Глава 8
В то время как Хадрияр в Кабуле готовился к отдыху, в селение Анденат, со стороны леса, минуя широкий арык, вошел молодой афганец. Никто не обратил на него внимания, в это время кишлак, где жили семьи бандитов Исмаил-Хана, уже опустел, да и жили здесь люди обособленно, по принципу «Мой дом — моя крепость». Впрочем, подобных селений в современном Афганистане становилось все больше. Марионеточная власть не контролировала государство, американцы с союзниками по НАТО лишь обозначали своим присутствием видимость функционирования государственных институтов. В крупных городах еще как-то поддерживался относительный порядок. Пара-тройка терактов в месяц уже воспринимались как явление обычное. Вне города царил полный хаос. Племена враждовали друг с другом. Бывшие союзники в войне с неверными воевали друг с другом. А восток и юг постоянно подвергались набегам полчищ талибов. Те готовы были уничтожить все! Но в открытое противостояние с американцами они не вступали, что вполне устраивало командование объединенной коалиции. В общем, Афганистан жил согласно древним обычаям и традициям. Он вернулся в мрачное феодальное прошлое, только более жестокое и кровавое по сравнению с началом прошлого века.
Проинструктированный Абдулом, Джума вышел непосредственно к дувалу, окружающему небольшой дом холостяка Казима, боевика отряда Исмаил-Хана, но обязанного жизнью Абдулу. Осмотревшись, Джума перепрыгнул через глиняный забор и оказался в саду. Миновав виноградник, приблизился к халупе Казима, в окошке которой светилась слабым огнем керосиновая лампа. Электричества в Анденате не было. Раньше, во время войны, советские специалисты протянули по Хандарскому ущелью ЛЭП. Но позже талибы взорвали опоры, и кишлаки ущелья и барриярской «зеленки» погрузились во тьму. Только кишлак Баррияр избежал подобной участи. Отряду Абдула удалось отбиться от талибов, и хотя ЛЭП ущелья была уничтожена, но сохранилась западная линия электропередач.
Джума, крадучись, подошел к окошку, удивляясь, почему боевик не держит во дворе собак. Впрочем, и во всем кишлаке представитель Абдулы слышал короткий лай от силы двух-трех собак. Наверняка ночных сторожей кишлака. Джума прислушался, осторожно заглянул в окно. Увидел сидевшего на кошме Казима. Тот в свете тусклой лампы о чем-то думал, перебирая четки, и по выражению его лица было видно, что думы боевика отряда Исмаил-Хана невеселы. Рядом с Казимом лежал автомат.
Джума обошел мазанку, тихо постучал в дверь. Не дождавшись реакции хозяина, вошел в дом.
Казим, схватив автомат, резко обернулся.
Джума поднял руку:
— Ассолом аллейкум, Казим, я не враг!
— Тогда кто ты, я не знаю тебя!
— Да, меня ты не знаешь, но тебе наверняка известно имя Абдула Асадани. Человека, которому ты обязан жизнью?
Казим прищурился:
— Ты от Абдулы? Назови себя!
— Джума.
— Кто-нибудь видел, как ты вошел ко мне?
— Нет!
— Что тебе надо?
— Может, предложишь присесть, мне пришлось преодолеть немалый путь от Баррияра до Андената?
Казим положил автомат, указал на кошму:
— Присаживайся! Я приготовлю чай!
Джума кивнул:
— Чай сейчас не помешает.
Поставив перед неожиданным гостем чайник и пиалу, Казим спросил:
— Так что тебе нужно от меня?
— Не мне, Казим, Абдулу!
— А ты не подумал о том, что я могу сдать тебя Исмаил-Хану? Он щедро вознаградил бы меня за это!
Джума спокойно ответил:
— Абдул уверен, что ты не выдашь его человека. Иначе он не послал бы меня к тебе.
— Ну хорошо! Что нужно Абдулу?
Отхлебнув глоток обжигающего тонизирующего напитка, Джума сказал:
— Люди Исмаил-Хана похитили гостей Абдула, русских журналистов. Абдул хотел бы знать: кто конкретно это сделал и какова судьба русских? Где они? Что с ними? Зачем Исмаил-Хан похитил их?
Казим вздохнул:
— Я всего лишь рядовой воин в отряде Исмаил-Хана, и мне известно немногое. Да, русских действительно похитили люди Исмаил-Хана. В крепость заложников доставили помощник саиба, Хаджи Хадрияр, и двое его подчиненных, Ахмад и Рахим. Пленников содержат в подвале бункера, что оборудован в пещере скалы между цитаделью, главным зданием крепости Хандар и гаражом. Насколько мне известно, пока все трое русских живы. О намерениях Исмаил-Хана насчет заложников ничего не ведаю. Поговаривают, будто он затребовал с родственников женщины, которая входит в съемочную группу, большой выкуп. Но это только слухи. Сегодня к Исмаил-Хану заезжал Омар Дамири. О чем они говорили, не знаю, но видел, как к гостям выводили женщину-журналистку. Это все, что мне известно.
Джума кивнул:
— Ясно! Абдул хотел бы знать, если понадобится твоя помощь, ты поможешь ему?
— Чем я могу помочь Абдулу?
— Он не простит Исмаил-Хану похищение русских и убийства своих людей и предпримет все усилия, чтобы отомстить и освободить заложников. Абдул прекрасно понимает, что сейчас Исмаил-Хан сильнее и прямое столкновение с ним губительно. А посему будет действовать иначе. Как? Не знаю. Думаю, Абдул найдет способ наказать Исмаила. Но для того чтобы подготовить акцию возмездия и освобождения русских, необходимо знать, что происходит в крепости. И единственный человек в стане Исмаил-Хана, кто может информировать Абдула об этом, ты, Казим!
— Почему Абдул думает, что я способен на предательство?
— Абдул так не думает. Он считает тебя хорошим воином, порядочным человеком, а главное, Абдул уверен в том, что ты служишь Исмаил-Хану не по доброй воле, а по принуждению и стечению роковых обстоятельств. Или он не прав, Казим?
