Глава 4
Галина провела их в свою комнату, где кроме нее обитала еще одна женщина, но сейчас она отсутствовала. Обстановка не отличалась роскошью и излишествами. Две деревянные кровати, две тумбочки, стол с двумя стульями и платяной шкаф. Рядом холодильник, кондиционер в окне. Но женщины не были бы женщинами, если бы не придали своему жилищу уют. На окнах висели красивые шторы, казенные одеяла заменяли легкие, выдержанные в сиреневых и бежевых тонах покрывала, пол покрывал красочный ковер. Такие же ковры, только размером поменьше, висели и над кроватями. Целое море цветов, горшочков разных мастей. И запах… запах дома. Запах женщины. Едва уловимый, но стойкий.
На тумбочке — двухкассетный магнитофон «Шарп».
Галина пропустила вперед офицеров, одетых в джинсы, фирменные майки и легкие туфли.
— Прошу, господа поручики, устраивайтесь. А я пока душ приму.
Достав из шкафа расписной восточный халат, широкое полотенце и кучу всевозможных тюбиков с шампунем, жидким мылом, кремами и так далее, она вышла из комнаты.
Листошин взглянул на друга:
— Ну, чего замер, Саня? Накрываем стол!
Калинин кивнул на дверь:
— Красивая!
— Еще бы! Других не держим!
— Так у тебя с ней давно?
— Полгода! Как подстрелили в феврале и я попал в хирургию, так и завелась любовь. Галька с виду строгая, что ты! А в постели так заездит, что утром ноги трясутся и никакого похмелья, хотя приходится, чтобы форму не потерять, за ночь не меньше литра в себя влить. Вот какая баба!
Выставляя на стол бутылки, Александр спросил:
— А мне, как понимаю, соседка ее достанется?
Он указал на кровать справа.
— Наверное! Но точно сказать не могу. Прежняя, Лариска, в Союз недавно слиняла, а подселили к Гальке кого, нет ли, не знаю. Но без подруги не останешься! Это я тебе гарантирую.
Калинин тяжело вздохнул, что удивило боевого товарища:
— Ты чего вздыхаешь, как телок?
— Не знаю! Первый раз вот так-то!
— Ничего! Как завалишь красавицу в постель, все смущение пройдет. Ты только особо не церемонься. А то попадется капризная, начнет целку из себя строить, мол, она не такая, как все, порядочная, верящая в высокие чувства, и так далее, не слушай, бери силой. Потом увидишь, какая она скромная. После пары палок и увидишь!
В дверях показалась Галина. Воскликнула, глядя на стол:
— О, шампанское! Надеюсь, полусладкое?
Семен ответил:
— Конечно, Галь, я же знаю, что любит моя принцесса!
— Почему не королева?
— Королева звучит как-то старо! А ты у меня молодушка. Девочка хоть куда!
— Ладно, ловелас, поговорить ты умеешь, а шампанское поставь в морозильник.
Она перед зеркалом стала сушить феном волосы. Листошин убрал игристое вино в холодильник. Присел на кровать подруги, любуясь ее фигурой, которую не скрывал даже широкий халат. Закурил, бросив на стол пачку «Мальборо».
— Красивая ты, Галька!
— Нравлюсь?
— Не то слово. Я очарован тобой.
— Так женись, раз очарован. И будет очарованье с тобой постоянно, а не раз в две-три недели, а то и реже!
— Так в расставаниях и вся прелесть, Галя! Вернее, в ожидании встречи. Вот я, когда духов на сопке у моста мочил, только и думал о том, как вновь увижу тебя. И у меня такое желание поднялось, не описать. А тут моджахеды. Ну, желание в злость и переросло. А злой я страшный. Для духов, конечно. Так что ты, Галя, не только жить, но побеждать помогаешь! Нет, вся прелесть как раз в ожидании встречи, ну и, естественно, в близости после ожидания.
Галина начала укладывать прическу:
— А ты не думаешь, Сеня, что пока ты кайфуешь в ожидании встречи со мной, я, не желая испытывать прелести разлуки, принимаю других кавалеров? А? Боевой мой гусар!
Листошин ответил категорично:
— Нет! Такой мысли я не допускаю.
— Это еще почему? Ты что, такой незаменимый?
— А что, нет? — В голосе Листошина зазвучали металлические нотки.
