Глава 8

Утро у следователя Евгения Белоокова началось хлопотно. Сначала он побеседовал с экспертом, который проводил исследование тела убитой Татьяны Лазоревой.

– Теперь-то можете назвать точное время ее смерти? – нетерпеливо приплясывая на месте, осведомился у него Женя, с вожделением поглядывая на незаконченный отчет на столе у эксперта.

– Учитывая, что, возможно, убитая сначала довольно долгое время находилась в горячей воде и лишь спустя несколько часов была помещена в холодильник, могу назвать это время лишь приблизительно, – сказал врач. – Но точно никак не раньше шести часов вечера. И не поздней восьми-десяти часов вечера.

– Значит, в девять, в начале десятого она была уже мертва? – спросил Белооков упавшим голосом.

– Девяносто девять процентов, – кивнул эксперт.

– А если предположить, что подозреваемый лжет и тело в горячей воде не находилось?

– Судя по степени распада тканей, смерть все равно наступила в том временном промежутке, который я тебе назвал, – сказал врач.

Белооков расстроился и разозлился на эксперта. Выходило, что всю проделанную его ребятами и им самим работу приходилось зачеркнуть и заново проверять алиби всех подозреваемых. Теперь уже на промежуток между шестью часами и началом девятого вечера. В кабинете Белоокова поджидал еще один сюрприз. Его вызывало к себе начальство. Тяжело вздохнув, следователь поплелся на ковер к подполковнику Белоокову.

Нет, это не было простым совпадением – следователь и подполковник действительно носили одну и ту же фамилию. Подполковник был отцом Евгения, но этот факт ничуть не облегчал, а, пожалуй, даже затруднял жизнь бедняги следователя. Потому что его отец отличался строгими принципами и требовал от своего сына даже большей исполнительности, чем от прочих своих сотрудников. И вот теперь следователь подозревал, что подполковник будет очень недоволен результатами работы своего сына. И в своих подозрениях не ошибся.

– И это все, что тебе удалось нарыть больше чем за двое суток? – возмутился он, выслушав доклад Евгения. – Двух подозреваемых, которых ты задержал, я так понимаю, придется отпустить?

– Нужно будет еще проверить их алиби на новый временной промежуток, – попытался отбиться следователь, но подполковник не дал себя провести.

– Всю работу нужно начинать заново! – заключил он таким недовольным тоном, словно это Женя проделывал все эти махинации с телом убитой, сначала зачем-то клал ее в ванну, потом перетаскивал в спальню и напоследок, совсем уж отчаявшись, запихнул тело жертвы в холодильник.

– Ты хоть понял ход мысли преступника? – продолжал терзать своего сына подполковник. – Помнишь, что я тебе рассказывал?

– Помню, папа, – уныло промямлил следователь. – Нужно поставить себя на место преступника, понять, что им двигало, и тогда станет ясно, где искать преступника и вообще, кто он такой.

– Вот именно, – кивнул подполковник. – И я тебе не папа.

– Прости, папа, – поспешно извинился следователь. – То есть простите, товарищ подполковник.

– Ладно уж, – смилостивился подполковник. – Иди работай. И помни, очень важно поставить себя на место убийцы.

Женя вышел из кабинета подполковника с тяжелым осадком на душе. Как всегда после разговора с отцом, ему становилась очевидна собственная никчемность. Как-то от одного разговора до другого следователь успевал о ней забыть и даже иногда начинал думать, что он не самый плохой следователь, но после очередной беседы с любящим папой он понимал, как горько ошибался. После таких разговоров по душам со своим отцом следователю неизменно казалось, что говорят они на разных языках. Иногда он просто не понимал, что же хочет от него отец.

– Как же мне поставить себя на место убийцы, если я понятия не имею, кто он такой? – вздохнул наконец следователь, устроившись за своим рабочим столом с кружкой, полной обжигающего кофе. – Ну, предположим, я любовник этой Лазоревой. Явился к ней домой на интимное свидание, но что-то у меня в голове переклинило и я ее убил. А тело положил в горячую воду. Нет, чушь какая-то. Ну, хорошо, пусть она уже принимала ванну, а я так разозлился, что придушил ее прямо в ванне. Ладно, это уже как-то более правдоподобно. Но, значит, я услышал что-то такое, что заставило меня убить ее именно в таком месте. Ведь она, наверняка, должна была сопротивляться. И я это понимал. И значит, я мог бы придушить ее и не в ванне, где я был бы весь забрызган водой. Не очень-то приятно потом идти по улице в мокрой одежде.

И следователь задумался. В это время в кабинет вошел младший лейтенант Касьянов. Ознакомив его с отчетом эксперта, следователь сказал:

– Нужно будет заняться проверкой нового алиби у всех подозреваемых. Я с ребятами сам этим займусь. А тебе другое задание: детально проверить материальное положение убитой Лазоревой на момент убийства. – И посмотрев на Касьянова, чтобы проверить, слушает ли он его, следователь добавил: – Выясни, не делала ли она в последнее время каких-нибудь крупных покупок? Или, может быть, незадолго до смерти она сняла со своего счета крупную сумму денег? Вероятно, что дело тут может быть и не в ревности. Возможно, мы имеем дело с обычным грабежом.

– Убитая была обеспеченной женщиной, так что эту версию отбрасывать нельзя, – согласился со следователем младший лейтенант и, круто повернувшись, отправился выполнять задание.

