Глава 19
Высоко-высоко в горах жил очень бедный горец, у которого была всего одна коза и такой ветхий шалаш, что даже усатая одноногая вдова не хотела идти за него замуж.
И вот однажды он не выдержал и отправился за советом к знаменитому мудрецу, который жил еще выше.
– Скажи, великий человек, – вопросил он у мудреца, почтительно склонив голову, – знаешь ли ты, как мне стать богатым и уважаемым?
– Отдай мне свою лучшую козу, и я отвечу тебе, – пообещал тот.
Горец отдал мудрецу свою лучшую козу (благо долго выбирать не пришлось), и тот, погладив длинную седую бороду, изрек:
– Понятия не имею!
И горец, просветленный, удалился на верхушку соседней горы.
И вскоре у него было много-много коз, красавица жена и новый большой дом.
Горская притча
– Думаешь, это она? – шепотом поинтересовался Джай. За раздвинутыми кустами открылась прогалина, заполненная тьмой до макушек деревьев. Не то луг, не то большая поляна, Иггр поймешь. Выходить туда, как завороженным факельным светом мотылькам, было боязно, тьфу, неразумно.
Жрец не ответил. Он не видел смысла гадать, а узнать наверняка можно было, только подкравшись поближе.
Огненный мазок двигался. Очень неспешно и, похоже, по кругу, как будто держащий его человек что-то потерял и теперь пытается отыскать, склонившись над густой травой.
– Ну что там у вас, э? – Горец не пожелал отлеживаться, присоединившись к компании верхом на кошаке.
– Ты зачем поклажу бросил?! – напустился на охотника Джай. Человеку-то хоть «Ау!» можно покричать.
– Тишш найдет, – нетерпеливо отмахнулся ЭрТар. – А вы чего тут мнетесь, э?
– Мы не мнемся, – обиделся обережник, – а изучаем обстановку. – И язвительно добавил: – У вас в горах о таком, поди, и не слыхали?
Охотник пригляделся к блуждающему светляку и от души расхохотался. Неизбалованные городскими огнями горцы видели в темноте едва ли не лучше кошаков.
– А у вас – вот об этом! – И, хлопнув Тишша по загривку, открыто поехал вперед.
Джай и Брент с оглядкой последовали за ним, но предосторожности действительно оказались излишними: на поляне пасся баран салойской, исключительно злонравной породы, легко отличаемой по черным ногам и хвосту. К курчавому загривку животного был привязан светильник, полощущий маленьким, но очень ярким язычком пламени.
Баран тоже заметил незваных гостей, наклонил башку с толстыми витыми рогами и с нарочитым топотом понесся на горца.
– Ннэ, шайе! – строго прикрикнул на него ЭрТар, поднимая руку с воображаемой пастушьей рогулиной. Баран резко сбавил ход, а там и вовсе остановился, исподлобья поглядывая на горца. Горец наклонился и снисходительно почесал его между рогами. – Не ищи приключений на свой шашлык, бяша!
– Ловите его, люди добрые! – донеслось из кустов на противоположном краю поляны, и из них с треском, делающим честь сказочному зверю медведу, вывалился человек, отчаянно вопиющий на бегу: – Именем Иггра Двуединого и всеблагого, хватайте это порождение его минутной слабости!
Баран фыркнул и навострился драпать, но горец успел сцапать его за ухо, одним поворотом кисти превратив свирепого зверя в жалобно блеющего агнца.
– Ох! – Добежавший человек так и рухнул на барана, обхватив его поперек спины. Пока чужак пытался отдышаться, вперемешку стеная, ругаясь и вознося хвалу, путники успели хорошенько его рассмотреть. Мужчина средних лет, полноватый, вооруженный легким копьецом на ремне через плечо, но, кажется, вполне безобидный. На нем, как и на Бренте, была мантия, только без капюшона и из простой некрашеной холстины. На лысеющей, коротко остриженной голове выделялась тщательно выбритая полоса от лба к затылку.
Монах, понял Джай. Еще одна дурацкая и бесполезная, но одобренная йерами секта. В нее, как правило, уходили Внимающие, не прошедшие церемонию Приобщения, однако смирившие гордыню и удалившиеся от мира в поисках самосовершенствования. Монастыри исправно платили храмам налоги, за что йеры милостиво признавали монахов своими наместниками, позволяя взимать с селищан деньги за молитвы и проповеди во славу Иггрову. Только проку с них! Вот ирна – это да, сила.
