Через сутки, в воскресенье 6 июля, Борис с десантной сумкой на плече вышел из поезда на платформу железнодорожного вокзала города Павловска. Странно, но майор сразу не узнал родного, по матери, брата, который встречал его. Так сильно изменился он за эти два года. Осунулся, поседел, даже как-то состарился. Морщины мелкой сетью покрыли прежде веселое, открытое, радушное лицо Николая Шевченко. У них с Борисом были разные фамилии, что не мешало им считать друг друга и быть друг другу родными.

Мать у них была одна. А вот отцы – разными. Папа Бориса, также офицер-десантник, в восьмидесятых годах пал под Кандагаром в Афганистане. Через несколько лет появился отчим, дядя Женя, отец родившегося вскоре Николая. Разница в возрасте братьев составляла пять лет. Борис, естественно, был старше. Они жили дружно, по-братски любили друг друга. Было в их отношениях одно обстоятельство, которое угнетало обоих, но о нем сейчас Рудаков не хотел думать. Все же оно не настолько влияло на них, чтобы придавать ему особое значение и мешать оставаться Борису и Николаю братьями. Поэтому изменения, произошедшие с Николаем за каких-то два года, отозвались в сердце Бориса непонятной тревожной болью и еще неосознанным предчувствием чего-то нехорошего.

Николай стоял на перроне, одетый почему-то в простенькие поношенные брюки и застиранную рубашку, в истоптанных туфлях, небритый, уставший. Последнее обстоятельство еще можно было как-то объяснить: все же они с братом владели оставшимся от рано ушедших из жизни родителей наследством в виде достаточно прибыльного магазина стройматериалов. А также собственного деревообрабатывающего цеха на территории развалившегося во времена перестройки строительного комбината. И территорией в долгосрочной муниципальной аренде, где был разбит небольшой, но доходный от субаренды рынок. Кроме всего этого, двухэтажный особняк, в котором жили родители, с согласия Бориса перешел к семье Николая, а двухкомнатная квартира – холостому Рудакову. Так вот если усталость брата можно было объяснить заботами об управлении всем этим хозяйством, ведь руководил производством и коммерцией Николай, то его внешний вид не подлежал никакому объяснению. Раньше он всегда любил одеваться изысканно, даже с неким шиком и обладал отменным вкусом. А сейчас? Сейчас Рудаков видел перед собой жалкое подобие того брата, которого он привык видеть.

Николай подошел к майору.

– Здравствуй, Борис!

В голосе и глазах брата ни искорки радости от долгожданной и всегда пышной встречи, только какая-то затаенная, очевидно, мучившая Николая печаль, скрытое страдание. Но почему, отчего?

– Здравствуй, Коля! Что-то видок у тебя не фартовый?!

Шевченко промолчал. Рудаков же спросил:

– Случилось что, брат?

– Давай, Борь, обо всем потом! А сейчас обнимемся, что ли? Ведь два года не виделись и не общались.

Рудаков сбросил на асфальт сумку, прижал брата к себе:

– Ты не представляешь, Коль, как я рад видеть тебя!

– Я тоже, Борь, – так же печально, что не соответствовало словам, ответил Николай.

Борис отстранил его от себя:

– Коля! Я вижу, как ты «рад» моему приезду. Что стряслось за эти два года?

Николай взял сумку брата, проговорив:

– Поехали домой, там обо всем и поговорим. Не объясняться же нам здесь, на перроне, на виду у публики?

– Ну, поехали.

Братья вышли на привокзальную площадь.

Борис попытался отыскать взглядом среди массы автомобилей знакомую «Ауди», но не увидел ее. Вместо иномарки Коля подвел майора к старой битой «шестерке». Молча открыл дверки, положил сумку брата на заднее сиденье, указал Рудакову на место переднего пассажира:

– Садись, Боря. Теперь я раскатываю чисто на отечественных, подержанных автомобилях.

Майор взорвался:

– Да что, черт бы тебя побрал, все это значит? Одежда бомжа, вместо машины какая-то развалюха со свалки?

Николай посмотрел на брата, тихо проговорил:

– Не кипятись, майор. Беда у меня страшная, брат. Но обо всем, как договаривались, дома. И, пожалуйста, ничему больше не удивляйся, пока не выслушаешь всю историю моего падения, о которой я тебе, кстати, писал. Но ты, как видно, даже не вскрывал мои письма.

Борис признался:

– Да, писем твоих я не читал. Не было возможности. Они приходили на центральную базу, а у меня постоянные командировки! Только и увидел кипу твоих посланий, как вернулся после очередной прогулки на Кавказ. Подумал, чего их читать, если скоро встретимся.

Николай укоризненно произнес:

– Вот-вот! А если прочитал бы, то сейчас ни о чем не спрашивал бы. Был бы в курсе всех несчастий, которые внезапно и сравнительно недавно обрушились на нашу семью.

– Ничего не понимаю! Ладно, давай до дома. Там объяснишь обстановку.

Николай по пути остановил машину у продовольственного магазина. Молча вышел из машины. Вскоре вернулся, неся в руках прозрачный пакет с двумя бутылками водки и различными дешевыми консервами. Это еще больше удивило Бориса. Он прекрасно знал, что брат имел приличный бар с разными марками коньяка, так как пил только этот напиток. А тут водка, консервы. Видно, крепко тряхнула жизнь Николая.

Шевченко поставил пакет рядом с сумкой, сел за руль. Молча продолжил движение.

На перекрестке они должны были свернуть либо налево, к особняку Николая, либо направо, к девятиэтажке, где находилась квартира Рудакова. Но «шестерка» проследовала прямо!

Борис взглянул на брата, ничего не сказав, видя, как мучительно тот не желает слышать никаких вопросов.

Выехали на самую окраину города, где преобладал старый частный сектор. Остановились у двухэтажного дома.

На фасаде красовался год его постройки – 1953-й.

– Приехали, – сказал Николай.

Борис молча взял с сиденья свою сумку с пакетом. Вошел следом за братом в единственный подъезд дома. Поднялись на второй этаж.