Чутко уловив изменение в настроении партнера и поняв, что слегка переиграла, Галина быстро выправила ситуацию:
— Эх, Семен, Семен! Неужели ты не видишь, что я шучу? Ты у меня единственный!
И тут же повернулась к мужчинам:
— Вот я и готова!
Семен спросил:
— Как насчет подруги для Саши?
— Она сейчас придет. Я уже с ней договорилась. Только приведет себя в порядок.
Листошин предложил:
— Ну что, тогда, может, по соточке?
Женщина удержала его:
— Да подожди ты. Закуску надо приготовить. У меня руки в креме, так что достань из холодильника овощи, сделай хоть салат, и коробку конфет вытащи под шампанское. Как закончишь, подойдет и девочка, вместе и начнем вечеринку.
Открыв холодильник, Листошин поинтересовался:
— Так, говоришь, девочка из новеньких?
— Да! Из новеньких!
— Вот, Саня, сливки и снимешь, если, конечно, эти сливки еще в Ташкенте не сняли.
Семен достал овощи, посмотрел на друга:
— А ты чего сидишь? Давай, присоединяйся, режь огурцы!
Галина подошла к Листошину и вдруг ни с того ни с сего вернулась к оконченному, казалось бы, разговору:
— Так как насчет женитьбы, Сеня?
— Галь! Ну, чего об этом говорить?
— А почему не поговорить? Если ты так привязан ко мне, почему не остаться со мной?
— У меня ребенок!
— И я тебе рожу ребенка!
Листошин явно чувствовал себя неловко. Но сумел сориентироваться и нашел выход из сложной ситуации, в которую его поставила любовница.
Он бросил нож на стол.
— Хорошо! Решено! Я женюсь на тебе! Но… сначала мне надо развестись. Так? Так! Значит, в первом же отпуске оформляю развод. Ты же, насколько знаю, скоро возвращаешься в Союз. Как устроишься там, сообщишь свой адрес. Я, закончив дела, приеду к тебе. Там конкретно и решим вопрос о нашей семейной жизни!
Галина рассмеялась:
— Вывернулся, разведчик! И смотри, как ловко! Сообщи ему адрес, а он, разведясь, приедет. Ага, жди, приедет! Как же! Но все равно, Сеня, ты молодец. А насчет женитьбы не думай! Это я просто так сказала. Живи в семье, если вернешься из этой бойни. А я уж как-нибудь без тебя в Союзе!
В дверь постучали.
Галина обернулась:
— А вот и наша девочка. Так, ребята, бросили кухонные принадлежности, с дамой знакомиться будете! Заходи, Соня!
В комнату вошла девушка. Одета она была в джинсовую юбку и маечку, под которой торчком стояли не знающие бюстгальтера упругие груди. На плечи спускались светлые шелковистые волосы. Она тоже была красива. Но красотой, отличной от красоты Галины. Черты лица девушки были более правильные, и вообще от нее веяло чистотой и скромностью. Возможно, это была только внешняя оболочка. И Калинину, и Листошину уже встречались такие с виду ангелы, а внутри порождение дьявола. Но скоро все выяснится.
Она поздоровалась.
Офицеры ответили ей. Галя провела девушку к столу:
— Знакомься, Соня, вот это, — она указала на Листошина, — Семен, мой давний друг. А это, — она повернулась к Калинину, — Александр, друг Сени. Офицеры спецназа. Кстати, это они сражались в том страшном бою у моста, когда у нас все отделение заполнили. Это они спасли раненых, разбив душманов.
Девушка скромно произнесла:
— Соня! Очень приятно!
Галина спросила у любовника:
— Ну, Семен, стол готов?
— Какой разговор! Только салат маслом полей сама, а то я так налью, что никто есть не будет.
Старшая медсестра закончила сервировку стола и пригласила всех занять места. Стол поставили между кроватей. Женщины устроились на стульях, офицеры прямо на постелях.
Выставили шампанское.
Через полчаса обстановка сделалась непринужденной. Хотя Соня пила очень мало, ей и этого хватило, чтобы сбросить оковы первоначальной неловкости. Александр заметно захмелел и все чаще бросал откровенные взгляды на предназначенную ему подругу. Особенно его притягивали ее ноги. Красивые, стройные. Внутри воспылало желание.