Несмотря на то что вчера они улеглись спать очень поздно, поспать подругам не дали. Комната, в которой их устроили, была проходной. Клава и ее муж то и дело сновали взад-вперед. А когда к ним присоединились еще и любопытные соседки, то подругам стало окончательно ясно, что пора вставать. Хорошо еще, что они улеглись спать вчера ночью прямо в одежде, иначе сейчас им бы предстояло одеваться под любопытными взглядами набившихся в дом теток. Те со свойственной сельским жителям простотой даже и не подумали покинуть свой наблюдательный пункт в соседней комнате, откуда им была отлично видна постель, на которой почивали обе девушки.

Наскоро выпив чаю и ответив на некоторые вопросы теток, девушки попрощались и выскочили на улицу. Причиной их торопливости было не только желание побыстрей сбежать от любопытствующих бабок, но и странное бурление в их организмах.

– Мне что-то совсем нехорошо, – прошептала Дуня, усаживаясь в машину рядом с подругой.

– А что такое? – живо поинтересовалась Мариша.

– В животе словно бы революция начинается, – жалобно простонала Дуня.

– Угу, – угрюмо кивнула Мариша. – Думаю, что это вчерашняя простоквашка, которой нас милая Клава попотчевала на сон грядущий, дает о себе знать. У меня всю ночь во рту какой-то странный привкус стоял.

– Слушай, давай полежим на травке? – прошептала совсем побледневшая Дуня, когда они немного отъехали от деревни.

– Давай, – согласилась Мариша.

Подруги отогнали машину подальше от дороги в лес, выбрали местечко посуше, где солнышко уже выпило с травы утреннюю росу, и улеглись. Мариша закрыла глаза и приготовилась умереть, так ей было худо. Но неожиданно она услышала справа от себя, где лежала Дуня, какое-то бульканье. Покосившись в ту сторону, Мариша увидела, что ее подруга пьет какую-то прозрачную жидкость из плоской фляжки.

– Можно я тоже попью? – попросила Мариша.

Дуня как-то удивилась, но фляжку Марише протянула. Сделав большой глоток, Мариша почувствовала, что у нее внутри словно взорвалась маленькая атомная бомба. Выпучив глаза, она могла только тяжело дышать.

– Что с тобой? – встревожилась Дуня.

– Что это было? – через некоторое время сумела прохрипеть Мариша.

– Спирт, я думаю, – пожала плечами Дуня. – Прихватила у Клавы. А ты что думала?

В ответ Мариша только прохрипела что-то невнятное, бухаясь опять на травку. Вчерашняя простокваша, запитая чистым спиртом, должна была окончательно свести ее в могилу. В этом Мариша была совершенно уверена. Но через некоторое время, когда она все еще была жива, она вдруг услышала, что по дороге едет чья-то машина. Подруги с любопытством высунули из кустов носы и успели увидеть, что в зеленой «семерке» едет Катька собственной персоной.

– Повезло, что мы с ней не столкнулись, – пробормотала Дуня. – Пока совершенно не хочу с ней объясняться, что мы тут делаем.

Мариша молча кивнула, тоже в душе радуясь тому, что они с Дуней были вынуждены свернуть в лесок, чтобы немного прийти в себя, и благодаря этому избежали встречи с Катькой.

– Знаешь, а я себя чувствую уже значительно лучше, – похвасталась ей Дуня.

Мариша прислушалась к себе и с удивлением поняла, что и у нее тоже все прошло. От спирта в голове образовалась легкая пустота, но Мариша решила, что с ней она как-нибудь справится. В конце концов, не будет превышать скорость в сорок километров.

– Тогда поехали? – предложила она.

И девушки двинулись вперед. Им предстояло сегодня провернуть много дел. И в первую очередь побеседовать с таксистом Михалычем. Он оказался симпатичным усатым дядькой лет сорока. Пожалуй, ему не мешало бы сбросить пару лишних килограммчиков, которые свисали у него с ремня брюк, но в остальном он был очень даже ничего. На добродушном широком лице Михалыча проступила грусть, когда он узнал, от кого подруги к нему явились.

– Да, Клавка вот живет себе и не тужит, а брательник ейный моложе меня был, а уже схоронили, – поник он головой. – Такие вот дела. Мужики нынче мрут как мухи. Вы, девки, если посчастливится замуж выскочить, берегите своих. Других-то вряд ли найдете.

Подруг от такого замечания словоохотливого шофера просто перекосило. Мариша уже открыла рот, чтобы объяснить Михалычу, что, вопреки расхожему мнению, для большинства женщин свет вовсе не сошелся клином на замужестве. И вообще по нынешним временам иметь мужа – это слишком большая роскошь. Лучше уж иметь мужчину во временном пользовании. Дешевле для нервов выходит. И что уж вообще непонятно, с чего это шоферу пришло в голову, что две симпатичные и в меру нормальные девушки не смогут найти себе какого-нибудь дурака, чтобы взял их в жены? Но Дуня очень вовремя пихнула подругу в бок, и Мариша проглотила начало своей речи, а заодно и середину и конец. И очень хорошо, что она ничего не ответила на заявление шофера, потому что Михалыч, судя по всему, явно обожал порассуждать на отвлеченные темы. В другое время подруги его бы с интересом выслушали, но сейчас у них была более важная проблема.

