Книга: Операция "Изольда"
Назад: Глава 7 Большая охота (Окончание) Ельск. Август 1941
Дальше: Глава 9 Восстание Ельск «Логово дождевого червя-2» Сентябрь 1941
Глава 8
Не совсем человек
Из воспоминаний Григория Арсеньевича Фредерикса
(Окончание)
Если б не насмерть, — ходил бы тогдаТоже героем.В. Высоцкий. «Баллада о звездах»
(Часть страниц в записках отсутствует.)
Порою жизнь играет с человеком странные шутки. Как, например, случилось и в тот раз. Меня укусил оживший мертвец. Значит, вскоре я должен был бы стать одним из них. Это как инфекция. Стоит только капле заразы попасть в кровь — и все…
Как-то, оказавшись в Африке, в Бенине, я столкнулся с настоящей эпидемией. «Нзамби», так называли этих тварей. В переводе с банту это означало — «душа мертвеца». То есть тело оставалось человеческим, а разум… Все сводилось к инстинктивному желанию пожирать все подряд. Ненависть ко всему живому. Тогда мне благополучно удалось избежать этой заразы, а вот в России в самом начале Отечественной войны…
Я пытался отключить врата Йог-Сотота. Генераторы сторожили бывшие селяне, а ныне пораженные болезнью мертвецы. А может, и не болезнь это была вовсе. Может, это проклятие драугров — выходцев из скандинавской мифологии. Согласно древнеисландским преданиям, драугром называли восставшего из могилы мертвеца. Выглядели они всегда сообразно тому, какую смерть приняли. Если кто-то утонул, то производный от него драугр появлялся в мокрых одеждах, если человека зарубили, то его драугр был покрыт пятнами крови и оставлял кровавые следы. Этим тварям приписывали нечеловеческую силу и поговаривали, что убить драугра можно, только отрубив ему голову. Эти твари обычно охраняли древние могилы и сокровища, но иногда могли отправиться и попутешествовать, обращая всех, кто попадался им на пути, в подобных себе чудовищ. Однако все это были «предания старины глубокой», а в реальности меня укусила обращенная разумным шогготом тварь, и теперь я должен был превратиться в безумное, отвратительное создание.
Изначально я считал, что у меня есть день-два. Думал, что немцы успеют размонтировать врата, потом смонтировать их на новом месте, и там все проблемы окажутся решенными.
Но уже в первые минуты, когда все закончилось, и рана на руке еще не потемнела, сидя с Василием у электрогенератора, я почувствовал неладное. Странные ощущения накатили на меня, как волна. Голова закружилась, появилась мгновенная слабость. Но в этот миг окружающая меня реальность представилась мне совершенно в ином свете. Все бесплотное стало единой серой массой, неким монолитным серым сооружением из однородного бетона. Свет стал странным, пульсирующим. Он то становился невероятно ярким, слепящим, то притухал почти до полной темноты, и его пульсации соответствовали пульсации крови в укушенной руке. Вдох, и свет становится нестерпимым, выдох, и вместе с воздухом уходит свет. Мгновение, и становится совсем темно, а потом легкие вновь начинают набирать воздух. Окружающий мир светлеет, словно проступая из кромешной тьмы вечной ночи.
На мгновение в поле моего зрения попали мертвые тела. Мое новое зрение превратило их в зеленые уродливые тряпки, из которых выжат весь сок жизни. Они были не просто мертвецами, а выжатыми тряпками. Черными тряпками на сером бетоне. А Василий? Он был переполнен жизненным соком. От него исходил очаровательный запах — как от почти готового шашлыка. Эдакое ароматное блюдо: тонкий ломтик обжаренного бифштекса с хрустящей корочкой, с гарниром из свежих овощей и пахучих трав. Вот только вцепиться к него, сжать руками, выдавить жизнь и выпить ее, как самое вкусное, булькающее, пенящееся молодое вино…
Я потряс головой, и видения отступили. Мы о чем-то говорили с Василием, и я понял одно: если врата будут куда-то переносить, я не выдержу… Тут, похоже, каждая минута была на счету… Но как же поступить?
Ломая голову, я отправился следом за Василием на встречу с Хиртом. Почти сразу я понял, что у меня только один способ выпутаться из создавшейся ситуации — войти во врата. Тогда яд смерти останется на серебре зеркала, разделяющего миры. Но ждать, пока врата перевезут? Нет, надо «очиститься» прямо здесь. Если Йог-Сотот на моей стороне, ничего страшного не случится. А если нет, то зачем над собою издеваться?
«Пройти через врата», — легко сказать. Ведь я при этом мог измениться… сильно измениться. Я мог превратиться в какое-нибудь чудовище. Вполне. Но, с другой стороны, этого могло и не случиться. Ведь если Ктулху и Йог-Сотот собирались использовать меня и дальше… Хотя, что я мог знать о богах, об их поступках и желаниях? Почему они вообще позволили наплодиться этому мертвому воинству?..
Однако сейчас мне нужно было совсем иное: нужно было убедить Хирта мне помочь. И это оказалось не так уж сложно. Я боялся, что придется убеждать и доказывать собственную правоту, но ничего подобного не случилось, Август Хирт был настоящим исследователем. Он всегда стремился заглянуть за грань реальности. В тот день мне с легкостью удалось сыграть на его научном любопытстве. Однако Хирт, увидев останки зверушек Йог-Сотота, в свою очередь поставил мне условие: они запустят генераторы, и я смогу попытаться излечиться с помощью врат, но просуну через врата только укушенную руку, и если на то будет воля Древних, этого вполне хватит.
