Глава 18

Джай проснулся первым, хотя делать это ему совершенно не хотелось: голова притворялась чугунной гирей, в глаза словно насыпали песку, на спине лежал мешок с опилками, а ноги, похоже, валялись отдельно от тела. Парень с кряхтеньем перевернулся на бок, и «мешок» с недовольным урчанием соскользнул вниз: когда костер угас, озябший кис нашел себе другой источник тепла.

Утро не просто показалось паршивым, но и было таковым – горец неподвижно лежал в той же позе, жалкий и, кажется, еще больше осунувшийся.

– Эй, ты как? – не выдержав, тронул его за плечо Джай.

Сорочьи ресницы дрогнули, ЭрТар с трудом облизнул губы и чуть слышно прошептал:

– Я умираю…

Фальшивые слова ободрения застряли у обережника в горле и правильно сделали:

–…хочу отлить, – уже более нормальным тоном закончил горец и полностью открыл глаза. – Поможешь встать?

– Подожди. – Джай растерянно оглянулся на спящего по другую сторону кострища Брента, сомневаясь, можно ли раненому вообще шевелиться, не то что куда-то идти. Но неугомонный горец уже приподнялся на локтях, пришлось скорее подхватывать его под мышки.

– Ну уж нет, больше ждать я не могу! И здоровы ж вы дрыхнуть… – ЭрТар еле держался на ногах, и Джаю проще было отнести его в кусты, но обережник, щадя самолюбие друга, позволил ему проковылять эти восемь шагов почти самостоятельно. Что там у него с боком, разобрать не удалось – жрец обмотал его разорванной на полосы рубашкой, сквозь которую еще вчера проступило здоровенное пятно, успевшее побуреть и засохнуть. Но горячки у «сороки» не было, да и шатался он больше от слабости, чем от боли.

Когда парни вернулись назад, Брент уже раздувал угли. Точнее, абы как бросал сучья на пепелище, а те так резво обрастали рыжими лепестками, словно им помогали кузнечные мехи. На ЭрТара жрец еле глянул, обережнику и того не досталось.

Напоенный и уложенный на прежнее место горец тут же перевернулся на бок и с мальчишечьим азартом поинтересовался:

– Ну что, ты ее нашел?!

Брент посмотрел на ЭрТара подольше, с намеком. Увы, даже если бы жрец сплясал по поляне с фьетой в зубах, на нахальное дитя гор это не произвело бы ни малейшего впечатления.

– Рассказывай давай! – поторопил «сорока».

– Нет, – нехотя признался Брент. – Это была грубая подделка. Цвирт хотел замести следы своих злодеяний и заодно опорочить наш орден. Плохо…

– Как точно подмечено! – скривился обережник. Сейчас, когда все неприятности остались позади, злость на жреца нахлынула с новой силой. «Злодеяний», ишь ты! Сектант недобитый, во всем у него йеры виноваты. Благодарить Брента за спасение Джай тем более не собирался: если бы тот не бросил их возле мельницы, драки с разбойниками вообще бы не было. – Вздохни еще эдак укоризненно и головой покачай: ах, нехорошие мальчики, позорят светлое имя тваребожцев…

Мужчина действительно вздохнул – в сторону Джая.

– Я имел в виду, плохо, что настоящих жрецов в Иггросельце и Орите не осталось. Боюсь, в других городах тоже.

– Ну и хвала Иггру, – буркнул парень. – Тут от тебя одного куча неприятностей. Причем навозная!

– А как ты выбрался из мельницы? – не отставал горец.

– Через дверь. – За ночь настроение жреца ничуть не улучшилось, разве что тщательно скрываемая паника сменилась хладнокровием удавленника.

– Потайную?

– Заднюю. С той стороны лежала тень, а в нее смотрели только Внимающие. – Брент отряхнул ладони от коры и уставился в огонь, не собираясь вдаваться в пояснения.

Но горец рассудил, что о жреческих уловках можно выспросить и потом, сейчас более интересные вопросы подпирают.

– И нас пошел искать, да?

– Вас?! Да на кой Иггр вы мне сдались?

– Ты же не веришь в Двуединого, – ехидно напомнил Джай.

– Да, не верю. Я им ругаюсь! – Брент с чувством помянул Иггра еще раз, куда непотребнее. – Я просто побродил по городу до верхолуния, убедился, что тайных знаков там давно уже никто не оставлял, и двинулся дальше.

– Чего ты сегодня злой такой, э? – пристыдил его ЭрТар. – «Просто» ты бы нас сторонкой обошел, а не плетью махать кинулся!

Жрец мрачно фыркнул. Как ни унизительно, но горец был прав. Брент понятия не имел, что за сила заставляет его раз за разом не только вытаскивать парней из переделок, но и отчитываться перед ними, словно они были побегами одной лозы! Да и тогда у жреца на первом месте должна стоять Привратница, а не сотоварищи по ордену. Это ими жертвуют ради общей цели, а не наоборот!

Неудивительно, что ему так хотелось ругаться.

ЭрТар, с восторгом убедившись, что ему не больно ни лежать, ни сидеть, задрал рубашку и размотал повязку. Брент глянул на едва заметный белый шрам и подумал, что эти горцы живучие, как кошки. Сам жрец вчера был уверен, что такую рану ему не залечить, хоть с виду она и закрылась. Он даже украдкой подходил пару раз послушать, дышит ли раненый. Но Привратница почему-то тоже прониклась к ЭрТару расположением.

– Чтоб мне сдохнуть! – восхитился горец и попытался встать, но почти сразу же брякнулся на колени и так побледнел, словно собирался выполнить это опрометчивое обещание. Переведя дыхание, он снова, уже куда осторожнее, вытянулся на постели. – Ты меня тоже лозой лечил, да?

