Глава 10
Машина подвезла старшего лейтенанта Калинина прямо к дому. К небольшой избе, обнесенной с правой стороны забором, с немного покосившимся крыльцом, смотрящим прямо на остов церкви, превращенной колхозным начальством в склад зернопродуктов.
Появление «Волги» не осталось незамеченным. На крыльце появились мать с отцом. Отпустив машину, Александр подошел к ним:
— Здравствуйте, вот и я!
Мать прильнула к сыну:
— Саша! Сашенька! Живой!
Александр гладил мать по седым волосам:
— Ну что ты, мам! Какой же я должен быть? Живой, конечно!
— И слава богу! Про этот проклятый Афганистан что только не говорят, а в соседнее село вообще два гроба оттуда пришло.
— Я знаю, вы уже писали мне об этом.
— И то правда, я и запамятовала!
Подошел и отец:
— Ну, мать! Кончай причитать! Дай и мне Сашка-то обнять!
Обнялись и с отцом.
И тут только мать заметила:
— А чего ты один, Саша? Без Риты?
Не объяснять же родителям прямо здесь, на улице, что его семейная жизнь кончилась, поэтому Александр предложил:
— Пойдемте в хату! Там обо всем и поговорим.
Отец поддержал:
— Да, мать, веди сына в горницу, а я до сельмага сбегаю, беленькой возьму. Потом и баньку организуем, гостей пригласим.
Мать обняла сына:
— Да-да, конечно, пойдем в избу, а то и люди уже вокруг собираются.
Зашли в сени, и Калинин почувствовал такой знакомый запах родного дома. Этот запах сопровождал его всюду. Может, потому, что это был запах его детства?
Прошли в горницу. Александр поставил большую сумку на деревянную скамью. Начал доставать оттуда нехитрые подарки: цветную шаль и халат матери, кусок дорогого сукна на костюм отцу. Еще всякой всячины. Подарок для сестры, жившей отдельно от родителей, отложил в сторону. Мать прослезилась:
— Спасибо, сынок, не забываешь родителей!
— Как же я вас забуду, самых родных мне людей?
Вернулся отец.
Даже мать удивилась:
— Чтой-то ты быстро, Иван! Или закрыт сельмаг?
— Все открыто! И очередь ваша бабья на месте. Стоять бы мне там час, но как сказал, что Сашка приехал, пропустили.
Он выставил на стол шесть бутылок водки.
Супруга ахнула:
— Куда ты столько набрал?
— А люди придут? Не сивухой же угощать? Хоть для начала надо казенной, это потом самогон в ход пойдет.
— Ты никак уже и пригласил кого?
— Так кого? Петра видел, ему сказал. Он оповестит кого надо.
Мать сделала вывод:
— Это уж точно всю деревню!
Но отец не обращал на жену внимания. Сам прошел в сени, принес огурцов, помидоров, моченого чесноку, солонины и своего, выпеченного в печи, душистого хлеба.
— Так, сейчас за встречу хватанем по одной. Потом банька, ну а дальше как положено.
Александр умылся из рукомойника. Из того самого рукомойника, из которого умывался еще пацаном. Вообще в доме мало что изменилось, те же две печи, одна русская, другая голландка, старые половики, сундук в углу, стол, образа над лавкой, за перегородкой деревянная кровать, покрытая лоскутным разноцветным одеялом. Такая же кровать в сенях, рядом с дверью на крыльцо. Вытерев лицо и руки домотканым полотенцем, вернулся в горницу, где уже был накрыт стол. Отец рассматривал часы, привезенные ему в подарок. Это были дешевые гонконговские одноразки, но красивые, электронные, легкие, а главное, с музыкой, что еще было в диковинку в Союзе. Да мелодию-то выбрал Александр не какую-нибудь импортную, а часть гимна Советского Союза.
Отец слушал гимн и удивлялся:
— Это ж надо такое придумать. Часы с гимном. Сань, где ж такие делают? Неужто у нас?
— В Гонконге!
— Где?
— В Китае!
— А! То-то я гляжу, сзади иероглифы. Ну, китаезы узкоглазые, ты гляди, че учудили?! Теперь вся деревня завидовать будет.
Он положил часы в карман брюк.
— Присаживайся, Сань! И ты, мать, вон на сундук садись, встретим сына. Не откуда-нибудь приехал, а с войны! С самой настоящей. Кто бы знал, что детям нашим, тем, кто не застал Отечественную, воевать придется? И где? В каком-то Афганистане. Я раньше про него и не слыхивал. А сейчас об нем только и говорят. Ну, вздрогнули! С возвращением тебя, сынок!
Выпили.
