Энди Слейтер ввалился в кабинет начальника лагеря:

– Вам, как всегда, в выходные неймется, господин Фархади. Что послужило причиной вызова на этот раз?

Полевой командир недовольно скривил губы, обрамленные подстриженными и ухоженными усами, сросшимися с бородкой:

– А вы, как всегда, бесцеремонны и наглы, господин сержант! Не кажется ли вам, что воспитанный человек сначала должен поздороваться, а уж потом задавать вопросы?

– Что ж, здравствуйте, если угодно!

– Угодно, Слейтер! Здравствуйте. – Фархади указал на кресло у журнального столика: – Проходите, присаживайтесь.

Слейтер устроился в кресле, устремив взгляд на хозяина кабинета:

– Так по какой причине вы меня вызвали?

Начальник лагеря погладил бородку:

– Как вам уже наверняка известно, из рейда вернулась специальная команда «Призраки».

– Да уж известно. Видел, как входили в барак, но, по-моему, карателей стало меньше. Я не ошибся?

– К сожалению, не ошиблись! В ходе выполнения задачи капитан Иванов потерял двух человек.

– Потери на войне неизбежны.

– Это так. Нам надо срочно доукомплектовать команду, а посему вам, господин Слейтер, следует начать подготовку пополнения «Призраков». Начать активную подготовку тех пленных, что привел в лагерь Карамулло. Я имею в виду солдат.

Слейтер пожал плечами:

– Готовить так готовить, но с понедельника!

Фархади возразил:

– Мне надо, чтобы подготовкой пополнения спецкоманды вы занялись немедленно!

Слейтер спокойно ответил:

– А мне и моим коллегам, вот незадача, сегодня, как и всегда, нужно в Чевар. И от своих намерений никто отказываться не собирается.

Фархади, сдерживая себя, процедил:

– Видимо, мне все же придется просить вам замену!

– Ради бога! Нам найдут замену. Без проблем! Вопрос: какую? Вам нужны профессионалы или дилетанты, которых самих еще многому учить надо? В морской пехоте США есть и такие. Пороху не нюхавшие, отчаянные по натуре парни, желающие подзаработать на этой войне. Гонору в них больше, чем у ветеранов, а вот толку от их деятельности никакого. Впрочем, заполучив вместо нас подобных вояк, вы сами в полной мере сможете убедиться в этом!

Сержант поднялся.

Фархади ударил ладонью по столу:

– Ладно, Слейтер! Поезжайте сегодня в Чевар! Но с понедельника…

Сержант перебил начальника лагеря:

– До свидания, господин Фархади! До понедельника!

И развернувшись, Слейтер покинул кабинет разгневанного полевого командира. Фархади знал, что замена инструкторов не пройдет в одночасье. Придется объяснять Хикмату и американцам, почему он решил пойти на подобный шаг. Это займет время. И Слейтер прав, где гарантия, что вместо действующих инструкторов-профессионалов, знающих свое дело, янки не пришлют еще более высокомерных, скандальных, да еще не имеющих достаточного боевого опыта молодчиков, в отместку за действия против группы Слейтера? Такой гарантии нет и быть не может! Шайтан с ним, с этим сержантом, с его заскоками. По большому счету, с ним можно договориться. А выходные в Чеваре? Следует узаконить их и больше не поднимать этот вопрос.

Слейтер, выйдя в приемную, увидел Абдужабара и молодого, бледного, симпатичного мужчину, одетого в советскую полевую форму «афганку». Комендант кивнул американцу. Тот усмехнулся и пошел к лестнице.

Абдужабар ввел в кабинет начальника лагеря плененного старшего лейтенанта Баженова.

Фархади манипулировал с видеомагнитофоном.

– Ваше приказание выполнено, Баженов доставлен, саиб! – доложил комендант.

Фархади, закончив работу с видеотехникой, отошел от тумбы, на которой стояли телевизор и видеомагнитофон, приблизился к пленнику:

– Ну, здравствуй, Баженов!

– Здравствуйте! – ответил Сергей.

– Как здоровье, старший лейтенант?

– Нормально!

– Это хорошо! – Фархади предложил: – Давай посмотрим несколько кадров видеокассеты перед тем, как поговорить. Они поучительны и создадут необходимый фон для нашего общения.