– Нет, она исцеляет только жрецов. Способность залечивать чужие раны мы получаем от Привратницы, и то лишь после ее третьей инициации.

Джай непонимающе моргнул:

– Погоди, так ведь их было только две!

– Уже три, – обреченно сообщил Брент.

– …Я, конечно, тут же вбежал и спрашиваю: «Что стряслось, господин Взывающий?» – Хруск неспешно, обстоятельно намазал верхний блин медом, сложил вчетверо и аккуратно, стараясь не капать даже на тарелку, укусил.

– А он чего?! – Второй обережник, не чинясь, разорвал блин на куски, макая их прямо в плошку с медом. Вот так всегда, самое интересное приходится на чужой караул! Посплетничать же удалось только поутру, когда Архайн отправился на беседу с главой добрельского храма, оставив обережь у ворот. Та ничуть не огорчилась и с пользой употребила свободное время на завтрак в храмовой трапезной.

– Стоит посреди комнаты, так согнувшись, будто вот-вот вывернет его. Поднял на меня глаза – я аж отшатнулся – и говорит… – Хруск отхлебнул самойлики, выдерживая драматическую паузу. – «Пошел вон».

– И все? – разочарованно протянул собеседник и, спохватившись, начал подбирать пальцем просыпавшиеся на кольчугу капли.

– А ты чего хотел? – Хруск, посмеиваясь, снова взялся за блин. – Чтоб я там Темного голышом застал?

– На кого ж он тогда так ругался, что с улицы слышно было?

– Может, плеть на ногу уронил, – с ухмылкой предположил старшой. Архайна ему было почти жаль. Как они вчера днем в Добрель приехали, так йер до ночи и не присел. Тут же местных храмовников припряг, чтобы те ему всех баб с дитями, той ночью рожденными, на площадь согнали, и самолично каждое проверил. Потом по пригороду колесил, покуда не стемнело. Ночью ему тоже что-то спать помешало, выскочил в храмовый сад и бродил там до праволуния. Траву зачем-то рвал, разбирал на волоконца. На собачью свадьбу минут пять глазел, потом пришиб бедную сучку плетью, остальные с визгом разбежались…

Девушка в длинном сером платье с белым накрахмаленным передником убрала со стола опустевшее блюдо и плошку, поставив взамен миску для бусин: платы за еду с гостей не требовали, но пожертвовать «на нужды храма» следовало обязательно.

Хруск одобрительно проводил ее взглядом. Ладная, крутобедрая. Из тех, что живут при храмах, смиренно именуя себя помощницами братьев. Не, помогать-то они помогают, только все больше по ночам. Иггр-то и сам мужик хоть куда, и от слуг своих воздержания не требует. Почетная работа, богоугодная, каждая уличная девка о ней мечтает. Своя комнатка, браслетик за усердие, еда, ирны, опять же, бесплатные. А синяк под глазом и мукой присыпать можно, не обеднеет квашня-то.

Обережники закончили с едой как раз вовремя: в трапезную заглянул Архайн. Осунувшийся, с беспорядочно рассыпанными по плечам волосами и застрявшим в них голубиным пером, но по-прежнему подтянутый и миролюбивый, как шершень.

– Запрягайте ящерков, – сухо велел он. – Едем в Иггросельц.

– А взывать господин йер не будет? – вытянувшись по струнке, почтительно осведомился Хруск.

Архайн, против обыкновения, скривил губы в усмешке, и обережник понял, что его переполняет не ночная ярость, а мрачное торжество.

– Нет. Сегодня нас поведет к Твари другой «брат».

– Хэй-най, так тебя можно поздравить?!

Но Брент куда больше нуждался в соболезнованиях.

– Привратница не способна пройти третью инициацию раньше года. – Жрец запустил пальцы в волосы, выдавая, как он встревожен и сбит с толку. – Это все равно что требовать от четырехдневного ребенка встать на ноги или заговорить.

– А ты не ошибся? – недоверчиво уточнил Джай. – Как ты об этом узнал?

Брент молча указал на горца.

– Во время Взывания. Но есть много внешних признаков, если внимательно присмотреться.

– Например?

– Птицы. Животные, насекомые. Растения, в первую очередь камалея и камалейник. Они сразу же замечают перемену.

– Ну первую инициацию сложно было проглядеть, – съязвил Джай.

– Гроза знаменует рождение девочки, а не ее становление как Привратницы. – За разговором Брент снова начал перебирать черные семена. Откуда он их достал, ЭрТар опять не уследил. Жрец просто сжал руку в кулак, а когда развернул ладонь, камалейки были уже там. – В прежние времена после такой бури народ высыпал на улицы, ликовал и праздновал. На площади выкатывали бочки с вином, двери и окна украшали гирляндами цветов…

– Угу, – угрюмо подтвердил обережник. – Видел я, как он ликовал… и обережь украшал – тухлыми яйцами и синяками!

ЭрТар, напротив, сорвал травинку и задумчиво повертел в пальцах, словно пытаясь найти отличие от обычной.

– «Родился под счастливым небом» – оттуда?

– Да. Поговорка пережила свой смысл. – Брент бережно уложил семя в ямку.

– Хэй, а почему мы ищем именно ребенка? – осенило горца. – Ведь Привратница покровительствует всем тварям, верно? Что, если на этот раз она выбрала для своего воплощения какую-нибудь мышку, э?! У них же это быстро, через месяц еще и сама размножится…

– И почему ты действительно не сдох?!

ЭрТар не обиделся. В горах ценили поступки, а не слова.

– Или вообще муху? – невозмутимо продолжил он.

– Инициации, начиная с третьей, основаны на человеческом разуме, – неприязненно, просто чтобы покончить с дурацким предположением горца, объяснил Брент. – Ни мышь, ни муха не поймут, что от них требуется.