– Скажите, вы помните того мужчину, которого привезли в Славино? – поинтересовалась Мариша.

– Это вы про хахаля тетки Глафиры, что ли? – уточнил Михалыч.

– Почему вы так решили? – спросила Дуня.

– Так я больше никого в последнее время в Славино не возил, – удивленно пожал плечами Михалыч. – Только этого мужика. И все.

– Нет, я спрашиваю, почему вы решили, что мужчина именно Глафирин хахаль, а скажем, не родственник или деловой знакомый? – пояснила ему Дуня.

– Скажете тоже! – фыркнул Михалыч. – Родственник! Да Глафирину родню я по пальцам перечесть могу. Дочка у нее в Питере. Да семиюродный брат ее покойного мужа в соседней деревне живет. Брата и его семью я отлично знаю. А деловые знакомые? Да какие у Глафиры дела могли быть? Яйца и гусей она в магазин сдавала, так там учет баба ведет. Так что тот мужик, он чужой был. И потом он ночевать у нее намылился. Ясное дело, что хахаль!

– А как он выглядел?

– Во! – поднял указательный палец Михалыч. – Опять же вид у него был такой, словно женихаться едет.

– В смысле? – опешила Мариша. – Как это можно определить?

– При полном параде мужик был, – объяснил ей Михалыч. – Рубашка белая, галстук опять же. Ну кто, скажите мне, в жару летом на себя такую ерунду напялит? Конечно, только если с официальным визитом едешь.

– А у него что, и цветы были? – спросила Мариша.

– Зачем это? – искренне поразился Михалыч. – Дурь одна. У того мужика с собой бутылка была. В пакете завернута, но я все равно понял, что у него там. Не дурак.

– А вы с ним разговаривали? – спросила у шофера Мариша.

– Еще одна галочка, что мужик женихаться ехал! – заявил Михалыч. – Смущался он очень. Прямо такой мне неразговорчивый пассажир попался, что думал, усну за рулем. Поверите ли, всю дорогу мне одному пришлось проболтать. Тот и рта не раскрыл. Ну, ясное дело, смущался. А уж когда я у него спросил, к кому он в Славино едет, вовсе как красный мак стал. И чего, дурачина, смущался? Ведь дело-то житейское. Впрочем, я тоже женихом был, помню себя. Но мне тогда шестнадцать годочков и было всего. Можно понять. А этот мужик уже в возрасте был. Так чего уж смущаться? Хотя, может быть, именно в его годы и нужно смущаться. В молодости-то оно не так…

– Можете его описать? – спросила Мариша, перебив его на середине речи.

– Это вам лучше у Глафиры спросить, – хмыкнул Михалыч. – Небось она вам его во всех деталях получше моего опишет.

– Не может она, – хмуро произнесла Дуня.

– Не хочет, что ли? – ухмыльнулся Михалыч. – А вам, девки, зачем тот мужик-то понадобился? Не поверю, чтобы он кому-то из вас мужем приходился. Староват он для вас. Отец, что ли?

И, не дожидаясь ответа, воскликнул:

– Вот дела! А я ведь так и думал, что не то что-то с мужиком! Женат он, да? Правильно я угадал? Вы потому про него дознаетесь?

– Ага, – кивнула Мариша, радуясь, что ничего не нужно придумывать. – Отец у меня очень уж по женской части большой ходок. Мама прямо с ним измучилась.

Кстати говоря, Марише даже не пришлось слишком уж кривить душой. Отец у нее и в самом деле был неравнодушен к прекрасному полу, и Маришина мама и в самом деле с ним намучилась, только было это больше двадцати лет назад. Потому что Маришины родители расстались тому уже почти четверть века и ни капли по этому поводу не переживали. Но последнее Мариша решила не говорить эмоциональному Михалычу.

– Поэтому нам очень нужно, чтобы вы описали как можно точней, как выглядел ваш пассажир, – сказала Мариша. – И потом, опять же неприятность получилась, дом-то Глафиры сгорел.

– Что?! – ахнул Михалыч. – Как это?!

– Вот так, – вздохнула Мариша. – Сгорел дотла. И хозяйка тоже.

– Ох! – только и смог выдохнуть Михалыч, плюхаясь на сиденье. – Ну, девки. У меня даже ноги подкосились! Да разве можно такое наговаривать?! Понимаю, обидно вам, что папаша ваш к Глафире втихаря бегает, так ведь нельзя же за просто так живого человека хоронить?

– Кого это? – удивилась Мариша странному полету фантазии шофера. – Кого это мы живьем хороним?

– Так Глафиру же! – воскликнул Михалыч. – Что вы это про нее тут наговорили? Я ее дом видел несколько дней назад, стоит себе целехонек.

– Это он вечером стоял, когда вы в Славино приезжали с этим типом, – сказала Дуня. – А ночью, в аккурат после вашего отъезда, и сгорел.

– Да вы что?! – ахнул Михалыч. – Ну, правильно. Я пива у Клавки выпил, перекусил малость, пиво выветрилось, я и поехал обратно. А дом, выходит, и сгорел?

– Мало того, что дом сгорел, так еще и мужик этот, которого вы к Глафире привозили, на ее же машине удрал, – добавила Дуня.

Михалыч стал белее мела.

– Ну дела! – прошептал он. – Это что же получается? Я душегуба к своей соседке привез? Смерть прямо к ее порогу доставил?

