ГЛАВА 10
Владимир приступил к приему роты, и начались будни. Веру Бережной видел каждый день. Во время утренних построений она, обычно в сопровождении подруг, таких же служащих, проходила в направлении штаба по краю плаца. И капитан, а вместе с ним и весь остальной личный состав, не мог оторвать взгляда от женщин. Она же не обращала ни на кого никакого внимания, видимо, уже привыкнув быть по утрам в центре внимания большого и «голодного» мужского коллектива. Ее рабочий день проходил в штабе, а Владимир как командир роты должен был находиться с подразделением. В основном в парке. Невозможность встреч с Верой делала капитана одиноким, хотя дел по службе у него было хоть отбавляй. Владимир начал знакомство с личным составом своей роты на следующий день после прибытия в часть.
На утреннем разводе командир батальона представил его. Затем капитан собрал в канцелярии командный состав.
На коротком совещании ему представились командиры взводов.
Старшие лейтенанты Евгений Зыков, Александр Федоров и Павел Верба. А также старший техник роты, он же по совместительству и старшина – старший прапорщик Казбек Дудашев. Должность зама по воспитательной в роте оставалась пока вакантной.
Бережной довел свои требования, которые в дальнейшем будет предъявлять личному составу. Заслушал взводных о состоянии дел в их взводах. На этом ознакомительную беседу закончил. Офицеры покинули канцелярию, остался старший прапорщик.
– У вас ко мне вопросы, товарищ старший прапорщик? – спросил Владимир.
– Так точно!
– Слушаю вас.
– Вам известно, что я чеченец по национальности?
Бережной немного удивился:
– Конечно! И что?
– Вы воспринимаете это как должное?
– Вы сами точно сформулировали ответ на свой вопрос. Я вижу по вашим наградным колодкам, что в свое время вы служили в Афганистане?
Казбек ответил:
– Было дело!
– И служили хорошо! Два ордена Красной Звезды говорят о многом. И за ваши заслуги я уважаю вас, поверьте, я говорю правду. Так какая разница, кто вы по национальности?
– Бывший командир относился к этому по-иному.
Владимир заметил:
– Я не бывший командир, и у меня собственное мнение. И больше, чем ваша национальность, меня интересует ваше мнение о состоянии дисциплины в роте. Можете дать мне исчерпывающую информацию?
– Это могут сделать командиры взводов.
– Я спросил вас, товарищ старший прапорщик!
– Есть, товарищ капитан! Докладываю. В общем картина такова: основу роты составляют военнослужащие, прослужившие более года. Пять человек увольняются осенью, молодых, весеннего призыва, двенадцать человек, сержанты прошли «учебки», так что рота вполне боеготовая. Дедовщины как таковой до сих пор удавалось избежать, хотя, сами понимаете, проявление ее все же имеет место. Но не махровая, беспредельная. С этим боремся как можем. Тут помог поступок капитана Антонова.
Капитан вновь удивился, переспросив:
– Антонова?
– Так точно! Был случай, один наш сержант сильно избил молодого бойца, а ротой тогда временно командовал капитан Антонов...
– Подожди, у него же свое подразделение?
– Так точно, но у нас в то время в одном из рейдов штатного ротного, старшего лейтенанта Степанова, убило, так Антонова и назначили временно на две роты.
Бережной проговорил:
– Понятно. Продолжайте!
– Так вот, капитан быстро разобрался в обстановке. С ним шутки плохи. Несмотря на сопротивление вышестоящего командования, добился-таки, чтобы сержанта осудил суд военного трибунала. После этого намного спокойнее стало.
– Ну а этот, новый ротный, который вместо погибшего официально принял подразделение, почему в части не задержался?
– «Скороспелка», товарищ капитан! Извините за выражение. Папа где-то в верхах. Вот и сунул сыночка сюда на роту, чтобы, значит, как уже боевого офицера продвинуть выше. Он и в Чечне ни разу не был, а крест получил. И должность где-то в Главном штабе.
– Понятно! Как вас по имени-отчеству?
– Казбек! Называйте так.
– Я вас, Казбек, пока буду принимать технику, попрошу усилить контроль за подчиненными. Те же указания получат и командиры взводов. Мы должны удержать роту в рамках законности и готовности к выполнению боевой задачи. И еще, вы женаты?
Старшина слегка замялся:
– До сих пор в холостяках ходил.
– До сих пор?