Хозяин мазанки поднялся, подошел к окну, завесил его старой, грязной простыней. После чего проговорил:
— Он прав! Но как бы то ни было, я все же служу Исмаил-Хану и предать его не могу. Да, Абдул спас мне жизнь. Я должник Абдула и готов отдать долг, но не ценой предательства. Абдул спас мне жизнь, пусть заберет ее. Твоими руками. У тебя есть нож, так убей меня, я не буду сопротивляться. Пусть моя жизнь станет платой за то, что сделал для меня уважаемый Абдул.
Джума сказал:
— Я еще молод, чтобы осуждать кого-либо. Но мне по душе твое поведение. Поведение воина. Оно вызывает уважение. Однако ответь мне, отважный Казим, на несколько вопросов, прежде чем я уйду.
— Спрашивай!
— С каких пор воинами стали считаться бандиты, похищающие безоружных, беззащитных людей, чтобы получить за них деньги?
Казим промолчал. Джума продолжил:
— Почему Исмаил-Хан из засады убил двух наших воинов? Убил, не объявив Абдулу войны или каких-то претензий? Разве люди Абдула когда-нибудь совершали подобное?
Казим ответил:
— Мне об этом неизвестно!
— Потому что этого никогда не было! А теперь ответь на такой вопрос. Что будет с заложниками, если их семьи не смогут заплатить выкуп?
— Не знаю!
— Знаешь, Казим, не к лицу воину лгать. Их казнят. Жестоко, прилюдно. И ты будешь стоять рядом, смотреть, как невинным жертвам перерезают горло. Смотреть и молчать. Или кричать вместе со всеми «Аллах акбар», будто убийство несчастных славит Всевышнего. Разве Коран учит нас убивать невинных? Нет, это заставляют делать те, кто захватил власть. Если ты считаешь предательством противодействие несправедливости, то тогда, конечно, нам не о чем с тобой больше разговаривать. Я ухожу. Но перед этим должен выполнить волю командира.
Джума достал из тайника одежды малогабаритную, но мощную, современную японскую станцию импульсной связи, переговоры по которой ни запеленговать, ни тем более перехватить невозможно.
— Я оставлю тебе рацию. Можешь выбросить ее, можешь продать, она стоит дорого, можешь отнести в подарок своему хозяину. Но… если ты решишь помочь человеку, которому обязан жизнью, то через нее выйдешь на связь с ним. Спасибо за чай! Мне пора возвращаться.
Казим предложил:
— Может, отдохнешь до утра? А утром я выведу тебя из кишлака.
— Нет! Утром, даст Всевышний, я буду уже в Баррияре. Там дышится легко и свободно, здесь же я задыхаюсь в атмосфере коварства и зла. Извини, Казим, и прощай! Не надо меня провожать!
— Передай Абдулу, я помню о том, что он сделал для меня.
Джума усмехнулся:
— Передам! Только как это будет звучать после нашего с тобой бесполезного разговора? Но передам обязательно.
Представитель Абдула вышел из дома Казима, благополучно покинул кишлак, вошел в лесной массив и двинулся в сторону Баррияра. Ему предстояло пройти почти пятьдесят километров.
Казим же, вновь оставшийся один в этой ненавистной ему мазанке, задумался. Почти час он сидел, глядя в одну точку. Затем резко встал, спрятал среди хлама радиостанцию Абдула, разделся и лег на кошму. Уснул он, когда за окном забрезжил рассвет.
* * *
…Бывшего секретаря российского посольства Тимура Галимовича Галимова разбудили в 6 утра. Не привыкший так рано вставать, предатель поднялся в плохом настроении. Слуга Рахмона проводил его в пристройку, где был оборудован душ. Постояв недолго под струями прохладной воды, побрившись, Галимов вернулся в свою спальню. Оделся. В проеме дверей показался все тот же слуга:
— Господин, хозяин просит вас пройти в главную комнату.
— Хорошо! Иду!
Выкурив у окна сигарету, бывший дипломат вышел в центральное помещение мужской половины дома старого узбека. Рахмона в ней не было, на кошме, скрестив ноги, восседали трое угрюмого вида афганцев. Один из них улыбнулся:
— Ассолом аллейкум, господин Галимов!
— Ва аллейкум ассолом! Вы от Исмаил-Хана?
— Ну зачем же так прямо? А вдруг мы из службы безопасности Президента?
— Но вы же не из службы безопасности Президента?
— Нет! Позвольте представиться, я — Хаджа Хадрияр, помощник Исмаил-Хана. Со мной мои бойцы, Ахмад и Рахим. Надежные, проверенные, верные своему делу борьбы с нечестивцами люди.
Галимов, кивнув, спросил:
— Вы приехали за мной?
И вновь Хадрияр улыбнулся:
— Вы догадливы, господин дипломат. Впрочем, с этого дня уже не дипломат и даже не Тимур Галимович Галимов. В Афганистане вы будете… — Помощник Исмаил-Хана извлек из кармана паспорт. — Али Камани. Но это ненадолго. До того момента, как Исмаил-Хан переправит вас в Пакистан.
— А до этого нам надо еще добраться до крепости Хандар, не так ли? — спросил Галимов.
— Точно так! Посему сейчас возвращайтесь в комнату, где провели ночь. Там вас переоденут в национальную одежду афганских узбеков, приклеят бородку, в общем, замаскируют под местного торговца Али Камани. В 7:20 плотный завтрак, и в 8:00 мы выезжаем из Кабула! Такой вот порядок ближайших действий!
— Я понял вас, господин Хадрияр!
— Прекрасно! Не смею задерживать. В гостевой комнате вас уже ждут!
Галимов прошел в комнату, где провел ночь. Постель была убрана. Посередине помещения стоял стул. На нем — халат, тюбетейка, свернутый в пояс холщовой коврик для молитв, легкие туфли с немного загнутыми носами. Рядом со стулом стоял незнакомый афганец. Он держал в руках саквояж. Появился и Рахмон:
— Ассолом аллейкум, уважаемый Тимур!
— Ва аллейкум ассолом!
— Сейчас мы из вас настоящего местного торговца сделаем. Переоденьтесь, пожалуйста, в халат, а Умар пока подготовит бородку.