Не терпелось, видно, и Семену с Галиной. Листошин налил дамам вина, мужикам водки. Возгласил тост:
— Ну что, дамы и господа! За любовь?
Галина воскликнула:
— За нее, родимую!
Выпили. Листошин взглянул на подругу:
— Как считаешь, любовь моя, не пора ли нам от разговоров перейти к делу?
— Самое время, дорогой!
Галина поднялась:
— Так, Саша и Соня, мы с Семеном удаляемся, а вы тут вдвоем продолжайте вечер. Стол можно просто сдвинуть, дверь лучше закрыть.
Посмотрела на Листошина:
— Подъем, спецназ!
— Какой разговор, красавица! К бою!
— Идем!
Семен с Галиной вышли из комнаты.
Александр спросил:
— Ты чего так мало пьешь?
— Не люблю!
— А что любишь?
— Странный вопрос!
— Действительно, мог бы и сам догадаться. Пересядь-ка на кровать, я стол на место поставлю.
Женщина подчинилась. Отодвинув стол к окну, отправив туда же стулья, хватив еще пятьдесят граммов, Калинин закрыл дверь на ключ. Выключил свет. Комната сразу же погрузилась в непроглядный мрак. Но ненадолго. Соня включила бра над кроватью. Александр присел рядом с ней. Он был пьян. И его переполняло желание овладеть такой близкой, доступной и привлекательной женщиной. Он обнял ее. Соня вздрогнула:
— Что ты хочешь делать?
Александр усмехнулся:
— А ты не знаешь? Не догадываешься?
— А если я не хочу?
— Аппетит приходит во время еды! Иди ко мне!
— Нет!
Но Калинин не слушал женщину.
Он рывком притянул ее к себе, закрыв губами ее губы. Она сжала их, но офицер сумел разжать. Рука скользнула под майку. Соня перехватила его руку, стараясь вырваться из объятий Калинина. Но тот уже ничего не соображал. Перед ним была цель, и нестерпимо хотелось достичь этой цели любым способом. Он рванул майку так, что она разошлась сверху донизу, обнажив груди медсестры. Александр вцепился в них, опрокинув голову женщины на подушку. Она вновь попыталась закрыться, но сильные руки легко отбили слабую защиту. Сорвав и с себя майку, Александр расстегнул джинсовую юбку медсестры. Она воскликнула:
— Немедленно прекрати! Я не хочу так! Буду кричать.
Но старший лейтенант уже стянул юбку вместе с трусиками, ответил, сглатывая слюну:
— Кричи, Сонечка, кричи. Хоть на весь Афган кричи. Ты будешь моей, и никто не остановит меня.
Сбросив и свои джинсы, рывком раздвинув ноги Сони, Александр грубо вошел в нее. Женщина вскрикнула от боли. Но предпринять что-либо против зверской страсти сильного мужчины уже не могла. А Калинин забыл обо всем на свете, овладев женским телом. Удовлетворился он быстро. Удар неземного наслаждения заставил его вскрикнуть. Затем он обессиленно отпустил партнершу, в изнеможении лег рядом с ней.
Успокоившись, поднялся, налил полный бокал водки, опрокинул в себя. Повернулся к медсестре. Та, соединив ноги и прикрыв груди, безучастно смотрела в потолок.
Александр спросил:
— Не понравилось?
Женщина промолчала.
— Ничего, это сначала так, быстро. Слишком долгим было воздержание. Сейчас отдохну немного, сделаю для тебя. У нас вся ночь впереди. А ты прекрасна, я такой кайф впервые получил.
Соня повернула к нему голову:
— Ты и дальше будешь насиловать меня?
Александр поставил бокал, закурил, подошел к кровати, совершенно не стесняясь ни своей, ни женской наготы:
— Я что-то не понимаю тебя, девонька! Ты когда шла сюда, не знала, зачем идешь?
Соня не ответила.
Александр, которому водка вновь ударила в голову, продолжил:
— Чего молчишь? Или, когда вербовалась в Афган, не знала, что придется ложиться под мужиков? Ты чего из себя правильную строишь? Для тебя секрет, что по ночам происходит в номерах вашей общаги? Кругом бордель, одна ты чистая? Ангелочек? Чего молчишь, спрашиваю?
— Отстань от меня, пожалуйста!
— Да? А может, уйти совсем?
— Я сама уйду!