Отец смачно крякнул, поднес к подпаленным усам кусок хлеба. Отложил, закусил огурцом. И тут же свернул самокрутку. Ничего, кроме самосада, он не признавал. Закурил и Александр. Горница быстро наполнилась едким дымом. Пришлось матери распахивать окна. Она же и прервала наступившее короткое молчание:
— Саш, ты не ответил, почему Риты-то с тобой нет?
— А потому, мать, нет, что не живем мы больше вместе.
Мать взмахнула руками:
— Ой, как же это так?
— Вот так! Твой сын теперь холостой, мать!
Отец нахмурился:
— Ты чего это удумал?
— Я? Ничего, отец! За меня все продумали другие!
— Ты о чем?
— Пап! Я больше не живу с Ритой. Это факт! И придется вам, хотите или нет, свыкаться с ним!
Отец слюной пригасил самокрутку.
— А вообще-то, Сань, правильное решение ты принял! Она мне сразу не понравилась. Уж больно много ветру в голове и гонору!
Мать цыкнула на мужа:
— Что ты говоришь-то, старый? Нормальная девка.
Александр добавил:
— Была! И все об этом! О Рите больше ни слова. Ее нет. Она чужая!
Он повернулся к отцу:
— Как насчет парилки?
Отец выставил вперед ладонь:
— Все сделаем в лучшем виде! Давай еще по стопарику, да пойду топить!
После бани Александр присел на скамейку во дворе. Отсюда открывался отличный вид. Внизу две ветлы, по которым он лазил мальцом, слева озеро, где впервые вошел в воду и сразу порезался. Покойная бабушка пожалела его тогда, приложила к ране подорожник. За озером выселки. Часть деревни в четыре хозяйства. В крайнем доме живет его сестра. Она замужем за Митькой Гульбиным, одним из трех братьев, которых Александр знал с детства, как знал и то, что их всегда называли куркулями. Ребята были жадные, но крепкие и дружные. Всегда держались особняком. Так и по сей день живут. Их дед и основал эти выселки, первым поставив там дом. По весне их заливало водой Оки, протекающей ниже, и сообщение с селом у этого семейства было на лодках. Эти лодки и сейчас видны на том берегу озера, причалены к длинному мостику. Слева лес. Реку не видно, лишь ее крутые берега, особенно противоположный, не густо заросший кустарником. Александр печально усмехнулся: и здесь «зеленка». Слева и справа прекрасные позиции для бронетранспортеров, способных огнем своих пулеметов «КПВТ» накрыть фронт села до клуба и церкви. Но о чем это он? Из этой «зеленки» стреляют разве что редкие охотники, и то в сезон, по уткам. Там подсолнух хороший и кукуруза. И озерки, в которых карась по локоть. Правда, когда это было.
К Александру вышел отец:
— Саня, гости собираются! Мы с матерью посоветовались, родне скажем, не смогла приехать Рита. Позже, возможно, а сейчас нет. Так что ты не проговорись кому, нас со старухой не подведи!
— Эх, отец, да все равно скоро о разводе станет известно всем!
— Станет, не спорю! И пусть станет известно, но не сейчас!
— Хорошо!
Во двор вбежала молодая женщина, сразу бросилась Александру на шею. Это была его сестра.
— Сашка! Приехал.
Калинин прижал к себе хрупкое тело сестры:
— Маша! Машенька! Как я по тебе скучал!
— Я тоже, Саш! Ты у меня самый лучший.
И женщина заплакала.
Александр слегка отстранил от себя сестру и воскликнул:
— А это что еще за косметика?
На лице Маши проступал, начав уже желтеть, синяк под глазом и был виден шрам над правой губой, которого в прошлый приезд Калинина у сестры не было.
Маша отмахнулась:
— Да ладно, Саш! Это ерунда, как говорится, дело житейское.
— Нет, ты погоди, что значит дело житейское?
В разговор вступил и отец:
— Ну, чего молчишь? Всю жизнь молчать будешь?
И объяснил Александру:
— Бьет ее Митяй, муженек ейный. По пьяному делу смертным боем бьет.
Глаза старшего лейтенанта помрачнели, в них зажегся нехороший огонек.
— Бьет? И за что же?
Отец продолжал:
— Да за что ни попадя! Дома уборку не так сделала, щи пересолила, с него с пьяного сапоги долго снимала. Придраться ко всему можно.
Александр спросил у сестры:
— И давно это началось? Раньше вроде у вас нормально все было! По крайней мере, так говорили.
Маша подтвердила:
— Да, раньше все по-другому было. Пока Василий, брат Митьки и Степана, с севера не вернулся. Он туда на заработки поехал, да что-то там не получилось. Приехал обратно злой как черт. Запил. И начал Дуську свою гонять. И братьев подначивать, вот, мол, как надо с бабами. Ну, те его примеру и последовали. И водку вместе жрать стали, и драться.
