Книга: Судьба офицера
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

Несмотря на бурную ночь, капитан Запрелов прибыл на утреннее построение части вовремя. Как обычно, в 8-30. Замполит встретил его докладом.
Поздоровавшись с личным составом, Илья заметил, что в строю не было ни Стоценко, ни Доброхлебова, ни Мамихина, ни Гуревича с Шевченко. С последним понятно, тот в санчасти, а сержанты с курсантом-боксером где? Комбат отменил наказание, наложенное на них ротным, а посему нарушители, если так можно было назвать подонков, устроивших избиение молодого солдата, на плацу не было. Или Палагушин отменил и свое решение? Вряд ли, своих решений подполковник не менял. Отсутствовал и лейтенант Городин.
Запрелов спросил Чупанова:
— А где командир первого взвода?
Замполит роты пожал плечами:
— Не знаю! Я посылал за ним посыльного, но тот вернулся ни с чем, лейтенанта дома нет. А может, никак не проспится!
— Ладно!
Запрелов прошелся вдоль строя, пока не прибыли командир батальона и начальник штаба. Дежурный по части капитан Яковлев стоял перед коробками рот, но отчего-то старался не смотреть на Илью. Что ж, его дело.
Подошел к офицерам управления. Странно, но и парторга части не видно. Уж Русанов должен бы быть на месте, он никогда не пропускал построений. И вообще, все вокруг выглядело странным. Наверняка личный состав части знал о происшествии во второй роте. Знал от рядового до комбата, но никто ничем и никак не выдавал этого. Обычно даже несравнимо более мелкие выходки солдат или офицеров вызывали перед построением оживленное обсуждение, сейчас же батальон молчал. Словно получил на это приказ. А может, так и было? Но когда комбат успел отдать этот приказ? Странно, все очень странно. По идее шухер должен подняться не слабый. Но пока молчок. Возможно, до прибытия командира части? Возможно.
Палагушин появился неожиданно. Въехав на плац на своем командирском «УАЗе». С ним был и начальник штаба. Запрелов поспешил на свое место. Заместитель комбата подал команду «Смирно» и доложил Палагушину о построении батальона. Тот, поприветствовав подчиненных, приказал всем офицерам и прапорщикам выйти из строя. Это была обычная процедура. Командиры подразделений и штабисты выстроились перед ним в линию, метрах в двадцати от рядового личного состава. Запрелов ждал, что сейчас Палагушин объявит о ночном происшествии и назначит служебное расследование. Но вместо этого комбат достал из кителя какую-то бумажку.
Подошел к Илье:
— Капитан Запрелов!
— Я!
— Вот здесь дежурный принял шифрограмму, уж не знаю, какая надобность была использовать специальную аппаратуру для того, чтобы передать обычное, не составляющее никакого секрета предписание, но, видимо, в штабе дивизии посчитали по-иному. В общем, вам, Запрелов, немедленно предстоит убыть в Ашхабадский гарнизонный госпиталь в распоряжение его начальника полковника Троянова.
Илья удивился:
— Зачем?
— Это, капитан, от полковника и узнаете. Шифрограмма подписана начальником штаба дивизии и подлежит исполнению. Думаю, вызов в госпиталь связан с какой-нибудь медицинской комиссией. Вы же были ранены в Афганистане?
— Был!
— Короче, в Ашхабад едет начпрод, на моей машине, вы следуете с ним! По дороге дома возьмете все необходимое для лечебного учреждения.
Он окликнул начальника продовольственной и вещевой служб части:
— Старший лейтенант Григорьев!
Тот ответил из коробки офицеров управления:
— Я, товарищ подполковник!
— Машина в вашем распоряжении. Забирайте Запрелова, и в Ашхабад. Доставите капитана к КПП госпиталя.
— Есть!
Запрелов повернулся к Чупанову:
— Хрен знает что! И нашли время для комиссии!
Артем спросил:
— А эти, осмотры, что, на самом деле должны периодически проводиться?
— В госпитале говорили, что да, но я думал, все это так, пустота! Тем более проверить меня можно и в санчасти. Но делать нечего. Придется ехать! Ты давай здесь держи руку на пульсе. С Городиным обязательно разберись, возьми с него объяснительную.
— Если он не станет ее писать?
— Скажи, что я приказал. И добавь, не напишет, я приеду, поговорю с ним лично. В каптерке! Ну, давай, удачи!
— Тебе удачи, командир!