Вздохнув, Галимов переоделся. Умар умело приклеил на физиономию предателя бородку. Черную, благородную, с проседью. Взглянув в зеркало, бывший секретарь посольства не узнал себя. Вместо респектабельного дипломата на него смотрел афганский узбек, хозяин какого-нибудь небольшого дукана.
Рахмон остался доволен перевоплощением гостя. Проводил Галимова в комнату к посланцам Исмаил-Хана. Те также по достоинству оценили работу Умара.
Хадрияр воскликнул:
— Вот это другое дело. Попробуйте вы, господин Галимов, в таком виде попытаться пройти в свое родное посольство, охрана тут же отгонит вас от ворот.
Галимов проговорил:
— Надеюсь, подобные идиотские эксперименты мы на практике проводить не будем?
— Конечно, не будем. Но давайте завтракать. Рахмон! — Узбек хлопнул в ладоши. Завтрак в комнату! И живее!
Ровно в 8:00 «УАЗ», ведомый Ахмадом, с Хадрияром, Рахимом и присоединившимся к ним Галимовым выехал со двора дома старого бандита Рахмона. Охраняемую зону «УАЗ» Хадрияра миновал без проблем. Оказавшись за пределами Кабула, помощник Исмаил-Хана повернулся к бывшему секретарю российского посольства:
— Ну вот, самое сложное, господин Галимов, позади. Теперь мы можем встретить лишь усиленный мобильный патруль американцев. Но он не опасен. Янки предпочитают пройти свой маршрут, ни во что не вмешиваясь, заботясь лишь о собственной безопасности.
Галимов, соглашаясь, кивнул:
— Вы правы, Хаджа! Западная коалиция не проявляет особого рвения в наведении порядка в Афганистане. Они думают о том, как, сохранив лицо, уйти отсюда. Наверняка скоро уйдут.
— И чем быстрее это сделают, тем будет лучше для них.
— Вы не опасаетесь очередного нашествия талибов?
— Нет! Мы никого и ничего не опасаемся.
Галимов закурил.
«УАЗ» петлял по плохенькой дороге. Пройдя километров тридцать, он свернул в сторону небольшого лесного массива и ущелья.
Бывший секретарь российского посольства спросил Хадрияра:
— Вы решили сделать привал, Хаджи?
Бандит усмехнулся:
— Да! Мне надо связаться с крепостью.
— Но это можно сделать и не сходя с трассы.
— А вы не подумали, что кто-то кроме вас хочет в туалет?
— Понятно!
«УАЗ» остановился на поляне небольшого лесного массива, недалеко от обрыва ущелья.
Хадрияр приказал:
— Всем выйти, стоянка десять минут!
Душманы выполнили приказ главаря.
Хадрияр взглянул на Галимова:
— Тут рядом ущелье. Очень красивое место. Советую посмотреть, чтобы потом где-нибудь на Западе вспоминать достопримечательности Афганистана. Я же оттуда выйду на связь с крепостью!
Галимов пожал плечами:
— Что ж, пройдемте, посмотрим ущелье.
Хадрияр подвел бывшего российского дипломата к самому обрыву пропасти. Галимов осторожно нагнулся, посмотрел вниз. Тут же отпрянул:
— Черт возьми, у этого ущелья есть дно?
Помощник Исмаил-Хана улыбнулся:
— Конечно. Все в этом мире имеет свое начало и свой конец.
— Да, место красивое, но какое-то мрачное. Похоже, путники сюда заглядывают очень редко.
— Потому что мало кто знает об этом ущелье. В восьмидесятые годы солдаты Советской армии зажали тут отряд одного из полевых командиров. Ваши соотечественники, Тимур, не стали тратить патроны, когда афганцы сдались, видя бесполезность дальнейшего сопротивления. И тогда, обезоружив пленников, солдаты просто сбросили их в ущелье. Мы позже хотели попытаться достать тела погибших воинов, чтобы похоронить по-человечески, но не смогли. Бездна поглотила свои жертвы. После этого те, кто знал об этом ущелье, перестали сюда приходить.
Галимов вздохнул:
— Война — это страшно!
Хадрияр спросил:
— Вы-то сами служили в армии?
— Как сказать. Когда учился, была у нас военная кафедра. Проходил сборы, даже офицерское звание имею. Офицера запаса, естественно. Меня никогда не интересовала служба.
Помощник Исмаил-Хана проговорил:
— А вот мне, сколько помню себя, все время приходилось либо служить, либо воевать. Я в отличие от вас человек войны.
— Но это же так противоестественно — убивать!
— Ко всему привыкаешь. Трудно убить первого врага, остальных легче. А позже на это не обращаешь никакого внимания.
Галимов напомнил Хадрияру:
— Вы, помнится, намеревались связаться с Исмаил-Ханом.
— Да! Но в этом сейчас нет никакой необходимости.
Бывший дипломат растерянно посмотрел на помощника главаря крупной банды:
— Я не понимаю вас!
— А между тем все просто! Я уже сказал, что все в этом мире имеет свое начало и свой конец. Так вот, господин Галимов, к сожалению, ваша жизнь подошла к концу.
— Что?!! Что вы сказали?
— То, что тебе предстоит умереть. Сейчас и здесь, где более двадцати лет назад гяуры уничтожили сдавшихся в плен, безоружных братьев наших.
Галимова пробила дрожь:
— Подождите! Постойте, Хаджа, вы не сделаете этого! Мне сам Исмаил-Хан гарантировал безопасность.
— Он изменил свое решение!
— Прошу, Хаджа, дайте мне поговорить с саибом!
— Хорошо!
Хадрияр сунул руку за отворот халата, но достал не рацию, а пистолет. Вскинув его, дважды выстрелил Галимову в лоб. Бывший дипломат рухнул на грунт у обрыва, забившись в предсмертных судорогах.
Бандит проговорил:
— Вот и поговорил, господин Галимов.
Помощник Исмаил-Хана, спрятав пистолет, забрал из одежды дипломата афганский паспорт, медленно сжег его на огне американской зажигалки. После чего крикнул в массив:
— Ахмад! Рахим!