Я тоже на это надеялся. Впрочем, особого выбора у меня не было. Если бы даже я взбунтовался, эсэсовцев было слишком много.
К тому времени, как запустили врата, я уже едва мог соображать. Пульсации замедлялись, и все больше времени я проводил в странном мире «по ту сторону реальности». Подойдя к пульсирующим колоннам, я замер в ожидании того момента, когда откроются врата. Порой мне начинало казаться, что я попал в ужасный кошмарный сон, чужой сон, живущий по собственным правилам. В какой-то миг промелькнула мысль: «Неужели все. Неужели мне Судьбой уготована столь ужасная смерть». А потом что-то внутри сказало мне: «Не для того ты прошел столь длинный путь, чтобы в конце его столь бездарно погибнуть».
Вот врата приоткрылись, и я, решительно шагнув вперед, сунул руку в серебряную пустоту.
В первый момент я не почувствовал ничего, кроме приятной прохлады. Я застыл, наслаждаясь ощущением расслабленности, разом охватившей меня, боль укуса отступила. Голова начала кружиться, и я закрыл глаза, а потом что-то сильно сдавило мне кисть и рвануло. Я не ожидал этого, и со всего маха врезался в серебристую поверхность врат.
А дальше? Дальше была вспышка и боль. Ощущение, что все пошло не так, и предчувствие смерти… Я рвался, я выл, я отчаянно боролся, но все казалось бесполезным, бессмысленным. Я слышал, как кричал Хирт и его адъютант. Потом кто-то схватил меня и потянул в другую сторону, пытаясь выволочь из ворот, но не тут-то было, а потом весь мир померк, я уже терял сознание, когда неожиданно осознал, что нахожусь в странном зале, убранном восточными коврами и всевозможными лампадами и светильниками. И хотя все они горели, в зале царила странная полутьма, а в воздухе витал странный запах благовоний, какие бывают в храмах Южной Бирмы.
И все же самым удивительным было не это, а рисунки ковров. То ли пейзажи, то ли узоры, то ли фантазии безумных художников. Они заставляли меня всякий раз вздрагивать, стоило начать присматриваться к рисунку, но спросите меня, что же все-таки там было изображено, и я не смогу ответить. Эти странные рисунки словно бы перетекали один в другой, создавая ощущение всеобщей нереальности.
Я осторожно огляделся. Никого. Как я попал сюда? Все же прошел через врата? Я попробовал дернуться, но ощутил, что кто-то крепко держит меня, не давая сдвинуться с места. Стоило ли бороться, чтобы снова обрести свободу движений? Я не знал. Какое-то время я стоял, задумавшись, полуприкрыв веки, и пытался рассуждать. Что это, в самом деле? Где я очутился?
Хриплый, надрывный голос прервал мои размышления.
— Приветствую тебя, барон. Рад, что ты посетил мои владения, хоть и не по своей воле.
Я резко оглянулся. За спиной у меня стоял старик, хотя я мог бы поклясться, минуту назад его там не было. Выкрутасы Великого Спящего? Не похоже. Старик был в зеленой чалме и старом полосатом халате, лицо его закрывала тонкая вуаль.
— Недавно я говорил с твоим другом… — продолжал он.
— Ты… Умр ат-Тавил? — догадался я.
Старик кивнул.
— Некоторые называют меня именно так. Другие… Таящимся за Порогом… Впрочем, можешь называть меня как угодно.
— И?
— Ты пришел, чтобы просить о помощи Йог-Сотота?
— В общем… да… — замялся я.
— Но ты не слуга Великого Ключника, а твои заслуги перед Великим Спящим не имеют значения.
— Я надеялся, что врата…
— Врата сами по себе лишь способ общения с божественной сущностью Ключника миров.
— Но…
— Люди пришли сюда, хоть их никто и не звал. Они, как и ты, несли в своей сути печать шоггота — низшего существа, раба врагов моего господина, так почему же мой господин должен помогать тем, кто не уберегся, перешел на сторону врагов, пусть и по чужой воле, и только потом обратился к моему господину? Йог-Сотот не должен помогать никому из вас еще и потому, что все вы — люди — точно такие же, как шоггот. Вы вырвались из-под власти своих хозяев, предав их, вы уничтожили большую часть наших следов на Земле, в течение веков предавали анафеме тех из вас, кто, понимая истинное положение вещей, начинал служить нам… а вот теперь ты приходишь ко мне за помощью. Ты хочешь, чтобы я освободил тебя. Но мне-то это зачем? — И старик покачал головой.
— Циничные рассуждения, — заметил я. — Ты, конечно, можешь не помогать мне, и я благополучно стану еще одной безвольной игрушкой Старцев… Но не кажется ли тебе, старик, что ты говоришь ерунду, противореча поступкам своих хозяев. Не для того, чтобы бесславно сгинуть, Ктулху пожертвовал несколькими из своих слуг и позволил мне бежать, не просто так, наслав нужные сны, он подтолкнул высших офицеров Рейха к тому, чтобы мне присвоили звание унтерштурмфюрера СС…
— Тебе ведомы некоторые пути наших владык…
— А тебе стоило бы поубавить цинизма. Ты ведь не простой обитатель мира грез, ты — воплощение Йог-Сотота, а по сути, и есть Йог-Сотот в земном теле…
— Ты слишком много знаешь…
— Это недостаток или достоинство?
— Как посмотреть… — протянул старичок. — Как посмотреть. В общем, скажу прямо. Проект, затеянный немцами, нам на руку.
