Глава седьмая
Никифор Лукин по прозвищу Крот был одним из самых талантливых шниферов. Ему были известны все древнейшие и новейшие способы ограбления денежных хранилищ, работал он изящно и с огоньком. И быть бы ему настоящей криминальной звездой, навроде тех, о которых в рубрике «Происшествия» пишут столичные и европейские газеты, да одна беда – губила мастера водка. И в последнее время запои становились все продолжительней и тяжелее. Ежели раньше он мог обстряпать дельце в одиночку, то потом работал только по наводке фартовых. А потом уж и фартовые к его услугам только в самых редких случаях стали обращаться – боялись, что подведет или выдаст по пьяной лавочке. А стало быть, меньше становилось у Крота денег, больше отчаяния, и, как следствие, пил он все больше и больше и опускался все ниже и ниже. Каждый раз выкарабкиваясь из алкогольного омута, Крот зарекался: все, брошу, завяжу, и так уже печенка болит, словно ее выжимают тяжелой рукой.
Нынешний запой был совсем ужасным, а остановиться никак не получалось. Лукин спал на топчане в своей конуре и метался из стороны в сторону, хрипя пересохшим горлом. Ему виделись адские создания, что водили вокруг него хороводы в адском пламени. Неожиданно маленький, но юркий бес ткнул его раскаленным трезубцем прямо в мозг.
Лукин застонал и вскочил, из глаз полились слезы. Не сразу до него дошло, что ему сунули под нос склянку с нашатырным спиртом. Причем тот, кто сунул – господин неопределенного возраста с усиками шильцем, – продолжал сидеть перед ним на скрипучей табуретке.
– Вставай, Никифор Ильич, дело есть, – сухо сказал господин.
– Выпить бы, – пробормотал Лукин. Голова раскалывалась, разламывалась, кружилась, словно в детстве на карусели, во рту пересохло.
– На, – господин сунул страдальцу банку с мутной жидкостью.
Лукин начал пить что-то соленое, кислое и газированное, похожее и на перебродивший рассол и на кислые щи. Выпив до дна, он почувствовал себя лучше. А господин сунул ему на колени обжигающую миску.
– Ешь, – и дал деревянную ложку.
Варево напоминало необыкновенно жирный суп из бараньей требухи. Когда миска опустела, шнифер бросил взгляд на остатки сивухи на дне четвертной бутылки под столом.
– А пить будешь после дела. Да не эту бурду, а коньяк сорокалетний.
– Что за дело-то? – спросил Лукин, чувствуя, как окончательно приходит в себя. Он знал, что это состояние прекратится через пару часов и наступит убийственное похмелье, которое надо будет заливать реками водки.
– Переоденься сперва, – господин кинул ему жандармский мундир и новые сапоги, – для маскарада нужно. Надо вскрыть сейф дома у Стрыльникова. Дом пустой будет. Времени нам два часа, пока охрану меняют, я рядом буду, чтоб чего не вышло. Я беру из сейфа шкатулку, а ты – все, что хочешь. И потом уйдем, жандармы нас и впустят и выпустят.
Лукин ничего не понял. Он тупо мотал портянки. Руки, как ни странно, не дрожали.
– Знаю я его сейф. На заказ делали в Швейцарии. Сложный он. Может, и не справлюсь, даже если говорите, без помех все пройдет. Два двухуровневых комбинационных дисковых кодовых замка с изменяемым кодом – это ведь не шутки.
– Шутки для таких фирмачей, как мы, Никифор Ильич, – ответил господин. – Код я знаю наполовину. Два первых двузначных числа я в зеркало углядел, когда Стрыльников сейф при мне открыл.
– Да батюшки мои! – удивился Лукин. Господин, хоть и неместный, похоже, был человеком серьезным. – Два числа-то мы мигом подберем, дело нехитрое! Струмент-то куда?
– В ранец давай. – Господин встал. – Пошли, пошли, время дорого!
* * *
Пока коляска тряслась по булыжной мостовой к усадьбе Стрыльникова, сыщик закурил и заговорил, придерживая фуражку рукой, чтобы не свалилась от быстрой скачки:
– Я, с вашего позволения, попытаюсь еще раз все изложить. Вы уж меня поправьте, если что.