– Так точно!
Капитан спросил:
– И, как понимаю, решили изменить положение?
– Точно так! Собираюсь жениться, товарищ капитан! Да вы ее увидите в офицерской столовой, она там поварихой работает, Дарья Петровна, или Даша.
– Еще несколько вопросов, если вы не против.
– Конечно, пожалуйста!
– Откуда вы родом? Я имею в виду район Чечни. Есть ли у вас родственники и чем они занимаются? И не будут ли они против вашего брака с русской женщиной? Извините.
Старший прапорщик понимающе кивнул головой:
– Я ждал этих вопросов. Ответ короткий. Я выходец из детского дома, родственников у меня нет. По крайней мере до сих пор не объявлялись, и лишь мне одному решать, с кем связать свою жизнь.
– Достойный ответ, Казбек! Вопросов больше нет. Пожалуй, только последний, когда свадьба?
– Даша скоро поедет в отпуск, там со своими близкими обсудит этот вопрос. По возвращении и решим, когда сыграть.
– Удачи, Казбек. Можешь идти, и помни мою просьбу.
– Я помню и выполню приказание, товарищ капитан! И спасибо вам.
– За что? – удивился Бережной.
– За все! Потом поймете. Разрешите идти?
– Идите!
Прапорщик вышел из канцелярии, оставив Бережного одного. И вновь его мысли вернулись к Вере. Как бы им встретиться? Просто поговорить. Им было что сказать друг другу. Но она сказала, что сама устроит встречу. Значит, ждать? Но как не хочется ждать, видя ее каждый день. И все же ничего другого не остается.
Владимир решил пройти в парк, продолжить прием техники. Он вышел из казармы и пошел через плац. Навстречу попался майор Крамаренко. Володя подумал: наконец они смогут поговорить, как бывшие однокурсники, вспомнят годы курсантские, хотя, если признаться, Бережному это было не в масть. Он подошел к майору. Поздоровался просто, неформально:
– Ну привет, старшина! – назвал он майора его училищным званием.
Крамаренко побагровел:
– Вы что, капитан, в званиях перестали разбираться? Майора от старшины отличить не можете? Или, по примеру Антонова, заливаете зенки с самого утра?
– Ты что, Гена? Рехнулся? Я же к тебе, как к человеку...
– А не надо ко мне иначе как по Уставу, понятно? Я для вас, товарищ капитан, офицер, старший и по званию, и по должности. Так что будьте добры приветствовать начальника, как предписывает то Строевой устав. А именно, отданием воинской чести. Или мне с вами персональное занятие провести прямо здесь, на плацу? На виду у подчиненных? Распоясались, понимаете ли. И запомните, товарищ капитан, перед тем как обратиться ко мне, не забудьте спросить разрешения на это!
– Вот ты, значит, как, образец службы?
– И не сметь обращаться ко мне на «ты», мы с вами вместе гусей не пасли!
Злость закипела внутри Бережного.
– Позвольте узнать, товарищ майор, перед тем, как послать вашу персону на хер, тоже разрешения спрашивать? Или можно так, по старой дружбе?
– Капитан! Не советую нарываться на неприятности.
– Да пошел ты... Правы были люди, окрестив тебя Хмурым козлом. Теперь вижу, правы.
– Вы готовы ответить за свои слова?
– Хоть сейчас! Что, прямо тут морду твою высокомерную набить? Как однажды в твоей каптерке, помнишь? Правда, здесь подчиненные, отойдем куда?
– Бережной! Я не намерен больше терпеть ваши оскорбления. В 20.00 быть у командира части в готовности дать объяснения своему недостойному поведению. И не опаздывать, капитан!
Крамаренко, резко развернувшись и чуть ли не печатая шаг, пошел в сторону штаба.
– Тьфу, – сплюнул Владимир, – и что за чмо? Неужели нельзя по-человечески? Мол, не желаю видеть в тебе равного. Субординация есть субординация, но не так же по-хамски высокомерно пользоваться ею? Да, хорошо начинается служба здесь, ничего не скажешь!
Он продолжил путь в парк, где объявил взводным, что общее построение роты, намеченное ранее после ужина, переносится на завтра. После чего продолжил осмотр техники, которая была подготовлена к проверке и стояла перед боксами, на линии боевой готовности.