Калинин протянул:
— Та-ак! Ясна обстановка. И как же ты живешь там? Терпишь?
— А что делать, Саша, у меня же двойня! Куда мне с ними, да и Митяй не отпустит. Убьет, а не отпустит!
— Участковый про это безобразие знает?
Отец усмехнулся:
— А ты знаешь, кто у нас сейчас участковый на две деревни? Валька Суровикин, твой одноклассник бывший!
— А этот каким образом в милицию попал? Он же ворюгой еще в школе был, деньги из карманов в раздевалке таскал.
— Попал! Старшина цельный. А с Гульбиными, особенно с Васькой, они первые кореша. Вместе сети на реке ставят.
— Что, вот так спокойно и браконьерничают?
— А то? У Вальки инспектор рыбнадзора из райцентра корешок. В общем, сбилась компания.
— Понятно! Ладно, информацию к размышлению принял. Пойдемте в дом? Гости уже, наверное, собрались?
Маша отказалась:
— Вы идите, а я домой, к Гульбиным. И так, если узнают, что без спроса ходила сюда, Митяй буянить будет.
— Маша!
— Прости, Саш! Не могу! И хочу, но не могу! Да мы еще увидимся. Ты туда приходи. Тебя-то они не погонят.
Голос Александра прозвучал угрожающе:
— Приду! Обязательно приду!
— Ну, побежала я!
Она чмокнула брата в щеку. И огородами поспешила к выселкам.
Глядя ей вслед, Александр спросил у отца:
— И как же ты, батя, допустил, что дочь твою чуть не за скотину держат?
— Так сама замуж выходила, никто не неволил. А я и мать ей говорили, что семья их гнилая. Но она настояла. Вот теперь и мается.
— Ничего, разберемся.
Отец встал перед сыном:
— Ты вот что, Сань! Не лезь в их дело. А то подстроят так, что и в тюрьму загремишь! За ними не заржавеет.
Александр лишь повторил:
— Разберемся.
Веселье по поводу прибытия Александра, как водится в деревне, получилось затяжным и раздольным. Сначала чинно пришли родственники. Вели разговоры, спрашивали, как да что в Афгане. За разговором и выпивали. Потом появилась гармонь, и полились песни. Ну а дальше к дому начали подходить все кому не лень. Деревня и есть деревня. Здесь на своих и чужих не делят, особенно по пьянке. Александру порядком надоел этот балаган, и он потихоньку поднялся из-за стола, вновь вышел во внутренний двор. Гулянка продолжалась, никто и не заметил, что виновник торжества отсутствует.
Калинин встал у плетня, отгораживающего двор от огорода, посмотрел за озеро. Там в нескольких стоящих особняком домах еле брезжил свет. Там находились его сестра и его еще грудные племяши. И над ними там издевались. Естественно, он так не оставит это. Вот только как грамотно обработать эту семейку? Чтобы и рукоприкладство прекратилось, и Маша в дальнейшем не пострадала. Чтобы Митяй жил с сестрой по-людски. Здесь было над чем поломать голову. И старший лейтенант думал, куря и задумчиво глядя за озеро.
Дверь сеней вдруг распахнулась, и на пороге появилась огромная фигура Феди Молота. Также бывшего одноклассника и друга детства Александра. До этого Калинин Федю среди гостей не замечал. Значит, того не было, потому как не заметить такую махину было просто невозможно. Он во всю свою луженую глотку заорал:
— Сашок, мать твою! Объявился! Живой! А я и не знал. Ну-ка, дай-ка обниму корешка своего лучшего.
Он сгреб товарища в охапку.
Александр сделал попытку высвободиться:
— Отпусти, бугай, ребра переломаешь.
Федор отпустил Калинина.
— Тебе, пожалуй, переломаешь. Тело накачано, натренировано. Захотел бы, в момент, наверное, скрутил бы меня?
— Не скрутил бы, но вырубил!
Мужчины рассмеялись.
Они присели на скамейку. Федор спросил:
— Ну, как там дела, в Афгане?
Александр ответил уклончиво:
— По-разному, Федь! Война и есть война.
— Да! Война! И к чему? Вот так сразу?
— Это у руководства партии и правительства спроси!
— У них спросишь! А ты чего без Риты?
— Честно?
— Не понял?
— Разбежались мы, Федь! Но смотри, никому об этом ни слова! Хотя вскоре все узнают, но пусть не от тебя.
— Ну, какой разговор, Сань? Вот оно, значит, как… Загуляла?
— Что-то в этом роде.
