Глава 5
Вот уж кого не ожидал и не хотел увидеть в своем неприглядном положении старший лейтенант, так это женщину, с которой так «весело» провел вечер. Ее внезапное появление сильно смутило бравого офицера. Но медсестра как ни в чем не бывало подошла к его кровати, пододвинула два табурета, на один присела, на другом разложила свой санитарный чемодан.
Калинин тихо проговорил:
— Здравствуй, Соня!
Женщина ничего не ответила, доставая медицинские принадлежности.
Ее холод вновь взбесил офицера.
Калинин сел:
— Вот что, девонька, мне не нужна твоя помощь, оставь вату, спирт, бинт и уходи! Я позабочусь о себе сам.
И вновь Соня промолчала. Выложила то, что запросил пациент, закрыла чемодан и поднялась. Пошла на выход. Александр хотел остановить ее, но она сама обернулась на пороге, бросила чеки, что он оставил вчера в ее комнате, проговорив:
— Ваши деньги, «герой»! Прощайте! И знайте, что я ненавижу вас!
С этим и вышла.
Калинин откинулся на подушку. Он не ожидал встречи с Соней, но, увидев ее, и подумать не мог, что она вот так уйдет, бросив ему полные презрения слова. Не хотел он таким образом расстаться с этой женщиной. И тут же в голове возник вопрос: а что он хотел? Чтобы она вела себя с ним приветливо? Так, словно он не обидел и не унизил ее? Но и она нанесла удар по его мужскому самолюбию! Хотя какому, к черту, самолюбию? Ей был просто противен пьяный похотливый самец! Но прощай — значит, прощай. Больше сюда Калинин ни за какие блага не явится, если только на носилках, простреленный духами. Но это уже от него зависеть не будет, а сам никогда. И все же жаль, что кому-то эта Соня подарит свои ласки. Не ему, старшему лейтенанту Калинину. А с другой стороны, все к лучшему. В конце концов, у него в Союзе жена! И он не должен был изменять ей! Не должен, а изменил. За что в полной мере и поплатился. Ну и черт с ним со всем. Жизнь продолжается.
Сняв с себя майку и взяв медицинские принадлежности, Калинин подошел к зеркалу, возле которого стояло ведро воды и таз. Начал смывать с себя кровь. Затем обработал спиртом рваную рану над бровью, помянув парой ласковых слов начальника патруля, перебинтовал голову. За этим занятием его застал начальник караула.
Прапорщик спросил:
— А чего это вы сами? Медсестра не стала ничего делать?
— Нет! Она сделала то, что от нее требовалось. А мне осталось лишь поправить повязку, слишком туго она положила ее.
— А! А я уж подумал!
— Ты бы лучше подумал насчет одежонки какой.
— Уже подумал. Сейчас посыльный принесет комплект офицерской мабуты.
Александр спросил:
— Комендант не приходил еще?
— Нет! Сам жду с минуты на минуту. Вас наверняка арестуют, придется оформлять все по Уставу.
— Это точно. И то, что арестуют, и то, что оформлять придется по Уставу.
Но вместо коменданта на гауптвахту прибыл сам командир разведывательного батальона майор Глобчак. Он вошел в камеру, посмотрел на подчиненного и сел на табурет. Сказал:
— Да, видок у тебя, старший лейтенант, ничего не скажешь, образцовый! И как сие понимать, Калинин?
— Что именно, товарищ майор?
— Ты смотри, он еще и спрашивает! Ты мне тут дурочку не строй! Кто дебош в общежитии устроил, а потом в дугу пьяный драку с патрулем учинил?
— Стычка с патрулем была, драки не было, да и какая могла быть драка, когда они вшестером на меня навалились да еще прикладом по затылку? Я и очнулся-то в этой камере. А в общаге пьянка имела место, вернее, вечеринка, дебоша же никакого не было.
— Как у тебя все складно получается, Калинин! Стычка была, драки не было, пьянка была, шума нет! Выходит, не поняли тебя здесь! Оговорили! Ни за что арестовали. Все кругом виноваты, один ты ангелочек с фингалом во весь глаз вместо крыльев.
Взводный посчитал благоразумным промолчать, отвернувшись от сердитого взгляда комбата.
Но тот не отставал:
— Чего молчишь? Дебоша, говоришь, не было? А вот в рапорте дежурной по общежитию черным по белому написано, что ты сначала на весь коридор орал благим матом, а когда она, эта дежурная, попыталась урезонить тебя, ты и ее оскорбил самыми неприличными словами.
Калинин не выдержал:
— Не урезонить меня дежурная хотела, а затащить к себе в постель. А как отказал, так она в отместку и настрочила эту бумагу!