«УАЗ» с начпродом за старшего машины и капитаном Запреловым покинул часть в 8-40. Заехали на квартиру командира роты, где Илья сложил в «дипломат» туалетные принадлежности, бросив туда же книгу, блок сигарет «Опал» и смену нижнего белья. Медицинская карточка находилась у водителя. Так что можно было ехать. Он спустился на улицу, и ровно в девять армейской вездеход, проехав контрольно-пропускной пункт гарнизона, пошел в сторону Меджера. Дорога к Ашхабадской трассе лежала рядом с бараком Ирины. Проезжая мимо, Запрелов взглянул на окна, но никого не увидел. Дворы были пусты. Все уже ушли на работу. Не выспавшись ночью, Илья откинулся на заднем сиденье и под мирный звук тихо урчащего автомобиля уснул. Он проспал почти всю дорогу, 400 километров, лишь раза четыре отрываясь ото сна. В двух случаях, когда им приходилось проходить пограничные посты, — дорога в основном шла параллельно рядам колючей проволоки с контрольно-следовой полосой посередине, государственной границы с Ираном и тщательно контролировалась погранцами.
В Ашхабад въехали около трех часов пополудни. Подъехали к госпиталю. Запрелов поинтересовался у начпрода:
— Ты сегодня думаешь вернуться?
— Нет! Машину отпущу, а сам по делам. До завтрашнего вечера проторчу здесь точно. Надо форму получить для постоянного состава, еще кое-что, бумаги подписать, короче, работы хватит!
— И на чем повезешь эту самую форму?
— Палагушин с командиром автобата договорился. Тот выделяет «КамАЗ».
Подумав, Запрелов попросил:
— Ты вот что, Серега! Как назад соберешься ехать, подскочи сюда? Может, и я к этому времени освобожусь. На КПП о тебе знать будут, меня предупредят. А то, сам знаешь, как отсюда к нам добираться штатским транспортом.
— Без вопросов, капитан! Заскочу обязательно, только ты наряд предупреди, а то где мне тебя искать?
— Все сделаю! Давай!
— Давай!
Расставшись с сослуживцем и предъявив на КПП лечебного учреждения предписание, Запрелов прошел в здание управления госпиталем. Действительно, как оказалось, его вызывали на индивидуальную медицинскую комиссию. И обследовали два дня, гоняя из кабинета в кабинет по всем корпусам госпиталя. Как и предполагал капитан, эта комиссия оказалась чистой формальностью. Медперсонал особо не вникал в состояние здоровья офицера, ограничиваясь беглым осмотром и стандартными фразами — вопросами, — жалобы есть? Нет? Хорошо! Пишем — здоров! По сути бесполезно проторчав в госпитале два дня, Запрелов наконец к четырем часам вечера 21 мая получил обратное предписание, предлагавшее ему вернуться в часть не позднее 23 числа. А посему капитан вышел на КПП в половине пятого. Спросил у наряда, не подъезжал ли автобатовский «КамАЗ» и не спрашивал ли его чернявый старший лейтенант. Получив отрицательный ответ, хотел было проинструктировать прапорщика, но тут показалась крытая тентом машина, из кабины которой выпрыгнул Григорьев. Он увидел Запрелова:
— Во повезло! Ну, ты как, освободился?
— Освободился!
— Отлично! Значит, можем дергать в Меджер?
— Можем!
Начпрод повторил:
— Отлично! Я боялся, ждать придется! А так по пути и водочки клюкнуть успеем. Ты как насчет этого?
— Нормально. Но смотрю, ты уже клюкнул!
Лицо Григорьева расплылось в довольной улыбке:
— Не без этого, но так, для затравочки. А оттянемся перед дорогой длинной в чайхане на выезде. Там натуральный шашлык делают. Даже из свинины, так как шашлычник русак — Шурик. Поедим нормального мяса, а не надоевший люля-кебаб верблюжий.
В шашлычной зависли на добрых три часа. Шурик, на самом деле оказавшийся мужчиной лет пятидесяти, русский, но родившийся и проживающий всю сознательную жизнь в Ашхабаде, приготовил отменный шашлык. Под него уговорили пол-литра водки и с дюжину бутылок хорошего чимкентского пива. Водитель остался доволен и не торопил офицеров: когда ему еще придется вот так от пуза поесть не бурду армейскую, а свежее, прекрасно приготовленное мясо?
Вышли на трассу в полдевятого. «КамАЗ» шел не так шустро, как легковой вездеход, но водитель все же держал скорость в пределах семидесяти километров в час, нарушая все приказы и инструкции автомобильной службы округа, предписывающей скорость движения не более пятидесяти километров.
Пройдя две трети пути, когда уже наступила ночь, на перекрестке, где к трассе примыкала дорога от населенного пункта Каахка, начпрод вдруг приказал водителю:
— А ну давай, солдат, направо!
