Книга: Призраки грядущего
Назад: 4
Дальше: 6

5

Маггриг оправлялся от лихорадки пять дней, и все это время Чареос продолжал учить Киалла основным приемам фехтования. Мрачный Бельцер в одиночестве бродил по лесу. Финн почти все время проводил в мастерской, заканчивая новый длинный лук.
Снег вокруг хижины почти весь сошел, и солнце грело по-летнему.
Утром шестого дня, когда путники готовились отправиться в Долину Движущихся Врат, Финн позвал Бельцера к себе в мастерскую. Остальные тоже собрались там. Финн достал из тайника под скамейкой окованный медью сундук, открыл его и вынул какой-то длинный предмет, обернутый в промасленную кожу. Он положил сверток на стол, разрезал ножом бечевку и сказал Бельцеру:
— Это твое. Бери.
Великан развернул кожу, и все увидели сверкающий двуострый топор. Топорище, длиной с человеческую руку, было сделано из мореного дуба и скреплено серебряной проволокой. Выгнутые острые лезвия, протравленные кислотой, украшали серебряные руны. Бельцер вскинул топор вверх.
— Приятно получить его назад, — сказал он и без единого другого слова вышел из мастерской.
— Неотесанная, неблагодарная свинья, — возмутился Маггриг. — Даже спасибо не сказал.
Финн пожал плечами и улыбнулся, что редко с ним случалось.
— Главное, что топор вернулся к нему.
— Да ведь он стоил тебе целого состояния. Мы два года сидели без соли, чуть ли не впроголодь.
— Это все в прошлом, забудь. Чареос положил руку на плечо Финна:
— Ты поступил благородно. Без топора он стал совсем не тот. Он продал его спьяну в Тальгитире и так и не узнал, что с ним сталось. — Я знаю. Ну, пошли — пора в дорогу.
Путешествие в Долину заняло у них три дня. Они ни разу не встретили надренов и только однажды заметили далеко на юге одинокого всадника. Воздух здесь был разрежен, и путники почти не разговаривали. Ночью, посидев немного у костра, они рано укладывались спать и вставали с рассветом.
Киалл радовался этому походу, сулившему новые приключения, но его удручало, что его соратники столь молчаливы. Если кто-то и ронял слово, то оно касалось либо погоды, либо стряпни. О Вратах, о надирах или о цели их пути не упоминалось вовсе. А когда Киалл пытался заговорить об этом, от него отделывались пожатием плеч.
Долина тоже разочаровала Киалла. Она оказалась точно такой же, как многие предыдущие: сосновые леса по склонам, а внизу — глубокое ущелье. Дно ущелья покрывали луга, по ним бежал ручей. На холмах паслись олени, дикие козы и бараны.
Финн и Маггриг выбрали место для лагеря, взяли луки и пошли настрелять дичи на ужин. Чареос поднялся на соседний холм, чтобы оглядеть окрестности, а Бельцер развел костер и сел, глядя на пляшущее пламя. Киалл занял место напротив него.
— Красивый у тебя топор, — сказал он.
— Лучше не бывает, — проворчал гигант. — Говорят, что топор Друсса-Легенды происходил из Древних Времен — он никогда не ржавел и никогда не тупился. Но я не верю, что он был лучше моего.
— Он был с тобой в Бел-Азаре?
Бельцер уставил на Киалла свои маленькие круглые глазки.
— Дался тебе этот Бел-Азар. Побывал бы там сам — не приставал бы.
— Но это славное место. Часть нашей истории. Горсточка против войска. Это было время героев.
— Это было время выживших, как и всякая война. Были там хорошие парни, погибшие в первый же день, и были трусы, дотянувшие чуть ли не до последнего. Были воры, насильники и убийцы. Была вонь выпущенных наружу кишок и внутренностей. Были вопли, мольбы и плач. Хорошего в Бел-Азаре не было ничего.
— Но вы же победили, — настаивал Киалл. — И вас осыпали почестями.
— Да, почести — вещь хорошая. Парады, пиры, женщины. Никогда у меня не было столько женщин. Молодые, старые, толстые, тонкие — все только и ждали, чтобы раздвинуть ноги перед героем Бел-Азара. Это было самое лучшее, мальчик, — то, что настало потом. Боги мои, я душу бы продал за глоток спиртного!
— А Чареос тоже придерживается такого мнения по поводу Бел-Азара?
— Что он думает, я не знаю, — хмыкнул Бельцер, — но я знаю все. У Мастера Меча была жена. — Бельцер повернул шею, чтобы убедиться, что Чареос все еще на холме. — Боги, что за красотка! Темные волосы блестели, как намасленные, а фигурку словно на небесах изваяли. Тура ее звали. Купеческая дочь. Отец был рад-радехонек от нее избавиться — тут Чареос и подвернулся. Женился на ней, построил ей дом. В хорошем месте, с красивым садом. Они не прожили и четырех месяцев, как она завела первого любовника. Он был разведчик Сабельщиков — первый из многих, которые валялись потом в кровати, сделанной для нее Чареосом. А что же он? Мастер Меча, самый страшный воин из всех, кто мне известен? Он не знал ничего. Он покупал ей подарки и постоянно говорил о ней — а мы-то всё знали. Потом узнал и он... неизвестно как. Это случилось перед самым Бел-Азаром. Как он хотел умереть! Никто еще так не стремился к собственной гибели. Но жизнь — подлая штука. Ничто его не брало. Он бился коротким мечом и кинжалом и оставался невредим точно заговоренный. Правда, рядом с ним дрался я — может быть, это мешало. Я в жизни еще не видел такого разочарованного человека, когда надиры ушли восвояси.
Киалл молча, задумчиво смотрел на огонь.