Бандиты вышли из леса. Хадрияр указал на труп Галимова:
— В ущелье этого шакала!
Боевики подхватили тело предателя, сбросили в пропасть. Хадрияр жестом указал бандитам на массив:
— Идите к машине! Рахим! Спутниковый телефон сюда.
Ахмад и Рахим скрылись в лесу. Вскоре Рахим вернулся, передал кейс главарю.
Помощник Исмаил-Хана достал трубку, выставил антенну, набрал длинный номер. Полевой командир ответил немедленно:
— Слушаю!
— Хадрияр, саиб!
— Рад приветствовать тебя. Как дела?
— С дипломатом вопрос решен!
— Ты сделал все так, как я говорил?
— Да! Паспорт уничтожен! Труп сбросили в ущелье Смерти!
— Ты выбрал надежное место. Там нашего бывшего друга не найдет никто! Хорошо! Возвращайтесь в крепость. Благодарю тебя!
— До встречи, саиб!
— До встречи, славный Хадрияр!
Спустя десять минут, после легкого завтрака, бандиты продолжили свой путь к крепости Хандар.
* * *
Москва, среда, 13 июля.
Туркин прибыл в офис компании в 12:30. В приемной его встретила секретарь:
— Здравствуйте, Борис Анатольевич!
— Здравствуй, Оля! Как у нас тут дела?
— Да внешне все как обычно.
— Проверяющие из комиссии не беспокоят?
— Меня нет. С ними работает Николай Сергеевич.
— Надо узнать у него, нашла ли прокуратура какие-либо нарушения.
— Хорошо, узнаю! Вы пока будете у себя?
— Да, но попрошу тебя никого ко мне не впускать.
Секретарь спросила:
— А если прибудут заместитель Генерального прокурора или Николай Сергеевич Больших?
— Только после доклада мне!
— Хорошо! Кофе приготовить?
Туркин отказался:
— Нет, Оля, спасибо!
— Тогда я попытаюсь связаться с вашим заместителем.
— Давай!
Глава крупного нефтяного холдинга вошел в кабинет. Сел за рабочий стол, выложив на его поверхность спутниковый телефон. Закурил.
Звонок прозвучал в 13:28.
Туркин схватил трубку:
— Да?
Услышал голос террориста, похитившего дочь:
— Здравствуйте, Борис Анатольевич.
— Здравствуйте!
— Сутки прошли, я хотел бы узнать ваше решение относительно выкупа очаровательной Валентины Борисовны.
— Я готов заплатить указанную вами сумму!
Исмаил-Хан довольно произнес:
— Вот и прекрасно! Разумное и единственно верное решение. Сейчас я сообщу вам номера счетов, куда завтра вам предстоит равномерно перевести деньги. И уже послезавтра вы сможете обнять свою дочь. Думаю, вам будут благодарны и ее коллеги, ибо вместе с Валентиной я отпущу и всех остальных членов съемочной группы. Итак, готовьтесь записать счета.
Туркин откашлялся:
— Подождите, Исмаил-Хан. Я сказал, что готов заплатить вам за дочь, но не сиюминутно и даже не в ближайшие сутки. Дело в том, что мои компании внезапно подвергла проверке Генеральная прокуратура. Проверка носит плановый характер, ничего страшного в ней нет, но на время работы комиссии все мои зарубежные счета, откуда проще всего было бы перевести обозначенную сумму, заблокированы. Также невозможен перевод десяти миллионов долларов на ваши счета и из России. Переводами таких крупных сумм немедленно заинтересуется Федеральная служба безопасности и Служба финансовой разведки. Мне же нечем обосновать перевод денег. В результате ФСБ просто накроет сделку со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому я просил бы вас немного повременить, скажем, недели две, от силы три. Как только зарубежные счета будут разблокированы, вы тут же получите требуемые деньги. За просрочку я готов заплатить проценты.
Исмаил-Хан сделал паузу, а сердце Туркина вдруг сжалось от предчувствия беды. Наконец террорист тихо проговорил:
— Так! Вижу, господин Туркин, по-хорошему у нас договориться не получается. Вы решили поиграть со мной. У вас заблокированы счета? Плановая проверка? Но ваша беда в том, что меня подобные проблемы не интересуют. Мне плевать, что у вас там за дела в Москве. У меня ваша дочь, а вы пытаетесь затянуть время переговоров какими-то баснями. Это плохо. Очень плохо. По-моему, вы не понимаете, не осознаете всю серьезность положения. Что ж, я постараюсь заострить на этом внимание. Ждите завтра вечером до 22:30 послания от меня. Думаю, получив его, вы заговорите по-другому. А пока я ужесточу режим содержания вашей дочери — переведу ее в яму и ограничу питание. У меня все! До связи, господин Туркин. Признаюсь, вы разочаровали меня, что бесследно не пройдет.
Туркин крикнул в трубку:
— Но я действительно сейчас…
Услышал в ответ длинные, отрывистые гудки, а затем постоянный сигнал отключения канала спутниковой связи. Бросил трубку на стол.
Чертов моджахед! Ну неужели трудно немного подождать? Каких-то три недели? Нет, обезьяна давит! Разочаровал я, видите ли, его. Он, мразь, похитил мою дочь, а я же его еще разочаровал. Добраться бы до тебя, Исмаил-Хан, посмотрел бы тогда, как стал бы ты корчить из себя повелителя судеб. Но… не добраться. Не посмотреть. Скотина! Посадит Валюшу в яму, на хлеб и воду. Но почему? Почему уперся? Ведь я же проценты предложил. Взял бы и заломил пени, процента три в сутки. Нет! Я не понял, не осознал всей серьезности ситуации. Тварь, мразь душманская. Не добили вас наши в свое время. А следовало бы сровнять с землей этот вонючий Афганистан! Сколько он после войны бед нам принес. Ведь это оттуда прет в Россию наркота. Хотя о чем это я? При чем здесь наркота? Валюше угрожает смертельная опасность, а я родной отец, который в состоянии скупить этот Афган вместе со всеми его душманами, не могу спасти единственную дочь. Что делать? Что же все-таки делать?