Илья спросил:
— Зачем? Чего мы в этом кишлаке забыли?
Григорьев объяснил:
— Дружок у меня тут в ракетной бригаде начальником службы ГСМ служит. Спирту обещал. А мне все недосуг выбраться к нему было. Не упускать же подвернувшийся момент?
Запрелов показал на циферблат часов, встроенных в переднюю панель кабины «КамАЗа»:
— Ты на время-то посмотри?
Светящиеся стрелки показывали 23-20.
Это совершенно не смутило старшего лейтенанта:
— И что? Леха в самом поселке живет, недалеко от железнодорожной станции. Нам в войсковую часть и въезжать не надо. А спит, разбудим, невелика фигура! Короче, боец, — Григорьев повернулся к водителю, — давай сейчас прямо, первый перекресток налево, дальше скажу, куда ехать. Но недалеко!
Водитель подчинился, а Запрелов лишь покачал головой. Он удивился поведению всегда тихого и незаметного в батальоне Григорьева.
«КамАЗ» остановился возле двухэтажного кирпичного дома.
Старший лейтенант потер руки:
— Вы сидите здесь! Я скоро!
И исчез в темноте заросшего кустарником проулка. Угостив сигаретой водителя, закурил и Запрелов. Задумался. И для чего, собственно, его вызывали в госпиталь? А главное, одного! Ради одного какого-то капитана организовали комиссию. Таких, как Илья, служащих в дивизии и стоящем по соседству корпусе офицеров, имевших ранения после Афгана, было достаточно, и комиссию, если рассуждать здраво, должны бы провести для всех скопом. А устроили осмотр одного его. Почему? И именно в дни, последовавшие за ночным происшествием? Уж не ход ли это какой комбата? Хотя как Палагушин мог влиять на госпиталь? Не в том он чине, чтобы мгновенно организовать комиссию, чтобы убрать на время из части его, Запрелова! Да и смысла убирать ротного у комбата не было никакого. ЧП налицо. Оно зафиксировано документально. Имеется масса свидетелей, плюс потерпевший. Палагушину не удастся замять этот конфликт. Так зачем убирать из батальона Запрелова? Нет! Тут, видимо, на самом деле имеет место обычное головотяпство госпитального командования. Наверное, общую комиссию провели, а про Илью забыли. А отчитываться надо? Надо! Вот и вызвали его, чтобы галочку недостающую поставить. Бардак, он и есть бардак.
Не успев докурить сигарету, Запрелов увидел Григорьева, тащившего, слегка согнувшись, две двадцатилитровые канистры. Илья спрыгнул из кабины ему навстречу. Помог загрузить в кузов. Закрепив канистры к борту, Григорьев довольно проговорил:
— Вот теперь порядок! Сорок литров, как с куста! И никаких тебе накладных, приходов, расходов, списаний. Пей, не хочу!
Илья спросил:
— А спирт-то нормальный? Не метиловый?
— Да ты что? Чистоган медицинский! Хочешь, прямо сейчас проверим?
— Нет! Давай уже по приезде.
— Только так, Илья! Пойдем к тебе. У тебя же и припрячем канистры. Ты человек холостой, к тебе всегда заглянуть можно. Я тоже не женатый, но соседи, мать иху, зампотыл полка напротив живет. Пронюхает про спирт, кранты! Идет?
Запрелов согласился. Ему было без разницы, куда определить канистры. Тем более в квартире имелась уютная кладовка на веранде.
Гарнизонный КПП прошли в 1-40. И через пять минут остановились у дома Запрелова. Перетащили канистры в квартиру капитана.
Начпрод предупредил:
— Ты оставайся на месте, отлей огненной воды в баллон трехлитровый, разбавь по уму, я отгоню машину в парк, договорюсь с дежурным, чтобы отметил заезд часов на шесть, заскочу в столовую, возьму закуски, у тебя, поди, шаром покати, и приду! Оценим слезиночку!
— Ты солдата не забудь пристроить. Можешь ко мне в роту. Скажешь ответственному дежурному, что я приказал.
— Понял! А то я уж хотел его при столовой оставить, на лавке! Ладно! Пошел.
Проводив старшего лейтенанта, Запрелов занялся спиртом. Развел его процентов на сорок, чтобы покрепче пойло вышло. Дождался, пока смесь остынет, попробовал. Спирт оказался превосходным. Ни намека на какой-либо посторонний привкус.
Через полчаса прибыл Григорьев с двумя банками тушенки, хлебом и пакетом соленой капусты.