— Что, мальчик, развенчал я твою мечту? Ничего, жизнь полна таких горьких открытий. Дура она, конечно. Не было на свете лучшего мужа, чем он. Боги, как он ее любил! Знаешь, как она кончила?
Киалл покачал головой.
— Сделалась шлюхой в Новом Гульготире. Мастер Меча этого не знает, но я видел, как она промышляла там, в гавани. За два медных гроша. — Бельцер засмеялся. — Двух передних зубов у нее недоставало, и она уже не была такой красоткой. Я имел ее тогда. За два медных гроша, в переулке. Она умоляла меня взять ее с собой — говорила, что поедет куда угодно. И все для меня сделает. Говорила, что у нее никого нет и ей негде жить.
— И что же потом? — шепотом спросил Киалл.
— Она бросилась с пристани и утонула. Ее нашли потом плавающей среди отбросов и нечистот.
— За что ты так ненавидишь ее? Тебе-то она ничего не сделала.
— Ненавижу? Да, пожалуй. Я скажу тебе за что. За все то время, что она наставляла рога Чареосу, она ни разу не предложила себя мне. Я был для нее хуже грязи.
— А ты бы согласился?
— Еще бы! Говорю тебе — она была красотка.
Киалл посмотрел на Бельцера, вспоминая песню о Бел-Азаре, отвернулся и подбавил дров в огонь.
— Что, юноша, пропала охота говорить со мной?
— Есть вещи, которых лучше не знать. Лучше бы ты мне не рассказывал.
— Да, история неприглядная — как, впрочем, у всякой шлюхи.
— Это так. Но я думал не о ней, а о тебе. Твоя история не лучше.
Киалл встал и пошел прочь. Солнце садилось, и тени стали длиннее. Чареос сидел на поваленном дереве, глядя на закат. Небо пылало, словно алые штандарты реяли над горами.
— Красиво, — сказал Киалл. — Я всегда любил смотреть на закат.
— Ты у нас романтик.
— Это плохо?
— Нет — так жить лучше всего. Я тоже когда-то был таким и никогда не был счастливее. — Чареос встал и распрямил спину. — Держись за свои мечты, Киалл. Они важнее, чем ты думаешь.
— Я так и делаю. Скажи, ты любишь Бельцера? Громкий смех Чареоса эхом прокатился по долине.
— Бельцера не любит никто — а меньше всего он сам.
— Зачем же ты тогда взял его с собой? Зачем Финн выкупил его топор?
— Ты у нас мечтатель, Киалл, — ты и скажи.
— Я не знаю. Не могу взять в толк. Он грубый, говорит гадости, и ни дружбы, ни верности для него не существует.
— Не суди по словам, дружище, — покачал головой Чареос. — Если бы я стоял в этой долине один, окруженный сотней надиров, и кликнул бы его, он прибежал бы тотчас. То же самое он сделал бы для Финна или Маггрига.
— Что-то мне не верится.
— Будем надеяться, ему не придется доказывать это тебе.

 

На рассвете следующего дня путники двинулись на север через темный сосновый лес. Оленья тропа, спускаясь вниз по склону, привела их к мелкому ручью. Они перешли его вброд и по крутому обрыву поднялись на поляну. Подул ветер, и над ними пронесся странный тонкий крик. Финн и Маггриг затаились в кустах, Бельцер вынул топор из чехла и поплевал на руки, Чареос замер, опустив руку на рукоять меча.
Киалл, дрожа всем телом, подавлял желание пуститься наутек. Крик повторился — переливчатый вой, от которого кровь стыла в жилах. Чареос двинулся дальше, Бельцер за ним. Киаллу пот заливал глаза, и он не мог принудить себя сдвинуться с места. Он втянул в себя воздух и зашагал следом.
Посреди поляны, шагах в пятидесяти, стояло огромное каменное сооружение, а перед ним, на пиках, украшенных перьями и разноцветными камнями, торчали две отрубленные головы.
Киалл не мог оторвать глаз от этих высохших лиц. Глазницы были пусты, но губы дрожали, исторгая крики. Маггриг и Финн вышли из засады.
— Нельзя ли прекратить этот шум? — проворчал Бельцер. Чареос, кивнув, подошел к одной из пик и приставил руку к затылку отрубленной головы. Крик тотчас же прекратился. Чареос снял голову, положил ее на землю и проделал то же самое со второй. Стало тихо — только ветер свистал, пролетая мимо. Путники подошли к Чареосу. Он, присев на корточки, повертел в руках одну из голов и подковырнул ножом кожу. Кожа натянулась и лопнула, обнажив деревянный череп. Чареос поднес его к губам, и тут же послышался леденящий кровь вопль. Воин бросил голову Финну.
— Это что-то вроде флейты. Ветер входит через три отверстия в черепе, а тростник, помещенный во рту, производит звук. Неплохо придумано. — Чареос нагнулся и поднял за волосы содранную с черепа кожу. — Не знаю, что это, но это не принадлежит человеку. Смотрите-ка: волосы пришиты.
Киалл подобрал вторую голову и стал ее разглядывать. Он не понимал, как эта вещь могла внушить ему такой страх. Он повернул ее затылком вверх — ветер проник в нее, и раздался тихий стон. Киалл подскочил и выронил голову под дружный смех остальных.
Чареос подошел к воротам. Перед ним стояли два каменных столба двенадцати футов в вышину и трех в ширину, покрытые резными надписями на языке, которого он не понимал. Перемычка, соединяющая столбы вверху, придавала сооружению вид ворот. Чареос присел перед ними, разглядывая надписи.
Киалл обошел ворота сзади.
— Здесь тоже есть знаки, — сказал он, — и камень как будто другого цвета, чуть белее. — Он сделал шаг вперед.
— Стой! — крикнул Чареос. — Не пытайся пройти через них.
— Почему?
Чареос поднял круглый камень.
