– Ну что, Иван, чувствуешь ли ты, как возвысился над всем миром? – спросил великан.

– Нет, дяденька великан, не чувствую, – ответил маленький мальчик Ваня гигантскому человеку. Лица его Ваня не видел, потому что великан был настолько огромен, что почти целиком скрывался за облаками, и каждое его слово, как раскат грома, оглушительно падало на маленького Ваню прямо с неба. Все, что мальчик видел перед собой, – это исполинские сапоги великана, из которых, как два столпа, в черное непрозрачное небо возносились совершенно астрономической длины ноги.

– А силу целого войска чувствуешь ли в себе? – грохотал неведомый гигант, и Ване казалось, что с каждым таким раскатом он становится все меньше и меньше, а великан, наоборот, увеличивается.

– Нет, дяденька, не чувствую я в себе такой силы, – все тише отвечал мальчик.

– И землю не можешь закрутить, как тебе вздумается? – изумился великан.

– Никак не получается, дяденька великан! – хотел закричать Ваня, но из его уст вырвался только какой-то еле слышный писк.

– А где ты? Что-то я не вижу тебя, Ваня, – многотонно прогремел гигант и будто бы стал медленно опускаться на колени, чтобы разглядеть мальчика.

– Да вот он я, дяденька, прямо у вас под ногами! – изо всех сил прокричал Ваня и с ужасом увидел, что с черного неба прямо на него смотрят два огромных глаза.

– И вот эдакая букашка меня убила?! Ррррррраздавлю!!! – взревел великан, да так, что у Ивана под ногами закачалась земля, и мальчик упал и зажмурился, а громогласный гигант занес над ним свою невообразимо огромную ногу в кожаном сапоге с узорчатой замшевой отделкой.

Вдруг, совершенно неожиданно для себя, Иван понял, что он уже вовсе никакой не мальчик, а всего лишь маленький жучок вроде клопа, и резво пополз прочь от жуткого исполина.

Но это оказалось не так-то просто. Великан был сразу везде, во всех частях этого странного мира, и клоп Иван отчетливо понимал, что от страшного сапожища все равно не уйти. Настигнет и раздавит как пить дать.

– Ты за это заплатишь! Когда заплатишь? Надо платить куда следует! – доносился до клопа рев великана, а жучок все полз и полз прочь, обреченный, но не желающий сдаваться.

– А ну вставай! Сообщу! – исполин нес уже какую-то совершеннейшую околесицу.

«Как вставать, зачем вставать? Я не могу встать, я могу только ползти, быстро-быстро», – думал про себя клоп Ваня, продолжая шустро перебирать всеми шестью лапками.

Вдруг Ваня понял, что ползет прямо под сапог страшного великана, еще секунда – и все будет кончено. Так и получилось. Прямо на Ивана обрушилась чудовищная тяжесть, и сразу наступила темнота. Но Иван почему-то не умер, а продолжал слышать голос великана. Голос между тем с каждым словом делался все выше, а слова врезались в мозг острыми кольями.

– Вставай, вставай! Ты когда за комнату заплатишь, Ваня? Ты смотри, я сообщу куда следует, – вдруг проговорил великан неприятным женским голосом, и Иван проснулся.

Шея вообще не шевелилась, но это не волновало фрау Кош. Самое неприятное, что деньги у Ивана были, просто он постоянно забывал их отдать. В результате домовладелица сама к нему пришла. Иван, стыдливо сгорбясь, полез под кровать, где стоял его чемоданчик с самыми ценными вещами, и вынул из конфетной коробки червонец. Фрау Кош, ворча, удалилась, а Иван крепко задумался, не приснился ли ему весь этот кошмар? Но боль в шее и в колене говорила о том, что это был не сон. И уголок древней карты, выглядывавший из-под сплющенной подушки, – тоже.

Вне себя от возбуждения Иван схватил карту, но потом решил, что такие волнения недостойны серьезного ученого. Он умылся, поел, переоделся, почистил костюм Чудова, отнес его хозяину, убрал со стола все книжки, тетрадки, две ржавые сабли и походные шахматы и только затем благоговейно развернул карту.