Бережной медленно обходил строй машин, но какая сейчас может быть, к черту, приемопередача? Крамаренко отбил всю охоту что-либо делать. Пройдя первый взвод, Володя приказал загнать технику в боксы, а командирам взводов самостоятельно составить акты технического состояния и укомплектованности закрепленной за ними техники. Сам же ушел в подразделение, принимать вместе с прапорщиком Дудашевым штатное оружие.
Казбек сразу заметил состояние капитана, спросил:
– Что-то не так, командир?
– С чего ты взял?
– Вид у вас мрачный.
– Это личное.
– Понятно! Видел, как вы мило с начальником штаба на плацу беседовали.
– Я перед ним, видите ли, стелиться должен! Не дождется!
– Он начальник.
На что Бережной резонно заметил:
– Но не обязательно при этом быть еще и заносчивым дураком!
– Хорошо, что вы это понимаете, капитан. На ковер вызвали?
– В 20.00.
– К Крамаренко?
– К командиру.
– Это полегче. Хотя и крут подполковник Буланов, но с понятием. Напрасно не наедет. Справедливый человек и не по годам мудрый.
– Спасибо, успокоил! Давай вскрывай ружейную комнату, будем оружие считать.
– Минуту, товарищ капитан!
Ровно в 20.00 капитан Бережной открыл дверь командирского кабинета.
– Разрешите, товарищ подполковник?
– Входи! – голос командира был официально-строгий.
Значит, ничего хорошего предстоящий разговор ему, Бережному, не сулит. Да, впрочем, на что иное мог он рассчитывать? По всем армейским законам майор Крамаренко абсолютно прав!
– Проходите, что застряли на входе? Присаживайтесь, – командир указал на стул в торце стола заседаний, напротив себя. Рядом с ним, по бокам, сидели начальник штаба и заместитель по воспитательной работе майор Варфоломеев.
Начал, как и положено, командир:
– Передо мной, товарищ капитан, рапорт начальника штаба, которого еще совсем недавно я вам в пример ставил и советовал равняться на него. Посмотрим, как вы восприняли мои советы. В рапорте подробно указывается о вашем недопустимом поведении в отношении старшего офицера и прямого начальника. Оскорбления, угрозы. Так вы поняли мои напутственные слова? С точностью до наоборот? Неплохо вы начинаете службу на новом месте. В чем дело, капитан?
Бережной встал.
– Во-первых, товарищ подполковник, я должен признать, что все изложенное в рапорте правда.
– В этом я не сомневаюсь, – ответил командир.
– Хоть Крамаренко и ранее был... Не буду продолжать, но на подлость по-крупному он не способен, так что правдивость его рапорта я признаю. Во-вторых, это не означает, что я собираюсь перед ним извиняться. Хочу напомнить, что в армии я не первый, а седьмой год, столько же, сколько и Крамаренко. Учитывая то, что мы когда-то учились вместе, я решил, что смогу поговорить с ним как с человеком, а не с солдафоном. Но майор встал в позу и начал учить меня жизни. А я в подобных нравоучениях не нуждаюсь. Уж с его стороны точно! Если начальник штаба решил дистанциироваться от подчиненных, ради бога, но пусть, в свою очередь, соблюдает правила офицерского этикета. А то он, видите ли, занятия со мной по строевой подготовке решил провести на глазах у подчиненных. Лучшего ничего не придумал. Какой офицер стерпит подобное к нему обращение? Вот и я, естественно, не сдержался и высказал все, что думаю о нем. Хотя нет! Высказал я гораздо меньше, чем следовало бы. Так что в содеянном ни капли не раскаиваюсь.
Командир батальона спросил:
– Что будет в-третьих? Мы дослушаем вас до конца, капитан, – сказал командир.
– В-третьих, хочу сказать, что прибыл сюда служить, а не гнуться перед кем-либо. Это прошу отметить и запомнить. Можете принять любое решение, но другим я не стану. Я все сказал, товарищ подполковник, разрешите сесть?
– Садись! Майор Крамаренко, вам слово!
– Есть! Я, в свою очередь, тоже хочу объяснить, почему повел себя так в отношении капитана Бережного.
Командир откинулся в кресле:
– Говорите, мы вас внимательно слушаем.
– Все дело в том, что я считаю капитана Бережного человеком временным в части, которому, по большому счету, наплевать на состояние дел в подразделении.
Комбат удивился:
– С чего вы это взяли?
