14
Звенигород встретил меня прохладно. С официальной частью было в порядке: колокола, толпа вдоль дороги, крики «Слава!», бросание шапок и последующий пир со здравицами. А вот с домашней… Оляна не бросилась мне на шею, напряглась, когда я обнял ее, и не ответила на мой горячий поцелуй. «Знает! – понял я. – Рассказали. Кто?»
Эта мысль мучила меня весь день – и во время молебна в соборе, и за пиршественным столом. Настолько, что ни о чем другом думать не мог. Больше кивал, чем говорил, а если и отвечал, то односложно. Восприняли это с пониманием. Князь вернулся с войны, устал, да и в Киеве задержался. Ничего, отдохнет, обнимет любушку-жену… Да уж!
Завалившись после пира в баню, я долго парился, выгоняя из тела хмельную дурь. В другое время ополоснулся бы наспех и полетел к ней, желанной, но теперь… Я не знал, как себя вести, как говорить и что делать. Кто рассказал ей о Млаве? Что? Видели, как лекарка входила в баню? Возможно. Только Оляна не настолько глупа, чтоб повестись на сплетню. Мало зачем лекарка в баню ходила? Может, князя лечить? Или ждала в предбаннике, пока тот помоется. Не пойман – не вор… Тут хуже. Кто-то видел нас в недвусмысленном положении. Побратимы? Они не проболтаются. Разве что Олята. Оляна ему сестра. В разгар процесса я заметил мелькнувшую в дверях тень. Подумал: показалось. Неужели? Не потому ли Олята вел себя так странно и не хотел говорить, что с ним? Плохо…
В ложницу я крался, как тать: беззвучно и осторожно. Здесь было тихо: жена и сын спали. Или делали вид, что спят. Тускло светила масляная лампа. Я разделся и скользнул под одеяло. Никто не бросился мне в объятия, хотя жена – слышно по дыханию – не спала. Что теперь? Хочется этого или нет, но отношения надо налаживать. Хотя бы попробовать…
– Олянушка…
Бац! В глазу будто граната взорвалась. Больно-то как! Я рванулся и сел. По спине моментально забарабанили маленькие, злые кулачки.
– Блудник! Кобель шелудивый!..
Я спрыгнул на пол и метнулся к стене. Мать твою! Ну, зачем сразу? Хоть бы спросила! Что теперь? Перебраться в другую комнату? Челядь наверняка заинтересуется: с чего это князюшка, так долго не видавший жену, спит с ней врозь? Пойдет молва…
Осмотревшись, я заметил висящее на стене корзно. Сойдет. Снял плащ, расстелил на лавке, лег и укрылся полой. Твердо, неудобно, но бывало и хуже. Ночь перекантуюсь, утром разберемся.
Блин, а глаз-то болит – прилетело от души. Хорошо хоть не выбила, но к утру будет синяк – это к гадалке не ходи. Что люди скажут? Приехал князюшка с ликом чистым, а поутру выполз от жены с фингалом. Обидно, честное слово, обидно! Ничего не делал, даже не прикоснулся! Ладно «кобель», но почему «шелудивый»? Я все же князь! Грозный победитель половцев, политик, посвященный в тайны Киевского двора, будущая надежа и опора Руси. А вот на тебе – огреб!.. И от кого? Жены!
– Некрас!
Чего еще?
– Ты спишь?
Крепко и безмятежно. Меня приласкали, после такого сон очень сладкий…
– Я знаю, что ты не спишь!
Тебе дело? Не навоевалась?
Зашуршало, шлепки босых ног по полу… Вот этого нам не надо! Мало фингала, так и расцарапанная рожа?
– Стоять!
Рявкнул я от души. Подействовало. Оляна замерла посреди ложницы и насупилась. Вот и стой!
– Я… хотела…
Знаем, чего ты хотела. Пора переходить в наступление. Отрицать очевидное глупо, но расставить акценты…
– Ты помнишь нашу первую ночь?
Растерялась. Не ждала?
– А я хорошо помню. Ты пришла ко мне в ложницу, даже не пришла, а прокралась, открыв засов ножом. После чего кинулась мне на шею и стала целовать. Было?
Молчит. Было, любимая, было!
– Я не хотел тебя брать, но ты стала плакать и упрекать, что я тобой брезгую. А я не брезговал, я видел, что ты юница, и не хотел этим пользоваться. Ты настояла и осталась в ложнице. Я разрешил тебе переночевать, надеясь утром объясниться. Ночью ты стала обнимать и целовать меня сонного, и я не устоял. Так?
Опустила глазки. Так, милая, так! Не я тебя соблазнил, ты – меня. Я понимаю, что вспоминать неловко, но было.
