Взрываться Морскому Ящеру не понравилось. Взрыв поверг его в глубокое замешательство. Раньше, когда его охватывала такая тоска, он подплывал к краю кораллового рифа и лежал там в песочке, а неоновые рыбки-санитары выкусывали паразитов и водоросли из его чешуи. Бока вспыхивали красками перемирия, давая рыбешкам понять, что они в безопасности, пока стремглав носятся в его раскрытой пасти, хватая кусочки пищи и какой-то пакости, точно стоматологи-гигиенисты. Те, в свою очередь, испускали электромагнитное сообщение, которое грубо можно было бы перевести так: “Я не задержу вас и на секундочку, простите, что побеспокоила, и, пожалуйста, не ешьте меня”.

Сходное послание он улавливал и от теплокровной особи, которая ухаживала за его ожогами: поэтому он и сейчас помигал боками, подтверждая, что понял. Он не различал намерений всех теплокровных, но это существо было настроено как-то иначе. Ящер чувствовал, что зла ему она не желает и даже скоро принесет чего-нибудь поесть. Он понял, что когда она издает звук “Стив”, то обращается к нему.

– Стив, – сказала Молли, – хватит мигать этими огоньками. Ты хочешь, чтобы соседи увидели? Средь бела дня.

Она стояла на стремянке с кистью. Случайному наблюдателю могло бы показаться, что она красит соседский трейлер. В действительности она размазывала огромные комки “неоспорина” по спине Морского Ящера.

– Так у тебя все быстрее заживет, к тому же – совсем не щиплет.

Покрыв обожженные участки трейлера мазью, она затянула их стекловолокном как бинтами и принялась разливать по заплатам гудрон. Соседи, выглядывая в окна, списывали ее действия на новые причуды сумасшедшей и возвращались к своим телевикторинам.

Молли раскатывала валиком гудрон, когда услышала, как к трейлеру подъехала машина. Из грузовичка выбрался Лес, мужик из скобяной лавки, поправил подтяжки и направился к ней. Выглядел он суетливо, но решительно. На лысине, несмотря на осенний холодок, сверкала легкая роса пота.

– Дамочка, ну что же вы делаете? Я думал, вы хоть меня подождете.

Молли спустилась с лесенки и встала перед ним, держа валик как винтовку, с которой капала густая черная жижа.

– Мне хотелось начать дотемна. Спасибо, что заехали. – И она приветливо улыбнулась, как настоящий огрызок кинозвезды.

Лес поспешно сбежал от ее улыбки в страну вечного ремонта.

– Я даже не могу сказать, чем вы пытаетесь заниматься, но, похоже, вы тут уже напортачили.

– Вовсе нет – сами посмотрите.

Лес осторожно приблизился к Молли и оглядел трейлер.

– Да из чего этот драндулет вообще сделан? Вблизи похоже на пластик или что-то вроде.

– Может, лучше изнутри взглянуть? – сказала Молли. – Там повреждения заметнее.

Продавец осклабился. Молли ощутила, как взгляд его прожигает ей фуфайку.

– Ну, раз вы так считаете. Давайте зайдем и поглядим. – И он шагнул к двери.

Молли схватила его за рукав:

– Погодите-ка. Где ключи от вашего грузовика?

– В кабине оставил. А что? Городок тихий.

– Ничего, просто спросила. – И Молли ослепила его еще одной улыбкой. – Ну, входите же. А я сейчас – только гудрон с рук смою.

– Ну еще бы, дамочка. – И Лес засеменил к двери, точно ему не терпелось в уборную.

Молли попятилась к грузовичку. Когда продавец положил руку на дверную ручку, Молли позвала:

– Стив! Обед!

– Меня не Стивом зовут, – ответил Лес.

– Я знаю, – сказала Молли. – Вы – другой.

– Кто? Лес, в смысле?

– Нет. Обед. – И Молли одарила его последней улыбкой.

Стив узнал звук своего имени и ощутил мысль, обволакивающую слово “обед”.

Лес почувствовал, как что-то влажное обхватило его ноги и едва открыл рот, чтобы закричать, как кончик змеиного языка обернулся вокруг его головы и перекрыл кислород. Напоследок он увидел обнаженную грудь падшей королевы киноэкрана Молли Мичон – та задрала фуфайку, наградив его последним в жизни зрелищем перед тем, как, нетерпеливо чавкнув, сомкнулась огромная пасть Морского Ящера.

Молли услышала хруст костей и поежилась. Господи, приятно иногда быть чокнутой, подумала она. Здравый человек наверняка бы расстроился.

Одно из окон в переднем торце трейлера-дракона медленно закрылось и вновь открылось – рефлекс Морского Ящера, проталкивающего еду по пищеводу. Но Молли решила, что он ей подмигнул.