Запрелов поинтересовался:
— Как там в части?
— Да как всегда! В парке Хорек дежурит. Уже под градусом. В роте у тебя спокойно. Дежурный старший лейтенант Саня Вакулаев. Бойца принял как положено. Спросил, где ты? Я сказал, дома! Он просил передать, что утром тебе лучше быть в подразделении. Почему, не объяснил. Только, Илюша, вид у него какой-то удрученный! Загонял ты своих взводных, видно!
— Удрученный, говоришь? И передал, чтобы утром я пришел? Лады!
Начпрод спросил:
— А тебе когда по бумагам на службу являться?
— Послезавтра, вернее уже завтра, короче, 23 числа.
— А утром будет двадцать второе! Плюнь на всех и отдыхай!
— Посмотрим!
Устроились на кухне.
Выпили. Закусили, перекурили. Продолжили пьянку.
Отчего-то, почувствовав неясную тревогу, Запрелов пил мало в отличие от Григорьева.
Начпрод уже после третьей солидной, надо признать, дозы, еле ворочая языком, проговорил:
— Шабаш! Ты как хочешь, Илья, а я остаюсь у тебя. До дома не дойду! Где мне прилечь?
Илья постелил ему на полу. Свернувшись калачиком, Григорьев мгновенно уснул. Илья же не смог сомкнуть глаз до пяти утра. И только в шестом часу задремал, чтобы в семь уже быть на ногах. Его подташнивало, руки слегка дрожали, на душе было неспокойно. Подумав, все же решил похмелиться. Выпил полкружки спирта. Сразу полегчало. Тошнота ушла вместе с тревогой, голова прояснилась. И перегар вроде свежаком перекрылся. Закусив, почувствовал себя бодро. Побрился, помыл голову. В общем, оклемался. Теперь предстояло поднять Григорьева. Судя по тому, как крепко спал старший лейтенант, Запрелов настроился на долгое пробуждение своего ночного собутыльника, но тот, как ни странно, встал легко, стоило лишь капитану тронуть его за плечо и произнести:
— Подъем!
И начпрода не мучило похмелье. Он выглядел так, будто пьянки и в помине не было. Перекусив и приведя себя в порядок, Григорьев сказал:
— Разбегаемся! Приехали около шести утра. Тебе и так на службе делать нечего, а я выходной себе пробью. Или ты тоже решил в часть идти?
— Но взводный же просил прийти?
— Не просил, а сказал, что тебе лучше с утра быть в роте. Это не одно и то же. Я бы не пошел.
— Ладно. У каждого свои дела.
— Это точно! Тогда я свалил. О спирте никому ни слова. Я в обед баллон отолью, остальное пусть стоит. Нет, ты, конечно, можешь употреблять, но другим не свети. Иначе и сами влетим, и дружка из ракетной бригады подставим.
Рота готовилась к построению, когда Запрелов подошел к казарме. Выслушав доклад дежурного, прошел в канцелярию, где находился старший лейтенант Вакулаев. Илья поприветствовал его:
— Привет, Саня! Как у нас тут дела?
— Да как сказать? Непонятка прет, командир!
Запрелов насторожился:
— А в чем дело?
— Как ты уехал в понедельник, сразу объявились и Городин, и Русанов. Затем наши сержанты со старшиной и Гуревичем. Комбат забрал их в штаб. Там продержал почти целый день. Уж не знаю, чего они там делали, но вернулась капелла в весьма хорошем настроении. И это при том, что за содеянное им грозят большие неприятности, а кое-кому и дисбат светит. Что бы это значило?
— Где сейчас эта компания?
— Городина отправили на полигон. Вчера. Русанов, насколько мне известно, укатил на партийный актив, а солдатики наши здесь, в роте.
— Шевченко как?
— Вроде ничего. Но надо бы его сегодня проведать.
— Проведаю. Так, говоришь, после длительной беседы с комбатом у наших сержантов настроение поднялось?
— Да. И сам комбат слишком уж спокоен. Я не говорю о парторге. Тот вообще вел себя в последний день так, будто произошедшее у нас его совершенно не касается.
Запрелов присел за рабочий стол:
— Интересно. Очень интересно. И никакого служебного расследования не проводилось?
— Ну, если не считать беседы комбата с известными тебе лицами. Да, еще на 24 число назначено партийное собрание. Вроде как плановое, но повестку дня Русанов не объявлял. Подобное впервые, раньше о повестке все как минимум за неделю до собрания знали, сейчас о ней молчок. Не нравится мне все это.