– Так это какое-то испытание?

– Скорее, обучение боем. Проверка на умение делать правильный выбор.

– А если она ее не пройдет?

– Значит, это не Привратница.

Видя, что жрец готовится взывать, горец на минутку замолчал – за что Брент, к своему ужасу, почувствовал к нему горячую благодарность. Вот уж правду говорят: если кажется, что хуже не бывает, купи козла! С некоторых пор жреца не покидало ощущение, словно он приобрел целое стадо. И избавиться от него не удастся даже за доплату. В такой обстановке не то что взывать – думать о Привратнице стыдно!

Но ее происходящее как будто забавляло – росток исправно вытянулся в сторону ЭрТара.

– Хм. Направление опять немного изменилось. Они продолжают двигаться, – теперь уже с уверенностью заключил Брент.

– И с какой скоростью? – Джай понимал, что на этот вопрос жрец ему не ответит, но уж больно хотелось позлорадствовать. – Уж не гонимся ли мы на своих двоих за двуколками?!

– Мчащаяся по дороге колесница привлечет уйму ненужного внимания, ее где-нибудь да остановят для проверки. К тому же отсюда и до границы сплошные леса, по ним не разгонишься. Нет, они идут пешком, как и мы, постоянно петляя, чтобы запутать йеров.

– И не только их! – Обережник откровенно нарывался на ссору, с которой начинается либо драка, либо серьезный разговор, но Бренту не хотелось ни того ни другого. Жрец отряхнул ладони, перебросил через локоть скатанное трубкой покрывало и встал.

– Не засиживайтесь в лесу до ночи, – посоветовал он. – Приграничье уже дает о себе знать.

– А ты куда?

Брент посмотрел на Джая, как на идиота:

– Куда и раньше.

– А мы?!

По лицу жреца скользнула тень от качнувшейся ветки, скрыв исказившее его на миг выражение. Да что же это за наказание такое: никому ничего не обещать – и все равно чувствовать себя предателем?!

– А его ты на руках потащишь? (ЭрТар побледнел от унижения, хотя дальше, казалось бы, уже некуда). Или бросишь тут одного?

Брент потрепал кошака по холке, прощаясь и заодно избегая глядеть на парней, и быстро пошел прочь, надеясь, что никогда их больше не увидит.

Размечтался.

Обернуться пришлось через считаные секунды, на звук глухого удара о землю.

На сей раз горцу удалось не только встать, но и пройти несколько шагов – прежде чем свалиться на колени, жадно хватая ртом воздух.

– Иди-иди, – нахально «успокоил» жреца ЭрТар, справившись с приступом слабости. – Мы тебя догоним!

И Брент отчетливо понял, что это мерзопакостное порождение горских гадков действительно за ним потащится. Хоть ползком, хоть волоком, как в той сказке, где бесхвостая сорока обманом оседлала хромую кошку. Правда, Джай больше походил на добродушного золотистого пса – но у таких на горбу ездить еще удобнее.

Жрец медленно выдохнул через рот и заставил правую руку отодвинуться от плети. Что ж, если тебе так не терпится к Темному – на здоровье! Мешать не буду.

Как только Брент скрылся из виду, горец тут же прекратил изображать верную собаку, брошенную жестоким хозяином, сел и удобно скрестил ноги.

– Давай позавтракаем, пока он не вернулся, э? Я там вчера напихал в котомку, чего не сильно мнется.

– Уверен?!

– Честно говоря, под конец я слегка захмелел, а в едальне было темновато, – сознался горец. – Но сверху лежала твоя рубашка, так что ничего страшного.

– Я насчет жреца!

– Вернется как миленький, – усмехнулся «сорока». – Я бы и то вернулся.

– А если все-таки нет?

– Значит, пойдем за ним, как и обещали, – совершенно серьезно ответил ЭрТар. – Но вначале все равно надо поесть. Тащи сюда котомку!

Джай точно помнил, что вещи они бросили за камнем в поле, но раз и одежда и фляги были здесь, выходит, жрец тоже шел к лесу не порожняком. Осмотревшись, парень обнаружил сваленные в кучу вьюки под одним из деревьев. Сверху лежал браслет. Вот упрямый придурок, ни одной бусины не взял!

Обережник защелкнул низку на запястье. Как однажды заявила ему одна из «приличных девок», «и видеть твою рожу уже не могу, и скучно без нее как-то». Тогда он выставил ее за порог с пожеланием самой поглядеться в зеркало, а сейчас проникся искренним сочувствием. Незримая нить, натянувшаяся между ними и жрецом, тревожно вздрагивала, и оборвать ее безуспешно раздуваемой злостью не удавалось.

Парни уже допивали самойлику (спертая кружечка оказалась воистину бесценной), когда ЭрТар поперхнулся и мерзко захихикал, уставившись на что-то за спиной Джая.

Радостный возглас застрял у обережника в горле – за Брентом, угрожающе наклонив к земле рыло со здоровенными клыками, брел матерый вепрь. Бурая всклокоченная шерсть до того сливалась с еловыми стволами и опавшими иглами, что зверя выдавало только движение.

Жрец посторонился, и стало ясно, что он прекрасно осведомлен о своем «попутчике». Кабан, свирепо похрюкивая и блестя маленькими злыми глазками, вышел вперед и остановился в трех шагах от оцепеневшего Джая. От вепря разило мокрой шерстью, зверем, лесом, и совсем чуть-чуть – свиньей. Грязь и древесная смола образовали на его боках литую корку, защищающую даже от копья. Парень и не подозревал, что эти твари такие огромные! Зверь был выше его, сидящего, на стоящие торчком уши, а из-за непропорционально большой морды казался еще крупнее. Подвижный пятачок со свистом втягивал воздух, рыло брезгливо морщилось: настроение у кабана было препаршивое, хуже только у Брента.

