Нежданная напасть
На полях убрали картошку. Незаметно подошло время выкапывать свеклу и морковь. Стройку пришлось на время заморозить. Все мужчины и женщины трудились в поле, собирали вывернутые самоползом корнеплоды.
В один из вечеров в село вернулся отряд охотников, ходивших смотреть на стада лосей и туров. После первых морозов намечалась большая охота. Трое охотников спешили в родное село изо всех сил, по их словам, за день прошли больше сорока верст. Спешили не зря, не из молодецкой удали – бежали, чтоб как можно быстрее предупредить своих о грозящей напасти.
Как рассказывали Пелько, Кумай и Вахлак, в лесу они встретили кайсаков. Большой отряд степняков пробивается на север. Новость всполошила селян. Если кайсаки наткнутся на село, беда будет, разграбят хозяйство, насильничать будут, убить могут.
Сразу же созвали общий сход. Но созвать – это одно, а собрать – совсем другое. Многие работали на дальних полях, за ними послали детей. Часа через три народ подтянулся. Охотники к этому времени успели отдохнуть, выпить с дороги браги и клюквенного морса, собраться с мыслями. Василию повезло оказаться неподалеку – вез на самоползе морковку в хранилище и приехал как раз вовремя.
В отличие от лесовиков, Хабулай воспринял новость спокойно. Если кайсаки идут к селу, то надо защищаться, встречать врага на дальних подступах, если мимо пройдут, то не высовываться и слать гонцов в город. А гонцов по-любому слать надо. Василий не знал, сколько воинов расквартировано в Сторогоре и окрестностях, но подозревал, что для разгрома разведывательной группы кайсаков достаточно.
Именно эти мысли он и высказал на сходе, когда народ наконец собрался, прекратил галдеть, выслушал охотников и задумался о своем будущем. Сход проводили за селом, на специально отведенной для этого большой поляне. Старейшие, волохи и Хабулай сели на скамьях под двумя старыми березами, остальные расположились на скамьях вокруг. Скамейки издавна стояли на этой поляне. Никто их не убирал, незачем. Священное место. Старики говорили, где община собирается, там и боги незримо присутствуют. Ничего лишнего, отвлекающего внимание на поляне не было, только на ветвях священных берез висели пестрые ленточки, и в стволах на уровне человеческого роста были укреплены кабаньи челюсти.
– Сколько узкоглазых видели? Как вооружены? Есть ли бронеходы? – поинтересовался Хабулай.
Говорил он на чудском, Тергай, как назло, сегодня уехал в город, а Калеву на сходы не пускали, не женское это дело. Других же односельчан, хорошо владевших вендским языком, просить помогать с переводом Василий не хотел. Лучше уж так, с грехом пополам, но самому.
– Много, – степенно, неторопливо ответил Пелько. – Мы видели отряд в полсотни конных. Вахлак не соврет, слышал, что рядом еще не один такой отряд идет. Много кайсаков, много. Все с автоматами, конные, сабли блестят.
– Самоходы или самоползы видел?
– Нет. Не видел. Мы как углядели степняков, так сразу тихонько в кусты уползли, выждали – и бегом в село.
– Правильно, – кивнул Лушик, пожилой, крепкий, справный мужик, бывший одним из признанных старейшин рода.
– Что делать будем?
Со всех сторон посыпалось:
– В леса уходить надо.
– Степняки никого не пожалеют, все запасы выгребут. Останемся – к весне с голоду помрем или к вендам холопами пойдем.
– Драться надо.
Василий молча сидел и выжидал, Лушик и Журав спокойно глядели на галдящих односельчан. Пусть перебесятся, пусть выговорятся. Постепенно взгляды сельчан обратились к старшим.
– Кайсаки в сорока верстах, – промолвил Журав. – Утром были. Идут к селу. Уйти и забрать с собой скарб мы не успеем, урожай в амбарах и ямах лежит. Сами решили до весны много не продавать, подождать, пока цены не поднимутся.
– Может, еще мимо пройдут или назад повернут? – выкрикнул Вайнико, тщедушный, забитый своей дородной супругой мужичок.
Ясно дело, Вайнико бежать не хотелось, нелегкое это дело – тащить на себе Лузию и полдюжины ребятишек. Впрочем, обороняться он тоже не захочет, убить ведь могут. Василий предположил, что сосед предложит сидеть тише мыши, а в случае чего откупиться. Понятная логика, живет он небогато, грабить у него нечего. Все поборы лягут на плечи более зажиточных односельчан. Дочерей на выданье у Вайнико тоже нет, нечего опасаться излишнего внимания со стороны степняков.