— Даже так? Я-то считал, что Древние хотят уничтожить его.
— Так и есть, — кивнул старик. — Тут есть одно «но»… то, о чем я не счел нужным сообщить твоему ученику. Времена меняются… Меняются слишком быстро, человечество идет вверх по лестнице цивилизации семимильными шагами, вы же… я имею в виду и тебя, и твоего ученика, и Катерину, которая в свое время сыграет определенную роль… Все вы — фигуры шахматной партии, которая началась задолго до вашего рождения и закончится через многие тысячелетия после вашей смерти. Эту партию нельзя выиграть, но можно проиграть. И чтобы этого не случилось, нам необходимо, говоря языком древней индийской игры, провести пешки в королевы. Для этого Великий Спящий и подтолкнул руководство Аненербе к созданию проекта «Изольда»…
Старик сделал паузу, словно ожидая, что я начну расспрашивать его, задавать различные вопросы, но я молчал, и он волей-неволей вынужден был продолжать.
— В данном случае нам интересна первая часть древней истории и не интересна вторая, без сомнения, позаимствованная из греческого мифа о Тезее. Изольда — синоним исцеления и открытие истинной любви. В Аненербе посчитали, что создание сверхсолдат — это своего рода исцеление нации. Мы же считаем, что в результате всей этой операции человечество хотя бы отчасти избавится от болезненных попыток самосовершенствования. Любое изменение видов — творение богов, и человек не должен вмешиваться в него. Вы — ты, твой ученик и эта женщина несете в себе элемент Древних…
— Я? — перебил я старца, искренне удивившись.
— Да… Женщина получила этот элемент в далеком детстве, сама того не сознавая. И изначально мы считали, что этого вполне хватит, но теперь мы решили подарить частицу божественного и тебе, и твоему ученику. В дальнейшем, после того, как вы вернетесь в лагерь германцев, ты должен сделать так, чтобы ни означенная женщина, ни твой ученик не сбежали раньше, чем начнутся эксперименты, после чего вы должны будете испытать на себе воздействие немецкой науки, а после разрушить аппараты. Это «воздействие» изменит вас, придаст вам силы, с тем, чтобы вы и в дальнейшем смогли служить нашим целям.
— Вы говорите «воздействие». Мы что…
Старик поднял руку, призывая к молчанию.
— Если бы я хотел открыть завесу тайны, я бы сказал по-иному. Теперь же вы все должны принять как должное то, что должно случиться, и ни в коем случае не препятствовать судьбе в исполнении предначертанного Древними… Теперь же тебе пора вернуться в свой мир, и… прими наш дар.
Он коснулся моей руки. Той самой руки, на которой уже красовалась отметка потустороннего — отпечаток зубов мертвеца. И вновь все мое тело пронзила боль, словно меня укололи длинной тонкой иглой. Но почти сразу же боль сменилась приятным, теплым ощущением…
— Погоди, еще один вопрос, — взмолился я.
Но старик не стал дожидаться, пока я задам его.
— Что до твари, породившей весь этот ужас… — тут старик замолчал, запрокинув голову, словно прислушиваясь к чему-то, а потом, вновь приняв обычную позу, продолжил: — Что же до шоггота… разумного шоггота, которого вы пытались поймать… Вы еще встретитесь, и, поверь мне, это случится много раньше, чем ты рассчитываешь.
Я еще пытался о чем-то спросить, но уста мои были словно скованы неведомой колдовской печатью. Я пытался задать еще вопросы, хотел уговорить старика подробнее рассказать об операции «Изольда» и уготованной нам участи, но не смог. А потом соринка попала в глаз. Я моргнул, и старик исчез, словно его никогда и не было. Мгновение, и все вокруг меня вновь приобрело некий отпечаток нереальности, нечеткости, словно я глядел на мир через неровное стекло.
И тут я почувствовал, что кто-то тянет меня за руку. Я покачнулся. Весь мир поплыл у меня перед глазами. Мгновение… и я, как пробка из бутылки, вылетел из «объятий» зеркала и рухнул спиной вперед на что-то мягкое.
Подушкой мне послужили Василий и два эсэсовца, которые, по их же словам, минут пять пытались вытащить меня из «зеркала». Сначала они решили, что я окончательно и бесповоротно застрял в серебряной поверхности, и лишь ценой неимоверных усилий им удалось вытащить меня. На моих ногах и руке остались синяки от их рук. Хотя я полагаю, что они смогли вытащить меня только тогда, когда им позволил это сделать Умр ат-Тавил.
Но самое странное рассказал, а точнее, показал, мне сам Хирт. Оказывается, у него с собой был фотоаппарат, и когда я оказался наполовину втянутым во врата, он сделал несколько снимков: на них была половина меня. Нет, если бы мне раньше кто-то показал один из этих снимков, я бы решил, что это простой фотомонтаж. Полчеловека, срез серебристой поверхности и… все, собственно.
(Часть страниц в записках отсутствует.)
…Я долго рассматривал свою руку. Шрам от укуса едва можно было различить, но кожа… Сама кожа руки ниже локтя изменилась. Она поменяла цвет, и теперь казалась не телесного, а скорее, серого цвета. Ногти вытянулись, стали толстыми, грубыми, пожелтели и больше напоминали когти какого-то хищника. Отвратительно. Вначале я хотел надеть черную перчатку, как это делают инвалиды, но на мои когти не одна перчатка не налезала. Я попытался подстричь их, но почти сразу понял, что процесс этот болезненный и совершенно бесполезный.