Седовласый с отвращением глянул на сияющего ЭрТара и велел:

– Влезай!

Тишш, до сих пор медленно выгибающийся дугой и раздувающийся от злости, наконец набрал достаточно воздуха и зашипел.

Кабан тут же развернулся к нему и, встопорщив щетинистый гребень, рявкнул погромче, приклацывая клыками.

– Тихо.

Под взглядом Брента оба зверя умолкли, но «сдуваться» не спешили.

– Хэй-най, какая славная хрюша! – ЭрТар без колебаний, как тот оритский мальчишка, ухватил кабана за жирную холку. Залихватски на него вскочить ослабевшему горцу не удалось, но Джай вовремя подпихнул друга в спину.

Морда у вепря стала совсем унылая. Грустнее он был бы только с яблочком во рту. Тишш ревниво крутился рядом, призывно мяукая и выгибая спину, как весенняя кошка. Брент угрюмо подождал, пока обережник соберет и неумело навьючит на кошака вещи, и, не произнеся ни слова, развернулся к уже проторенной тропке. Вепрь потопал за ним, сопя и фыркая. ЭрТар покрепче вцепился в пучки щетины, приноравливаясь к тряске. Живо вспомнилась любимая забава горских подростков: спуск по реке на бочках. Удержаться на крутом дощатом боку хотя бы половину выстрела не удавалось никому. Вепрь, правда, был куда устойчивее (его, пожалуй, и волом не опрокинешь!), но ощущение, что седок в любой момент может очутиться внизу, никуда не делось.

Идущий рядом с «наездником» Джай напоминал себе, что он взрослый серьезный мужчина, что он терпеть не может дикоцветье вообще и его тварей в частности, что это жизненная необходимость, а не забава…

Увы, завидно было все равно.

Цвирту новый гость не понравился. Он вообще не любил людей, над которыми не чувствовал своего превосходства, на худой конец – власти. Этот же тип с первого взгляда дал понять: глава храма в мелком городишке даже не пыль под его ногами, а кусок пустой породы на глубине выстрела.

Впрочем, Цвирт был слишком умен, чтобы задираться с Приближенным. Напустив на лицо вежливую, но без излишнего подобострастия улыбочку, глава провел брата Архайна по Иггросельцу, с готовностью отвечая на его отрывистые вопросы. Историю про выслеженных и уничтоженных «тваребожцев», за которую Цвирт больше всего опасался, Приближенный выслушал вполуха. Куда больше его интересовал седой йер, чье тело под обломками мельницы так и не обнаружили. Потайным ходом, о котором Цвирт скромно умолчал, он уйти не мог: тоннель кончался в пересохшем колодце с запертой крышкой, вылезти из которого без посторонней помощи не удалось бы и крысе. Главу храма это сильно нервировало, Приближенного же как будто позабавило. «Нет, ну каков наглец!» – почти восхищенно прошептал он, обойдя развалины и зачем-то уточнив, кто где стоял. Не будь сам Цвирт Взывающим к Темному, он решил бы, что эти типы друзья. Кстати, они чем-то неуловимо походили друг на друга; только у того были старыми волосы, а у этого – глаза.

Зато смерть из последних глядела совершенно одинаково, сообразил наконец йер. А друзей у служителей Темного не бывает.

Потом Архайн пожелал осмотреть испоганенное поле, которое батраки уже начали расчищать под перепашку, но при виде йеров бросили работу и почтительно отступили в сторону, точнее, попрятались за сараями.

– Как он это сделал – ума не приложу! – напоказ возмущался глава храма, собственноручно вырвав одну лебедину и обвинительно ею потрясая. – И, главное, зачем?! Его же так хорошо приняли, заплатили…

– Он не умеет по-другому. – Архайн с непонятным Цвирту выражением следил за кружением двух бабочек: редкостных, уже несколько лет не виданных в этих краях рыжекрылов. – Сила, к которой он взывает, идет на потребу растений и тварей, а не человека.

– Так это был тваребожец? – охнул пораженный глава. – Настоящий?!

– А прежде тебе доводилось иметь дело только с поддельными, брат?

Знает, с противным холодком в груди понял Цвирт. Знает и издевается.

– Да кто их, сектантов, разберет, – уклончиво ответил он и попытался сменить тему: – Какая ж это потреба? Пустоцвет один, а то и вовсе гнилье вместо середки, даже семян не собрать.

– Пока – да. Но если дело пойдет с той же скоростью… – Архайн отвернулся от забора. – Пожалуй, я увидел все, что хотел.

Цвирт украдкой перевел дух.

– Только вот еще…

– Да, брат? – снова насторожился глава храма.

– Если пастух прирежет больную овцу, сие не грех. Но если он украдет ее себе на обед, то уподобится тварям дикоцветья. – Архайн говорил негромко, доверительно. Старший брат, беззлобно пеняющий младшему за мелкий проступок. – А это уже нехорошо. Другие слуги не станут его судить, но сможет ли он оправдаться перед господином?

– Не беспокойся, брат, – расслабившись, заулыбался Цвирт. – Я найду, что ему сказать.

– Что ж… – Замах был так быстр и короток, что не вспугнул даже купающихся в пыли воробьев. Они разлетелись секундой позже. Архайн пропустил плеть сквозь кулак, стирая кровь, и уже в пустоту закончил: – Тогда иди и скажи.

К полудню лес прогрелся, как лежащая на печи губка. Солнечные пятна полян казались раскаленными угольями, разбросанными по горячему пепелищу чащи. Воздух загустел и лип к гортани, иссушая ее за несколько вдохов. Джай устал сглатывать – бесполезно. Хотелось завалиться под какую-нибудь березку, задрать ноги на пенек и медленно таять, словно кусок вынесенного из подвала льда.