– Не пройдут они мимо. Как на первое же поле наткнутся, так сразу пойдут село искать, – возразил Журав.
– Кайсаков больше сотни, – поднялся с места Василий, – сколько именно, надо выяснить. Я хочу уже сегодня послать навстречу врагу быстроногих охотников, умеющих красться так, что ни листок не шелохнется, знающих лес, как своих жен.
– Не пустим! Как мы без охотников?! Погибнут ведь ни за рваную куну! – заорали с места.
– Тихо всем! – Журав поднял руку и уставился на крикуна тяжелым немигающим взглядом. – Хабулай дело говорит.
– Разнюхать все хочешь? – усмехнулся Лушик. – Хорошее дело. У страха уши велики, Пелько ошибиться мог.
– Я точно полсотни видел! – выкрикнул охотник.
– И еще неведомо, сколько слышал, – заметил Василий. – Три отряда по три человека нужно. Пусть идут навстречу врагу. Все три отряда разными дорогами. Поглядят на кайсаков, приметят все что можно и нужно. Много ли их? Как вооружены? У всех ли кони? Есть ли пушки и самоходы? Большой ли у них обоз? Дозорные пусть поглядят и сразу посылают самого молодого и быстроногого с вестью в село. Сами пусть постараются держаться рядом со степняками. Что-нибудь изменится, пусть второй гонец идет. И, наконец, я лично прошу, пусть самый опытный и мудрый боец до последнего висит у врага на хвосте, только в самый последний момент, когда они к полям выйдут, идет в село.
– Я пойду, – заявил Пелько.
– И я, – поднялся Вахлак.
– Родичи, – Василий намеренно употребил это слово, – я мало среди вас жил, еще не всех знаю как братьев. Выберите троих самых лучших, а они пускай сами выберут себе товарищей.
Рекомендация пришлась кстати. Получив конкретное указание, сельчане быстро выбрали из добровольцев троих. Это были Вахлак, Пелько и Саарно. Последний считался самым лучшим медвежатником, ползимы проводил в лесу на дальних заимках. Меха приносил дорогие и мяса столько, что половине села хватало.
– Теперь собираем гонца в город. Кто сможет быстро найти воеводу и все ему подробно доложить?
– Кумая послать, а лучше Вайнико, он хоть и несчастный, богами обиженный, да умеет лазейку найти. Воеводу Виктора ночью с лежанки поднимет, заставит себя выслушать.
– Вайнико на самоходе ездит, как пьяный на санках, – парировал Журав. – Нам не надобно самоход разбивать, нам надобно воеводу найти. Поедешь, Кумай?
– Поеду. Дайте перекусить, а то я с утра не жрамши. Переоденусь в посадское и поеду.
– Два вопроса решили, молодцы, – похвалил людей Хабулай. – Последний остался. Оружие достаем, чистим, патроны смотрим и разбиваемся на десятки. Десятских пусть старейшие назовут. Нам надо завтра на заре быть готовыми в лес идти. Как только первый гонец вернется, покажет, где кайсаки, так сразу и пойдем.
– Драться хочешь?! – встрепенулся один из сидевших на дальнем конце мужиков.
– Кайсаков много, всех перестреляют, – сказал Вайнико. – За воинами бежать надо.
Панический призыв не нашел понимания у сельчан. Один из сидевших рядом с Вайнико мужиков, не мудрствуя лукаво, извлек из кармана луковицу и запихнул ее в рот трусу.
Лушик поднялся со скамьи, вежливо кивнул Хабулаю и принялся вызывать десятских. Всего село смогло дать восемь полноценных, вооруженных автоматами и дальнобойными скорострельными охотничьими винтовками воинов. По словам сельчан, кое у кого в сундуках лежали и гранаты. В поход собрались все здоровые, способные держать оружие парни и мужчины от пятнадцати до шестидесяти лет. Еще два десятка бойцов с оружием похуже оставили в селе. Это последний резерв. Если ополченцы полягут, то резерву придется уводить женщин, детей и стариков в дальнее урочище или драться в селе, это уже как кости лягут.
– Хабулай, а ты с кем пойдешь?
– Как первый гонец вернется, так и ясно будет. Где опаснее будет, туда и пойду.
– Значит, вместе в лес пойдем, – Лушик опустил руку на плечо молодого командира.
– Утром ясно будет.