Монах очухался, отвязал светильник и, подняв его, в свою очередь оглядел странную компанию.
– Господин йер! – охнул он, чуть не выпустив барана. – Что вы тут делаете?! Ой, простите, я хотел смиренно поинтересоваться…
– Мы ищем Тварь, брат мой, – устало перебил его Брент, ловя себя на мысли, что не ощущает ни малейшей вины за кощунственное слово. Оно было куда емче, к тому же короче «Привратницы» в два раза.
– О! – Польщенный монах просиял. Обычно йеры относились к неудавшимся коллегам куда высокомернее, не снисходя до братания. – Да пребудет с вами Двуединый в этом священном походе! Но время уже позднее, вы, должно быть, устали и проголодались. Не будет ли назойливостью с моей стороны предложить вам ужин и ночлег в нашей обители?
Парни с надеждой уставились на жреца.
– А где она? – нехотя спросил тот.
– Да вон, за деревьями. – Монах обвязал баранью шею веревкой и наконец смог выпрямиться. – Видите, Иггров знак над макушками виднеется?
Судьба, обреченно подумал Брент. Через пару минут они уткнулись бы в монастырь и так.
– Спасибо, брат, твое гостеприимство пришлось весьма кстати. Мы с удовольствием им воспользуемся.
Монах напыжился еще больше.
– Я – брат Марахан, – представился он. – Старший по монастырскому хозяйству.
Брент назвал себя и повеселевшую «обережь».
– А барана как зовут? – машинально поинтересовался ЭрТар: в горах вожака стада было принято представлять наравне с его хозяином.
– Поганая Скотина! – с чувством сообщил монах, дергая за веревку. – Давай, пошел! Иггр свидетель, когда Тваребог раздавал тварям коварство, предок этого мерзавца подходил дважды! Сегодня он отбился от стада, и без него нам еле удалось собрать овец и загнать их в хлев. Хорошо, что я успел поджечь вечернюю веху, она помогла мне отыскать мерзавца во мраке дикоцветья…
ЭрТар понимающе кивнул. Горцы, пасущие скот до сумерек, а то и ночующие с отарой в поле, тоже пользовались подобными светильниками – издалека видно, где вожак, а слабо видящие в темноте овцы послушно бегут за огоньком. Правда, обычно в вожаки выбирали более умных козлов.
Указанная монахом тропа вскорости уткнулась в высокие ворота, замкнутые на огромный ржавый замок. Брат Марахан отцепил от пояса ключ, в темноте принятый Джаем за длинный нож, и начал со скрежетом ковыряться в скважине.
– А если кому-нибудь из братьев понадобится выйти из обители в ваше отсутствие? – удивился обережник.
– Перебьются! – равнодушно махнул рукой монах и, глянув на «йера», поправился: – Да куда им идти-то? Ночь, лес кругом…
– А мирского жилья рядом нет? – поинтересовался жрец.
– В двух часах пути на запад есть большое селище, откуда мы привозим еду и все необходимое для жизни и служения Двуединому. К тому же к нам постоянно тянутся паломники, дабы помолиться в благословенных стенах монастыря…
Брент разочарованно спрятался в капюшоне. Нет, слишком далеко. Разве что Привратница в очередной раз сменила направление – а с нее станется.
– Так ведь Иггр «равно слышит всех своих чад и отовсюду»? – не выдержав, съехидничал Джай.
– Э-э-э, не скажи! – «укоризненно» одернул его ЭрТар. – Одно дело просто так крикнуть, а вот если в бочку…
Монастырь и впрямь здорово смахивал на эту засолочно-бродильную утварь под соломенной шляпкой крыши. Марахан скривился, но, обманутый серьезными лицами парней, принял от «дурачков» не слишком лестную метафору.
– Наш настоятель сейчас в отъезде, – извиняющимся тоном пояснил он, распахивая ворота. – Поэтому общие вечерние моления отменены, каждый брат славит Двуединого в своей келье. Но если вы желаете, я могу созва…
– Нет, спасибо! – хором откликнулись гости. За сегодняшний день Иггру и так изрядно от них досталось, не стоит лишний раз его тревожить.