Николай трижды, с небольшими интервалами, позвонил в звонок квартиры.

И даже на условный сигнал из-за двери раздался тревожный и знакомый голос супруги брата, Надежды:

– Кто там?

– Это мы с Борей, Наденька.

Дверь распахнулась.

Жена Николая бросилась на шею Рудакову:

– Наконец-то, Боря, мы с Колей так ждали тебя!

Борис почувствовал на своей щеке слезы Надежды.

– Ну, ну, Надя! Ну, зачем же плакать? Я приехал, а значит, все будет хорошо! Успокойся! Перестань!

Надежда отстранилась от брата мужа:

– Извини, Боря, прости, Коля, не смогла сдержаться.

Она вытерла слезы, спохватилась:

– Ой, что же мы стоим? – И добавила: – Проходите в наше общее жилище!

И на этот раз Рудаков удержался от вопроса. Хотя ему очень хотелось знать, что значат все эти бедственные изменения в жизни самых близких ему людей.

Он следом за Надеждой прошел в крохотную прихожую. После того как в нее, закрыв дверь, вошел Николай, здесь троим развернуться уже было негде.

Надя отошла в длинный, но узкий коридор, по левой стене которого виднелись двери в три комнаты.

Борис поставил сумку в угол, пакет сунул в руки брату, переобулся в тапочки, которые ранее ему предложила хозяйка квартиры, спросил:

– Ну, и куда дальше?

– Идем, Боря, в так называемую гостиную, – пригласила Надежда, открыв среднюю дверь.

Рудаков прошел в комнату. Она оказалась достаточно большой, чтобы вместить мебельную стенку, диван с креслами и журнальным столиком, а также пианино их сына Сережи. Из гостиной был выход на арочный балкон с дутыми железными перилами. В комнате было чисто и уютно. Надежда всегда славилась тем, что могла в любых условиях создать домашний комфорт. А уж о чистоте и говорить не приходилось. Это была ее болезненная слабость.

– Присаживайся, Борь, – указала она брату мужа на кресло, – я сейчас в ванной титан настрою, душ после дороги примешь. А потом и пообедаем.

– Хорошо, Надь, как скажешь.

Она вышла, пропустив в гостиную мужа.

Тот сел напротив Рудакова, бросив на столик пачку простой «Явы» с одноразовой, копеечной зажигалкой.

– Кури, если хочешь.

– Может, на балкон выйдем? – предложил Борис.

– Дом аварийный, – объяснил Николай, – сотрудники ЖКО и еще какой-то там организации советовали не пользоваться балконом. Опасно, может рухнуть.

Рудаков повысил голос:

– А что здесь не может рухнуть? Как я вижу, у тебя все кругом рухнуло!

Он достал свои сигареты «Мальборо», положил рядом с «Явой», закурил, спросив:

– Пепельницу поставишь или прикажешь пепел в ладонь стряхивать?

Николай встал, перенес пепельницу с пианино на столик.

– Да, – проговорил Рудаков, – хоромы ты, конечно, приобрел шикарные, не то что какой-то особняк в центре города. И что же сподвигнуло тебя, Коля, на такие кардинальные изменения в быту и жизни? Что за страшная беда постигла семью?

Николай, уставившись в одну точку, произнес:

– Прими душ, переоденься, потом, за столом, все и узнаешь.

Борис спросил:

– А, кстати, где Сережа?

И тут вспылил Николай:

– Ты что, обождать немного не можешь? Сказано же, скоро обо всем узнаешь! Чего не понятно?

– А ты чего на меня орешь, браток? Мне кажется, что орать тебе надо было несколько раньше. Разорался.

Вошла Надежда, попросила:

– Господи, вы только между собой не ругайтесь! А ты, Боря, можешь идти в ванную. Воду сам настроишь? Разберешься в титановой системе?

– Разберусь, а ты, Николай, готовься к серьезному разговору и бабьи страдания с лица-то сотри. Негоже мужику так раскисать, даже перед расстрелом. Чтоб к моему выходу привел себя в порядок, а то я займусь тобой! Надежда и та держит себя в руках, а он… В общем, я предупредил.

Высказавшись, Борис отправился в ванную, где ни черта не смог наладить горячую воду, то кипяток лился, то ледяная струя. Бросил это дело, принял холодный душ, отключив хитроумную систему под названием «титан». И какой мудак дал этой кочегарке столь высокое название.

После душа Рудаков переоделся в спортивные брюки и майку, вышел из ванной.

Надежда уже накрыла раскладной стол, перенесенный из кухни, столь же крохотной, как и прихожая, в гостиную.

Сели.

Николай, на правах хозяина застолья, разлил купленную по дороге бутылку водки, поднял рюмку:

– За твой приезд, Борис!

– Что ж, – согласился майор, – давай за приезд.

Все трое выпили. Закусили немудреной закуской. Николай начал было разливать по второй, следуя принципу – между первой и второй промежуток небольшой, но Борис остановил его:

– Не гони коней, брат. Ты обещал кое-что мне рассказать, по-моему, сейчас настал самый подходящий для этого случай. А выпить мы всегда успеем.

Шевченко послушно отставил бутылку в сторону, проговорив:

– Хорошо. Слушай, о чем я тебе уже в подробностях описал в письмах, которые ты не читал. Нет, это не в упрек, я понимаю, у тебя же служба.

Рудаков ответил:

– Я же объяснил тебе, Коля, почему не смог прочесть письма, к чему возвращаться к этому вопросу? И, пожалуйста, не ерничай по поводу моей работы, давай лучше ближе к телу.

Николай поднялся, прошел вдоль окна, с грозящим обрушиться в любую минуту балконом. У пианино остановился, открыл крышку, нажал несколько клавиш, словно собираясь с мыслями.

Рудаков внимательно смотрел на него, иногда бросая взгляды на сникшую вдруг Надежду. Видимо, заряд ее напускной бодрости, через силу наигранного радушия иссяк, и она, как и муж, вернулась в то состояние, в которым они находились до появления майора.