Фархади включил видеомагнитофон. На экране японского телевизора появилось море, голубое, чистое. Море сменилось берегом. На нем – песок, пальмы, отдыхающие, загорелые мужчины и женщины. Человек с подносом, разносящий различные напитки. Затем номер отеля. Шикарная полуголая девица в нем, указывающая рукой на широкую кровать. Она улыбалась, и ее белоснежные зубы поблескивали. Столик. На столике рядом с хрустальной пепельницей пачки долларов.

Фархади остановил пленку, перемотал ее вперед, вновь включил видеомагнитофон. На этот раз экран выдал строй советских пленных. Затем шестерых у стены. Солдаты были в рваных «афганках», через которые виднелись окровавленные, грязные бинты. Глаза у этих солдат непонимающие, больные, ненавидящие.

Баженов не слышал автоматных очередей, изображение не сопровождалось звуком. Он увидел, как неожиданно эти шестеро дернулись. Форма покрылась дырами. Солдаты рухнули на землю. Тела их начали сотрясать предсмертные судороги.

Начальник лагеря выключил магнитофон и повернулся к Баженову:

– Ну и как кино, старший лейтенант?

Сергей с трудом справился с внутренней дрожью, глухим, ставшим вдруг чужим голосом спросил:

– Для чего вы показали мне эти кадры? И чем провинились раненые солдаты, которых расстреляли?

Фархади кивнул:

– Хорошо! На первый вопрос я уже ответил. Отвечу и на второй. Солдат я приказал расстрелять потому, что они отказались сотрудничать со мной. Стоило им согласиться, и они жили бы. Но… не согласились.

Душман лгал, но Баженов об этом знать не мог.

– Ослиное упрямство твоих соотечественников погубило их. Однако перейдем к главной теме нашего разговора. Буду по возможности краток, у меня не так много времени на беседы с пленными. Кстати, расстрел, что ты видел на экране, состоялся здесь в лагере, на плацу, с торца которого стоит каменная стена. В общем так, Баженов. Ты полностью находишься в моей власти. И только я могу решить твою судьбу. Предлагаю два варианта: первый – ты переходишь на мою сторону. Не скрою, мне нужны офицеры, поэтому я и разговариваю с тобой. При согласии сотрудничества мы подписываем контракт. Ты берешь на себя обязательства во всем подчиняться мне, выполнять любые мои приказы. Отказываешься от прежней жизни. Я же гарантирую тебе, что через год взаимовыгодного сотрудничества ты получишь оговоренную сумму денег, скажем, один миллион долларов, и право выехать в любую страну мира из списка, который будет тебе предложен. Отдельно мы можем оговорить дополнительные условия. Например, проведение пластической операции, дабы ты имел возможность обрести не только новое имя, гражданство или подданство, но и новое лицо. Второй вариант: ты, как истинный патриот своей родины остаешься верным присяге той стране, которой глубоко безразлична твоя судьба, отказываешься от сотрудничества. В результате оказываешься у стены на плаце, где я лично расстреляю тебя. Всего два варианта. Все просто. Жизнь или смерть. Ну, старший лейтенант? Выбирай!

Баженов проговорил:

– Я могу подумать?

Фархади развел руки:

– Конечно! Подумай! До утра понедельника. Хорошенько подумай! Ты не женат, но у тебя есть родители, не так ли?

Старший лейтенант кивнул:

– Так!

– Так! Вот о них подумай. О том, что ждет в Союзе родственников предателя. Тебя попытаются списать как пропавшего без вести. Мы же в случае твоего отказа от сотрудничества, естественно, опровергнем эту информацию. Твои родственники узнают, что ты в плену. Более того, что ты сам добровольно сдался в плен тогда, когда твои боевые товарищи сражались до последнего патрона и предпочли смерть позорному плену. Подумай о том, как будут жить твои родители после этого? Как будут смотреть в глаза тем, кто потерял на этой войне своих детей? Если же ты согласишься на сотрудничество, мы сбросим твоему бывшему командованию дезинформацию о твоей героической гибели. Да, какое-то время близкие будут считать тебя погибшим, зато героем. А потом, устроившись в другой стране при содействии структур, о которых будешь оповещен, ты сможешь забрать к себе и родителей. И жить в покое и достатке, вычеркнув из памяти период жизни, связанный с Афганистаном. Я все сказал. Теперь выбор за тобой. Тебя поместят в отдельный барак, в благоустроенную комнату со всеми удобствами, обеспечат качественной пищей. Чтобы думалось лучше! А в понедельник в девять часов утра встретимся. Тогда и объявишь о своем решении.