Уставший кис лег у крыльца, намекая хозяину, что пора бы и честь знать. Джай помог ЭрТару подняться и сделал вид, будто не замечает, как горец нависает на его плече.
– Хэй, а вещи-то мы так в лесу и забыли! – спохватился тот уже за порогом.
– Мы?! – возмутился обережник. – Это ты их отвязал!
– Но ты же это видел, ннэ?
– Я за тобой следить не нанимался!
– Завтра заберем, – одернул их жрец. – Никто их там не cворует.
Брат Марахан заглянул за дверь, вытащил из угла длинный посох и несколько раз стукнул им в потолок. Вверху кто-то завозился, охнул и затопотал по дощатому полу.
ЭрТар любопытно осмотрелся (Джай живо представил, как эта неугомонная зараза приподнимается из гроба на погребальном костре, дабы ревниво убедиться, что его поминки почтила вся родня, близкие друзья и лучшие враги). В прихожей, из которой вели три коридора, слабо коптил единственный факел. На полу лежал сплетенный из тростника коврик, на стене напротив входа висела доска с размашистой надписью углем: «Скваш не пить, самойлику не воскурять, песен похабных после леволуния не петь! Настоятель Бльк».
– Это для паломников! – поспешил уточнить монах. – Увы, не все из них проявляют должное благочестие, к тому же иногда у нас ночуют проезжие купцы…
Брат Марахан смутился еще больше. Лицензии на содержание постоялого двора у монастыря не было.
Неловкую паузу прервал заспанный прыщавый парень в мятой рясе, вывалившийся из левого коридора. Его тут же озадачили кучей поручений, включая брошенного во дворе барана, и монах повел гостей дальше, мимо длинного ряда келейных дверей. Монастырские тишина и темнота, пахнущие благовониями, действовали угнетающе, напоминая о храме и святилище.
Брат Марахан снова полез за ключом – дверь, перед которой он остановился, отличалась от прочих братом-близнецом замка на воротах.
– Здесь у нас трапезная, а вон за той занавесью – кухня, – пояснил монах, входя и зажигая стоящие на столе свечи от своей лампадки. – Присаживайтесь, гости дорогие!
Судя по размеру помещения, в обители жило не больше трех семериков человек. Иконы на стенах чередовались с расписными досками и травяными венками, вкусно пахнущими укропом.
Брат Марахан начал таскать из кухни объемистые судки, в скором времени уставив ими полстола.
– Разве сегодня какой-то праздник? – изумился Джай, приподнимая ближайшую крышку и обнаруживая под ней тушеного в моркови кролика.
– Ну… не сказать чтобы… это Двуединый ниспослал нам озарение в преддверие вашего визита! – нашелся монах.
Тут как раз подоспел служка – уже вполне бодрый, с приглаженными водой волосами. Брат Марахан немедленно спихнул на него хозяйственные хлопоты и уселся за стол напротив Брента.
– Благослови, Господи, сию скромную трапезу! – с чувством изрек он в потолок и поспешил вернуться взглядом к куда более интересной тарелке.
Потчевать гостей не пришлось – даже жрец набросился на еду, как будто решил отыграться за все двадцать шесть лет рабства. Кошак урчал под столом, комьями заглатывая холодную кашу с мясом, оставшуюся от монастырского обеда. Тишшу заискивающе вторил брат Марахан:
–…а фот иффо такая у нас, бфат Бфент, беда…
Жрец машинально кивал, не вслушиваясь, пока не спохватился, что у него выдурили согласие благотворительно осенить с утречка ирнами все монастырские поля, сарай с курами, яловую корову и самого брата Марахана «для всяческого здоровья и общей пользы». Впрочем, угрызения совести по этому поводу терзали Брента недолго: покинуть обитель он решил еще до рассвета и, разумеется, без ведома хозяев.
Убедившись, что дело сладилось и скормленные гостю яства не пропали зря, монах отбросил остатки смущения и начал упоенно расхваливать жизнь на свежем монастырском воздухе:
– Днем мы молимся, возделываем огородик, ухаживаем за скотиной, а по ночам, – Марахан надулся от гордости, – я пишу философский трактат...
Брент побледнел и раскашлялся.
– …о несомненной пользе и богоугодности плодовых наливок, – растерянно закончил монах. – Что с тобой, брат?
Жрец отрицательно мотнул головой и легонько похлопал себя по груди.