Тогда я просто замотал руку бинтом. Я очень надеялся, что после экспериментов Хирта рука вновь приобретет свой первоначальный вид.
Кроме того, когда я вернулся в «Логово дождевого червя-2», у меня состоялся долгий и неприятный разговор с Василием и Катериной. Для того, чтобы поговорить о случившемся, мы отправились на берег реки, прихватив удочки. Откровенно разговаривать в помещениях, выделенных нам на территории монастыря, я не решился — тем более, что, несмотря на мое немецкое происхождение и звание младшего офицера СС, Хирт относился ко мне с подозрением. Лишь много позже я понял, что в то время он видел во мне не потенциального врага Рейха, но человека, который с легкостью может его подсидеть.
Так вот, сославшись на раны и усталость, мы втроем на следующий день, несмотря на то, что зарядил мелкий затяжной дождь, отправились на рыбалку. Правда, Глоук — помощник коменданта лагеря — приставил к нам для охраны двух солдат, но они держались особняком и ничуть нам не мешали.
— Итак, — закончил я свой рассказ о встрече с Умр ат-Тавилом. — Что скажете?
Молодые люди переглянулись.
— С одной стороны, все выглядит довольно просто, — начал Василий. — С другой… Вы видели наших пленных, видели, что выделывают эти гады. Они же держат их…
Речь шла о группе военнопленных, которых немцы пригнали для работ по устройству подземного лагеря-лаборатории. Основную работу выполняла инженерная служба вермахта, а тяжелые работы — пленные, причем их и в самом деле не жалели. Кормили хуже некуда, а если человек не мог работать, его ставили к стенке. И каждую ночь несколько телег вывозили мертвецов на братскую могилу, выкопанную другой группой пленных за городским кладбищем. Мне это очень напоминало чистки конца двадцатых, но Василию-то говорить об этом было бессмысленно.
— Твоя задача — уничтожить архив профессора Троицкого, — напомнил я. — Именно об этом ты должен помнить в первую очередь. Твоя задача не пленных освобождать, тем более, что согласно распоряжению твоего нежно и горячо любимого товарища Сталина, любой боец Красной Армии, сдавшийся в плен, — предатель, который заслуживает смертной казни.
— Выходит, и я предатель, да еще более худший, чем они — состою на службе у фашистов.
— Не надо лезть напролом, Василек. Считай себя не предателем, а разведчиком…
— И долго все это продлится?
Я только пожал плечами.
— Не забывай, старец сказал, что мы должны непременно участвовать в экспериментах Троицкого. Без этого нам не будет… скажем так, удачи.
— И мы должны равнодушно смотреть…
— Тема закрыта! — объявил я. — К тому же в нужный момент нам обещали помочь.
— Кто? Кого нам еще ждать? Еще одного разумного паука?
— Быть может… — Я-то знал, кто придет нам на помощь. Шоггот, тот, который запустил оборудование лаборатории Троицкого, который наплодил мертвецов, который… Впрочем, не важно, Йог-Сотот устами Умр ат-Тавила утверждал, что в нужный момент чудовище будет на нашей стороне. А Боги, как известно, не ошибаются… хотя они могут лгать… обманывать простых смертных. Но здесь-то все вроде сходилось. Ктулху не желал просыпаться (в этом наши с ним цели совпадали) и не желал развития человечества, не желал, чтобы люди овладели силами, более могущественными, чем те, что может подарить им природа (тут мы тоже были заодно). Ведь изобретатель должен отвечать за судьбу своих изобретений…
— Все же, Григорий Арсеньевич, вы должны поговорить с начальством лагеря, чтобы они милосерднее относились к пленным. Существуют же… — вмешалась в разговор Катерина.
— Нет, не существуют! — взвился я. — Не существуют! Да все эти немцы — гуманисты по сравнению с тем, что творится в Царстве Белой вши! Вы же были в подвалах на Литейном…
— Но если там поступали плохо, почему и тут должно повторяться то же самое?
На это мне нечего было ответить.
— Хорошо, я еще раз переговорю с Хиртом… Сделаю, что смогу, — пообещал я. — Кроме того, попробую ускорить проект «Изольда». Приборы Троицкого перевезли, так что, в принципе, даже несмотря на то, что лагерь толком не достроен, эксперимент можно начать.
— Тем более, что уже зима на носу, — снова заговорил Василий, — а согласно сводкам с фронта, обстановка все хуже и хуже. Немцы и в самом деле могут захватить Москву.
— Ну, падение Москвы это еще не победа над Россией, — возразил я. — Еще Кутузов говорил: «Чтобы спасти Россию, надо спалить Москву».
Василий нахмурился.
— Знаете ли, Григорий Арсеньевич, при всем моем уважении к вам, должен вам сказать, что подобные шутки в данной ситуации совершенно неуместны.
— А я и не шучу… — фыркнул я. В этот миг я вновь почувствовал, как далек от меня этот простой крестьянский парень, которому в детстве вдолбили в голову лживые идеалы.
На этом наш разговор закончился. Василий по-прежнему смотрел на меня волком, а Катерина… Она до сих пор не решилась, чью сторону ей принять. С одной стороны, Василий был ей симпатичен. Это очевидно. Достаточно тех томных взглядов, что она украдкой бросала на него. С другой — ее родителей и большую часть родственников расстреляли, сама она прошла через жернова НКВД и не питала никаких иллюзий относительно сталинского режима, впрочем, и фашистов она не жаловала…
Точно такой же неприятный разговор состоялся у меня со штурмбанфюрером Августом Хиртом.