Роща в пойме реки подарила странникам небольшое облегчение – здесь разгуливал свежий, вволю напившийся ветерок. Вода бежала в ту же сторону, так что пересекать ее не пришлось, пошли краем берега.

– Как же мне надоело это дикоцветье! – пропыхтел Джай. Запах его пота нравился слепням больше всего, и они охотно перелетали к обережнику от отмахивающихся Брента и ЭрТара. Пока несколько насекомых провокационно кружили перед лицом Джая, одно подкрадывалось сзади, с налету пробивало жалом рубашку, делало несколько жадных глотков и торопливо драпало. Самым разумным было бы сдаться и минутку постоять спокойно, пока все твари не насытятся и отстанут, но обережник не привык сдаваться без боя. – Одно и то же: за елкой береза, за березой елка…

– Хотите, спою вам горскую дорожную песню? – ЭрТар с плотоядной нежностью потрепал вепря по заду. Тот сердито взвизгнул и мотнул хвостом.

– Тебе уже лучше? – не оборачиваясь, холодно осведомился жрец. – Может, отпустим «хрюшу»?

– Нет, мне все еще очень плохо! – нахально заявил горец, лаская взглядом уже кабаньи уши, приобретающие в его воображении милый копченый облик.

– Надеюсь, не хуже?

– Нет.

Вот тут ЭрТар соврал. Ему, потерявшему уйму крови, приходилось прилагать все усилия, чтобы хотя бы удержаться на кабане, не говоря уж о том, чтобы слезть и пойти рядом. Но горец скорее бы хлопнулся в обморок, чем в этом признался.

Брент, уловив что-то в его голосе, все-таки оглянулся, скривился и постановил:

– Привал.

Джай, не выбирая места, со стоном облегчения растянулся на земле. Вепрь остервенело встряхнулся, и ЭрТар очутился там же. Подскочивший Тишш испуганно потыкался в хозяина носом. Горец минутку полежал неподвижно, с раскинутыми руками и закрытыми глазами, усиливая беспокойство кошака, а потом с боевым кличем обхватил киса за шею и повалил рядом.

Брент бросил свое одеяло и, спустившись к воде, начал горстями плескать ее в лицо, давая надежду, что блаженство передышки продлится хотя бы четверть часа.

– Хорош валяться, идите хворост собирайте, – неприязненно буркнул он.

– А что у нас на обед? – живо заинтересовался горец.

– Кота твоего зажарим…

– Э? – ЭрТар оценивающе потеребил Тишша за пушистые щеки. – Чур, мне ляжку!

Кошак, не догадываясь о своей печальной участи, замурлыкал.

– А я бы кабанчика предпо… – Обережник осекся и уставился в реку. Из-под коряги выскользнула длинная тень и двинулась к отмели, неуверенно трогая поверхность воды колючками плавника. Подплыла к ладоням Брента – и замерла, как выезженный ящерок, сам покладисто вставший промеж оглобель.

Жрец медленно выпрямился и развернулся. На вытянутых руках мужчины неподвижно, как палка, – или, судя по выражению его лица, отлитая из золота святыня, – лежала узкая темно-зеленая рыба в черных пятнах и разводах. Брент минутку постоял с ней, как будто выжидая, пока все налюбуются, и подбросил добычу вверх. Рыба упала на землю между парнями и, словно проснувшись, начала отчаянно трепыхаться. ЭрТар поскорее прижал ее коленом и подцепил за жабры.

– Ух ты-ы! – восхищенно завопил он, разглядывая длинное зубастое рыло, распахнувшееся чуть ли не до размеров кружки. – Это что же за зверь такой?

– Щука. – Жрец поболтал руками в воде, смывая слизь. Встряхнул, вытер о траву, потом о мантию.

– А она съедобная? – До сих пор горец видел только прудовых карпов да форель в храмовом фонтане, и если первыми пару раз, когда было настроение и возможность покутить, лакомился, то вторая оставалась недоступной мечтой.

– Конечно. Может, не слишком вкусная…

– Зато большая, – оптимистично закончил ЭрТар. – Э?

Брент отрицательно выставил вперед ладонь, отвергая протянутый горцем кинжал.

– Лучше ты.

– Но это же твоя добыча! – изумился охотник.

– Нет. Она пришла по доброй воле – а я ее предал… Не заставляй еще и убивать.

– И как же вы, такие чувствительные, без помощи йеров не перемерли? – фыркнул горец, одним точным ударом на весу отсекая рыбине голову. – Травой и корешками, что ли, питались? Или у них тоже прощения просить положено?

– Одно дело – охотиться или рыбачить, и совсем другое – обманывать чужое доверие, – пояснил Брент. – Это просто по-человечески противно.

– Но не запрещено?

– Нет. Каждый решает за себя. – Жрец тем не менее помрачнел еще больше и, отвернувшись от спутников, сам пошел за хворостом. Вепрь забрался в камыши и чем-то там хрустел и чавкал.

– Да он никак обиделся? – шепотом поинтересовался ЭрТар у столь же озадаченного Джая.

– Угу. Непонятно только, на кого. Куда нанизываешь, выпотроши сперва!

– Не учи ученого…

Запеченная на палке щука получилась суховатой и пресной, но голод и мысль о Иггровой дороговизне подобной трапезы успешно заменили жир и приправы. Кошак с хрустом грыз щучью голову, хотя мог бы покончить с ней одним глотком. Уж он-то знал толк в рыбе!

Брент оставался мрачен, как родственник усопшего богача, не упомянутый в завещании.

– Покажи свою башку, – велел он Джаю, заметив, как тот, кривясь, ощупывает оставленную кастетом ранку и обрамляющую ее шишку.

– Эй, ты что делаешь?! – спустя минуту взвыл парень, отшатываясь. – Больно же!