Кабинет доктора Вэл всегда представлялся Эстелль островком здравомыслия, изощренного статус-кво – ни единой соринки, спокойно, все на своем месте, хорошо оборудован. Подобно многим художникам, Эстелль жила в атмосфере хаотической паники, что посторонними принималось за богемный шарм, однако на деле было не чем иным, как цивилизованным способом справиться с относительной нищетой и неуверенностью от мысли, что за деньги приходится пожирать собственное воображение. Если же нужно излить кому-нибудь душу, то неплохо делать это в таком месте, которое не заляпано краской и не заставлено незавершенкой. Кабинет доктора Вэл и был такой отдушиной, паузой, утешением. Но только не сегодня.

Не успела Эстелль присесть в кожаное кресло для посетителей, как ее вызвали.

– А вы знаете, что ваша секретарша носит кухонные рукавицы?

Вэлери Риордан – на этот раз несколько волосков выбились из безукоризненной прически – перевела взгляд на пресс-папье:

– Знаю. У нее раздражение кожи.

– Но они примотаны к рукам строительной липкой лентой.

– У нее очень серьезная экзема. Как вы себя чувствуете сегодня?

Эстелль оглянулась на дверь:

– Бедняжка. Когда я вошла, она, кажется, никак не могла отдышаться. А к врачу она обращалась?

– С Хлоей все будет в порядке, Эстелль. Ее навыки машинописи могут даже улучшиться.

Эстелль почувствовала, что у доктора Вэл сегодня не лучший день, и секретаршу в кухонных варежках разумнее оставить в покое.

– Спасибо, что согласились принять меня без записи. Я знаю, что у нас с вами уже давно не было сеансов, но сейчас мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. В последнее время жизнь у меня приняла немножко странный оборот.

– Сейчас это повсюду. – Доктор Вэл рисовала в блокноте каракули. – Что у вас?

– Я встретила человека.

Доктор Вэл впервые посмотрела ей в глаза.

– Неужели?

– Он музыкант. Блюзмен. Играет в “Пене”. Там я с ним и познакомилась. Мы с ним... ну, в общем, последние пару дней он живет у меня.

– И как вы к этому относитесь?

– Мне нравится. Мне он нравится. Я не была ни с кем с тех пор, как умер мой муж. Я думала, что... ну, что я как бы предам его. Но сейчас я так не думаю. Все чудесно. Он веселый, и у него есть такое чувство... ну, мудрости, что ли, не знаю. Точно он все в жизни повидал, но не стал циником. Жизненные трудности его как бы забавляют. У большинства других людей такого нет.

– А вы сами?

– Мне кажется, я его люблю.

– А он вас любит?

– Наверное. Но он говорит, что должен уехать. Это меня как раз и беспокоит. Я только-только научилась жить одна, а теперь нашла кого-то, и он меня хочет оставить, потому что боится морского чудища.

Вэлери Риордан выронила карандаш и резко осела в кресле – очень непрофессиональное движение, подумала Эстелль.

– Прошу прощения? – спросила Вэл.

– Морского чудища. Мы как-то ночью пошли на берег, и там что-то вылезло из воды. Что-то огромное. Мы побежали к машине, а позже Сомик рассказал мне, что однажды в Дельте за ним гналось морское чудовище. А теперь оно вернулось. За ним. А он не хочет, чтобы другие люди пострадали, но, мне кажется, сам его боится. Он думает, это чудовище станет возвращаться снова и снова, пока будет чуять его неподалеку. Он надеется получить контракт в Айове – как можно дальше от берега. Как вы думаете – он просто боится постоянных отношений, да? Я о таком много читала в женских журналах.

– Морское чудовище? Это что – какая-то метафора? Какой-то блюзовый термин, значения которого я не понимаю?

– Нет, мне кажется, это рептилия. По крайней мере, так он его описывал. Сама я не очень хорошо его разглядела. В юности чудовище съело его лучшего друга. И мне кажется, он до сих пор бежит от чувства вины. Как вы считаете?

– Эстелль, морских чудовищ не существует.

– Вот и Сомик говорил, что мне никто не поверит.

– Сомик?

– Его так зовут. Моего блюзмена. Он очень милый. Очень галантный, сейчас такие редко встречаются. Не думаю, что это напускное – он для таких игр слишком старый. Я уж и не думала, что мне такое доведется пережить снова. У меня все чувства – девочки, не женщины. Я хочу всю оставшуюся жизнь с ним провести. Хочу родить ему внуков.

– Внуков?

– Конечно, он отдал своё веселым денькам с бутылкой и шлюхами, но мне кажется, сейчас уже готов остепениться.

– С бутылкой и шлюхами?

Казалось, доктор Вэл впала в какую-то амнезию, включив автопилот обалделого психиатра: она могла лишь как попугай повторять слова Эстелль, только в форме вопроса. Эстелль же требовалось большее участие.