— Вот так, да? Что ж, посмотрим второй рапорт, начальника патруля комендантской роты лейтенанта Петрова. Пьянка после отбоя, в одиночку на скамейке. На замечание в ответ грубость, опять-таки нецензурное оскорбление личного состава. Оказание сопротивления при задержании, что выразилось в нанесении двум солдатам срочной службы легких телесных повреждений. Кстати, синячки на их скулах освидетельствованы в том же госпитале. И справочка прилагается. Что на это скажешь, гусар?
И, повысив голос:
— Погуляли, мать вашу, расслабились! В части Ерохин кипиш устроил, на замполита с ломом бросался, здесь ты шухер навел, может, еще и подвиги Листошина чуть позже выплывут? В БРДМ вместе с пьяными солдатами блядь местную обнаружили. Групповуху в боевой машине устроила. Что все это значит, Калинин? Вы что, совсем охренели?
— Охренеешь тут!
— Чего?!!
— Да так, ничего! И, может, хватит, товарищ майор, на мозги капать? Нарушил дисциплину — наказывайте! На сколько суток я арестован? По максимуму? На пять?
— На гауптвахте отсидеться захотел? А вот не угадал! Кто за духами гоняться будет? Я с замполитом?
Александр усмехнулся:
— Да, вот из кого охотник первоклассный, так из этого нашего замполита. Кстати, ему не помешало бы пару раз в рейд сходить! Ордена да медали, что нацепил на себя, хоть как-то оправдать.
Командир повысил голос:
— А вот это уже не твое дело, Калинин! Ты мне еще действия старших по званию и должности пообсуждай.
Александру начал надоедать этот разговор. Он повернулся к командиру:
— Товарищ майор, если мне сидеть, то оформляйте арест, если возвращаться в часть, то поехали. Меня от этого городка тошнит!
Командир батальона встал:
— С похмелья тебя тошнит! Одевайся! Я жду на улице у своей машины!
— А БРДМ?
— На ней уже Листошин упылил! Я их к орденам, а они…
Комбат, с досадой махнув рукой, вышел из камеры.
Одевшись в форму, доставленную по распоряжению прапорщика, Калинин вышел следом. За воротами караулки стоял знакомый «УАЗ». Александр, вздохнув, направился к машине. Сел на заднее сиденье. Посмотрел в сторону лечебного корпуса и… увидел Соню. Что за наваждение? Уж не глюки ли у него после контакта с асфальтом начались? Тряхнул головой, которая не замедлила тут же ответить резкой болью. Вновь посмотрел в окошко. Соня продолжала стоять, облокотившись о фонарный столб. И смотрела она на «УАЗ». И было что-то печальное в ее фигуре, а может, и в глазах, но взгляда ее отсюда старший лейтенант рассмотреть не мог. Почему она здесь? Пришла проводить его? Чушь собачья. Она очень конкретно попрощалась с ним. Наверное, шла по делам, увидела, как Калинин направлялся к машине, и остановилась, дожидаясь, пока не свалит отсюда ненавистный ей офицер! Да, это более вероятно. На переднее сиденье взгромоздился комбат, коротко приказал водителю:
— В часть!
Спустя десять минут «УАЗ» въехал на территорию батальона. Командира встречал капитан Новиков, дежурный по части. Майор и Александр вышли из машины. Комбат сказал ротному:
— Смотри на своего подчиненного! Красавец!
И пошел в штаб.
Новиков подошел к Калинину:
— Ну что, Сань? Попал?
— Да чего попал-то? Раздули из мухи слона! Ничего особенного не произошло.
— Я в курсе!
— И в курсе чего, Вова? В курсе того, что напели госпитальные начальники? Ты их слушай больше!
Новиков указал на головную повязку:
— Да вижу, что напели. А бровь где рассадил? Не иначе как случайно споткнулся о высокий бруствер?
Калинин вздохнул:
— Володь! Ну, хоть ты можешь не подкалывать? И так на душе хреново.
— Ладно! Иди в отсек. Тебя там Лист ждет. Оттуда никуда. Разборки с вами, боюсь, еще не кончились.
— Понятно! Еще замполит своего веского слова не сказал. И партийная организация не среагировала. Хотя она мне по барабану, я беспартийный, но укусить случая не пропустят. Это ж хлеб их. Как же все надоело!
— Иди, иди! А я фельдшера к тебе пришлю, пусть поработает с фейсом, а то рожа у тебя, Сань, страшнее атомной войны.
— Духи больше бояться будут.
Калинин прошел в офицерский модуль, зашел в свой отсек. На кровати сидел Листошин. Увидев друга, встал:
— Ни х… себе! Сань, что произошло?
— Ты не знаешь?
— Да все со слов других. Утром от Галки вывалился, дежурная мымра мне сразу: повязали, мол, твоего дружка. За драку! Я сначала не понял. Нет, Галка мне говорила, что ты, поругавшись со своей подругой, ушел от нее, но, думал, водка в башке играет. Остынет на улице, вернется, а тут вдруг драка. Спрашиваю подробности, а она только хихикает, эта овца дежурная. Я на стоянку, а там уже комбат. Ну, думаю, дело серьезное, раз сам Глобчак прикатил. Хотел у него узнать, что да как, а он как рявкнет: «В машину и домой!» Пришлось подчиниться. А водила твой мне и говорит…
Калинин прервал товарища:
— Хорош бакланить, Сень!