Наконец, резко закрыв крышку пианино и обернувшись к столу, Николай проговорил:

– Ты недавно, Боря, спросил, где наш сын и твой племянник Сережа? Отвечу. Сережа, наш мальчик, захвачен в заложники!

– Что? Что ты сказал?? – крайне изумился Борис. – О чем ты, Коля? В каких заложниках может быть Сергей? Здесь, в мирном городе? Ты в своем уме?

Шевченко тяжело вздохнул:

– К сожалению, брат, в своем. Думаю, было бы лучше, если бы мы с Наденькой сошли с ума и не воспринимали реальность в том ее виде, в котором она удавом давит нас.

Рудаков откинулся на спинку стула:

– Та-ак! И кто же захватил моего племянника?

Ответила Надежда:

– Страшные люди, Боря! Страшные, жестокие, безжалостные и, что самое прискорбное, имеющие высокие связи в областных структурах власти, которые обеспечивают их преступлениям безнаказанность!

Борис вспылил:

– Что вы оба ходите вокруг да около? Страшные, безжалостные, защищенные властью… Эти подонки имеют фамилии? Кто конкретно похитил Сережу и почему?

Николай закурил:

– Так, Боря, разговора у нас не получится. Чтобы ты все понял, надо вернуться на несколько месяцев назад, когда и начался весь этот кошмар.

– Так возвращайся, не тяни кота за хвост!

Брат проговорил:

– Мне надо выпить, мне просто необходимо выпить. Успокоиться, иначе я не смогу по порядку объяснить тебе в подробностях причину нашей трагедии.

– Ну, выпей, если без этого уже не можешь.

Николай быстро, словно боясь, что у него отнимут спиртное, налил водку в бокал для лимонада, двести граммов, и проглотил их в два глотка. Закусывать не стал, прикурив очередную сигарету. Присел к столу, уставился на брата, спросил:

– Ты помнишь, Борис, что рядом с нашим магазином, мастерской и рынком стоял и стоит завод железобетонных конструкций? Так называемый ЖБК?

– Конечно, но при чем здесь завод?

– Именно в нем вся наша трагедия, вернее, в тех нелюдях, которые недавно стали его владельцами.

Борис, еще ничего не понимая, попросил:

– Продолжай.

– Так вот, в апреле этот ЖБК, который неплохо работал и при прежнем, нормальном руководстве, вдруг властями объявляется банкротом. И решение это принимается на самом верху, в администрации области, ее подразделением.

Рудаков продолжал слушать. Пока он не мог въехать в обстановку, так как ни черта не соображал в коммерции, но слушал брата внимательно. Николай продолжал:

– Объявили, значит, завод банкротом, прежних руководителей метлой, а вместо них внешнего управляющего назначили. Некоего Долматова Игоря Владимировича. Он уже владел к тому времени и хлебным заводом, и рядом станций технического обслуживания автомобилей с салоном по продаже подержанных иномарок. Но это к слову! С его приходом в работе предприятия совершенно ничего не изменилось, как тот выпускал продукцию, так и продолжил выпускать. Только внутренние порядки на заводе резко изменились.

Николай затушил сигарету, тут же прикурив новую. Надя сделала ему замечание, на что муж грубо, чего ранее никогда не случалось, бросил ей:

– Молчи! Не твое дело, буду я курить или нет! Ясно?

Надя покорно замолчала, и это тоже было ново.

Майор не стал вмешиваться во внутрисемейные дела. Ему важнее было узнать историю падения семьи Шевченко, а не их сегодняшние взаимоотношения. Хотя перемены задели офицера. Но он убедил себя списать их на чрезмерную взволнованность брата.

– Так вот, – продолжал Николай, – на заводе резко изменились порядки, которые насадил этот внешний управляющий, господин Долматов, к которому вскоре в качестве заместителя присоединился его сынок, кстати, выпускник одного из военных институтов города, двадцатидвухлетний пацан. Наглый, жестокий и циничный, точная копия папаши.

Рудаков прервал брата:

– Подожди, Коль. Как это заместителем директора сугубо гражданского предприятия стал выпускник военного училища? Лейтенант какой-то срок по контракту обязан был бы отслужить в армии.

Шевченко ухмыльнулся:

– Другой лейтенант, может, и был бы к чему-то обязан, но только не Антон Игоревич Долматов. Он и в военное заведение поступил для того, чтобы откосить от действительной службы и за деньги папы получить диплом с отличием. А ты о какой-то армии речь ведешь. Армия для таких, как ты, но не для Долматовых! Клали они на нее с прибором!

Борис, играя желваками, вдруг вспомнил последний бой в ущелье Дракона, раненого Зубова и бравого молодого лейтенанта Бородина. Хотел выругаться, но сдержался. А Николай продолжил:

– В общем, Боря, завод захватили два скота. И, как я уже сказал, начали наводить свои драконовские порядки. Принялись за бесценок скупать акции предприятия, распределенные ранее между работниками завода.

– И что рабочие, за просто так отдавали свою долю?

Николай вновь усмехнулся:

– А куда им было деваться? Тех, кто отказывался уступить акции, Долматовы тут же увольняли по статье, якобы за прогулы и пьянство. Но это сначала. Тогда они еще действовали хоть и по-скотски, но не нарушая законов. Позже папа с сынком сменили тактику. Долматов-младший, Антон, набрал свору охраны из таких же беспредельных балбесов, как и сам, создав устойчивую беспрекословно подчиняющуюся ему группировку. Те по приказу заместителя директора завода по режиму начали просто выбивать из людей акции.

Рудаков спросил:

– Как это – выбивать?

– Очень просто, – ответил Николай, – среди рабочих оказалось немало тех, кто не отдал акции и уволился с завода. Но их доля в прибыли предприятия ушла вместе с ними. Долматовым нужно было получить письменное подтверждение о добровольной продаже акций этими людьми. Вот боевики Антона и наезжали на тех, кто уволился, не отдав акций. И наезжали по полной программе! Являлись к тем домой и избивали семьи, пока не получали нужные подписи! Но не буду глубже вдаваться в то, как отец с сыном завладели заводом. Скажу одно: в результате своей политики им удалось заполучить более 75 процентов акций ЖБК и стать хозяевами завода, превратив его, без всякого преувеличения, в концлагерь, а работяг в рабов, которым платили крохи за адский труд, сведя до минимума дорогостоящую механизацию производства. Сынок даже чуть ли не официально ввел практику физического наказания рабочих за малейшую провинность.