Илья проговорил:
— Мне тоже. Ясно одно, комбат пытается замять ЧП. Возможно, и собрание решил провести, чтобы быстренько объявить Городину выговор без занесения в учетную карточку, кое-кому на вид поставить — мне и Чупанову, а сержантам по паре-тройке нарядов вне очереди за распитие спиртных напитков. Только зря он старается. Не дам я замять это дело. Не дам! Комбат слишком переоценивает свои возможности. Думает не нахрапом, так хитростью взять. Не получится. Посмотрим, как запоет наш Палагушин после того, как объяснительная старшины и мой подробный рапорт лягут на стол военного прокурора.
— Если бы так, командир! Но мне кажется, ждут тебя тяжелые времена.
— Переживем. И не такое переживали.
Не знал боевой офицер, умевший просчитывать противника и переиграть его в бою, всего коварства и подлости, на которое способны те, кто числится среди своих. Кто по долгу службы должны быть с тобой, по эту сторону баррикады, а фактически являются хуже самого злобного врага, предателями и разрушителями того, за что настоящие, верные присяге офицеры и солдаты на войне проливают кровь, а нередко отдают и жизни. В силу своей порядочности и верности совести и чести, принципам справедливости капитан Запрелов просто не мог допустить даже мысли о том, что здесь, в тылу, враг более силен и бессовестен, чем на войне. Не мог предположить, что этот враг существует. Существует и действует, тщательно скрывая свою сущность под личиной. Поэтому и был уверен в том, что сможет заставить преступников дать ответ за совершенное. Отметая даже малейшую долю вероятности того, что сам может стать жертвой жестоких интриг подлых, рвущихся любыми путями наверх по карьерной лестнице подонков.
Подонков, для которых его судьба — пустой звук. Капитан готовился к атаке, в то время, когда его уже обложили со всех сторон, лишив возможности не только наступать, но и обороняться, тем самым предопределив исход поединка, выстроив тактику на лжи и предательстве. Не знал всего этого офицер спецназа, волей случая оказавшись отлученным от боевой работы, отдавая дежурному по роте приказ на утреннее, общебатальонное построение. Так называемый развод. Запрелов собрался уже покинуть канцелярию, как раздался телефонный звонок на аппарате внутригарнизонной связи, стоявшем на его рабочем столе.
Капитан ответил:
— Да?
— На месте?
Голос принадлежал командиру батальона, что удивило ротного. Почему он звонит, когда до построения осталось несколько минут и подполковник воочию увидит Запрелова. Но вопрос задан.
— На месте, товарищ подполковник, хотя для начала не мешало бы и поздороваться!
Комбат как-то нехорошо усмехнулся:
— Давай-ка мне в кабинет. Здесь и поздороваемся, и поговорим, тем более поговорить нам есть о чем.
На выходе из казармы Илья встретился с Чупановым.
Тот ожидал, пока личный состав заполнит взводные коробки перед тем, как вести роту на плац.
— О, командир?! Вернулся?
— Умный вопрос, Артем! Здравствуй!
— Здравия желаю, товарищ капитан!
— Чего так официально?
— Так на службе, будь она неладна!
Настроение заместителя не понравилось Запрелову:
— Что-то я раньше не слышал подобных речей от тебя!
Старший лейтенант вздохнул:
— Так то раньше, сейчас другое дело!
— Что случилось, Артем?
— Не знаю! Но ощущение такое, что нас с тобой хотят окунуть в дерьмо!
— Из-за случая в каптерке?
— Да! Чего-то крутит комбат! Ну, ладно, сам-то как? Какой вердикт вынесли айболиты?
— Здоров. С этим все в порядке. А комбат? Пусть крутит. Кстати, его на разводе не будет. Подполковник вместо построения горит нетерпением увидеть меня.
Замполит удивился:
— Палагушин вызвал тебя к себе? Ох, чует мое сердце, что-то хреновое надвигается.
— Ты-то при чем? Если что, отыграются на мне.
— А мне предлагаешь остаться в стороне?
— Не предлагаю, Артем, а приказываю! Но веди роту, поговорим, как вернусь от комбата.
— Добро. Удачи тебе, Илья!
— Благодарю! Работай!
Командир роты, проводив взглядом уходящее на плац подразделение, направился к штабу батальона. В здании управления, кроме помощника дежурного и посыльного по штабу, никого не было, исключая, естественно, комбата, находившегося у себя в дальнем конце коридора. Ответив на приветствие сержанта и курсанта, капитан прошел к кабинету Палагушина. Стучать не стал, открыл дверь, спросив:
— Разрешите?
— Входи, Запрелов, входи!