— Нет, дорогуша, эту ночь ты будешь со мной! Или тебе со старшим лейтенантом в падлу любовью заниматься? Может, ты рассчитывала здесь какого-нибудь полковника зацепить? Чтобы он тебе за каждую палку бабки отстегивал? А потом в Союзе где-нибудь рядом с собой пристроил? Квартиркой обеспечил? За этим ты сюда перлась? Только учти, к полковнику ты пойдешь после меня!
Соня тихо произнесла:
— Ты со своей женой тоже так обращаешься?
— С женой, спрашиваешь, как обращаюсь? Нет, с ней я обращаюсь по-другому, хотя вы все одинаковые. И заслуживаете одинакового обращения. Все готовы подставить передок мужикам. И кончай базар. Я хочу тебя! Будь лучше ласковой, ведь ты тоже хочешь близости.
— Но не такой!
— Расслабься, и все будет нормально.
— Отпусти меня, а, Саша?
— Нет!
Калинин с силой, грубо вошел в женщину, перевернув ее на живот, и вновь испытал неведомое ранее наслаждение. В порыве страсти он целовал ее шею, плечи, спину. Но она по-прежнему оставалась холодной и безразличной. Хотя больше не сопротивлялась. Этот холод взбесил Калинина.
Он встал с нее. Перевернул на спину, схватил за подбородок:
— Что ты делаешь со мной? Ты же, сука, унижаешь меня. Ведь я чувствую, что тебе приятно, почему издеваешься?
Соня проговорила сквозь зубы:
— Я не хочу тебя видеть!
— Да? А придется!
Александр поднялся, вновь налил водки, выпил. Сел на кровать напротив, закурил, стряхивая пепел на ковер. Он пристально и пьяно смотрел на медсестру. Та все так же безучастно лежала, уставившись в потолок. Калинин почувствовал, что желание оставило его. Взамен в груди начала разрастаться ярость. Он встал, подошел к женщине:
— Тварь ты! Будь моя воля…
Договорить Александр не успел. В дверь постучались. Он крикнул:
— Кого там хрен несет?
— Это Галя, чего орешь-то? Открой!
Калинин открыл дверь. Мимо протиснулась растрепанная и почти голая хозяйка комнаты. Накинутый на плечи и распахнутый халат совершенно не скрывал ее наготы.
— Пардон, ребятки! Я на минутку! Водка у нас еще осталась?
И, не дожидаясь ответа, взяла со стола бутылку, объяснив:
— Сенечка у меня без допинга не справляется. А вы-то что?
Только сейчас Галина обратила внимание на состояние Александра и Сони.
— Поругались, что ли?
— Ты кого мне подсунула? Бревно бездушное?
Галина взглянула на подругу:
— Ты чего, Соня?
Та ответила кратко:
— Отстань!
Калинин показал пальцем на Соню:
— Вот видишь? Отстань, и мандец! Этой крале начальника большого подавай. Вот того она оближет с ног до головы и раскорячится по-любому, а старлей для нее грязь из-под ногтей! Расчетливая тварь!
Он вырвал из руки опешившей Галины бутылку, сорвал зубами пробку, выпил половину пузыря, вернул емкость партнерше Листошина:
— Семену и этого хватит!
Оглядевшись и увидев разбросанную одежду, Александр оделся. Кивнул на Соню, обращаясь к Галине:
— А этой суке кобеля с большими звездами подбери. Ты тут, наверное, со всеми переспала, знакомого имеешь. А то иссохнет дама. Неудовлетворенные амбиции гораздо опаснее неудовлетворенных желаний.
Галина, подбоченясь, сощурила глаза:
— А чего это ты, мальчонка, разошелся? Деловой, да? Баба не захотела с ним переспать! Значит, такой ты стебарь, что от тебя нормальные девки шарахаются!
Александр прикурил сигарету, пыхнув дымом в лицо Галины:
— Скройся, шалава!
И, оттолкнув ее в сторону так, что она завалилась на подругу, Калинин прошел к двери. На пороге обернулся, достал из кармана несколько чеков разного достоинства, бросил на женщин:
— Это тебе, Сонечка! Все же худо-бедно, но роль дырки ты сыграла. Глаза б мои вас не видели.
И вышел в коридор, захлопнув за собой дверь.