– И никто не выступил против? – спросил Борис.

Николай ответил кратко:

– Нет! Боялись и до сих пор боятся этих садистов!

– И никто в суд на произвол так называемых работодателей не подал? В милицию или прокуратуру не заявил?

Шевченко с сожалением посмотрел на брата:

– Да, Боря, заметно ты оторвался от мирной жизни! Какая милиция? Какой суд? Прокуратура? Если в сауне завода постоянно развлекаются с проститутками сам вице-губернатор Гелевич, зампрокурора области Шаповалов, начальник районной милиции и другие чины, правящие областью и городом, не считая мелочи, вроде директоров других предприятий, рынков, оптовых баз, различных фирм! У Долматова все и вся кругом повязано! И никого он не боится! Творит что захочет в своей вотчине!

Рудаков сказал:

– Все это, Коля, конечно, прискорбно и однозначно требует срочного вмешательства спецслужб Центра, и они вмешаются, это я гарантирую. Но какое отношение мог иметь Долматов к тебе, к нам?

– Самое прямое, Боря! Завладев заводом, выплатив мифические долги предприятия, по которым завод и был признан банкротом, доходов от него, приличных доходов, Долматовым показалось мало. Ведь приходилось кормить «крышу» – целую армию чиновников разного уровня. Вот и решили папа с сыном развиваться. Но не реформируя завод. Это требовало финансовых вложений, а вложение денег в производство в их планы не входило. Зачем? Проще отнять уже дающий доход бизнес другого человека. И тут их взоры устремились на нас, на наше дело, тем более мы находились рядом, по соседству!

Майор спросил:

– В смысле?

– Они решили захватить наш бизнес, Боря!

Рудаков зло сощурил глаза:

– Аппетиты у этих козлов, смотрю, не слабые. Что же дальше?

– Сначала ко мне в офис зашел Долматов-младший с кучей качков персональной охраны. Развалился в кресле для гостей, спросил, не хочу ли я продать дело? Я ответил: с какой такой стати? Он переспросил: так да или нет? Я ответил: нет! Он проговорил что-то вроде того, что другого ответа от меня и не ожидал, но… посоветовал подумать. А на выходе, как сейчас помню, обернувшись, сказал: думай не думай, а не отдашь собственность добровольно, заберем силой. И пообещал на следующий день зайти вновь.

Борис спросил:

– Зашел?

– Что? – сразу не понял вопроса Николай.

– Я спрашиваю, зашел этот ублюдок на следующий день, как и обещал?

– Нет. Дня три меня никто не беспокоил. Я уж было подумал, шуткует парень, понтуется по молодости лет. Ан нет! Он хищник еще тот! Выждал время и позвонил. Его совершенно не интересовало мое мнение, он лишь сказал: «Cегодня мы предлагаем за все твое дело двадцать штук «зеленых». Завтра не будем предлагать ничего. Это первое, оно же последнее предложение». В случае отказа, мол, разговор со мной перейдет в иную плоскость! Что не замедлит отразиться и на моем здоровье, и на здоровье всей моей семьи!

Рудаков переспросил:

– Двадцать тысяч долларов за все? Да это и десятой доли истинной стоимости того, чем мы владеем, не составит!

Николай проговорил:

– Ты прав. Поэтому примерно так я и ответил этому щенку, когда он перезвонил на следующий день.

Борис спросил:

– И как шакаленок ответил на твой отказ?

– Ты знаешь, спокойно. Сказал, что, мол, дело хозяйское, как распоряжаться своим имуществом. Но он якобы хотел совершить сделку цивилизованным путем, а, видимо, придется прибегнуть к другим методам, о которых уже говорил. И добавил то, что испугало меня: он вновь вспомнил о жене и сыне, спросил, как они себя чувствуют? Я хотел послать его, но он не стал ждать ответа, отключив телефон.

Рудаков закурил:

– Так! Отдохни немного, Коля, мне надо проанализировать полученную информацию.

Николай потянулся к водке, майор, не обращая на брата никакого внимания, задумался. После последних слов Николая ему все стало ясно. На брата профессионально наехали. Но почему он поддался этим ублюдкам, так легко сдал свои позиции? Хотя было очевидно, что Долматовы при наезде на Николая делали расчет именно на запугивание клиента. Где-то Коля допустил слабость, позволившую шакалам захватить инициативу. Не пускать слюни надо было Николаю, а самому наехать на Долматовых. Ведь у него в арсенале было чем ответить беспредельщикам. Хотя бы встречной угрозой. Ты мне подлянку, я тебе еще более подлую подлянку. Наглая сила, которую представляет семья Долматовых, давит только слабых и бессильна перед не менее грозной силой. И брат, имея немалые деньги, вполне мог собрать группу неслабых парней или нанять профессионала, сумевшего бы организовать противостояние преступникам.

Почему он опустил руки, когда нужно было наносить свой удар по наглецам, сразу и навсегда отбив охоту лезть в его дела?

Об этом и спросил Николая.

Тот ответил:

– Была у меня мысль сделать нечто подобное, но я не успел! Долматовы начали действовать быстро, жестоко и агрессивно.

Борис спросил:

– Каким образом?

Николай горестно вздохнул:

– Банально простым! Как-то я на «Ауди» выехал из особняка, чтобы ехать на работу. Выехал пораньше. Днем намечался визит налоговой инспекции, вот и решил проверить документацию, чтобы казуса какого не вышло…

Рудаков перебил брата:

– Стоп, Коля! Тебя заранее предупредили о предстоящем визите налоговых органов? Или эту информацию ты получил сам, по своим каналам?

