пять, молодой, невысокий, лицо гладко выбрито, глаза светятся живым умом.
– Ну что? Успели позабыть, чему учили? – обратился сотник к столпившемуся на площадке за воротами молодняку. – Стройся!!!
Новобранцы зашевелились.
– Так будет лучше, – сотник прошелся вдоль строя, придирчиво разглядывая бойцов.
Остановился, поправил «Липку» на груди Дмитрия, одобрительно кивнул щеголявшему нашивками старшего воина Виктору Николаевичу.
– Посадские, жизни не знаете, огня не видели, пороха не нюхали. Пришли по зову отчизны. Решили, что армия без вас не обойдется. А теперь слушайте: отныне вы все десятая сотня девятого Святославльского пехотного полка. В полку только десять сотен, и вы последняя, самая худшая. Я знаю, что вы все прошли учебку и считаете себя настоящими воинами. Так вот, это все дерьмо гусиное! Воинами я назову тех, кто доживет до весны.
По довоенным наставлениям, я должен не допускать сотню до дела, держать на охране тыла, хозяйственных работах и гонять, как пьяного биармийца. Этого не будет, – сотник заложил руки за спину, отступил на пять шагов, так, чтобы держать весь строй в поле зрения. – В бой пойдут все. Молокососов бросят вперед, будете прикрывать грудью настоящих воинов, все кайсацкие пули ваши, все снаряды ваши. Кто побежит, зарежу лично. Поняли? Не слышу!
– Так точно, сотник!
– Меня называют сотником Сухманом Беловым.
– Так точно, сотник Сухман!!!
– Даже получается. Сейчас идете в свои палатки, четвертый конец, за домами бронеходчиков. Привести себя в человеческий вид, получить имущество, разобрать лежанки, выставить дневальных. Через час построение перед палатками. Постановка на довольствие. Ужин, – сотник бросил взгляд на наручные часы, – через час с четвертью. Усекли?
– Так точно, сотник Сухман!
– Бегом, марш!
Четвертый конец новобранцы нашли быстро, в учебке их просвещали насчет типичного устройства полевого лагеря. Самый дальний угол, между сборными домиками бронеходчиков, металлическими ангарами складов и тыловой линией периметра лагеря. Палатками в вендской армии назывались настоящие раскладные каркасные дома со стенами из легкого, чрезвычайно теплого рулонного материала. Собиралась такая штука десятком бойцов за полчаса, в комплект входили теплый пол, печи на громовых кадках, парусиновые перегородки.
У палаток новобранцев уже ждали десятские. Непосредственные командиры отнеслись к молодежи теплее, чем сотник. Без необходимости они голос не повышали, предпочитая делать внушение дружескими тычками. Новобранцев моментально разделили на десятки, при этом Владмир и Виктор Николаевич сумели быстро доказать десятскому Ингорю, что они вместе с товарищами будут служить только в одном десятке.
– Ну и свинья с вами, – хохотнул Ингорь и, хлопнув Владмира по плечу, добавил: – Живо за лежанками и портянками. Беру всех шестерых.
Несмотря на холодноватый прием, отношение старых бойцов к молодежи было покровительственным. Да, гоняли новобранцев до седьмого пота. Да, на них взвалили все хозяйственные работы, а заодно прикрепили к бронесотне в качестве чернорабочей силы. Новобранцы не роптали, хоть и уставали за день, как ломовые лошади. О такой вещи, как дедовщина, в Вендии и не слышали, это только у кайсаков старые солдаты могут унижать молодых. Да и то такие вещи практикуются исключительно в туркестанских частях и в Забайкалье. Урожденный кайсак, как и венд, не позволит над собой измываться, да и сам не будет унижать единокровника.
На фронтах затишье. Сообщают только о позиционных боях на Хопре. Хотелось думать, что противник выдыхается, тем более бойцам постоянно зачитывали сводки с внушительными списками вражеских потерь. Хорошее средство поддержания боевого духа, а вот правдивы сводки или нет, не выяснить. Хотелось, конечно, верить в лучшее.
К сожалению, Владмир не мог себе позволить быть благодушным, он понимал, во что влез, но не жалел о своем решении. Служил он легко, стоически переносил трудности, не пищал и не гнушался любой работы. В сотне его за это любили. Вообще, случайные люди отсеялись еще в учебке. Вендская армия могла себе позволить отбирать людей, брать только добровольцев и только способных и готовых служить.