Да, карта была в самом деле древняя. Иван долго смотрел на нее через лупу и с радостью определил время, когда она была составлена, – конец XVII века. Да, примерно тогда, по легендам, прадед Ахмет-бея Гази-Гирей II составил секретную карту местонахождения древней фамильной сокровищницы. Фактура пергамента была примерно такой, как пользовались в Османской империи и Крымском ханстве.

А вот с самым главным вышла заминка: во-первых, местности, которую изображала карта, не существовало в природе. Во всяком случае, ни в древних, ни в современных атласах ничего даже отдаленно напоминающего ее Иван не нашел. Опять же, контур гор на карте был совсем не похож на Чертовы скалы, а уж их-то Иван знал прекрасно. Получалась какая-то полная околесица. Ну и, во-вторых, никакого креста, черепа, точки или какой другой метки, обозначавшей место, где спрятан клад, на карте не было. Сетка параллелей и меридианов была, даже лозунг «Щит Аллаха» – и тот был, а значка, говорящего: «Вот они, сокровища, десять шагов на север и пять шагов на восток, приди и возьми», – не было! Так же, как и инструкции, только красивый традиционный орнамент по периметру карты. Таким образом, добытая столькими трудами карта пока представлялась не более чем бессмысленным артефактом. Значит, все предпринятые Иваном шаги ради ее получения оказались пустой тратой времени и сил.

Выходит, секрет и в самом деле в шкатулке, которую проклятый Стрыльников оставил дома или вообще потерял. А без секрета, являвшего собой третий требуемый ключ, сокровищ было не отыскать.

В состоянии, близком к отчаянью, Иван решил отнести карту своему опекуну. Кто, как не он, ведущий специалист по истории Крымского ханства, мог помочь расшифровать загадочный пергамент? Только как показать ему карту? Что говорить? Ведь он сразу узнает ее и все поймет… Нужно придумать какую-то правдоподобную историю. Мол, зашел в лавку к Исакову, а там среди прочего хлама – такой вот интересный экземпляр. А что? Вполне. Ведь после… после нападения на Стрыльникова «грабитель» вполне мог малопонятную бумажонку снести в букинистическую лавку. Вроде складно.

Утром Иван уже стоял в большой и просторной комнате своего научного руководителя, среди завалов старинных манускриптов, заржавевших доспехов и раскрытых книг. Денис Трофимович жил в том же доходном доме, но занимал вместе со своими книгами и экспонатами пять комнат. Собственно, он и сосватал Ване угол за приемлемую цену – до этого адъюнкт снимал комнату в складчину с двумя приказчиками (страшными выпивохами и буянами), и заниматься там было совершенно невозможно.

– Заходи, заходи, В-в-ванюша. – прошамкал профессор, усаживаясь на единственный треногий табурет.

Хоть и минуло более недели после событий в доме Стрыльникова, старик так и не оправился от унижения, он иногда заикался, передвигался большей частью с тростью, да и вообще как-то скукожился. История с похищением «Витязя» и покушением на убийство британских гостей просто сломала историка.

– Вчера заглядывал к тебе, грешным делом, вечерком, да так и не застал. А утром глянул – а ты прямо в одежде да в сапогах спать изволишь. Нехорошо-с, нехорошо-с. Ты все-таки историк, а не извозчик.

Иван густо покраснел, его передернуло, как только он вспомнил подробности минувшей ночи.

– Да я ж не злоупотребляю, Денис Трофимович. По вашему совету выбрался вчера на Введенский, там в трактирчике попались студенты, выпил с ними вина – вот и опьянел. Под утро только до дома добрался, уж и не помню как. Зато зуб прошел, вон я и повязку снял.

Профессор поморщился, грустно покачал головой и погладил Ваню по голове.

– Ну ничего, ничего, Ванюша. Бывает. Осторожней надо – не ровен час, в какую историю влипнешь.