И он схватился за голову и начал горестно раскачиваться.

– А что вы тут говорили, что этот мужик вроде бы отец одной из вас? – внезапно поднял он глаза на подруг.

– Мы не знаем точно, мы только подозреваем, – сказала Мариша. – Поэтому постарайтесь поточней описать нам того мужчину, которого вы привезли к Глафире. И что он вам про себя рассказывал?

– Сейчас нам любой пустяк может быть важен, – поддержала ее Дуня.

– Хорошо, – внезапно решительно кивнул Михалыч и даже встал. – Я вам про этого гада все расскажу. Наизнанку вывернусь, а вспомню. Спрашивайте!

– Для начала опишите нам его, – попросила его Мариша. – Как он выглядел?

– Как выглядел? – почесал затылок Михалыч. – При полном параде был, это я вам уже говорил. Но вообще-то деньжонки у него водились. Он когда ко мне в Костроме на вокзале подошел и стал рядиться в Славино ехать, я первым делом ему цену назвал. И деньги попросил показать. А то много таких прохиндеев попадается, заедут к черту на рога, а потом денег у них не хватает, чтобы за проезд заплатить. Чистый цирк. Один самогоном мне отдать предлагал. Другой телевизор допотопный черно-белый тащит, а третий и вовсе поросенка пытался сунуть. Да еще добро бы своего. Так нет же! Он соседского быстренько своровал и со мной им расплатиться хотел. Тут и сосед явился, он своего поросенка по голосу узнал. Такой шум был! И вспоминать неохота. Так что я сразу этого мужика попросил деньги показать.

– И он показал? – в тоске спросила Мариша.

– К тому и веду, что показал! – азартно кивнул Михалыч. – И денег у него была целая толстая пачка. И все тысячные. Не меньше девяноста тысяч там было. Это уж точно. А может быть, и больше.

– Рубли у него были? – спросила Мариша. – Не доллары?

– Скажешь тоже, доллары! – хмыкнул Михалыч. – В наших местах и рубли редки. А уж про доллары только по телевизору и слышим.

Подруги переглянулись. Сумма и в самом деле была крупная. Ее вполне должно было хватить, чтобы купить немножко подержанную легковушку у Глафиры.

– А сколько этому мужику было лет?

– Да уж не молоденький, – ответил Михалыч. – На вид такой положительный. Физиономия, правда, красная. Но пьяным не был. Давление у него, наверное, высокое. Да и полный был очень. Я вот в меру упитанный, а тот мужик толстый был, и весь сказ.

– А волосы?

– Что волосы? – безмерно удивился вопросу Михалыч.

– Волосы у него какого цвета были? – терпеливо объяснила ему Мариша.

– А волос вовсе и не было, – пожал плечами Михалыч. – Лысый он был. То есть, может быть, и не лысый, а бритый, только волос все одно на башке не было.

– А цвет глаз?

– Ну, этого я не разглядел, – развел руками Михалыч. – Я цвет глаз даже у своей жены не знал, пока она мне по этому поводу скандал не закатила. Я думал, что они у нее карие, а оказывается серые. Ох, уж она меня и трепала. Как утка дождевого червяка. Лет двадцать назад эта история была, так она до сих пор мне ее вспоминает. Вот до чего злопамятная у меня баба.

– Хоть брюнет был ваш пассажир или блондин? – тоскливо поинтересовалась Мариша. – Смуглый был или светлый?

– Скорей светлый, – подумав, сказал Михалыч. – Да, определенно светлая у него была кожа. Без загара совсем. И брови на лице светлые были.

– А рост?

– Довольно высокий, – прикинул Михалыч. – Но пониже меня был. Так примерно на полголовы.

Сам Михалыч был около ста восьмидесяти сантиметров ростом. Так что его пассажир был тоже богатырем. Здоровенным, упитанным, лысым и с красной рожей.

– А бороды или усов у него не было?

Михалыч молча помотал головой, где-то витая мыслями. Марише очень не понравилась рассеянность мужика, и она уже открыла рот, чтобы сделать ему втык, но тут Михалыч ожил.

– Вспомнил я, – задумчиво произнес он. – Бумажку этот мужик все в руках вертел. А потом, когда я его до Славина довез, он ее в пепельницу у меня в машине сунул. Посмотрим, может быть, она еще там.

И Михалыч первым нырнул в салон машины. Обратно он вылез, держа в руках полную пепельницу.

– Ё-моё! – растерянно произнес он. – Это как же понять, что тут чье?

И растерянность Михалыча можно было понять. Чего в этой пепельнице только не было! Пара окурков, один со следами ярко-розовой помады, снова вошедшей в моду в этом сезоне. Два автобусных билетика, один рекламный проспект, аккуратно свернутый в восемь раз, который подруги бережно развернули и обнаружили, что он совершенно чист, то есть без единой посторонней надписи. Кроме того, тут обнаружились чьи-то кудрявые волосы, рваный клочок бумаги, три бумажки от конфет «Цитрус», обкусанная попка от огурца, крышечка от лимонада и целлофан от сигаретной пачки. Просто удивительное изобилие мусора в крохотном контейнере.

– Для нас тут представляет интерес только рекламный проспект и этот клочок бумаги, – решительно заявила Мариша. – Все остальное можно смело выбросить!