— Но что на самом деле произошло?
Александр, упав на койку, рассказал другу о всех своих приключениях в городке госпиталя и последствиях, которые оные за собой повлекли.
Семен воскликнул:
— Так тебя эта дюймовочка, Соня, из себя вывела? Ну, сука!
— Она ни при чем. Сам виноват.
— Слушай, Сань, а летеху этого, начальника патруля, запомнил?
— А что?
— Как что? Наказать крысу штабную надо! Будет еще всякое чмо на офицера спецназа руку поднимать. Так запомнил?
— Нет! Пьяный был!
— Жаль! А то б устроили этому уроду жизнь веселую!
— Ладно, проехали, Сень! Голова болит!
— Может, по сто грамм? Спиртику?
— Нет! Не хочу. Ударился сильно, вот и болит. Пройдет.
Листошин закурил:
— И чего это Соня взбрыкнула? Галка сама удивлялась!
— Я просил тебя, закройся!
— Как скажешь! Но странно все это!
В дверь отсека постучали.
Листошин ответил:
— Входи, открыто!
На пороге появился фельдшер батальона прапорщик Евгений Матвеевич Григорьев. Спокойный, добродушный мужик лет сорока.
— Разрешите, товарищи офицеры?
— Входи, Айболит! — Семен кивнул на Калинина: — К раненому нашему пришел?
— Угу! Комбат послал. Ну, что у тебя, Саша? Что за рана?
Калинин махнул рукой:
— Пустяки, бровь рассек! Ты мне повязку смени, а то я как Чапай с подбитым глазом. Да с синяком чего-нибудь придумай, остальное само заживет.
Фельдшер резонно заметил:
— Да и синяк сам по себе сойдет! Ладно, присядь на стул. Посмотрим, как привести тебя в относительный внешний порядок.
Григорьев снял повязки с головы Калинина. Спросил:
— Сам, что ли, перевязывался?
— Сам!
— А работники госпиталя не могли сделать это?
— Я отказался от их помощи.
— Ясно. Обидели нашего гусара. Так, ну и что мы имеем? Рана приличная. Надо бы швы наложить, но уже, боюсь, поздно, не затянется рана, следовало это сделать раньше. Так что, Саня, шрам у тебя останется приличный.
— Плевать!
Фельдшер профессионально обработал рану и заклеил ее пластырем. Все же так Калинин выглядел не столь вызывающе. Оставался синяк, но с ним ничего поделать было нельзя. Лишь дождаться, пока сам сойдет.
Григорьев поинтересовался:
— Голова болит?
— Болит!
— С похмелья? Или…
— Или! Я с похмелья не страдаю!
— Тошнит?
— Да нет вроде, разве что когда закурю!
— Понятно! У тебя, Калинин, ко всему прочему еще и легкое сотрясение мозга. Полежать надо.
— Ага! Дадут у нас полежать! Жди!
Фельдшер порылся в своей сумке, достал несколько упаковок различных лекарств.
— Держи, гусар, пей, как боль усилится!
— Что, сразу из всех пластин?
— Можешь из всех, но по одной таблетке. И не вздумай применить препараты боевой аптечки. Те и боль, и тошноту, конечно, как рукой снимут, но вот отходняк после очень тяжелым будет. Лучше попользуйся обычными лекарствами. Организм молодой, закаленный, восстановишься быстро.
Александр спросил:
— А с синяком чего делать? Так и ходить с этакой блямбой?
— Очки надень. Солнцезащитные, лучше зеркальные. Другого средства, увы, предложить не могу!
— Спасибо и на этом!
Фельдшер поднялся, намереваясь покинуть отсек офицеров, но обернулся. Улыбнувшись, спросил:
— Надеюсь, эти травмы компенсированы удовольствием?
— Компенсированы, прапорщик, полностью компенсированы.
— Ну и ладно! Да, Саша, первое время воздержись от спиртного! Пока мозги на место не встанут.
— Есть воздержаться, товарищ фельдшер.
— Тогда до свидания, разведка?
— Счастливо. И спасибо!
— Не на чем.
Фельдшер ушел. Калинин прилег на кровать.
Листошин последовал примеру друга. Но отдохнуть офицерам не пришлось. Позвонил ротный и передал приказ комбата Александру и Семену явиться в штаб, к командиру батальона.
Листошин проговорил недовольно:
— Начинается! Видать, замполит решил свою шоблу собрать. Начнут по политической линии прессовать!
Александр согласился с товарищем, поинтересовавшись:
— Слушай, Сеня, комбат в госпитале обмолвился, что вроде Ероха тут кипиш устроил. Ты что-нибудь слышал об этом?