– Так не в этом дело-то! – с жаром ответил Иван. – Денис Трофимович, ей-богу, не поверите, зашел в антикварный на мосту и увидал там старинную карту. Продавец, как видно, не представлял ее ценности, да и я сам, признаться, не стал его разуверять, солгал, сказал, что подделка. Так и сговорились на двугривенном. Уже утром я ее осмотрел повнимательней и пришел в смятение. Как минимум, семнадцатый век, техника арабских картографов, надписи на фарси: «Щит Аллаха» и «Воин Аллаха», правда, изображенная область какая-то непонятная. Вот… гляньте…

– Успокойся, успокойся, Ванюша, – после невыносимо долгой паузы ответил профессор, глядя на приемного сына сквозь пенсне, – на такую наживку часто попадаются молодые археологи. Это schulische Karte, на которой тренировались начинающие арабские и китайские картографы. Ученикам давали задания – придумать несуществующую область и изобразить ее на пергаменте, так что ценности она не представляет. Впрочем, я бы снял с нее копию, на потеху студентам. А по поводу щита и воина Аллаха – очевидно, это часть девиза школы картографов, это тоже имело место быть, особенно если ученик был юн и амбициозен. Как и ты, – и старик улыбнулся, что заставило Ивана густо покраснеть. – Впрочем, я просто по-стариковски брюзжу, никакой это не грех, а величайшая ценность, и я уверен, что это все обязательно сослужит вам хорошую службу. Не бойтесь амбиций и не бойтесь рисковать – и многого добьетесь!

– Как мой отец?

Смородинов продолжал улыбаться.

– Да, Ванюша, как твой отец. Я всегда тебе говорил, что он любил рисковать и в свои тридцать был куда известнее, чем я в шестьдесят пять.

– Так ведь риск и свел его в могилу!

– Ну и что? Он добился куда больше моего за свою короткую жизнь. Когда он падал со скалы, кричал: «Вот она, дверь!» Так и умер, Ванюша, веря в то, что свою мечту он осуществил – нашел Зеркало Шайтана.

Иван задумчиво смотрел на профессора.

– Ты похож на отца, – добавил старик, – так же сильно, как не похож на меня. Я вечно осторожничаю, мыслю мелко и всего боюсь.

– Бросьте вы, Денис Трофимович, – постарался возразить Иван.

– Да-да, даже не спорь. Я помню, что, когда Афанасий сорвался, я, вместо того чтобы спуститься к нему, сперва осмотрел стену. Скорее всего, если бы я в самом деле нашел дверь, то присвоил бы это открытие. Но двери не было, лишь узкая заснеженная расщелина, и я спустился вниз и плакал на разбитой груди Афанасия. Я уже сто раз тебе это рассказывал, и мне до сих пор стыдно. Не… сердишься ли ты на меня?

– Моему отцу тогда уже было все равно, – ответил Иван, – а вам я всегда буду благодарен за то, что вы меня вырастили. И жизнью я смогу рискнуть не только ради бездушных сокровищ, но и ради вас – человека, которого люблю и уважаю.

С этими словами Иван вышел из кабинета, оставив старика с глазами, полными слез. Никто из них не знал, что увидятся они еще только один раз.

Итак, профессор не только не помог, а еще больше озадачил. Рассказу про лавку Исакова он, конечно, не поверил, это было очевидно. Зачем-то выдумал историю про какие-то учебные карты, изображал безразличие, назвал карту занятной поделкой, хотя глазами так и впивался в пергамент. Зачем он лгал? Неужели сам решил найти тайник? Черт побери, показывать карту опекуну не следовало, идиотская идея… За картой глаз да глаз теперь. Нужно во что бы то ни стало и как можно скорее найти разгадку. Надо торопиться. Иван швырнул манускрипт под кровать в свой «тревожный» чемоданчик, где он привык держать вещи наготове: если что – схватить его и бежать. Затем, ломая голову, сел за стол. Взял ржавую саблю за отломанный эфес своими крепкими сильными пальцами и принялся бездумно натирать лезвие тряпочкой. Скоро пришла Катя, но, увидев странную задумчивость своего возлюбленного, не стала мешать, а просто тихонько села в уголке на кресло.

