Проходящий поезд из Москвы прибыл на вокзал Переславля в 19.10. Из четвертого вагона на главную платформу вышел среднего возраста человек в джинсовом костюме с объемной дорожной сумкой на плече. Выйдя на улицу, мужчина поставил ручную кладь на асфальт, закурил. Вот он и в родном городе. Где родился, учился, где прошли его детство и юность. Старый вокзал внешне не изменился, по крайней мере, со стороны путей. Такое же трехэтажное здание желтого цвета с широкими окнами и двумя выходами на первую платформу. Вот только не гремела музыка из ресторана, занимавшего ранее правое крыло второго этажа. В восьмидесятые годы этот вокзальный ресторан пользовался приличным спросом у некоторой категории граждан города, и в нем по вечерам всегда было полно народу. Сейчас же музыки не слышно. Да и шикарных золотистых портьер не видно. Видимо, отслужил свое вокзальный ресторан. Неизменным осталось само здание с убогой вывеской, извещавшей пассажиров, что прибыли они в славный и древний город Переславль.

Наряд милиции медленно направлялся от торца здания к мужчине. Видимо, его смуглое лицо, объемная сумка да то, что он никуда не спешил, привлекло внимание стражей порядка из линейного отдела внутренних дел.

Мужчина в джинсовом костюме дождался милиционеров, предусмотрительно бросив окурок сигареты в урну. Наряд из двух человек, старшины и сержанта, подошел вплотную. Старший, приложив руку к виску, представился:

— Старшина милиции Коробейников. Попрошу ваши документы, гражданин.

— Пожалуйста.

Мужчина сунул руку под куртку. Сержант, напарник старшины, многозначительно поправил автомат на плече, тем самым показывая — без шуток, мол. Мужчина улыбнулся, извлек из внутреннего кармана удостоверение личности офицера, протянул его старшине.

Тот взял документ и начал внимательно рассматривать каждую его страницу, бросив беглый, но цепкий взгляд с фотографии в удостоверении на оригинал, стоявший спокойно напротив. Перелистав книжечку, проговорил:

— Офицер, значит? Майор? Солоухов Сергей Викторович? Уволены в запас? Понятно. Что ж, держите документ.

Сергей спросил:

— Предписание смотреть будете? Сумку для досмотра открыть?

Старшина взглянул на майора:

— Нет. Это лишнее. Судя по наградам, занесенным в удостоверение, повоевать пришлось вволю?

Солоухов кивнул головой:

— Мне хватило.

Милиционер вновь вздохнул:

— Да. Многим хватило. У меня брат в Майкопской бригаде служил. В 1994 году весной призвали, а в ночь на Новый год бросили в Грозный. Так мы его три месяца искали. В рефрижераторе в Ростове опознали, да и то с трудом. Обгорел сильно. Как потом выяснилось, его БМП из гранатомета сожгли. В самом центре города.

Сергей вновь кивнул седой головой:

— Ясно. В ту ночь там был ад. Настоящий ад. Мне тоже пришлось встретить девяносто пятый в Грозном, и нам, как и всем, досталось не слабо. Я в центр только первого числа попал. С группой разведки. Видел, что осталось от бригады.

— Как же они на боевых машинах, танках — да в город?

— Как? Молча, старшина. Приказали, и пошли.

— А тот, кто приказал, тоже пошел?

— Тот, кто приказывал, далеко от Чечни праздник праздновал. Но не будем об этом. У вас ко мне еще вопросы есть?

— Нет. Хотя, пожалуй, один задам. Сами-то местный?

Солоухов спросил:

— А что?

— Да нет, ничего особенного. Просто, если не местный, мог бы в гостиницу недорогую устроить. С билетами помочь. Сейчас с этим трудно. Люди с югов возвращаются.

— Спасибо, старшина. Ничего не надо. Я родом из Переславля, здесь мой дом, моя родина.

— Тогда с возвращением, майор.

Старшина козырнул и, повернувшись, медленно пошел вдоль состава. Сержант последовал за начальником.