Федор выругался:
— И чего им, сукам, только надо? Пьянь-мужик — плохо, трезвый, работящий — тоже найдут, до чего докопаться. Ты вот боевой офицер, деньгу получаешь приличную, опять-таки в почете, и чего ей еще надо было? Хрена другого? Попробовала? Тьфу, бля! А ведь и у меня такая же история! Полгода как холостякую. Схлестнулась моя Варька с агрономом да к нему и свалила. А тот, видно, думал просто попользоваться ею. Она же всерьез к нему. Он взял да и слинял. И осталась Варька при корыте разбитом. Пыталась вернуться, но… поезд ушел. Дал от ворот поворот. Сейчас у своих на околице обитает.
— Не простишь?
— Да ни за что! Пусть едет в город, агронома своего ищет. Хорошо, что детей завести не успели. Жалко было бы! А так скатертью дорога да попутный в спину. Что, у нас на деревне девок мало? Устрою еще жизнь свою!
Калинин согласился:
— Не сомневаюсь. За тебя любая с радостью пойдет. Ты мне вот что, Федя, скажи. Ты знаешь, что Митяй-куркуль над моей сестрой издевается?
— Да как сказать? Слышал, конечно, но сам знаешь, как в деревне к этому относятся: в чужую семью не лезь, сами разберутся. А вообще-то Машу, конечно, жалко.
— В том-то и дело, что туда не лезь, сюда не лезь! Жди, пока девку вконец не искалечат. А потом жалей.
— Между нами, Сань, этих куркулей давно пора на место поставить. Вот ты начни, а я помогу. Сам-то не могу, кто я есть, чтобы впрягаться в их дела? А ты офицер, совсем другой коленкор!
Александр поднял с земли ивовый прут. Видимо, отец плел корзины. Поиграл им в воздухе, спросил:
— Люди говорят, Суровикин-участковый — лучший друг Гульбиных?
— Бухают вместе часто, на рыбалку выходят. Браконьерничают. А так чтобы по деревне толпой шастали, не замечал!
Калинин задумался.
— Браконьерничают, значит? Вот бы на чем их зацепить, да только как? Самое главное, Вальку Суровикина выставить против них. Тогда куркулей свободно можно обработать. Да так, что навсегда забудут, как на женщину руку поднимать.
Федор перехватил прут, которым размахивал Александр:
— Ты понятней объясниться можешь?
— Могу и понятно, да что толку? Вот если бы иметь доказательства того, что куркули с участковым и рыбнадзором браконьерством занимаются, тогда другое дело. А этих доказательств у меня нет, значит, придется работать грубо, что нежелательно.
Федор спросил:
— Какие доказательства тебе нужны? Вся деревня об этом знает!
— А толку? Коснись, и ни у кого слова не вытянешь!
— Это точно!.. Слушай, Саня! Кажется, я знаю, где можно эти доказательства добыть.
Федор ударил себя по лбу. Получилось звонко.
— Как же я раньше-то о своем очкарике не подумал?
— Что за очкарик?
— Да приезжает ко мне вот уже второй сезон подряд один натуралист-любитель. Этой, как ее, фотоохотой промышляет. Какие-то альбомы, что ли, печатает, хрен его знает. Да и ко мне он попал случайно. Наши места выбрал и в первую же попавшуюся хату зашел. А этой хатой моя изба оказалась. Ну, выделил я ему летний домик. Вот он с зари до зари, иногда ночью, по лугам да камышам бродит. Фотографирует, биртерии, что ли, собирает — короче, чудит москвич!
— Гербарии, — поправил Александр.
— Без разницы. Так вот, он где-то недели две назад вечером возвращается и возмущается. Ты бы посмотрел, как он это делает, со смеху катался бы. Да что с него, интеллигента, взять!
Александр попросил:
— Ты ближе к теме можешь?
— Не перебивай! Так вот, он возмущался, мол, милиция и рыбнадзор вместе с простыми мужиками сети ставят. В открытую, никого не опасаясь. Типа, какой же они вред реке наносят, ведь берут только крупную рыбу, а мелочь выбрасывают. Но мелочь-то уже погибшую. Короче, разволновался не на шутку. А потом и говорит: ну ничего, они еще получат свое. Очень мой очкарик за природу переживает.
Калинин внимательно посмотрел на своего друга детства:
— Так-так, Федя! А он случайно не сфотографировал этих «рыболовов»?
— Точно не знаю! Но по идее должен был. Иначе не грозился бы! Логично?
— Логично! Он сейчас дома?
— Не-а. Утром должен появиться. На болота пошел, какую-то лягушку фотографировать. Вот тоже занятие себе человек нашел!