– Это мое личное мнение, – ответил начальник штаба, – я не знаю, с какой целью его перевели к нам, но сомневаюсь, что служить. В одной части он уже прокололся. И Бережного суют к нам, думаю, чтобы попросту отделаться от нарушителя дисциплины. Отсюда его поведение, отрицающее элементарную субординацию.
– Крамаренко! – попытался возмутиться Владимир, но командир усадил его на место.
– Капитан! Вас выслушали, и теперь просьба реплики оставить при себе, вам еще будет дано слово, продолжайте, товарищ майор!
– А вы знаете мое отношение к таким офицерам, отсюда и жесткое обращение с Бережным. С такими я буду работать только строго в рамках Устава. И буду требовать принятия к капитану Бережному самых строгих мер. У меня все!
Майор сел на место, что-то нервно чертя остро заточенным карандашом на листе бумаги.
Командир положил локти на стол, задумчиво глядя на зеленое сукно своего рабочего стола. Наступила пауза.
Замполит что-то быстро писал в своем дежурном блокноте. Бережной отвернулся, лишенный слова, и смотрел в окно, где по стеклу застучали первые, еще слабые и мелкие капли начинающегося затяжного дождя.
Молчание прервал командир:
– Что скажете в ответ, капитан Бережной?
– Мне непонятна и оскорбительна предвзятость майора Крамаренко. Да, был у меня конфликт в прежней части, и о сути его известно всем, включая и начальника штаба. Но кроме конфликта, были еще и Таджикистан, и два ранения, и награждение боевой медалью. Это не в счет? То, что меня перевели именно к вам, в этот автобат, извините, решение принималось не мной! А прибыл я сюда служить, исполнять свой долг. Но вижу, что в армии становится все больше таких крамаренков, которые несут разрушение своим доведенным до тупизма солдафонством. Так что, не исключаю, следует подумать, а не бросить ли все к чертовой матери и не свалить ли из армии? По крайней мере не видеть больше этой порнографии.
– Не забывайтесь, капитан! – поднялся командир. – Мне все ясно. Я принимаю решение. За оскорбление старшего по званию офицера и невыполнение законных требований прямого начальника вам, капитан Бережной, объявляю строгий выговор! С вами все! Можете идти! А вас, товарищи заместители, прошу остаться, разговор нам предстоит долгий. И смотри, Бережной, – уже на выходе успел остановить Владимира командир, – чтобы через двое суток акты приемопередачи должности лежали у меня на столе. И ни о каком увольнении и думать не сметь! Понял, капитан?
– Так точно, разрешите идти?
– Идите!
Володя покинул кабинет командира.
Он вышел из штаба, подумав, стоит ли зайти в казарму, махнул рукой и пошел в городок, в общежитие. В окне кабинета командира части продолжал гореть свет. Знать, обсуждают его. Ну и черт с ними, пусть обсуждают!
Он шел по темной аллее, обрамленной с обеих сторон густым подстриженным кустарником. В отличие от расположения войсковой части, которое неплохо освещалось, военный городок тонул в кромешной тьме. Да еще начавшийся мелкий дождь вмиг превратил тропинки между домов в грязные, непроходимые дорожки, так что до общежития Владимиру предстояло добираться кружным путем, по редкому асфальту. В общежитие, где его ждало одиночество. Но он ошибался.
Внезапно слева он услышал знакомый и такой милый голос:
– Володя?!
Бережной остановился.
– Вера?
– Не стой там, иди ко мне, я возле детской беседки.
Капитан увидел силуэт любимой, одним прыжком перепрыгнул через кусты и тут же попал в объятия той, о которой думал все это время.
– Вера! Ты! Наконец-то!
Губы их слились в долгом поцелуе. С трудом оторвавшись от Володи, Вера глубоко вдохнула воздух:
– Ух! Чуть не задохнулась!
– Вера! Я так ждал встречи с тобой, так хочу тебя, Вера?!
– Идем!
– Куда, любимая?
– Идем! Подруга с мужем в отпуске, квартира свободна.
В груди Владимира кольнуло. Может, вот так она и других манила за собой для близких свиданий? В чужих квартирах, втайне от мужа? Он попытался отогнать эту мысль, но непонятная и ничем не обоснованная обида осталась.
Вера продолжала, не замечая в темноте, как боль ревности легкой тенью накрыла его лицо:
– Пойдем по одному! Видишь четырехэтажный дом? Через пять минут зайдешь в третий подъезд. Квартира № 30. Дверь будет открыта. Побежала я, жду, Володенька!