А Сергей, подняв сумку, направился в обход здания вокзала, к стоянке такси. Туда, где она была лет пять назад. Именно столько времени, как в 1998 году похоронил мать, Солоухов не был в Переславле. Вышел на площадь и не узнал ее. Вместо здания бывшего управления местного отделения железной дороги стояла гостиница. Напротив, там, где раньше был гастроном, несмотря на светлое еще время, множеством разноцветных огней переливались гирлянды, вывешенные на фасаде новенького современного супермаркета. Да и за дорогой, что отсекала площадь от района старых двухэтажек, высились многоуровневые дома, обнесенные единой кирпичной стеной. Как таковой стоянки такси на площади не было, но стоило Солоухову остановиться, чтобы прикурить очередную сигарету, как рядом тормознула черная «Волга». Водитель, открыв дверь пассажира, спросил:

— Куда едем, командир?

— На Старопрудную доставишь?

— За сотку без проблем. Можешь доехать и за червонец на маршрутке или на троллейбусе, которых, правда, почти не осталось в городе, только потолкаться придется, с твоим-то баулом.

Солоухов бросил взгляд на остановку, что виднелась слева за супермаркетом и на которой собралась толпа человек в двадцать. И люди все с рюкзаками, сумками, тележками. Видимо, недавно пригородная электричка подошла и привезла дачников. Прикинув, во что превратится поездка в общественном транспорте, Сергей бросил водителю:

— Едем! Багажник открыт?

Владелец «Волги», крупный мужик лет под пятьдесят, вышел из машины:

— Сейчас откроем. Какие проблемы.

Сергей заметил:

— По дороге водки да жратвы купить надо.

И услышал, видимо, обиходное у частного извозчика:

— Так это вообще без проблем!

Он кивнул на супермаркет:

— Можно и тут затариться, да дороговато выйдет, и водяра в этом маркете сивухой отдает. Лучше в простой магазин на проспекте заедем. Там и пойло приличное, и колбаса местная, свежая, недорогая.

Бросив сумку в багажник и сев на место переднего пассажира, Сергей увидел наклейку на панели «Не курить». Хотел выбросить сигарету в окно, но водила остановил его:

— Да кури, кури! Я и сам по две пачки в день влегкую уминаю.

Солоухов указал на наклейку:

— А это для кого прилепил?

Водитель рассмеялся:

— Так это не я. Пацан мой. Берет иногда тачку с девицами покататься. Дело-то молодое. Вот и прилепил эту херню. Не обращай внимания. Ну что, к магазину?

— К магазину. За стоянку отдельно запросишь?

— Нет. Сотка за все. Нормальная такса. Я не беспредельничаю. Беру по максимуму, базара нет, но ведь не заставляю никого?! Да и жрет бензин моя лайба в последнее время больше нормы.

Водитель плавно тронул «Волгу» с места и, развернувшись, не объезжая декоративную ограду, отделяющую площадь от Привокзальной улицы, по которой изредка ходил общественный транспорт, под запрещающий знак рванул к проспекту.

Сергей оценил лихачество таксиста:

— А ты, смотрю, мужик, особо правила движения не уважаешь.

— Чего их уважать? Будешь кататься, как положено гаишниками, с гулькин хрен чего заработаешь.

— А на инспектора нарвешься?

— Договоримся. Сам, что ли, никогда за рулем не ездил?

— Нет. Не пришлось.

— Чего так?

Солоухов выбросил окурок и откинулся на удобном сиденье:

— Я, брат, больше за скальпами аборигенов сначала в Афгане, потом на Кавказе охотился.

Водитель повернулся к майору, не прекращая, однако, полностью контролировать обстановку на дороге:

— Из военных, что ли?

— Не заметно?

— Да есть что-то, но…

Сергей перебил его:

— Из военных. Отслужил свое, вот домой вернулся.

— Офицер?

— Офицер!

— А в Афгане в каких годах и где служил?

Солоухов ответил:

— В восемьдесят седьмом — восемьдесят восьмом под Баграмом, взводным разведывательного батальона.

Таксист воскликнул:

— Да ты что? В натуре?

— Тебя это удивляет?

— Да я сам в придворном полку сержантом служил, рядом со штабом дивизии, в который твой разведбат входил. Только в восемьдесят третьем — восемьдесят четвертом.

— Вот как? Значит, однополчане почти?

— Почему «почти»? Однополчане и есть! Дивизия-то у нас одна была? Одна. А годы — ерунда. Тебя как звать-то, офицер?

— Сергеем.