Однажды, после обильного снегопада, весь полк подняли на уборку снега. Мело больше суток, с неба сыпались крупные пушистые хлопья, было морозно. Снегом засыпало дороги, улицы между палаток, стоявшие открыто бронеходы превратились в снежные скульптуры. Сугробами придавило стенки палаток, да так, что они прогнулись, крыши провисали, каркасы сгибались и грозили сломаться и погрести солдат под палатками.
Как только на улице прояснилось, командование устроило большой аврал. Да люди и сами были не против помахать лопатами, насиделись в духоте замкнутого пространства, устали от воя ветра за тонкоизолом, до одури наигрались в кости. Благо десятские и полусотники сквозь пальцы глядели на это нарушение порядка.
На улице было хорошо, потеплело, белоснежные сугробы искрились на солнце, легкий ветерок вздымал в воздух сверкающую алмазную пыль снежинок. Десятку Ингоря выделили улицу между концами. Работа спорилась. Уставшие от безделья люди с шутками, беззлобными шалостями разгребали завалы.
– Из дома не звонят? – как бы невзначай поинтересовался остановившийся возле Владмира десятский.
– Сам же знаешь, односторонняя связь, – ответил боец, воткнув лопату в снег.
– А сам?
– Два дня назад звонил. Все спокойно, жена в госпитале работает, нашего брата в Перуновы чертоги не пускает.
– Благородное дело. Как увидишь, благодарность ей передай огромную от всех нас.
– Сам не знаю, когда увижу, – грустно ответствовал боец. – Близок город, а не вырвешься.
– Хорошее слово «вырваться». Не слышал никогда, а звучит. Я вот, Владмир, за тобой замечаю: говор не вендский, похоже на наш язык, а не наш. Словечки всякие выскакивают. И за друзьями твоими то же самое наблюдается. Если не скрываешь, откуда родом?
– Очень далеко. Земли неведомые, народы назнаемые, – отшутился Владмир.
Что ж, Ингорь прав, точно подметил. Владмир подумал, что ему еще год как минимум придется привыкать к вендской речи. Именно на мелочах все чужаки и ловятся.
– Это не с Мурманской земли?
– Еще дальше, – прищурился боец, игра в угадайки его забавляла.
– Дальше и подумать не на что. – Ингорь запустил пятерню под шапку. – Неужто из Империи бежали?
– А многие ли из Империи бегут?
– Я не встречал, да люди бают, что есть такие изгои. Ты думаешь, там так хорошо, как по дальновизору показывают?
– В этой жизни все возможно, – согласился Владмир и вытащил лопату из сугроба. Поговорили, пора бы и поработать.
Вечером в полк прибыл новый сотенный командир. Уже через час сотник Сухман построил своих людей и представил им полусотника Гельмута Брянского. До этого момента в 10-й сотне, как и во всем полку, была нехватка командиров. Положено на сотню иметь одного сотника и двух полусотников, каждому по орднунгу. До сегодняшнего вечера Сухман Белов обходился без помощников. Даже подполковников в полку было не три, а только два. Постепенно ситуация выправлялась, людей присылали, но слишком мало и медленно.
Надо ли говорить, что Владмир и его товарищи были только рады узреть серьезную, чуть усталую, осунувшуюся физиономию знаменитого ученого. Наш человек. С Брянским не пропадем.
После ужина неугомонный Ингорь опять отловил Владмира. Десятскому не терпелось продолжить разговор. В свою очередь молодой боец крайне заинтересовался словами Ингоря о беженцах из Империи.
– Так, брат, ходит молва, не всем у имперцев жить хорошо, есть такие, кто все бросает, уезжает в Вендию, Саксонию или Франкланд, – сообщил Ингорь.
– А как они живут?
– Известно дело, как все. Ты сам не из таких? Смотрю на твоих друзей, всегда вместе держитесь, говор не вендский, словечки всякие проскальзывают, и родни славной не ведаете, если и звоните, так только женам. Про отцов, дедов, матерей ваших не слышно. Так говорю?
– Все так, – кивнул Владмир, – только не изгои мы, а провальцы.
Разговор шел на улице у входа в палатку.
– Венды, настоящие венды, – прозвучал голос Гельмута Брянского.
– Прости, полусотник, коли что не так, – вытянулся Ингорь.
Владмир успел заметить, что вновь прибывшего командира, молодого, только что из училища полусотника, уже признали своим. Люди как будто чувствовали в нем наследника древнего боярского рода.
– Все хорошо, Ингорь, мне самому любопытно поговорить о людях из Империи. А Владмир и его друзья уже не провальцы безродные, а венды, пусть и первые в своих родах. Вот ты, десятский, думал ли о чести быть основателем рода?