Фархади повернулся к Абдужабару:

– Кадыр! Проводи господина Баженова через плац в его комнату спецбарака и позаботься о том, чтобы относительно содержания офицера все было обеспечено так, как я только что обещал ему!

Абдужабар кивнул:

– Слушаюсь, саиб!

Комендант обратился к Баженову:

– Прошу на выход, господин офицер!

В его тоне слышалась нескрываемая усмешка. Но Сергей не обратил на нее внимания. Не до того ему было. На пороге он остановился, обернулся:

– Что с моими подчиненными?

– С ними порядок! Ты их еще увидишь!

Сергей в сопровождении Абдужабара направился к бараку, где проживали головорезы спецкоманды «Призраки» и инструкторы-американцы.

Фархади поднял трубку телефона внутренней связи:

– Полковник Довлатов. Займись Баженовым. Но с вечера и ненавязчиво. Он в сомнениях. Развей их!

– Понял, господин!

Слейтер, вернувшись в барак, застал подчиненных в комнате рядового Паслера:

– Что обсуждаем, господа?

Паслер указал на Умберга:

– Да вот, Майк рассказывает интересные вещи, касающиеся чертовых «Призраков».

Сержант, взяв со стола початую бутылку виски, сделал несколько глотков и, прикурив сигарету, спросил:

– И что это за интересные вещи?

– Наши соседи вернулись без двух своих собратьев, – ответил Умберг.

Слейтер кивнул:

– Знаю, ну и что? Что в этом такого? Команда выходила на задание, столкнулась с русскими, те и пристрелили пару уродов из этой банды. Обычное на войне дело.

Умберг поднялся:

– Для боя обычное, бесспорно. Но дело в том, что «Призраки» не имели дело с советскими войсками.

– Что за чушь? Против кого же они действовали? Против конкурентов Фархади? Но это самоубийство – втягивать в междоусобицу спецкоманду, созданную, насколько мне известно, по приказу самого Хикмата!

– Да ни о какой междоусобице и речи нет!

– Тогда я ничего не пойму, Майк!

Умберг обошел стол, присел напротив Слейтера:

– Сейчас поймешь. Я слышал разговор командира спецкоманды с одним из своих подчиненных, прапорщиком. Они обсуждали результаты прошедшего рейда.

– Ну, дальше, дальше?

– «Призраки» выходили в рейд не для того, чтобы провести ряд диверсий против подразделений регулярной армии, а для того, чтобы стереть с лица земли два мирных кишлака. И они сделали это. Провели две карательные акции. Одну в Малитабаде, другую в Гамдеше!

– Мне эти названия ничего не говорят, – заявил Слейтер.

– Мне тоже, – ответил Умберг. – Но ты бы слышал, с каким дьявольским упоением капитан вспоминал резню в Малитабаде. Со спецкомандой в рейд ходил Закир. Плюгавенький тип из окружения Фархади. Проводником и одновременно… оператором. Этот Закир снимал на камеру все, что творили «Призраки» в кишлаках. Прапорщик же все вспоминал случай с каким-то младенцем. Говорил: вот это кадр получился. Очень эффектный. Особенно когда голова ребенка упала на землю рядом с окровавленной матерью. Только за этот кадр, мол, им следует запросить прибавку к вознаграждению. Теперь понял, Энди, что это за вояки? Каратели они. Палачи!

Слейтер побледнел:

– Ты все это лично слышал?

– Да, Энди. Ты что, не веришь мне?

– Суки!

Сержант выбросил в открытое окно окурок. В комнате наступила тишина.

Наконец Паслер подал голос:

– Да хрен с ними, с этими ублюдками! Пусть делают в Афганистане, что хотят или что им Фархади приказывает! Мы готовим их для ведения боя с вооруженным противником, а что они вытворяют на выходах, нас не касается!

Слейтер внимательно посмотрел на Паслера, перевел взгляд на Умберга:

– Ты тоже так считаешь, Майк?

– В принципе – да! Нашей вины в их зверствах нет.

– Да? Ну раз так, то будьте готовы с понедельника начать натаскивать пополнение «Призраков». Особое внимание уделите тому, как лучше одним быстрым ударом отсекать головы детям. Понятно?

Умберг с Паслером переглянулись:

– Ты что, Энди?

– Ничего! Сейчас, капрал, иди, проверь «Хаммер», да подгони его к бараку. В 15.00 выезжаем в гости к Фаруху!