Александр заметил:
— Кстати, очень нужное и полезное занятие. Значит, появится утром?
— Да где-то, думаю, часов в шесть. Он, когда в ночь уходит, в это время и возвращается. Соседка его парным молоком угощает. Козьим! Коровье не пьет! Понял? А козье за милую душу. Но все по-честному, плату достойную предлагает, только соседка не берет.
— Ясно, Федя. В общем, завтра в шесть утра жди меня у себя.
Федор напомнил:
— Ты, Саня, считаешь, если сам в отпуске, то и другие свободны. Мне в шесть утра уже в кузне надо быть! Но ты заходи. Двери у нас знаешь как закрываются. Повернул щеколду и входи. А с очкариком и без меня разберешься. Вот когда очередь до куркулей дойдет, тогда мы работу чуть в сторону пододвинем.
На этом и договорились. Вошли в дом. Пьянка продолжалась. В избе ей уже было мало места, и она постепенно выползла на улицу, где разгорелась с новой силой. И остановить это веселье могло только время. К двум часам многие не выдержали столь бурного возлияния. Кто завалился под бревна у керосинки, кого жены домой растащили, а кого, наоборот, мужья в родные избы вернули, но, как бы то ни было, к трем часам деревня стихла. Чтобы подняться с первыми петухами. Летом рабочий день начинался рано.
В шесть утра Александр сидел на лавочке у забора подворья Федора Молотилова. В доме никого не было — значит, натуралист-фотограф еще не вернулся с ночной экспедиции, а сам Федька уже ушел в кузницу. Ждать москвича пришлось недолго.
Он появился минут через двадцать, и не узнать его было невозможно. Высокие болотные сапоги, наглухо застегнутая куртка, панама, чехол и садок в руке, а главное, очки на веснушчатом лице.
Фотоохотник подошел к Александру:
— Здравствуйте, вы, наверное, к Федору?
— Да нет, не знаю, как вас по имени-отчеству…
Очкарик представился:
— Лев! Можно Лева!
— Ну а я Александр! И пришел я не к Федьке, а к вам.
Фотоохотник удивился:
— Ко мне?
И, присев на лавочку рядом с Калининым, сказал:
— Интересно, и чему обязан? Ведь мы с вами, кажется, не знакомы?
— Не знакомы. Были. Теперь вот познакомились. А хотел я вас увидеть вот по какому поводу.
Александр кратко, но содержательно поведал натуралисту из Москвы о цели своего визита, в общих чертах обрисовав обстановку, которая сложилась вокруг его сестры.
Лева внимательно выслушал.
Заканчивая, Александр задал вопрос:
— У вас, Лев, есть фотографии, на которых отображено браконьерство нашего участкового?
— Да, есть. И фото, и негативы. Хотел в воскресенье в Москву поехать да передать их кому следует. Это же преступление. Те, кто по долгу службы обязан охранять закон и природу, сами же являются злостными нарушителями. Но это им так не пройдет! Пристроились, понимаете ли.
Александр попросил, перейдя на «ты»:
— Лева! Ты бы мог повременить со своим демаршем?
— Почему?
— Я думаю, мы сможем поставить этих ублюдков на место. При этом я решу и собственные проблемы.
— Вы считаете, они перестанут браконьерничать?
— Я не считаю, я уверен в этом! Но если вдруг мои усилия окажутся тщетными, ты всегда успеешь передать компрометирующий материал в соответствующие инстанции. Ведь так?
— Так-то оно так! Но я совсем не знаю вас!
Калинин достал удостоверение.
Гордеев посмотрел документ, вернул владельцу, спросив:
— Так вы, говорите, друг Федора?
— Да!
— Хм!
Натуралист замялся. Видимо, он подозревал, что его обманывают. И неизвестно, какое решение он принял бы, если бы не появился сам Федька.
— Привет отдыхающим! Ну что, Саня, встретился с моим постояльцем?
— Встретился, но вот разговор у нас что-то не получается.
Федор посмотрел на постояльца:
— Ты чего, Лева, это же Саня, друг мой!
— Но, пардон, я же не знал этого.
— Теперь знаешь?
— Да, теперь знаю!
— Так помоги человеку, Лева, боевому офицеру, «афганцу».
Очкарик встал с лавки:
— Да, конечно, теперь, когда я убедился, что вы друг Федора, я передам вам снимки и сам пока ничего не буду предпринимать.
Натуралист прошел в хату.
Александр спросил у Федора:
— А ты чего явился? Работы нет?
— Когда это в колхозе не было работы? Колхоз, как армия, чем бы народ ни занять, лишь бы без дела не сидел. А пришел потому, что предполагал, что Лева может не поверить тебе. Это он с первого взгляда простачок. А на самом деле мужик умный. Даже слишком!