Иван не знал, что уже через несколько дней Родин догадается, куда пропала карта Стрыльникова, что она самая что ни на есть подлинная и что скоро он сам будет бежать в темноту по гремящим крышам сараев, сжимая в окровавленной руке «тревожный» чемоданчик.

Иван, конечно, был человеком крепким и выносливым но никогда еще в своей жизни не бегал так быстро. Сердце колотилось в грудной клетке громко, как дробь проказливого барабанщика. Конечно, побегаешь зайцем, когда за спиной слышны выстрелы, крики и полицейские свистки, да еще и подгоняет ни с чем не сравнимое ощущение, что ты снова убил человека. Ну оно, может, и к лучшему, потому что зря сболтнул Родину про Шайтан-Калаяр. Еще, не дай бог, снарядили бы за ним сыщиков. Так лучше. Пусть спит бывший лучший друг спокойным сном. И пусть никто не знает, куда может направляться беглый убийца.

Подворотни и проулки беглец знал куда лучше преследователей – и они вскоре отстали, заблудившись в бесконечных поворотах, дровешницах, заборах и сарайчиках. Гусев с изумлением обнаружил, что ноги сами пронесли его по привычному маршруту – прямиком к университету. Он остановился у отдельно стоящего корпуса естественного факультета, аккурат перед анатомичкой. Недалеко находилась избушка штатного университетского сторожа и дворника – лодыря Равиля. Равиль, похоже, опять дрых – вон в окне даже огонька лучины не было. Зато лунный свет отлично осветил сушившееся на веревке белье: сероватые простыни и пододеяльники, халат, пояс, широкие полосатые шаровары, долгополая рубаха и даже зеленая тюбетейка, пришпиленная одинокой прищепкой. План созрел мгновенно: Иван перемахнул через забор, аккуратно снял всю одежду, а потом, немного подумав, и простыню. Сам виноват Равиль: не соблазняй воришек, все ж таки в неспокойном городе живем.

Уже переодеваясь в лесочке в татарское платье, Гусев совершенно успокоился. Не зря же он сотни раз мечтал, как будет уходить в бега с чемоданчиком, полным денег. Да, пока денег нет, но в чемоданчике лежит заветная карта, и он должен, обязан разгадать ее секрет. Ну а если нет – выход всегда есть: пойти в полицейское управление с повинной и сдаться. Ха! Даже звучит глупо. Денег на поездку в Таврическую губернию хватит, а там сами горы помогут ему решить задачу.

Кабак «Шилка» у Горбатого моста – место опасное. Туда человеку чужому без нужды лучше не соваться: вот Ваня Барин из Томска начал со своей колодой на местных ребятишек быком переть – живо на ножи поставили. И правильно: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Или история про одну подсадную утку, шпика полицейского. Пошел дуралей в мыльню попариться, повыведывать, чего люди деловые говорят. Жарко там, как в аду, все голые сидят, и оно поспокойней – все равные-одинаковые, и перышка-шпалера нигде не припрячешь. Но живо его там раскусили, да и сожгли заживо в печах. Даже пепла не осталось. Вот так-то. И другим наука.

В «Шилке» разного брата много: и жулики-грабители, и нищие-побирушки, и барыги-перекупщики, и просто люд обыкновенный, кому сунуться некуда. А кто чужой или спрашивает лишнего, с таким разговор короткий: перо в пузо, головушку в мешок, и под мост ершей-карасиков кормить.

Зато своим тут всегда рады: и накормят, и напоят, и в баньке выпарят, и шмару подгонят, и спать уложат. Были тут и бани свои, и постоялый двор со специальными черными ходами, чтобы удрать сподручнее в случае облавы.

Вот в «Шилку» и зашел ободранный татарин с мешком из какой-то простыни. Сразу сунулся к трактирщику Горбылю и забубнил:

– Минь барам Казаннан, ябярь кунэрга! Минь барам Казаннан, ябярь кунэрга! Братэма тойга барам Елюзань!

– Чего-чего? – не понял Горбыль. – Какой еще ябарь? Ты давай на своем собачьем языке не гавкай! Говори по-русски!