– Конечно, больно. Но пусть лучше минутку поболит, чем месяц ныть будет.

Джай отпустил еще несколько крепких словечек, но все-таки придвинулся обратно. Боль вернулась, однако терпеть ее, зная о скором избавлении, было гораздо легче.

– Хэй, – заинтересовался ЭрТар, любуясь страдальческими гримасами белобрысого, – а воскрешать ты умеешь? Как Архайн тебя?

Руки жреца дрогнули, и обережник, не сдержавшись, тихонько заскулил.

– Извини. – Сосредоточиться заново стоило Бренту немалых усилий. – Нет. Этого никто не умеет.

– А как же…

– Все. – Жрец напутственно шлепнул Джая по макушке. Тот с бурчанием втянул голову в плечи и подозрительно ее потрогал. Шишка была на месте, рана превратилась в зудящий рубчик. – С йеровым «воскрешением» жить тебе вряд ли захочется.

– Почему?

Брент решил, что проще будет показать. На сей раз жрец копался в семенах недолго, а проклюнувшийся росток был бирюзового цвета. Вверх он не потянулся, сразу начал сплетать причудливый, одетый синей листвой кокон размером с пол-ладони. Когда его оболочка разгладилась и затвердела, Брент осторожно надорвал ее посередине.

– Иггр тебя раздери, что это?! – Джай шарахнулся назад, как увидевшая мышь девица. Он и так терпеть не мог змей, а у выползшей из камалейной шелухи гадины вдобавок были лапки! Небось чтобы догонять удобнее было!

– Ящерица. – Жрец протянул тварюшке палец, и та с достоинством на него взобралась. Длинный хвост изящно свесился вниз, перед остренькой мордочкой часто мелькал раздвоенный язычок. – Не бойся, она совершенно безобидная. Лет сто назад их было видимо-невидимо, да и в мое время еще иногда встречались. А вы ее впервые видите?

Обережник изумленно кивнул.

– Мне пару раз попадались похожие рисунки на скалах, – припомнил ЭрТар. – Но я думал, что это ребенок пытался изобразить ящерка.

– Ящерицы любили греться на камнях, – задумчиво сообщил жрец. – Увековечить их там было вполне логично.

Джай, набравшись смелости, потрогал узорную спинку твари, одновременно гладкую и шершавую.

– Ты ее создал?!

– Только тело. – Брент медленно повернул кисть, любуясь переползающей на ладонь ящеркой. – Душа пришла сама.

– От Темного удрала, или Светлый отпустил? – не понял обережник.

– Просто пришла. В Летописи Предвечной нет ни слова о божественных чертогах и темницах. Возможно, где-то рядом засох цветок или съеденная нами щука решила пожить на суше. – Брент опустил руку к земле, и ящерица кинулась наутек, забавно извиваясь всем телом. – Я не знаю, чья именно душа заполнила эту оболочку. Я даже не могу предсказать, что у меня получится, если я воззову еще раз, – птица, рыба, зверь? Бабочка или росток дуба? Привратница сама решает, кому дать шанс на возвращение. Потому-то целенаправленное воскрешение и невозможно.

– А как же это удается Архайну? – ЭрТар с надеждой пошевелил травяной пук, в котором скрылась тварюшка, но та как сквозь землю провалилась.

– Он убил меня. – Брент подбросил семена на ладони, и горец, наконец, увидел, куда жрец их прячет: камалейки просто всосались в кожу, растворились под ней. – И привязал отлетающую душу к кристаллу, поделке дхэров. Когда я умираю, то снова возвращаюсь в него, и только от йеровой прихоти зависит, оставить меня в небытии на год или тут же возродить снова.

– И ты ничего не можешь сделать?

– Нет. Я принадлежу Архайну больше, чем раб. Того хотя бы смерть освобождает. – Мужчина сосредоточенно, словно надеясь отвлечься от воспоминаний, сгреб тлеющие угли в кучку и опрокинул над ней флягу.

Слушателям его откровение тоже не доставило удовольствия.

– И что, все жрецы вот так, с семенами, умеют? – дрогнувшим голосом уточнил Джай.

– Все, отмеченные Привратницей. И она сама.

– И Приближенные, да?

– Частично. Йеры не ладят с «тварями», и истинное перерождение камалейника им недоступно. Они могут создавать лишь подобия тел, которые существуют несколько дней, от силы полтора семерика, а затем рассыпаются прахом.

Когда парни осознали, что он имеет в виду, им стало совсем нехорошо.

– Но сейчас… ты в порядке, э? – осторожно поинтересовался горец.

Брент неопределенно пожал плечами:

– Трудно сказать. Я помню все, что происходило со мной до первой смерти – и между последующими, чувствую голод, боль и усталость. Вроде бы ничем не отличаюсь от обыкновенного человека.

– И сколько тебе… еще…

– Дня три. Поэтому не стоит тратить время на пустую болтовню.

Жрец встал, и кабан послушно похлюпал к нему по мелководью. Зловредная скотина успела вываляться в тине по самые уши, но ЭрТар этого даже не заметил.

Точнее, не сразу заметил. А уж тогда его заковыристые ругательства изрядно разрядили обстановку.

Яшерки беспокоились, посвистывали и топтались в оглоблях, не желая опускаться на передние лапы, хотя раньше вовсю пользовались остановками, чтобы пощипать дикоцветной травки.

– Ну чего ты, серый? – Хруск гладил бегуна по крутой шее, безуспешно пытаясь успокоить. – Что тебе не нравится?

– Моруны. – Йер брезгливо пнул землю носком сапога. – Двое… нет, трое.