Михалыч с радостью последовал ее совету. А подруги склонились над рекламой. Это была самая обычная листовка, призывающая народ ремонтировать свои СВЧ-печи, телевизоры и холодильники только в ремонтной фирме «Мастер». Кроме того, этот же «Мастер» обещал десятипроцентную скидку всем пенсионерам, которые решат до первого сентября затеять в своей квартире перепланировку с последующим ремонтом по «евростандарту».

– Так и вижу толпы пенсионеров, горящих желанием получить обещанную скидку и забацать себе с помощью этого «Мастера» такие апартаменты, чтобы у соседей вставные челюсти повыпадали, – хихикнула Дуня.

– Ага, – кивнула Мариша. – На государственную пенсию. На нее особо с ремонтом не разбежишься, никакие скидки не помогут.

– Листовка нам не нужна, – решила Дуня.

– Совершенно не нужна, – согласилась Мариша. – В Костроме я ничего ремонтировать не собираюсь. А вряд ли представители «Мастера» будут так любезны и попрутся в Питер, если у меня, к примеру, сломается микроволновка.

И подруги принялись изучать клочок бумажки. Он был более перспективным. На нем по крайней мере было написано от руки несколько слов.

– Это адрес, – сказала Мариша. – Деревня Славино… О! Это же адрес Глафиры!

Михалыч тоже посмотрел на бумажку и кивнул.

– И написан этот адрес рукой Глафиры, – сказал он. – Я ее почерк хорошо знаю. Она всегда моей бабке квитанции на оплату заполняла. И другим старикам тоже. Я эти квитанции потом в поселок возил на почту, чтобы заплатить, значит. Так что Глафирину руку я сразу узнаю. Это она писала, точно!

– Выходит, Глафира сама дала свой адрес тому мужику, который к ней наведался в гости, – сказала Мариша. – Значит, она его лично знала и зазвала его к себе. А зачем, интересно знать?

– Судя по деньгам, которые были у мужика с собой, он и в самом деле собирался купить у нее машину, – сказала Дуня, и Михалыч с Маришей согласились с ней.

– Но что-то пошло не так, – сказала Дуня. – Сделка сорвалась. Глафира сгорела вместе с домом, а мужик укатил на ее машине. Интересно, заплатил он за нее деньги или нет?

– Нужно объявлять машину в розыск, – решительно заявила Мариша. – Делать-то больше нечего. Этот мужик должен объяснить, как случилось, что сразу после его отъезда дом Глафиры вспыхнул как спичка.

– Нужно идти в милицию, – твердо кивнул в знак согласия Михалыч.

– Клава уже пыталась один раз, – вздохнула Дуня. – Они ей сказали, что заявление об угоне машины возьмут только от владельца машины или от наследников.

– Так тут дело не в машине! – загорячился Михалыч. – Тут человека, может быть, убили.

– Да вы что! – ахнула Дуня, прикрыв ладонью рот.

– А что? – набычился Михалыч. – Денежки-то немалые. Поди докажи, сгорели они вместе с Глафирой и домом или тот мужик их себе преспокойно оставил. Нет, девки, вы как хотите, а я иду в милицию.

И Михалыч и в самом деле засобирался. Сев в машину, он выжидательно посмотрел на подруг.

– Едете со мной? – спросил он. – Мне, конечно, и так поверят. У меня в нашем отделении дружок работает. Но лучше, если и вы мой рассказ подтвердите.

Подруги растерянно переглянулись. С одной стороны, им жутко не хотелось тащиться в милицию, где наверняка заинтересуются: а что они-то, собственно говоря, делали в деревне? Но выхода не было. Михалыч терял последнее терпение. И подруги решили, что так или иначе, а их долг выяснить, имел место поджог в доме Глафиры или это все же было роковое стечение обстоятельств и несчастный случай. В милиции Михалыча встретил такой же усатый симпатичный дядька. Просто вылитая копия Михалыча. Разве что Михалыч был в штатском, а его приятель был в форме майора. А так они словно братья-близнецы долго жали друг другу руки и ласково хлопали по плечам. Наконец ритуал встречи был завершен и можно было приступить к делу.

– Соседка, говоришь?! В твоей деревне? – задумался приятель Михалыча. – Вообще-то я не имею права принять от тебя это заявление. Это не мой участок. Но я могу звякнуть кое-кому. Вроде бы есть у них там один инициативный паренек. Он должен помочь.

И он в самом деле взял трубку и куда-то позвонил.

– Пусть Клава или дочка потерпевшей идет в Сусанино, – сказал он, закончив разговор. – Найдут там лейтенанта Захарьева, скажут ему, что от меня. И пусть дочка или соседка пишет там заявление, в котором подробно укажет кажущиеся ей подозрительными обстоятельства смерти этой вашей Глафиры Матвеевны. И хорошо было бы, если она постарается вспомнить номера исчезнувшей машины. А если у дочки есть копии документов на машину, техпаспорт или страховой полис, пусть обязательно возьмет. Тоже пригодится.

– Значит, мы можем ехать? – спросила Дуня, выходя из отделения. – Вы справитесь и без нас?

– Думаю, да, – кивнул Михалыч. – Сейчас Клавке звякну, и порядок.

Он позвонил и пересказал Клаве, что ей или Катьке необходимо сделать. В ответ трубка разразилась целым набором звуков. Судя по голосу, Клава была очень взволнована.