Шевченко задумался, вспоминая:

– Мне позвонил за день до планируемой проверки какой-то мужчина, он представился… Сейчас не вспомню фамилии, но сказал, что имеет точку на нашем рынке. Он и предупредил о предстоящей проверке.

Борис покачал головой, но сказал:

– Ясно. Продолжай.

Но Николай вспылил:

– Ты что, считаешь, и тут меня подставили как последнего лоха?

– Я ничего не считаю, не зная, что произошло дальше.

– А дальше произошло следующее: еду я по проспекту, шесть часов утра, машин – раз, и обчелся, что попутных, что встречных. И вдруг на перекрестке улицы Лермонтова со второстепенной дорогой, светофор на перекрестке не работал, прямо передо мной выскакивает джип, квадратный «мерс», видел такие?

Борис утвердительно кивнул головой:

– Видел.

– Выскакивает и тормозит, гад! Я, естественно, не успев никак среагировать, врезаюсь ему в капот. А «мерсу» в хвост бьет «БМВ»! Ну, у меня передок всмятку, все же я шел километров девяносто, у джипа бочина тоже в гармошку, мост набок, и «БМВ» с разбитой мордой! Представляешь, что я испытал, хотя и знал, что не виновен в аварии. Это было очевидно! Но, оказывается, только для меня! Освобождаюсь от подушек безопасности, выхожу из машины, а тут как специально на противоположной стороне останавливается, а может, она и раньше стояла, «ДЭУ» дорожно-патрульной службы. А из «мерина» появляется, кто бы ты думал? Антон Игоревич Долматов. А за ним охрана. И на меня! Ты что, мол, козел натворил? Куда зенки пялил? На голые жопы рекламных щитов? Какого хера на красный свет пошел? Думал, успеешь проскочить? Я голову поднимаю, смотрю, а светофор работает! И когда только успели включить? А охрана ублюдка Долматова наседает, и водила «БМВ» тоже. И не знаю, чем бы все кончилось, если бы не вмешались сотрудники милиции, из той самой «ДЭУ», о которой я упоминал. Капитан и лейтенант, вооруженные автоматами, быстро успокоили отморозков Долматова-младшего. Ему приказали вообще убрать охранников, владельцу «БМВ» замолкнуть, слишком он кричал, матерился. Эти милиционеры вызвали еще патруль.

Рудаков потер подбородок, слушая брата.

Тот продолжал, распаляясь:

– Не буду тебя утомлять, но происходит невероятное. Прибывшему второму экипажу ДПС менты-офицеры из «ДЭУ» объясняют, что я, понимаешь, виноват в аварии, потому как вышел на перекресток у них на виду на красный свет светофора, а «Мерседес» и «БМВ» вышли на него, как и положено – на разрешающий, зеленый свет! Я возмутился! Но никто меня и слушать не стал. К тому же откуда-то вдруг и свидетели аварии объявились, хотя до этого на тротуарах ни души не было.

И вновь майор укоризненно покачал головой. Николай продолжал:

– Ну и составляют гаишники второго патруля протокол. Долматов и владелец «БМВ» подписывают его вместе со свидетелями, я отказываюсь. Мою машину грузят на эвакуатор – и на штрафплощадку областного управления ГИБДД. А этот сопляк, Антон, и говорит мне между делом: «Ну что, чувачок, попал? И попал круто! Понял теперь, что идти против нас бесполезно и опасно? Посмотрим, как дальше запоешь»! Я послал его на хер. Вижу, что и «мерс» и «БМВ», хоть и последних моделей, но не свежие, обоим пару лет будет, причем у «мерина» две правые двери явно заменены. Думаю: если и оплачивать ремонт, то особо дорого это стоить не будет. Меня в патрульную машину и в ГИБДД, черт бы побрал того, кто придумал это название вместо ГАИ, язык сломаешь. И к следователю по дорожным происшествием с протоколом. Долматова же и водилу «БМВ» отпустили. Сижу у следователя. Тот твердит, как попугай, подпиши да подпиши протокол, а там, глядишь, все и образуется! Восстановить битую технику, правда, придется, но подписать добровольное соглашение о возмещении ущерба все же лучше, чем подпадать под уголовное дело.

Борис вновь перебил брата:

– И ты, конечно, подписал протокол?

Николай сорвался на крик:

– Ну почему – конечно, почему – конечно? Что ты все пытаешься унизить меня? Тебе это доставляет удовольствие?

Рудаков не обратил никакого внимания на последнюю реплику брата, повторив вопрос:

– Так ты подписал протокол?

– Да, подписал! Я же не знал, что последует за этим?

Борис вздохнул:

– Эх, Коля, Коля! Неужели у тебя даже мысли не возникло, что с твоим участием в качестве жертвы по умело составленному сценарию разыгрывают спектакль? По всем правилам и на законных основаниях подставляют тебя?

Николай вновь окрысился:

– Со стороны всегда легко рассуждать, а попал бы вместо меня, посмотрел бы я на тебя, герой.

Рудаков хотел ответить, что не дал бы так легко переиграть себя и ни за что не подписал бы протокол дорожного происшествия, потому что в нем и заключалось то преимущество, которое и позволило бандитам в дальнейшем диктовать Николаю свои условия. Брат попал на крепкий крючок, сам загнав себя почти в безвыходное положение. Рудаков не дал бы этого преимущества бандитам. Пусть дело передали бы в суд, а вот он был совершенно не нужен Долматовым. Суд – это дополнительная экспертиза, с результатами которой можно не согласиться и потребовать новой, независимой проверки. И потом, решение суда всегда можно опротестовать, а это затяжка времени на неопределенный срок. Что связало бы руки владельцам ЖБК и ослабляло их козыри. Но, видя состояние брата, майор Рудаков сказал не то, что надо бы было высказать Николаю:

– Ладно, Коль, успокойся. Что произошло, то произошло. Изменить все равно уже ничего нельзя.

И поправился:

– По тому делу нельзя. Давай лучше о том, что последовало дальше.

Николай налил всем водки.

Рудаков не стал противиться и составил компанию брату.