– Так же случилось и с Млавой. Она сама пришла ко мне в баню. Я думал: будет лечить, а она… Случается, когда мужчине трудно сдержаться. Это было лишь раз. Могла спросить, прежде чем драться.
– А ты?! Если б это сделала я? Ты не бил бы?
– Нет!
– Ага! Зарезал бы!
– Я не могу резать мать моего ребенка.
– Ну, и что бы ты сделал? А?
Вопрос… Убивать бы точно не стал, но и простить бы не смог.
– Сослал бы в монастырь!
– Лучше б зарезал…
А вот на жалость давить не надо! Расставим точки над «і».
– Я не хотел на тебе жениться, но не потому, что не любил. Ты была слишком юна, и я сомневался, выйдет ли из тебя княгиня? Не жена и мать, а правительница? Быть женой князя – это не только делить с ним ложе. Княгиня обязана помнить, кто она есть, и осознавать последствия своих поступков. Понятно?
Ничего ей не понятно. Стоит, хлопая ресницами.
– Смердка может ударить мужа, даже боярыня… Это их дело. Князь же на виду. Завтра у меня под глазом будет синяк. Люди увидят и все поймут. Кто подчинится князю, которого бьет жена?
– Дай погляжу!
Метнулась к столу, схватила лампу… Осторожно! Подбила глаза, так хоть не выжги…
– Надо холодным приложить!
Поставила лампу, побежала к ведру, плещет ковшиком. Льет воду на подол рубахи. Зачем?
– Вот!
Мокрая ткань залепляет мне глаз. Струйка воды бежит по щеке. Лекарка… Поздно! Синяк будет в любом случае. Сижу, Оляна замерла напротив. Что дальше? Задранный подол запечатал мне глаз, но второй-то видит. Груди Оляны, полные, налитые, едва не тычутся мне в нос. От них вкусно пахнет молоком и еще чем-то сладким. Розовым маслом? Дорогая вещь! Его привозят издалека и отмеряют наперстками.
– Ты намазалась розовым маслом?
– Ага! – вздыхают над головой. – Тебя ждала, хотела приятное сделать. А потом узнала…
– От Оляты?
Подтверждения нет, как и возражения. Что и требовалось доказать! Решительно отстраняю ее.
– Все равно не поможет! Иди спать! Поздно!
– А ты?
– Я – здесь!
– На лавке холодно и жестко. Я не усну, буду думать… Иди в ложе! Не бойся, драться не буду!
Смотрю ей в глаза: не врет вроде. Ладно, на лавке и в самом деле не очень. Киваю. Оляна бежит вперед, ныряет под одеяло со своей стороны, я осторожно залезаю со своей. На всякий случай поворачиваюсь к ней спиной. Один фингал – это полбеды, а вот два…
Позади возмущенное сопенье, в следующий миг боль пронзает мне бок.
– Оляна! Ты обещала!
– Подумаешь, ущипнула! Ты чего отвернулся?
– Чтобы тебя не трогать.
– А я хочу, чтоб трогал! Понятно?
Горячее тело скользит мне в объятия, прижимается… Шепот, горячий:
– Я дождаться его не могла, все слезы по нему выплакала, а он приехал и отворачивается! Зря, что ли, маслом мазалась?
Ее губы находят мои. Нет, женщин я никогда не пойму…
* * *
Под боком холодно и мокро. Не открывая глаз, шарю рукой. Оляны нет. Сажусь, осматриваюсь. Жена и вправду куда-то исчезла. Зато рядом лежит Иван Иванович и недовольно морщит личико, готовясь заплакать. Напрудил папке под бок и жалуется!
Стаскиваю рубаху и швыряю в угол. Следом отправляется мокрая пеленка. Сына надо перепеленать. Чистые пеленки – вот они, на лавке. Беру одну, разворачиваю, кладу на ложе. Иван Иванович, ощутив себя в руках, сучит ножками и довольно улыбается. Прижимаю ножки к пеленке. Теперь накрыть снизу, затем завернуть правую полу, потом – левую. Вот! Загляденье. Сын шевелится внутри полотняного кокона, двигает ручками и ножками и в мгновение ока разваливает сотворенную мной красоту. После чего довольно улыбается. Подлец…
– Не хочешь запеленатым, лежи голым! – говорю в сердцах.
Не впечатлился. Брыкает ножками. Склоняюсь, делая зверское лицо. Сын немедленно вцепляется в бороду. Ну и сила у него! Не будь коротко острижено, клок выдрал бы! Бандит! И в кого такой? Прижимаюсь губами к теплому животику и выдуваю воздух. Пр-р-р! Сын смеется, показывая беззубые десны. Понравилось! Тогда еще…
За спиной шаги. Оглядываюсь. В ложницу входит Оляна, следом… Млава? Это еще что? Зачем? А я в подштанниках…
– Не соромся, княже! – улыбается ведьмарка. – Я мужей и не так видела! Тебе ль не знать?