— Лови, — сказал он и бросил его в ворота. Киалл подставил руки, но камень исчез. — Теперь ты мне брось, — приказал Чареос. Киалл повиновался, и второй камень исчез тоже.
— Ну что, пойдем туда? — спросил Бельцер.
— Повременим пока. Расскажи мне еще раз, что Окас говорил тебе о Вратах.
— Только то, что они ведут в другой мир, — больше ничего.
— Он не говорил, что они ведут во многие миры?
— Говорил, — признался Бельцер, — только неизвестно, как попасть куда надо.
— Вот именно. Не говорил ли он, когда следует проходить через Врата — днем, в полночь или на закате?
— Не припомню что-то. Разве это важно?
— А с какой стороны входить, с северной или с южной, — не говорил?
— Нет. Давай-ка войдем, а там видно будет. Чареос встал:
— Возьми меня за руку и держи крепко. Досчитаешь до пяти и вытянешь меня назад. — Бельцер стиснул его запястье, Чареос подался вперед, и его голова медленно исчезла из виду. Бельцер почувствовал, как обмякло тело Чареоса, не стал считать и тут же вытащил его обратно. Мастер Меча побелел, усы его заиндевели, губы посинели от холода. Бельцер уложил его на траву, а Финн принялся оттирать. Через некоторое время Чареос открыл глаза и сердито посмотрел на Бельцера:
— Я велел считать тебе до пяти, а не до пяти тысяч.
— Ты пробыл там каких-то несколько мгновений. Что ты видел?
— Мгновений? Да я там проторчал не меньше часа. Там ничего нет — только снег и метель. Ни следа жизни. А на небе светят три луны. — Чареос сел.
— Что делать будем? — спросил Бельцер.
— Разведем костер. Я подумаю, а ты постарайся вспомнить все, что знаешь об Окасе и его племени. Все как есть.
Бельцер присел на траву рядом с Чареосом.
— Не знаю, смогу ли, Мастер. Я всегда плохо запоминал разные мелочи. Они называют себя Людьми Мировой Мечты, но я не знаю, что это означает. Окас старался мнеобъяснить, но у меня в одно ухо влетело, в другое вылетело. Вроде как мир представляется им живым существом, этаким громадным богом. Но поклоняются они одноглазой богине — ее имя Охотница, и ее слепой глаз — это луна, а зрячий — солнце. Вот и все.
Пока они говорили, Финн развел костер.
— Я их видел, — сказал он. — В горах. По ночам они бодрствуют — охотятся, как видно.
— Дождемся, когда взойдет луна, и попробуем снова, — решил Чареос.
Часы тянулись медленно. Финн поджарил мясо — последнее, что осталось от лакомых частей оленя, подстреленного накануне. Бельцер спал, завернувшись в одеяла и держа руку на топоре. Киалл, отойдя от костра, взошел на соседний холм, сел и стал думать о Равенне. Как она обрадуется, увидев его! Но при этой мысли его охватило уныние. Найдет ли он ее? А если найдет, не посмеется ли она над ним, как смеялась прежде? Не покажет ли на своего нового мужа со словами: «Вот мой мужчина. Он сильный, не какой-нибудь мечтатель».
Сзади послышался шорох. Киалл обернулся и увидел Финна.
— Хочешь побыть один? — спросил тот.
— Нет, вовсе нет.
Финн сел, глядя на холмы и скалы вокруг.
— Красивый край, — сказал он, — и останется таким, пока люди не придут сюда и не настроят здесь своих сел и городов. Я мог бы прожить здесь до самой смерти и никогда бы об этом не пожалел.
— Маггриг говорил мне, как тебе ненавистна городская жизнь, — сказал Киалл.
Финн кивнул.
— Камень и кирпич еще куда ни шло — все дело в людях. После Бел-Азара нас таскали из города в город, чтобы народ мог на нас поглазеть. Можно было подумать, что мы по меньшей мере боги. Нам всем было невмоготу — кроме Бельцера. Он был на седьмом небе. Чареос первым сказал: «Хватит» — и в одно прекрасное утро взял и уехал прочь.
— Его жизнь была печальна, я знаю.
— Печальна? В каком смысле?
— Бельцер рассказал мне о его жене.
— У Бельцера слишком длинный язык. Частная жизнь человека не должна касаться никого. Я видел ее в Новом Гульготире три года назад — она наконец-то обрела счастье.
— Да нет же, она мертва! Она стала уличной женщиной и покончила с собой.
— Да, Бельцер и мне это говорил, но это неправда. Она в самом деле была шлюхой, но потом вышла замуж за купца и родила ему трех сыновей. Насколько я знаю, они до сих пор живут вместе. Она подтвердила мне, что встречалась с Бельцером, и это был самый худший миг ее жизни. Охотно этому верю — я сам всякий раз, когда вижу Бельцера, чувствую то же самое. Бельцер просто услышал, что какая-то девка утопилась, и выдал желаемое за действительное. Тура была счастлива, когда я видел ее, — счастлива впервые в жизни. Я порадовался за нее.
— Значит, ты не питаешь к ней ненависти?
— Нет — с чего бы?
— Но она изменяла Чареосу!
— Он купил Туру у ее отца. Она никогда его не любила. Тура была смелая, живая. Она напоминала мне молоденькую лань, которую я видел однажды. Я охотился, и она увидела меня. Она не знала, что такое лук и охотник, и не боялась. Когда я прицелился, она подбежала ко мне и ткнулась мордочкой мне в руку, а потом ушла. Вот и Тура была такая. Лань, ищущая своего охотника.
Финн, не ответив, встал и начал спускаться с холма. Солнце садилось, и призрачная луна уже мерцала за облаками.