Паслер воскликнул:

– Вот это дело! Хоть какая-то отдушина. Без выездов в Чевар мы здесь уже давно и гарантированно сошли бы с ума!

Слейтер невесело краешками губ улыбнулся:

– А мне, парни, кажется, что мы не смогли избежать этой участи. Ну да ладно! Идет оно все к черту!

Он допил остатки виски и выбросил в окно бутылку. С улицы раздалось чье-то недовольное цоканье языком. Слейтер метнулся к окну, увидел вооруженного автоматом афганца – охранника. Тот показал на бутылку, что-то сказал на пушту.

Сержант взревел:

– А ну пошел отсюда, дикарь! Или я тебе чалму вместе с башкой снесу! Ну, обезьяна?

Афганец испуганно побежал прочь от барака. Он ни слова не понял из того, что выкрикнул американец. Но один вид этого разъяренного бугая вселил страх в молодого охранника.

Слейтер сплюнул ему вслед:

– Удавить бы вас всех, вонючки. – Он отошел от окна. Взглянул на капрала: – Ты еще здесь, Умберг?

Тот покачал головой:

– Ты на грани срыва, Слейтер! Может, попросишь у шефа отпуск?

– Я в порядке, Майк, а вот ты, по-моему, не хочешь к девочкам Фаруха! Мне самому заняться джипом? Без проблем. Но тогда вам с Паслером придется совершать марш – бросок до Чевара, ну?

– Все, все! Я ушел!

Проводив капрала, Слейтер сказал Паслеру:

– Я к себе, Фил! Немного отдохну, что-то голова разболелась. Принесут обед – разбуди!

– Хорошо! Не пойму, с чего ты вдруг сейчас Майка за машиной послал?

– А вот это мне решать, рядовой, кого, когда, а главное – куда посылать. Ясно?

– Да, тебе действительно требуется отдых. И… консультация психиатра.

– Не заставляй меня, Фил, посылать тебя… следом за Умбергом! Не надо!

– Понял, сэр!

– О’кей! Короче, разбудишь, если усну!

– Разбужу, господин сержант! Не беспокойтесь!

Слейтер прошел к себе в комнату. Принял душ, включил на полную мощность кондиционер, упал на кровать и устремил взгляд в потолок. Он думал о предстоящей встрече с русским агентом, Гулей. И мысли о ней, по сути, врагу, отчего-то были приятны американскому сержанту. С этими мыслями Слейтер и уснул тревожным сном.

В 15.00 «Хаммер» американцев выехал на дорогу, ведущую к Чевару.

На этот раз ворота дома Фаруха открылись до того, как джип уперся в них. Охранник ждал визита американцев.

Умберг загнал «Хаммер» во внутренний двор. Переодетые в гражданскую одежду, но вооруженные инструкторы покинули внедорожник. Встречал их сам хозяин дома и борделя:

– Ассолом аллейкум, дорогие гости! Рад, рад вас видеть в добром здравии.

Слейтер поздоровался в ответ:

– Ва аллейкум ассолом, Фарух! Мы тоже рады видеть тебя живым и невредимым. Остается удивляться, как тебе еще удается выжить в стране, где правят традиции ислама, занимаясь тем, что грозит смертной казнью. Видимо, ты каким-то образом сумел договориться со Всевышним?

Фарух хитро ухмыльнулся:

– Со Всевышним договориться невозможно. У него можно лишь просить прощения за грехи, без особой, впрочем, надежды быть прощенным. А вот с некоторыми чиновниками действительно договориться можно! Конечно, это стоит денег, но что сейчас делается бесплатно?

– Ладно! Живи и процветай еще лет сто! Нам это только на руку! В доме, как всегда, нет посторонних лиц?

– Нет, конечно, как можно? Вы для меня самые ценные клиенты.

Умберг заметил:

– Ты постоянно это говоришь. Не надоело?

– Нет, господин капрал! Потому что от сердца.

– Ну-ну!

Фарух указал на дверь:

– Проходите, уважаемые, в гостиной все уже накрыто для вас. Вот только барашка повар поджарит. Но это дело нескольких минут. Проходите!

Американцы обосновались в той же комнате, что и обычно. Выпили, закусили. Фарух поинтересовался новостями, но ответа не получил. Паслер посоветовал ему читать прессу.

Дошла очередь до девочек.