В фойе увидел за стойкой прежнюю женщину в форме прапорщика, в очках, листающую журнал. Спросил:
— Выход открыт?
Дежурная с удивлением спросила:
— Уже уходите?
Александр подошел к стойке, нагнулся к прапорщику:
— Ухожу, родная! Не понравилось мне в вашем борделе!
— Вы слова-то подбирайте, не знаю, кто по званию.
— Неважно. А слова я подбираю.
— Кто ж это так вас разочаровал?
— Какая разница?
— На новенькую налетели?
— И что?
Женщина усмехнулась и взглянула на офицера похотливо:
— А то, что все норовите на свежачок, а в итоге облом. Вот лично я такого орла, как вы, пригрела бы. Так, что обо всем на свете забыли бы!
— Так пригрей!
— Отчего нет? Вот только час подождать придется. Через час у меня отдых. Вон и комната отдыха, — дежурная указала на дверь в торце фойе, — будет желание, заходи! Приму, не пожалеешь!
Калинин вздохнул:
— Да! Бордель, он и есть бордель!
— Иди, протрезвись! А через час приходи! Да смотри, поаккуратней на улице, особо по городку не шатайся, лучше посиди где-нибудь на лавочке. Они как раз в сквере у лечебного корпуса имеются.
— Почему это мне нельзя по городку пройтись?
— Патруль после отбоя лютует. Наши, госпитальные, ерунда, а вот дивизионные, из комендантской роты — звери. Им главное план выполнить.
— Ладно. Так дверь открыта?
— Открыта!
— Пошел я!
— Так придешь через час-то?
— Посмотрим!
— Ну, смотри, смотри! Я буду ждать!
— Жди!
Калинин вышел из женского общежития. Немного отойдя, обернулся, взглянул на здание. В каждом окне горел свет. Неужели везде сношаются? Расслабился, мать его! Ну, Семен, будет еще разговор. Хотя при чем здесь Листошин? Он-то как раз и получает то, чего хотел. Александр вздохнул. Посмотрел по сторонам, пошел в сторону стоянки.
А в комнате, откуда следом за офицером спецназа выпорхнула Галина, женщина на кровати закрыла лицо руками и заплакала. Сначала тихо, слегка всхлипывая, потом громче. Затем перевернулась и, уткнувшись в подушку, зарыдала, содрогаясь всем телом. Старший лейтенант понравился ей. Сразу, как только увидела его. Но почему он с ней вот так, как с проституткой? Разве за этим она приехала сюда, в Афганистан? И неужели все мужчины будут смотреть на нее не как на порядочную женщину, а как на подзаборную шлюху, готовую продать себя за какие-то жалкие чеки? Слезы обиды душили ее. Никто не знал, почему она приехала в Афганистан. Свою историю она не рассказывала никому, скрывая боль внутри. Если бы Калинин знал все о ней, то наверняка вернулся бы. Чтобы попросить прощения. Но он ничего не знал. Как не знал и того, что в дальнейшем их судьбы пересекутся, слившись в одну. Одну на двоих! Но пока…
Калинин думал о другом. Странно, как быстро сегодня из него выходила водка. Только что, казалось, пьян был, а сейчас как бы и ни в одном глазу, только ноги не слушаются, заплетаются. Ничего, сейчас он устроится в БРДМ, до утра выспится, а дежурная пусть ждет. Ну ее к чертовой матери вместе со всей этой общагой. Подойдя к боевой машине, увидел сидящего у переднего правого колеса своего механика-водителя Зарубина. Тот, увидев командира, поднялся, одернув форму.
Калинин удивленно спросил:
— Ты чего тут торчишь?
Солдат замешкался.
Командир взвода повысил голос:
— Не слышу ответа, Зарубин!
Рядовой начал путано объясняться:
— Так… это… товарищ старший лейтенант… тут такое дело… баба одна молодая подвалила, из этих… медперсонала… ну и Гоги договорился с ней.
— Насчет чего договорился?
Рядовой опустил голову:
— Ну, что она нам обоим даст! Вот Гоги и пялит ее в машине. Уже полчаса!
Старший лейтенант плюнул на асфальт:
— И что ж это на свете происходит? А ну давай сюда Гоги с этой блядью! Я сейчас вас всех раком поставлю! Развели бардак! Уже в боевой машине стебутся!