Командир роты прошел к рабочему столу, представился:
— Капитан Запрелов по вашему приказанию прибыл!
Комбат усмехнулся. Он находился в превосходном настроении:
— Вижу, что прибыл, да ты не стой истуканом, присаживайся.
Илья сел.
Комбат вертел в руках картонную папку. Неожиданно спросил:
— И что мне с тобой делать, Запрелов?
Палагушин продолжал удивлять Илью, и капитан почувствовал, что его затягивают в какую-то западню. Он сосредоточился:
— Вы спросили, что делать со мной?
— Вот именно, Илья Павлович, с вами.
— Мне думается, вам следует больше внимания уделить недавнему происшествию, чем моей скромной персоне.
— А я, по-вашему, чем занимаюсь?
— Решили начать с меня, как с командира роты?
Комбат умело изобразил изумление:
— А с кого же? Ведь вы же устроили пьянку в подразделении вместе с подчиненными военнослужащими срочной службы? Мало того, споили своего взводного, организовали гладиаторский бой, а затем, войдя во вкус, избили сержантов Мамихина и Доброхлебова, кстати, дежурного по роте, нанесли физическое оскорбление курсанту Гуревичу. Или я что-то путаю?
У Ильи не нашлось что ответить ухмыляющемуся подполковнику, до того неожиданным были его слова, перевернувшие события с ног на голову.
Комбат же, прочно взяв инициативу в свои руки, повысил голос:
— Что молчите, капитан? Или как безобразничать, вы — герой, а как отвечать, то в кусты?
Запрелов выдавил:
— Да как вы смеете?
Палагушин оборвал его:
— Смею, капитан, смею! И не позволю делать из солдат бессловесных и беззащитных рабов, в которых вы их пытаетесь превратить! Тоже мне император римский нашелся, бои ему подавай! Мало крови в Афгане пролил? Еще душа требует?
Огромным усилием воли Запрелов заставил себя взять в руки. Палагушин явно провоцировал его и ждал ответной, агрессивной реакции подло и лживо оклеветанного офицера. Но Илья сдержался. Только вонзил взгляд, ставший холодным, как смерть, в подонка с подполковничьими погонами на плечах.
От этого взгляда Палагушин почувствовал себя неуверенно.
— Ну, что смотришь? Теперь уже нечего смотреть. Раньше думать надо было, а сейчас придется отвечать. За все, Запрелов, в этой жизни приходится отвечать!
Капитан процедил:
— Вы правы и ответите за то, что пытаетесь сфальсифицировать истинные события, тем самым скрывая преступление от вышестоящего командования! Но…
Подполковник перебил ротного:
— Я скрываю? Фальсифицирую? Ну, Запрелов, и наглец же ты! Да вот, — он бросил на стол папку, — результаты служебного расследования, проведенного мной лично. Расследования, как раз касающегося происшествия в подчиненной тебе роте! Если я хотел что-то скрыть, разве стал бы проводить какое-то расследование? Нет, капитан, не стал бы! А я провел. И в папке одна к одной объяснительные записки сержантов Мамихина, Доброхлебова, старшины Стоценко, курсанта Гуревича. Даже показания избитого Шевченко имеются. А также рапорты капитана Яковлева, лейтенанта Городина. И заключения медиков о том, в каком состоянии вы, капитан, находились в ту ночь, когда устроили в роте дебош. Здесь все! Правда, в копиях! Оригиналы в сейфе! Не желаете ознакомиться?
Капитан понял, зачем его вызывали на медкомиссию. Палагушину просто необходимо было время, чтобы переломить опасную для его карьеры ситуацию. А для этого надо было удалить Запрелова из части!

 

Илья достал из кармана первоначальную объяснительную старшины, в которой тот правдиво описал все, что произошло в роте в ночь с 19 на 20 мая, спросив:
— И этот документ в папке имеется?
Подполковник криво улыбнулся:
— Конечно! Только с небольшой припиской на отдельном листе. Посмотрите, капитан, документы, посмотрите. Это пойдет вам на пользу. Вы наконец поймете, что дальше выкручиваться не имеет никакого смысла.
Запрелов взял папку, развязал шелковые тесемки, достал небольшую кипу исписанных листов. Так, что же приписал к первоначальной объяснительной старшина Стоценко? Ага, ранее написанная им объяснительная, оказывается, явилась следствием давления капитана на старшину. Это Запрелов диктовал текст. Ясно! Рапорт Городина? Лейтенант докладывает, что Илья поздним вечером, после отбоя явился в казарму пьяный, имея при себе еще литр водки. Заставил выпить дежурного офицера, а затем собрал в каптерке… Ну, дальше понятно! Что пишет Доброхлебов? То же самое, Запрелов явился пьяный, матерился, физически оскорблял его, заставил пить. Другие бумаги читать не стал. В них все то же! Выходит, это Запрелов устроил дебош в собственной роте!