Умберг увел в номер толстушку-азиатку, Паслер остановил свой выбор на миниатюрной мулатке, Слейтер же, проводив подчиненных, спросил у Фаруха:

– Как поживает Гульнара?

Хозяин борделя улыбнулся:

– О, господин сержант, вижу, эта девушка понравилась вам.

– За эту неделю кто-нибудь другой спал с ней?

– Нет! Был один желающий из торговцев базара, но я не позволил.

Слейтер кивнул:

– Ты все правильно сделал, Фарух. Гуля моя, и никто не должен даже пальцем ее коснуться. Все издержки я оплачу так, что останешься доволен!

Фарух поклонился:

– Не сомневаюсь, господин сержант! И будьте уверены, Гульнара не достанется никому, кроме вас!

– Молодец, Фарух! Я в номер. Пришлешь девочку через полчаса. – Слейтер поднялся: – Виски в комнату отнесли?

– Конечно! Мы же ждали вас!

– Отлично. Тебе бы работать где-нибудь в Нью-Йорке! Денег бы имел кучу! У нас, как здесь, не обслуживают. Ты определенно пользовался бы в Штатах популярностью. Подумай, может, махнешь в Америку? Там и от властей прятаться не нужно.

Фарух ухмыльнулся:

– Перспективу вы, уважаемый господин Слейтер, нарисовали, конечно, неплохую. Возможно, я и имел бы успех в Штатах, но разве ваши мафиози потерпели бы рядом успешного конкурента?

Слейтер согласился:

– Да, тут ты прав на все сто! Не потерпели бы!

– Вот-вот! Так что, я лучше под угрозой серьезного наказания буду находиться, но у себя дома. Здесь, знаете, и умереть будет легче!

– И в этом ты прав. Дома умирать легче, чем на чужбине, хотя, если подумать, какая разница, где тебя закопают, ан нет, есть разница, есть! Но, хватит слов, пора и делом заняться. И так раз в неделю выпадает возможность облегчить яйца. Жду Гульнару!

– Пришлю, сержант! Ровно через полчаса!

– О’кей!

Слейтер поднялся в свою комнату. Внимательно осмотрел ее на предмет возможной прослушки. «Жучков» не нашел. Подумал: странно, Гульнаре не мешало бы иметь запись разговоров с американским сержантом. Или она, действительно, играет с ним честно, в открытую, что несвойственно ни одной разведке мира. Но прослушки нет. Может, передатчик записывающего устройства установлен в белье женщины? Вряд ли! Велик риск быть уличенной. И тогда конец контакту. А он весьма важен для русских. Но к черту мысли. Сейчас душ, потом пара бокалов виски, а дальше – как пойдет. Слейтер поймал себя на мысли, что сам желает выговориться перед женщиной. Ждет этой встречи. С чего бы? Ведь это совершенно не похоже на боевого сержанта Энди Слейтера. Наверное, он в лагере сошел с ума. Или Гульнара загипнотизировала его. Ну и пусть. Пусть все идет, как есть. Вот только сегодня… но об этом позже! Ночью!

Раздевшись, сержант направился в душевую.

Через полчаса в комнату вошла Гуля. Слейтер сидел в кресле, потягивая виски.

Девушка поздоровалась:

– Приветствую вас, сержант!

– Здравствуй, русский разведчик!

– Может, обойдемся без шуток? Или у вас игривое настроение? Хотя вряд ли, выглядите вы, Энди, мягко говоря, не совсем хорошо. Устали?

Слейтер отставил в сторону бокал:

– Устал! Морально устал! – И напрямую спросил: – Вам известно, какую задачу выполняли в Афганистане «Призраки»?

– Конечно! Эти твари уничтожили два мирных кишлака, убили сотни ни в чем не повинных людей.

– А разве ваша авиация не разносит в клочья мирные афганские кишлаки?

– Насколько мне известно, наша авиация наносит удары по конкретным целям, по базам или схронам. И нет вины пилотов в том, что душманы нередко прячутся в кишлаках. Хотя глупо было бы отрицать, что иногда пилотов дезинформируют и они обстреливают населенные пункты, в которых душманов нет и в помине. А разве ваша армия во Вьетнаме не допускала подобных ошибок? Если не сказать большего.

Слейтер закурил:

– Ладно, оставим эту тему. Война есть война!