 

Чареос подождал, пока луна не взошла повыше. Серебристый свет омыл поляну, и Врата заблестели точно стальные. Чареос покрутил головой, разминая мышцы шеи и плеч и прогоняя напряжение, вызванное страхом. Тихий голос внутри шептал ему: «Остерегайся». Путь, на который он собирался ступить, мог завести в нежеланную ему темную и опасную область. В предостережениях не было нужды — холодный страх проникал в душу.
— Ну что, готов? — спросил Бельцер. — Может, мне пойти?
Чареос, не отвечая, пошел к Вратам. Бельцер схватил его за руку, он подался вперед, и половина его тела исчезла. Через несколько мгновений он вернулся назад.
— Не знаю, то ли это место, но под описание оно подходит. Там, на той стороне, растет диковинный лес, и солнце ярко светит. Со мной пойдет только Бельцер, — заявил он Маггригу и Финну. — Вы останетесь здесь и будете ждать нашего возвращения.
— Мне неохота сидеть без дела, — сказал Финн. — Мы пойдем с вами.
— Ладно, тогда пошли, пока рассудок не возобладал. Он повернулся — и пропал. Бельцер последовал за ним,
Маггриг и Финн прошли в ворота вместе. Киалл остался на поляне один. Его одолевал страх, и сердце бешено колотилось. На миг он словно прирос к месту, потом испустил дикий вопль, ринулся в ворота, налетел сзади на Бельцера и растянулся в грязи. Бельцер, выругавшись, рывком поставил его на ноги. Киалл виновато улыбнулся и стал оглядываться. Их окружали огромные деревья, увитые ползучими растениями. У подножия стволов росли тяжелые пурпурные цветы с копьевидными листьями. Стояла удушливая жара, и путники сразу вспотели в своих зимних одеждах. Но больше всего поразил Киалла запах, густой и тяжелый, — зловоние гниющих растений смешивалось в нем с пряным ароматом многочисленных цветов, плодов и грибов. Слева донесся низкий рев, и с деревьев ему ответил целый хор пронзительных голосов. Мелкие темные зверьки с длинными хвостами прыгали с ветки на ветку и раскачивались на вьющихся лозах.
— Кто это — уж не демоны ли? — прошептал Бельцер. Ему никто не ответил. Чареос оглянулся на Врата. С этой стороны они сверкали серебром, а руны на них были мельче и перемежались знаками луны и солнца. Чареос посмотрел на небо.
— У них тут почти полдень, — сказал он. — Завтра к полудню надо будет вернуться назад. Давайте пойдем по этой тропе — авось она выведет нас к какому-нибудь селению Что скажешь, Финн?
— Мысль не хуже всякой другой. Я буду отмечать путь на случай, если кто-то заблудится. — Финн достал нож и вырезал на дереве стрелу, указывающую на Врата, а под ней цифру десять. — Это обозначает число шагов. Я буду метить так деревья по обеим сторонам тропы. Если мы вдруг расстанемся, ищите знаки. — Киалл, понимая, что Финн обращается главным образом к нему, кивнул.
Путники настороженно двинулись вперед и шли по извилистой тропе около часа. Финн то и дело исчезал, уходя влево и вновь появляясь справа. Мелкие темные существа следовали за ними по деревьям. Временами они спускались на нижние ветки и оглушительно орали на пришельцев. Птицы в красных, зеленых и синих плюмажах сидели на деревьях, чистя перья кривыми клювами.
Час спустя Чареос объявил привал. Жара была невыносима, и одежда на всех промокла от пота.
— Мы идем примерно на юго-восток, — сказал Чареос Киаллу. — Запомни это.
В кустах справа что-то зашуршало, листья раздались, и высунулось чудовищное лицо — похожее на человеческое, черное как смоль, с маленькими круглыми глазками. Чудовище, показав острые клыки, выпрямилось во весь свой шестифутовый рост, и стали видны его мощные руки и плечи. Бельцер вытащил топор и заревел во всю глотку. Существо, моргая, уставилось на него.
— Пошли дальше, только медленно, — сказал Чареос. Он вел, а Финн, наложив стрелу на свой круто выгнутый охотничий лук, замыкал шествие.
— Экая мерзость, — шепнул Киалл, оглянувшись на чудовище, молча стоящее на тропе позади них.
— Негоже так говорить о матушке Бельцера, — ответил Маггриг. — Ты же видишь — они враз признали друг друга. — Финн и Чареос прыснули, а Бельцер выругался. Тропа, расширяясь, вела вниз, в мелкую чашеобразную впадину, очищенную от деревьев. Там стояли круглые хижины и горели костры, но никто не готовил на них пищу.
Повсюду виднелись мертвые тела — одни валялись на земле, другие были насажены на колья, третьи приколочены к деревьям. Огромные, с раздутыми туловами птицы сидели на трупах или торчали на крышах домов.
— Похоже, мы нашли Покрытых Узорами, — сказал Финн.
Киалл сидел на склоне над опустошенной деревней и смотрел, как его спутники бродят среди руин Финн и Маггриг разбирались в следах, Чареос и Бельцер искали живых Но живых не было. Киалла охватило отчаяние. Уже в третий раз за свою молодую жизнь он сталкивался с последствиями набега. Во время первого забрали Равенну, а других женщин, постарше, насиловали и убивали. Мужчин убивали тоже. Во второй раз он сам принял участие в кровавом побоище, где свистят мечи и жажда убивать застит глаза. А этот раз, третий, хуже всех. Отсюда, сверху, он видел тела женщин и детей, и даже его неискушенный глаз замечал бессмысленное зверство, с которым их умертвили. Здесь не брали рабов — здесь истребляли.
Вскоре Маггриг, вскинув на плечо лук, поднялся к нему и сел рядом.
— Жуткое зрелище, — сказал охотник. — Похоже, что захватчики ничего здесь не взяли. Сегодня около двухсот воинов окружили деревню и стали убивать всех подряд. Есть следы, ведущие на север, — видимо, малой кучке Покрытых Узорами удалось прорваться и уйти. Их дюжина человек, не больше, и враги гонятся за ними.