Обхватив голову руками, Туркин погрузился в тяжелые думы. Ему нужен был выход, и он судорожно пытался найти его. Судорожно и… бесполезно. Пока, по крайней мере, бесполезно.
* * *
Афганистан. Крепость Хандар.
Место нахождения Исмаил-Хана, 10:05 местного времени.
Отключив спутниковый телефон, главарь крупной террористической банды срочно вызвал к себе коменданта крепости Назима Натанджара. Явившись, тот сказал:
— Слушаю тебя, саиб!
Исмаил-Хан приказал:
— Готовь у стены дома место казни одного из заложников. Обеспечь оператора и вызови из Андената Мохаммеда.
Комендант удивленно взглянул на начальника:
— Ты решил казнить одного из русских?
Исмаил-Хан повысил голос:
— Ты что-то плохо понял, Натанджар?
— Нет! Но ничто не предвещало казни. А! Догадываюсь, отец женщины отказался платить названную сумму?
— Нет! Он решил поиграть со мной! Эти неверные, грязные свиньи, совершенно потеряли чувство страха, почувствовав себя на родине хозяевами всего и вся. Купаясь в роскоши и разврате, они утеряли способность реально оценивать угрозы. Поэтому развели вокруг себя полнейший бардак. Но ничего. Мы напомним им, что значит игнорировать наши требования. Туркин, видишь ли, не может немедленно перевести деньги на мои счета. У него внезапная, но плановая проверка его компаний. Лжет Туркин! Алчность его душит. И дочь хочет вернуть, и с деньгами расстаться не может. Но придется. Я не только убью одного из заложников, но и повышу сумму выкупа вдвое! Так что иди, Назим, готовь казнь.
Комендант спросил:
— Людей собирать будем? Казнь проведем публичную?
Исмаил-Хан отрицательно покачал головой:
— Нет! Не своих показываем, так что публичность ни к чему. Охрану не убирай, пусть воины смотрят, как неверному будут отрезать башку, остальных, кроме оператора, начальника охраны и Мохаммеда, не оповещай!
— Извините, саиб! Вы не сказали, кого из троицы намереваетесь казнить?
Главарь банды ответил:
— Руководителя съемочной группы, трусливого режиссера. Как его, Сергинского?
— Да, фамилия старшего русских Сергинский.
— Вот ему и отрежем голову, а то он у нас от страха скоро сам подохнет.
— Понял. Еще вопрос: Мохаммеду быть в готовности убыть в Пакистан?
— Да! Задачу я ему поставлю сразу после казни.
— И еще, саиб! Во сколько проведем казнь?
— Как только ты все обеспечишь. Поэтому прекрати задавать вопросы и иди, работай!
Комендант поклонился:
— Слушаюсь, саиб!
Натанджар, покинув главный дом, выслал посыльного в кишлак Анденат, приказал доставить к нему видеооператора Маруха. К Натанджару подошел начальник охраны крепости, спросил коменданта:
— Что за беготня вокруг, Назим?
Натанджар сплюнул на пыльные камни:
— Видно, что-то не получилось у саиба в переговорах с отцом захваченной русской женщины. Исмаил-Хан пришел в ярость и приказал казнить одного из заложников, а именно руководителя съемочной группы неверных.
Маруз удивился не меньше, чем ранее сам комендант:
— Вот как? Да! Видимо, сильно задел хозяина нефтяной магнат. Значит, суета означает подготовку казни?
— Да!
— Публичной?
— Нет! Как я понял, Исмаил-Хан желает казнить журналиста без шума, для того, чтобы кадры казни выслать отцу женщины-заложницы.
— Абу что, вызвал Мохаммеда?
— Да, посыльный уже отправился за ним!
— Тогда ты, скорей всего, прав! Мохаммеда саиб использует по связям с Пакистаном. Но кто бы мог подумать, что обстановка так резко изменится? И не торопится ли Исмаил-Хан? Если похищение усилиями того же Туркина еще могли замять в России, отдав решение этой проблемы нефтемагнату, то казнь российского журналиста наверняка вызовет весьма негативную реакцию у спецслужб России. Последствия этой реакции могут быть непредсказуемыми. Русские оклемались на Кавказе и там сейчас громят формирования боевиков налево и направо. Их руководство заявляет, что готово бороться с терроризмом не только на территории России, еще угрожает нанесением ракетных ударов по лагерям подготовки наемников, в какой бы стране те ни находились. Как бы нам, Назим, вновь не увидеть в Афганистане русский спецназ. Признаюсь, у меня нет особого желания встречаться с ним.
— А у кого это желание есть? Но приказ хозяина мы выполнить должны? Должны! И потом, пока жива Туркина, что бы Абу ни делал с ее коллегами, русские спецслужбы вряд ли вмешаются в наши дела. Деньги нефтемагната не дадут. Отец журналистки не позволит подвергать риску жизнь своей дочери.
Маруз, соглашаясь, кивнул:
— Возможно! — И добавил: — При одном условии, Назим! Если спецслужбы послушают нефтемагната. По большому счету, кто он для них? Так, шелупонь, упакованная под завязку, как осел, долларами.
— Не забывай, что Туркин может кормить чиновников, которые решают, применять спецназ или нет! А он наверняка подкармливает нужных людей во власти. И фигур крупных, значимых.
— Да! Но все равно, не нравится мне то, как последнее время ведет себя саиб. Иногда кажется, что он на грани срыва.
— Думай, о чем говоришь. Так можно и собственной головы лишиться!
— Но ты-то не сдашь меня?
— Я не сдам. Другой сдаст. Лучше, Маруз, не перечить Исмаилу. Это опасно!
— Ты прав. Мы служим ему, а значит, должны повиноваться.
К ближайшим помощникам главаря бандформирований подошел невзрачный афганец, лет сорока с редкой, причем рыжей бородкой. Обратился к коменданту:
— Саиб Натанджар, вы хотели меня видеть?
В руках афганец держал дорогую профессиональную видеокамеру.
Комендант ответил:
— Да, Марух, ты мне нужен! Подожди.
Натанджар повернулся к начальнику охраны:
— Абдула! Обеспечь, чтобы во время казни в крепости было как можно меньше охранников.