Она скрылась за деревьями. Володя посмотрел на часы – 20.55. Вышел обратно на аллею, посмотрел в сторону штаба. Окна в угловом кабинете продолжали светиться.
Через пять минут ровно он вошел в квартиру. Вера встретила его объятиями и жадным поцелуем.
– Пройдем в комнату, я там свечи зажгла, свет включать не будем.
Они прошли в уютную комнату, где в углу, уже разобранная, стояла софа. Где-то из глубины играла тихая эротическая музыка, мерцал колеблющийся свет нескольких свечей на журнальном столике. На нем же бутылка шампанского, конфеты в хрустальной вазе. Да два кресла по разным сторонам.
– Выпьем, Володя? Я вижу, ты напряжен!
Она села, и халат, в который была одета Вера, распахнулся внизу, обнажив ее красивые ноги. Кровь ударила в голову офицера, истосковавшегося по женской ласке. Бережной почувствовал страстное, непреодолимое желание обладать любимой. И после того как они немного отпили игристого вина, Владимир бросился к ней. Поднял на руки. Вера, запрокинув голову назад, зовуще смотрела ему в глаза. И в ее зрачках отражалось пламя свечей, как пламя страсти.
Володя, уложив Веру на софу, резко сорвал с женщины халат. Она от неожиданности вскрикнула:
– Ах! Ты что, Володя?
Под халатом ничего, кроме ее смуглого тела, не было.
Он сбросил с себя форму, отрывая пуговицы, как назло не поддававшиеся ему. Затем, как жадный самец, победивший в схватке за самку, набросился на женщину. Вошел в нее без подготовки, грубо.
Вера вновь вскрикнула:
– Ты делаешь мне больно, Володя!
– Не могу... Не могу... – только и шептал Владимир. Его прерывистое дыхание мешало говорить.
– Ну хорошо, – сжала губы Вера, – делай для себя.
– А ты?.. Ты?
– Я не могу так!
– О-о!!! – выражая крайнюю степень наслаждения, Володя весь напрягся, тело его покрылось испариной. Затем оно обмякло, и он опустился рядом с Верой, пытаясь отдышаться.
Она, облокотившись на ладонь согнутой в локте руки, смотрела на удовлетворенное лицо любимого, другой рукой гладя его повлажневшие короткие волосы. Наконец он открыл глаза, притянул ее к себе, обнял:
– Извини, дорогая, я потерял голову.
– Я понимаю тебя, не надо извиняться.
– Сейчас, Вера, я сделаю все для тебя!
– Отдохни! Давай поговорим пока. Ты ведь не только от страсти делал мне больно, признайся? Ты за что-то мстил мне? За что, Володя?
– Ты не права.
– Я права. И ты это знаешь. За что ты мучил меня? За то, что когда-то произошло в училище? Не пора ли забыть те ошибки, которые мы по молодости понаделали тогда, лишив себя счастья?
– Глупости! Я о том, что ты сказала, даже не подумал.
– Тогда, может, из-за тех слухов, которые вьются вокруг меня, как вороны черные?
Владимир на этот раз промолчал.
– Понятно! Но почему тогда сам не спросишь меня, были ли у меня мужчины, кроме Крамаренко?
– Вера!
– Нет, Володя, давай разберемся до конца. Чтобы к этой теме больше никогда, слышишь, НИКОГДА не возвращаться.
– Хорошо. Спрашиваю, были ли у тебя мужчины, кроме мужа, и как много их было?
Вера задумалась.
– Вот ты как поставил вопрос? Ладно, отвечу. Да. Были. Двое! Много это или мало? Но никак не весь гарнизон, как утверждают злые языки. И это объяснимо. Я же женщина, мне ласки хочется, любви, а не дежурной случки по супружеским обязательствам перед мужем. Мужика нормального, а не пойми что рядом под боком. Но, учти, все это было до тебя. До того, как появился ты. Знаешь, когда семь лет назад ты обнял меня на дискотеке, а потом проводил домой, во мне все перевернулось. Я почувствовала, что полюбила тебя. И все было так хорошо, пока та новогодняя ночь все не испортила. Но не будем об этом, а вернемся к твоему вопросу.
– Вера!