— Зачем они это сделали, Маггриг? Какая им от этого выгода?
— Что тебе сказать, — развел руками охотник. — Я как-то сам участвовал в набеге на становище надиров. Мы нашли нескольких наших ребят, взятых в плен, — их поджаривали над огнем, выжигали им глаза. След привел нас в надирское селение. Наш офицер, человек вполне просвещенный, велел вывести вперед всех детей и убил их на глазах у родителей, а потом мы перевешали взрослых Он объяснил нам, что надиры смерти не боятся, поэтому она не может служить достойным наказанием для них, а вот гибель детей их проймет. Это, мол, справедливое возмездие.
— Нет в этом никакой справедливости, — сказал Киалл.
Другие присоединились к ним, и они разбили лагерь поодаль от деревни. Финн не смог разжечь костер, потому что дерево было сырое, и путники сели в кружок. Говорить никому не хотелось.
— Был ли Окас среди убитых? — спросил Киалл.
— Трудно сказать, — пожал плечами Чареос. — Многие тела изуродованы, но я нигде не заметил знакомой татуировки.
— Значит, Узорчатые воюют между собой?
— Нет, — ответил Финн. — Покрытые Узорами малы ростом, и пальцы ног у них смотрят внутрь. А их враги, судя по следам, высокие. Я нашел вот это. — Финн достал из кармана своего оленьего полушубка сломанный золотой браслет.
Бельцер так и ахнул:
— Благие небеса! Сколько в нем весу? — Финн кинул ему браслет. — На добрую сотню рагов потянет.
— Хозяин выбросил его, когда он сломался, — сказал Финн. — Видно, золото тут недорого ценится.
— Так и есть. — Чареос показал всем маленький зазубренный наконечник стрелы — тоже золотой.
— Мне начинает здесь нравиться, — заявил Бельцер. — Мы могли бы вернуться в Готир богачами.
— Радуйся, если мы вернемся живыми, — буркнул Чареос.
— Согласен, — сказал Финн и протянул руку к Бельцеру. Тот неохотно отдал браслет. Чареос встал.
— Скоро стемнеет, — заметил он. — Давайте вернемся к Вратам и заночуем около них. — Он вскинул на плечи котомку и повел всех на северо-запад. Они шли осторожно, то и дело останавливаясь, пока Финн осматривал дорогу впереди, и Киаллу становилось все тревожнее. Эта мелюзга на деревьях так верещит, что никаких врагов не услышишь, будь их хоть целый легион. Мало того, где-то вопят хищные кошки и бурлят невидимые реки и ручьи. Он держался поближе к Чареосу, а Бельцер со своим топором шел замыкающим.
Финн впереди присел на корточки, поднял руку и трижды взмахнул кулаком. Потом метнулся куда-то влево и пропал. Маггриг нырнул в кусты, Чареос и Бельцер — за ним. Киалл остался один на дороге. Показались три высоких воина — они тащили женщину. Увидев Киалла, они в недоумении остановились. Кожа у них была бронзовая, волосы темные и прямые. На руках и лодыжках поблескивало золото. Двое были вооружены дубинками из темного дерева, третий — длинным ножом из полированного золота. На шеях висели ожерелья из цветных камней, лица покрывала пестрая раскраска. Женщина была маленькая, с кожей медного цвета. На лбу у нее виднелась синяя татуировка, а всю одежду составляла набедренная повязка из звериной шкуры.
Киалл медленно вытащил саблю. Один из воинов испустил боевой клич и кинулся на него с поднятой дубинкой. Киалл согнул колени, как учил его Чареос, прыгнул вперед и пронзил ему саблей грудь. Бронзовый воин отшатнулся, и клинок вышел обратно. Воин взглянул на рану, увидел хлещущую из нее кровь и ничком повалился наземь. Молодая женщина вырвалась и бросилась бежать по тропе к Киаллу. Он посторонился, пропустив ее. Оставшиеся двое стояли в нерешительности — но тут сзади появились еще человек двадцать их соплеменников.
Киалл бросился в лес слева от тропы, поскользнулся, проехал вниз по грязному склону и брякнулся оземь.
С трудом переводя дыхание, он встал и подобрал саблю. Бронзовые воины бежали к нему. Киалл повернулся и пустился бежать по узкой тропе. Широкие листья хлестали его по лицу, колючие ветки цеплялись за одежду. Дважды он оступался и падал, но леденящие кровь вопли преследователей придавали ему сил и гнали все дальше.
Где же его друзья? Почему они не приходят ему на помощь?
Преодолев густые заросли, он оказался на илистом берегу большой реки, более широкой, чем озера его родины. Он задыхался, и стук сердца гулко отдавался в ушах.
Куда теперь?
Он потерял всякое чувство направления, а низкие плотные облака заслоняли солнце. Крики погони слышались слева, и Киалл побежал направо по берегу реки.
Внезапно из воды возник огромный дракон с длинной, усеянной зубами пастью. Киалл с воплем метнулся прочь от берега. Над головой у него просвистело копье, и он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть бегущего на него бронзового воина. Враг врезался в Киалла, и оба скатились к самой воде. Киалл, выронивший саблю, сумел подняться и ударом кулака по лицу отбросил противника в сторону. Тот выпрямился, но Киалл подпрыгнул, ударил его сапогами в грудь и швырнул прямо в темные воды реки. Воин встал и пошел к берегу, но позади него вынырнула голова дракона, и страшные челюсти сомкнулись на ноге человека. Испустив ужасающий вопль, воин принялся колоть чешуйчатую голову чудовища своим золотым ножом. Вода окрасилась кровью, и Киалл с ужасом увидел, как чудовище утащило воина в глубину.