Капитан отложил стопку:
— Лихо работаете, подполковник!
— А как же иначе, капитан? Иначе нельзя! Иначе всю жизнь можно в капитанах проходить!
— Значит, подлостью и ложью вперед на повышение?
— Ты мне мораль, Запрелов, не читай, бесполезно! Лучше послушай. Вот за такие дела, — он собрал листы и уложил их в папку, — тебя следовало бы под суд отдать! И трибунал разобрался бы по полной программе. У нас в дивизии давненько офицеров не судили. На тебе и оторвались бы. Но я не кровожаден. К тому же учитывая боевые заслуги, предлагаю тебе разойтись мирно.
Теперь усмехнулся Запрелов:
— Это как, мирно?
— Очень просто. У меня связи кое-какие в кадрах округа имеются. Организуем перевод в другую часть. Ну, скажем, на Кушку! На равнозначную должность. Будешь где-нибудь в линейном батальоне начальником штаба. Опять-таки повышение! И возможность поступить в академию. И служи ты дальше, сколько душе твоей влезет!
— А такие, как вы, будут командовать мной?
— Да! А такие, как я, будут командовать тобой. И ты будешь подчиняться. Другого выбора у тебя нет. Решил против ветра поссать? Ну и как? Поссал? То-то же! В общем, уговаривать я тебя не намерен. Согласен на мой вариант — пиши рапорт с просьбой о переводе. Причину можешь указывать любую, лучше по состоянию здоровья. Мол, тяжело после ранения с личным составом работать. Не согласен, вышибу из армии. Пойдешь на гражданку подыхать под забором. Что скажешь?
Капитан поднялся:
— А скажу я тебе, подонок, что лучше под забором сдохну, чем буду лизать жопы таким уродам, как ты!
Подполковник побагровел:
— Ну, смотри, я предупредил. И еще, двадцать четвертого числа — партсобрание. Быть в обязательном порядке. В роту можешь не ходить, я отстраняю тебя от командования соединением. Гарнизон не покидать! Свободен!
Запрелов, хлопнув дверью, вышел из кабинета командира батальона. Возле курилки штаба его ждал Чупанов. Илья спросил:
— Ты чего здесь? С ротой кто?
— Взводные! У тебя что?
— Идем, расскажу!
Офицеры пошли в сторону казармы.
Замполит внимательно слушал командира.
Выслушав, остановился, проговорил:
— Вот, значит, как он, сука?
— Да, вот так!
— Но я выступлю против!
— Брось, Артем! Спасибо, конечно, но что ты можешь? Ты даже в свидетели не годишься, потому как не видел всего того, что произошло в каптерке! И потом, зачем тебе свою судьбу ломать? Служи! Такие, как ты, нужны в армии. Без таких хана!
— А такие, как ты, не нужны, без таких, как ты, не хана?
— Ну, согласись, лучше уйду я один, чем мы оба. Короче, слушай приказ. Во все, что последует далее, не вмешиваться! Ни на партсобрании, ни где-либо еще! Ты вне игры! Командуй ротой! Я как-нибудь сам! В конце концов, на гражданке жилье у меня есть, работы полно, руки-ноги целы, не пропаду. Возьму с собой Ирину, если согласится, конечно, и будем жить. Так что все еще у меня впереди.
— Эх, Илья, Илья! Когда ж это блядство прекратится?
— Никогда! Хотя, может, и настанут времена, когда у власти будут действительно лучшие! Но… по-моему, вряд ли или очень, очень нескоро! Ладно. Иди в подразделение.
— А ты?
— Что я? Я — домой! Мое дело теперь не покидать гарнизона и ждать решений вышестоящего командования. Впрочем, нет, пойду-ка я проведаю Шевченко!
— Ты на него зла не держи, Илья, он еще пацан. Запугали, он и оговорил тебя.
— А я и не держу! Просто хочу узнать, чем его комбат купил. И глаза немного раскрыть на реальность. А то по дурости своей еще и себя оговорит! Все! Разошлись.
— Вечером зайдешь?
— Не знаю! Видно будет!
Капитан, повернувшись, пошел к санчасти, что находилась рядом со штабом одного из мотострелковых полков. Чупанов направился в роту.
К больному офицера пропустили без проблем. Шевченко лежал у окна. Кроме него, в палате было еще трое. Всего четверо в шестиместном больничном помещении. Увидев командира, курсант заметно побледнел.