– Подожди, я должна сказать все до конца. Вернемся к тем двоим, что были у меня, кроме мужа. Я пыталась найти в них хоть каплю того, что присуще тебе. Не видя тебя, я пыталась создать, не знаю, как это лучше выразить, твой образ в другом. Пыталась увидеть подобие тебя. Создать для себя этакую волнующую сказку... Но, как выяснилось, сказок в жизни не бывает. В большинстве случаев, тех, кого я выбирала, интересовало только мое тело. И еще осознание очередной победы. Никому не было дела, как я страдала после таких встреч, да и не знал никто этого. И ты не сможешь понять, как я тогда ненавидела себя, свое тело, свою душу. Больше я никого не хотела видеть, поняв, что ты – это только ты и другого, даже похожего на тебя, мне не надо. Поняла и смирилась. Ты вправе не верить мне, но я сказала правду, единственную правду, в отличие от того, что говорят обо мне, да и наплевать мне на все эти слухи! Обидно только.
Бережной перехватил нить разговора:
– Вера! Я понимаю тебя, не надо ничего говорить. Я тоже не вел монашеский образ жизни, был женат. Ты в курсе той глупости, что я совершил. Но вот тогда я действительно мстил. Но не тебе, а себе. За то, что так подло, и в этом ты была права, погубил наше счастье. Своими руками уничтожил его... Жизнь с проституткой, естественно, не сложилась, мы разошлись, я тоже имел женщин, но ни с одной не испытал даже близкого к тому, что испытывал с тобой за месяцы наших близких отношений! Ты же не упрекаешь меня в этом? Не надо больше ничего говорить. Извини меня, я так виноват перед тобой! Я люблю тебя и хочу вновь и вновь. Давай лучше подарим оставшееся время друг другу. Главное я понял, что ты любишь меня, и судьба в конце концов свела нас вместе.
Он припал к ней, медленно гладя упругую грудь, целуя шею, мочки ушей, губы. Сейчас он был нежен, как тогда, семь лет назад, и ласка сразу возбудила Веру. Она вся отдалась любви. И вновь испытала то, что никогда ни с одним мужчиной не испытывала. Тот же удар наслаждения, от которого потемнело в глазах. Она опять падала в бездну одновременного удовлетворения желаний.
– Вова! Володенька! Я вновь почувствовала себя женщиной. Как это прекрасно!
– Немного шампанского?
– Пожалуй!
Володя аккуратно отстранил от себя любимую женщину, поднялся, налил фужеры, присел на постель, передал Вере бокал искрящегося в свете свечей шампанского. Они молча, смакуя напиток, выпили.
– Вера, у вас с Крамаренко есть дети?
– Да. Мальчик. Он сейчас у матери Геннадия. Здесь, сам понимаешь, ему даже учиться негде. Мы видимся с ним, когда приезжаем в отпуск. Я так скучаю по нему! А почему ты вдруг спросил об этом?
– Хотел бы взглянуть на него. Он на тебя, наверное, похож?
– Не знаю! Я считаю, что на меня, Крамаренко – что на него. Как обычно!
– Понятно.
– Володя! А знаешь что? Может быть, я сошла с ума, да так оно, наверное, и есть, но вот прямо сейчас я захотела ребенка от тебя. Чтобы ты всегда был во мне и со мной, как бы дальше ни сложилась жизнь.
– Ты серьезно?
– Абсолютно! Поставь, пожалуйста, бокал и иди ко мне. Иди, любимый!
* * *
Майор Крамаренко вышел из штаба поздно, перед самым отбоем, когда роты маршировали на вечерней прогулке. То, что сказал командир, после того как отпустил Бережного, неприятно задело начальника штаба.
Он, видите ли, «перегибает палку» в отношениях с подчиненными, удалился от них, чуть ли не пугалом стал в батальоне. Почему командир не понимает, что он, Крамаренко, служит так, как того требует Устав? Как должно быть повсеместно? Офицеры бегут из армии. Разве в этом только его, начальника штаба какого-то батальона, вина? И если бегут, то, значит, не офицеры они, а люди случайные в армии, а потому и не место им в строю. Беречь людей надо. Надо! Но не ценой разрушения принципа единоначалия, на котором и держатся вооруженные силы.
И в обратном никогда и никто Крамаренко не убедит.