– Вот именно, сержант. Одно дело, когда ошибается наводчик или получает заведомо неверную информацию по целям и артиллерия или авиация наносит удар по кишлакам. И совсем другое дело, когда в тот же кишлак входит карательная команда, имеющая прямой приказ вырезать население этого кишлака. При этом акция обставляется так, будто ее провели советские солдаты, а не выкормыши Фархади или какого-то другого ублюдка, спрятавшегося от войны в Пакистане.

– Какую цель преследует твое руководство, решив вплотную заняться лагерем Фархади?

Гуля пожала плечами:

– Точно не знаю. Могу лишь предположить, что главной целью является уничтожение «Призраков». Возможно, всего лагеря.

– Понятно!

Сержант поднялся, прошелся по комнате.

– Запоминайте информацию по лагерю. Никаких записей!

– Я слушаю вас!

Слейтер говорил минут десять, закончив свое сообщение словами:

– Думаю, этого достаточно, чтобы иметь представление о том, что собой представляет лагерь и как он охраняется. Минные поля со стороны границы, в северной балке, на входе в овраг, что расположен с юга, а также между южным оврагом и периметром ограждения. Мины установлены противопехотные. В заграждениях есть проходы, но где именно, узнать не удалось. Далее. «Призраки» в последнем рейде потеряли двух человек. На их место Фархади определил солдат, которых вместе со старшим лейтенантом Баженовым привел в лагерь известный вам Карамулло. С понедельника мы, инструкторы, должны начать работу с ними! Старший лейтенант переведен в наш барак. Теперь мы соседи. Он занял благоустроенную комнату, о которой я уже говорил.

Девушка кивнула:

– Спасибо, Энди!

– Не за что! Какие будут указания на этот раз?

– Вы опять ерничаете?

– Тебе кажется. На самом деле я серьезен, как никогда!

– Что ж! Скажите, вы не контактировали с Баженовым?

– Нет! Мне нет до него никакого дела!

– Но, как вы считаете, почему ему предоставлены особые условия содержания?

Слейтер подошел к столику. Затушил в пепельнице окурок.

– Я думаю, что это один из этапов психологической обработки Баженова. В принципе «Призраки» свое отработали. Дальнейшее их использование грозит вызвать обратный эффект. Разоблачение в прессе Фархади не нужны. Но продолжать работу по дискредитации вашего контингента в Афганистане он обязан, следуя распоряжению высшего руководства сопротивления. Поэтому скорей всего господин Фархади имеет цель сколотить вторую спецкоманду. И место командира «Призраков-2» он отводит старшему лейтенанту. Но это мое сугубо личное мнение. Возможно, у Фархади иные планы насчет Баженова, которые мне известны быть не могут.

Гуля произнесла:

– Понятно! Интересно, что ваши предположения практически совпадают с предположениями моего руководства.

– В этом нет ничего интересного и тем более странного. Так как предположение основано на логике. Но, повторяю, Фархади может иметь совершенно иные планы. Хотя я не вижу, как еще он мог бы использовать Баженова.

– А вы могли бы при желании вступить в контакт с офицером? – спросила девушка.

Слейтер усмехнулся:

– При желании мог бы!

– А передать вот это? – Гуля достала из белого балахона конверт.

Сержант удивился:

– Письмо? А если ваш Баженов отнесет его Фархади и сообщит начальнику лагеря, что я передал ему послание со стороны?

– Ну и что? Разве вам будет сложно обвинить старшего лейтенанта в провокации? Ведь если следовать вашей же информации о структуре лагеря, то передать письмо Баженову может любой человек на объекте, имеющий возможность свободного перемещения по лагерю и выхода из него? Любой охранник!

– Ну, обвинить вашего лейтенанта не проблема! – протянул Слейтер. – И отбиться от подставы тоже, вот только не воспримет ли передачу письма как провокацию сам Баженов, посчитав мои действия проверкой офицера? И потом, почему вы уверены в человеке, который сдался в плен?

Гуля спокойно ответила:

– Мы не уверены в нем!

– Так какого черта делаете на него ставку?

– Ну, не на вас же ставить, сержант?

– Я ценю твой юмор, девочка, однако ты не ответила на вопрос.

– У меня нет ответа на него!

– Ладно! Скажи, а для чего вам вообще вся эта игра? Что, у Союза нет сил, чтобы нанести по лагерю ракетный удар? Или ваше правительство пугает реакция мировой общественности? Да Советам плевать на все мировое сообщество. Применяете же вы вакуумные бомбы? Так почему сейчас не стереть с лица земли лагерь подготовки моджахедов? И надо-то всего ничего. Один пуск «Луны-М».