– Как вы считаете – мне рассказать об этом властям?

– О бутылке и шлюхах?

– О морском чудовище. И у Плоцников мальчишка пропал, знаете?

Доктор Вэл с демонстративным видом тщательно оправила блузку и приняла позу степенного, уравновешенного и знающего профессионала.

– Эстелль, мне кажется, нам не помешает немножко подкорректировать ваш курс медикаментозного лечения.

– А я ничего и не принимала. Но я себя отлично чувствую. Сомик говорит, что если бы “прозак” изобрели сто лет назад, никакого блюза не было бы и в помине. Одна куча счастливых идиотов без всякой души. И я готова с ним согласиться. Антидепрессанты мне помогли, когда Джо умер, но теперь они больше не нужны. Я даже чувствую, что мне удастся кое-какие работы закончить – то есть, если останется время после секса.

Доктор Вэл содрогнулась.

– Я думала кое о чем помимо антидепрессантов, Эстелль. Очевидно, что вы в настоящее время переживаете серьезные перемены. И я не уверена, как мне действовать дальше. Как вы считаете, мистер... э-э, Сомик не станет возражать, если я приглашу его на сеанс вместе с вами?

– Это может быть круто. Он вашу фишку не переваривает.

– Мою фишку?

– Не вашу личную фишку – фишку психиатров вообще. Он провалялся какое-то время в дурдоме в Миссиссипи после того, как чудовище схряпало его друга. И фишка тамошнего персонала ему совсем не покатила. – Эстелль сообразила, что ее словарный запас и даже образ мыслей за последние несколько дней претерпел значительные изменения. Результат погружения в блюзовый мир Сомика.

Врач снова устало терла виски.

– Эстелль, давайте назначим следующий прием на завтра или на послезавтра. Скажите Хлое, чтобы записала вас на вечер, если днем все занято. И попробуйте привести своего кавалера. А тем временем постарайтесь убедить его, что моя практика... свободна от фишек. Будьте так добры?

Эстелль встала:

– А девчушка ваша сможет писать в варежках?

– Постарается.

– Так что же мне делать? Я не хочу, чтобы он уезжал. И в то же время чувствую, будто часть себя потеряла, влюбившись. Я счастлива, но не знаю, кто я теперь такая. Мне не по себе. – Эстелль сообразила, что начинает ныть, и от стыда уставилась на свои туфли.

– Всему свое время, Эстелль. Давайте оставим это на следующий сеанс?

– Хорошо. А констеблю о морском чудище рассказать?

– Давайте пока не станем. Такие вещи, как правило, сами утрясаются.

– Спасибо, доктор Вэл. До завтра.

– До свидания, Эстелль.

Эстелль вышла из кабинета и остановилась у стола Хлои. Девушки за ним не было, но из туалета в коридорчике доносились животные звуки. Может, зацепилась варежкой за колечко в носу? Бедняжка. Эстелль подошла к туалету и легонько постучала в дверь.

– С вами все в порядке, дорогуша? Вам помощь не нужна?

В ответ раздался высокочастотный стон:

– Я... прекрасно. Правда... прекра... снооо. Спасиб... О боже мой!

– Вы уверены?

– Да-а, все в порядке.

– Мне назначили прием на завтра или послезавтра. Доктор сказала записать меня на вечер, если днем не получится. – Из туалета доносился какой-то топот и грохот. Похоже, на пол вываливали все содержимое аптечки.

– Оу вау! А-ау! Оу аххх!

График приема, должно быть, действительно очень плотный.

– Извините. Больше не буду вас беспокоить. Вы мне позвоните, ладно, дорогуша?

Эстелль покинула дом Вэлери Риордан в беспокойстве еще более сильном, чем до приема. Уже давно, думала она, по крайней мере – целых полдня у нее под одеялом не было ее тощенького блюзмена.

Между сеансами у Вэл выдался перерыв – время поразмышлять о ее подозрении: ссадив все население Хвойной Бухты с антидепрессантов, не превратила ли она город в сплошной крольчатник. Эстелль Бойет всегда была с придурью, в художниках такое от природы, но Вэл никогда не считала богемный сдвиг чем-то нездоровым. Напротив, представление о себе как об эксцентричной художнице помогло Эстелль пережить потерю мужа. Однако сейчас женщина бредит морскими чудовищами, а еще хуже – вляпалась в такие отношения, которые иначе как саморазрушительными не назовешь.