На том и порешили. Мужики пошли по домам готовить оружие и снаряжение к бою. Штабом обороны назначили двор дома Журава. Старый волох уже не мог сам идти в бой, ходил медленно, уставал быстро, но голова у него соображала. В том, что касается штабной работы, организации обороны, любому мог фору дать.
Правда, так получилось, что всю работу в первый вечер пришлось взять на себя Василию с Поколой. Журав и Лушик нашли самоход и укатили в ближайшие чудские села поднимать единородцев. Ближние – это мягко сказано, до Играны двадцать верст, остальные два села еще дальше. Хорошо, если старшие поздней ночью вернутся.
Разведчики вышли засветло, собираться им было недолго, а при закатном солнышке привычные к лесу люди могли отмахать десяток верст. Что будет дальше, они не знали. Скорее всего, заночуют в лесу и утром продолжат путь, это если уже на закате не встретят кайсаков. Никто не мог сказать, сколько времени потребуется врагу, чтоб дойти до села. Сегодня утром они были в сорока верстах. А сейчас? Неведомо.
Домой Василий вернулся поздно. Пока с десятскими беседовал, пока с Журавом и Лушиком советовался, пока над картой колдовал… Калева встретила его у ворот, сразу схватила за руку и потащила в дом. Детишки держались поодаль, предупрежденные матерью, чтобы не мешали.
– Рассказывай, война будет? – в голосе женщины сквозила неприкрытая тревога, проскальзывали истеричные нотки. Видно было, Калева еле сдерживается, чтоб не разрыдаться при хозяине.
– Успокойся, хозяюшка моя милая, все будет хорошо, – Василий ласково провел рукой по голове женщины и прижал ее к себе. – Все будет хорошо. Разведчиков я выслал, утром соберемся с ополченцами и пойдем в лес кайсаков перехватывать. Обещаю, ни один до села не дойдет.
– Ты бесстрашный, – прошептала Калева. – Береги себя, мой хозяин.
– Не бойся, лучше собери мне с утречка сумку, ту, с которой я к тебе пришел. Хлеба положи, сыра, мяса, бутылку воды и бутылку травяного настоя.
– Соберу, все соберу, – глаза Калевы блестели, по щеке катилась слезинка.
Василию пришлось обнять ее за плечи и так держать, пока женщина не успокоилась. Вдруг Калева вырвалась и выскочила во двор.
– Вот так, фиг этих женщин поймешь, – пробормотал Василий по-русски, озадаченно скребя пятерней в затылке.
Чувствовал он себя неловко. Как будто что-то важное, нужное должен был сделать, а не сделал и даже не понял, что именно надо было сделать.
Сразу после ужина Василий прошелся по двору, заглянул в коровник, убрал навоз, проверил загоны с птицей, подсыпал корма. Все в порядке. Хозяйство доброе. Поднимаясь на крыльцо, парень подумал, что после охоты на кайсаков стоит подновить доски. И навес над крыльцом протекает, непорядок. Вот выдастся немного свободного времени, и займемся домом. До зимы надо успеть.
Ночью Василий долго не мог заснуть. Ворочался на полатях. В доме было слишком тепло, душно, в голову лезли дурные мысли. Завтра в бой, завтра с утра начнем воевать. Непривычно и странно вот так неожиданно с утречка отправляться на войну. И страха нет, только здоровое любопытство, желание поглазеть на бойню и самому попробовать, как это – убивать.
Как-то все нереально выглядит, театрально, будто написал неведомый писатель пьесу, режиссер ее одобрил, а актерам приходится играть. Написано в сценарии «война», на сцену выбегают актеры с деревянными саблями и ружьями, картинно машут бутафорским оружием, принимают красивые позы, медленно падают с типа пронзенными сердцами, успев при этом спеть куплеты. А потом все поднимаются, берутся за руки, кланяются и уходят за сцену.
Да, Калева не зря назвала Василия бесстрашным. Что-то в нем в последнее время изменилось. Он стал другим. Жизнь в лесу, одиночество, попытка применить на практике методы выживания изменили человека. Было и еще одно: впервые в своей жизни Василий взял на себя ответственность за других людей. Сам не осознавая того, он вызвался защищать Калеву, ее детей, родственников, односельчан. А теперь понял, что не сможет отступить, сам этого не хочет. И это открытие его не пугало. Он боялся только того, что слишком сильно привяжется к вдове и не сможет в свое время уйти.
Наутро ситуация немного прояснилась. Во-первых, вернувшийся поздно ночью Журав рассказал, что чудь серьезно восприняла угрозу. Селяне вооружаются, снаряжают отряды ополченцев. В Игране обещают уже сегодня к вечеру прислать пять десятков воев.