У Архайна не было сомнений, откуда взялся этот «клад». Чуть подальше он нашел валяющуюся в траве стрелку, а там, где сейчас стоял йер, смятую траву покрывала бурая кровяная корка. Обережники у иггроселецких ворот, при виде Приближенного затрясшиеся наподобие осиновой рощи (слухи разбежались по городишку бойчее крыс), живо припомнили двух парней, горца и белобрысого, прошедших мимо них примерно в середине леволуния. От страха мужики даже проговорились о трех местных головорезах, сунувших обережи мзду за молчание и погнавшихся за теми двумя. В город никто из них не вернулся…

– Раскопаем? – воодушевился обережник. Найти моруний схрон до вылупления – небывалая удача, а тут сразу три! Заразы на них еще нет, только белая плесень по коже, которой лучше не касаться: жжется крапивой. Работы же всего ничего: они обычно под самым дерном лежат, фьетами сковырнуть можно. Отволочь в город, стребовать с храмовников положенную мзду…

– Вот еще, – отрезал Архайн. – Пусть иггроселецкие йеры сами своих морунов ловят, а то совсем от безделья одурели, хрен знает чем занимаются.

– Как скажете, господин Приближенный, – покорно согласился старшой. Остальные обережники почтили йеровы слова насупленным молчанием по сгинувшим бусинам. Вот скотина, не дал добрым людям чуток подзаработать!

«Вот скоты», – подумал Архайн, усмиряя своего ящерка грубым тычком под челюсть. «Им лишь бы набить брюхо сегодня, а что завтра по их вине может не быть, их не волнует».

Вернулся отправленный к лесу разведчик.

– Хороших троп нет, даже к опушке не подъехать, – доложил он. – А на ближней полянке кострище, свежее, утреннее, и следы в чащобу ведут.

– Разобрать кладь, – без колебаний распорядился йер. – Старшой, отряди пару человек – пусть отгонят ящерков в Иггросельц и поставят в храмовые стойла. Дальше мы пойдем пешком.

– Но, господин, стоит ли ослаблять отряд… – заикнулся было Хруск.

– Главное их догнать. – Архайн первым начал отбирать необходимые для похода вещи. Не то чтобы он собирался их нести, но ведь есть на кого навьючить. – А работы там будет, хорошо если для меня одного.

– Вы уверены, господин? – опешил обережник. – Почему?

– В «летописи» тваребожцев есть одно дурацкое пророчество. – К исполнительному старшому Архайн уже притерпелся, и тот его почти не раздражал. Можно даже снизойти до более подробного ответа. – Дескать, Тварь непобедима, потому что на ее стороне играет судьба. А значит, надо всецело на оную положиться, и все будет прекрасно.

– Но ведь это не так, господин? – осторожно уточнил Хруск.

– Так. До сих пор пророчество еще ни разу нас не подводило, – ухмыльнулся йер. – Ведь за ним эти одержимые сектанты забывают, что существует еще и здравый смысл.

Вопреки расхожему выражению, сумерки не опустились на лес, а, напротив, поднялись из оврагов, сначала разлившись под ногами, потом затопив путников по колено, по пояс... За день парням и жрецу не встретилось ни жилья, ни дорог – только едва заметные, нечеловечески узкие стежки, обрывающиеся возле стены кустов или бочажного окна. ЭрТар все ниже сгибался над кабаньей холкой. Джай слышал его хриплое, болезненное дыхание, но понимал, что предложение помощи только оскорбит горца. Тот, видать, почуял, что у обережника на уме, и, встрепенувшись, преувеличенно бодро обратился к Бренту:

– Расскажи о своем ордене, э?

– Вам это не нужно, – привычно отрезал жрец.

– Считай, что это моя последняя воля!

– Твоя последняя воля была вчера, – возмутился мужчина.

– Так я же ее не использовал!

Брент устало махнул рукой. Он уже убедился, что единственный способ заткнуть горца – говорить самому. К тому же дело зашло слишком далеко, чтобы продолжать тупо отмалчиваться. Да и косые взгляды Джая порядком его достали. Пусть или прекращает подозревать жреца невесть в чем, или проваливает к Темному!

– Обычно мы даем новичкам прочесть книгу, – сделав глубокий вдох, начал он. – Так называемую Летопись Изначальную. Считается, что она написана задолго до прихода йеров, в качестве наставления жрецам...

– А, знаю! – оживился обережник. – При обысках домов нам велят просматривать все книги, и если найдем эту – чтобы тащили хозяина не в застенки, а сразу в храм. Я, правда, никогда не находил, и хвала Иггру. Говорят, в ней такого понаписано, что от одного взгляда ум за разум заходит!

Брент отогнал кощунственную мысль, что, будь книга у него под рукой, он с удовольствием треснул бы ею парня по бестолковой башке.

– Там действительно полно легенд и туманных предсказаний, добавленных позже. Каждый «корень» был обязан переписать книгу хотя бы раз и, конечно, не мог удержаться от собственных замечаний. Но суть такова: наш мир представляет собой всего лишь одну из заводей на вселенской реке, по которой струится Великий Поток, жизненная сила, что заставляет семена пробиваться всходами, рыб – стремиться к истокам ручьев, птиц – вить гнезда, зверей – сражаться меж собой за право продолжения рода, а младую жену улыбаться шевелению во чреве... – Брент спохватился, что дословно цитирует Летопись и выглядит это довольно глупо.

Джай негодующе косился на ЭрТара. Слушает, как ребенок! Глупая сорока, ей яркую бусину показали, а она и клюв раззявила!

– Поток бывает то слабее, то сильнее, и может «подтопить» заводь, взбаламутить «воду», вызвав бурный рост, например, травы, которая за считаные дни вымахает человеку по пояс. Потом она высохнет, начнутся пожары, перекинутся на лес… Разумеется, в конце концов все придет в норму, но хотелось бы избежать подобных проблем. – Брент с легким уколом совести подумал об «осененном» им огородике. – Поэтому в протоке стоит эдакий шлюз, которым управляет смотритель, не понаслышке знающий, как обстоят дела в заводи.