— А меня Валерой. Я разведчиков уважал и уважаю. Отчаянные вы ребята! Еще в мои года про ваши рейды в дивизии легенды складывали, про ваши и выходы десантников парашютного полка. Особенно вы почетом и привилегиями у девочек-сестричек из госпиталя пользовались. При тебе то же самое было?

— Да. Почти то же самое.

Выехали на проспект, и тут Сергей увидел то, от чего у него чуть было челюсть не отвисла. А именно — два огромных рекламных плаката, установленных по обеим сторонам дороги, на одном из которых был изображен одноклассник Солоухова, Марк Брединский, а на другом, и это вызвало крайнее удивление Сергея, не кто иной, как сам бывший командир дивизии генерал-майор Штерн Юрий Иванович. Над огромными фото значилась одна и та же фраза — «Кандидат в губернаторы Переславльской области». У Солоухова невольно вырвалось:

— Ну ни хрена себе!

Валерий недоуменно посмотрел на пассажира:

— Ты чего?

— Да вон, плакаты!

— И что? Кандидаты в губернаторы. У нас же в области выборы второй месяц идут.

— Я о выборах в курсе, но чтобы Брединский и Штерн?

— Можно подумать, ты лично знаешь их.

— В том-то и дело, Валера, что знаю! Брединского Марка с детства, в одном классе учились, а другого… Штерн соединением командовал, в одном из полков которого я закончил службу. Да, новость, прямо скажу, неожиданная.

— Дела!

Таксист, проехав рекламные щиты, которые, впрочем, виднелись и далее по проспекту, остановился у неприметного магазина.

— Выборы выборами, а тебе в подвальчик, если не пропало желание затариться пойлом и едой.

— Да-да, конечно. Я быстро.

Сергей зашел в магазин, где накупил разной снеди на два пакета. Взял водки и сигарет. С покупками вышел к машине. Уложил их на заднее сиденье, сел в салон.

Таксист спросил:

— Теперь до дому? На Старопрудную? Или еще куда заедем? Ты говори, не стесняйся.

— Домой.

— Ну, домой так домой.

Сергей спросил:

— Так ты говоришь, выборы уже второй месяц длятся?

— Да. Если не больше. Сначала кандидатов двое было — бывший глава Администрации Николай Валерьевич Туганов, но этот уже два срока отмотал и на третий пошел, видно, так, больше для понту, и твой одноклассник Брединский — директор машиностроительного завода. И никто, по крайней мере так в городе говорили, не сомневался, что Брединский и пройдет! Мужик он вроде ничего, кандидат наук, завод поднял. Но тут появляется из Москвы Штерн. И все изменилось. Его представили как боевого генерала, прошедшего Чечню, за него тут москвичи известные выступали. Ну и, короче, в первом туре Туганов набирает то ли шестнадцать, то ли семнадцать процентов голосов, а Брединский со Штерном где-то по сорок. Ну и назначают второй тур. 3 октября в воскресенье опять к урнам пойдем. Но Брединский, скорее всего, победит. Сейчас слухи про Штерна плохие пошли. А может, это финт какой. Черт их разберет. Но все одно — генерал чужой для нас.

Сергей невесело усмехнулся:

— Чужой, а сорок процентов набрал.

— Да, говорят, с подсчетом наша избирательная комиссия смухлевала.

— А ты, я смотрю, в политике неплохо разбираешься. Обычно обывателю по фене, кого и как выбирают.

Водитель согласился:

— Здесь ты прав. Я на выборы всегда ходил и за суетой этой слежу внимательно. Спросишь почему? А хрен его знает. Интересно. Ну, вот и твоя Старопрудная. Дом-то какой?

— Шестнадцатый.

Водитель остановил «Волгу» напротив пятиэтажки-брежневки, на углу которой висела табличка с № 16.

Сергей произнес:

— Вот и приехали. Вот я и дома.

Валерий кивнул на здание:

— Дома-то ждет кто-нибудь?

— Нет. Некому, Валера, ждать. Да это и к лучшему. Не будет оханий, аханий, встреч, застолья.

Таксист не согласился:

— А вот тут ты не прав. Человека обязательно должен кто-то ждать. Особенно с войны.

Сергей взглянул на него:

— Да? Может, и так. Держи!