Оторвав взор от этого зрелища, он поднял свою саблю и оглядел лес в поисках новых врагов. Внезапный шорох заставил его обернуться с поднятым клинком, но это оказалась молодая женщина, которой он помог спастись. Она манила его к себе. Киалл опустился на четвереньки и вполз в кусты, где она пряталась, а она старательно поправила за ним широкие листья.
Вскоре на берегу появились новые воины. Увидев следы борьбы человека с драконом, они присели на корточки, собравшись в кружок, и стали совещаться. По мнению Киалла, они спорили о том, в какую сторону податься. Большой безволосый паук с раздутым брюхом полз по его руке, и Киалл едва удержался от крика. Девушка быстро сняла с него насекомое и осторожно посадила паука на листок.
Воины встали и скрылись в лесу.
Киалл испустил вздох облегчения и улыбнулся женщине. Она в ответ коснулась сначала груди, потом лба и приложила пальцы к губам Киалла. Юноша, не зная, как быть, поцеловал ей руку. Она прильнула к нему, закрыла глаза и уснула. Киалл, слишком напуганный, чтобы оставить свое убежище, через некоторое время тоже задремал и проснулся, когда луна уже стояла высоко над лесом. Женщина проснулась тоже и выбралась из кустов. Киалл последовал за ней. Она прошептала ему что-то, но он не понимал ее языка.
— Окас, — сказал он. Она склонила голову набок. — Я ищу Окаса.
Она зашагала вдоль берега, и Киалл двинулся следом. Они шли через освещенный луной лес, по холмам и низинам, под увитыми плющом зелеными сводами, и наконец оказались у большой пещеры. Девушка подала Киаллу руку и ввела его внутрь. В пещере мерцали факелы, и больше тридцати Покрытых Узорами сидели вокруг обложенных камнями костров. Двое молодых людей вышли навстречу пришельцам. Девушка сказала им что-то, и Киалла провели в глубину пещеры.
Там на высоком камне сидел, скрестив ноги, почти безусый старец. Все его тело было покрыто татуировкой, а нижняя часть лица, полностью синяя, изображала бородку и закрученные вверх усы.
Он выслушал то, что говорила ему девушка, без всякого выражения. Закончив свой рассказ, она опустилась перед Киаллом на колени, дважды поцеловала ему руку и ушла.
— Я Окас, — сказал старик.
— А я... — начал Киалл.
— Я знаю, кто ты. Что нужно тебе от меня?
— Помощи.
— Зачем бы я стал помогать душе Тенаки-хана?
— Не понимаю, о чем ты. Я хочу спасти женщину, которую люблю, — больше ничего.
— Где толстый Бельцер?
— Я потерял их всех, когда на нас напали.
— Я знаю и это, клянусь азтаками! Дай мне свою руку. — Окас изучил ладонь Киалла и сказал: — Ты потерял женщину, но она не твоя. Тебе неведомо, что путь, по которому ты идешь, изменит судьбу незнакомого тебе народа. Ты, Киалл, часть Мировой Мечты.
— Но ты поможешь мне, правда? Чареос говорит, что ты умеешь странствовать путями духа и что без тебя нам никогда не найти Равенну.
Старик отпустил его руку.
— Дни моего народа сочтены, и наступает время азтаков. Но скоро придут иные времена, и азтаки, в свой черед, увидят, как рушатся их дома и гибнут в муках их сородичи. Впрочем, меня это не радует. И я не хочу быть здесь, когда моих детей постигнет горькая учесть. Нынче ночью я хотел умереть — тихо, на этом вот камне, но теперь я пойду с тобой и умру на другом камне, а после сольюсь с Мировой Мечтой.
— Не знаю, как и благодарить тебя за это.
— Пойдем, — сказал старик, слезая вниз, — отыщем Призраков Грядущего.

 

Чареос выдернул саблю из умирающего азтака и оглянулся посмотреть, не нуждаются ли в помощи его товарищи. Бельцер, подняв топор, стоял над мертвым врагом. Маггриг и Финн спрятали ножи и убрали стрелы в колчаны. Вокруг лежали девять убитых азтаков. Чареос взглянул на солнце: близился полдень, серебристо-серые Врата призывно мерцали.
— Куда, во имя Бара, девался Киалл? — проворчал он.
— Я пометил уйму деревьев, Чареос, — сказал Финн. — Думаю, он мертв.
Бельцер, стоя на коленях рядом с трупом врага, пытался снять золотой обруч, который тот носил на лбу. Маггриг предостерегающе крикнул — из леса высыпали новые азтаки.
— Назад! — закричал Чареос.
Бельцер с руганью встал, а Маггриг и Финн бросились к воротам. Бельцер взревел, подняв топор, и азтаки приостановились. Великан вбежал в ворота, и Чареос устремился за ним.
На той стороне ярко светила луна, и холод после жаркого леса пробирал до костей. Копье пролетело сквозь Врата и зарылось в снег. Бельцер, сунув в проем руку и голову, размозжил топором череп врага и отбросил его назад. Вслед за этим настала тишина.
— Столько золота, — сказал Бельцер, — а мне ни крошки не досталось.
— Зато ты остался жив, — заметил Финн. — Да что в этом проку?
— Довольно! — рявкнул Чареос. — На той стороне остался наш товарищ. Перестаньте спорить и дайте мне подумать.
Маггриг развел костер в кругу камней около Врат, и все собрались у огня.
— Ты хочешь вернуться туда, Мастер Меча? — спросил Маггриг.
— Сам не знаю, дружище. На первый раз нам повезло, но теперь они, думаю, поставят у Врат охрану, и опасность намного возрастет.
— Я готов вернуться, — сказал Бельцер.
— Ради парня или ради золота? — осведомился Маггриг.
— Ради того и другого, если тебе так любопытно, — огрызнулся Бельцер.