— А смысл? Даже если один из них увидит казнь, то, будь спокоен, вечером о ней в подробностях будет знать весь Анденат.
— Ты прав! И все же сократи количество охраны, а тех, кто останется, предупреди, чтобы держали языки за зубами, если не хотят лишиться их.
— Хорошо!
Абдула Маруз отошел к воротам забора крепости Хандар.
Комендант развернулся к оператору:
— Я вызвал тебя для того, чтобы передать приказ саиба провести съемку казни одного из заложников, которая состоится в ближайшие часы.
— Но, господин комендант, я не смогу это сделать!
— Это еще почему?
— Моя камера вышла из строя. Недавно я случайно уронил ее и что-то повредил. Пробовал снимать, вроде все работает, а изображение на пленку не ложится.
— Ты понимаешь, ишак беременный, что натворил? И каково может быть наказание хозяина за допущенную беспечность и халатность в обращении с дорогостоящей, а главное, такой нужной сегодня видеокамерой? Ведь Исмаил-Хан может расценить поступок как преднамеренное повреждение камеры.
— Но… я не хотел… клянусь!
Натанджар закричал на оператора:
— Да мне плевать, хотел ты или нет. Чем будем снимать казнь? Вторая камера в машине Хадрияра, когда он вернется из поездки по заданию Исмаил-Хана, неизвестно. Третьей у нас нет. Что прикажешь делать, бестолковый осел?
Афганец засуетился:
— Подождите, не гневайтесь. У нас нет третьей камеры, но есть видеокамера самих русских. И она работоспособна.
Комендант облегченно вздохнул:
— Фу! Я совсем забыл об этом. Забыл об операторе неверных. Его мы и привлечем к работе. А ты, чтобы не потерять голову, исчезни в Анденат. Дома ляг в постель и прикинься больным. Посади возле себя жену. А перед этим пусть она пустит слух по кишлаку о твоей болезни. О том, что ты из-за высокой температуры встать не можешь.
Оператор закивал:
— Сделаю, господин комендант, все сделаю, как вы сказали. Благодарю вас!
— Отблагодаришь позже! Ночью пришлешь ко мне свою наложницу.
— Но она не наложница, я собираюсь сделать Лейлу второй женой!
— Ты хочешь оставить семью без кормильца? Я могу это устроить!
Оператор поник:
— Хорошо, господин Натанджар, Лейла ночью будет у вас!
— Ты не добавил — и исполнит все мои желания.
— И исполнит все ваши желания!
— Проваливай! Да быстрей, пока тебя не увидел саиб.
Афганец побежал к воротам.
Комендант усмехнулся вслед незадачливому оператору. Не будет у тебя второй жены, Марух. Лейла, этот прекрасный, юный цветок, как придет ко мне, так у меня и останется. А ты будешь спать со своей тощей ведьмой. До конца недолгих дней своих.
Натанджар увидел вошедшего во двор крепости Мохаммеда, человека, исполнявшего особые поручения Исмаил-Хана, в основном в Пакистане, где имел неплохие связи благодаря богатому и влиятельному в Исламабаде близкому родственнику.
Комендант поприветствовал порученца или, точнее, курьера хозяина:
— Ассолом аллейкум, Мохаммед! Как твои дела?
— Ва аллейкум ассолом, Назим, у меня все, слава Всевышнему, хорошо. Как ты?
— Тоже в порядке!
— Мне предстоит путь в Пакистан?
— Не знаю! Об этом тебе скажет сам саиб.
— Исмаил-Хан в доме?
— Да. У себя в комнате. По крайней мере, недавно был там.
— Мне пройти к нему или дождаться здесь?
— Пройди! Абу вызывал тебя, значит, ждет!
— Ты хитрый человек, Натанджар!
Комендант изобразил удивление:
— Почему?
— Ведь знаешь, для чего меня вызвал хозяин!
— Пусть так! Тебе от этого легче? Ведь в любом случае задание будешь получать от саиба!
— Ладно! Пройду в дом!
— Иди, Мохаммед! Удачи тебе!
— Тебе того же! Один совет.
— Да?
— Не перехитри как-нибудь самого себя. Это плохо кончится!
— За меня не волнуйся, Мохаммед, о себе думай!
— Тоже верно!
Мохаммед вошел в дом. Поднялся в главную комнату, где и застал стоявшего у окна-бойницы главаря местной банды. Поздоровался:
— Салам, Исмаил-Хан!
— Салам, Мохаммед!
— Надо ехать в Пакистан?
— Да! Но не сейчас, не немедленно, а часа через два-три.
— Что-то должно произойти за это время?
— Ничего особенного. Казнь одного из заложников.
— Казнь? У тебя не пошли переговоры о выкупе?
— А вот это тебя, Мохаммед, при всем уважении, не касается.
— Ты прав.
Исмаил-Хан спросил:
— Сколько понадобится времени, чтобы добраться до Исламабада, выехав отсюда, скажем, часа в три пополудни?
— Часов шесть, если будет машина и мне удастся до отъезда связаться с человеком в Пешаваре. Впрочем, в Пешаваре вопрос с переходом границы я решу в любом случае. Остается машина с водителем, способным доставить меня к окончанию Хайдарского горного прохода. Придется преодолевать два перевала, проходить равнину и километров пятьдесят лесного массива. Аслан, с кем мы работали раньше, как известно, умер. Без него я в Пакистан не ходил.
Исмаил-Хан заверил своего порученца:
— Я найду тебе и машину, и водителя не хуже Аслана. И тогда в девять вечера ты уже будешь на границе с Пакистаном?
— Должен быть, но все в руках Всевышнего!
— Он поможет нам!
— Тогда в девять вечера меня подберут на границе люди из Пешавара.
— Хорошо!
— Ты не сказал главного: зачем мне ехать в Пакистан?
— Я все объясню тебе после казни. Сейчас скажу лишь то, что задание не сложное и никакой опасности для тебя не таит. Потребуются твои связи в Исламабаде.
— Это не проблема! Мне надо подготовиться к дороге. Когда подойти сюда, чтобы сразу отправиться к Хайдару?