Зарубин умоляюще взглянул на командира взвода:
— Товарищ старший лейтенант, не надо, а? Разрешите разочек? И так ни хрена, кроме гор да духов, не видим! А тут такой случай подвернулся. Очень вас прошу, товарищ старший лейтенант!
— Что, невтерпеж?
— Так точно, товарищ старший лейтенант!
— Хрен с вами, кобели! Но ты залезь внутрь, там слева за сиденьем фляжка. Вынеси мне ее, заодно Гоги поторопишь. А то он у нас парень горячий, так затопчет сестричку, тебе ловить нечего будет.
— Не затопчет! А выпить есть и у меня! Так что никуда лезть не надо.
Калинин удивился:
— У тебя откуда пойло?
— Да та же баба пузырь и дала! Сказала, выпей, силы наберись!
Александр сделал вывод:
— Тогда точно Гоги ее не затопчет! Ну, давай сюда пузырь. Спирт?
— Нет! Водка!
— Даже так? Еще лучше.
Забрав бутылку, старший лейтенант вспомнил о скамейках, о которых говорила дежурная по общежитию. Вышел со стоянки. Лечебный корпус находился впереди, перед ним неширокая лесополоса. «Тоже мне сквер», — подумал Калинин, направившись туда.
Скамейки оказались удобными. Широкими, со спинками. Александр присел на одну из них. Открыл бутылку, сделал два глубоких глотка. Отставив водку в сторону, задумчиво закурил. Все же эта Соня задела его. И задела тем, что не хотела близости с первым попавшимся мужиком. Он силой взял ее. Но чего она ждала, идя на вечеринку к этой бляди Гале? Тихой беседы о высоком искусстве за чашкой чая? Ведь Галка наверняка разложила перед Соней все карты. Иначе просто быть не могло. И та пошла! Пошла в общество неизвестных мужиков, у которых, и об этом она тоже не могла не знать, одно на уме — переспать с бабой, удовлетворить свои потребности.
Почему не отказалась? Не осталась в своей комнате? Значит, ждала близости. Может, рассчитывала на другое отношение? На всякие там ухаживания, выкрутасы с танцами, то есть на прелюдию? Но какая могла быть прелюдия после такого количества вина? И опять-таки она, еще тогда, когда заметила, что ее потенциальный партнер пьян и настроен агрессивно в плане секса, могла встать и уйти! И никто ее не удержал бы. Все обошлось бы без этой дикой и грязной случки! Хотя нельзя не отметить, удовольствие от близости с Соней Калинин получил неописуемое. Такого он ни с женой, ни с женщинами, которые были до супруги, не испытывал. И это при том, что она, Соня, не подыгрывала ему. А если бы они вместе постепенно шли к оргазму? Какой же силы он мог стать? Старший лейтенант сделал еще пару глотков спиртного. Водка подействовала, в голове вновь зашумело. Закурив, он опять мысленно вернулся к Соне. Как только Александр начал срывать с нее одежду, та пригрозила, что закричит. Почему, видя, что ее намереваются насиловать, она все-таки не закричала, не позвала на помощь? Пожалела его? Бред! С чего ей жалеть насильника? Его привлекут к суду трибунала? Он же насильник, а значит, должен отвечать. Ее бы поняли и от нее отстали бы. Жила бы так, как хотела жить. Но она смолчала. Почему? Да потому, что боится прослыть недотрогой! Наверняка хочет зацепить какого-нибудь бугра из штаба. А тому капризная бабенка или недотрога не нужна. Тьфу, голова от всего этого разболелась.
Он допил бутылку, и тут спиртное ударило по мозгам так, что у Калинина окружающие предметы начали двоиться. Потянуло в сон. Вспомнилась дежурная из общаги, которая уже ждет его. Лежит, наверное, голая под простыней и думает, отдолбят ее сегодня или нет. Противно. Как же все противно.
Справа послышались шаги. Александр повернул голову в сторону этих приближающихся шагов. Увидел группу военнослужащих. Человек шесть, среди них один высокий, с красной повязкой на рукаве. Патруль. Принесло, мать его! Как раз кстати.
Патруль остановился у скамейки. Офицер представился:
— Начальник патруля лейтенант Петров. — И спросил: — Кто вы?
Калинин, закрыв один глаз, чтобы не двоилось, посмотрел на старшего. Им оказался молодой лейтенант в новенькой форме. Ответил:
— Старший лейтенант Калинин! Что еще?