– Похоже, наш отъезд откладывается, – пробормотала Мариша, обращаясь к Дуне, та в ответ лишь молча кивнула.

В это время Михалыч отключил трубку и сказал подругам:

– Катька приехала. Клавка говорит, что у нее шок. Как дом матери увидела, свалилась без чувств. В себя никак не приходила. Бабам даже пришлось ее в больницу везти. А там выяснилось, что она беременна. Теперь не знают, останется ребенок или она его потеряет.

– Вот ужас-то! – охнула Мариша. – А где больница?

– Так в Сусанине есть медпункт, – ответил Михалыч. – А при нем больничка на десяток коек.

– Нужно поехать к Катьке, – сказала Мариша. – Поддержать ее. А заодно спросить, не говорила ли ей мать, что собирается продать машину. И вообще, о своих планах.

– Ага, – кивнула головой Дуня. – Поехали.

И подруги двинулись обратно в Сусанино. Там они без труда нашли больницу, а в ней Катьку. Девушка и в самом деле выглядела плохо. Бледная, под глазами огромные синяки, а лицо распухшее и в красных пятнах. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Катька рыдала не переставая. Увидев подруг, она на минуту замерла от неожиданности. Но, должно быть, от шока или от лекарств, которыми ее обкололи, она плохо соображала, потому что тут же протянула к девушкам руки и радостно воскликнула:

– Девчонки, вы за мной из Питера примчались? Вы уже знаете, что случилось?

Мариша с Дуней молча кивнули и присели на кровать рядом с Катькой.

– Какое горе! – снова зарыдала Катька. – И что это на меня в последнее время все валится и валится? Сначала работу потеряла. Думала, что никогда меня оттуда не уволят, а у начальницы невестка с ребенком три года дома отсидела, а тут его в деревню к бабке отправила, а сама работать решила пойти. Вот начальница ее на мое место и пихнула.

– Значит, ты не сама уволилась?! – удивилась Мариша. – А нам Наталья Дормидонтовна…

– Так я ей сказала, чтобы она не расстраивалась шибко на людскую подлость, – всхлипнула Катька. – Она тетка хорошая, ничего мне плохого в жизни не сказала и не сделала. Только добро от нее видела. Ну, поцапаемся, бывало, поворчим друг на друга. Но я ее полюбила. А у нее давление, ей волноваться нельзя. Вот я ей и сказала, что сама уволилась. На самом-то деле меня просто выжили.

И Катька снова всхлипнула. Высморкавшись в платок, который протянула ей сердобольная Дуня, Катька продолжала:

– А потом, только я последнюю смену отработала, как арестовали Вадьку. Но самое ужасное, что с мамой-то моей случилось. Никак не поверю, что она могла просто так в доме сгореть. Она же в нем каждый гвоздик знала. Нет, уверена, этот мужик, которому она машину хотела продать, ее убил. А деньги себе забрал. Чем плохо? И деньги при нем, и машина. И спроса с него никакого.

И она снова заплакала и зарылась лицом в подушку.

– И ребенка чуть не потеряла, – заявила она, наконец слегка утихнув. – Вот ведь уж точно говорят: пришла беда – отворяй ворота. Просто жить страшно становится. Все думаю, какой мне судьба на завтра еще подарочек приготовила.

– Не нужно так думать, – вздохнула Мариша. – Все это, что тебе выпало, конечно, ужасно. Но все проходит. И эта черная полоса в твоей жизни тоже пройдет. Того мужика с машиной найдут. Если виноват, накажут. Страховку за дом ты получишь. Ребеночка родишь, а там и Вадьку отпустят. Женитесь и заживете на славу.

– Но мама!.. – зарыдала уже в голос Катька. – Моя мама! Кто ее-то мне вернет?

Подруги растерянно замолчали. Ответить им было нечего. К счастью, в палату влетела пожилая фельдшерица, заменявшая тут весь персонал.

– Что вы мне больную расстраиваете! – возмущенно закричала она на подруг. – А ну пошли отсюда! Не могу же я ей сильные лекарства колоть. Она же беременна. Миленькая моя, успокойся. Сейчас укольчик легонький тебе сделаю. Нельзя тебе волноваться, мать не вернешь уже, а ребеночка потеряешь. А вы идите отсюда!

Девушки начали пятиться к выходу.

– Девочки, Клава там хлопоты с похоронами взяла на себя! – крикнула им вслед Катька. – А вас прошу, сходите в милицию. Скажите, что я не верю, что мама сама сгорела.

– Так, а что сказать-то? – упираясь и не давая фельдшерице окончательно выпихнуть ее из палаты в коридор, крикнула Мариша, уже буквально цепляясь за косяк двери. – Ты знаешь, кто тот мужик, кому мама твоя машину продавать собиралась? Она тебе говорила?

– Был разговор, – ответила Катька. – Мама обмолвилась, что машина у нее барахлит. Своим в деревне продавать потому не хочет, да и некому. Денег таких ни у кого не водится. Так что придется кому-то из Костромы ее предложить. Мама даже объявление давала в Костроме. Звонили много, мама в Кострому ездила, машину показывала. Вроде бы один мужик согласился на мамину цену. Но зачем-то хотел к маме приехать, еще раз машину посмотреть. Наверное, он и приезжал.

