Глава четырнадцатая
Каждой твари по пуле
Ночь с воскресенья 26 мая на понедельник 27 мая
Когда продуктовый фургон с Иветой за рулем подъезжал к воротам бывшего пионерского лагеря, превращенного в базу боевиков, обе его задние створки были раскрыты. Повинуясь негромким командам Кузьмина («Рыбак, пошел»… «Дрозд, пошел»), бойцы вываливались из микроавтобуса, умело падали на дорогу и откатывались на обочину. Трое тут же устремились влево от асфальта и столько же вправо.
Примерно в пятидесяти метрах от ворот в фургоне оставались лишь майор Кузьмин и стрелок-связист лейтенант Лихачев.
Врача Чернова и сапера Мухина Кузьмин оставил в тылу, как он выразился. Оба яростно протестовали, но это не помогло. Кто-то должен был заняться ранеными, если таковые появятся, и кому-то следовало позаботиться о тромоноле, когда тот будет захвачен. В том, что это свершится, никто не сомневался. И всем стало ясно, что подразумевалось под троянским конем. Это был фургон террористов, где остались Кузьмин и Лихач. Им предстояло выполнить самую ответственную и опасную задачу.
Разумеется, когда расклад стал известен, остальные бойцы возмущенно заголосили, утверждая, что именно они должны въехать в лагерь, чтобы там принять бой первыми. Но Кузьмин сказал:
— Приказы не обсуждаются, ясно?
— Иногда обсуждаются, — возразил капитан Захаров, и желваки явственно обозначились под кожей на его скулах.
— Вот как, — невесело констатировал Кузьмин. — Стоило командиру вам душу приоткрыть, как вы уже на шею садитесь.
Пристыженный Захаров отвернулся. Остальные пороптали немного, но Архипов на них цыкнул:
— Все, ша! У нас тут не базар и не народное вече. — Он прямо посмотрел в глаза Кузьмину и предложил: — Ставьте задачу, товарищ майор. Бунт на корабле подавлен.
И Кузьмин поставил задачу. Прапорщику Дроздову, сержанту Фомину и старлею Архипову предстояло обойти лагерь с левого фланга и атаковать, как только раздастся стрельба. То же самое вменялось старшему лейтенанту Рыбакову, прапорщику Орлову и сержанту Соболеву, но справа. С тыла должны были зайти капитан Захаров, лейтенант Лазарев и сержант Прохоров. Все были вооружены автоматами Калашникова, снайперскими винтовками, пистолетами Макарова и гранатами.
— Пленных брать, — сказал Кузьмин, перед тем, как началась погрузка в фургон. — По возможности, конечно. Хотя лучше сверх возможностей. Потому что без «языка» толку не будет. Нам нужен выход на заказчиков.
— Понятно, товарищ майор, — загалдели бойцы, — Сделаем… Можете на нас положиться.
А Фомин значительно добавил:
— Заказчикам не долго в сторонке отсиживаться осталось. Прищучим их как миленьких.
Теперь он, лейтенант Архипов с противотанковым ружьем и прапорщик Дроздов со снайперской винтовкой рассеивались по территории, смежной с лагерем. То же самое происходило на противоположном фланге, где действовали Рыбаков, Орлов и Соболев. Лазарев, Прохоров и Захаров взяли под контроль дальний конец лагеря, уходящий в дремучий лес. Ну а Кузьмин с Лихачевым лежали на дне фургона, держа автоматы на изготовку.
— Что, Лихач, мандражируешь? — спросил Кузьмин, когда микроавтобус миновал ворота и покатил по узкой аллее к административному корпусу.
— Не-а, — откликнулся напарник. — Такое явление наблюдалось, когда я только узнал, что мы первыми в осиное гнездо сунемся. Теперь организм работает в режиме НБЛПТ.
— Это еще что за хренотень?
— Не буди лихо, пока тихо, товарищ майор. Как говорят в боевиках: «Мой палец чешется на спусковом крючке».
— Главное, башку не поднимай, Лихо.
— Вообще-то я Лихач, но сегодня пусть Лихо, — отозвался Лихачев. — Вы сами не высовывайтесь, товарищ майор. Вам еще дочку растить, не забыли?
— Я все помню, — сказал Кузьмин, поудобнее беря автомат. — Кое-что хотелось бы забыть, но я все равно помню. Так уж устроен.
— Мы все так устроены.
Это были последние слова Лихачева, произнесенные шепотом, потому что микроавтобус начал замедлять ход, а потом и вовсе остановился.
Когда на черной листве заплясали блики от приближающейся машины, Юрчис отошел от окна и направился к двери.
— Едет, — сказал он.
— Наконец-то, — зевнул грузин. Волосы у него стояли дыбом, как у панка.