Он шел домой, считая, что делает дело правое и наказание, вынесенное капитану Бережному, не соответствует тяжести совершенного им проступка. А посему завтра же будет ходатайствовать перед командиром о привлечении капитана к суду чести младших офицеров. И то, что Бережной прослужил в части совсем немного, дела никак не меняет. Конечно, добиваться увольнения бывшего однокурсника он не будет, а вот предупредить того о неполном служебном соответствии, это в самый раз!
Крамаренко подошел к своему дому. Это был отдельный дом с мансардой.
Ни в одном из окон не горел свет. Означать это могло, что либо Вера легла спать, не дождавшись его, либо ее не было дома. Одно из двух.
Включив свет в прихожей, Крамаренко увидел на пуфике перед зеркалом записку:
«Дорогой, мы с подругами решили устроить девичник. С кем и где, не сообщаю, зная твой взрывной и ревнивый характер. Приду поздно, ни о чем плохом не думай! Ужин в холодильнике, спокойной ночи, так как ты вряд ли станешь ждать меня. Вера».
Крамаренко яростно скомкал записку. С силой ударил кулаком в косяк двери, разбивая в кровь пальцы.
Опять! Опять ложь! Опять измена! За что? Ну за что? Разве он не любит ее? Разве не живет ради нее одной и сына? Ну почему такая несправедливость?
Он сел на ступени лестницы, ведущей в мансарду, в спальню. Злость сменилась обидой, и слеза внезапно пробежала по щеке офицера. Он разбитой, окровавленной рукой стер ее. Закрыл руками лицо. Майору Крамаренко было очень плохо. Его не понимают, не любят, ненавидят, но он же стремится делать только хорошее, нужное, в его понимании, искренне не желая никому зла. Почему же никто не хочет понять его? Даже собственная жена, жестоко и хладнокровно обманывая в самом святом!
Он встал, прошел на кухню, открыл холодильник, достал початую бутылку водки. Из горла сделал несколько глотков, сел за стол. Закурил, мрачно глядя, как по стеклу пробивают извилистые дорожки капли мелкого затяжного дождя.
Вера вернулась в три часа ночи. Открыла своим ключом квартиру, увидела сидящего на кухне мужа, подошла к нему:
– Ты что, ждешь меня?
– Как видишь!
– Представляю, о чем ты все это время думал.
– Откуда ты можешь знать, о чем я думал?
– Догадываюсь. И уверен в том, что твои догадки имеют основания?
– Уверен!
– Ну тогда нам не о чем говорить. Я тоже человек, Крамаренко, и мне хочется быть в обществе, а не сидеть возле тебя неодушевленным предметом, понял? Записку читал? Ничего другого я тебе не скажу. Мне просто больше нечего тебе сказать.
– Разве, Вера, я о чем-то тебя спрашиваю? Повеселилась? Развеялась? Ну так иди, отдыхай!
– А ты так и будешь сидеть здесь?
– Это уже мое дело, дорогая. И, прошу, оставь меня!
Вере стало жаль мужа. Жаль его к ней любви: он же не виноват, что она-то его не любит.
– Гена! Давай по-хорошему. Ты много работаешь. Пойдем вместе. В конце концов, ты муж мне?
– Не надо, Вер! Я не нуждаюсь в жалости и не пойду с тобой. Не хочу!
– Что же, спокойной ночи, дорогой.
– Это я уже в записке читал, ни к чему повторяться!
Вера пожала плечами, поднялась в спальню, где, лежа в постели, никак не могла уснуть, находясь под сильным впечатлением от близости с Володей.
* * *
В три часа в дверь общежития позвонил и Бережной. Дежурная, молодая женщина с заспанным лицом, открыла дверь.
– Что-то поздновато вы, товарищ капитан? – с легким намеком сказала она.
– А разве здесь существует какой-либо распорядок?
– Нет, но...
– Тогда не вижу причин для лишних вопросов.
– Какие мы строгие!
– Дайте, пожалуйста, ключ. Да, капитан Антонов не появлялся?
– Избави бог! Этот клоун еще куролесил бы.
– Он не клоун, милая, Антонов – офицер, и, заметьте, иногда исполняет свой долг не сидя в штабе, а в горах Чечни. Под пулями и разрывами мин.
Это был намек! Муж дежурной служил начальником финансовой части.
– И иногда вспоминайте об этом, девушка!
Он взял ключ, бросив:
– Спасибо!
Прошел в свой номер, где так же, как и Вера, долго не мог заснуть, почти физически ощущая невидимое прикосновение ее тела.