– Гаврила Михайлович, полноте, – застеснялся Родин своей роли учителя при верном послушнике. – Давайте я начну сам. Минут пять у нас имеется, так что должен успеть. Итак, преступник дерзко и вызывающе крадет статуэтку золотого витязя, один из ключей к сокровищам Ахмет-бея. При этом он переоделся в дурацкий костюм приказчика, но сей маскарад отлично сработал. Особых примет никто так и не вспомнил: приказчик и приказчик, рожа перемотана. Это факт?
Торопков кивнул.
– Далее, – продолжал Родин, – этот же убийца устраивает очередной маскарад в ресторане, и ему опять все удается! Преступник искал карту, но раритет, по словам Турнезена, находился в сейфе и оттого в лапы негодяя не попал. Факт?
Торопков снова нетерпеливо кивнул.
– Идем далее: архитектор синьор Биацци, который, судя по показаниям герра Турнезена, является тем же самым приказчиком! Снова идеальная игра – никто не заподозрил обмана: ни Стрыльников, ни немец, они приняли нашего прохвоста за итальянского архитектора!
– Теоретически мы можем это предположить, – медленно ответил Торопков, – но это может быть только совпадением… Рисунки нашего художника несовершенны, да и грим с перемотанным полотенцем мог сбить с толку кого угодно!
– Мог! – повысил голос Родин. – Но если предположить, что наш дерзкий преступник такой умелый лицедей, то можно сделать и еще одно предположение. Если преступник не нашел у Стрыльникова шкатулки с картой вчера, то обязательно нагрянет к сейфу сегодня вечером! И нашей засады будет недостаточно!
Торопков, а вместе с ним и трое агентов напряглись.
– Да-да, – продолжал Георгий. – А вот как наш злодей его откроет – это нам сейчас и предстоит узнать. Я предполагаю, что он снова в кого-то переоденется, перехитрит наших полицейских и без препятствий войдет в усадьбу.
Здесь Торопков приказал остановиться и, выдав краткие инструкции хватать всех и каждого, разделил отряд: двух агентов направил к усадьбе по параллельной улочке, третьего, самого дюжего, оставил у подворотни, а сам с Родиным двинулся по прямой. Здесь Георгий продолжал, нисколько не задыхаясь от быстрой ходьбы:
– Я, конечно, могу ошибаться, но, если следовать логике, сейчас он должен быть именно тут. Ведь понятно, что завтра мы сейф изымем. Так что времени у него совсем мало. Добавьте к этому, что он профессионал и готов пойти на все ради достижения своей цели. И еще действует не слишком уж понятно для простых смертных.
– По поводу непонятного. Я еще раз внимательно прочел ваш отчет о повторном вскрытии трупа Стрыльникова, – промолвил Торопков, вглядываясь в улицу, освещенную фонарями. В самом конце ее виднелась огромная усадьба, огороженная кирпичным забором. Перед воротами стояли на посту двое полицейских с винтовками. – Так вот, признаться, я вообще ничего не понял. Причина смерти – разрыв сердечной мышцы, который мог возникнуть в результате удара… А если не удара – тогда чего же? Совсем это мне непонятно.
– Увы, мне тоже, – кивнул Родин. – Ядов в организме не обнаружено, а характер разрыва мышцы не совсем такой, какой бывает от удара… И эта гримаса… Я сам понимаю, что утверждение о нервно-паралитическом шоке от удара – не более чем самообман. Либо это удар не традиционной кулачной или боксерской школы… Может, какие-то японские техники…
– Или же, – усмехнулся Торопков, – ритуалы африканских колдунов, о которых писал лорд Мак-Роберт в своих книгах…
Оба замолчали, наконец сыщик подал голос:
– Но в любом случае появление преступника здесь будет означать его причастность к смерти Стрыльникова и правоту вашей версии.
– Уже означает, – понизил голос Родин и с удивительной быстротой прикрыл огонек на трубке сыщика. – Смотрите! Вот он!
– Каков маскарад, – изумился Торопков. – Какой же талантливый черт! Его бы в театр!