Татарин поскреб свою лохматую грязную голову под тюбетейкой и забубнил точно так же, только на корявом русском:

– Из Казань еду к братэма. В Елюзань на свадьба. Злой кяше меня поезд обокрал. А говорил, врач, дохтур. И бялет украл – меня с поезд ссадили. Совсем мало-мало дяньге остался. Пусти ночь ночевать, якше кяше!

Из-за стола, где сидели деловые люди, послышался хохот. Прокатили нехристя – и правильно. Мишка Горбыль внимательно осмотрел косматого басурманина с перепачканной рожей своим единственным глазом и заключил:

– Для вашего брата нумеров не держим.

Татарин жалобно заканючил, отчего стало ясно, что с головой у него что-то не в порядке:

– Пусти, добрый чяловек, якше кяше, пусти, ради Аллаха, ябярь кунэрга! Ночевать негде, а на улица меня живо-живо легавый заберет. А я тебе сюртук отдам, совсем новый.

Деловые опять засмеялись, но уже совсем беззлобно. Сейчас-то уж нечего над терпилой куражиться, чай, не звери. Наконец Яша Коренной сказал трактирщику:

– Пусти его, Мишаня. Вон пусть на сеновале поспит.

Татарин низко поклонился деловым, коснувшись рукой лба и сердца, за что заслужил одобрительный хохот и свист. Горбыль оглядел старенький сюртучок и брюки и сунул в кучу, где лежал другой хлам, а затем провел басурманина через задний двор в конюшню.

Устроившись на огромной куче колючего душистого сена, Иван развязал простыню, вытащил из нее чемоданчик и открыл его. Достал походный электрический фонарь, зажег. Мрачное бревенчатое строение сразу осветилось приглушенным светом. Глянул в зеркальце, прикрепленное к внутренней крышке чемоданчика. Ему в ответ хмурился тощий небритый брюнет с вихрами, торчащими из-под тюбетейки.

– Надо сбрить усы, это ненужная примета, – тихо сказал Иван себе. – И побриться наголо, да. Я же теперь правоверный мусульманин.

Достал из несессера опасную бритву «Schick» – наследство батюшки, извлек оттуда же небольшой кусок мыльца и помазок. В углу, на счастье, стоял чан с водой, вполне чистой. Видно, приготовили для собак или еще какой домашней животины. Иван набрал в дорожную железную кружку воды, несколько раз плеснул на голову, чтобы смочить волосы. В этой же кружке с помощью мыла кое-как взбил подобие пены для бритья. Вернулся на свое место, примостился перед зеркалом. Достал карту, бережно развернул, прогладил пергамент. Провел бритвой по мыльным волосам, один раз, другой, третий. Бритва была старая, давно не точенная, поэтому брила плохо, вырывая волосы и царапая кожу. Да и пена, откровенно сказать, получилась никудышняя.

Но Иван не обращал на порезы и дискомфорт никакого внимания. Он упорно продолжал свое превращение в татарина и одновременно вглядывался в карту, силясь разгадать ее тайну. Интуитивно было понятно, что секрет карты прост и изящен и что он, вероятно, лежит на поверхности. Нужно лишь правильно на эту поверхность взглянуть и…

И он взглянул. В зеркало. Сначала на себя, а затем на старый пергамент. Из зеркального отражения карты на него пристально смотрели Шайтан-Калаяр – Чертовы скалы, что находятся в Таврической губернии, у южных границ Российской империи, главная скальная гряда Шайтан-Кюзгусси с огромной отвесной скалой посредине, самое неприступное место Шайтана.

Этот контур Иван знал наизусть – из записок отца, атласов, собственных зарисовок из экспедиций. А причудливый узор по периметру карты оказался не чем иным, как шаркы, написанные арабской вязью. Все сходилось идеально: именно тогда Крымское ханство было вассалом Османской империи, и ханы и их приближенные писали свои стихи по-турецки. Даже дворцовая поэма крымскотатарского поэта Эдипа Эфенди «Сефернаме», изображавшая войну против Польши, которую вел Ислам Гирей в союзе с Богданом Хмельницким, также была написана по-турецки.