— Нет, это безрассудно, — покачал головой Чареос. — Киалл там один, но парень он смышленый. Финн оставил зарубки, и Киалл, если он жив, найдет дорогу к Вратам. Будем ждать его здесь.
— А что, если ты был прав насчет стражи? — спросил Бельцер. — Как же он сюда попадет?
— Они скорее всего будут следить, не покажется ли кто с этой стороны, авось парень и проскочит.
— Ты кое о чем забываешь, Чареос, — заметил Маггриг. — Если он неверно выберет время, неизвестно, куда Врата его заведут.
— Говорю вам, он парень башковитый. Подождем. Некоторое время они сидели молча. Поднялся ветер, взметая снег, и костер замигал, почти не давая тепла.
— Мы тут насмерть окоченеем, дожидаясь, — проворчал Бельцер. — На той стороне хотя бы тепло.
— Но почему здесь такой холод? — недоуменно спросил Финн. — Когда мы уходили, была оттепель. Не могла же погода так быстро перемениться.
— Не обязательно быстро, — ответил Чареос, плотнее запахиваясь в плащ. — Когда я впервые заглянул за Врата, мне показалось, что я проторчал там на морозе больше часа, а вы сказали, что прошло всего несколько мгновений. Мы провели за воротами сутки — возможно, здесь прошла целая неделя, а то и месяц.
— Хорошо бы не месяц, Чареос, — поежился Маггриг. — Если это правда, мы застрянем в этой долине на всю зиму — а дичи здесь мало.
— Чепуха, — фыркнул Бельцер. — Пройдем обратно во Врата, выждем несколько тамошних суток и вернемся весной. Верно ведь, Чареос?
Мастер Меча кивнул.
— Так чего же мы ждем? Пойдем обратно и отыщем парня. Бельцер поднялся на ноги. Финн хотел урезонить его, но тут над костром поднялась искра и повисла в воздухе. Она стала медленно расти и превратилась в светящийся шар. Бельцер, разинув рот, вскинул топор. Все остальные не сводили глаз с мерцающей сферы, которая выросла до величины человеческой головы. Свет немного померк, сфера сделалась почти прозрачной, и в ней показались Врата, вокруг которых бушевала метель. В них входили две крошечные фигурки.
— Это Окас, — заявил Бельцер. — И парень с ним. — Он оглянулся, но в настоящих Вратах было пусто. Картина в сфере стала мерцать и изменилась. Путники увидели хижину Финна : жарким огнем, пылающим в очаге. Окас, скрестив ноги и «крыв глаза, сидел перед огнем, а Киалл — за столом.
Сфера исчезла.
— Он нашел старика, — сказал Бельцер. — Нашел Окаса.
— И вернулся назад раньше нас, — добавил Финн. Чареос затушил костер, и все четверо зашагали по снегу через долину.

 

В хижине Окас открыл глаза и сказал:
— Они идут.
— А я уж начал терять надежду, — признался Киалл. — Двенадцать дней в этом лесу — долгий срок.
— Они ушли оттуда раньше нас, — усмехнулся Окас. — Просто я знаю, как пользоваться Вратами, а они — нет. — Старик встал и потянулся. Он был мал, не больше пяти футов ростом, сутулый и с торчащим животом. Ему могло быть сколько угодно лет, от шестидесяти до ста, и казалось, что сильный ветер способен сбить его с ног. Однако он проделал весь путь по снегу в одной набедренной повязке, нисколько как будто не страдая от холода и усталости. При этом он почти не оставлял следов на снегу, словно весил не больше птицы. — Расскажи мне все, что ты знаешь о великом хане, — сказал он Киаллу.
— Не понимаю, зачем тебе это.
— Я видел, как он повел свои войска на Дренайскую землю. И был при Бел-Азаре. Он был сильный человек, этот хан. Быть может, даже великий. Но теперь он умер, не так ли?
— Я не слишком много о нем знаю. Он победил дренаев и вагрийцев, умер несколько лет назад и похоронен в гробнице Ульрика.
— Тут ты ошибаешься. Он похоронен в безымянной могиле, но я знаю, где она. Как он умер?
— Не знаю. Кажется, сердце отказало. Очень многие люди умирают от этого — даже короли. Ты уверен, что Чареос придет сюда?
Окас кивнул и налил себе воды.
— Я послал им весть. Они придут. Но толстый Бельцер разочарован. Он хотел вернуться в джунгли, чтобы найти тебя, а заодно и разбогатеть. Толстый Бельцер всегда хотел стать богатым.
— Он твой друг?
— Все люди — друзья мне. Мы все принадлежим Мечте. А толстый Бельцер мне особенно дорог.
— Почему? Разве его есть за что любить?
— Спроси меня об этом еще раз через полгода. Теперь я буду спать. Я старше, чем кажусь на вид.
Киалл счел это невероятным, но промолчал. Окас снова устроился перед огнем, скрестил руки и уснул сидя. Киалл задул лампу и улегся на кровать.
Скоро придут остальные, и они отправятся на поиски Равенны.
Спал он крепко, без сновидений.
Прошло еще два дня, прежде чем измученные путники добрались до хижины. Бельцер первым ввалился в дом, стиснул Окаса в медвежьем объятии и стал кружить, пока старик не залился восторженным смехом.
— Как это ты жив до сих пор, толстяк? Как это тебя не убили?
— Пытались, а не вышло. — Бельцер опустил старика на пол, вглядываясь в его морщинистое лицо и слезящиеся глаза. — Клянусь Истоком, ты сам-то еле жив.
— Недолго осталось, — улыбнулся Окас. — Мечта зовет меня. Но я еще побуду немного с моими старыми друзьями. — Старик обернулся к Чареосу, который скинул свой обледенелый плащ и, весь дрожа, снимал с себя перед огнем мокрую одежду. — Нам надо поговорить с тобой. В задней комнате.