Надежда же вообще пересела на диван и только прикладывала к влажным глазам детский цветастый носовой платок.

– А дальше, Боря, от следователя я проехал на такси до офиса, где меня уже ждали. И догадаться, кто, не так сложно!

Николай опрокинул в себя свою рюмку.

Рудаков, выпив, согласился:

– Да, о личности визитера догадаться несложно.

– Вот-вот! В офисе меня ждал Антон Долматов и мужик из «БМВ», некий Кошельков, его фамилию я узнал из протокола. Проходим в кабинет. Я сажусь в свое кресло, они напротив. Пацан и спрашивает: как думаешь за машины рассчитываться, кореш? Я вспылил, корешами, говорю, будешь своих отморозков из охраны называть, а я для тебя Николай Евгеньевич. Он так нехорошо посмотрел на меня и говорит: «Мои ребятки тут рядом, передать им, как ты их назвал? А они народ обидчивый, могут ненароком и прибить!»

Борис поторопил брата:

– Не отвлекайся, Коль, говори по теме!

– По теме так по теме, – согласился Николай. – Выставляют они мне счет. Ровно на двести тысяч баксов.

Рудаков не сумел сдержать изумления, переспросив:

– На сколько?

– На двести штук «зеленых»!

– Они что, совсем охренели? Весь их завод железебетонных конструкций вместе с ними столько не стоит!

– Я им сказал то же самое! А они мне оценочный лист. Повреждения джипа определены в сто штук, «БМВ» в сорок!

Майор возмутился:

– Да они новые столько стоят!

– Тем не менее!

Борис поднялся:

– Надо было требовать повторной, независимой экспертизы через ГАИ!

– Да? А ты думаешь, через кого Долматов с подельником оценку повреждений делали? Через ту же самую ГИБДД, вернее, через оценщика, к которому их отправил следователь! И к тому же в протоколе я согласился добровольно возместить ущерб хозяевам иномарок, кто ж знал тогда, что они выставят мне такой счет?

Рудаков выругался, затем извинился перед Надеждой. Но та, казалось, не обратила на это никакого внимания. Борис продолжал возмущаться:

– В натуре, беспредел! Но по их бумаге никак не выходит двести штук! Сто сорок тысяч долларов получается! Никак не двести!

– Долматов ответил на этот вопрос. У него, мол, в машине невеста беременная ехала, и после аварии, в результате стресса, случился выкидыш. Мало того, дамочка, мол, больше никогда не сможет иметь детей! Но, клянусь, в джипе, кроме его охраны, никакой бабы не было! И в протоколе о ней ни слова. А он справочку, заверенную в больнице «Скорой помощи», гинекологии и… ГАИ! И сказал, что шестьдесят тысяч я должен выплатить в качестве морального урона «бедной девочке»!

Рудаков произнес:

– Да, хваткие ребята тебе попались! И наглые! Без всякого понятия о совести! Ну, ладно, посмотрим мы и на них… Чем же закончился ваш милый разговор в офисе?

Николай ответил:

– Я сказал, что подам на них иск в суд за вымогательство и обращусь за помощью в Шестой отдел милиции, но беспредельничать наглецам не позволю! Долматов так, знаешь, сожалеюще посмотрел на меня, процедив сквозь зубы: обращайся хоть в общество защиты канареек! В этом городе тебе никто не поможет! Ты попал и расплатишься полностью! Это я говорю, Антон Долматов! Добавил: вообще-то, стоило бы тебе, козлу, набить морду как следует. Но мы люди, как я уже говорил, цивилизованные, так что пока обойдемся без физического воздействия на твою, чушок, личность.

Бросил ключи и документы от «мерина» и «БМВ» на стол, сказал: «Машины во дворе твоей конторы, владей ими, бизнесмен! Но через неделю чтобы бабки, сумму которых я назвал тебе, были у меня!» – И вместе с Кошельковым, который за все время диалога с сынком Долматова не проронил ни слова, вышел из кабинета. Я посмотрел в окно. Во дворе действительно стояли битые иномарки.

Николай замолчал, прикурив новую сигарету, теребя в руках пустую рюмку. Борис понимал, что это только прелюдия к трагедии, подготовительный, так сказать, процесс, но не стал требовать, чтобы брат немедленно продолжил свой рассказ. Он давался ему тяжело. Рудаков впервые за время присутствия в городе пожалел брата. Надежда тихо плакала, забившись в угол дивана. Гнетущая тишина затянулась.

Николай продолжил сам:

– Прошла неделя. Как-то утром мне домой позвонил сам Долматов-старший. Игорь Владимирович. Он безо всяких предисловий прямо спросил, где и когда в течение, естественно, сегодняшнего дня я намерен передать определенную его сыном сумму ущерба, нанесенного мной его семье и водителю «БМВ» в результате автомобильной аварии. Я ответил, что не намерен платить таких денег, тем более их у меня просто нет! Долматов-отец рассмеялся и продолжил: «Ну, разумеется, вы человек небогатый, а сын мой немного погорячился, меня, в качестве компенсации, вполне устроит, если вы передадите в мое пользование принадлежащие вам магазин, мастерскую и рынок! К тому же, понимая, что сделка не совсем справедливая, я, как и обещал, выплачу вам еще двадцать, нет, пожалуй, даже тридцать тысяч долларов! Как вам это предложение?» Я ответил, что и оно неприемлемо для меня. Тогда Игорь Владимирович закричал в трубку: «В таком случае, идиот, во всех своих бедах, которые не замедлят обрушиться на твою семью, вини одного себя!» После чего он тут же бросил трубку.

Рудаков спросил:

– У тебя стоял телефон с определителем номера?

– Да. Я понял, о чем ты. Я записал, конечно, номер, с которого звонил Долматов. Но его легко можно найти в телефонном справочнике, так как разговаривал со мной этот ублюдок из своего служебного кабинета директора завода ЖБК!