– Ничего, брат. Я просто пожадничал – все настолько вкусно, что немудрено откусить шире рта. Запить бы чем-нибудь…
Брат Марахан плутовато заулыбался и, подозвав служку, зашептал ему на ухо, горячо жестикулируя. Тот понимающе кивнул и вышел, спустя несколько минут вернувшись с большой корзиной и девушкой, которая помогала тащить оную за вторую ручку. Поставив корзину на стул, служка начал сноровисто извлекать оттуда бутылки всевозможных форм, цветов и размеров. Похоже, брат Марахан решил подробно ознакомить гостей с основными положениями своего трактата.
Откупорив одну из бутылей, монах помахал над горлышком ладонью, гоня запах к носу, прищурился и одобрительно кивнул.
Служка споро наполнил рюмки чуть ли не с верхом. Отказываться было неудобно, тем более что Марахан торжественно посвятил первый тост Двуединому, «кормильцу нашему и поильцу», особо выделив последнее слово.
Наливка оказалась ядреная до горючести, все поскорее кинулись ее заедать. Воодушевленный монах выбил пробку из следующей бутылки, прислужница обнесла гостей ломтиками сладкого сыра. Раскрасневшийся Джай потянулся хлопнуть ее по заду, но девица одарила его таким взглядом, что рука у обережника онемела до самого плеча. Приглядевшись внимательнее, парень понял, что на храмовую «помощницу» эта особа не похожа: высокая, худая, с неприязненно поджатыми губами и бледным лицом. Голова повязана кисейным платком, платье до самого пола, с длинными рукавами и глухим воротом, на шее крученая нитка с Иггровым знаком.
– Раддочка, солнышко, посиди с нами! – Монах тоже истосковался по женскому обществу, да и гостям хотелось угодить.
– Спасибо, брат Марахан, – холодно отозвалась девица, не меняя неприступной позы со скрещенными на груди руками. – Но мне надо еще помолиться перед сном. Можно, я удалюсь в свою келью?
– Кисонька, ты ж сегодня уже пять раз молилась! – разочарованно застонал монах, пытаясь впихнуть ей рюмку с наливкой.
– Шесть, – отодвинувшись, неприязненно поправила девица. «Крысонька» подошло бы ей куда больше. – Двуединому же наиболее угоден семерик.
И вышла, не дожидаясь позволения. ЭрТар восхищенно цокнул языком – спину девушки полностью закрывали распущенные волосы иссиня-черного цвета.
– Иггрова Невеста, – со вздохом пояснил Марахан, – блюдет себя для жениха, ее черед в этом месяце. Решила вот прожить оставшийся срок в монастыре, набраться должной святости. Хорошая девушка…
Из кислого тона монаха явствовало, что он предпочел бы плохую.
Застолье пошло своим чередом. После девятой главы «трактата» Брент действительно почувствовал, как на него нисходит божественная благодать, а если продолжать в том же духе, то скоро спустится и сам Иггр, с которым можно будет побеседовать и даже чокнуться. Поблагодарив хозяина, жрец вылез из-за стола и за шкирки вытащил «обережь»: ЭрТар успел наесться, пригреться и задремать, а Джай был не прочь покутить еще часок-другой, тем более что разговор давно скатился с возвышенного на земное, пышногрудое и крутобедрое.
Монаха их уход не слишком огорчил, скорее наоборот. Он с плохо скрываемым нетерпением осведомился, будут ли гости спать или желают осмотреть обитель, получил ответ, что до утра их лучше не тревожить, обрадовался еще больше и от души пожелал всем спокойной ночи.
***
Дерн лопнул, как кожа над созревшем нарывом, и из раны в земле натужно выползла огромная белая личинка. Полежала, обсыхая и привыкая к холодному ночному воздуху.
Два других силуэта безмолвно стояли поодаль, ожидая, пока она поднимется на ноги. Приятели при жизни, в посмертии они и вовсе стали неразлучны, управляемые одной волей.
Вопреки ожиданиям Архайна, воспитывать иггросельских йеров моруны не пожелали, устремившись в обход города. Не погнались они и за своими убийцами – мертвяки не псы, чтобы бежать по вчерашнему следу, не подкрепленному тропой.