— Еще бы! Рассказали ребята про подвиги начальника клуба.
— И чего он сотворил?
— Ты помнишь, его замполит в Уграме засек?
— Конечно! Ероха тогда послал его.
— Во-во! Как вернулись из поселка, Трофимов Ероху не тронул. Ну, понятно, тот в дугу был. Майору бы на капитана с утра наехать, как тот, впрочем, и советовал в машине, но вызвал вечером, когда мы слиняли, рассчитывая, что начальник клуба проспался и он ему вставит клизму. Только ошибся замполит. Ероха-то выспался, но и успел опять нажраться. А тут вызов. Снял он лом со своего пожарного щита — и в штаб. Заходит в кабинет. Что уж за базар там был, неведомо, только капитан разломил замполитовский стол надвое. Ротный говорил, Трофимов в окно из кабинета выскочил, Ероха с ломом за ним. Но наряд остановил капитана. Замполит, понятное дело, к командиру, тот вышел на комдива, ну и оприходовали Ерохина на пять суток гарнизонной гауптвахты, той, что на территории самого штаба дивизии.
— Молодец Ероха!
— Не то слово! Жаль, мы не увидели этого цирка.
— У нас свой шапито! Идем на разборки.
Но в кабинете командира батальона, как ни странно, ни замполита, ни секретаря партийного бюро не оказалось. Глобчак находился в кабинете один. Увидев вызванных офицеров, указал им на стулья около рабочего стола:
— Присаживайтесь!
Затем встал, прошелся по кабинету.
— Дела такие, спецы. То, что было, забудем. Вам обоим объявлен выговор от командира дивизии. На этом историю с вашими похождениями прикроем.
Но Калинин возмутился:
— А с чего это Листу выговор? Мне понятно, но Листошин вообще нигде не засветился.
Комбат ответил:
— До кучи! Чтобы тебе одному не обидно было. Но все об этом! У меня есть дела поважнее всей этой бытовой шелухи. Слушайте внимательно!
Командир батальона сообщил, что командование встревожено последним нападением на наш блокпост. А Амирхан, по данным глубинной разведки, не оставил мысль уничтожить блокпост, хотя в предыдущем бою потерял восемьдесят три боевика, включая раненых и тех, что были взяты в плен у моста бойцами Калинина. К нему уже прибыло из Пакистана подкрепление в составе двух сотен головорезов с инструкторами-наемниками. Посему решено усилить оборону блокпоста. И это возложено на разведывательный батальон. Им, майором Глобчаком, принято решение тремя взводами второй разведывательно-дозорной роты занять господствующие высоты на участке, прилегающем к блокпосту. Это сопка, откуда духи вели минометный обстрел и откуда мы сможем контролировать выходы из Кидрабского и Арихельского ущелий, высота 12,7 левее по дороге на Жанаву и Карскую «зеленку» и возвышенность за кишлаком Аяд, позволяющая заблокировать проход в Аядское ущелье.
Листошин не выдержал, взглянул на Калинина:
— Ну, чего я тебе, Сань, после боя у блокпоста говорил? Хрен они уберут этот долбаный блокпост. Усиливать будут! Так оно и вышло. Но за каким чертом держать там силы, если стратегически важной является лишь переправа через реку?
Комбат исподлобья взглянул на подчиненного:
— Ты все сказал?
— Все!
— А теперь молчи, стратег тоже мне! А то командованию неизвестно, что стратегически важно, а что нет!
— Видимо, неизвестно!
— Я сказал, молчи! И слушай.
Майор Глобчак продолжил:
— Итак, мы займем господствующие высоты и будем контролировать подходы духов к блокпосту, что сразу лишит их возможности атаковать пост большими силами.
Вмешался Калинин:
— А малыми духи, используя сложный рельеф местности, все так же спокойно будут выходить к посту и обстреливать его! И через неделю нанесут десантному полку точно такой же ущерб, что и при прошлой массированной атаке, с той разницей, что сами потеряют значительно меньшее количество моджахедов. И где логика?
Комбат прошелся, тяжело дыша, по кабинету, вернулся к креслу и ударил кулаком по столу, да так, что графин со стаканом подпрыгнули.
— Вы прекратите меня перебивать, мать вашу? Вконец оборзели? Героями себя почувствовали? Незаменимыми? Так я мигом отправлю вас в пехоту.
Листошин потер подбородок:
— Лично я ничего не имею против этого. По крайней мере будут более реальные шансы вернуться домой живым.
— Что?!!
Тут в разгорающийся конфликт вмешался Калинин:
— Хорош, Семен, на самом деле! А вы, товарищ майор, извините, но и поймите, Листошин-то по большому счету прав! Никакой ценности для нас этот блокпост не представляет. И вы это понимаете. Но раз командование решило держать его, будем держать. А пререкаться больше не будем. Продолжайте, пожалуйста!