Прихватив бутыль самогону, выменянную у одной из местных теток, я зашел к штурмбанфюреру вечером того же дня. В то время, не зная о всех «подвигах» фашистов — о лагерях смерти и, в буквальном смысле, разграблении России, я много лояльнее относился к офицерам СС. Господин Хирт был не один, но как только я появился, он отослал остальных офицеров.
— Я хотел бы поговорить… — начал я, выставив на стол бутыль самогона.
— Понимаю, — согласно кивнул Хирт. — Россия, тылы Восточного фронта — бесперспективная провинция. Тут приходится или работать, или спиваться.
— Но ведь можно совмещать приятное с бесполезным.
Хирт, тем временем, достал две маленькие разделочные доски — немецкая традиция. Потом, словно по волшебству, на столе появились сало, зеленый лук, буханка ржаного хлеба.
— Как это у вас в России говорится, «хлеб да соль».
— Не «у вас», штурмбанфюрер, — поправил я своего собутыльника, — а у русских. Я же себя к таковым не отношу. Как немецкий дворянин…
— Ах, бросьте, — отмахнулся Хирт. — Это все условности! Вы большую часть жизни прожили в России, а значит, как бы вы не выпячивали свое германское происхождение, по воспитанию вы славянин.
— Вы хотите сказать, что если бы я большую часть своей жизни провел в Р'льехе, то стал бы одним из слуг Ктулху или глубоководным?
— По сути своей, именно так. Долго находясь в определенном социуме, в полной изолированности, вы волей-неволей принимаете определенные правила игры. Однако то, что внутри вас, рано или поздно вылезет наружу. А ведь вы немец в четырех поколениях?
Тут я вынужден был согласиться.
— Так что в вас… в глубине вас… дорогой Григорий Арсеньевич, кроме имени, ничего русского нет и быть не может.
Я не спорил с Хиртом. Он, как и руководство СС, считали меня чистокровным арийцем. Ну и пусть. Лично я всегда считал себя русским офицером, и присяга царю и Отечеству по-прежнему значила для меня больше, чем «чистота арийской крови».
— …А находясь здесь, в России, мы с вами вынуждены пользоваться дарами местных людей, созданий второго сорта, опуститься на их уровень быта, их уровень самосознания, — и он налил в маленькие стопочки самогон. — Что ж, как там говорят на Руси…
— С Богом! — объявил я, подняв свою стопку, потом залпом опрокинул ледяную мутную жидкость и тут же потянулся за салом и луком.
Хирт тоже принял на грудь, после чего как-то размяк. Эх, сколько бы он ни хвалился превосходством арийской расы, немцы никогда не научатся пить…
— Собственно, я зашел к вам поговорить о своей судьбе, — и я продемонстрировал штурмбанфюреру свою руку. Он-то отлично знал, что скрывается под бинтами.
— И?
— Я бы хотел ускорить проведение операции «Изольда».
Хирт покачал головой.
— Это совершенно исключено. База до сих пор не оборудована полностью, мы не разобрали записи Троицкого. Да, один из его аппаратов уже смонтирован в подвале монастыря, но… Вы же понимаете, с такими вещами торопиться нельзя. У нас всего три…
— Послушайте, профессор, вам придется поторопиться, — настаивал я. — Поймите, мне совершенно не хочется превратиться в одно из чудищ, вроде тех, что мы обнаружили у врат. Да, я избежал участи живого мертвеца, но то, что теперь ожидает меня, окажется ненамного лучше. Если же ваш опыт окажется удачным…
— А если нет, у меня останется только парочка русских, у которых элемент «божественного» — по крайней мере, я так это называю — не столь велик, как у вас. Я бы предпочел с точностью до наоборот — экспериментировать на них, а потом превратить вас в первого сверхсолдата великого Рейха.
— Но я могу не дождаться того момента, когда вы будете готовы.
Хирт налил еще самогона, потом внимательно посмотрел на меня и покачал головой.
— Вы, Григорий Арсеньевич, сами не понимаете, о чем просите меня. И тем не менее. Вы же понимаете, что вы не просто офицер СС, вы, пожалуй, единственный человек, который побывал в Р'льехе, человек, которому благоволит сам Великий Спящий. Я не могу рисковать вами.
— Все с точностью до наоборот. Вы рискуете потерять меня, если не согласитесь на эксперимент. Никто не знает, что случится со мной после превращения. Перемены могут оказаться необратимыми, я могу превратиться в чудовище, жаждущее человеческой крови, управлять которым вы не сможете. Я имею в виду ту тварь, с которой мы столкнулись в деревне…
Хирт задумался. Какое-то время он молчал, что-то обдумывая.
— Хорошо… — наконец выдавил он. — Я проведу эксперимент, но под вашу ответственность, унтерштурмфюрер. Скажем так… Вы настояли, хотя я был против.
Я согласился. Мы еще какое-то время обсуждали предстоящий опыт. Было много непонятного. Например, влияние вторичных знаков, нанесенных на стенки танков-саркофагов. Давно было установлено, что первый ряд знаков языка Луны, нанесенных на трансформаторные танки, формирует облик нового существа. Третий ряд служит своеобразным закрепителем, но вот роль второго… Немецкие ученые считали, что он формирует поле, проверяющее, достоин ли данный человек пройти трансформацию. То есть служит своеобразным критерием отбора, сообразно которому из танка выходит красавец или чудовище, а я считал, что этот ряд формирует психологические качества персонажа…
Я сильно рисковал, и я узнал об этом гораздо позже.