Солоухов протянул таксисту сотню.

Тот спросил неожиданно:

— Ты, Серега, до каких чинов дослужился-то?

— До небольших. Майор я… теперь уже в запасе.

— Так вот, майор. Деньги забери, самому пригодятся. С боевого офицера, однополчанина не возьму. И не пытайся сунуть купюру в бардачок. Порву. Возьми лучше визитку. Там мой мобильный номер. Надо куда поехать, звони, приеду.

Сергей взял визитку, но вновь протянул сто рублей таксисту:

— Возьми деньги, Валера, я не нищий, и ты их заработал.

Но таксист был упертым мужиком:

— Я тоже не нищий, и ты тоже честно заработал свои деньги.

— Ну и черт с тобой. Спасибо. Пошел я.

Через несколько минут майор запаса Солоухов поднялся на второй этаж первого подъезда дома № 16 по улице Старопрудной. У квартиры № 4 остановился. Поставил сумку с пакетами на плиточный пол. Вздохнул. Возвращение не радовало. Сейчас он о предстоящих выборах не думал. Сейчас он стоял перед дверью, за которой прошли лучшие годы его юности и за которой сейчас его ждало пыльное, неживое, тягостное одиночество. Выкурив сигарету, он позвонил в соседнюю квартиру.

Вскоре откуда-то из глубины внутриквартирного коридора, как из трубы, донесся пропитой старческий голос:

— Ктой-то там?

— Данилыч? Открывай, это Сергей Солоухов!

— Серега? Ух ты… еш твою, погоди, сейчас я!

Щелкнул замок, дверь отворилась. На пороге показался неопрятного вида старик, в грязной спортивной майке и засаленных, с «пузырями» на коленях, штанах, в протертых до дыр тапочках на босу ногу. Его беззубый рот улыбнулся:

— Серега! Ты ль это, бродяга?

— Я, Данилыч, я.

— Приехал! А мы уж тут, соседи, думали, боле не появишься в родном гнезде. Кто-то говорил, мол, сгинул ты на войне кавказской!

— Как видишь, не сгинул. Выжил. И вернулся.

Сзади старика появилась чумазая физиономия пацаненка лет четырех. Данилыч цыкнул на него:

— Петька, а ну беги до мамки или бабки! Простудишься, пострел!

Сергей спросил:

— Внук?

Старик подтвердил, продолжая улыбаться:

— Ага. Второй, от младшей.

— Это от Маши, что ли?

— От нее.

— Давно ли сама такой была.

— Так, Серега, время-то, оно не молодит. Так, говоришь, вернулся?

— Вернулся, Данилыч.

— Совсем?

— А разве по-иному возвращаются?

— Это так. Да ты заходи.

Солоухов указал на баул и пакеты:

— Поклажа у меня здесь и устал с дороги. Ключ от квартиры хотел бы взять.

— А! Ну да, ну да!

Он обернулся, крикнул в коридор:

— Машка! Подь сюда!

Рядом со стариком возникла молодая женщина в домашнем халате, в которой Сергей не без труда узнал младшую внучку Данилыча, изменилась она за пять лет сильно.

Старик обратился к ней:

— Соседа узнаешь?

Маша улыбнулась:

— Ну как же. Конечно, узнаю. С приездом, Сергей Викторович!

— Привет, Маш!

Дед приказал:

— Ты, Машка, Петьку забери, чего он голышом у тебя бегает, да ключ от квартиры Солоуховых принеси, он в шкатулке, что сбоку от секретера.

Внучка Данилыча, подхватив ребенка, скрылась в коридоре.

Старик вздохнул:

— Так что, Серег, и не отметим приезд?

— Отметим, Данилыч, обязательно отметим, только давай не сегодня. Завтра, вечером, пойдет?

— Пойдет, чего ж не пойти? Тебе, может, помочь?

— Сумку в хату внести? Я уж как-нибудь сам.

— Я не о том. В квартире-то, наверное, пыли с палец на мебели да коврах. А Машка она у меня работящая, и дома все одно целыми днями с Петюхой отирается. Прибралась бы.

Сергей отрицательно покачал головой:

— Как-нибудь сам управлюсь.

— Ну-ну, мое дело предложить.

За спиной Данилыча вновь возникла Маша, протянула Сергею ключ:

— Вот, Сергей Викторович, держите.