Еще и задирается. Это с чего? И не надо про мужей! Никого у тебя до меня не было. Ни целоваться, ни обнять – ничего не умеешь! Вернее, не умела…
– Княгинюшка сказала: рожа на глазу у тебя выскочила. Дай гляну!
Перебираюсь на лавку. Подскочившая Оляна хватает Ивана Ивановича, кладет на пеленку. Раз, два, три – и в руках ее белый столбик с розовым личиком. Мне так никогда не суметь… Млава склоняется к моему лицу. Хмыкает.
– И вправду рожа!
Еще какая…
Ведьмарка лезет в суму, достает туесок и ловко мажет вокруг подбитого глаза. Затем накладывает и закрепляет повязку. Готово! Адмирал Нельсон в подштанниках. Циклоп побитый…
– Здрав будь, княже! И ты, княгиня!
Млава кланяется и исчезает за дверью. Требовательно смотрю на Оляну. Что за представление? Она опускает взор.
– Ты вчера сказал: люди будут смеяться. Вот я и подумала… Рожа на глазу – это не стыдно, у многих случается.
Это правильно. Лучше б, конечно, чтоб не «случилась», но коли вышло…
– А Млава зачем?
– Так лекарка! Князь заболел, я позвала.
«Неубедительно!» – как говорил мой учитель истории. Глаз самому можно замотать – поверили бы. Смотрю не отрываясь. Ну? Ковыряет пол носком сапожка.
– Я хотела знать, правду ли сказал? Млава подтвердила. Я спросила, зачем? Поведала, что хотела родить от самого сильного и удачливого мужа, а удачливее тебя в княжестве нет. Еще сказала, что ты ей более не надобен, она понесла.
Так скоро? Ну, ей виднее.
– Она сама предложила прийти. Сказала: от мази синяк скорее сойдет. Я согласилась…
А заодно проверила, как муж отреагирует на появление любовницы. Очная ставка, суровый следователь. «А ну в глаза мне, в глаза!»
– Ты не сердишься?
Качаю головой. Шелест подошв, следователь плюхается на колени подозреваемого. Обнимает и прижимается.
– Я люблю тебя, Некрасе!
– И я тебя, ладо…
Сидим, обнявшись. Хорошо! Семейный мир восстановлен.
– Хочу тебя попросить, – шепчет она. – Можно?
Конечно! Подозреваемый прощен, но вина не заглажена. Что нужно? Наряды, драгоценности, розовое масло? Все куплю!
– Помоги Оляте!
От неожиданности разжимаю руки.
– Он не виноват. Это я заметила, что ходит смурый, и вытянула.
Может, ей и вправду в следователи?
– Что с ним?
– Беда. Влюбился.
– В мужнюю жену?
– Девку!
– Засватанную?
– Нет.
– Так в чем беда? Нашелся боярин, посмевший отказать шурину князя? Или она княжна?
– Дочка ляшского посла.
– И что лях?
– Сказал: отдаст дочку, если Олята перейдет на службу к королю. Вместе со смоком.
– Так! – Я снял супругу с колен и усадил на лавку. – Теперь, пожалуйста, поподробнее!..
* * *
Юлиуш вошел в гридницу и поклонился. Князь не ответил. Стоял, заложив руки за спину и сверлил гостя взглядом единственного глаза. Второй скрывала повязка.
«Знает! – понял лях. – Беда!..»
Он топтался у порога, не зная, что делать. А князь все смотрел, будто прикидывая: убить посла сразу или чуток погодя? Юлиуш осторожно прокашлялся, но заговорить не решился. Князь сдвинул брови над переносицей.
– Зачем сотника моего сманивал?
– Я…
Мысленно Юлиуш готовился к этому разговору: понимал, что с рук не сойдет. Выстраивал в голове вопросы и ответы, прикидывал, как лучше отговориться. Однако заготовленные слова будто из головы выдуло.
– Иль не ведал: любой, кто пытается выведать тайну смоков, подлежит казни?
– Я посол! – крикнул Юлиуш.
– Неужто? – хмыкнул князь. – А я вот думаю: лазутчик! А лазутчику награда – веревка на шею!
– Король отомстит!
Князь усмехнулся и качнулся с каблуков на носки.
– Ты не думал, пан Юлиуш («Какой еще «пан»? – удивился лях), почему король отрядил в Галич именно тебя? Роду ты незнатного, титула не имеешь, сам не богат.
Лях насупился. Ему самому не давал покоя этот вопрос.
– Я, когда ты приехал, даже обиделся: лучшего не нашли? Не уважают, что ли? Теперь разъяснилось. Король выбрал, кого не жалко. Не станет он за тебя вступаться, разве что поворчит немного. Так что висеть тебе, пан Юлиуш! А дочку твою…
– Данута не виновна! – взвизгнул Юлиуш. – Она не знала!