Надо отдать должное майору Глобчаку. Он имел взрывной характер и мог вспылить в любую минуту, но так же быстро и отходил.
— Ладно! В принципе Листошин прав! Но это, повторяю, не наше дело — принимать решение по блокпосту. Наша задача совершенно другая — разведка, но раз в штабе решили использовать батальон в целях обеспечения безопасности поста и прикрытия выхода к базе со стороны Аяда, то мы должны выполнять именно ее.
Майор продолжил:
— Да, малые силы, банды человек по пять, естественно, смогут подойти к блокпосту, но с занятием господствующих высот мы оставляем им два направления вероятной атаки объекта. Со стороны моста и со стороны Аяда. Из самого кишлака.
Калинин поднял руку:
— Разрешите уточнение?
На этот раз Глобчак среагировал спокойно:
— Давай!
— Вы, как мне кажется, не учитываете вариант подхода духов со стороны Уграмской степи, откуда выходил на минометную позицию Листошин.
— Опять забегаешь вперед! Все я учитываю, и вскоре вы сможете в этом убедиться.
Комбат расстелил карту:
— Смотрите. Сегодня в 16.00 вторая рота начинает выдвижение на высоты. Ваши же взводы на броне бронетранспортеров следуют с ней. Не доезжая моста, твои, Калинин, люди спешиваются и уходят в виноградник. Выводишь взвод к руслу реки, имея перед собой мост. Там и оседаешь. Взвод же Листошина прибывает на сопку. Откуда одно отделение, Семен, перебрасываешь в Кидрабское ущелье. Недалеко, метров двести вглубь, и прячешь его на обоих склонах, чтобы могли и Арихель видеть. Остальных людей выводишь за острог, в степь. Духи, разумеется, отметят наши маневры. И на пост ночью не пойдут, но ближе к утру, думаю, разведку все же проведут. Амирхан будет заинтересован нашими движениями. Он, естественно, поймет, для чего мы занимаем господствующие высоты, и проверит, можно ли просочиться мимо них к тому же мосту, одновременно разведав, не укрепились ли мы на нем. И разведку скорее всего он пустит из Кидрабского и Арихельского ущелий, а также, возможно, со стороны «зеленки», по руслу, и из-за острога, из степи. Ваша задача на предстоящие сутки — обнаружить эту разведку, не прерывая ее действий. Пусть духи пошарятся по окрестностям, прощупают подходы. Возможно, и вторую ночь они посвятят тому же. И даже попытаются обстрелять пост. Пусть! Вреда существенного блокпосту они не нанесут, но определят, откуда им в изменившейся обстановке можно подготовить и осуществить новый удар по посту. И мы должны сами показать эти направления, заманив в западню! Это общий замысел. Как будут реально развиваться события, не знает никто. Но работать по изложенной схеме. Вот теперь прошу вопросы.
Но на этот раз вопросов у офицеров и не было.
Комбат удовлетворенно кивнул головой и обратился к Калинину:
— Ты скоро в отпуск убываешь?
— С шестого числа!
— Тогда сегодня же возьми с собой заместителя командира роты старшего лейтенанта Гудилова. Ему исполнять твои обязанности, пока будешь отдыхать. Вот пусть уже сейчас вживается в обстановку!
— Это передать ему как ваш приказ?
— Естественно! Можете быть свободны. Да, а почему никто из вас не спросил о своей технике? Почему ее не привлекают к операции?
Листошин поправил панаму:
— А чего спрашивать, товарищ майор? И так все ясно! Если в квадрате появятся бронированные разведывательно-дозорные машины, то и духи зададутся вопросом, а где оборудуют позиции спецы? У них разведка тоже пашет!
— Ты прав. Ну, ладно, идите, готовьтесь к выходу!
Офицеры вышли из штаба, направились в дежурку, чтобы сообщить ротному предстоящую задачу. Но тот спал, будить его не стали, да и знал он все! Зашли как бы перестраховаться. В жилом отсеке их встретил радостный Гудилов.
Листошин спросил:
— Ты чего веселишься, Леша? Что за причина?
Гудилов пропустил Семена, обратившись к Калинину:
— Пляши, Саня!
Александр удивился:
— Чего?
— Пляши, говорю! Почта была, тебе два письма!
— Может, мне и спеть еще?
— Ты же знаешь, так положено!
— Как говорит наш незабвенный Ероха, на положено кое-что наложено! Давай письма, а сплясать какого-нибудь ефрейтора попроси. Для начальника он спляшет непременно!
— Эх, неинтересно с вами! Скучно!
Листошин упал на кровать:
— А ты бы с нами в госпиталь съездил и повеселился. Вместе с Сашей. Ему как раз напарника не хватило. Глядишь, не он бы с разбитой бровью ходил, а патрулю примочки ставили!
Гудилов ответил серьезно:
— Ты же знаешь, Семен, я в такие игры не играю!