Дед напомнил:

— Так завтра вечером, это… не забудь. Хошь у тебя, хошь у меня. У меня сподручней, старуха моя Марфа закуски приготовит по такому случаю.

— Посмотрим, Данилыч.

Через минуту майор Солоухов зашел в собственную квартиру, вернее, квартиру, доставшуюся ему от матери. Собственного жилья боевой офицер за двадцать с лишним лет службы в армии так и не заработал, скитаясь по гарнизонным общагам, полевым лагерям да госпиталям. И если бы не мать, скитаться бы ему по белу свету и дальше, как цыгану, без крыши над головой. Сергей прошел в гостиную. Старомодная обстановка сразу напомнила о матери. Та любила вечерами, особенно зимой, под вой вьюги, вязать сыну носки или читать книги. Телевизор «Горизонт» мать смотрела редко. Он и сейчас стоял на тумбочке в углу с растопыренными в разные стороны стержнями домашней антенны, покрытый толстым слоем пыли. В ее комнату Солоухов заходить не стал, прошел в свою, сохранившую вид его юности, с такой же старомодной, простенькой обстановкой. Письменный стол со стулом, книжный шкаф, софа, двустворчатый гардероб и потертый ковер на вздутом местами паркете. Отца своего Сергей не знал. Мать всегда говорила, что он только ее сын, и ничей больше. В природе так не бывает, а вот у них было. Именно так! Мать хранила тайну рождения Сергея свято, а Сергей никогда особо и не пытался разгадать ее.

Солоухов поставил сумку на софу, с пакетами направился на кухню. Подключил древний «Орск», практически не рассчитывая, что тот окажется в рабочем состоянии, но холодильник, получив электропитание, затарахтел, мелко дрожа пожелтевшим от времени корпусом.

Сергей улыбнулся, поставил внутрь бутылку водки, положил половину палки «докторской» колбасы, несколько банок рыбных консервов. На столе оставил вторую бутылку «Русской», буханку хлеба, нарезку из ветчины, куриный паштет и банку растворимого кофе. Огляделся. В комнате и на кухне придется наводить порядок немедленно, иначе ни поесть, ни выспаться как следует среди скопившейся за годы бытовой грязи просто не сможет. Отыскал швабру, засохшую половую тряпку. Частичная уборка заняла около часа. Найдя в гардеробе чистое белье, Сергей застелил софу. Достал из сумки спортивный костюм и бросил на стул. Нижнее белье, легкую курточку повесил, уложил свой скромный скарб в гардероб. Вытащил из сумки перегородку, имитирующую дно баула. Осторожно извлек из тайника коробку с пистолетом «ПМ», оборудованным под применение глушителя, сам глушитель, шесть обойм по восемь патронов в каждой. Затем достал части разобранной бесшумной снайперской винтовки «винторез» и двадцатизарядный магазин к ней с комбинированным оптическим прицелом. Довершали арсенал четыре гранаты — две наступательные «РГД-5» и две мощные оборонительные «Ф-1». Разложив оружие и боеприпасы на столе, Солоухов присел на стул. Закурил.

Каким образом он завладел оружием спецназа, а главное — зачем взял его в новую, неизвестную, но мирную жизнь? Завладел просто, со склада трофеев, без особых проблем, выставив перед прапорщиком — начальником склада — ящик водки. А вот взял зачем с собой? На это Сергей ответить не мог. Может, потому что за годы службы привык к оружию. Может, интуитивно чувствовал, что война для него не закончена. А может, оттого, что мирная жизнь в центре России на самом деле таковой не являлась. Как бы то ни было, но Сергей прибыл домой неплохо вооруженным.

Уложив весь свой арсенал, кроме пистолета, обратно в сумку, «ПМ» Солоухов положил во внутренний карман джинсовой куртки, рядом с удостоверением личности. Куртку оставил висеть на стуле. Раздевшись до плавок, он прошел в ванную, где не менее получаса наслаждался контрастным душем.