Борис налил себе пятьдесят граммов водки. Николай в очередной раз прошел к пианино, встал, опершись о музыкальный инструмент. Оттуда повел свой монолог дальше:

– И после этого звонка началось самое страшное. 7 мая, перед праздником, внезапно в 10 утра рушится ангар деревообрабатывающего цеха. В результате четверо рабочих погибают, шестеро получают увечья различной степени тяжести. Про оборудование я и не говорю, оно полностью выводится из строя, но черт с ним, с железом, главное – люди! Против меня возбуждают уголовное дело. По решению суда я выплачиваю сумму ущерба семьям всех погибших и пострадавших сполна! Я сделал бы это безо всякого суда! Но раз состоялся суд, то выплатил по его решению, что в принципе дела не меняло. А через две недели, 21 мая, где-то в районе четырех часов утра, со всех сторон, внезапно, вспыхивает наш особняк. Мы с Надеждой и Сережей чудом спаслись от огня, так быстро сгорел дом. Было видно невооруженным взглядом, что это поджог, но пожарники устанавливают другую причину: стандартную неисправность в проводке!

Рудаков спросил:

– Извини, Николай! После начала конфликта с Долматовым, ты что, не предпринял никаких мер защиты? Не нанял охрану?

– Как же? Нанял! И дом в ту проклятую ночь охраняли двое молодых людей из фирмы «Бастион». И, что странно, их обезображенные огнем трупы были впоследствии обнаружены среди пожарища внутри дома, хотя службу ребята несли, находясь вне здания, в специально отведенном месте, небольшой сторожке у ворот.

– Как сей факт восприняли сотрудники следственных органов?

– Никак! Вскрытие трупов не определило признаков насильственной смерти. Но что можно было обнаружить, если от охранников остались одни головешки? Я уверен, их убили, перед тем как поджечь дом!

Майор задумался.

Да, Долматов – скот, видимо, слишком агрессивный. И тактика его действий агрессивна, неоправданно жестока. Ну что ж, тем хуже для него и его отпрыска с их бандитами из личной охраны. За смерть невинных людей им придется ответить собственной смертью. И только так, никак иначе!

Николай же продолжал рассказ:

– Но и это еще не все. 28 мая рынок неожиданно подвергается налоговой проверке. Полиция оцепила территорию, инспектора занялись арендаторами. Почти всюду были выявлены нарушения при продаже товара. Рынок закрыли! А против меня, ты не поверишь, возбудили новое дело с формулировкой – в связи с сокрытием значительной суммы налогов. И это сразу после того, что у меня произошло!

Рудаков удивился:

– О каком сокрытии и каких налогов могла идти речь, если ты, а я уж знаю твою педантичность, всегда оплачивал то, что требовалось?

Николай горько усмехнулся:

– За время проверки некоторые арендаторы, которых обычно на рынке днем с огнем не найдешь, а тут вдруг как один объявились, показали инспекции, что платят мне субаренду двумя частями. По договору, официально, с которых бухгалтерия и отчисляет все положенные налоги и платежи, а также неофициально, вне договора, так называемым «черным налом», который я якобы без всякой проводки через офис кладу себе в карман. Причем неофициальные платежи арендаторов чуть ли не втрое превышают официальные, которые закреплены в условиях договоров. За это и зацепились налоговики! А пока они обрабатывали меня, люди Долматова обрабатывали магазин. Директор ЖБК добился все в том же ГИБДД, чтобы на въезде с улицы, где и находится торговая точка, был установлен дорожный знак «Остановка запрещена», а площадку непосредственно перед входом в магазин через свои связи в «Водоканале» этот хорек перекопал экскаватором! Там, видите ли, на единственном проходе к магазину, начались плановые профилактические работы по замене каких-то коммуникаций. Но люди все равно, хоть и не так, как раньше, шли в магазин. Естественно, выручка резко упала. Но не настолько, чтобы превратить магазин в убыточный. И тогда Долматов прибегает к чудовищным методам. После работы, в среду 29 мая, на выходе, мои продавцы и менеджеры подверглись нападению неизвестных хулиганов в масках, как было отмечено в милицейских сводках. Но я-то знал, что это проделки отморозков Антона. Они работали быстро и жестоко, деревянными битами избив весь персонал, не щадя ни молодых девушек с парнями, ни людей в возрасте, годящихся этим подонкам в родители. Избив работников магазина, бандиты предупредили их, что если те еще выйдут на работу, то разговор с ними пойдет круче. После чего люди Долматова спокойно ушли.

– Милицию не вызывали? – спросил Борис.

– Как не вызывали, вызвали тут же, но прибыла она к месту происшествия, когда тех и след простыл, а возле магазина работали бригады «Скорой помощи». А ведь от ближайшего отдела внутренних дел пятнадцать минут ходьбы. Но они прибыли спустя почти час после вызова!

Рудаков ударил кулаком по столу. Да так, что чуть не опрокинул его. Проговорил в гневе:

– Шакалы!

Шевченко же сказал:

– Но и это еще не все. В ту же ночь, с 29 на 30 мая, опять-таки неизвестными лицами были выбиты стекла всех витрин магазина. Охрана из четырех человек избита так, что один парень умер по пути в больницу, а второй до сих пор находится в коме, других поломали, но черепно-мозговых травм не нанесли! Милиция возбудила уголовное дело, а мне пришлось, забив витрины фанерой, закрыть магазин. А затем и жилье искать. На счету остались деньги, но я решил их пока не снимать. Использовал ту наличность, что имел при себе, чтобы купить эту хату, подальше от центра и Долматова. Твою квартиру не трогал, она ждет тебя, если захочешь уединиться от нас для отдыха. С нами, как видишь, одни проблемы.

Рудаков ответил:

– Ну, во-первых, твои проблемы – это и мои проблемы тоже, мы же равноправные партнеры! А во-вторых, неужели ты наивно полагаешь, что, перед тем как начать наезд на тебя, Долматов не прощупал все твои связи? Родственные, в том числе? Ну что ж, с недвижимостью и коммерцией все ясно, перейдем к Сереже!

Лицо брата помрачнело, всхлипы Надежды усилились.