– Правда?
Лях закивал. Князь прошелся по гриднице.
– Ладно, я не зверь. Пусть едет обратно. Родня есть?
Юлиуш вздохнул: родни у них не было. Данусе придется не сладко. Красивая девка без защитника и приданого… В лучшем случае спихнут замуж, но, скорее всего, отдадут на потеху какому-нибудь вельможе. Вступиться-то некому. Лях скрипнул зубами.
– Могу ее замуж выдать, – продолжил князь. – Только кто ее теперь захочет?
Юлиуш не ответил. Ему было так худо, что хотелось выть.
– Княже! – сказал, с трудом сдерживая рыдания. – Умоляю! Меня казни, коли воля твоя, но Данусю не оставь милостью…
Он опустился на колени и склонил голову. Иван снова прошелся по гриднице. Лях слышал, как скрипят половицы под тяжелыми шагами.
– Встань, пан! Негоже послу на коленях!
Юлиуш тяжело поднялся.
– Благодари Господа за дочку свою! Просили за нее. Не могу шурину отказать.
Князь развел руками. Юлиуш вцепился в него взглядом.
– Хочет ее за себя, – Иван осуждающе покачал головой. – И что теперь? Брать в родню дочку висельника? Негоже! Помиловать тебя? А за что?
– Я больше не буду! – совсем по-детски пообещал Юлиуш.
– Будешь! – вздохнул князь. – Еще как будешь! Король заставит. Иль не так?
– Уйду от него! Все равно не платит!
– Да? – князь с любопытством посмотрел на Юлиуша. – А к кому пойдешь?
– К тебе!
– Под руку мою просишься?
Юлиуш закивал.
– А что умеешь? Кроме того, что тайны выведывать?
– Я сотник! – обиделся лях. – На пруссов ходил и литвинов, с вашими бился…
– И как? – сощурился князь. – Кто кого?
Юлиуш вздохнул: хвастаться нечем.
– Ладно, – сказал Иван, – беру. Только не сотником. Их у меня хватает, да и стар ты. Разве ополчение боярское водить… Згода! Дам тебе две веси…
– Пять! – поспешил Юлиуш.
Князь глянул с изумлением и захохотал. Юлиуш, насупившись, ждал, пока тот отсмеется.
– Что мне нравится в вас, ляхах, так то, что даже на пороге смерти торгуетесь, – сказал князь, вытирая заслезившийся глаз. – У тебя, пан, веревка на шее, и я ее пока не снял. Понятно?
Юлиуш кивнул.
– Сказал «две», значит, две. Плюс та, что ранее жаловал.
Юлиуш не знал, что означает «плюс», но догадался, что прежнюю весь не отберут. Поклонился.
– Но гляди! – погрозил князь пальцем. – Вздумаешь смердов обижать… У меня с такими разговор короткий! А теперь иди к попу, исповедайся и причастись, чтоб я знал, что ты теперь православный. Католикам земель не жалую. Королю сам напишешь, а то подумает, что я послов его сманиваю. Грамоту прежде чем отсылать, мне покажешь. Ступай!
Юлиуш выскочил за дверь и стер с лица пот. Надел шапку и вышел во двор. Там ловко поймал за ухо пробегавшего отрока. Тот, ощутив железные пальцы, заверещал.
– Кто у вас землями заведует? – спросил лях.
– Тиун Микула! – ответил отрок, глядя исподлобья.
– Отведи к нему! Белку дам! – посулил Юлиуш, дивясь своей щедрости.
– Так и сказал бы! А то за ухо… – буркнул отрок, высвобождаясь. – Идем!
Лях поспешил следом. Ковать железо следует, пока горячо. Князь сказал: «Две!», но… Веси, как известно, бывают разными. В десять дворов, двадцать, а то и в пятьдесят. Если договориться с тиуном… Юлиуш взвесил на ладони прицепленный к поясу кошель. Жалко серебра, но дело того стоит. К попу успеется…
Моральные угрызения ляха не мучили. Какая разница, где молиться: в костеле или в церкви? Бог один, а вот выгода разная. Жаль, конечно, обещанного золота с титулом, но перспектива получить их выглядела призрачной. Синица в руках, как говорят русы, лучше журавля в небе. Тем более что синица не тощая. Стать боярином в богатом Галиче… Молодец Дануся, знала, кого очаровать! «Может, самому жениться? – подумал Юлиуш. – Еще не старый. Даже девку можно сосватать! Лучше вдову с землями! – одернул он себя. – Присоединить их к своим… Надо узнать у тиуна, есть ли в княжестве такие вдовы, и попросить земли рядом…»
Он ускорил шаг, догоняя убежавшего вперед отрока.
