Обратный путь пролегал в полном молчании и занял, кажется, вдвое больше времени. Оберт чувствовал себя совершенно больным и разбитым, ему не хотелось никуда идти – ни на свет, который оказался иллюзией, фальшивкой, обманными светильниками в металлических сводах, ни назад, в сумрак и сырость древнего бункера. Все планы рухнули, выстраивать новые не было ни сил, ни желания. Теперь, когда все открылось, можно было, наверное, лечь прямо здесь, в этом затхлом переходе, и отлежаться, а уж потом как-нибудь выбраться, забиться в свою убогую келью и продолжить обычное растительное существование. И только мысль о том, что в одиночку, в темноте, такой же обманной и ненужной, как и свет, придется тащиться через парфюмерные заросли льергаэ, ограждала его от подобного намерения. Мониторы провожали унылую процессию прежними недоверчивыми эволюциями.

Наверное, так могли бы выглядеть какие-нибудь незадачливые аргонавты, нашедшие на месте золотого руна вонючую пастушью овчину.

Спотыкаясь о собственные ноги, Оберт поотстал, и тут же был уличен в этом недреманным капраловым оком. «Плохая мысль», – бесцветным голосом сказал Даринуэрн. «Что вы знаете о моих мыслях?» – огрызнулся Оберт. «И все равно, не следует так растягиваться. Вы не знаете, на что запрограммированы мониторы. И я не знаю. И никто уже, наверное, не знает». – «Вы по-прежнему во власти своего приказа», – желчно произнес Оберт. «Разумеется», – бесстрастно ответил эхайн. «Ну да, у вас сильная мотивация. Титул… резиденция… то-се… Это у меня с мотивацией большие проблемы». За очередным поворотом к желтому полусвету примешались яркие тона, а под ногами обнаружился знакомый уже пружинящий пандус. Жмурясь и поеживаясь, они выбрались из шахты.

– Что мы скажем? – саркастически осведомился Руссо.

– Правду, и только правду, – очень спокойно сказал командор Хендрикс. – Но не всю правду. Пункт связи есть, и он не работает.

– А потом? – спросил Оберт.

– Разойдемся по домам, – пожал плечами командор.

– И будем тихонько, словно овцы, ждать наказания, – довершил Руссо.

– Я попытаюсь склонить янрирра капитана к снисхождению, – напомнил вполголоса капрал Даринуэрн.

– Кстати, как он там? – оживился командор.

– Ситуация нормализовалась, – уклончиво ответил капрал.

– Странно, – вдруг сказал Ниденталь на лимбургском. – Он говорит, у станции нет собственной двигательной установки. И в то же время ее периодически извлекают из экзометрии в субсвет. Каким образом? Что-то не сходится.

– А ведь и верно, – сказал Оберт, также на лимбургском. – Капрал снова юлит. А я все гадал, отчего он так сопит и бегает глазками, когда излагает нам новую версию ситуации.

– Конечно, – согласился командор Хендрикс. – У него такая работа. И он с ней неважно справляется. Постоянно пробалтывается.

– Вы опять за свое, – сказал Даринуэрн с укоризной. – Теперь-то уж чего таиться?

– Мы обсуждали вашу ложь, – хладнокровно сказал командор Хендрикс.

– Какую именно? – печально усмехнулся эхайн.

– Допустим, этот пейзаж, – охотно ответил командор. – Откуда он срисован?

– Точно не знаю, – сказал Дарнуэрн. – Очень похоже на Тиралингскую саванну. Это на Эхитуафле. Удивительно красивое место.

– Своими глазами видели?

– Никогда. Только мечтал.

– Это вы и имели в виду, когда клялись, что никогда не бывали по ту сторону изолирующего поля?

– Разумеется.

– А насчет того, что кто-то кого-то непрерывно жрет?

– Так оно и есть. Это дикая саванна, рай для охотников. Одно из тех мест, где у охотника и жертвы примерно равные шансы.