— Как и говорил, к трем часам.
— Хоп! До встречи, саиб!
— До встречи!
* * *
Узники террористов сегодня чувствовали себя особенно плохо. То ли от съеденной полусырой лепешки, то ли от мутной воды, то ли оттого, что наступал момент наивысшего психологического напряжения, когда сдают нервы и человек в заточении начинал ясно осознавать всю трагичность своего положения. Валентину в час дня к Исмаил-Хану не вызвали, и заложники не могли понять, что это означает. Первым сорвался руководитель группы:
— Валя! Ну неужели твой папаша, обобравший страну и сколотивший капитал, на который полмира купить можно, не в состоянии отказаться от каких-то десяти миллионов долларов? Почему ты не подействуешь на него? Ведь это только из-за тебя все мы оказались здесь. Будь на твоем месте другой журналист, душманы на нас даже не взглянули бы!
Туркина огрызнулась:
— Не смей так говорить о моем отце. Он не обирал страну, не воровал, и он готов заплатить деньги, но, видимо, что-то не получается.
— Что? Ну скажи, что, кроме нежелания, может помешать твоему отцу распорядиться собственными средствами так, как он этого хочет? Ничего! Но он не платит. Иначе нас уже вывезли бы в Кабул и передали посольству!
В разговор вступил Дольский, до сего времени лежавший молча на топчане у стены:
— Антон! Заткнись, пожалуйста! Без тебя хреново.
Сергинский вскричал:
— А с ней не хреново? Наши жизни в ее руках, а она не хочет даже пальцем пошевелить, чтобы спасти нас. Хотя Валентине ничего особенно и делать-то не надо. Заставить отца заплатить, и все! И все, Вова! Нас отпустят.
— Я сказал, заткнись! Валя сделала, что могла. Теперь остается ждать. И не ной. Будь, наконец, мужчиной!
Руководитель группы всхлипнул:
— Да пошли вы все!
В этот момент крышка люка сдвинулась в сторону, и в проеме колодца показалась физиономия охранника. Валентина машинально поднялась, но бандит, сбросив в подвал веревку, приказал:
— Выходить! Всем!
Туркина взглянула на коллег.
Сергинский икнул:
— Что бы это значило?
Дольский встал:
— Мне кажется, ничего хорошего. Но идем, раз зовут.
Сергинский крикнул:
— Я не пойду!
Дольский усмехнулся:
— Дело твое. Жди, пока тебя силой не поднимут на поверхность. А эти ребятки в нуристанках, чалмах и тюбетейках особо церемониться не будут. Изобьют дубинками, без лестницы вылетишь из колодца.
Охранник вновь подал голос:
— Чего встали? Сказал, все наверх, быстро!
Журналисты поднялись в бункер. Там, не выходя на улицу, постояли с минуту, привыкая к яркому свету. После чего начальник охраны крепости вывел их во двор. Но дальше гаража и боковой стены главного дома не повел. Приказал встать в центре закоулка. Журналисты огляделись. Кроме начальника охраны увидели еще двух караульных. Их автоматы были направлены на заложников. Из-за угла показались Исмаил-Хан и комендант Натанджар. Главарь банды, узнав о болезни Маруха, вынужден был использовать оператора съемочной группы. Комендант вынес с собой и камеру.
Бандиты подошли к пленникам.
Исмаил-Хан остановился напротив Туркиной, спросил:
— Как чувствуете себя, Валентина Борисовна?
Валя, стараясь держаться спокойно, ответила:
— Благодарю, неплохо!
— Я недавно разговаривал с вашим отцом. И знаете, он отказался немедленно заплатить за вас, единственную свою дочь, выкуп.
Валентина побледнела:
— Как отказался? Этого не может быть!
— Ты, женщина, считаешь, что я лгу?
— Нет, но… вы, видимо, не так поняли папу!
— Я прекрасно понял вашего… папу. А вот он, по-моему, нет. А посему я решил, дабы убедить господина Туркина в серьезности своих намерений и показать ему, что со мной никакие игры не проходят, казнить одного из ваших коллег!
Туркина вздрогнула. Впрочем, дрожь пробежала и по телам мужчин-заложников.
— Как казнить? Вы что? Подождите! Дайте мне немедленно поговорить с отцом. Я все улажу!
Исмаил-Хан, сощурив черные безжалостные глаза, прошипел:
— Нет, Валентина Борисовна! Я не намерен упрашивать вашего отца. И что-то менять… тоже.
Он повернулся к коменданту крепости:
— Руководителя съемочной группы к стене!
Сергинский, упав на колени, завизжал:
— Нет, нет! Не хочу! Не могу. Не убивайте! Я ж…
Назим Натанджар кивнул охранникам.
Те, забросив автоматы за спины, подхватили Сергинского под руки и потащили к большому валуну, лежавшему у боковой, каменной стены дома главаря банды. Исмаил-Хан взял у коменданта видеокамеру. Встал напротив Дольского:
— Узнаете аппаратуру?
— Узнаю! И что?
— Не надо грубить, молодой человек. Держи!
Исмаил-Хан бросил камеру в руки оператору. Владимир поймал ее. Бандит приказал:
— Проверь аппарат! Будешь снимать казнь. Но так, чтобы захватить все подробности. В красках! Чтобы у тех, кто потом будет ее смотреть, от ужаса волосы шевелились. Все понял, оператор?
Дольский неожиданно бросил камеру обратно. Теперь уже главарю банды пришлось ее ловить.
— Пошел ты, козел немытый! Паскуда душманская! Ты можешь убить меня, но работать на себя не заставишь, ты это понял, паршивый погонщик верблюдов?
Натанджар ударом кулака сбил оператора на землю и принялся избивать ногами. К другу бросилась Валентина, но Исмаил-Хан, поймав ее за руку, отбросил назад, приказав:
— Стоять, сука! — И крикнул коменданту: — Хватит, Назим!
Натанджар повиновался.
Исмаил-Хан, передав камеру коменданту, подошел к лежавшему Дольскому:
— Узнаю русских. Солдаты, что воевали здесь ранее, тоже часто строили из себя героев и… подыхали. Подохнешь и ты, собака.