Прежде чем выйти из спального корпуса, Юрчис распорядился:
— Ты, Малхад, встретишь нашу гостью. Я подстрахую сзади. А то вдруг она каких-нибудь попутчиков прихватила.
— Попутчиков?
— В нашем положении никому доверять нельзя. Особенно наркоманке. Скажешь ей, чтобы фургон открыла, а сам оставайся возле кабины. И не расслабляйся.
— Ладно, — кивнул грузин, беря оружие.
— Штаны надень, — сказал Юрчис, снимая с пояса гранату.
— На улице тепло. Считай, лето.
Пожав плечами, мол, как знаешь, Юрчис выскользнул в ночь. Выйдя из корпуса, он пробежал вдоль стенки, перепрыгнул через кусты и нырнул в заросли сирени на другой стороне площадки. Притаившись там, он выбрал такое место, чтобы ветки не мешали размахнуться. В руке у него была так называемая лимонка.
Юрчис продел указательный палец левой руки в кольцо чеки и выдернул ее, продолжая удерживать спусковой рычаг, чтобы ударник запала не пробил капсюль раньше времени. Пистолет он положил на землю рукояткой к себе. Его лицо было настороженным. Солнцезащитные очки он пристроил поверх головы. Налитые кровью глаза следили за медленно приближающимся фургоном.
Выехав на площадку перед спальным корпусом, он трижды мигнул фарами. Со своего места Юрчис не видел кабину, но Малхад явно не заметил ничего подозрительного, потому что опустил автомат стволом вниз и почесал волосатую грудь.
— Хвоста не привела? — спросил он, вместо того чтобы поздороваться.
— Не беспокойся, — ответила Ивета, выключая двигатель.
В наступившей тишине было слышно, как хрустят камешки под кроссовками, которые грузин натянул на босые ноги.
Приблизившись, он качнул головой:
— Выходи.
— Где Юрчис? — спросила девушка, выбираясь из кабины.
— Отдыхает, — сказал Малхад. — Открой фургон.
— Зачем?
«Нервничает», — отметил про себя Юрчис, осторожно переставив ноги так, чтобы можно было вскочить.
Малхад тоже обратил внимание, как дрогнул голос Иветы, потому что спросил:
— Чего ты психуешь?
— Отход у меня, — почти истерично выкрикнула литовка. — Ломка, не понимаешь, что ли?
— Не понимаю, — ухмыльнулся Малхад. — Лично я дурью не балуюсь и никому не советую.
— Ты, вместо того чтобы лекции мне тут читать, веди к Юрчису, — потребовала Ивета. — Мне срочно доза нужна. Он обещал.
— Сейчас получишь свою дозу. Фургон открой.
До ушей Юрчиса донесся щелчок замка, открытого из кабины. Он подобрался. Микроавтобус был развернут к нему задом. Но обе створки были пока закрыты. Их нужно было распахнуть снаружи. «Если только их не откроют изнутри», — подумал Юрчис.
— Долго ты столбом стоять будешь? — рявкнул Малхад.
— Тебе нужно, ты и открывай, — дерзко ответила Ивета. — Я тебе не служанка.
— Это точно, не служанка, а дешевая подстилка.
Раздался звук оплеухи, и Юрчис увидел, как Ивета, которую до этого заслонил фургон, попятилась, держась за лицо. Затем появился грузин, направившийся к дверям фургона. Следовало предупредить его не делать этого. Пусть бы лучше он наркоманку заставил. Но Юрчис голоса не подал. Он не хотел выдавать свое местонахождение.
Держа автомат в левой руке, Малхад поднял правую руку, чтобы взяться за ручку на двери. Однако, как предполагал Юрчис, она распахнулась сама. Оттуда прозвучала короткая очередь, срезавшая грузина. Было видно, как пляшут языки пламени в темноте фургона. Юрчис, уже отпустивший рычаг на гранате, метнул ее внутрь.
Микроавтобус, в котором набух и лопнул огненный шар, подпрыгнул на колесах. Пару секунд спустя взорвался бензобак. Отброшенная в сторону Ивета горела, оглашая округу истошными воплями.
Не обращая на нее внимания, Юрчис подбежал к фургону. Оттуда валил дым, но больше никто не стрелял — некому было. На земле валялась чья-то нога в тлеющей штанине. Рядом лежал Малхад, грудь которого тяжело вздымалась, выбрасывая фонтанчики крови.
— Пе… перевяжи, — попросил он.
— Некогда, — сказал Юрчис и выстрелил ему в переносицу.
Ему не нужны были выжившие свидетели, которые смогут дать против него показания. Ствол его пистолета нацелился в катающуюся по земле Ивету. Вылетевшие из него три пули прекратили ее страдания.
Юрчис приготовился развернуться, чтобы бежать без оглядки из этого места, куда наверняка успели стянуться силы спецназа. Но слабое шевеление внутри фургона привлекло его внимание.