Через десять минут, одевшись в спортивный костюм, он прошел на кухню и открыл бутылку водки. Подумал: может, сегодня Данилыча позвать? Старику явно не терпелось выпить, да и рад он был Сергею, искренне рад! Но — нет. Сегодня вечер одного Солоухова. Хотя майор пил редко и никогда в одиночку, но на этот раз он решил сделать исключение. Достав из ящика над умывальником граненый стакан, майор наполнил его до краев. Открыл паштет, нарезал хлеб, вскрыл вакуумную упаковку нарезки. Выпил спиртное. Почувствовал, как горячая волна обожгла желудок и разошлась по всему телу, приятно вскружив голову. Немного закусив, Солоухов потянулся к сигарете. Закурил, глядя в окно, усыпанное мелкими каплями дождя. Ни о чем конкретном Сергей не думал, мысли его то возвращали в детство, то в юность, когда он впервые в школьном закуточке прижал к стене и поцеловал Люду Ульянову. Свою одноклассницу, ставшую вскоре его женой. Женой ровно на один год! Но это давняя история, и на ней мысли не удержались, ворвавшись в Афганистан. Два года, как один день, а сколько было разведывательных рейдов, боевых выходов, схваток с «духами» и в ущельях, и на перевалах, и на равнине. Ранения, награждения, отпуска, в один из которых Солоухов и узнал, что супруга не намерена больше его ждать. Просит развода для начала новой жизни, с мужчиной солидным, обеспеченным, не рискующим жизнью на войне и очень-очень перспективным, которого внезапно и безумно полюбила Людмила Солоухова, ставшая в дальнейшем госпожой Градиловой, женой не кого-нибудь, а депутата тогда еще Верховного Совета, затем Государственной думы Российской Федерации. Куда до такого какому-то офицеру армейского спецназа. Следом за Людмилой мысли метнулись к старшему лейтенанту Вахе Карсанову, который потом оказался главарем бандформирования, открыто воюющего против Российской армии. Вспомнив бывшего товарища, Сергей встал, прошел в комнату, порылся в карманах джинсового костюма. Достал смятый клочок бумаги. Облегченно вздохнул — хорошо, что не потерял и не выбросил. На листке ровным почерком Чечена были нанесены цифры его спутникового телефона. Зачем Сергею этот номер? И на этот вопрос он не смог дать ответа. Но листок аккуратно положил в спортивные брюки. Протрезвеет, запомнит. Подумал он и о Марке Брединском, но уже вяло. Острота от полученной новости, что бывший одноклассник претендует реально стать главой региона, прошла.

Допив бутылку и искурив почти пачку сигарет, Сергей почувствовал, что хочет спать.

Выключив везде свет, Солоухов разделся и упал на софу, прикрывшись простынью.

Проснулся Сергей от звонка в дверь.

После выпитой водки болела голова. В холодильнике стояло лекарство в виде не начатого второго пузыря «Русской», но Солоухов не похмелялся. Никогда. Недомогание и головная боль после душа пройдут, и он почувствует себя нормально. Но сейчас, спросонья, состояние майора, как и, впрочем, его внешний вид, оставляли желать лучшего. Звонок настойчиво повторился. Сергей сел на край софы, надел спортивные брюки, пригладил короткие, с заметной проседью волосы, взглянул на часы. Ого! 8.25! Так поздно он давненько не вставал. Прошел в прихожую. Подумал: неужели Данилыч не выдержал и решил развести прибывшего соседа на выпивку с утра, что было вполне возможно.

Солоухов открыл дверь и… увидел на пороге свою соседку с верхнего этажа, бывшую одноклассницу Катю Уманскую. Надо отметить, что в их доме и дворе жили многие одноклассники Сергея. Но Солоухов никак не ожидал увидеть соседку, поэтому непроизвольно воскликнул:

— Катя?

Реакция Уманской была адекватной. Она также удивилась:

— Сергей?

— Я! А ты…

Женщина пришла в себя быстрее майора, объяснив:

— А я слышу вчера вечером какое-то движение внизу! Сначала подумала, уж не воры ли забрались в квартиру № 4. Потом подумала: а чего там воровать? Наверное, внучка Данилыча с кем-нибудь укрылась от деда, муж-то у нее в командировке. Но голосов не слышно. Вот решила с утра заглянуть. А тут… ты! Не ожидала.