Запрелов подошел к нему, присел на табурет. Спросил:
— Ну, здравствуй, Володя!
— Здравия желаю, товарищ капитан!
— Как здоровье?
— Спасибо! Иду на поправку!
— Значит, слабо я тебя отделал, что уже идешь на поправку?
Шевченко отвернулся. Он не мог смотреть в глаза ротному, которого подло предал. А ведь капитан, можно сказать, спас его!
Илья прекрасно понимал состояние подчиненного:
— Да не отворачивайся ты, Шевченко, не надо! Не в обиде я на тебя!
Курсант повернулся, спросив:
— Правда?
— Правда! Скажи мне только одно: что обещал тебе комбат в обмен на клевету?
Шевченко промолчал. Его кулаки с силой сжимали простыню, но он промолчал.
— Хорошо! Скажу я. Он обещал тебе, что после учебки оставит сержантом при части? Не отправит в Афганистан?
Курсант еле заметно кивнул перевязанной головой.
— И ты поверил.
— Но он слово офицера дал.
Запрелов повторил задумчиво:
— Слово офицера. Ну, конечно. Только, знаешь, не всем можно верить. Мог бы и сам понять, что ты комбату нужен был только для того, чтобы написать нужную бумагу. И будешь нужен еще какое-то время, чтобы подтвердить на словах и перед кем надо написанное. Потом интерес в тебе отпадет. И не оставит он тебя при части, Вова! Зачем? Чтобы ты кому-нибудь позже мог рассказать, как комбат заставил тебя лгать? Нет, курсант. Тебя он с первой партией отправит за «речку». Но ты не бойся. Там не все так страшно. Жить можно. И служить можно. Люди там другие, настоящие, готовые за тебя жизнь отдать. Мужчиной вернешься. Так что не вешай нос. И мой совет, больше не лги. Ни за какие блага, ни за какие поблажки не лги. Потому что во лжи человек жить не может. В Афганистане тем более. За то, что было, не кори себя. И не думай, я зла не тебя не держу. Давай, выздоравливай.
Пожав солдату руку, Запрелов поднялся и пошел к выходу. На пороге его остановил голос Шевченко:
— Товарищ капитан!
Илья обернулся:
— Да?
— Извините меня! Я, честное слово, не хотел!
Капитан подмигнул ему:
— Да ладно тебе! Все нормально.
— Спасибо вам!
— Выздоравливай!
Выйдя из санчасти, Илья закурил. Из-за угла вышел Яковлев с одним из своих взводных. Они о чем-то оживленно говорили и смеялись. Увидев Запрелова, командир третьей роты оборвал смех. Отпустил лейтенанта, направился к Илье.
Начал с ходу:
— Что, презираешь меня, да?
— Презираю.
— А что оставалось делать? Я здесь седьмой год кукую. И наконец пробился, направление в академию получил, представление на майора у Палагушина на подписи лежит. Все! Уже почти распрощался с Меджером, жена вещи упаковала, жду замену. И тут твой случай. Я поначалу все, как было, доложил, а когда ты уехал, комбат вызвал и говорит, либо меняешь показания, либо ни академии, ни майора! Что из-за какой-то бумаги жизнь себе ломать? Да, я поступил подло, признаю! Можешь дать в морду, не обижусь! Но по-другому поступить не мог. Не мог, Илья, ты понял меня?
Запрелов покачал головой, ответив:
— Я понял тебя. Как и всю твою сущность. Жаль, раньше в тебе подонка не разглядел. Что ж, получай майора, двигай в академию, учись. Только постарайся потом в Афган не загреметь! Там такие, как ты, Русанов и Палагушин, долго не живут. И еще, сделай так, чтобы отныне наши пути не пересекались. Это для тебя небезопасно. А сейчас пошел вон, козел!
Илья обошел расположение батальона, по аллее от парка прошел к магазину. Оттуда, купив продуктов, направился домой, где капитана встретила казенная атмосфера, нежилой запах и дикая тоска. Тоска по тому прошлому, где он был нужен, где он дрался, исполняя свой долг, где он был Человеком. Пройдя на кухню, достал из шкафа на треть опустошенный трехлитровый баллон спирта, налил полную кружку. Не разбавляя, выпил. Спирт обжег полость рта и внутренности, ударив градусами по голове. Запрелову хотелось выть. Но он сдержался. Выпил еще, затем еще! Выкурив сигарету, так и не закусив, упал на кровать и мгновенно уснул под действием убойной дозы тяжелым, наркотическим сном.
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4