Однако в тот вечер я сильно волновался. Прежде чем пойти к Василию и Катерине и рассказать, о чем договорился, я спустился вниз в лабораторию. Там в одном из подвалов, залитых светом огромных прожекторов, стоял танк-трансформатор, больше всего напоминающий древний саркофаг. Где немцы взяли этот камень… до сих пор не знаю, однако внешне он напоминал тот самый саркофаг, который я видел много лет назад в далекой Манчжурии. Тот, в котором многие годы пролежал один из слуг Ктулху… Только на этом камне все надписи были вырезаны недавно одним из камнетесов Ганновера.
Я в тот вечер, отослав часовых, долго рассматривал саркофаг — кусок серого камня, пытаясь предугадать, что приготовила мне Судьба. Кем я встану с каменного ложа: безумным чудовищем или сверхчеловеком? Я долго перечитывал надписи на камне.
В отличие от немцев, я знал точный перевод колдовских строф, которые доктор Хирт и другие мистики Аненербе использовали лишь по наитию. Но я так и не открыл им тайного смысла колдовских формул. Чем меньше знает твой потенциальный враг, тем лучше.
Разглядывая сколы колдовского камня, я вспоминал все, что случилось со мной за последнее время: побег из подводного города, посвящение в тайный орден СС, большая охота, которая так и не увенчалась успехом.
А может, стоило еще раз запустить врата и вновь пообщаться с воплощением Йог-Сотота. Слишком много в ту пору было скрыто от меня. Я искал ответы, но не находил их. Мой разум метался, словно в клетке. Я знал, что промедление подобно смерти, но… Все дело было в этом самом «но…»
(Часть страниц в записках отсутствует.)
В ту ночь Ктулху отказал мне в аудиенции. Утром, вынырнув из черного омута царства Морфея, я решил, что или Боги отвернулись от меня, или все идет по их заранее запланированному сценарию, и Боги считают, что не стоит вмешиваться.
К тому времени, как я спустился в подвал, Хирт уже заканчивал приготовления. Вместо прожекторов подвальное помещение освещали огромные свечи черного воска, пол был расчерчен различными колдовскими знаками, где рисованные мелом линии переплетались с кровавыми полосами, в тусклом свете больше напоминающими кляксы туши. Сам штурмбанфюрер сменил военную форму на длинный черный балахон, обрамленный красным шелком.
Вместе с двумя помощниками в белых одеждах он заканчивал колдовской рисунок на одной из стен. Заметив меня, он лишь кивнул, дав знак, чтобы я ему не мешал.
Я с интересом оглядел «настенную живопись». Смысла она никакого не имела, однако Хирта я разочаровывать не стал. По мнению эмиссаров Аненербе, для любого колдовского действа необходим был ритуал, и я не хотел их разочаровывать. Пусть рисуют.
Отойдя в угол, я присел на старую церковную скамью и стал неторопливо разматывать повязку на руку. Потом застыл, разглядывая чудовищную лапу, пошевелил пальцами, увенчанными огромными потрескавшимися желтыми когтями. Превращение распространилось уже выше локтя. Самое время… Аккуратно сложив бинт, я не спеша начал раздеваться. В подвале было довольно прохладно, и я поежился от холода.
— Трепет неуверенности? — поинтересовался Хирт, подходя ко мне. Я и не заметил, как он освободился.
— После эксперимента распорядитесь, чтобы тут установили обогреватели. Тут слишком холодно, можно и пневмонию заработать.
Хирт согласно кивнул.
— Ну как, Григорий, вы готовы?
Я кивнул.
— А вы?
— Проведем обряд, точно так, как он описан в дневниках Троицкого. Думаю, все будет в порядке. Внешне вы не должны измениться, если не считать руки. А вот те свойства, которые вы приобретете…
— Надеюсь, вы все хорошо просчитали?
— Не сомневаюсь…
Совершенно голым я прошествовал через зал к саркофагу-танку. Еще раз взглянул на темные иероглифы на древнем камне. В те секунды меня посетили горькие сомнения. Что ждет меня? Каким я буду, когда восстану из этого гроба? Тем не менее, отступать было нельзя. Я решительно взялся за край серого камня. Одним быстрым движением вскочил на каменное ложе. Мгновение, и я, расслабившись, лежал на спине, вытянув руки вдоль туловища.
— Что ж, мне остается пожелать вам всего хорошего, — улыбнулся, наклонившись надо мной, Хирт.
Я натянуто улыбнулся.
Два помощника подняли крышку и медленно опустили ее, отрезая меня от окружающего мира. Неприятно клацнули каменные выступы, входя в пазы. И я оказался в полной темноте. Откуда-то издалека до меня донесся голос Хирта, который затянул какую-то монотонную молитву, а может, заклятие. Я лежал на ровной, твердой, холодной поверхности, и ничего не происходило. Я закрыл глаза. Постепенно отдельные слова заклятия слились для меня в монотонное бормотание. Я почувствовал, что засыпаю, попытался пошевелиться, но конечности не повиновались…
* * *
Я даже не понял, что проснулся. Неожиданно я осознал, что нахожусь в тесном домике и где-то в ином месте. Вокруг меня было гигантское открытое пространство, но я ничего не видел. В помещении, где я находился, царила полная тьма. И вдруг во тьме сверкнули глаза — круглые желтые глаза хищника. Я напрягся. Что за тварь скрывалась во тьме?
Где я? Что со мной? В самом ли деле я перенесся куда-то или это всего лишь очередное «ментальное путешествие», навеянное Древними? Но где я?