А вот где живет подставивший их Репа, они знали совершенно точно…
…Подземная тварь устало, удовлетворенно вытянула щупальца. Продолжение рода – нелегкая работа. Зато есть чем гордиться: бездумные, пронизанные плесневыми нитями личинки поползли в свои логова, понесли туда материнские споры, обильно рассеивая их по дороге.
Хоть одна да прорастет.
***
Архайн поднял голову, задумчиво щекоча подбородок кончиком пера.
– Вот скажи мне, Брент… зачем тебе это понадобилось, а? Ведь ты не похож на прочих жрецов. И честолюбия у тебя хватало, и здравого смысла, и чувства самосохранения. На кой ты пошел в эту секту? Чего тебе недоставало? Острых ощущений? Чувства избранности? Причастности к спасению мира? Но зачем его спасать? Может, твоей обожаемой судьбе того и надо, чтобы он погиб и возродился обновленным, как бабочка из сплетенного гусеницей кокона? Чем тебя не устроила наша вера?
Вкрадчивый голос тек в уши, как незадолго до этого – расплавленный свинец в горло, и защиты от него тоже не было.
– Зачем поклоняться божеству, которому нет до тебя дела? Тварь не даст тебе ни бессмертия, ни власти, ни любви. Она использует вас, как матка – рабочих пчел. До чего ж завидная доля: собирать мед, растить новых слуг, жалить врагов – и издыхать в крапиве под летком с чувством выполненного долга! Допустим, ты найдешь ее – а дальше? Ты не годишься ей ни в защитники, ни в наставники, и уж тем более в трутни. Она прекрасно обойдется без тебя. Уже обходится.
Холод и боль, ужас и отчаяние. Лучше сойти с ума, чем впустить в него эту ложь…
А ложь ли?
– Так зачем тебе это, Брент? – Архайн встал и подошел вплотную, словно надеясь на ответ из уже посиневших губ. – Особенно сейчас, когда ты давно мертв?
Щеку обожгло болью, и сознание разделилось. Одна половина медленно угасала на невидимой дыбе, вторая же с безумным рыком рванулась вперед, к горлу своего мучителя.
Раздвоился и Архайн, понеся какую-то чушь на разные голоса:
– Прижми его коленом!
– Уй, гадштво, он мне жуб выбил!
– Потом найдешь, дай мне одеяло!
Вторая пощечина довершила дело, взламывая тьму перед глазами.
Комната.
Запах мокрых носков, которые чья-то заботливая рука развесила на спинке его кровати.
Два встревоженных лица, при виде которых Бренту впервые захотелось возрыдать от радости.
Жрец сразу же заткнулся и обмяк, даже не требуя, чтобы его отпустили.
– Брент? – Джай подозрительно всмотрелся в медленно сужающиеся зрачки. – Ты в порядке?
– Не знаю, – с большой задержкой отозвался тот. В горле першило от крика.
– Ну когда узнаешь, скажешь, – попытался пошутить ЭрТар, локтем отпихивая нервно урчащего кошака, лезущего поглядеть, что там и как. – Кис, ну тебя тут только не хватало! На вон лучше руку мне залижи.
Тишш сосредоточенно обнюхал длинные царапины от ногтей и начал старательно скрести их языком. Охотник морщился, но терпел – слюна корлиссов выжигала заразу из ран лучше любого снадобья.
Жрец серьезно кивнул.
– Что это с тобой? – Обережник осторожно потрогал десну. Левый нижний клык оказался на месте, но обрел несвойственную подвижность.
– Не знаю, – устало повторил Брент, глядя в бревенчатый потолок. – Или обычный кошмар. Или Архайн нашел способ о себе напомнить.
– Кстати, что там за шум? – насторожился горец, вытягивая шею и прислушиваясь.
Сквозь стену доносилась песня исключительно похабного содержания, исполняемая такими чистыми и мелодичными голосами, что тугоухий Светлый обрыдался бы от умиления.
Джай распахнул дверь, и звук чуть не сшиб его с ног. Пели совсем рядом, в трапезной, а еще плясали, хохотали и кругами бегали по потолку (иного объяснения этим звукам парень не нашел). В коридоре плавали разводы странного сизо-зеленого дыма с едким запахом, от которого сначала защипало в носу, в потом приятно зашумело в висках.