Сергей чувствовал себя неловко. Катя в школе была влюблена в него и не скрывала это, ревнуя сильного, красивого парня к соседке по парте Ульяновой. Когда Солоуховы праздновали свадьбу, Катя даже слегла в больницу. Тогда Сергей не придал этому значения. Позже, уже после развода и после того, как сама Катя вышла замуж, мать Сергея поведала сыну, как мучилась от своей любви Екатерина и как замуж пошла не по любви, а от безысходности. Но это тоже было давно. Сейчас же Солоухов не знал, что делать. Выслушав Катю, он только и смог, что растерянно произнести:

— Тут я и… и тоже не ожидал увидеть тебя.

Женщина заметила:

— Ты не болен?

— С чего ты взяла?

— Плохо выглядишь!

Сергей ответил просто и честно:

— Это оттого, что много вечером выпил. Душ приму, пройдет.

Екатерина, как-то лукаво улыбнувшись, спросила:

— Насколько помню, ты офицер?

Солоухов уточнил:

— Запаса, Катя, теперь. Майор запаса, а что?

— А то, майор, что негоже офицеру держать даму в подъезде. Мог бы и в квартиру пригласить. Все же знакомы, можно сказать, с детства. Не чужие.

Сергей ударил ладонью себе по лбу:

— Черт! С этой пьянкой совсем соображать перестал.

И пригласил Уманскую:

— Проходи, конечно, Кать. Только, сама понимаешь, в хате бардак. Я вчера так немного прибрал кое-где, но в общем…

— Я все прекрасно понимаю.

Она вошла в прихожую:

— А здесь ничего не изменилось. С того момента, как прошли поминки твоей мамы… ой, извини, Сережа, я не хотела… как-то само вылетело.

Солоухов махнул рукой:

— Да ладно, чего уж теперь. Ты права, в квартире ничего не изменилось после смерти мамы, да и кому было что-то менять?

Катя поинтересовалась:

— Скажи, Сережа, а почему ты эти пять лет не приезжал домой, ведь наверняка имел возможность. Хотя бы на несколько дней в отпуске.

Сергей утвердительно кивнул головой:

— Возможность имел, конечно, а вот желания… нет!

— Это все из-за Людмилы?

Майор взглянул на соседку:

— Что ты имеешь в виду?

— Сам, Сережа, знаешь, что я имею в виду. Не отпустила любовь к ней?

— Вот ты о чем. Да нет, дело не в Людмиле! Просто… просто не было желания приезжать сюда. К тому же и отпуска-то часто приходилось проводить при части! Но в конце концов, как видишь, вернулся.

— Надолго ли?

Ответил Сергей твердо, так, что Катя сразу поверила:

— Навсегда!

И добавил:

— Но что мы в прихожей? В гостиную не приглашаю, там и присесть негде, а на кухню милости прошу, если, конечно, есть время и нет риска незаслуженно быть обиженной ревнивым мужем. Насколько помню, Славик твой агрессивный мужчина, особенно в отношении меня. Интересно, он и сейчас считает, что между нами что-то было, когда я до смерти матери сюда приезжал домой?

Катя ответила:

— Некому больше ревновать меня.

Сергей воскликнул:

— Не понял! Развелись, что ли?

Уманская не ответила, так как уже прошла на кухню. И только там, убрав со стола остатки вчерашнего одинокого пиршества Солоухова, объяснила:

— Нет, Сережа, мы не развелись. Сначала родители не давали, а после их гибели, ну ты помнишь аварию?

— Помню.

— Так вот, после гибели родителей муженек о разводе слушать не хотел. Я пыталась разорвать наши узы, он бил. Всю жизнь испортил. Из-за него и детей иметь не могу, аборт заставил сделать, да врачи что-то там задели. И хотя о покойнике плохо говорить не принято, всю жизнь мне этот Славик отравил.

— О покойнике? Подожди, подожди, ты хочешь сказать, Слава умер?

— Да! Спился вконец. Двухтысячный год с дружками дня за три отмечать начал, а утром первого января вышел похмелиться да возле подъезда и упал. Сердце остановилось. И было ему тридцать восемь лет.