— Ясно!
— Ты Суровикина сегодня же за хобот брать будешь?
— Если отловлю. Чего время тянуть?
— Правильно! А когда к куркулям наведаемся?
Калинин улыбнулся:
— Не терпится размяться?
— И это тоже!
— А вот об этом забудь. По крайней мере до того момента, пока братья сами на меня не кинутся. Вот тогда ты из резерва и выйдешь. Но мы еще обговорим порядок визита на выселки.
Александр забрал снимки, на которых были отчетливо изображены братья Гульбины всей троицей, какой-то мужик — видимо, инспектор рыбнадзора — и сам доблестный участковый Валька Суровикин. Фото были отличного качества, сразу видно — снимал профессионал. Попрощавшись с натуралистом, Калинин пошел в сторону своего дома. И у клуба заметил старшину Суровикина. Тот тоже увидел Александра, расставил руки, будто встречал лучшего друга, воскликнул:
— Саня? А я уж к тебе домой заходил. Меня вчера в деревне не было, приехал утром, услышал про гулянку — и сразу к тебе.
— С чего бы это, Валя?
— Ну как же? Ты у нас один офицер, к тому же боевой. Орденоносец. Да и росли мы вместе.
— Это так. Значит, увидеться захотел?
— Ну!
— Вот и хорошо! Поговорить нам действительно есть о чем. У тебя где кабинет?
— В конторе сельсовета, где ж ему быть? Да и какой, к черту, кабинет, так, комнатенка с камерой на двоих.
Александр предложил:
— Пойдем к тебе! Там и поговорим!
— Может, того? Пузырек оформим?
— Так ты же на службе?
— Э, Сань, какая служба? Начальство мое далеко, так что распорядок дня я устанавливаю себе сам! Так как насчет водочки?
Калинин отказался:
— Нет! Не хочу! Вчера перебрал, сейчас смотреть на нее не могу.
— Ну, как знаешь! Идем! Дорогу-то к сельсовету не забыл?
— Не забыл!
Они прошли в сельсовет. Александр заодно встал на воинский учет. Кабинет у участкового оказался действительно убогим. Комнатушка три на четыре, стол, два стула, лавка вдоль стены, желтые грязные шторы на зарешеченном окне, сейф на тумбочке да дверь с окошками в стене напротив скамейки — камера предварительного заключения. Ржавый амбарный замок на двери говорил о том, что КПЗ давно не пользовались.
Суровикин сел на свое привычное место. Калинин устроился напротив. Участковый поставил перед Александром жестяную банку, приспособленную под пепельницу.
— Ну, рассказывай, герой, как воюется в Афгане?
— Да нет, Валя, это ты мне расскажи, как покрываешь преступления на вверенном тебе участке?
Старшина милиции поднял на офицера спецназа удивленный взгляд:
— Что-то я не понял тебя, Саня. Ты о чем?
— О бесчинствах, творимых братьями Гульбиными. В частности, Митяем в отношении моей сестры.
Суровикин медленно прикурил сигарету.
— Я не понимаю, Саня, о чем ты речь ведешь? Если можно, конкретнее.
— Конкретнее? Хорошо! Ты с куркулями давно дружбу водишь, дома у них часто бываешь, неужели не видел, что Маша побитая ходит?
— Ну, Сань, у нас в деревне чуть ли не каждая вторая баба битая! Мужики, сам знаешь, народ агрессивный, особенно когда нажрутся. Так мне каждого за это дело сажать?
— Ну, допустим, сажаешь не ты! На это суд есть! А вот порядок в деревне блюсти обязан.
Старшина усмехнулся:
— А у нас и так порядок! Вот ты говоришь, сестру твою муж бьет? А где заявление? Где основание, по которому я мог бы что-то предъявить Гульбиным?
— А если бы было заявление, привлек бы к ответственности дружков своих?
Затронутая Александром тема явно не нравилась Суровикину. Он попытался смягчить разговор:
— Сань! Семья есть семья! У каждого свои проблемы, свои радости, свои беды. Сегодня передерутся, завтра опять милуются.
— Ты не ответил на вопрос.
— А мне нечего на него отвечать! Будет заявление, посмотрим! Только сомневаюсь, что Машка напишет его! А вот если ты сунешься разбираться на выселки, предупреждаю: вынужден буду принять меры. Самосуда не допущу!
— Даже так? Хотя, конечно, куркули же твои подельники.
Суровикин повысил голос:
— Ты, Калинин, говори, да не заговаривайся. Какие мы подельники? Подельники знаешь где бывают?
Александр ответил спокойно:
— Знаю! Там, где совершается групповое преступление.