– А вы неплохо разбираетесь в ракетном вооружении Советского Союза! – заметила Гуля.

– Учили!

– Да! Всех нас чему-нибудь да учили. Ракетный удар, без сомнения, уничтожил бы и лагерь, и всех, кто в нем находится. Вместе с душманами, вами, инструкторами-американцами, и… пленными. Обречь же на гибель своих солдат, имевших несчастье попасть в плен к моджахедам, мы не можем!

Слейтер изобразил удивление:

– Что я слышу? Ты заговорила о человечности? Ты – представительница Империи зла?

– Эту Империю создали ваши спецслужбы и средства массовой информации, и вы, господин Слейтер, прекрасно это знаете! Но… ближе к делу! Вы передадите письмо Баженову?

Сержант махнул рукой:

– Черт с вами, упрямая девчонка! Передам. Однако если ваше руководство отказывается от ракетного или массированного авиационного удара по лагерю, то, значит, оно планирует наземную операцию против Фархади.

Гуля улыбнулась:

– Я этого не говорила, Слейтер!

– А мне не нужны слова. Лагерь – проблема вашего командования, и оно вправе устранять ее по своему усмотрению. Сейчас мне нужно получить то, для чего мужчина приходит в публичный дом.

Слейтер внимательно взглянул в глаза молодой женщине, и в них без особого труда читалось желание близости с ним.

Гуля улыбнулась:

– Конечно, Энди! С этой минуты перед тобой проститутка, готовая сделать для тебя все, что ты пожелаешь.

Она сбросила с себя белый балахон и предстала перед американцем голой:

– С чего начнем, милый?

Сержант подошел к Гуле. Погладил шершавыми ладонями ее упругие груди и, резко притянув девушку к себе, схватил ее за ягодицы.

– А начнем мы, дорогая, с самого начала.

Слейтер опрокинул Гулю на кровать. Сорвал с себя одежду и набросился на такое желанное, открытое для любви тело.

Этим же вечером в комнате особого, как и лагерь, барака, кое-как проглотив ужин, сидел на кровати под кондиционером старший лейтенант Баженов. Настроение у него было паршивым. В голове билась единственная мысль. Он предатель. Да, предатель, потому что находится здесь, в этом бараке, в комнате со всеми удобствами. Он не нашел в себе силы достойно, как подобает офицеру, ответить душману Фархади. Другой на его месте плюнул бы в рожу этому ублюдку. Баженов не смог. Он выслушал предложение начальника лагеря. Обещал подумать и уже этим обещанием, по сути, согласился на сотрудничество. Если он не нашел силы отказаться сегодня, то в понедельник тоже не сможет это сделать. Да, при желании можно найти оправдание своему поведению. Мол, глупо гибнуть за просто так. Надо осмотреться, прикинуть, что к чему, чтобы потом, выбрав момент и подготовившись, бежать отсюда. Но перед кем оправдываться? Перед собственной совестью? А она не принимает оправданий. Совесть говорит: ты струсил, старший лейтенант. В первом же бою сдался в плен. И какая разница, что был контужен? На перевале не имел возможности сражаться до конца. Это так. Но потом, оклемавшись во время марша, почему не попытался бежать? Почему, собрав силы, не напал на ближайшего конвоира? Не обезоружил его и не расстрелял духов? Тем самым не освободил себя и своих подчиненных. Почему продолжал послушно идти, позволяя головорезам, уничтожившим Залепина, Гиви Гуагидзе, ребят роты и взвода сопровождения, погонять себя, как барана?

Баженов, обхватив голову ладонями, простонал:

– Господи! Ну почему меня не убили на перевале? Почему ты допустил, чтобы я остался жить? Для чего? И как мне теперь жить?

Старший лейтенант сидел, качаясь взад-вперед, и не заметил, как дверь в его комнату открылась, и в помещение вошел пожилой, стройный мужчина в советской полевой форме.

Он, увидев, в каком состоянии находится Баженов, рявкнул:

– А ну отставить, старший лейтенант!

Сергей вздрогнул и, следуя правилам воинской вежливости, встал.

Мужчина погладил усы:

– Вот так-то лучше, а то причитаешь, как беременная баба, брошенная любовником. Садись!

Баженов присел на прежнее место.