– Так-так-так… – забормотал Иван, вглядываясь в зеркальце. – Что это значит? Какая-то военная история… хан осадил две крепости другого хана, но тот его перехитрил. Притворился, что сдается, и когда нападавший поехал с почетом принять в подданные побежденных, напал на него легкой пехотой и летучей конницей, малым числом одолел и убил… Какая-то очень знакомая история… Одна из этих крепостей – очевидно, крепость Ахмет-бея Шайтан-Кале, это я точно помню… Она как раз стоит на Чертовых скалах. И там, где погиб нападавший, и зарыт клад… Аллегория про мудреца тоже понятна: бери либо хитростью, либо силой. А у меня есть и то и другое! Решу на месте!

Иван свернул карту, сунул ее в чемоданчик, аккуратно собрал сбритые волосы в старый номер «Старокузнецких губернских ведомостей» и сунул в карман халата. Не мешало бы поспать несколько часов, но было ясно, что сон к нему уже не придет. Иван тихонько прокрался через двор и выскользнул из ворот, не привлекая внимания.

Быть в бегах и преследовать свою цель – Иван совсем этого не боялся. Более того, в своих многолетних ночных мечтаниях он столько раз это пережил, что сейчас ему оставалось лишь действовать по давно разработанному плану. Он не знал, перекрыты ли уже вокзалы и заставы (кстати, такой приказ Мамонтов отдаст лишь спустя два дня, так что на самом деле времени у беглеца было предостаточно), но решил не рисковать. Надо было хорошенько запутать следы. То, что полиция бросится искать его в Таврической губернии, казалось просто смешным. Но даже если и так, среди скал Шайтан-Калаяр его все равно не найдут, а если и найдут, то не узнают в обличье ненормального татарина.

Ну а потом, когда сокровища и сверхоружие будут найдены (а в этом Гусев уже не сомневался), совсем не обязательно тащить из пещеры на горбу мешки с алмазами. У него был прекрасный учитель – Эдмон Дантес, позднее ставший известным как граф Монте-Кристо. Эдмон, несчастным скитальцем обнаруживший сокровищницу кардиналов Борджиа, взял оттуда сперва лишь несколько алмазов, которые потом продал. Затем купил небольшую лодку и на ней переправил с острова уже небольшой сундучок. Этого хватило, чтобы стать весьма богатым человеком. И только потом бывший арестант построил роскошную яхту, нанял команду матросов, купил весь остров и стал законным владельцем всех несметных богатств.

Впрочем, обладая «Зеркалом шайтана», можно стучать в двери любой страны. Человечество на грани великой войны, и Иван станет желанным гостем кайзера, императора или короля, если принесет к его трону супероружие, способное раздавить любую армию за считаные минуты.

Катя дождется, она верит в него, но и он верит в нее. Когда Иван станет самым богатым и могущественным человеком в мире, миллионы красавиц будут готовы отдать ему свои сердца.

Иван пешком добрался до Иссы, а там его подвезли до большого татарского села – Елюзани на границе с Пензенской губернией. Это заняло у него почти день. Здесь Иван переменил историю и рассказал местным жителям, что он ехал из Казани в Крым к брату на свадьбу, но его ограбили. Добрые татары не могли не помочь соотечественнику, собрали немного денег и усадили его на огромный обоз с зерном, который направлялся в Пензу, на Ардымское зернохранилище.

До Пензы добрались за два дня, причем, проезжая заставу, Иван предусмотрительно закопался в пыльную прошлогоднюю пшеницу, но телеги все равно никто не обыскивал. В Пензе Иван на почтовом поезде доехал до Ртищева, а оттуда на древнем пассажирском шарабане с крышей – до Саратова. В Саратове ему удалось устроиться крючником на баржу, на которой он за трое суток доплыл по Волге до Царицына, а там взял пассажирский билет на пароход до Ростова-на Дону. Далее Иван пересек Азовское море, а оказавшись в Керчи, доехал на поезде до Феодосии, а оттуда уже на перекладных до Коктебеля. Кара-Даг он решил пересечь пешком. До Шайтан-Калаяр оставалось пройти не более десяти верст.