— Знаю! Но скоро тебе придется поучаствовать в более серьезных мероприятиях!
Заместитель командира роты напрягся:
— Что ты имеешь в виду?
Листошин перевел взгляд на Калинина:
— Вон у него спроси! Саня тебе все и объяснит. А я спать до обеда.
Гудилов повернулся к Калинину:
— Что хотел сказать, Саша?
— Письма давай!
— А?! На, конечно. Так что произошло?
— Ничего особенного. Мне скоро в отпуск, ты займешь мое место, примешь по совместительству командование взводом, а уже сегодня ночью роте придется выходить на войну. Пойдем засаду на духов устраивать. Комбат приказал, чтобы и ты следовал со мной. Влился, так сказать, в обстановку.
Новость Гудилову явно не понравилась. Он проговорил:
— Так мне же сегодня в наряд заступать.
Александр, присев на койку и распечатывая письмо от супруги, пожал плечами:
— Ничего страшного! Другого поставят!
— Да? Но тогда надо предупредить начальника штаба.
И заместитель командира роты направился на выход.
Листошин, открыв один глаз, крикнул вдогонку:
— Куда ломанулся? Вон же телефон!
Но Гудилов не услышал взводного, вышел наружу. Остановился. Присел на лавку в курилке. Задумался. Черт! Этого ему не хватало. Он, минуя батальонное командование, уже нашел выход на начальника строевой части дивизии, и где-то в середине июня его, за весьма солидное вознаграждение, конечно, должны перевести помощником начальника штаба в один из мотострелковых полков. На спокойную и значимую здесь, в Афгане, должность. Никаких тебе боевых выходов, сиди да наряды расписывай, и представление на орденок себе заслать можно. Это если ужиться с начальником штаба. Но уживется, тот строевик из дивизии поможет. Не зря же он, Гудилов, собирал каждый чек, не позволяя себе потратить ни копейки. Это его сослуживцы сорвиголовы, а он не такой, нет! Ему надо на ноги крепко встать. Да, после шестого числа пришлось бы принять взвод Калинина, но ненадолго, на неделю, дней на десять. За это время он как-нибудь сберег бы себя. Уж пленных брать под мост не полез бы. А теперь, выходит, не десять дней ему маяться, а почти месяц. Причем все у того же блокпоста, да еще в засаде!
Гудилов почувствовал реальную опасность не только для своей карьеры, но и для жизни. Надо идти к начальнику штаба. Хотя… нет, к тому обращаться без толку. Лучше к замполиту! Он тоже уходит с повышением. Но открыться ему Гудилов не сможет! Неизвестно, как воспримет беседу замполит. Возьмет и перекроет все ходы! Нет! Зря он засуетился. Придется оставить все как есть. Взводом в засаде командовать Калинину, ну а ему, Гудилову, придется быть рядом. Что ж, ничего не поделаешь. Но как обидно, а? Как некстати!
Гудилов все же позвонил ротному. Тот ответил, что знает о выходе заместителя на задание вместе со взводом Калинина и замена старшему лейтенанту уже назначена. Так что не стоит волноваться!
Положив трубку, Гудилов вернулся в курилку. Настроение его совсем упало.
А Александр после ухода Гудилова начал читать письмо жены. Писала она редко, как, впрочем, и он, раз в две недели, а то и реже. И ничего особенного прочитать не ожидал. Рита писала, что дома все в порядке, она на работе получила повышение, стала начальником отдела труда и заработной платы. Описала дожди, что льют вторую неделю, и в конце стандартное «люблю, целую, жду». Короткое письмо человека, исполнившего свою обязанность. И ни грамма теплоты. Да ее, этой теплоты, в их отношениях никогда и не было. Была страсть, внезапно вспыхнувшая, затмившая собой все. Они называли ее любовью. Но было ли это любовью? Не было, и в Афгане это стало очевидно. Страсть привела их в загс, а потом, в буднях, как-то остыла. Они не стали противны друг другу и неприязни не испытывали, только тепла между ними не было. А была у него служба, у нее работа, ночи, которые еще приносили удовольствие. Да, именно удовольствие, и не более. Того, что он испытал с Соней, с Ритой у него никогда не было. Даже слабого намека. Жену такая жизнь вроде устраивала. Калинина после выпуска оставили в Рязани, в десантном полку, жили они у родителей супруги, тесть был тогда партийной шишкой в горкоме. Позже его назначили первым секретарем крупного района с перспективой вернуться в город одним из областных руководителей. Но пока он оставался, как это говорится, на периферии. И все же не без его участия, наверное, супруга Александра стала начальником отдела крупного индустриального объединения. И все у нее было нормально. Муж офицер. Это престижно. Да и зарплата, тем более «за речкой», приличная. Что ей еще надо? Когда грянул Афганистан, Калинину предложили службу в спецназе. Он мог отказаться, но не сделал этого. Тесть что-то пытался провернуть, но Александр добился своего. И вот он командир взвода специальной разведки, а Рита — начальник ОТиЗ на заводе. А между ними короткие скудные письма. И больше ничего! Ну, возможно, еще привычка чувствовать себя близкими людьми. Что будет дальше? Черт его знает. Может, все рухнет в один момент. И Калинина, если быть до конца откровенным, эта перспектива не пугала. Отложив письмо жены, Калинин вскрыл конверт из родной деревни. Писал отец. На полстраницы о жизни в селе, о всех сельских новостях, потом о себе с матерью, совсем коротко о сестре и только потом обращения к сыну. Ты, мол, там держись, сынок, под пули не лезь, остерегайся. Вон, мол, в соседний колхоз сразу два гроба привезли. Похороны, конечно, торжественные устроили. Таких раньше никогда не было. Но похороны не свадьба. Беда не радость. В конце приписка матери. Мать есть мать, просит беречь себя. Но это и понятно. Прочитав письма, Александр положил их в тумбочку в две разные стопки. Так он хранил послания из Союза. В одной письма от жены, в другой от родителей.