Несколько неприятных скрежещущих звуков, и странные глаза приблизились. Я напрягся, готовясь к встрече с новой опасностью. Еще мгновение… И тут моей руки коснулось что-то мягкое, теплое. Мех. А потом из темноты раздался приятный, грудной, мелодично вибрирующий звук: «Мяу!»
Кошка! Откуда она тут? И тут же вспыхнули огни, и я увидел, что лежу на каменном полу большого круглого зала. По периметру в глубоких нишах тускло мерцали факелы. От их света по полированному полу бежали искристые сполохи. А прямо у моей «изуродованной» руки стояла кошка… Или кот?.. Обыкновенная полосатая кошка, каких полным-полно на помойках. Она терлась о мою руку, которая вновь приняла прежний человеческий вид.
Но где же я, в самом деле, оказался? Я попытался подняться, но мне вновь это не удалось. В тот миг, когда я опять повалился на пол, обливаясь потом от неудавшейся попытки встать, раздался приглушенный шорох шаркающих шагов. Откуда-то из тьмы вышел давнишний мой знакомый старик.
— Умр ат-Тавил?
— Рад вновь приветствовать тебя, барон, в Стране грез.
— Да. Как я и предполагал, мы вновь встретились.
— И между нашими встречами прошло не так уж много времени.
Старик кивнул, и хотя я из-за газовой ткани не мог толком рассмотреть его лица, мне показалось, что старик улыбается.
— Так это вы подстроили с рукой? — неожиданно для себя самого высказал я зародившееся подозрение.
— Конечно, — согласился Умр ат-Тавил. — Человек — создание непокорное. Если просто объяснить ему необходимость того или иного поступка, он все равно начнет своевольничать, попытается действовать по-своему. Именно из-за этого приходится делать так, чтобы события сами указывали ему нужный путь, и невозможно было с него свернуть. Там, у врат, ты получил стимул, и теперь… Теперь превращение состоится, и это подтолкнет тебя к решительным действиям. Я понимаю, тебе интересно, чем завершатся опыты Троицкого, но Спящий и другие Древние не поощряют этого интереса… Ты должен уничтожить то, что должно погибнуть, и в этом тебе помогут твои новые способности.
— Я знал это давно. Но зачем все это? Почему нужно было погубить столько людей… Почему сразу не произошли нужные изменения, а у меня появилась эта рука?
— Я вовсе не должен отчитываться перед другими в своих поступках, а также поступках моих повелителей… Я и так сказал тебе слишком много… — старик тяжко вздохнул. — Однако хватит болтать и валяться. У тебя не так много времени, а ты должен обрести ряд способностей, не присущих обычному человеку.
Я вновь попытался подняться с пола, и в этот раз мне это удалось, хотя двигался я с трудом. Тело устало. Хотелось остаться лежать на прохладном камне, а не идти куда-то за таинственным собеседником. Однако выбирать не приходилось. С трудом переставляя ноги, я отправился следом за стариком в дальний конец зала.
— И все же, где я?
— Это центральный храм Ультара — одной из стран Мира снов.
— Мира снов?
— Этот мир ближе всего расположен к измерению нынешней Земли. Таких миров всего девять, и каждый из них раньше находился на равном расстоянии от вашего мира, однако когда в ваш мир явился Великий Спящий, равновесие сместилось, и Мир снов сместился. Теперь между Землей и Миром расстояние эфемерно, и порой, засыпая, жители Земли превращаются в сновидцев, обретая материальную реальность в этом мире, и наоборот.
Я кивнул.
Ныне, отдыхая среди руин дворцов Лунного мегаполиса и созерцая далекие звезды, я часто грежу наяву о былом величии нынешних руин.
А тогда… Отойдя к дальней стене зала, я оказался перед складным столиком, на котором стояло несколько шкатулок. Позади складного столика стоял еще один старик, выглядевший много старше, чем Умр ат-Тавил. На нем была такая же зеленая чалма и длинный полосатый халат, из-под которого торчали загнутые носки туфель. Единственной разницей в их костюмах было отсутствие вуали, скрывавшей лицо, — морщинистая кожа, покрытая старческими пятнами, редкая седая бороденка, словно приклеенная на самом острие подбородка, бесцветные, глубоко запавшие глаза под навесом густых седых бровей.
Кошка, сопровождавшая нас, рванулась вперед и стала тереться о ноги старика, тихонько мурлыкая и изогнув длинный полосатый хвост, который теперь больше всего походил на вопросительный знак.
При моем приближении старик поклонился.
— Рад приветствовать гостя в своем храме. Я — Атал, Верховный жрец Ультара — страны кошек, и мне надлежит провести обряд превращения. Демоны помогут тебе, благородный дворянин, сделать шаг вперед, превратившись из обычного смертного в героя-полубога.
— В этом мире… — кивнул я. — Но кем я стану там… проснувшись на каменном ложе саркофага.
Жрец задумался.
— Никто не может сказать, какой кошмар воплотится в реальность по ту сторону нашей реальности. Ты можешь оказаться кем угодно… — тут брови у меня поползли вверх, а сердце сжалось от страха. Мне совершенно не хотелось превратиться в одно из чудовищ, — …но если ты правильно сформулируешь просьбу верно расставишь акценты, то станешь тем, кем желаешь.
— Богом?
— Я же сказал, полубогом. Как бы ты ни желал, ты никогда не сможешь ни вершить дела смертных, ни заглядывать в будущее. Ты никогда не сможешь… Впрочем, это не важно… Ты сам в нужный момент все поймешь. Сейчас же… — старик задумался, разглядывая стоявшие перед ним шкатулки.