– 31-го числа мне на сотовый позвонил Долматов-старший. Спросил, каково мне сейчас? Смеялся, подонок, потом спросил, не изменил ли я своего решения продать свою собственность за ту же сумму, несмотря на то что она претерпела существенные, бедственные изменения? Я ответил отрицательно. Он взбеленился! И выкрикнул буквально следующее: «Ты, упрямый осел, из-за тебя уже погибло семь человек, восьмой при смерти, и ты не понял ничего? Хочешь, чтобы я взялся за твою семью? Запомни, дурак, если я чего-то захотел, то это будет моим, даже если мне придется ради достижения цели собственноручно удавить весь твой вонючий род!» Он, как и в первый раз, бросил трубку, а я не знал, что делать, но Долматов вдруг позвонил вновь.

Борис поднял на брата глаза:

– Он перезвонил?

– Да. И сказал, что, видимо, немного перегнул палку, слишком резко повел дела со мной, и я просто не имею возможности как следует трезво проанализировать сложившуюся ситуацию. Поэтому он только что, экспромтом, так сказать, решил дать мне время для передышки, чтобы обдумать все. Признаться, я не ожидал такого хода с его стороны и еще больше растерялся. Он уловил мое состояние и, расслабившись, проговорил, что и он, мол, может быть снисходительным, но… только к тем, кто понимает его. После сказанного Долматов отключил связь. Мы с Надей хоть на месяц, но вздохнули более менее спокойно. А передышка даже затянулась. До тех пор, пока 4 июля, в четверг, накануне твоего приезда, не пропал Сережа, а некто неизвестный позвонил и просил не волноваться, сын ваш, мол, находится в безопасности и содержится в более чем приличных условиях! Обращаться в милицию по поводу отсутствия сына неизвестный не советовал. Я ждал звонка Долматова, но его до сих пор не последовало. А Сережа, без сомнения, у него! Вот такие дела, брат. Деньги на счету тают, налоги за ту же землю и недвижимость платить приходится, а поступлений нет. Может, коварный директор ЖБК на этом и строит свою политику? Скоро платить будет нечем, и я просто буду вынужден продать и магазин и рынок. Об ангаре и говорить не приходится.

Рудаков задумался, но ненадолго:

– Нет, Коль. Долматов не может даже при всех своих связях знать истинных твоих финансовых возможностей! А продать недвижимость ты можешь и другому лицу, за более высокую плату, к тому же неизвестно, кем может оказаться этот возможный другой покупатель! Глядишь, не директор завода будет диктовать свои условия, а на него самого так наедут, что ему придется терпеть бедствие. Сейчас всяких полно! Поэтому он и Сережу захватил. Чтобы продолжать держать тебя на своем крючке.

Неожиданно голос подала Надежда:

– Боря! А Сережу не убьют?

Ответ майора был категоричен:

– Нет! Скажу более. Пока мы отступали, но в ближайшие дни все кардинально изменится. И Долматов сам, на собственной шкуре, испытает то, что против его бандитской силы существует другая, не менее мощная и жестокая сила! Извините, я выйду на кухню, мне надо кое-кому позвонить в Москву! А Сережу, в продолжение ответа на твой вопрос, Надя, Долматов вынужден будет оберегать как зеницу ока, пока не вернет! И не волнуйся, я знаю, что говорю, и за слова свои привык отвечать!

Борис вышел из гостиной, на кухне достал свой сотовый телефон, набрал нужный номер. Абонент ответил сразу:

– Да?

– Семен? Командир на связи.

– Товарищ майор?

– Узнал, Кулибин?

– Что за вопрос?

– Есть вопрос, Семен. Что у нас сейчас в отряде?

– Да ничего особенного. Занимаемся по распорядку. Полигон шлифуем!

Рудаков спросил:

– Командировок не намечается?

– Ты же сам только из части. Ничего не изменилось, кроме, пожалуй, того, что и меня в отпуск с завтрашнего дня отпустили.

Майор попросил:

– Ты, Сеня, если можешь, конечно, погоди пока линять с базы.

– У тебя что-то случилось, командир?

Борис подтвердил:

– Да, случилось. И, возможно, мне потребуется помощь.

Кулибин ответил:

– Понял! Можешь полностью рассчитывать на меня!

– Спасибо, Сень, и еще, о нашем разговоре никому ни слова, хорошо?

– Ну, какой разговор!

Рудаков спросил:

– Ты оружие достать на базе сможешь? Из неучтенки?

– Думаю, смогу, но этот вопрос надо решать немедленно, пока его после последней операции не поставили на строгий учет! Если оружие занесут в учет, тогда дело – табак! А так среди трофеев, насколько я знаю, а они поступили не только от нас, но и от «Легиона», имеется и специальное вооружение, которое использует наш спецназ. Простые «АК», думаю, тебе и даром не нужны, их ты с любого ментовского патруля в состоянии снять.

– Ты прав. Решай вопрос сегодня же.

– Что брать?

Рудаков на минуту задумался. Он не знал, какое именно оружие ему понадобится, поэтому прикидывал, что запросить. Решил:

– Винтовку снайперскую, бесшумную, пистолет-пулемет, лучше «клин», боеприпасы к ним, ну и гранаты.

Прапорщик уточнил:

– Наступательные, «РГД», или оборонительные, «Ф-1»?

– И те и другие, первых больше!

– Ясно! Извини за любопытство, ты кому-то войну объявил?

– Мне, Сень, объявили!

Кулибин искренне удивился:

– Эти ребята не с пулями в черепах? С тобой затевать подобные игры? На это способен либо сумасшедший, либо самоубийца, либо… тот, кто не знает, кто ты на самом деле!

– Ты угадал с третьего раза.

– Так этот дурак не знает, что связывается с командиром особой группы спецназа?

– Нет, Сеня, не знает!

Кулибин проговорил:

– Ну, тогда я ему не завидую!

– Я тоже. Но хватит базара, прапорщик! Тебе еще работать надо. Как решишь проблему, сообщи на мой сотовый.

– Есть, майор!

– Удачи, дружище!