Фельдшерица наконец поняла всю тщетность своих усилий сдвинуть Маришу с места. В сердцах плюнув, она быстро вышла из палаты, сказав, что у подруг есть пять минут. Но если Катька после этого лишится ребенка, то она с себя всю вину снимает.

– Так что твоя мама про покупателя рассказывала? – спросила у Катьки Мариша.

– Сказала, что он из Костромы, – сказала Катька. – Живет где-то у вокзала.

– У вокзала?! – повторили подруги.

– Да, – кивнула Катька. – Мама даже ко мне в Питер приезжала.

– Когда? – хором воскликнули подруги.

– В мае, – ответила Катька. – Хотела насчет машины посоветоваться. Спрашивала, не нужна ли она мне.

– А ты что?

– А мне зачем? У меня прав нет. Вадька водить не может, ему зрение не позволяет. Так зачем нам машина? А маме машина очень нужна. Она на ней и яйца, и мясо в город возила. И из города, что ей было нужно, везла. И для соседей тоже. Опять же не такси каждый раз нанимать и не автобус дожидаться, который раз в день ходит, и то всякий раз стоишь и гадаешь, придет он или нет. Я маме так и сказала, если эта машина плохая стала, ты ее продай, а другую себе купи. Слава богу, деньги, чтобы доплатить, у мамы всегда имелись. Хозяйство и ее кормило, и мне мама помогала всегда. На том и порешили. Если бы знала, что так получится, никогда бы ей этого не посоветовала. Пусть бы сгнила эта проклятая машина!

И Катька снова заплакала. Тут же словно из воздуха материализовалась фельдшерица. Должно быть, она подслушивала под дверью.

– Все! – решительно заявила она. – Сейчас охрану вызову. Да что такое-то в самом деле? Имейте же совесть, девочки! Вы что, не видите, она же плоха совсем. Потом поговорите! Младенца-то пожалейте!

– Поправляйся, Катька, – попрощались с девушкой подруги. – Мы к тебе еще зайдем сегодня. Когда в милиции побываем.

– Еще чего! – возмутилась фельдшерица. – Чего удумали! И даже не мечтайте сюда сегодня сунуться. Ей покой нужен. Завтра! Завтра приходите. Так и быть, завтра пущу вас на полчасика. А сегодня и думать забудьте. Катюша спать будет.

На этот раз фельдшерица была настроена так решительно, что подруги не посмели спорить и пробками вылетели из больницы.

– Ух! Строгая какая тетка! – выдохнула Дуня, вытирая пот со лба.

– Неудивительно, что у нее в больнице ни одного больного, кроме Катьки, нет, – пробормотала Мариша. – Никто сунуться к этой гестаповке не решается. Уж мы какие тихие, а и то ее возмущение вызвали. А представь, устроился обычный рабочий человек поболеть недельку-другую. Ну, друзья к нему, ясное дело, с гостинцами идут. Водочка там холодненькая, прямо из магазина, колбаска, огурчики. Думают, посидят у постели больного товарища, выпьют за выздоровление. И тому легче, и им приятно, все же не на скамейке возле магазина распивать на троих. А тут такой цербер! Никакого удовольствия от принятия лекарственного средства, одни проблемы и стресс.

– Да уж! – хихикнула Дуня. – У такой докторши и гости с их угощением живо в окно вылетят, и больной следом за ними. Лучше уж дома болеть. Спокойней. И выпить при случае можно. Не будут же близкие за больным день и ночь следить.

Так, разговаривая, подруги поехали в милицию. Лейтенант Захарьев оказался молоденьким высоким пареньком лет двадцати двух. Сам он сильно напоминал длинный циркуль, на который по недоразумению нацепили круглую голову с торчащими в разные стороны ярко пламенеющими ушами. Усики у лейтенанта были представлены в самом зачаточном состоянии. При этом лейтенант обладал редкостной неуклюжестью. В тот момент, когда подруги вошли к нему в кабинет, он как раз собирал с пола рассыпавшиеся бумаги, устремив прямо в потолок тощую задницу. Подруги переглянулись и тихонько хихикнули. Очень уж комично выглядел лейтенант.

– Сейчас, сейчас! – откликнулся лейтенант, слыша, что кто-то вошел, но не прекращая своего занятия и не меняя позы. – Садитесь, пожалуйста. Минутку.

Подруги подождали пару минут, и лейтенант наконец выбрался из-под стола. Увидев, перед кем он стоял задницей вверх, лейтенант стремительно начал принимать подобающее положение. К сожалению, при его ловкости торопиться ему бы не следовало. Потому что, выпрямляясь, лейтенант задел ногой стул, уронил его и начал терять равновесие сам. Покачнувшись, он взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие, задел графин с водой. Начал ловить графин, держа руками свои бумаги, и рассыпал их снова по всей комнате. А графин плавно выскользнул из его рук, описал дугу и тоже приземлился.

– О! – простонал лейтенант, боясь пошевелиться, пока притихшие от страха подруги оглядывались по сторонам.

Разлетевшиеся по всей комнате бумаги были залиты пролившейся из графина водой. Сам графин благодаря толстому стеклу и ворсистому покрытию на полу не разбился. А скромненько валялся у дверцы шкафа, о которую шмякнулся и на которой от удара побежала сеточка трещинок.

– Кошмар! – прошептала Дуня. – Вам помочь все прибрать?