В городе Кумай нашел воеводу Виктора. Воины к вестям чудина отнеслись серьезно. Сам воевода привел селянина на сход командиров и попросил еще раз рассказать все, что тот видел и слышал. Кумай в грязь лицом не ударил, доложил обстоятельно, прибавил от себя, что чудь собирается встречать врага в лесу, на дальних подступах к селу. Венды думали недолго, сегодня утром они выходят на подмогу селянам. Обещают прикрыть и оборонить, как своих.
Василий при этих словах Кумая скептически приподнял бровь. Все, что он узнал о стоявших под Сторогором военных частях, не внушало оптимизма. В основном это разбросанные на огромной территории неполные казачьи сотни. Хорошо, если воевода сможет за сутки собрать полноценную сотню, скорее всего, будет созывать людей с дальних застав. Кроме казаков, в городе две сотни тяжелой бронепехоты. Вот на этих ребят стоит рассчитывать. С другой стороны, бронеходы по лесу не пройдут, придется их бросать в поле. Это уже сильно ослабляет пехоту. В отличие от кайсацких кавалеристов, вендская бронепехота очень не любит воевать без поддержки броней и ходить пешком.
Посему первый удар однозначно придется выдерживать силами ополченцев. Уже затем постепенно будут подтягиваться подкрепления. Нехорошая картина вырисовывается. Василий подумал, что воевода Виктор может и не спешить бросать своих людей в бой. Речь ведь не идет о вендских поселенцах. Чудь клятву верности Вендии не давала.
К сожалению, новости до затерянного в лесах чудского села доходят медленно или вообще не доходят. Василий краем уха слышал, что венды проводят войсковую операцию по очищению Пустошей, но никакой конкретики. Только кое-что о боях на Ежаве и сражении маневренных групп у бывшей Власовой заставы на Вятке. Большой войны с кайсаками нет. Взаимное прощупывание обороны и приграничные конфликты. Вроде бы, если газеты не врут, венды воздерживаются от крупных войсковых операций, ограничились укреплением рубежей по Волге и парой чувствительных рейдов дальней авиации.
Что там сейчас с кайсаками в Пустошах, непонятно. Информации нет, последние новости были аж три недели назад. За это время многое могло измениться. Может быть, кайсаки подтянули свежие части и вышибли вендов из Пустошей. Возможно, венды их разгромили. Тогда получается, к Сторогору идет отрезанная от своих кавалерийская часть. Кайсаки пытаются оторваться от вендов, обойти Пустоши с севера и выйти к Уралу. В этом случае кайсаки будут грабить всех, кого встретят. Надеяться на снисхождение к бедным лесовикам тщетно. Степнякам не до сантиментов, самим бы выжить.
Что там происходит, неведомо, а жить как-то надо. Вестей от разведчиков пока нет. Идти в лес, не зная куда именно, нельзя, без разведки может так выйти, что ополченцы разминутся с кайсаками, и те спокойно выйдут к беззащитному селу. Остается ждать новостей.
Василий и Лушик с утра устроили небольшие учения. Все равно время девать некуда, а безделье – самый страшный враг солдата. Эта истина касается и ополченца. Оглянуться не успеешь, половина войска разбежится по домам и полям. Одному на четверть часа сходить, дров наколоть, другому приспичит яблоки собирать, третий в поле попрется или вспомнит, что жена просила воды для стирки натаскать.
Нет, раз рать собрали, распускать ее нельзя. Командиры вывели свое войско на пастбище, свели десятки в два орднунга. Первым делом устроили учебные стрельбы. Да, в цель чудь била точно, половина мужчин не первую зиму на охоту ходят, стрелять умеют. Василий же, видя, что его бойцы предпочитают вести огонь стоя или с колена, схватился за голову. Кайсак это не лось или медведь, он ведь, гад этакий, тоже стрелять умеет.
– Десятские, ко мне! – заорал Хабулай.
– Так, будем учиться ползать. Ты, ты, ты и ты, молодцы, били из положения лежа. Остальные, будем считать, уже мертвые.
– Как?
– А вот так!!! – грозный рев Василия оборвал посыпавшиеся было шуточки, заставил мужиков опустить вылупленные на лоб глаза. – Убили вас степняки. Всем лежать! А ну! Кому сказал?!
С помощью Лушика и вовремя вспомнившихся чудских ругательств ему удалось восстановить дисциплину и заставить десятских проползти на пузе по полсотни метров.