– Это не для меня, – усмехнулся десятский. – Я своих на двадцать поколений помню.
– А раньше что было? Откуда твой предок пришел?
– С Двины родом, из полоцких кривичей. Что раньше было, мне неведомо, а вот как мой прадед Ерш на Дон переехал, с тех пор и ведем наше родословие. – Немного помолчав, Ингорь добавил: – Понял я тебя, полусотник Гельмут. Верно говоришь, благодарю богов, что у меня отец, дядья, деды и прадеды есть, не на пустом месте народился. Тяжелое и сложное это дело, жить, когда ты совсем один, никого за спиной нет, некому за тебя заступиться, некому за тебя ответ держать. Звиняй, Владмир, ежели обидел, ляпнул, не подумавши.
– Пустое, – махнул рукой Владмир. – Так что ты слышал о беженцах из Империи?
Ингорь не успел ответить, потому что заговорил Гельмут:
– Не беженцы они, а переселенцы. Переселяются туда, где жить легче и веселей. Во второй сотне есть такой.
– Да ты что?!
– Есть, есть, – покивал Брянский. – Однако пора на боковую. Завтра поднимут и бросят огонь глотать.
– На фронт?
– Хуже, – после этой многообещающей фразы Гельмут скрылся за палаткой.
– Имя у него не вендское, – задумчиво протянул Ингорь. – Рода человек славного, а вот имя…
– Отец в честь побратима сакса назвал, – пояснил Владмир.
Утро принесло свежие новости. Сразу после завтрака объявили общее построение. Полковник Глузд Липатов молча прошелся перед застывшим на плацу строем, нехорошо покосился на левофланговую десятую сотню, но ничего не сказал в адрес молодняка.
– Бойцы! – набрав побольше воздуха в грудь, рявкнул полковник. – Подлый враг вторгся на нашу землю, топчет наши леса и степи, убивает наших людей. Наши жены, матери, дети стонут под пятой подлых степняков! Не первый раз кайсаки пробуют на прочность наши мечи, не первый раз узкоглазые падальщики пытаются разгромить Вендию, поработить наш вольный народ. Я говорю: хрен у них что получится! Мы свободные люди! Мы не потерпим над собой чужеземных захватчиков! Мы сломаем хребет кайсацкой гадине!
– Смерть врагу!!! – над строем взметнулись сотни правых кулаков.
– Враг оказался сильнее, у степняков больше людей, самолетов и бронеползов, у них даже самоходов больше оказалось. Но это не спасет выродков! Мы им покажем, как лошадей жарят!
– Смерть врагу!!! – громыхнул полк.
– Два часа на сборы, – подвел итог полковник Глузд. – Проверить подвижной состав, всем получить двойной боекомплект и взять снеди на три дня боев. Бронеходчикам взять третьи громовые кадки, боекомплект усиленный. Командирам сотен довести до людей боевую задачу. Разойтись!
Незыблемый гранитный строй полка сломался. Люди рысцой побежали к своим палаткам и складам. Сотники на ходу отлавливали младших командиров, требовали, чтоб те лично следили за погрузкой, трясли тыловиков и обозников, не дай бог, что забудут взять! Командиры сотен вместе с заместителями полковника собрались в командирском доме. О предстоящей им задаче они имели самые смутные представления. В вендской армии вообще все были немножко помешаны на секретности. Обычно боевая задача доводилась до бойцов и младших командиров за час до выступления.
9-й пехотный Святославльский полк был обстрелянным, большинство бойцов дело свое знали, не один бой прошли, под огнем бывали, что брать в поход зазубрили лучше полусотников. Это только на первый взгляд самым важным являются оружие, патроны, гранаты, ракетометы, пулеметы, пушки, бронеползы и прочая стреляющая и громыхающая жуть.
Старые бойцы не забывали пополнить боекомплект, но относились к этому делу с ленцой, командиры и так сто раз все проверят и перепроверят, безоружного воина в бой не пошлют. В первую очередь опытные воины заботились о смене сухого шерстяного белья, заряженных громовых кадках для самогреющей одежи, термосах с кипятком, туесах с крепленым вином, снеди, карманных светильниках и малых огнеметах. Зимой в заснеженной лесостепи вендский ручной огнемет спас не одну жизнь. Огневой смесью можно не только врага жечь, но и дрова запалить, согреться, даже ужин приготовить.