— Не волнуйся, — заговорил Умр ат-Тавил. — Ты уже один раз проходил через это, но теперь будет все по-другому.
Наконец, решившись, Верховный жрец открыл одну из коробочек. Внутри на бархатной ткани лежала перламутровая жемчужина невероятного размера — икринка Ктулху. А на внутренней стороне крышки, прямо на красном бархате золотом было выбито заклятие.
— Пожалуй, вот это… — пробормотал Атал, протянув мне шкатулку. — Попробуй это, Григорий. В этой икринке, согласно Пнакотикеским рукописям, заключен один из учителей Аль-Хазреда. Он может наделить тебя «Мечом Ньярлатотепа».
Я внутренне весь напрягся.
— Но ведь демон потребует оплаты? — с дрожью я вспоминал то, что случилось давным-давно в девятьсот пятом, по пути из Манчжурии.
— Да, — кивнул Умр ат-Тавил. — Но теперь ты не простой человек-проситель. Ты — тот, кто носит в себе частицу божественного. Ты сможешь договориться о даре в долг. А те, кто падут от твоего дара… Их души отойдут демону подарившему тебе этот дар… Итак, приступим…
Умр ат-Тавил взмахнул рукой, а потом ударил об пол посохом, который неведомо откуда появился у него в руке. И тут же по полу побежали разноцветные искры и цветовые полосы, словно тот был из полупрозрачного камня. А потом искры и полосы сложились в колдовской узор.
Я с удивлением смотрел на горящие внутри камня линии и колдовские знаки.
— Это Ритуальный зал, — пояснил Умр ат-Тавил. — С помощью правильного заклятия можно породить любой колдовской рисунок.
Я посмотрел на шкатулку, которую держал в руках. Она казалась мне слишком тяжелой для столь небольшого размера. Потом осторожно двумя пальцами я подцепил волшебную «жемчужину» и вынул ее. Несколько секунд я разглядывал ее, пытаясь понять, что на самом деле сокрыто под этой оболочкой. И тогда меня поразила одна мысль: Хирту никогда не создать сверхсолдат. Он, как и большинство мистиков, двигающихся на ощупь, правильно выбрал вектор, но не знал конечной цели. Саркофаги-танки могли перенести в Мир снов; врата, монтажом которых занимались в подвале, соседнем от того, где находятся саркофаги, могли трансформировать тело, согласно желанию Йог-Сотота. Но истинную силу, божественность, можно было получить только от демонов ценой человеческих жизней. Вот только штурмбанфюреру и другим офицерам Аненербе этого знать не следовало.
— Готов? — поинтересовался Верховный жрец.
Я кивнул.
— Тогда читай заклинание на крышке.
Скривившись, я начал бубнить:
— «Не произноси имени Его всуе, ибо молвить его вслух значит призвать Его, ежели даже и незрим Он, ибо является Он пред теми, кто зовет Его по имени, облеченный в тень и посему незримый, и научает их о желаниях их…»
Я даже не заметил, как вокруг меня начала сгущаться тьма. А потом во тьме зажглись два красных уголька.
— Смертный, ты разбудил меня, и смерть твоя будет ужасной.
— Ты сможешь снова уснуть, но лишь после того, как… — но договорить я не успел. Тьма метнулась в мою сторону. На мгновение мне показалось, что кто-то сжал мое горло, но не сильно. Словно чья-то рука пыталась придушить меня, но сил у душителя не было, — …как даруешь мне то, что в твоих силах.
Демон зашипел.
— Я требую «Меч Ньярлатотепа».
— Но я не вижу жертв. Неужели ты думаешь, что я что-то дам человеку просто так?
— Нет, но ты можешь дать мне в долг.
— В долг? — демон расхохотался.
Теперь я мог четко видеть его деформированные человеческие черты. Крупный горбатый нос, огромные горящие глаза со змеиными, вертикальными зрачками, вывернутые толстые губы, сквозь приоткрытую щель которых сверкали белые, как снег, зубы.
— Ты не сможешь причинить мне вреда. Ты должен принять мои условия.
Демон от злости заскрипел зубами. Несколько минут он молчал, сверлил меня огненным взглядом.
— Хорошо. В твоих жилах есть часть крови Древних, и я вынужден пойти на это соглашение. Но ты должен помнить: души всех, кто падет от Меча Ньярлатотепа, окажутся в моей власти. А это оружие порою разит и друзей, и врагов.
— ?..
— Ты все поймешь в свое время… Я не обязан поучать тебя. Ты попросил, я вынужден дать тебе то, что ты просишь, а все разъяснения можешь получить у этого противного старикашки — Умр ат-Тавила. Пусть он учит людей уму-разуму.
— Но если ты начал говорить, ты должен закончить свою мысль…
— Я сказал то, что хотел, и больше говорить не намерен. Но помни: для меня слаще души друзей, а не врагов. Невинные души…
А потом страшная боль пронзила мое тело. В первую секунду мне показалось, что кто-то подсоединил электроды к моей многострадальной руке. Мое тело выгнулось от боли. Последнее, что я увидел, это лицо демона, расплывшееся в широкой улыбке. Он словно наслаждался моей болью, извивался, клубился от восторга. А через несколько секунд лицо демона начало растворяться во тьме. Еще пара мгновений… и я вырубился.
Назад: Глава 7 Большая охота (Окончание) Ельск. Август 1941
Дальше: Глава 9 Восстание Ельск «Логово дождевого червя-2» Сентябрь 1941