– Жопу опусти! Морду вниз! Быстрее! Нефиг копошиться! Жопа! – Василий наступил на выпяченную заднюю часть ополченца. – Давай, ползи. Вперед.
Разобравшись с командирами, перешли к остальным ополченцам. До полудня сельская сотня ползала по пастбищу. Люди быстро устали и уже не обращали внимания на разбросанные тут и там коровьи лепешки. Видок у бойцов был еще тот, но зато начало получаться. Василий дал пару очередей из автомата поверх голов, реалистичности ради. Эффект был потрясающим, даже исподтишка саботировавшие тренировку ополченцы вжались в землю и уже не приподнимались на карачки, старались не подставлять голову и задницу под вражеские пули.
– Вот так, – Хабулай удовлетворенно потер руки. – Приступаем к огневой подготовке.
Сотня построилась. Интервал в три шага. Затем рывок вперед. По команде «Атас!» – упасть на землю, проползти двадцать шагов. Остановиться. По команде «Огонь!» – открыть огонь по мишеням.
Первый забег показал, что ополченцы управляются в бою хуже баранов. Каждый из них сам по себе был неплохим бойцом, но работать совместно они не умели. Либо делали все медленно, пешочком подходили к огневым позициям, переговаривались, спорили с десятскими, либо, если действовать надо было быстро, сминали боевые порядки и превращались в неорганизованную толпу.
После третьей попытки выполнить простое, в общем-то, упражнение, Василий понял, что это бесполезно. Удивительно, что обошлось без несчастных случаев. Дальнейшие тренировки командир проводил с отдельными десятками. Половину бойцов учил Василий, а за второй надзирал Лушик. Вот малыми группами стало получаться. Пусть не с первой попытки, но люди двигались более-менее организованно, не сбивались в кучу, выдерживали интервалы, и даже отстающих и вырывавшихся вперед почти не было.
Так день и прошел. Василий дал людям отдых, послал глазевших на учения мальцов в село за харчем для бойцов. Удостоверившись, что люди в порядке, командир нашел себе кусочек непримятой травы под деревом и с наслаждением бухнулся туда. Вытереть пот со лба, вытянуть ноги, уронить автомат на колени – наслаждение неописуемое. За этот день Василий вымотался так, будто с утра и до ночи мешки таскал или продирался через лесную чащу с полной выкладкой.
– Еще седмицу, и люди научатся, – ободряющим тоном заметил Лушик, присев рядом с Василием.
– А у нас есть эта седмица?
– Нету.
– Хреново.
– Выживем, будем каждый месяц сборы проводить.
– Если выживем, – хмыкнул Василий, он уже начал сомневаться в успехе предприятия. – Лушик, а тебе воевать приходилось?
– Воевать нет, а на воинской службе был. В молодости нанялся в вендскую армию. Года два послужил и ушел.
– Все с тобой ясно, службу знаешь.
– А ты сам?
– У меня разное бывало, – уклончиво ответствовал Василий.
Рассказывать о себе он не хотел, врать напропалую, придумывая себе новую биографию, тоже было нежелательно, легко можно попасться на какой-нибудь мелочи, и тогда прощай, доверие. Сельчан легко можно обмануть, народ они простой, но если разок поймают тебя на лжи, на всю жизнь запомнят и детям расскажут.
– А вон, вестник бежит, – Лушик махнул рукой в сторону несущегося через поле Пайко Леворука.
– Он с Вахлаком уходил? – Василий рывком вскочил на ноги и потянулся до хруста в суставах.
– Да. Чую, не удастся нам сегодня в тепле на полатях выспаться. Дадим мужикам пообедать, и идем врага встречать.
– Надеюсь, ты ошибаешься, – буркнул Василий.
На деле ошибался он. Гонец сообщил, что кайсаки в десяти верстах от дальнего поля, это пятнадцать верст от села. Вахлак и Глузд висят у врага на хвосте, следят за ним. Других разведгрупп не видно и не слышно.
– Ты мне другое скажи, – Василий ухватил за руку собравшегося было бежать в деревню паренька. – Сколько кайсаков насчитали?
– Три полусотни видели. И еще один отряд позади топает.
– Понеслась транда по кочкам, – горько скривился Василий. – Пошли, брат Лушик, поднимаем людей.
– До леса, я так понимаю, можно на самоходах доехать, – предложил селянин.
– Поедем. Эй, парень, давай к волоху Жураву, пусть находит людей и гонит сюда все грузовые самоходы.