13. КРИЗИС
Однажды Панин поймал себя на том, что не понимает некоторых слов из бессмертного труда У.Уолдо. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить их значение. Прежде он испугался бы, а теперь даже не удивился. Все шло своим чередом. Он дичал. Снова перестал разговаривать вслух: не с кем было. Отпустил бороду, потому что показалось бессмысленным каждое утро снимать щетину пастой "Фигаро", на производство которой уходила некоторая доля биомассы. Перед кем форсить-то?.. Волосы уже не щекотали противно за шиворотом, потому что давно ложились на плечи. Изрядных усилий стоило вынудить себя регулярно принимать душ. "Скоро я умру, — безразлично думал Панин. — Не потому, что остановится сердце. А потому, что остановится мозг. Я стану таким же зверем, как и эти… вродекоты. Может быть, тогда они примут меня в свою стаю?"
Он определил то место в кабине, где чаще всего задерживался его взгляд. На этом участке белой стены он старательно, большими буквами начертал программу своих последних разумных действий — на тот случай, если распад личности зайдет далеко, но не настолько, чтобы не выполнить эти простые действия. Правда, не очень-то он верил в такую возможность… Программа гласила: "Взять фогратор. Поднести раструб к голове. Нажать пальцем на спуск."
Закончив свой труд, Панин сел в кресло и прикинул, как все произойдет. "А чего я медлю? — вдруг подумал он. — Чего жду? Разве что-то еще может измениться?.."
Он уставился на плывущие перед глазами слабопонятные символы, никак не складывающиеся в слова, не выстраивающиеся во фразы. Заставил себя прочесть все от начала до конца. Еще и еще раз.
Фогратор лежал на пульте. Как раз под рукой. Под левой — потому что искалеченная правая годилась теперь только на то, чтобы поддерживать раструб на локтевом сгибе. "Взять фогратор, — бормотал Панин, как молитву. — Поднести…"
Он ощутил прикосновение холодного металла к щеке. Ни страха, ни даже напряжения мышц от этого он не испытал. Видимо, инстинкт самосохранения уже заглох… Спусковая клавиша мягко утопилась в рукояти.
"Все", — подумал Панин.
Он отнял раструб от виска, тупо заглянул в него. Нажал на спуск еще раз. "Вот гадина!.." — выругался он растерянно. Батарея разрядилась до предела. Вчера ему пришлось отбиваться от приблудных вродекотов, которые взялись неведомо откуда, совершенно неожиданно и никак не желали отстать. Последний залп он сделал уже не глядя, из люка. Тут-то батарея и сдохла, а он даже не обратил на это внимания.
Вчера ему повезло. А как расценивать то, что случилось сегодня? Тоже как везение или наоборот?
Панин засмеялся. Даже слезы проступили. Судьба все никак не могла угомониться и продолжала вести счет панинских удач и неудач. Да, ему не довелось красиво умереть, и теперь неясно, как закончатся его дни, окажется ли он способен достойно встретить свой жизненный финиш. Но он обнаружил то, что фогратор стал бесполезной игрушкой, на борту корабля, а не снаружи, в окружении вродекотов!
"В чем дело? — думал он, вертя в руках оружие. — Что происходит с нами, людьми? Если верить Дефо, то обычный, средних способностей и неясных душевных качеств, англичанин Робинзон Крузо почти вечность, десятилетиями, поддерживал в себе силы и разум вдали от цивилизации. А я, тертый и битый звездоход, специально подготовленный к выживанию в нечеловеческих условиях, и года не прожил в изоляции, а уже готов опрокинуться на спину лапками кверху. Или год уже прошел? А может, два?.. За моими плечами сотни лет спокойного в общем-то прогресса человечества, меня воспитывали в уверенности в своем будущем, в самоуважении и душевном равновесии — и я так опустился. Почти озверел. Может быть, это и плохо, что меня так воспитывали, что все мы с детства привыкли ощущать за своими и без того далеко не узенькими плечами надежную мощь Земли и Галактики? Стоит только оборваться этой пуповине, и все пойдет вразнос?!"
Панин зафутболил фогратор куда подальше. Покосился на настенную программу. "Стереть бы это позорище… Нет, пусть висит, пусть глаза тебе ест, звездоход ты дерьмовый!" Он подошел к пищеблоку и заказал целый тюбик пасты "Фигаро".
"Не раздет, не разут, — продолжал он бичевать себя. — В тепле и неге… С голоду не подыхаешь. Воды хоть залейся! Что же тебя на четвереньки так тянет, человек? Я тебе покажу четвереньки! Ты у меня с сегодняшнего дня дневник вести начнешь. А потом опубликуешь, как всякий уважающий себя Робинзон! Какая разница, где тебе быть? Дом звездохода Галактика… Запомни раз и навсегда, заруби себе на носу при посредстве мачете: ты здесь на работе. А на Земле тебя ждут. Мать, отец, сестра. Куча друзей. И все они верят, что при любых поворотах событий ты останешься человеком!"
Он с любовью похлопал пищеблок по зеркальному боку. "Техника надежная. Если "харакири" пережила, то уж не подведет…"
И он вдруг с ужасом подумал, что бы с ним сталось, если бы мрачной памяти когитр имел власть над пищеблоком.