— Вот именно!
— Что вот именно? Я назвал вещи своими именами. Или браконьерство, да еще под прикрытием должности, уже преступлением не считается?
Старшина вновь усмехнулся:
— Это какой же мудак наговорил на меня?
— Почему мудак? Да то, что вы с Гульбиными и инспектором рыбнадзора из района на реке вытворяете, вся деревня видит!
Суровикин укоризненно покачал головой:
— Эх, Саня, Саня, думал, посидим как люди, старое вспомним, а ты вон как разговор повернул. Люди ему наговорили. Да по деревни сплетен, как паутины в каждом сарае. Мало ли что со зла болтают. Кто что может доказать-то? И кто будет делать это?
Калинин поднялся, посмотрел на часы:
— Короче, так, Суровикин, с этого дня с браконьерством завязываешь — это раз. Второе — завтра с утра идешь к Гульбиным и лично берешь у Маши заявление или объяснение по поводу ушибов лица, далее письменно предупреждаешь Митяя о том, что если еще раз ударит жену, то ты — да, Валя, именно ты — привлекаешь его к ответственности по всей строгости закона. Но повторяю: пойдешь к куркулям завтра! С утра, если они сами не прибегут к тебе. Я все сказал!
Старшина искренне и весело рассмеялся:
— С каких это пор какой-то отпускник диктует свои условия полномочному представителю власти?
Калинин посоветовал:
— Ты пасть-то свою прикрой, представитель власти! А к куркулям ты пойдешь! И с браконьерством дело прикроешь. Или прикроют тебя!
— Не много ли берешь на себя, старший лейтенант?
— В самый раз! А чтобы ты убедился в этом, глянь-ка на фотографии.
Александр достал снимки, переданные ему московским гостем Федора, бросил на заляпанный и сальный стол. Суровикину хватило одного взгляда, чтобы понять, какой силы компромат на него оказался в руках Калинина.
Александр указал на фото:
— Полюбуйся на себя. Ты, урод, даже бушлат ментовской не снял. Интересно, долго ли ты продержишься участковым, попади эти снимки в областное управление? И в лучшем случае тебя просто вышвырнут из органов. В худшем можешь и на нары определиться. Но это вряд ли. Скорее всего, выгонят. А мужики, как ты говорил совершенно правильно, в деревне у нас агрессивные, зло долго помнят. Представляю, что за жизнь у тебя начнется, когда снимешь погоны. Хотя у тебя есть шанс избежать этой печальной участи. И ты знаешь, что надо делать. И завтра конкретно, и в дальнейшем! Пока, Суровикин! Да, и не пытайся достать фотографа, себе хуже сделаешь.
Калинин вышел из здания сельсовета. Отправился домой. Часов в пять пришел Федор.
— Ну что, Саня? Будем бомбить куркулей? Или еще с участковым не встречался?
— Как от тебя к клубу подошел, так и встретил. Пригласил Валек в свою контору. Побеседовали. Думаю, вечером после дойки и пойдем на выселки. Братья все на месте, не знаешь?
Федор пожал плечами:
— Черт его знает! Но Митяя и Степана видел. Про Василия не скажу. Да, ты чего-то там о порядке визита намекал. Что за порядок?
— Вот вечером подходи, все и узнаешь! Только, Федь, в рот ни капли!
— Само собой! Что я, не понимаю? Ну, лады, вечером буду, а сейчас пойду соседке забор поправлю.
Александр улыбнулся:
— Соседка холостая никак?
— Разведенка! Стал бы я на замужних корячиться! А тут, глядишь, опосля и пригреет. Бабенка горячая! Оттого, наверное, и муж слинял.
— Иди! В девять жду!
— Буду!
К выселкам подошли со стороны рощи, по небольшой балке в обход озера. Вышли как раз к подворью Митяя. Тот стоял возле ворот, будто специально. Александр повернулся к товарищу:
— Действуем как договорились! Понял меня?
— Понял!
— Тогда давай, пошел.
Молотов свернул влево, обогнул рощу, перешел песчаную дорогу, встал у бани.
Александр же вышел к мужу своей сестры. Митяй опешил, увидев внезапно появившегося Калинина. Но, зная, что в соседнем дворе двое братьев гонят самогон, успокоился. Однако осмотрелся, один ли заявился брат Марьи. Как будто бы один.
Александр подошел к нему.
Митяй попытался изобразить радость:
— Саня? Какая встреча! А чего так поздно? Мы с Марьей тебя раньше, днем ждали!
— А я вот сейчас решил зайти. Где сестра?
— Где ж ей быть? Дома! С детьми волтузится.
— Вот и хорошо!