Неужели люди – рационально мыслящие, взрослые люди – до сих пор могут влюбляться столь безоглядно? Неужели они способны на такие чувства? Вэл и самой хотелось бы ощутить нечто подобное. Впервые со времени развода, подумала она, ей на самом деле хочется снова связаться с мужчиной. Нет, не просто связаться – влюбиться. Она вытащила из ящика “ролодекс” и пробежала по карточкам пальцами, пока не отыскала номер своего психиатра в Сан-Хуниперо. Ее анализировали всю учебу в институте и ординатуру – это неотъемлемая часть подготовки любого психиатра, – но терапевта своего не видела уже больше пяти лет. Наверное, пора. Что за цинизмом ее укусило, если она интерпретирует желание влюбиться как болезнь, требующую лечения? Может быть, все дело в ее цинизме? Конечно, рассказать ему о том, что она делает со своими пациентами, она не сможет, но все-таки...

На экранчике телефона замигал красный огонек и побежала строчка номера – Хлоя, похоже, решила немного передохнуть от самоистязаний. Констебль Кроу, линия один. К вопросу о кроликах.

Вэл сняла трубку:

– Доктор Риордан.

– Здрасьте, доктор Риордан, это Тео Кроу. Я просто звоню сказать вам, что вы были правы.

– Спасибо, что позвонили, констебль. Всего хорошего.

– Вы были правы насчет того, что Бесс Линдер не принимала антидепрессанты. Я только что просматривал токсикологическое заключение. В ее организме “золофта” не нашли.

У Вэл оборвалось дыхание.

– Доктор, вы тут?

Все ее треволнения по поводу медикаментов, весь ее извращенный план, все лишние сеансы, нескончаемые рабочие дни, чувство вины, этой трижды треханой вины – и Бесс Линдер вообще не принимала лекарств. Вэл затошнило.

– Доктор? – повторял Тео.

Вэл заставила себя глубоко вдохнуть.

– Почему? То есть – когда? Уже больше месяца прошло. Когда вы это обнаружили?

– Сегодня. Мне не давали доступа к результатам вскрытия. Никому не давали. Простите, что так долго.

– Ну, спасибо, что сообщили, констебль. Я ценю вашу помощь. – Она собралась положить трубку.

– Доктор Риордан, а вам разве не нужно заводить на своих пациентов историю болезни, прежде чем вы им что-нибудь пропишете?

– Нужно. А что?

– Вы не знаете, не было ли у Бесс Линдер проблем с сердцем?

– Нет, физически она была очень здоровой женщиной, насколько мне известно. А в чем дело?

– Ни в чем, – ответил Тео. – Ох, да – я так и не выяснил, что вы думаете насчет того, о чем я вам сказал за завтраком. О Джозефе Линдере. Я по-прежнему надеюсь, что у вас появились какие-то мысли.

Весь мир опрокинулся. До этого мгновения Вэл отгораживалась от Бесс Линдер каменной стеной, поскольку предполагала, что смерть Бесс как-то связана с ее собственной халатностью. Но сейчас… Она в самом деле знала о Бесс очень мало.

– Чего именно вы хотите от меня, констебль?

– Мне просто нужно знать, подозревала Бесс мужа в том, что у него роман на стороне, или нет. И не давала ли она вам понять, что боится его?

– Вы хотите сказать то, что мне кажется, вы хотите сказать? Что Бесс Линдер не совершала самоубийства?

– Я этого не говорю. Я просто спрашиваю.

Вэл порылась в памяти. Что же именноБесс Линдер говорила ей о муже?

– Я помню, она говорила, что чувствует, как он безразличен к их семейной жизни, и что она поставила ему условие.

– Поставила условие? В каком смысле?

– Она сказала ему, что раз он отказывается опускать за собой сиденье унитаза, ему отныне придется садиться самому для того, чтобы помочиться.

– И все?

– Больше я ничего не припоминаю. Джозеф Линдер – коммивояжер. Часто бывал в разъездах. Мне кажется, Бесс ощущала его помехой в своей жизни и жизни девочек. У них были не очень здоровые отношения. – Как будто бывают иные, подумала Вэл. – А вы подозреваете Джозефа Линдера?

– Я бы предпочел этого не сообщать, – ответил Тео. – А что – следует?

– Вы же полицейский, мистер Кроу, не я.

– Я? А, ну да, точно. В любом случае, спасибо, доктор. Кстати, моему другу Гейбу вы показались э-э... интересной, то есть – обворожительной. В смысле, ему очень понравилось беседовать с вами.

– Правда?

– Только ему об этом не говорите.

– Разумеется. До свидания, констебль.

Вэл положила трубку и откинулась в кресле. Без всякого повода она ввергла целый город в эмоциональный хаос, совершила целый букет федерально наказуемых преступлений, не говоря уже о том, что нарушила почти все мыслимые этические нормы своей профеcсии, а одну из ее пациенток, по всей видимости, зверски убили – но ощущала она лишь, ну... какое-то возбуждение. Обворожительной. Он нашел меня обворожительной. Интересно, он в самом деле сказал “обворожительной” или это уже Тео сочинил? Наркоман несчастный.

...Обворожительной.

Она улыбнулась и нажала кнопку зуммера Хлои, приглашая следующего пациента.