– Хэй-най, вот это монастырь! – восхитился ЭрТар, подпрыгивая и подтягиваясь на краю отдушины под потолком, заменяющей келье окно. Подлунок только-только обозначил середину праволуния, а праздник Отъезда Настоятеля был в самом разгаре. – Еще бы женский рядом пристроить – и паломники за месяц тракт на три оси протопчут! Пошли тоже повеселимся, э?
Джай уставился на него, не веря своим ушам.
– Тебе что, иггроселецкого «веселья» мало было?! Ты же вчера еле на ногах стоял!
– Э-э-э, дарагой, ты бы еще прошлую осень вспомнил! – пренебрежительно отмахнулся горец.
– Не нравится мне это. – Брент выпутался из одеяла, нашарил под кроватью сапоги.
– Ты ж сам меня исцелял, ннэ?! – удивился ЭрТар.
– Я не о том. Одевайтесь. Надо скорее отсюда убираться.
Джай с тоской покосился на еще теплую постель.
– Боишься, что «братцы» все-таки припрягут тебя махать хлыстом над полями?
– Не мели ерунды. – Жрец натянул мантию поверх незашнурованного ворота рубахи. – На нас надвигается что-то нехорошее.
В данный момент на Джая надвигался вывернувший из-за угла брат Марахан, и был он, вопреки черным предчувствиям Брента, весьма хорош. В одной руке монах сжимал мятый лист бумаги, в другой – облезлое гусиное перо, которым размахивал не то в такт песне, не то помогая себе сохранять не шибко устойчивое равновесие.
При виде выходящих из кельи гостей Марахан расплылся в широкой улыбке, и Джай понял, что неусыпными трудами и молитвами монахов самойлика в их саду росла высокая и кустистая.
– Д-друзья мои! Возлюбленные братья!
Растерявшийся обережник дал себя обнять, похлопать по спине и громко чмокнуть в щеку.
– Д-д-да чего же я рад, что Иггр подарил мне эту упиват… упоительную встречу!
– Прости, брат мой. – Брент вытянул руку вперед, удерживая монаха на недосягаемом для лобзания расстоянии. – Но не переусердствовал ли ты с благовониями, воскурив то, что следует заваривать?
– Увы мне! – охотно покаялся монах. – Зато к-к-как дивно пишется под этот сладостный аромат! – Брат Марахан гордо потряс усеянным кляксами (как чернильными, так и винными) листом.
– Меня куда больше интересует, как оно потом читается, – прошептал ЭрТар Джаю на ухо.
– П-п-пойдемте же продолжим пиршество духа и тела! – Монах вцепился парням в плечи, увлекая за собой к трапезной, но внезапно спохватился и повернул назад. – Ах да! Я же шел открывать врата, дабы те славные люди тоже могли присоединиться к празднеству!
– Какие люди? – мигом подобрался жрец.
– Которые давно уже в них стучатся! – счастливо сообщил отец Марахан. – Вот, слышите?
Хористы как раз промачивали горло перед очередным «псалмом», и Бренту удалось разобрать, что шумят не только в трапезной. Во дворе действительно что-то происходило.
– Не стоит себя утруждать. – «Йер», которого монах уже миновал, каким-то чудом опять оказался перед ним, загораживая дорогу. – Мы сами откроем им дверь и придем к вам все вместе.
– Брат мой!!! – Растроганный монах снова полез обниматься, но гости были уже начеку и в руки не дались.
Спровадив Марахана вдохновляться дальше, жрец почти бегом покинул обитель, но вместо того чтобы идти к воротам, завернул за угол здания.
– Эй, ты куда? – изумился недогадливый Джай.
– Да уж не впускать невесть кого. Перелезем через забор с другой стороны.
– Я все-таки сбегаю погляжу, кто там. – Горец свистнул Тишшу и умчался прежде, чем жрец успел возразить.
***
Славные люди уже не стучались в ворота, а готовились брать их штурмом.
– А хто тама? – Наконец снизошел на них не то бабий, не то искаженный мужской, как у великовозрастного дурачка, голос.
– Иггровы слуги, болван, разве не видишь?!
– А зачем? – продолжало подозрительно допытываться Нечто.
– Не твоего ума дело! Живо открывай!
– Щас настоятелю докладу, – пообещало оно и, не обращая внимания на ругань и угрозы, шаркающе уползло к обители.
Прошло две минуты.
Четыре.
Семь.