– Привратница? – Ради такого случая горец даже забыл о дурноте.

– Да. Человеческая девочка. Как я уже говорил – самая обычная. Она и не подозревает о своих способностях, ибо залогом исправной работы «шлюза» является само ее существование. В межвременье, между смертью предыдущей Привратницы и рождением следующей, он наглухо закрыт.

– А как же инициации?

– Они играют роль только для жрецов, давая нам силы находить и защищать Привратницу. И мы не имеем права тратить их на разную ерунду вроде так называемых «ирн».

– А йеры имеют?

– Угу. Как распродающие краденое воры. Они взывают к тому же Потоку, искажая его до неузнаваемости. – Брент гадливо сплюнул. – Моют в драгоценной воде сапоги вместо того, чтобы пить ее…

– Тогда зачем они с таким упорством уничтожают Привратницу? – Джай вел разговор по всем правилам допроса, пытаясь уличить жреца на какой-нибудь запинке или нестыковке. Вот только преступников с таким воображением ему еще ни разу не попадалось! – Ведь без нее они тоже окажутся на мели.

– Нет. У них другие «посредники» – дхэры.

– Выходит, храмовники просто пытаются избавиться от конкурентки? – сообразил обережник.

Брент остановился – для разговора на ходу это оказалась слишком серьезная тема.

– Не равняй дверь и прогрызенные червями ходы. Дхэры наделяют силой только своих слуг, открыть шлюз они не могут – или не хотят, ведь это позволяет им жировать в святилищах, под видом богов собирая с людей мзду как деньгами, так и жизнями.

– Ну и какая нам разница, кто у власти – вы со своей Привратницей, или йеры с дхэрами? – дерзко возразил Джай. – Собачитесь друг с другом, а народу отдувайся…

– Большая. Сначала ирны налагали ради обильного урожая, потом хорошего, теперь – ради хоть какого-нибудь. Еще через двадцать—тридцать лет они перестанут действовать вообще. То же самое со скотом, домашней птицей…

– И нами, – задумчиво закончил ЭрТар. – В горах уже несколько лет не рождалось ни одного дареного ребенка. По-моему, я вообще был последним…

– Ты тоже?! – вытаращился на него обережник.

«Без ирны только крысы плодятся», – любили приговаривать в рабочем квартале, где появился на свет Джай. На самом деле в участии Взывающих не нуждались еще и мыши, тараканы, клопы, крагги и прочая вредная живность, а также растения и твари дикоцветных земель. Никакого удовольствия от нахождения в подобной компании будущий обережник не испытывал… а уж соседи изо всех сил заботились, дабы он об этом не забывал. «Что с паршивца взять – бог и тот на него взглянуть не пожелал!» – со смесью жалости и отвращения изрекали взрослые, когда Джай попадался на какой-нибудь шалости вроде стрельбы из рогатки по чужому коту. Ровесники же лупили его при каждом удобном случае, не принимая в свою ватагу. Со временем, конечно, все сгладилось: Джай подрос, узнал, что не один он такой убогий (да и не убогий вовсе – «клеймо» отщепенца оказалось дурацким, осуждаемым храмами суеверием), поступил в обережь, завел уйму друзей и подруг… но глухая обида на испорченное Иггром детство осталась.

– Ну да, – спокойно подтвердил горец. – А что?

– У нас говорят, что если Светлый Иггр не принимал участия в зачатии ребенка, то это дело рук Темного.

– Рук? – скабрезно фыркнул ЭрТар. – Ну-ну. А у нас – что это божественный дар за достойную жизнь. Какая разница, в каком настроении Иггр его послал? Бог-то у вас один, хоть и с двумя рожами. Я вон даже горжусь, что подаренный, а не купленный!

– Неудивительно – вы, «сороки», известные любители халявы, – съязвил Джай, на самом деле проникаясь к горцу все большей симпатией, но отнюдь не собираясь в этом признаваться.

ЭрТар с наглой ухмылкой показал ему два мизинца и возвратился к основному разговору:

– Но почему слабеют именно ирны плодородия? Ведь в остальном сила йеров вроде бы не убывает – и лечат, и крыс морят...

– Потому что в затяжную засуху бесполезно поливать огород из ведра: рассаде нужен дождь, который пропитает всю почву, а не жалкая чашка, вылитая под корень. Да, на месяц-другой это поможет, но когда земля до самой руды превратится в растрескавшуюся корку, носить воду станет бесполезно… Безвременье слишком затянулось, заводь заилилась и обмелела. Вы родились уже при дхэрах и не догадываетесь, что наш мир умирает. С каждым годом трава на лугах редеет, в ней распускается все меньше цветов, жужжит и стрекочет меньше насекомых. В лесу по весне можно услышать хорошо если двух-трех птиц разом, в то время как еще двадцать лет назад ты не смог бы выделить отдельную трель из сотрясающего воздух хора. Вы вон даже ящериц никогда не видели…

– Тоже мне, горе! – упрямо хорохорился Джай, хотя внутренний голос давно уже предательски поддакивал жрецу. – Да какой от них прок?

– А от тебя? Ты уверен, что у тебя будут внуки? Или хотя бы сыновья? И что они не умрут от голода, когда на их полях, несмотря на все ирны, ничего не взойдет?! – распалился Брент, нарушив свой зарок никому ничего не навязывать.

Положенный на обе лопатки обережник тщетно подыскивал еще какое-нибудь возражение, когда ЭрТар подался вперед и радостно воскликнул:

– Хэй, там что-то светится!

После чего свалился-таки с кабана, и тот, воспользовавшись замешательством Брента, поскорее дал деру.