Сплюнув на Дольского, главарь банды приказал коменданту:
— Сергинского сюда. На его место… — он кивнул на Дольского, — вот этого героя!
Руководителя съемочной группы подвели к Исмаил-Хану. Он спросил Сергинского:
— Ты будешь снимать казнь своего коллеги?
— Да, да, конечно, сделаю, что прикажете! Я и с камерой обращаюсь не хуже любого оператора. Только…
— Что — только?
— Только… пожалуйста… не убивайте меня?!
Валентина, став свидетелем этой сцены, крикнула:
— Какой же ты подонок, Сергинский. Ведь Вова из-за тебя же…
Исмаил-Хан поднял руку:
— Молчать всем! Натанджар? Жертва готова?
— Так точно, саиб!
Дольский лежал на камне со связанными сзади руками и ногами. Лежал молча. Собрав все силы, чтобы достойно принять смерть.
Исмаил-Хан извлек из-под пояса острый тесак, подошел к связанному оператору, схватил Володю за волосы, поднял голову, крикнув Сергинскому:
— Снимай!
Руководитель съемочной группы поднял камеру:
— Снимаю!
Исмаил-Хан, глядя в объектив, начал свое черное дело:
— Господин Туркин, видишь меня? Я тот, у кого твоя дочь. Узнаешь человека, которого я держу за волосы? Это коллега Валентины, оператор Дольский. Сейчас из-за твоей тупости и попытки играть со мной он умрет. И его смерть будет на твоей совести. Он мог бы жить, если бы не ты. Смотри, нефтяной магнат, внимательно смотри.
Исмаил-Хан одним движением провел лезвием тесака по туго натянутой коже горла Владимира Дольского. Валентина, вскрикнув, упала и потеряла сознание. Главарь банды держал голову жертвы. Из безобразной раны на шее толчками выбрасывалась на камни черная кровь. Затем он опустил голову и ударил тесаком по шее. Отсеченная голова упала на траву, росшую возле валуна.
Исмаил-Хан поднялся и, держа в руках отрубленную голову, спросил в объектив:
— Видишь, Туркин? Сейчас у меня в руках голова оператора съемочной группы. Следующей, если через пять дней двадцать миллионов долларов, повторяю, двадцать миллионов долларов, я решил повысить сумму выкупа, если ты мне их не выплатишь, то получишь кадры казни своей дочери.
Бандит крикнул Сергинскому:
— Сними Туркину!
Руководитель группы исполнил требование главаря банды. Затем вновь перевел камеру на Исмаил-Хана. Тот уже избавился от головы Дольского, бросив ее к валуну.
— Итак, Туркин! У тебя всего пять дней! Надеюсь, убедил тебя, что шутить не намерен. Я убью и твою дочь, и Сергинского, что снимает происходящее в горах Афганистана, если ты не перешлешь на мои счета, которые узнаешь завтра, двадцать миллионов долларов. Эту кассету уничтожишь. Ее не должны видеть посторонние люди, особенно имеющие отношение к спецслужбам. Проявишь благоразумие — получишь дочь обратно. Целой и невредимой. Допустишь малейшую ошибку, в частности, обратишься за помощью в ФСБ — к тебе посылкой придет ее голова. Все! Пять суток, начиная с 15:00 местного времени среды, 13 июля! Время пошло.
Исмаил-Хан махнул рукой!
— Отключай шарманку! — Подошел к Сергинскому: — Ну, покажи, что снял!
Руководитель съемочной группы, перемотав пленку, показал кадры через дисплей камеры.
Главарь банды остался доволен съемкой.
— Хорошо! Давай кассету!
Сергинский передал кассету бандиту.
Исмаил-Хан, кивнув на Сергинского, приказал коменданту:
— В отдельную верхнюю камеру его, Назим. Иначе если господина Сергинского поместить вместе с Туркиной, то женщина наверняка удавит ночью своего начальника и коллегу! Труп убрать, закопать за крепостью, заложников увести. Двор убрать. Вымыть здесь все. Камеру ко мне в комнату. Выполнять!
Бандиты взялись за «работу».
К Исмаил-Хану подошел Мохаммед:
— Видел, саиб, как ты ловко обошелся с неверным. В лучших традициях войны с Советами. Теперь я понял, зачем мне следует убыть в Пакистан!
Исмаил-Хан передал курьеру кассету:
— Ее надо доставить в Пакистан, переписать на диск, сделать несколько копий и оставить в тайнике. Завтра вечером, но до 22:30 московского времени, господин Туркин должен получить в своем загородном особняке один из дисков с записью казни. Как это сделать, придумаешь сам. Доставка диска в Россию и передача адресату на тебе, Мохаммед!
Курьер кивнул: «Я все понял, саиб!» Но дело спорится тогда, когда оно хорошо оплачивается.
— По возвращении ты получишь 10 000 долларов. А сейчас — три тысячи. На командировочные расходы.
Мохаммед сказал:
— Мне потребуется еще пять тысяч долларов для работы надежных людей в России!
— Хорошо! Получишь их у Натанджара. И… можешь ехать. Автомобиль с водителем и охранником ждут тебя за воротами крепости!
— Слушаюсь, саиб! До свидания!
— Да хранит тебя Всевышний, Мохаммед. И помни: от твоей работы зависит очень многое.
— Я все помню и никогда ничего не забываю!
Повернувшись, курьер направился к выходу из крепости.
Исмаил-Хан, успокоившись, поднялся к себе в комнату. Ему оставалось ждать пятницы, когда надо будет еще раз напомнить о себе упрямому нефтемагнату. А от края стены, став невольным свидетелем казни, отошел часовой Казим, оказавшийся во время кровавого действа на службе. Он был мрачен и задумчив. И он уже твердо решил сегодня вечером выйти на связь с Абдулом.
А над ущельем поднялся ветер. Сильный, пыльный. «Афганец» прошел над горами, на какое-то время закрыв солнце, словно выражая скорбь по невинно убиенному оператору российского телеканала Владимиру Алексеевичу Дольскому, которому было всего двадцать восемь лет.