Митяй напрягся:
— Чего хорошо?
— А то, что ее нет здесь!
— Почему?
Вместо ответа Александр резко ударил головой в лицо Митяю. Удар коварный, особенно если противник не ожидает его. Митяй охнул, и тут же Калинин нанес ему прямой в зубы. Муж сестры, обливаясь кровью, упал на землю. Переносица и губы были разбиты, передние зубы выбиты.
Александр потер кулак, проговорив:
— Это тебе, козел, за сестру.
Митяй вдруг завизжал. Не закричал, а завизжал резаной свиньей. Его визг услышали братья, тут же появившиеся во дворе Митяя. Увидев поверженного братца, Василий набычился:
— Ты чего ж это, сука офицерская, делаешь?
И, повернувшись к Степану, приказал:
— А ну ввалим ему!
Василий и Степан, последний прихватив приличный кол, двинулись на старшего лейтенанта. В их пьяных мутных глазах читалась звериная ярость. Они были уже готовы напасть на незваного гостя, как сзади раздался спокойный голос Федора:
— Стоять, придурки! Или я щас обоим ласты в узлы позавязываю. На кого дергаетесь, мудаки?
Обернувшись и увидев мощную фигуру кузнеца, братья Митяя растерялись. Все в деревне знали, что Молота лучше не задевать. Тот обладал поистине колоссальной силой и мог одним ударом быка свалить.
Василий проговорил:
— Так это, Федь… чего он, Сашок-то? В чужой дом пришел, хозяина, братана, в кровь разделал.
Федор ответил:
— И правильно сделал. Всю вашу семейку пора в озере утопить. Куркули гребаные. Чего шары вылупили? Ну что, может, схлестнемся? А?
— Да ладно, Федь, кончай!
— Это ты у меня сейчас в штаны кончишь!
Молот повернулся к Калинину: — Че, Сань? Разделать этих уродов?
Калинин остановил друга:
— Не стоит! Хватит с них и Митяя!
Александр пнул ногой младшего брата Гульбиных:
— Поднимайся! Живо!
Тот с трудом, держась за физиономию, встал на ноги.
Калинин подозвал Василия и Степана:
— Вы тоже идите сюда.
Гульбины повиновались, сопровождаемые грозным Молотом. Встали в ряд.
Александр проговорил:
— Митяй получил за то, что руку на сестру мою поднял. Предупреждаю: если он еще раз это сделает, вы все — подчеркиваю, все — ответите! Я в семейные дела вашего братца не вмешиваюсь. Хочет Маша жить с этим дерьмом, пусть живет. Захочет уйти — уйдет, и никто ей не помешает. Ей решать свою судьбу, но издеваться над ней я никому не позволю! Запомните это, куркули, крепко. Если что, убью! Мне не привыкать валить всякую мразь, так что вас без малейшего колебания в гробы уложу. Вам ясно?
За братьев ответил Василий:
— Ясно! Митяй больше пальцем не коснется твоей сестры, я гарантирую!
— Ну вот и договорились. Еще… Домой к родителям она может ходить когда захочет! Как и старики к ней и внукам. Это ясно?
И вновь ответил Василий:
— Ясно!
— Ну что ж, тогда нам с Молотом здесь больше делать нечего. Идем, Федь!
— Погоди, Саня, я еще пару слов скажу.
Он встал прямо напротив братьев.
— И не надейтесь на то, что Саня уедет и вы сможете все вспять повернуть. Я теперь за вами лично смотреть буду. И не дай вам бог… ну, вы поняли. Идем, Саня, а то от этих фуценов что-то говнецом повеяло. Засранцы хреновы.
Александр с Федором назад возвращались прямой дорогой.
Федор заметил:
— А ловко ты Митяя опрокинул! Раз-два, и тот на земле весь в крови. Ловко! А если бы меня не было? Справился бы с тремя?
— С двумя, Федя, с двумя! Митяй был уже не в счет.
— Так справился бы?
Калинин ответил уверенно и обыденно:
— Конечно! Просто шума было бы много. И крови лишней, ненужной. А с тобой прошло все как надо.
Федор похлопал друга по плечу:
— Уважаю!
Александр сказал:
— А они боятся тебя, Федь! Как увидели, куда только пыл боевой делся, кроликами перед удавом замерли.
— Еще бы не боялись. Они ж прекрасно знают, что я могу все их волчье племя на лоскуты порвать.
Так за разговором дошли до дома Калинина.
Присели на крыльце. К ним вышел отец. Предложил выпить. Не отказались. На лавке и разложили выпивку с закуской. Разошлись, когда деревня погрузилась во мглу, после того как прошли люди из клуба с вечернего сеанса кино.