Мужчина, пододвинув стул, устроился напротив, представился:

– Я, Сергей Дмитриевич, полковник Довлатов, Эркин Довлатович. В настоящее время командир формирующейся бригады «Свобода». Перешел на сторону моджахедов сознательно, так как считал и считаю, что ввод советских войск в Афганистан – это не оказание непонятно кому мифической интернациональной помощи, а чистой воды оккупация Советским Союзом соседнего, дружественного, суверенного государства. Оккупация, имеющая целью установить в Афганистане тот режим, который выгоден Кремлю. Уничтожение самобытной афганской культуры, насилие над верой людей, живущих на этой земле. Тебе этого не понять. Ты не мусульманин. Я мусульманин. И я не мог видеть, как моя вера уничтожается вместе с тысячами ни в чем не повинных единоверцев. Не тебе мне рассказывать, сколько мирных кишлаков советские войска разгромили из-за того, что люди в них не пожелали принять власть Советов. Ты прекрасно знаешь, что нередко кишлаки стирались с лица земли из-за случайного выстрела, который мог произвести ребенок, впервые взявший в руки старое ружье отца. И без разницы, что этот выстрел не достигал цели. Он был сделан, а значит, надо уничтожить кишлак. Чтобы другим неповадно было.

– Для чего вы все это мне говорите, полковник? – спросил Баженов.

– Для того, чтобы ты понял. Тебе выпал шанс в корне изменить жизнь. Что тебя ждало в Союзе, если допустить, что ты невредимым вернулся бы из Афганистана? Ну, возможно, пять лет командировки в одну из стран Варшавского договора. А потом? Вновь ТуркВО или ЗабВО? Военные городки с ущербными домами офицерского состава, где в трехкомнатной квартире ютятся три семьи? Хорошая зарплата? Но так ли она высока, если супруга не работает, сидит с маленькими детьми? Карьерный рост? Генеральские лампасы, столица? Не исключено, если у тебя есть высокопоставленный родственник. У тебя есть такой родственник?

Сергей буркнул:

– Нет!

– Вот! Нет! А значит, в лучшем случае ты дослужился бы до полковника и в пятьдесят лет вышел на пенсию. Стариком, отдавшим силы и здоровье службе. И это, если ты вернулся бы из Афганистана невредимым. А если инвалидом? Кому бы ты, кроме родителей, был нужен? Государству? Ему нужны здоровые люди! Я знаю, что тебе предложил Фархади. Соглашайся, мой тебе совет. И ты согласишься, если не дурак, напичканный идиотскими утопическими идеями построения благополучного коммунистического общества, формации, где от каждого по способности и каждому по потребности. Ты хоть раз задумывался, какой придурок станет работать, если и без этого получит все, что захочет? По потребности. Одно слово, утопия. То же, что обещает Фархади, – реальность. Свобода, деньги, обеспеченная жизнь. Понимаю, сейчас тебя мучают угрызения совести. Ты считаешь себя предателем! Это пройдет. И потом, кого ты предал? Тех, кто послал тебя умирать за утопические идеи? Так они первыми предали тебя, обманув в главном. В том, что ты воин-интернационалист, а не оккупант. Солдат, выполняющий приказ, а не банальный убийца. А ты и оккупант, и убийца. Хотя бы потому, что служил в войсках, ведущих активные боевые действия против страны, которой никто не объявлял войну. С Японией у нас мирного договора нет, и Союз до сих пор находится в состоянии войны с ней. Правительству Афганистана войну не объявляли. Так как назвать тех, кто исполняет заведомо преступные приказы? Кем был недавно и ты? Вот о чем подумай, а не о том, что ты кого-то предал. Никого ты не предавал, старший лейтенант. Никого! Здесь пить запрещено, но если захочешь расслабиться, что, по-моему, тебе просто необходимо, дай мне знать через дневального! Найду немного спирта.

Баженов ответил:

– Благодарю! Как-нибудь обойдусь без спиртного!

– Ну, смотри! И выше нос, старлей! Все будет о’кей, как говорят инструкторы-американцы. Будь!

– До свидания, полковник!

– В следующий раз, если не называешь по имени-отчеству, будь добр к званию добавлять слово господин. Уяснил?

– Уяснил!

Довлатов вышел из комнаты.

Сергей заставил себя принять душ. После чего разделся и лег на кровать. Представил Риту, и на глаза невольно навернулись слезы. Он навсегда потерял ее, свою первую и единственную любовь. Уснул Баженов, когда за окном забрезжил рассвет.