— Ваши документы!
— А где «пожалуйста», лейтенант?
Но начальник патруля лишь повысил голос:
— Я сказал, ваши документы!
Александр вздохнул. Достал из заднего кармана джинсов удостоверение личности офицера.
— На, держи мои документы! Черт тебя принес со своим шалманом.
— Попрошу не выражаться, товарищ старший лейтенант. Мы при исполнении служебных обязанностей!
— Чего? При исполнении? Тебя, сосунок, в горы закинуть к духам, поглядел бы я, как ты исполнил бы свои служебные обязанности. Ну что, посмотрел документы? Отдавай назад и проваливай!
Молодой штабной лейтенант просмотрел удостоверение, но возвращать его не собирался.
— Ваша часть стоит в пятнадцати километрах отсюда. Как вы в это время оказались здесь?
Начальник патруля начал раздражать Калинина.
— Чего тебе надо? Прицепиться не к кому? Так возле общаги ряд столбов освещения стоит. Иди и вздрючь любой из них.
— Вы нарываетесь на неприятности, товарищ старший лейтенант. Во-первых, вы пьяны, во-вторых, не желаете ответить начальнику патруля на его определенные Уставом вопросы…
За него продолжил Александр:
— А в-третьих, сосунок, шел бы ты на хер!
— Что? Оскорблять вздумали? Наряд, взять этого старшего лейтенанта.
Будь Калинин потрезвее, вряд ли шесть солдат смогли бы легко его повязать, но трезвый он и сам не допустил бы грубости. А сейчас что-либо изменить было поздно. Но командир взвода спецназа предупредил:
— Лейтенант, не подставляй бойцов, я не хочу кому-нибудь из них вывернуть челюсть!
— А вы попробуйте.
Начальник патруля обернулся к подчиненным:
— Что встали? Взять, сказал, этого вояку.
Солдаты двинулись на Калинина.
Александр двумя ударами отправил двоих патрульных в нокдаун, но большего сделать не смог. Тупой удар в затылок бросил его на асфальт. В глазах вспыхнул огонь, и все померкло.
Тащили его четверо. Впереди начальник караула. На гауптвахте лейтенанта встретил прапорщик — начальник местного караула:
— Кого это, Игорек, ты приволок?
— Слишком борзого старлея из разведбата! Спецназовца.
— Ты это серьезно?
— А что?
— А то, что эти ребята крутые, как бы чего потом не вышло.
Лейтенант надменно посмотрел на прапорщика:
— Что может выйти, Борисыч? И перед Уставом все равны! Тоже мне крутой! Если служит в разведбате, то ему все позволено?
Прапорщик перелистал удостоверение Калинина.
— Так! Командир взвода специальной разведки. Игорек, а знаешь, кого ты задержал?
— Знаю!
— А я думаю, не знаешь! Это взводный из роты спецназа, что недавно духов у блокпоста порвали и часть десантной роты спасли. Зря ты с ним так!
— Мне плевать на его заслуги. У каждого своя работа. Но дисциплину нарушать не позволено никому!
— Так-то оно так! Но…
Начальник не выдержал:
— Что «но», прапорщик? В камеру его! Утром пусть комендант разбирается!
Прапорщик заметил:
— У него лицо в крови, надо бы медиков вызвать!
— Это уже твое дело. Я тебе сдал клиента, ты его принял. Да не забудь замок на камеру повесить. Буйный он!
— Это само собой! Очнется, всю «губу» перевернет! Эти ребята долго не базарят.
— Да что ты одно и то же твердишь как попугай! Оприходуй его, и все дела. Супермен какой, о нем еще целую дискуссию разводить!
И лейтенант с патрулем вышел с территории гарнизонной гауптвахты.
Проводив взглядом лейтенанта, прапорщик пробурчал:
— Да, из тебя супермена, да что там супера, нормального офицера не получится точно!
Прапорщик с помощником уложили Калинина на кровать, вышли из камеры, закрыв на замок массивную дверь.
Прапорщик прошел в свою комнату. Набрал номер дежурной части госпиталя. Сообщил, что к нему доставили офицера с разбитым лицом. Врач сонно поинтересовался:
— Кровь идет?
— Нет вроде!
— Блюет?
— Нет. Спит.