Два часа полку было достаточно. К десяти часам все было готово. Палатки свернули и погрузили на обозные самоходы. Достаточно одного слова, одной команды, и 9-й пехотный полк сорвется с места и стальным кулаком обрушится на вражескую оборону. Несмотря на потери, полк представлял собой достаточно грозную силу – десять полноценных пехотных сотен на тяжелых бронированных вездеходах.
Это бронеходная сотня с двумя дюжинами неплохих, достаточно новых пехотных бронеползов «ТБ-39». Две дюжины стальных бронированных зверей, каждый с экипажем из пяти бойцов. В башнях тяжелые противобронные пушки, пулеметы, ракетометы, на крышах башен тяжелые зенитные пулеметы. Броня «ТБ-39» считалась надежной – многослойная, с коробками взрывной защиты. Широкие гусеницы и мощные громовые двигатели позволяли машинам спокойно идти по глубокому снегу, переваливать через окопы и рвы, ломать лбом заграждения. Бронеходчики любили этот самополз.
Кроме того, в полку были два пушечных орднунга, один – противобронных пушек, второй – тяжелый гаубичный. Орднунг зенитных самоходов. Отдельный орднунг саперов. Обозная сотня.
Задачу людям ставили непосредственные командиры. Полковник Глузд отходил в этом деле от традиции, считал, что так будет лучше, сотник всегда скажет доходчивее, так, чтоб до селезенки достало.
Противник, по данным разведки, подтянул дополнительные орды и корпуса к рубежам по Дону и Хопру. Кайсаки собираются наступать. Командование вендов, в свою очередь, решило устроить врагу большую гадость. Самим нанести контрудары вдоль Волги, перерезать вражеские пути снабжения и постараться окружить кайсаков в междуречье Волги и верхнего Дона.
Операция рискованная, противник может успеть выдернуть свои войска из горнила сражения за Дон и обрушиться на вендские контратакующие полки. Есть такая возможность. Но командование решило пойти на риск, бойцам клятвенно обещали, что победа будет за вендами. Вы кайсаков не бойтесь, пусть они сами нас боятся. Идти вперед, стрелять и не отступать, тогда все будет хорошо.
День 8 февраля был потрачен на марш. Полк покинул лагерь, прошел мимо Святославля и свернул на шлях по направлению к Жигулям. Ехали в быстром темпе, обоз остался в лагере, сейчас обозники должны сворачиваться, грузить все имущество, полковой скарб на самоходы и двигаться вдогонку за бойцами. Люди искренне надеялись, что в конце концов обозникам удастся догнать полк. А то бывало, что и не догоняли. Обоз перехватывали ушлые старшие командиры других подразделений, а бывало и так, что к тому времени, когда обоз достигал места назначения, от полка уже оставались рожки да ножки.
Еще сорок верст по бетонке, и по колонне передали команду сворачивать на обочину. Минут через десять полковую колонну обогнали бронеползы. Тяжелые гусеничные машины шли одна за другой, огромная бронированная змея от горизонта и до горизонта. Изредка между бронеползами попадались колесные бронеходы или грузовики. Целый бронекорпус шел, но почему-то без своей пехоты, пушек и обозов.
– Много их, – прошептал Димон, в последние месяцы кличка прочно приросла к нему, он даже в бумагах фигурировал не как Дмитрий, а именно как Димон.
– Силища прет, – уважительно протянул Ингорь. – Добро, если их первыми пустят, а не по нашим трупам.
– Раз обгоняют, значит, пойдут первыми, – резонно ответствовал Владмир.
– В жизни всяко бывает. Воеводы большие, им виднее. Могут передумать, и сначала пехоту пустить, а потом, когда окопы займем, бросить бронеходы.
Владмир не стал поддерживать разговор. Парню было страшно. Кругом заснеженная равнина, вдоль дороги сугробы выше крыши бронехода, вдалеке темнеет лесок. Слышится только рев бронеползов, скрежет бетонки под гусеницами, да изредка доносится скрип снега под колесами полковых бронеходов. Скоро в бой. Парень не представлял себе, как это: идти вперед, прямо на плюющиеся огнем вражеские окопы, стрелять, не видя врага, убивать, зная, что иначе убьют тебя. Страшно. Хотелось вернуться домой, забыть все это, как страшный сон. Вернуться, убежать, плюнуть на все. Вот если сейчас выйти из бронетранспортера по малой нужде – и через поле к перелеску. Никто ведь не заметит. Пусть сугробы у дороги, он проползет, он тихонечко…
Из оцепенения Воронова вывел толчок в плечо. Сидевший рядом Ратмир, хороший парень, жизнерадостный, доброжелательный такой, протянул Владмиру туес. Боец молча кивнул, поднес фляжку ко рту, сделал глоток. В горло потекла вязкая обжигающая жидкость. Красное крепленое вино. В этом мире водка и подобные ей спиртовые напитки не пользовались особой популярностью, их любили только в пограничье. Венды предпочитали пить мед, вина и такие вот смеси градусов в двадцать.