К назначенной позиции взвод Калинина вышел ровно в 17.00. Выход из общей колонны произвели организованно, виноградник прошли без проблем, но саперов вперед высылали — мало ли. Рядом с Калининым находился и заместитель командира роты Алексей Гудилов. Александр собрал командиров отделений. Поставил задачу третьему отделению выдвинуться к окончанию виноградника, где выставить посты прикрытия и наблюдения за подходом со стороны кишлака Жанава по противоположному берегу Кидрабки. Кто знает, не решатся ли духи использовать это направление? Конечно, вряд ли, и при других обстоятельствах Калинин ограничился бы разведывательным дозором, но сейчас, имея задачу наблюдения за обстановкой, держать при себе взвод не было смысла. Первое отделение командир взвода отправил к трассе с задачей наблюдать оттуда за подходами к мосту. Второе рассредоточил вдоль русла реки. Сам же с Гудиловым и штатным связистом обосновался в неглубокой канаве, из которой хорошо видел противоположный берег и пространство под мостом. Вспомнил, что примерно с этой позиции они недавно выбили духов оттуда. Интересно, откуда на этот раз они появятся и появятся ли вообще?
Получив доклады командиров отделений о том, что подчиненные им подразделения заняли назначенные рубежи наблюдения, взводный приказал связисту вызвать командира роты, оставшегося в расположении батальона для координации действий. Да и не место сейчас было Новикову здесь, на передовой.
Рядовой Евгений Поручиков начал вызывать ротного:
— Агат! Агат! Я — Олень, как слышите меня?
Новиков ответил немедленно:
— Агат на связи!
В разговор вступил Калинин:
— Я — Олень-1, вышел на заданные позиции. Наблюдения за собой не заметил. В винограднике чисто!
— Принял, Олень-1. Работай по определенной схеме. Связь по необходимости на закрытой волне.
— Понял тебя, Агат. Конец связи.
Так же без проблем на свои позиции вышел и взвод старшего лейтенанта Листошина. Часть подразделения он отправил, как было оговорено, на хребты Кидрабского ущелья, остальных рассредоточил в балке за утесом. Сам остался в развалинах сопки, оборудовав свой командный пункт в одной из воронок, оставшихся после обстрела участка дивизионной реактивной артиллерией. И сразу же вызвал друга:
— Олень-1. Я — Сайгак-1.
Александр ответил:
— Олень первый слушает тебя, антилопа!
— Подкалываешь? Это хорошо. Оклемался?
— Все нормально! У тебя как?
— Аналогично! Как себя чувствует товарищ Гудилов?
— Да ничего пока, не кашляет, вот он рядом со мной!
— С Агатом говорил?
— Говорил! Ну, хватит, Сайгак! Связь продолжаем держать по необходимости и на этой закрытой волне.
— Ну, давай, Олень!
Связь между командирами взводов прервалась.
Подразделения начали работу — рассматривать пустынные сектора своей ответственности. Но для этого они и были выдвинуты сюда.
Взводы второй разведывательно-дозорной роты разведбата, в отличие от личного состава спецназа, занимали позиции открыто, специально создавая больше шума и суеты. Вражеские наблюдатели из аула Аяд должны были не просто увидеть, что господствующие высоты переходят под контроль советских войск, но и составить схемы рассредоточения техники и бойцов, определяя тем самым зоны контроля этих подразделений.
И они это видели, о чем немедленно было сообщено Амирхану. Амир не удивился решению русских. Нечто подобное он, бывший выпускник Академии имени Фрунзе, и ожидал. Что ж, пока русские действовали так, как и должны были действовать. Занятием господствующих высот они не только усиливали блокпост, но и готовили обеспечение безопасного продвижения частей дивизии, которое, по данным майора Трофимова, должно было начаться в середине следующего месяца. Что ж, все логично и, главное, просчитываемо. Амирхан по связи вызвал к себе двух командиров своих разведывательных групп, поставил задачу. Моджахеды поняли, что хочет их босс, и приступили к подготовке подразделений к ночному визиту в район блокпоста.