— Пьяный, что ли?
— Есть немного.
— Вот и пусть спит. Сон для него как раз то, что нужно, а утром пришлю сестру, посмотрит, что за раны у твоего офицера. Но если ему станет плохо, звони! Понял?
— Так что, мне возле камеры всю ночь сидеть?
— А вот это уже, прапорщик, твои проблемы, у меня своих хватает!
Дежурный врач положил трубку.
Прапорщик вызвал помощника:
— Вот что, сержант, как будешь караульного на «собачку» выводить (на пост перед караульным помещением), инструктируй, чтобы нет-нет да заглядывал в офицерский отсек гауптвахты.
— Для чего?
— Там, во второй камере — она одна обитаема и закрыта, — офицер находится. Надо смотреть за ним!
— Зачем?
— Ты что, плохо понимаешь? Смотреть за тем, как он чувствует себя. Начнет блевать, сразу доклад мне! Понял?
— Так точно!
— Иди!
Сержант, повернувшись, вышел из дежурки, совершенно не поняв смысла приказания начальника.
Утро для Калинина выдалось ужасным.
Проснулся он, как обычно, в 6.00 и увидел тесную камеру, полную мух, зарешеченное окошко, через которое и кот-то, наверное, выберется с большим трудом, да кованную железом дверь с совсем маленьким окошечком. Ясно, он на гауптвахте. Александр сразу вспомнил все! И вечер в женском общежитии, и Соню, и скандал сначала в самой общаге, а потом и в скверике у лавки. О последнем ему красноречиво напомнили заплывший, но видящий глаз и тупая боль в затылке. Калинин поднялся, посмотрел на себя в небольшое разбитое зеркало, которое, вопреки правилам, все же имелось в камере. Посмотрел и ужаснулся. Таким он себя еще никогда не видел. Левая часть лица, майка и правая штанина джинсов в крови, над правой бровью открытая широкая рана, глаз — фиолетово-красный комок. Волосы взъерошены.
Александр проговорил:
— Ну и видок! Нормально, ничего не скажешь. Надо хоть засохшую кровь смыть.
Он подошел к двери, постучал:
— Эй, есть кто живой?
Спустя минуту дверь открылась, и на пороге появился прапорщик:
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. Как самочувствие?
— Нормально! Мне умыться и привести себя в порядок надо.
— Не беспокойтесь. Сейчас из госпиталя медработник подойдет, он вас осмотрит, помощь необходимую окажет, потом и одеждой займемся.
— Но умыться-то хоть можно?
— К сожалению, пока нет. Вода привозная, резервуары пусты. Но я послал караульных в казарму. Скоро вернутся с водой. Тогда и умоетесь.
Александр ощупал карманы. Они были пусты. Посмотрел на прапорщика:
— Документы у тебя?
— Так точно! Начальник патруля, что вас задержал, передал.
— А сигареты?
— Тоже на месте! Дорогие, «Мальборо». Вы уж извините, я одну у вас позаимствовал.
— Ничего! Пошли кого-нибудь за ними. Курить хочется.
— Без вопросов. Вот только в камере нельзя. Придется пройти в курилку.
— В таком виде?
— А она сбоку и виноградником прикрыта. Да и смотреть на вас здесь пока некому!
— Лады! Веди в курилку.
Выкурив сразу две сигареты, Александр почувствовал тошноту. Видимо, ему хорошо приложили по затылку, не иначе прикладом автомата. Суки штабные!
Вновь появился прапорщик:
— Прошу в камеру, товарищ старший лейтенант, прибыла медсестра, и воду доставили. Сейчас вас в порядок и приведут.
— А ты чего суетишься?
Прапорщик ответил:
— Несправедливо с вами обошлись. Вы вон десантников из пекла вытащили, бой такой выдержали, духов положили с батальон, а вас какой-то сопляк лейтенант на гауптвахту. Несправедливо.
Калинин похлопал прапорщика по плечу:
— Ничего, бывает хуже! А «губа» — это ерунда… как, впрочем, и все здесь!
Александр прошел в камеру, лег на арестантскую жесткую, узкую и чрезвычайно скрипучую койку.
Через несколько минут в камеру вошла женщина в белом халате, с небольшим чемоданчиком в руке. И в этой женщине, в медработнике, явившейся оказать ему помощь, Калинин узнал Соню.