Первое, что он увидел, это широко раскрытые белые глаза незнакомого мужчины. Они отчетливо выделялись на красном лице, в котором чернел провал рта с выбитыми зубами. Словно загипнотизированный, Юрчис перевел взгляд на автоматный ствол, нацеленный ему в живот. Рука с пистолетом онемела, не в силах подняться для выстрела.
— Не надо, — попросил он дрожащим голосом. — Я Юрчис Лейтис, командир отряда. Владею полезной информацией.
На протяжении этой тирады он неотрывно смотрел в маленькое черное дуло, как будто обращался к нему. Дуло опустилось ниже. Прозвучала отрывистая очередь. Две пули из десяти, выпущенные из автомата Калашникова, попали в ноги террориста, перебив на одной голень, а на другой колено. Остальные прошли мимо. Кузьмин был слишком слаб, чтобы сделать прицельные выстрелы. Он умирал, истекая кровью, весь нашпигованный осколками. Но дело сделать успел. Главарь банды был обезврежен. Теперь только бы ребята подоспели…
Это была последняя мысль майора Кузьмина, которому так и не довелось встретиться с любимой дочкой.
Расправа была короткой и жестокой. Матвеева снял выстрелом снайпер прапорщик Дроздов, когда тот приготовился дать очередь из окна дома. Окно было освещено, так что гордости за меткий выстрел Дроздов не испытывал. Лежал с винтовкой на изготовку, наблюдая сквозь оптический прицел, как Фомин и Архипов вяжут визжащую блондинку в исподнем.
Секунду спустя снаряд, выпущенный из гранатомета, прикончил Сердюка, отстреливавшегося из пулемета с чердака. Но на земле остался лежать мертвым старший лейтенант Рыбаков, а сержанту Соболеву оторвало пулей палец, и он зачем-то поднял его с земли, словно надеясь приставить обратно.
Дольше всех продержались Селезнев со Стефаном Крохой, которые, услышав стрельбу, успели добежать до общественной уборной и залегли по обе стороны от нее, ведя яростную, беспорядочную стрельбу. Слева и справа их зажимали тройки бойцов, покончившие с Матвеевым и Сердюком.
Третье подразделение — капитан Захаров, лейтенант Лазарев и сержант Прохоров — подобралось к ним с тыла. Захаров подсадил подчиненных, помогая им взобраться на бетонную крышу, а оттуда они одновременно сиганули на спины террористов.
Селезнев сдался сразу и стал молить о пощаде. Кроха пытался сопротивляться, но лишь до тех пор, пока Прохоров не оглушил его, ударив лбом в лицо.
Таким образом операция завершилась успешно, но радость померкла в сердцах мужчин, когда они обнаружили взорванный фургон и останки товарищей. Кузьмин мертвой хваткой сжимал автомат, закоченевший палец лежал на спусковом крючке. Одной ноги у него не было.
Пленные, усаженные на землю со скованными за спиной руками, понурились, опасаясь расстрела на месте. На них не обращали внимания.
— Успел выстрелить, — с уважением проговорил Лазарев, качая взмокшей под «балаклавой» головой. — Ну и силен мужик.
— Был, — тоскливо поправил Фомин.
— Он не только стрелял, он и задел кого-то, — сказал Захаров, указывая на пятна крови неподалеку от микроавтобуса. — Ну-ка, ну-ка…
Изготовившись к стрельбе, он двинулся по кровавым следам, уводящим в сторону разросшейся сирени.
Оттуда затрещали выстрелы. Все залегли, но огонь не открыли, повинуясь властному приказу Захарова.
— Командир этого гада не зря подстрелил, — пояснил он. — Главарь, как пить дать главарь. Берем живым. Помните, что Кузьмин приказывал? Пленных — брать.
Никто не возражал, хотя дело было связано со смертельным риском. Трое бойцов открыли отвлекающий огонь, прижимая бандита к земле. Ветки сирени так и сыпались на него, пули визжали и пели, заставляя паниковать и парализуя волю.
Быстрый и ловкий, как рысь, Орлов обошел заросли и вломился туда очертя голову, потому что тихо это проделать было невозможно. Но террорист в него даже не прицелился. Обернувшись на треск кустов, он сидел на земле, прижимая ствол пистолета к виску.
— Будьте вы прокляты, сволочи, — прошипел он, приготовившись спустить курок.
Но тут прозвучал короткий, хлесткий выстрел снайперской винтовки. Пистолет выпал. Схватившись за продырявленную руку, Юрчис Лейтис завыл, как дикий зверь. Скорее всего не от боли, потому что в том шоковом состоянии, в котором он находился, боли не чувствуют. Выл Юрчис от тоски и страха, понимая, что вырваться ему уже не удастся.
Даже на тот свет.