Действительно, через ограду в глубине двора ловко перелезла фигура в мундире жандарма с увесистым тюком на плечах. Мужчина пустился бежать по темной улице прямо к подворотне, но путь беглецу преградили агенты. Через несколько мгновений «жандарм» бросил куль на землю и пустился бежать прочь.
– Шалишь, брат, от нас не удерешь, – радостно прокомментировал Торопков сцену недолгой погони и расправы: на плечи самозванцу сразу же прыгнули агенты, а когда он под тяжестью их тел растянулся на мостовой, ему ловко заломали руки и пару раз пнули по ребрам.
Родин остался в переулке, на случай если у преступника окажется сообщник, а Торопков уверенным шагом подошел к поверженному мошеннику и сказал ему, усмехнувшись:
– Желаю здравствовать, господин майор!
На него глядели глаза смертельно уставшего немолодого человека с помятым лицом, даже усы с проседью уже не топорщились молодцевато, как подобает жандармским, а безвольно поникли к уголкам рта. Был он, однако, крепок и грузен, синяя форма смотрелась на нем ладно.
– Ваша взяла, легаши, – криво ухмыльнувшись, отвечал задержанный. – Скажи своим архаровцам, чтоб клешни мне ослобонили. Базар поведу, коли спросишь верно. – И он сплюнул на пару аршин нечистой слюной, да так, что стало ясно: побывал он и в следственном, и в уголовном, и в казематах, и в острогах, и не единожды, и не дважды, и будет говорить, коли захочет, а коли не захочет – никакой дыбой из него ни слова не вытянешь. Стало также ясно, что из злодея даже высшей, аристократической категории, к которым и должен принадлежать такой преступник, не вышибешь ничем зерно блатной музыки, посеянной в тюрьмах и на каторгах, отвратительное арго, язык уголовного мира.
– Как там тебя, – невежливо обратился Торопков к агенту, который повалил афериста точным ударом в затылок. – Освободи его.
– Ваш высбродь, – поскреб щетину поджарый агент, со свернутым набок носом, по всему, кулачный боец, – кабы греха не вышло. Уж больно ловок, бестия.
– Нешто, не мудри, Андрон, – перебил его второй агент, постарше годами и посолиднее весом. – Начальству-то видней, нечего их высокоблагородие учить, не нашего ума дело. – И он ловко расстегнул замочек и снял с рук задержанного ручные кандалы.
Аферист несколько мгновений молчал, не двигаясь, словно окаменев от нежданного счастья, а потом вдруг негромко сказал:
– А хоть бы и так. Все одно подохнешь, – и в воздухе что-то пронзительно свистнуло, будто бы совершил мошенник молниеносное движение, не присущее такому, казалось бы, неуклюжему телу. Вишневая кровь брызнула на потертую стену соседнего здания тяжелыми каплями. Не прошло и секунды, а на брусчатку уже повалился Андрон с разбитой головой, грузно рухнул в пыль второй агент-тяжеловес, вывернув в сторону ногу, отлетел на несколько аршин револьвер Торопкова, а сам он сел на корточки с безвольно обмякшей рукой.
– Так-то, легавый, – прохрипел бандит, выписывая кистенем в воздухе жужжащие восьмерки. – Не возьмешь меня за алтын-полушку!
Кистень – гирька на кожаном шнуре – жуткое оружие русских разбойников еще с незапамятных времен. Скорее всего, еще первобытные пращуры современных грабителей обвязывали камень длинной веревкой: так его получалось точнее метнуть в проходящую мимо жертву, удар получался более сильным, да и если промазал, то можно запросто затащить камень назад в свое убежище и попробовать еще раз, прицелившись потщательнее. В нынешние времена многие мастера кулачного боя довели искусство владения кистенем до такой степени, что ни с какой стороны к ним нельзя было подступиться. А ежели сражаться воберучь, с двумя кистенями, то не было к ним никакого рукопашного приступа хоть бы и десятка вооруженных до зубов неприятелей. Кистень тем удобней сабли, что гораздо гибче и быстрее, кожаным ремнем можно было оплетать руку противника, требует он меньше энергетических затрат – при должной сноровке достаточно лишь легких поворотов кисти, чтобы гирька сделала смертельный рывок, да всегда легко его спрятать и вытащить, что и сделал наш бандит.