Незаметно стемнело. Бойцы взводов спецназа облачились в приборы ночного видения. Отделением специальной связи на высоте 12,7 была развернута система радиопеленгации. Немаловажно было перехватить переговоры возможной разведки душманов. С трех высот и блокпоста по близлежащей местности шарили лучи прожекторов.
Время перевалило за полночь.
Гудилов начал откровенно зевать. В окружении бойцов спецназа и близости двух рот он успокоился. Все прежние страхи ушли. И сейчас старший лейтенант, привыкший к режиму, хотел спать.
Калинин встряхнул заместителя командира роты:
— Леша! Не боишься челюсти свернуть?
— Чего? — не понял Гудилов.
— Зеваешь, говорю, рискованно. Так можно и пасть наизнанку вывернуть.
Гудилов признался:
— Спать хочу, Саша! Закурить, что ли, чтобы отогнать сон?
— Ты уж лучше костер разведи!
Гудилов понял, что сморозил глупость: в боевом выходе бойцам курить разрешалось лишь в очень редких случаях, а в засаде запрещалось категорически.
— Ладно, ладно, понял!
Калинин посоветовал ему:
— Ты лучше за противоположным берегом смотри. Особенно за пространством под обрывом, за береговой полосой!
— Чего туда смотреть? Духи не дураки, чтобы, узнав о выходе в район Аяда двух полноценных рот, соваться сюда сегодня, когда за всем квадратом будет установлено особо тщательное наблюдение.
Взглянув на заместителя командира роты, который по своей должности не принимал участия в боевых выходах, Калинин вздохнул. Вот и оставляй ему взвод! В первом же рейде таких дров наломает! Надо сейчас его дрючить, чтобы хоть немного прочувствовал обстановку и реально оценил ситуацию. Поэтому ответил:
— Да, ты прав, смотреть туда особого смысла нет. Так что бери с собой пару бойцов второго отделения и выходи к концу виноградника, к самому мосту. Но из «зеленки» носа не показывать, а то его сразу можно лишиться! Задача ясна?
Это распоряжение пришлось не по вкусу Гудилову. Он думал отсидеться рядом с Калининым, а тот вдруг решил отправить его чуть ли не на самый передний рубеж, и это при том, что по должности Александр был младше Гудилова. Поэтому тот спросил:
— А чего, Саша, ты раскомандовался? По-моему, заместитель командира роты выше, чем взводный, и скорее я должен руководить тобой?
— Да? В расположении ты начальник, здесь я. Так что, старший лейтенант, немедленно выполнять распоряжение. И предупреждаю: сидеть на позиции, как мышь в норе. Даже если дух пройдет в метре от тебя, ничего не предпринимать! Тебе все, Леша, понятно?
Гудилов отрезал:
— Никуда я отсюда не пойду!
— Это твое окончательное решение?
— Да!
— В таком случае я немедленно связываюсь с комбатом, и пусть он отзывает тебя в часть к чертовой матери! Поручик! Связь с комбатом!
Гудилов понял, что, узнай Глобчак о его поведении, подтвердит приказ Калинина. Идти на позицию придется по-любому, но только потом командир батальона отымеет его, а личный состав будет открыто насмехаться над ним. Что опять-таки пусть и теоретически, но может поставить под угрозу срыва его, Гудилова, перевод на штабную должность. Он остановил связиста:
— Отставить, рядовой!
И, повернувшись к Калинину, проговорил:
— Извини, Сань, ты прав, здесь командир ты, и тебе решать, кому и где быть. Просто не могу еще адаптироваться. Сам понимаешь, состояние немного тревожное, отсюда нервы. Конечно, я пойду к мосту! Один вопрос, как осуществлять связь с тобой?
Александр внимательно посмотрел на Гудилова, который открылся ему с неизвестной ранее и неожиданной стороны, ответил:
— Рядом с тобой будет первое отделение, у его командира радиостанция. Но не думаю, что тебе надо выходить на связь. Это сделает сержант. Ты лишь укажи жестом на то, на что следует обратить внимание.
— Все понял, выполняю!
Александр задумчиво посмотрел вслед исчезнувшей в темноте виноградника фигуре заместителя командира роты. Нет, надо поговорить с ротным, пусть уж лучше замкомвзвода старшина Гобура примет взвод на время отпуска Калинина, чем Гудилов. Опасно доверять людей тому, кто больше всего боится за собственную жизнь. Опасно и недопустимо. Хотя первое впечатление может оказаться обманчивым и уже завтра Гудилов обретет себя? Что ж, посмотрим. Время освоиться у заместителя командира роты еще есть.