— Да.
Окас ушел в мастерскую. Чареос достал из котомки сухой камзол, оделся и последовал за ним. Старик взял его за руку, крепко сжал и несколько мгновений подержал так.
— Садись, — велел он, — расскажи мне о цели вашего странствия.
Чареос рассказал о набеге на деревню и о любви Киалла к Равенне.
— Остальные присоединились к нам по разным причинам. Бельцер — пропащая душа, упавшая с высот, а Финн боится, что Маггриг после его смерти останется один.
— Ну а ты?
— Я? Мне все равно больше нечего делать.
— Вся ли это правда, Чареос? Нет ли у тебя своей заветной мечты?
— Это чужая мечта. Она никогда не была моей.
Окас взобрался на верстак и сел, болтая своими короткими ножками над полом.
— Не твоя, говоришь? — сказал он, пристально глядя на Чареоса. — Значит, ты тоже не ведаешь, куда приведет тебя твой путь. Расскажи мне о Тенаке-хане и о ночи в надвратной башне.
— Я вижу, ты знаешь все на свете, Окас? — улыбнулся Чареос.
— Нет, не все, потому и спрашиваю.
— Он поднялся к нам, и мы всю ночь проговорили о самых разных вещах: о любви, о жизни, о власти, о войне и долге. Он был сведущий человек. И у него была мечта, но он сказал, что звезды препятствуют ему.
— Что он имел в виду?
— Не знаю. Он был тогда уже немолод. Быть может, он предвидел свою смерть.
— Как он умер?
— Я слышал, это случилось на пиру. Он пил вино, и его сердце внезапно остановилось.
— Что было потом, после пира?
— Откуда мне знать? — развел руками Чареос. — Его похоронили в гробнице Ульрика. Церемония была пышная, и на ней присутствовали тысячи людей, в том числе и послы — от нас, от Вентрии и от восточных стран. Ханом стал его старший сын, Джунгир. Он убил своих братьев и теперь правит надирами единовластно. Но какое отношение имеет это к нашему пути? Или тебе просто любопытно?
Окас покрутил в воздухе указательным пальцем. Из пальца хлынул золотистый свет, очертив круг. Следом возникли новые круги — они пересеклись с первым, и образовалась сфера. Окас провел пальцем прямую золотистую линию.
— Вот таким ты видишь свой путь: простым, прямым, с началом и концом. А вот каков он на самом деле. — Старик указал на сферу. — Твоя линия пересекается с множеством других. Я знаю твою тайну, Чареос. Знаю кто ты. Ты сын последнего князя Дрос-Дельноха. Наследник Бронзовых Доспехов. Значит, кровный родственник Тенаки-хана, а твоими предками были и Ульрик, и Регнак, второй Бронзовый Князь.
— Я надеюсь, что ты никому больше не откроешь эту тайну, — шепотом произнес Чареос. — Я не желаю возвращаться в Дренай и не хочу, чтобы меня нашли.
— Как скажешь... Но зов крови силен и тянется через века. Ты сам убедишься в этом. Почему Тенака-хан оставил тебе жизнь?
— Не знаю. Правда не знаю.
— А «призраки грядущего»?
— Это еще одна загадка. Все люди в грядущем становятся призраками.
— Но по-надирски эти слова можно перевести также как «спутники призрака» или даже «сторонники призрака». Разве не так?
— Я не искушен в тонкостях надирского языка. Да и какая разница?
Окас легко соскочил на пол.
— Я провожу вас в надренское селение, где держали Равенну и прочих женщин. А там поглядим.
— Может, она все еще там?
— Не могу сказать. Мне нужно взять духовный след от ее дома.
Окас вернулся в большую горницу. Киалл, взвалив на стол тяжелый узел, развязал его, и оттуда, блестя при свете лампы, посыпались разные золотые вещи: браслеты, ожерелья, кольца и даже пояс с массивной золотой пряжкой.
— О радость! — вскричал Бельцер, погружая свои ручищи в груду сокровищ. — Чареос говорил, что ты смышленый, но я не думал, что настолько.
— Этого нам хватит, чтобы выкупить Равенну, — сказал Киалл.
— Да на это сотню женщин можно купить. Когда делить будем?
— Никакого дележа. Я же сказал — это для Равенны. Бельцер налился кровью.
— Я тоже приложил к этому руку — ты, поди, содрал все это с трупов тех, кого я убил около Врат. Часть золота принадлежит мне. Мне! — Бельцер взял пригоршню украшений и принялся рассовывать их по карманам.
Киалл, отступив на шаг, выхватил меч, а Бельцер в ответ поднял топор.
— Прекратите сейчас же! — взревел Чареос, встав между ними. — Убери саблю, Киалл. А ты, Бельцер, положи золото обратно.
— Но, Чареос... — начал Бельцер.
— Положи, я сказал!
Бельцер швырнул золото на стол, отошел и сел у огня. Чареос обратил гневный взор на Киалла:
— В его словах есть доля правды. Подумай об этом!
Киалл помолчал немного и сказал:
— Подели все поровну, Чареос. Я выкуплю Равенну на свою долю.
Финн, подойдя к столу, взял одно из колец и надел на палец.
— Больше мне не нужно.
Маггриг выбрал себе браслет, Чареос не взял ничего. Бельцер встал и обвел их сердитым взглядом.
— Вы меня не устыдите. Я возьму то, что мне причитается. — Он рассовал изрядное количество золота по своим глубоким карманам и вернулся к огню.
— Как рассветет, отправимся в Горный Трактир, — сказал Чареос. — Там прикупим лошадей. Ты теперь богат, Бельцер, и сможешь купить себе собственного скакуна и столько еды, сколько душа пожелает.
Назад: 4
Дальше: 6