Он еще продолжал раскачивать оружие, оглядывая поле битвы. Все его противники были повержены и не были способны продолжать сопротивление. Однако злодей решил добить едва шевелящихся агентов, чтобы не оставлять ненужных свидетелей. Но как только он подошел к поднимающему голову Торопкову и раскрутил кистень до состояния полного круга, вдруг раздался оглушительный выстрел, гирька отлетела в сторону, подняв фонтан брызг из разбитого окна, а сам преступник от неожиданности рухнул задом на мостовую. Из его сжатого кулака торчал обрывок кожаного шнура.
Преступник обернулся и увидел Родина, который неспешно шел к нему, сжимая в руке револьвер с длинным дулом, из которого еще шел сизый дымок.
– Хватит, Никифор Ильич! – крикнул Родин, пряча оружие в деревянную кобуру. – И так ты много нагрешил на земле, так не бери ж на душу еще более тяжкий грех смертоубийства! А своими чувствительными пальцами на каторге послесаришь! – добавил он, решительно подходя к преступнику.
– Какой еще Никифор Ильич, – прохрипел Торопков, поднимаясь, – так вы знали убийцу Стрыльникова!
– Это не убийца Стрыльникова, – ответил Родин, продолжая связывать скулящего преступника. – Перед нами знаменитый в прошлом шнифер, кулачный боец и мастер драки на кистенях – Никифор Лукин по прозвищу Крот.
– А где же тогда главный преступник? Или… – сыщик пробовал сжимать и разжимать пальцы. Те повиновались, рука вроде бы была цела.
Крот приподнялся и с недоброй улыбкой глянул на Родина.
– Бедовый ты, фраер, как я погляжу… Да только мы победовее!
С невероятной скоростью он выхватил из рукава длинный нож и бросился на Георгия, нанося воровские «пишущие» удары крест-накрест. Но вдруг атакуемый сам бросился на него, и в тот момент, когда клинок отошел в сторону, нанес чудовищной силы удар в грудь. Взломщик отлетел на пару саженей и рухнул на груду кирпича, подняв столб пыли. Из его горла вырвался полустон-полухрип.
– Я предупреждал, – заметил Родин, потирая костяшки пальцев, – теперь не советую молчать или делать глупости. Будешь говорить?
– Буду, – прохрипел шнифер, – по тебе видать, боец серьезный… Шутковать не любишь…
– Где второй? В доме?
– Как же, в доме… – прокаркал Крот, потирая ушибленную грудь. – Как взял из сейфа коробочку махонькую, ушел через черный ход. Лодочка там у него была припасена, сел он на пристани и был таков. И я бы ушел, кабы его послушал. Да правду говорят – жадность фраера погубит, – и Крот смачно плюнул в сторону туго набитого узла. Говорил, чтобы я с ним перебирался, мол, под шумок улизнуть успею. Да не послушал я, решил остаться, побольше добра набрать, и полез потом через парадное на свою беду.
– Ушел, подлец, – пробормотал Торопков, поднимая вместе с Родиным оглушенных агентов. Опасных травм у них вроде бы не было, только у Андрона, по-видимому, было сотрясение мозга, а у здоровяка сломана нога в районе голени. – Вам, ребята, сегодня же выпишут премию в размере двойного жалованья. И месячный отпуск с оплатой, чтобы подправить здоровье. Благодарю за службу!
– Рады стараться, ваше высокоблагородие! – радостно ответили агенты, правда, не всклад, не по-армейски.
– И прошу меня извинить за халатность, – добавил Торопков. – Тебе, братец, – он посмотрел на строптивого Андрона, – в придачу выдадут дополнительную премию из казны министерства – за профессионализм, проявленный в ходе боевой операции.
Агент покраснел от удовольствия и опустил голову в знак признательности к непривычному прямодушию.
– Теперь тащите его в управление, да дуйте в свистки, чтобы еще народ созвать, – закончил Торопков. – А мы с Георгием Ивановичем отправимся к реке. Может, есть шанс какой-никакой. Да вызовите кого-нибудь потолковее, чтоб допросили да словесный портрет заказчика составили, хотя бы Сергеенко. Что за гусь-то тебя нанял?