– Самойликой пахнет, – потянув носом, со знанием дела сообщил Хруск.
Архайн окончательно пришел в ярость. Он, Приближенный К Двуединому, вынужден торчать под монастырскими воротами, как последний нищий?! После ночи в пути, в мокрых сапогах, искусанный комарами?!!
– Но это же обитель, господин, – робко напомнил старшой, заметив, что йер тянется к кнуту. – Мы не можем просто так в нее вломи…
– Заткнись, – огрызнулся Приближенный. Он прекрасно знал пределы своих полномочий и собирался пройтись по самому краешку.
***
– Там этот, как его… Архайн с обережью! – с азартным блеском в глазах доложил горец.
– Ну мы и вляпались! – схватился за голову Джай.
– Нечего было ходить там, где Иггр гадит, – огрызнулся Брент. – Сами за мной увязались, так теперь не жалуйтесь.
– Кто здесь жалуется, э?! Наоборот – такой жызн’ вэселый пашел, что умират’ не хочется!
– Угу, – мрачно поддакнул Джай. – Архайн небось уже живот от смеха надорвал!
– Ладно тебе, я его чуток задержал, пара минут у нас есть. Бегите, я скоро догоню.
– А ты куда?!
– Э-э-э, забыл из-за этого «философа» мыслестрел в келье!
– Идите оба, – велел Брент. – Если они успели окружить монастырь, вы только помешаете мне прорываться.
– Возьми тогда Тишша. – ЭрТар дернул кошака за ошейник, посылая к жрецу. – Встретимся возле вещей, кис тебя к ним выведет.
– А мы сами не заблудимся? – встревожился обережник.
– Ты что, – искренне удивился горец. – Как можно заблудиться в лесу? Там же все деревья разные!
Оспаривать это гениальное наблюдение было некогда: на черной палитре неба уже появились первые мазки, но жрец умудрился найти достаточно тьмы, чтобы в ней раствориться.
Парни бок о бок бросились назад по коридору.
– Деревья! – презрительно прошипел обережник, притормаживая у нужной двери. – Даже нашу келью запомнить не смог! Иди, ищи свой мыслестрел!
– А он у меня на руке, – нахально сообщил горец, поднимая ее и встряхивая, чтобы просторный рукав сполз к локтю. – И нам не сюда.
Иногда Джаю хотелось просто убить «сороку». А иногда не просто – а с особой жестокостью.
– Ты что, решил чего-то спереть на память?!
– Не чего. Кого. – Горец начал дергать все двери по очереди. В большинстве келий было пусто или храпели так, что Иггры на диптихах морщились. – Кажется, она пошла в эту сторону от трапезной… Ага!!!
Обережник потрясенно уставился на черное озеро волос с водопадом у края кровати.
– На кой она тебе сдалась?!
– Хочешь оставить ее на растерзание дхэрам, ннэ?
– Она сама этого хочет!
– Как та красотка из Ориты?
Джай сглотнул подступивший к горлу комок.
– Да что мы с ней делать будем?!
За время спора предмет оного проснулся, рывком сел, натянул покрывало по самый нос и включился в дискуссию возмущенным визгом.
– Ну вот, – философски заключил горец, – теперь у нас просто нет выбора!
– Да вы хоть знаете, кто я?! – заверещала девица таким тоном, что ее захотелось немедленно пристукнуть, а потом уж опознавать. – Я – Иггрова Невеста!!
– А мы – друз’я жэниха! – жизнерадостно сообщил ЭрТар, подскакивая к монашке и затыкая ей рот ладонью. – И па абычай тэбя крадем!!
Джай, с трудом сдерживая нервный смех, помог горцу скрутить отчаянно отбивающуюся жертву и закатать в покрывало. После чего этот дрыгающийся сверток как-то незаметно оказался у обережника на плече.
– Смотри, тут еще одна дверь! – обрадовался горец, первым выскочив в коридор. Судя по ее расположению, это был запасной выход. Замка на ней не висело, просто давно не открывали, и когда ЭрТар хорошенько дернул за ручку, дверь раздраженно проскрежетала по полу, обновив полукруглые царапины. В разгоряченные лица пахнуло ветром.
А через полминуты щель между створками ворот пробороздила раскаленная добела нить. Рассеченный засов упал на землю, и Иггровы слуги ворвались во двор.