Командор Хендрикс окинул пасмурным взглядом людей, что терпеливо ждали их возвращения неподалеку, и тяжко вздохнул.

– Что ж, пойдемте, – сказал он печально.

Когда они оказались в привычном окружении – хотя редко случалось, чтобы практически все жители поселка собирались в одном месте, – былая уверенность вдруг оставила командора. Врать он ненавидел, да и не умел никогда. Хорошо было капралу – его хотя бы пытались этому научить… Старательно глядя поверх голов, что давало ему некоторый шанс ни с кем не пересекаться взглядами, сообщив голосу предельную значительность, Хендрикс объявил:

– Пункт связи не функционирует. Нам не удалось передать свои координаты, как мы на то рассчитывали… – Помолчав, зачем-то уточнил: – Это правда.

После невероятно долгого молчания Тони Дюваль, который как всегда оказался в первых рядах, недоверчиво спросил:

– И это все, что вы можете нам сказать?

Оберт, кусая губы, поискал взглядом Клэр Монфор. Хорошо, что ее не оказалось в первых рядах…

– Тони, – позвал он негромко.

Юноша обратил к нему искаженное обидой лицо.

– Мы что, напрасно все затеяли? – продолжал он.

– Тони! – прошипел Оберт и дернул его за рукав.

– Не хочу больше вас слушать, – сказал тот, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.

– Тони! – шепнул ему на ухо Оберт. – ради всего святого, не позволяйте капралу много стрелять…

– Что?! – не понял тот.

Оберт выпустил его рукав и протиснулся в центр круга, отодвинув несколько потерявшегося от такой наглости командора Хендрикса.

– Позвольте, я объясню, – потребовал он громко.

– Ну, попытайтесь, – промолвил командор с некоторым сомнением в голосе.

По непроницаемому лицу капрала Даринуэрна, башней возвышавшегося в некотором отдалении, пробежала легкая тень неудовольствия.

– Насчет пункта связи, – энергично начал Оберт. – Он очень старый. Никто уж и не помнит, как им пользоваться. Но дело в том, что он вовсе и не нужен…

Клэр Монфор стояла метрах в трех, выглядывая из-за плеча вечно недовольного Россиньоля. «Я боюсь, – подумал Оберт. – Боюсь боли, боюсь смерти, ненавижу, когда ссорятся и оскорбляют. Всю жизнь старательно обходил острые углы… да не так уж много их было в той моей прежней жизни. Словно улитка, мягкая, с рожками и в хрупкой раковине… ведь как-то умудрился же дожить до серьезных лет, не набив ни синяков, ни шишек. И продолжал бы жить в этой своей не раздражающей ни себя, ни других манере и дальше, кабы не бредовая фантазия вдруг отправиться на Титанум… И почему я, слабый, трусоватый, конформный, не очень умный и ни капли не мужественный, ничем не заслуживающий даже малой толики внимания прелестницы Клэр, должен сейчас лезть на рожон, как чертов супергерой?!»

– Да, пункт связи не нужен, – сказал Оберт моментально осипшим голосом, сочтя, что достаточно себя попрал и изничтожил, а следовательно мотивировал для совершения безумных поступков. – Потому что мы не на поверхности планеты, как думали все это время. Мы все, люди и эхайны, запечатаны в большую консервную банку и выброшены в экзометрию, чтобы никто и никогда не мог нас найти и прийти на помощь. Все, что нас окружает, – Оберт распростер руки, – обман. Гнусная иллюзия. («А я – гнусный провокатор», – присовокупил он мысленно.) Нет никакого неба, никакой планеты. Мы внутри громадной пустотелой металлической дуры, которая никем и никак не управляется. Здорово придумано, правда? Наше положение безнадежно. Даже если бы этот злосчастный пункт связи и работал, все одно нас никто бы не услышал…

…Тони Дюваль так и не сообразил толком, что от него требовалось. Капралу Даринуэрну удалось выстрелить дважды, прежде чем на него навалились всем скопом и отняли оружие.