– Да! Да! – необычайно воодушевился лейтенант. – Если вам нетрудно, а то у меня что-то сегодня день неудачный. Все роняю и роняю.

Подруги начали ползать по комнате, ужасаясь в душе тем, что этот растяпа и есть, по отзывам его старших товарищей, перспективный паренек. Если этот перспективный, то страшно было и подумать, что собой представляли все остальные. В общем, собирая бумаги, стряхивая с них капли воды и потом устраивая наиболее пострадавшие листы на просушку на карниз, аккуратно цепляя их на железные «крокодильчики» вместо отсутствующей занавески, подруги о многом передумали. Наконец порядок в кабинете был более или менее восстановлен. Стул поставлен на место, графин водружен обратно на стол, а мокрые пятна было решено оставить как есть. Жара стояла страшная – они вскоре должны были высохнуть сами.

– Так чем могу быть вам полезен? – пригладив усики, поинтересовался у подруг лейтенант.

Подруги изложили ему свою просьбу.

– Говорите, в доме был посторонний мужчина, которого видели уезжающим из деревни на машине потерпевшей?

– Да! – дружно кивнули подруги. – Есть свидетели.

– Подозрительно ситуация, конечно, выглядит, – согласился лейтенант. – А как фамилия того сотрудника, который выезжал на место происшествия?

– Не знаем, – пожали плечами подруги. – Вам лучше знать, кто ездил. Славино ведь в вашем ведомстве?

– Правильно, – смутился Захарьев. – Сейчас узнаю, что он там себе думал, когда отказывался хотя бы запротоколировать показания очевидцев. Машину, вполне возможно, угнали. А хозяйку попросту убили. Хотя странно, к чему грех на душу брать, если в городе полно машин, которые можно угнать, никого не убивая. А тут ведь такая подстава. Ваш Михалыч видел и, следовательно, может опознать этого покупателя. Потом в разговоре с соседями Глафира могла упомянуть имя своего покупателя или назвать какие-то его координаты. Очень неосторожно с его стороны было бы убивать Глафиру и поджигать ее дом.

– Так он же небось думал, что милиция сочтет все простым несчастным случаем! – воскликнула Мариша. – Не захочет морочиться. И между прочим, в чем-то он был прав. Ваш сотрудник ведь и не захотел влезать в это дело.

– Наш сотрудник, – задумчиво пробормотал Захарьев. – Нужно еще выяснить у него, чем он мотивировал.

И Захарьев исчез, оставив подруг в своем кабинете.

– Так вот, – озабоченно сказал лейтенант, вернувшись через десять минут, – тот парень говорит, что ни про какое убийство ему не говорили. Подошла какая-то нечесаная, измазанная гарью женщина и, рыдая и причитая, сказала, что у соседки угнали машину. Что на ней уехал гость соседки. Он говорит, что женщина не производила впечатление вменяемой, поэтому он оставил ее слова без внимания.

– Дурак ваш сотрудник! – возмутилась Мариша. – Попытался бы сам всю ночь гасить пылающий дом из полупустого колодца, ожидая, что огонь вот-вот перекинется на соседние дома. Да еще сознавая, что в доме, вполне возможно, заживо горит соседка, которую знаешь всю жизнь, а спасти возможности не имеешь, потому что пожарные где-то в колее по дороге увязли! Как бы вы себя чувствовали после такой ночки? Вообще удивительно, что Клава смогла сообразить, что останков машины Глафиры среди обгоревших бревен нет. И нашелся старичок, который видел, что на этой машине уезжал кто-то, но никак не Глафира.

– А где родственница вашей погибшей? – спросил лейтенант. – Михалыч говорил, дочь у нее?

– Да, дочь, – кивнула Мариша. – Только она сейчас в вашей больнице. К ней никого не пускают.

– Вот как, – хмыкнул лейтенант. – Ну, ничего. Меня пустят.

– Там такая злая тетка сидит, ни за что не пустит, – хором попытались отговорить его подруги.

– Знаю, это моя мама, – кротко признался лейтенант, и подруги прикусили языки.

– Впрочем, я и ходить не буду, – сказал лейтенант. – По телефону позвоню.

Он и в самом деле снял трубку и набрал несколько цифр.

– Мама? Я к тебе по делу. У тебя там девушка лежит. Нет, не буду я ее тревожить. Просто спроси у нее, согласна она, чтобы от ее имени я написал заявление на розыск машины ее матери? Если да, то я напишу, а она потом, когда будет в состоянии, его подпишет. Просто чтобы времени не терять. А то пока она в себя придет, пока дадим делу ход, машина может оказаться уже за тридевять километров. Если уже не оказалась, – пробормотал лейтенант, прикрыв рукой трубку.

Через минуту он обрадованно закивал.

– Хорошо, мама. Спасибо тебе! Считай, что я твой должник.

– Дрова у бабки в выходные поколи! – прогремел из трубки голос его матери. – Должник мне нашелся!

Лейтенант поспешно повесил трубку и обратился к подругам:

– Сейчас напишем заявление от имени дочери потерпевшей на розыск ее имущества, – сказал он. – А там дело за малым. Найти машину или покупателя, который торговал эту машину у погибшей.

Поразившись про себя оптимизму лейтенанта, который даже донести пачки бумаг от шкафа до стола без приключений не мог, но собирался искать в довольно большом городе украденную несколько дней назад машину, подруги выбрались на улицу.