Солоухов протянул:

— Да… да, дела. И ты после этого…

Катя продолжила за Сергея:

— И я после этого осталась одна. Похоронила мужа как положено, отметила все принятые даты и живу одна. И знаешь, Сережа, не жалею. По крайней мере, никто не бьет, не оскорбляет незаслуженно и по пьянке. Спокойней я стала, а то до трясучки дело доходило. Иногда к утру подушка от слез мокрой была, хоть выжимай. Да и тяжко мне жизнь эта давалась, если я всегда любила тебя. Ты извини, что так прямо, бесцеремонно, но я говорю правду. Которая тебя совершенно ни к чему не обязывает и обязывать не может. Вот так.

— Только не извиняйся, Катя. Разве за любовь извиняются?

Уманская тряхнула головой, отчего ее пышные каштановые волосы разлетелись по плечам:

— Хочешь знать, когда я влюбилась в тебя?

Сергей пожал плечами:

— Обычно люди не замечают этого.

— Это случилось, когда мы еще в разных школах учились, в сквере у фонтана. Осенью, сразу после ноябрьских праздников. Не припоминаешь, что в тот вечер произошло?

— Нет.

— Ты тогда борьбой или боксом занимался и на тренировки ездил вечером, часов в пять, возвращался около восьми и всегда сквером.

— Да.

— А меня в тот вечер, десятого ноября, как сейчас помню, мама в булочную отправила, дома хлеб кончился. Магазин у нас тогда где был?

— Сразу, не выходя из сквера, в двухэтажках.

— Правильно. И закрывался он в 20.00. Я купила хлеб и пошла по аллее домой, а у фонтана трое взрослых парней водку пили да хамсой закусывали. Рожи пьяные, на губах одного хвост рыбий приклеился. Фу, противно. Они и пристали ко мне.

Тут Солоухов все вспомнил.

Действительно, как-то осенним вечером он возвращался с тренировки, а занимался Сергей классической борьбой и немного, для себя, боксом. Зашел в сквер и услышал крик из кустов акации. Девичий голос просил о помощи. Солоухов, не раздумывая, ринулся в кусты и увидел на «пятачке» за зарослями поваленную тремя бугаями соседку по подъезду. Парни срывали с нее одежду. Они заметили Сергея. Один бросился на него, но Солоухов ударом левой неожиданно легко сбил напавшего с ног. Да так, что тот повис на жестких ветвях акации. Затем он разделался и со вторым насильником. Этого уже отделал от души. Третий сбежал. Сергей помог подняться девушке, предложил вызвать милицию, но соседка отказалась. Тогда он проводил ее до подъезда. До своего этажа. Через год они стали одноклассниками, а Катя, оказывается, на всю жизнь полюбила своего спасителя-соседа, на которого до этого и внимания не обращала.

Катя, видя, что Сергей восстановил в памяти события того дня, улыбнулась:

— Вот тогда, Сережа, я и поняла, что ты самый лучший юноша на свете. Ночью не могла уснуть. Но не оттого, что меня терзали воспоминания о диком нападении, а от уверенности, что мы станем с тобой друзьями. А потом… потом и больше, чем друзьями. Как же я была наивна! Хотя в пятнадцать лет все девчонки наивны и живут мечтами встретить своего принца. Большинству это так и не удается. Мне удалось. Я встретила своего принца, но жизнь не сказка, и принц выбрал другую принцессу. Но все! Хватит об этом!

Сергей посмотрел на соседку:

— Кать! Мне нужно душ принять и привести себя в порядок!

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Нет. Если есть время, подожди. Нам есть еще о чем поговорить. Подождешь? Я быстро.

— Подожду.

Солоухов скрылся в ванной комнате и встал под струи душа. Появление Кати взволновало майора. Сергей пытался понять причину этого волнения. Он уже испытывал подобное чувство. Давно. Когда впервые коснулся Людмилы. Значит ли это, что и Катя?.. Нет! Без выводов! Еще ничего не ясно. Но то, что она пришла, хорошо, очень хорошо. Одно обстоятельство не то чтобы обеспокоило Сергея, но вызывало смущение. Он почувствовал острое желание близости с Катей. Солоухов хотел женщину. И это было объяснимо. Для него. А для Кати? Черт! Оказывается, и в обычном общении давних знакомых обстановка может измениться не менее быстро и кардинально, чем в боевых условиях. Или он утрирует ситуацию? К черту! Хватит ломать голову. Пора уже и выходить. Иначе Кате надоест ждать его. А Солоухову теперь не хотелось, чтобы она ушла.