– Да сурьезный тип, – ответил Крот, – не видал его раньше. Высокий, с усишками тоненькими, сам вроде бы не из бродяг, на блатной музыке не говорит, но такой жилистый да злой. Волоса черные. Зенки голубые.
На выстрел уже сбежались несколько дворников и полицейских младших чинов. Закованный в ручные и ножные кандалы, Лукин был взят в плотное кольцо, но он уже смирился со своим пленом, подшучивал над окружившими его служителями закона и выпрашивал табачку, продолжая кашлять и икать после сильного удара.
* * *
Разумеется, никаких следов главного преступника при беглом осмотре обнаружено не было. Отдав приказ о прочесывании берегов реки конными полицейскими, Торопков и Родин вернулись к усадьбе. Два вахмистра, стоявшие на карауле у ворот, вытянулись во фрунт, подсознательно чувствуя, что проштрафились.
– Ну что, братцы, – начал сыщик беззлобно, – обмишулились? Упустили грабителя?
– Так откуда ж нам знать, что он грабитель, ваше высокоблагородие, – отвечал один из вахмистров, уже известный нам Вышнюк. – Подошли двое, один жандармский полковник, другой майор, оба не наши, питерские. Сказали, что вас, ваше высокоблагородие, кулируют. Что, мол, срочно должны дом осмотреть. Дескать, донесли им, где тайник находится с адской машиной. Мол, Стрыльников-то бомбистам помогал, через то его и укокошили.
– Да что же вы всяким проходимцам верите-то, – в сердцах крикнул Родин, – ведь не юнцы же желторотые!
– Как не поверить, – отвечал второй вахмистр, с длинными седыми усами, – он ведь и нас с Володькой по именам знал, и вас обоих. И документы показал – все как положено, с гербовыми печатями. Да суровые такие господа. Как их не пустить?
Торопков махнул рукой, приказал усилить охрану усадьбы и отпустил личный состав спать.
– Завтра будет у нас наказание виновных и награждение отличившихся, – сказал Гаврила Михайлович и отправились в дом делать опись пропавших вещей.
Родин же откланялся и отправился к себе: у него уже давно слипались глаза.
Вернулся он домой уже под утро, наскоро перекусил и улегся спать рядом с Лилией. Спал он без сновидений, крепко и спокойно, как, впрочем, почти всегда. Однако проснулся в полдень от криков во дворе. Девушка продолжала тихонько постанывать во сне. Хрипловатый голос «не пущу», принадлежал Евдокиму, а второй, почти мальчишеский – «да мне их высокоблагородие голову сымет», как видно, посыльному Торопкова. Георгий поднялся на локте и крикнул в окно:
– Евдоким, узнай, чего там! Я все равно проснулся!
Евдоким, ворча и ругаясь на курьера, принес аккуратно сложенный листок.
Родин развернул его и прочитал:
Георгий Иванович!
У меня две новости.
Первая. Допросить Лукина не удалось. Когда я приехал в управление, он был уже мертв. Лицо было искажено ужасной гримасой, точно как у Стрыльникова. Очевидно – это результат вашего великолепного удара, так что туда ему и дорога. Однако след от вашего «прямого» на теле остался: обширная гематома в районе солнечного сплетения, видимо, потому, что били кулаком, а не открытой ладонью. Разумеется, об этом никто не узнает, так что можете не волноваться, была бы моя воля – выдал бы вам медаль.
Вторая. Я решил развить вашу мысль. Я телеграфировал в редакцию столичного журнала «Вестник архитектуры и зодчества», те связались с итальянским журналом «Le Architetto» и Гильдией архитекторов Объединенной Италии. Лоренцо Биацци, член Гильдии архитекторов, месяц назад отправилься в Россию, где пропал без вести. Синьор Биацци – жгучий брюнет с длинными волосами и бородой. Получается, что архитектор убит, а разведку у Стрыльникова проводил все тот же неизвестный приказчик. Вы снова оказались правы. Приезжайте скорей.
Торопков