– Благодарствую, – выдохнул молодой человек, возвращая товарищу туес.
Крепкое вино не только согревало, но и успокаивало. Все дурные мысли вылетели, не выдержали соседства с добрым греческим вином. Жить сразу стало легче и веселей.
Вскоре полк получил разрешение двигаться дальше. Еще версты три, и передовые бронеходы свернули на расчищенную от снега грунтовку к замеченному с дороги перелеску. Здесь, под деревьями, пехота расположилась на отдых. Воздух был морозным, дул холодный ветер.
Командиры выставили оцепление и разрешили людям развернуть полевые палатки. Хоть какая-то возможность отогреться для тех, кому пришлось трястись в кузовах самоходов. Пусть стенки машин защищают от ветра, но ведь холодно же. Невозможно сидеть, не двигаясь, зябнешь моментально.
Десятой сотне несказанно повезло, ехали на пехотных бронетранспортерах. В десантных отделениях машин тепло, вентиляция работает. Можно лампочку включить, если бойницы зашторить. Единственное, металлические, обтянутые искусственной кожей сиденья задницу и спину натирают. Сидеть неудобно. И коленки в спинку сиденья впереди упираются.
Вечером, после разогретого в полевых печах ужина, командование соизволило доложить текущую обстановку. Противник яростно атакует наши позиции по Дону и Хопру, вводит в бой резервы. К настоящему времени на нескольких участках наши войска отошли на заранее подготовленные позиции. Натиск кайсаков не ослабевает.
В переводе с торжественно-бравурного на общечеловеческий это означало, что степняки решили-таки проломить оборону вендов. Вражеское наступление идет успешно, хотя венды и сопротивляются изо всех сил. На направлениях главных ударов кайсаки проломили передовые линии и втягиваются в прорыв. Это означало, что скоро начнется контрнаступление вендов. Хотелось бы верить, успешное.
Рано утром людей разбудила канонада. С севера доносился тяжелый мерный гул сотен орудий. Владмир с трудом разогнул спину, со стоном вытянул ноги. Ночка выдалась еще та. Бронетранспортер – машина хорошая, но спать в нем – это разновидность изощренного мазохизма.
– Подъем! – прозвучал в серьге жизнерадостный рев сотника Сухмана. – Полчаса на воскрешение. Просраться, умыться и строиться.
– Чтоб тебе самому в бронеходе жить! – искренне высказался Ратмир, нимало не беспокоясь, что сотник может его услышать.
Полевая сеть работала. У каждого бойца в ухе серьга с приемником, на воротнике кнопка микрофона.
Сидевший в корме бронехода Виктор Николаевич распахнул люк. В машину ворвался морозный воздух, пахнущий лесной свежестью и моторной гарью. Букет еще тот. Вкусовая композиция сногсшибательна, но по сравнению с затхлой атмосферой в десантном отделении это настоящая амброзия.
– Времени нет! – Ингорь бесцеремонно вытолкал сидевших у люка бойцов наружу и сам полез из машины.
Владмир предпочел отворить боковой люк. Состояние после ночи было хуже, чем с похмелья, голова дурная, рожа отекшая, тело болит. Зато свежий воздух и глоток чистой воды из туеса привели его в норму, хоть на человека стал похож.
Канонада за горизонтом не утихала. Ровно через полчаса после побудки полковник Глузд Липатов распорядился заводить двигатели, бойцам строиться по сотням. Смысл построения был только в том, чтобы сотники и полусотники сделали перекличку и вздрючили воинов. Короткий заряд бодрости перед боем.
Затем полк свернулся, погрузился на самоходы и двинулся прямо по снежной целине. Развернувшиеся цепью бронеползы прокладывали дорогу. Следом шли пехотные бронетранспортеры, тягачи с пушками, самоходные зенитки и гусеничные пушки. Самоходы с пехотой и немногочисленный обозный транспорт были замыкающими.
Еще темно, на небе горят звезды, вьется поземка. Холодно, как в аду. Вокруг ни огонька, только серые тени ползущих вперед войсковых колонн и доносящийся со всех сторон рокот моторов. Махина вендской армии пришла в движение. Колесо закрутилось.
